Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 3 (Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз)"

Автор книги: Анри Монфрейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

XXXIII
Капитуляция

Я высаживаюсь на берег с метром Луазо, который осеняет себя крестом, прежде чем ступить в лодку. На причале нас встречает таможенный инспектор, исполняющий обязанности начальника, ему поручено хранение моего конфискованного груза. Чиновник взирает на меня, как на мифического героя. Он говорит, что все с нетерпением ждут громкого процесса. Я небрежно замечаю, что скорее всего никакого процесса не будет и Тернель отступится от товара еще до завтрашнего утра.

В то время как я беседовал с Луазо на борту «Альтаира», слухи расползлись по городу с невероятной быстротой. Общественное мнение круто изменилось, и Тернель растерял последних сторонников.

Я прошу метра Луазо немедленно отвести меня к французскому консулу. Долг вежливости обязывает меня нанести первый визит представителю власти моей страны, который, кроме того, играет в этом деле решающую роль.

По дороге я ощущаю на себе любопытные взгляды. Прохожие оборачиваются нам вслед, и я слышу за своей спиной оживленные споры.

Метр Луазо вышагивает с гордо поднятой головой, наслаждаясь всеобщим вниманием. Поначалу его поносили и осыпали насмешками за то, что он стал поверенным неведомого авантюриста, решавшего свои дела посредством телеграмм. Теперь настал его звездный час, и, волнуясь, он то и дело механически расстегивает и застегивает свой протершийся на локтях старый пиджак из альпаки.

Мы спешим, ибо рабочий день уже на исходе. Сейчас половина шестого, а господин Ласниер, как мне сказали, покидает свой кабинет в пять часов и не любит, когда его тревожат в неурочное время. Суровый консул наводит страх на таких робких людей, как метр Луазо.

Однако Ласниер оказывается на месте: видимо, он предвидел мой визит и, как и все, жаждет со мной познакомиться. Дом кажется пустым; я подталкиваю метра Луазо, но он останавливается перед каждой дверью, норовя пропустить меня вперед, как будто я знаю дорогу. Мы поднимаемся на второй этаж и проходим через лабиринт служебных помещений. Луазо осторожно стучится в дверь консульского кабинета.

– Войдите, – отвечает властный голос.

Мы переступаем порог, и толстый мужчина лет пятидесяти устремляется ко мне с протянутой рукой. У него седые усы, двойной подбородок, большой орлиный нос и красивая голова с чеканным профилем. Он держится очень приветливо, но за его напускным добродушием чувствуется железная хватка делового человека.

Консул сразу же пытается завладеть инициативой и пустить разговор по нужному руслу. Будучи грозой местных буржуа и собственных подчиненных, в беседе со мной он не спешит выпускать коготки.

Мои опасения сразу же оправдываются: этот человек – всецело на стороне Тернеля. Он дает мне понять, что все переговоры придется вести только с ним.

Я храню ледяное молчание, ожидая, когда консул исчерпает свои доводы. Затем в нескольких словах я расставляю все по своим местам, доказывая Ласниеру, что Тернель – мошенник, с которым опасно иметь дело.

Я думал, что Тернель привез на «Кайпане» шесть тысяч seer шарраса, но из речей консула мне становится ясно, что количество его возросло вдвое. Видимо, аферист приобрел новую партию на деньги Троханиса и Сулимана. Но тогда выходит, что Тернель воспользовался дважды одним и тем же разрешением и обманул вдобавок власти Бомбея? В таком случае это может иметь серьезные последствия не только для жулика, но и для тех, кто берет его под свое покровительство.

Ласниер не из тех людей, что обременяют себя укорами совести, он смотрит на вещи с практической стороны и умеет извлечь выгоду из любой ситуации.

– Меня не интересует, обманул ли Тернель бомбейские власти, – говорит он, – какое мне до этого дело, ведь мы – на Сейшельских островах. Ситуация такова: вы гонялись за своим товаром полгода и понесли серьезный ущерб по вине Тернеля. Он обязан выплатить вам компенсацию. Но что он может вам дать? Его «Кайпан» – старая ржавая калоша, а денег у него больше нет. Следовательно, остаются лишь шесть тысяч seer шарраса, купленного одновременно с вашим. Я не возражаю против того, чтобы вы их получили, но считаю, что будет справедливо, если товар останется собственностью Тернеля. Теоретически он может вам его уступить, но в таком случае вы возьмете на себя в частном порядке обязательство реализовать шаррас и отдать ему прибыль.

– Сударь, мне неприятно обсуждать подобные вещи. Я требую вернуть мой товар. Если я соглашусь признать партию Тернеля своей собственностью, то стану в некотором роде его сообщником, в то время как мой долг – любой ценой не допустить скандала, в котором оказался бы замешанным представитель Франции. Кроме того, этот товар и так полагается мне по закону как компенсация за огромный ущерб, причиненный вашим подопечным. Если мои требования кажутся вам чрезмерными и вы не понимаете моей озабоченности честью Родины, я буду вынужден искать защиты у правосудия. Вы говорите сейчас от имени Тернеля, заботясь лишь о собственных интересах, но если бы вы спросили у него совета, то думаю, что он предпочел бы отдать мне товар, нежели отправляться на галеры.

– Но я тоже несу расходы! – восклицает господин Ласниер. – Я жертвовал своим временем, своим трудом! Я не намерен оказаться в дураках!

– Короче, вы хотите получить небольшое вознаграждение? Я не возражаю, и мы можем обговорить этот вопрос, но знайте, что я не желаю вести переговоры с Тернелем. Если вам это не подходит, я возьму лишь то, что принадлежит мне по праву, и обращусь к властям с ходатайством о конфискации остального груза, вывезенного обманным путем под моим именем и без моего ведома.

Мы договорились о новой встрече на следующее утро при участии Тернеля.

Придя к Ласниеру вновь, я вижу Тернеля, сидящего в уголке напротив письменного стола консула. Завидев меня, он встает с вымученной улыбкой, тщетно пытаясь казаться невозмутимым. Я подчеркнуто не подаю ему руки и сразу же перехожу к делу. Прежде всего я высказываю Тернелю все, что о нем думаю, и, будь у него хоть немного гордости, он сгорел бы со стыда. Но он выслушивает все с глупой улыбкой, переваливаясь с боку на бок и качая головой, словно ручной медведь. Видимо, Ласниер хорошенько отругал его перед моим приходом: мошенник беспрекословно подписывает соглашение, которое я ему продиктовал. Этот документ гласит, что Тернель признает весь товар, привезенный «Кайпаном», моей законной собственностью и возвращает ее мне.

Я отправляюсь к метру Луазо, ожидающему меня с лихорадочным нетерпением, и ошеломляю его столь молниеносной развязкой.

Вскоре над аферистом уже потешается весь город, и Тернель укрывается на своей вилле вместе с женой, у которой, как говорят, сдали нервы.

Я посещаю королевского прокурора, довольно молодого человека с тщательно выбритым лицом, говорящего по-французски с легким акцентом. Фамилия – Дево – свидетельствует о его французском происхождении. Умный, образованный и воспитанный прокурор сразу же внушает мне симпатию. Он рассказывает мне, что с самого начала заподозрил в Тернеле мошенника. Несмотря на то что рабочий день давно окончился, он задержался, чтобы узнать обо всех перипетиях этой детективной истории. Как только Дево получил мою жалобу, направленную в Бомбей, он приложил все усилия, чтобы воспрепятствовать проискам Терне-ля, но его невозможно было остановить законным путем. Прокурор говорит, что губернатор тоже с интересом следит за развитием дела и горит желанием со мной познакомиться. Мы отправляемся к нему во второй половине дня. Дево сопровождает меня в качестве переводчика.

Губернатор, ирландец по национальности, еще молод: ему лет сорок от силы, и он уже генерал. Это очень высокий, довольно худощавый человек со спортивной фигурой, одетый с небрежной элегантностью. Он принимает нас с сердечным радушием, свойственным вельможам.

В ходе беседы я слышу несколько не слишком лестных намеков в адрес Ласниера и стараюсь изо всех сил сгладить впечатление, произведенное на англичан моим соотечественником. Какое мнение может сложиться у иностранцев о правительстве, которое поручило представлять его интересы за границей подобному человеку?

На следующее утро, в воскресенье, я подвожу свое судно к причалу. К нам пожаловал губернатор со своим помощником, а затем в мою каюту спускается господин Дево. Я забавляю его рассказом о первой встрече со здешним полицейским. Он уже частично знает эту историю из протокола, в который было занесено даже мое шуточное предложение повторить заход в порт.

После обеда – еще один любопытный визит. На палубу «Альтаира» решительно поднимается двухметровый верзила с замашками кирасира и обращается ко мне со следующими словами:

– Господин д’Эмерез де Шармуа собственной персоной, из старых аристократов, дворянин до мозга костей. Мы с вами из одного круга, сударь, насколько мне известно.

Очевидно, его ввела в заблуждение моя фамилия с частицей «де».

Он рассказывает мне о своих островах, откуда он привозит гуано. Наконец я узнаю об истинной цели его визита: сразу же по прибытии Тернель, разыгрывавший из себя набоба, обещал купить у него какую-то концессию и обязался в письменной форме выплатить шестьдесят тысяч рупий двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот двадцать третьего года, то есть через три дня. Узнав, что миллионы Тернеля в виде шарраса уплывают вместе со мной, дворянин счел своим долгом их конфисковать. Я заявляю ему, что Тернель действительно является владельцем шести тысяч seer шарраса, и я готов оставить их на Маэ. Однако в таком случае товар все равно не попадет к нему в руки, так как его заберут власти. Я предлагаю господину д’Эмерезу де Шармуа встретиться с самим Тернелем, чтобы придумать какое-нибудь другое решение.

Я тотчас докладываю Ласниеру о новых осложнениях. Тернель бормочет что-то в свое оправдание, но в конце концов признается, что действительно обещал сиятельному владельцу островов приобрести у него концессию за гуано. Это не отвечает интересам Ласниера, который рассчитывал поживиться за счет шарраса Тернеля. Я предлагаю передать дело в суд, где Тернель признается, что купил шаррас, прикрывшись моим именем, и обязуется вернуть мне товар. Тернель воздевает руки к небу и испускает горестный стон. Он производит впечатление жука, упавшего на спину и беспомощно перебирающего лапками…

Ласниер впадает в ярость: этот человек способен на любые крайности, чтобы отстоять свои кровные интересы. Он заявляет, что только такой ценой Тернель может спасти шаррас, и ему не пристало упираться после всех допущенных им бестактностей.

На следующий день Тернелю пришлось держать ответ перед судом и всем городом.

XXXIV
Последние судороги

Передохнув два дня, я спешу закончить формальности, связанные с переводом груза на борт «Альтаира». Я ставлю судно у таможенных складов, напротив дамбы, заменяющей причал, чтобы забрать двести сорок тюков шарраса, лежавших там в течение двух месяцев. При этом присутствуют начальник таможни, метр Луазо и толпа зевак, собравшихся поглазеть на таинственный груз из сказок «Тысячи и одной ночи». Мы ждем Тернеля, который еще не сдал свой ключ от склада, чтобы открыть дверь с двойным замком вместе с таможенниками.

Вскоре он появляется в сопровождении Сулимана с видом человека, принявшего важное решение. Мошенник передумал: несмотря на подписанные соглашения, он не собирается возвращать мне шаррас. Он показывает телеграмму, извещающую о прибытии некого Топулоса, посланца банды Троханиса, который предписывал Тернелю не вести никаких переговоров до его приезда.

Поведение Тернеля бессмысленно, он совсем потерял голову. Наверное, индиец, узнавший, что шаррас принадлежит другому человеку, тоже замучил его попреками. Кроме того, неожиданное сообщение о прибытии представителя египетской банды повергло афериста в смятение. Как ему выпутаться из положения, чем оправдать растрату денег, предназначенных для покупки «Кайпана», если вдобавок он потеряет и груз с шаррасом, благодаря которому ему могут списать часть вины? Даже «Кайпан» ему больше не принадлежит, поскольку приехал подлинный владелец парохода.

Метр Луазо оглашает судебное решение, но Тернель возражает, что еще не истек срок обжалования приговора. Разгорается спор, метр Луазо отвечает, что решение принято по обоюдному согласию сторон и обжалованию не подлежит.

Тем временем я спускаюсь в машинное отделение «Альтаира», беру там стальной брус и с одного удара сбиваю замок, ключ от которого Тернель не хочет отдавать. Я говорю начальнику таможни:

– Вот и все, сударь, можете открывать. Теперь здесь только ваш замок.

Мой поступок повергает всех в изумление, а Тернель разражается возмущенными криками.

– Если вам угодно, можете составить протокол, – говорю я ему с улыбкой. – Я был вправе это сделать, ибо товар принадлежит мне, что вы и сами подтвердили. Поскольку вы не давали мне ключ, я счел вполне естественным взломать свой замок.

Мое объяснение настолько просто и логично, что все разражаются веселым смехом.

– А ларчик просто открывался, – прибавляю я.

Начальник таможни колеблется, но метр Луазо успокаивает его как представитель правосудия, и тот наконец решается.

Тотчас же начинается погрузка; я нанимаю желающих подработать, и они опустошают склад за двадцать минут.

Тернель возвращается вместе с консулом Ласниером. Тот принимается укорять меня, а Тернель потрясает сорванным замком и требует возмездия.

Между Ласниером и метром Луазо разгорается юридический спор. Но мне уже не страшны угрозы, и никакая сила не способна удержать меня в порту. Я готов сняться с якоря, не дожидаясь разрешения властей. Ни одно здешнее судно не станет меня преследовать. Даже сторожевой корабль, как сказал господин жандарм, не отважится выйти в открытое море. Ласниер понимает, что сила на моей стороне, и меняет позицию. Теперь он обрушивается на Тернеля за то, что тот отказался отдать ключ законному владельцу товара.

Я предусмотрительно отвел «Альтаир» на середину рейда, чтобы застраховать себя от возможных неожиданностей.

Страсти быстро утихают. В глубине души все радуются поражению Тернеля, у которого здесь больше завистников, чем друзей.

Теперь, когда шаррас на борту «Альтаира», я чувствую себя хозяином положения. Ласниер и Тернель, должно быть, жалеют, что так быстро поддались на мои угрозы, смутно сознавая, что их последняя проделка окончательно освободила меня от всяких обязательств по отношению к ним. Но они уже ничего не могут сделать.

Я рассчитываюсь с метром Луазо, честно заслужившим вознаграждение, прощаюсь с прокурором Дево и, отклонив любезное приглашение Ласниера посетить его дачу, в тот же вечер снимаюсь с якоря. У меня нет никакого желания встречаться с господином Топулосом, которому явно поручено посулить мне золотые горы.

Итак, своей внезапной атакой я расстроил все хитроумные планы и не угодил ни в одну ловушку. Но мой поверженный противник еще жив и может оправиться от удара. Теперь бандиты займутся выяснением отношений с двуличным Тернелем, пытавшимся обвести всех вокруг пальца. Я отвоевал свое добро, и те, кто пытались меня обокрасть, сами оказались внакладе. Но нависшая надо мной угроза по-прежнему остается неотвратимой.

* * *

Когда последние острова архипелага исчезают из вида, я позволяю себе немного расслабиться после треволнений, отравлявших мне жизнь в течение полугода. Мне хочется, чтобы плавание длилось вечно, ибо я предвижу, что завистники, которые зарятся на богатую добычу, не остановятся ни перед чем.

До сих пор я действовал в одиночку, и в этом был залог успеха. Теперь таможня и полиция всех портов Индийского океана осведомлены о том, что я везу двенадцать тысяч килограммов шарраса, и могущественная ассоциация контрабандистов Востока будет неумолимо гнаться за мной по пятам.

Первая победа послужит поводом для беспощадной войны, а она начнется, как только мое судно пристанет к берегу.

ЗЛОПОЛУЧНЫЙ ГРУЗ
Шаррас

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I
Неведомая угроза

Последние острова скрываются за горизонтом. Распустив паруса, корабль скользит по ярко-голубой глади Индийского океана. Вновь со стороны открытого моря набегают пенящиеся волны, барашки весело играют с парусником, затерявшимся в бескрайнем пространстве.

Я возвращаюсь из Индии со сказочным грузом: двенадцатью тоннами гашиша, который был продан мне под названием «шаррас» и может быть легально импортирован.

Я уже изведал немало опасных приключений в Греции[40]40
  См. «Контрабандный рейс». (Примеч. авт.)


[Закрыть]и Египте, а теперь телеграмма, полученная в Индии перед отплытием, принесла мне дурную весть из Суэца. Я узнал, что самая влиятельная банда египетских контрабандистов решила объявить мне войну. Главарем бандитов является критский турок Реис, чьи планы мне удалось разрушить в ходе нынешнего дела.

Судьба баснословного груза беспокоит меня также потому, что, как стало известно из достоверных источников, английская таможня не намерена больше закрывать глаза на перевозку наркотиков. Видимо, поэтому мои всегдашние компаньоны Горгис и Ставро известили меня о том, что на сей раз мне придется обойтись без их содействия.

К вечеру ветер стихает, и паруса, только что полные жизни, безвольно повисают. Наступает штиль, но мне теперь все равно: я уже никуда не спешу. И все же трудно смириться с вынужденным бездействием: всякий раз, когда время уходит впустую, я не могу отделаться от гнетущего чувства утраты.

Мне кажется, что неподвижность судна проистекает от моей собственной лени, и, чтобы покончить с этим, я отдаю Мухаммеду Мола знакомый приказ: «Ласси» (зажигай). Разумеется, речь идет о форсунке полудизельного мотора. Данакилец просыпается и вскакивает на ноги, ловким кошачьим движением проскальзывает в люк и скрывается в чреве машины. Вскоре из трюма доносится шипение форсунки, вслед за ним со свистом вырывается сжатый воздух, и после первой вспышки тяжелый маховик приходит в движение.

Прощай, спокойная дивная ночь под звездным небом, в расцвеченном бликами море, где тихий парусник словно зависает над бездной. Прощайте, величавые ночные красоты. Все мечты разбежались от прерывистого дыхания машины. Работающий винт сотрясает судно, и фосфоресцирующий след вьется вслед за судном изумрудной лентой. Мы спускаем поникшие паруса, бессильные перед дерзостью двигателя, и закручиваем их вокруг реи. Оголившиеся мачты печально качаются на фоне поскучневшего неба.

Проверив курс, я закрываюсь в своей каюте. Стоит прекрасная погода, море пустынно, и ничто не может помешать моему отдыху. Я растягиваюсь на кровати, чтобы вкусить долгожданное блаженство. Однообразный навязчивый шум мотора кажется поначалу невыносимым, но мало-помалу он отодвигается на задворки подсознания и перестает раздражать слух. Теперь до меня доносится песня рулевого, борющегося со сном, знакомый скрип штурвала, таинственный плеск воды за бортом – одним словом, все то, что моряк чует даже во сне.

Я невольно прислушиваюсь к этим звукам, поддерживающим мою связь с морем. Даже в этом полусонном состоянии я продолжаю следить за курсом. Когда бриз крепчает, я ощущаю более сильный крен: значит, рангоут перегружен парусами. Таковы все моряки: их тело спит, но разум бодрствует.

В ту ночь я проснулся от непонятной сильной качки. Наверху рулевой все также пел свою заунывную песню, словно не замечая тревожных признаков. Выйдя на палубу, я машинально бросаю взор в направлении ветра и вижу неистовый танец мачт; взглянув на море, я замечаю странное, почти неразличимое волнение: поверхность моря, налившаяся свинцом, медленно колышется от беспорядочных конусообразных волн. Это необъяснимое явление поражает и пугает меня, словно призрак или другое видение потустороннего мира. Суеверие с отголосками детских страхов и пережитков прошлого пускает глубокие корни в нашей душе. В море неизменно испытываешь тревогу перед необъяснимым. И все же я пытаюсь успокоить себя доводами рассудка, объясняя таинственное волнение близостью экваториальной зоны с ее неистовым течением.

Я снова возвращаюсь в свою каюту, но тревога не покидает меня: мне кажется, что все судно охвачено неясным гулом, напоминающим приглушенные раскаты грома. Я приказываю остановить двигатель, и матросы, встревоженные внезапной тишиной, вместе со мной напрягают слух, но кругом царит спокойствие, и до нас не доносится ни звука. Мы собираемся вновь запустить мотор, но тут на палубу выбегает перепуганный юнга и кричит, что внизу слышится какой-то шум. Спустившись в трюм, я различаю странный гул, подобный тому, что я слышал как-то ночью в Обоке во время подземных толчков. Матросов охватывает паника, словно животных перед грозной силой стихии. Я не утверждаю, что и сам не поддался безотчетному страху, несмотря на внешнее спокойствие и улыбку, которой я пытался ободрить остальных.