Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 3 (Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз)"

Автор книги: Анри Монфрейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

XX
Таинственный пассажир

Окрыленный первым успехом, Горгис наконец решается доверить мне крупную сумму для важного дела.

В Джибути Мэрилл тоже горит желанием оказать мне финансовую помощь, в которой я уже не нуждаюсь. Однако в знак признательности за то, что он поддержал меня на первых порах, я делаю его своим компаньоном. Он может мне пригодиться, так как безвыездно живет в Джибути. Недавно он получил письмо из Египта от некого Троханиса, который предлагает поставлять ему гашиш. Разумеется, Мэрилл ответил отказом, ибо мы почуяли здесь подвох. Но это странное предложение не очень-то меня удивило. В Джибути столько греков, в свое время торговавших гашишем и, возможно, торгующих им по сей день; кто-то из них, возможно, разговорился со случайным попутчиком и рассказал о наших с Мэриллом делах. Это представляется мне вполне вероятным.

Получив телеграмму от Тернеля, я решил немедленно ехать в Бомбей. Он сообщает мне, что нашел способ регулярно осуществлять транзитные перевозки шарраса через Индию, и просит денег для покупки товара в Туркестане.

Добравшись до Адена на «Альтаире», я оставляю парусник на рейде вместе со всей командой и пересаживаюсь на английское почтовое судно «Мальва», следующее в Бомбей.

Я впервые путешествую как пассажир на английском пакетботе. Мои предыдущие недолгие рейсы на судах королевского флота носили своеобразный характер и не позволяли мне разглядеть подробности быта на English Mails. Мое прибытие на собственной шхуне, легкая пирога, доставившая меня с багажом на борт, и, кроме того, черная свита сразу же выделили меня из толпы пассажиров и вызвали ко мне симпатию у влюбленных в море англичан. В Джибути на любом французском судне отношение ко мне было бы совершенно другим – меня бы тотчас же сочли за выжившего из ума чудака, а вид моего парусника не произвел бы на завсегдатаев бара ни малейшего впечатления.

Меня особенно восхищает непосредственность и простота респектабельных англичан, резвящихся, как дети, когда мы выходим в море. Они ничуть не боятся показаться смешными и с самым серьезным видом присутствуют при невообразимых сценах. Так, две пожилые дамы затеяли бега деревянных лошадок и увлеченно дергают их за ниточки. Подобное зрелище вызвало бы у моих соотечественников приступ гомерического смеха. А вот престарелый джентльмен, который изо дня в день в течение часа скачет, обливаясь потом, через веревку вместе с маленькими девочками. Никто и не думает улыбаться, глядя на старого младенца, который занимается физкультурой ради гигиены.

Но к ужину все эти бесхитростные люди, следуя обычаю, облачаются в нарядную одежду и преображаются. Каждый занимает место, соответствующее его положению, и общается только с представителями своей касты. Офицеры в парадных мундирах, чопорные джентльмены в смокингах, юные и старые леди с чудовищными декольте торжественно восседают за столами, возглавляемыми судовыми офицерами.

Я не подумал захватить с собой смокинг, но даже если бы он у меня был, это ничего бы не изменило. Я надеваю к ужину свой самый красивый костюм из белого полотна и чувствую себя среди людей в черном как фасолина, затесавшаяся среди кофейных зерен. Я жду, что главный стюард, важный, как вестминстерский церемониймейстер, подойдет ко мне и, окинув меня презрительным взглядом, выведет из зала, но он молча, скупым жестом указывает мне на свободное место в конце стола. Никто не косится на меня, как на белую ворону – видимо, шхуна подняла мой престиж в глазах англичан, придающих огромное значение спорту.

Уже на второй день, когда я начинаю ориентироваться в обстановке, мне бросается в глаза худой человек небольшого роста с морщинистой лисьей мордочкой, выглядывающей из-под серой фетровой шляпы. Его одежда – серый непромокаемый плащ и легкие ботинки – столь же потрепана и бесцветна, как и их владелец, но по его элегантной, хотя и запущенной стрижке чувствуется почерк хорошего мастера, подобно тому, как аристократические манеры сохраняются в человеке наперекор всем ударам судьбы. На вид ему лет пятьдесят, но худоба и подвижность придают ему облик тридцатилетнего.

Я несколько раз поймал на себе его взгляд, и это меня не удивило, ибо я стал объектом всеобщего внимания, но он почему-то поглядывает на меня украдкой из-под своей надвинутой на глаза шляпы, делающей его похожим на сыщика из американского детектива.

На третий день я теряю незнакомца из вида. Он исчезает, видимо, заметив мой интерес. Я не придаю этому особого значения: море неспокойно, и, возможно, его укачало.

Я встречаю его снова лишь по прибытии в Бомбей. По-прежнему закутанный в плащ, в шляпе, надвинутой на глаза, он быстро спускается по трапу в сопровождении носильщика, который тащит его огромный чемодан с множеством наклеек, и уезжает в длинном лимузине.

В толпе встречающих мелькает расплывшееся в улыбке лицо Тернеля, которому я телеграфировал о своем приезде; он усиленно машет мне рукой.

* * *

Меня снова одолевают сомнения, и я, уже в какой раз, спрашиваю себя, не опасно ли использовать в качестве помощника в столь щекотливом деле человека, способного на поступки, о которых я рассказывал выше. Если бы я прислушался к своему внутреннему голосу, то отстранил бы от себя этого ненадежного субъекта, шокирующего меня своей безнравственностью. Но, видя, что он не мучается угрызениями совести после содеянного, я сомневаюсь, осознает ли он собственные поступки и, следовательно, правильно ли было бы безоговорочно его осуждать. Мне кажется, что он неспособен творить зло с умыслом. Он может от чистого сердца дать милостыню нищему или растрогаться из-за ерунды. Так, он воспитывает дома калеку – ребенка своего дальнего родственника, которому он ничем не обязан. Он почти разорился, чтобы спасти соотечественника от банкротства и т. д. Таким образом я преодолел инстинктивное отвращение к этому человеку и решил использовать его в своих целях, как ручного сокола или хорька. Кроме того, во мне говорил Дон Кихот, самонадеянно полагавший, что способен вытащить бедолагу из грязи, в которой тот увяз по уши. Впрочем, почти всем нам так или иначе свойственно подобного рода тщеславие, из-за него попадают впросак даже очень прозорливые люди.

Самонадеянная вера в то, что я сумею приручить Тернеля, была моей главной ошибкой. От подобных людей надо держаться подальше, как от сумасшедших, поскольку их действия при одних и тех же обстоятельствах носят непредсказуемый характер и могут в один прекрасный день спутать все ваши карты и привести дело к полному краху. Я же был тогда уверен, что Тернель достоин жалости. Его восхищенное отношение ко мне и заверения в преданности окончательно ввели меня в заблуждение.

Первым делом он поведал мне о том, что произошло за время моего отсутствия. Ему удалось раздобыть у своего приятеля Пинто выданное на мое имя разрешение на беспошлинный транзит шести тонн шарраса через территорию Индии и экспорт товара в Джибути.

Тернель знаком с одним индусом из Кашмира, скупающим меха в Туркестане. Через него можно будет приобрести неограниченное количество шарраса, что избавит меня от необходимости обращаться к торговцу из Хошиярпура, у которого я купил первую партию. Это значительно облегчает дело, ибо я не представляю себе, как можно получать товар из-за Гималайских гор.

По дороге к дому Тернеля он вновь делится со мной своими планами приобрести пароход. Его не покидает мысль о покупке «Кайпана». Он хочет показать мне свою мечту и везет меня в один из портовых доков, где стоят разобранные и отслужившие свое суда.

«Кайпан» – это старый переделанный китайский корабль береговой охраны водоизмещением в двести пятьдесят тонн. Его двигатель впечатляет своими размерами, но сам пароход годен разве что на металлолом. Тернель, который видит жизнь сквозь розовые очки, хочет доказать мне любой ценой, что железный корпус судна еще крепок, и с первого удара пробивает его молотком насквозь. Но, несмотря на это, он продолжает упорствовать: дело в том, что он, дескать, слишком сильно ударил и попал в наиболее поврежденное место, вдобавок расположенное над ватерлинией, – так что все это ерунда. Он как ребенок, желающий заполучить игрушку во что бы то ни стало.

Тернель просит заплатить ему комиссионные вперед, чтобы он мог сегодня же купить «Кайпан» – завтра уже будет поздно. Но я остаюсь непреклонным, предпочитая дождаться прибытия груза. Я не уеду из Бомбея до тех пор, пока товар не будет отправлен в Аден. Я уже послал деньги знакомому Тернеля: теперь нужно лишь терпеливо ждать, когда шаррас прибудет на границу Кашмира.

* * *

Придя однажды утром к Тернелю, я вижу издали выходящего от него человека, напоминающего фигурой таинственного незнакомца с английского судна. Мужчина быстро поворачивается ко мне спиной и усаживается в автомобиль, поджидающий его неподалеку.

Тернель встречает меня со смущенным видом.

– Вы знаете, – спрашиваю я с порога, – человека, который только что был здесь?

– Нет… Я вижу его впервые и ума не приложу, кто бы мог ему сказать, что вы ждете прибытия шарраса. Неужели вы по неосторожности кому-то об этом рассказали?

– Да, рассказал… вам, – отвечаю я, глядя ему прямо в глаза.

Он заливается идиотским смехом и выдавливает из себя:

– Да-да, действительно.

– И что же хотел от вас этот господин?

– Он предлагал продать ему всю ожидаемую партию за бешеные деньги – по тридцать рупий за фунт. Видимо, в Египте товар идет по немыслимой цене…

– Да, знаю, но сказать легче, чем сделать. Кто поручится, что вы довезете столь рискованный груз до места назначения? Если бы все было так просто, кто-нибудь уже занялся бы этим, не дожидаясь господина Тернеля. Поверьте, человек, который к вам приходил, служит в полиции. Впрочем, мне известны его приметы…

И я подробно описываю Тернелю незнакомца, что производит на него огромное впечатление, – ведь я видел его посетителя только со спины и не мог разглядеть его лица.

– Что вы ему ответили? Лучше, если вы не будете ничего от меня скрывать, иначе не избежать беды.

– У меня мелькнула та же самая мысль, когда я его увидел и предосторожности ради сказал ему, что мы осуществляем правительственный заказ… Но, должно быть, он мне не поверил.

– Что ж, почему бы и нет? – отвечаю я, посмеиваясь в душе над наивностью Тернеля.

Однако меня очень тревожит этот незнакомец, пытающийся найти подход к Тернелю. Следует раз навсегда положить конец их переговорам за моей спиной. Надеюсь, что сделать это еще не поздно.

– Вам известны его имя и адрес?

– Да, вот его визитка. Это англичанин по фамилии Эштон, он остановился в отеле «Тадж-Махал».

– Вы срочно назначите ему новую встречу, и мы проверим, насколько серьезны его предложения.

XXI
Неожиданное известие

Встреча должна состояться на малолюдном загородном шоссе. Мы отправляемся туда в такси. Большой лимузин уже поджидает нас, и я тотчас же узнаю в выходящем из него человеке таинственного пассажира, которого я видел на борту «Мальвы».

Этот чистокровный англичанин говорит по-французски без ошибок, но с ярко выраженным акцентом. Чувствуется, что он из хорошей семьи, но, видимо, порвал с ней связь и производит сейчас впечатление опустившегося человека. Его тщательно выбритое лицо с первого взгляда поражает своими аристократическими чертами, но линия рта искажена брезгливой гримасой, потухшие глаза смотрят устало, на губах играет вымученная улыбка. Увядшее лицо бывшего светского человека напоминает поношенную маску, сквозь которую неумолимо проглядывает падшая душа, животная чувственность и другие гнусные пороки.

Англичанин держится уверенно и говорит с апломбом, пытаясь с ходу овладеть ситуацией и навязать нам правила игры. Тернель сразу же покоряется его воле, но со мной дело обстоит сложнее. Почувствовав мое критическое отношение, он с удивительной гибкостью меняет тактику. Как бы признав во мне равного, он начинает прощупывать меня, и я, в свою очередь, принимаюсь ломать комедию. Я разыгрываю прожженного авантюриста, с которым следует отбросить всяческие церемонии и прямо говорить о деле. Я быстро убеждаюсь, что англичанин послан купить мой товар одной из могущественных египетских группировок контрабандистов, некоторых главарей ее мне доводилось видеть. И тут я припоминаю письмо господина Троханиса.

Я делаю вид, что готов продать товар.

– Поговорим о господине Троханисе, – говорю я англичанину, – ведь это он вас уполномочил…

– Да нет же, нет, я не знаю такого человека…

– Если мы будем играть в прятки, милостивый государь, то мне остается лишь пожелать вам всяческих благ и откланяться. В подобных делах надо играть в открытую или выходить из игры. Да будет вам известно, что я состою в переписке с господином Троханисом и если он это от вас утаил, то, видимо, он не слишком заботится о ваших интересах.

Мои слова ошеломляют Эштона, и он несколько теряет былую уверенность.

– Но не будем усложнять, – продолжаю я, – какое нам дело до других, здесь мы с вами устанавливаем правила игры, и нам будет нетрудно договориться.

Я объясняю ему, что шаррас может быть легально вывезен за пределы страны только в Джибути, иначе мы рискуем навести английскую полицию на наш след. При этих словах я замечаю усмешку Эштона, свидетельствующую о том, что он невысокого мнения о вышеупомянутой полиции. Зачем же подвергать себя ненужному риску, если я могу запросто передать ему товар после прибытия в Джибути?

Я предлагаю ему купить всю партию по очень выгодной цене. Моя цель – помешать его сговору с Тернелем, убедив англичанина в том, что я сам собираюсь заключить с ним сделку. Главное – выиграть время до тех пор, пока товар не попадет ко мне в руки.

Тернель по-прежнему поглощен бредовой мечтой о собственном пароходе и продолжает мучить меня разговорами о «Кайпане».

Я навожу справки в отеле «Тадж-Махал» и узнаю, что Эштон только что покинул Бомбей с почтовым судном из Европы. И все же сомнения не покидают меня, точно вкус съеденного чеснока.

Наконец я узнаю о прибытии товара. Тернель принимается хлопотать, чтобы поскорее покончить с формальностями. Благодаря его стараниям уже через сутки тюки с шаррасом стоят на таможенном причале, готовые к погрузке на «Ферроци».

Теперь, когда я уверен в успехе дела, мои сомнения наконец-то утихают. Тернель заполнил декларацию, завтра утром груз будет на борту судна, которое снимется с якоря вечером того же дня. Я уступаю настойчивым уговорам Тернеля отправиться сегодня же с английским почтовым судном в Аден. Таким образом, я прибуду в порт на восемь дней раньше сухогруза и успею заблаговременно оформить все транзитные документы. И потом, чего мне опасаться?

Загадочный Эштон наверняка уехал, чтобы подготовить почву для нового дела. Товар, согласно разрешению таможни, может быть отправлен только в Аден на мое имя. Тернель получит свои комиссионные в размере тридцати тысяч рупий только по прибытии шарраса. Кроме того, я уверен, что он предан мне как собака, ведь он выражает свои чувства ко мне с такой трогательной непосредственностью… Одним словом, я согласился. Лесть всегда, рано или поздно, сделает свое черное дело. Но, может быть, тогда заверения Тернеля еще были искренними?

Я сажусь на английский пароход, оставив все свое состояние на таможенном причале… Лишь только мы выходим в море, как меня вновь начинают одолевать сомнения, и я ругаю себя за то, что не дождался отгрузки товара на «Ферроци». Никакие доводы рассудка не в силах унять моей тревоги.

В Адене мне приносят телеграмму от Тернеля, извещающего об отправке шарраса на «Ферроци». Это несколько успокаивает меня, но ожидание кажется невыносимым.

Накануне прибытия груза я встречаюсь с шипчандлером Дельбурго. Я рассказываю за чашкой чая о моем путешествии в Индию и вспоминаю о Тернеле, которого Дельбурго хорошо знал, когда тот был капитаном сухогруза.

– Слушайте, – говорит он, – у меня на днях был о нем разговор. Ко мне приходил пассажир-англичанин с пакетбота, прибывшего из Бомбея. Он купил там небольшой пароход и нанял Тернеля капитаном. Они направляются в Европу, и англичанин попросил меня найти ему новую команду из сомалийцев для замены индийских матросов, которых он поручил мне отправить на родину.

Меня бросает в дрожь.

– Как зовут этого англичанина? – спрашиваю я с тревогой.

– Кажется, Эштон; он оставил мне свой адрес в Каире.

– Не помните ли, как называется его судно?

– «Кайпан»…

Итак, Тернель осуществил свою мечту и впридачу завладел моим грузом. Предатель ввел меня в заблуждение своей телеграммой, чтобы выиграть время.

Я рассказываю обо всем Дельбурго, поддавшись невольному порыву, сродни крику о помощи. У Дельбурго столько знакомых, которые держат его в курсе всех дел. В лице шипчандлера я могу приобрести могущественного союзника, тем более что он связан с полицией. Кроме того, как и многие евреи, он способен загораться какой-нибудь идеей. Он сразу же принимает мое несчастье близко к сердцу, и мне кажется, что он будет помогать мне бескорыстно. Тем не менее нужно дождаться прибытия «Ферроци», чтобы окончательно развеять все сомнения.

Вернувшись на «Альтаир», я всю ночь расхаживаю по палубе, осыпая себя упреками за беспечность и недальновидность.

На следующий день, как только «Ферроци» подходит к причалу, я поднимаюсь на его борт. Капитан говорит мне, что видел Тернеля перед отплытием. Он должен был доставить на борт его судна сто двадцать тюков шарраса, но в последнюю минуту передумал и погрузил их на старый, только что купленный пароход, на котором он сейчас находится в качестве капитана вместе со своей женой.

Значит, так оно и есть, меня обвели вокруг пальца, и Бог весть, сумею ли я вернуть украденный товар.

XXII
Совет шести

Бесполезно сетовать на случившееся и заниматься самобичеванием: нужно начинать борьбу не на жизнь, а на смерть, ибо меня не только поставили перед угрозой разорения, но и нанесли сокрушительный удар по моему самолюбию, что особенно невыносимо.

С помощью имеющихся фактов я пытаюсь предугадать дальнейшие действия Тернеля. «Кайпан» должен был зайти в Аден, согласно полученному разрешению, после чего он волен отправиться в любой порт. Мошенники, наверное, опасаются, что, узнав об исчезновении груза, я оповещу полицию всех портов Индийского океана, но не предполагают, что случай столь быстро наведет меня на след «Кайпана». Вероятно, они будут искать укрытия в Египте, где влиятельная группировка, финансировавшая покупку «Кайпана», найдет способ избавить их от опасного груза. Но что означает просьба, с которой Эштон обратился к Дельбурго? Почему он сказал моему поставщику, что приведет «Кайпан» в Аден? И знает ли он, что Дельбурго мой поставщик? Вряд ли ему об этом известно, если только его не предупредил Тернель. Но кое-что все же остается неясным. Быть может, Тернель обманул и Эштона и собирается сбежать от него на пароходе. Раздумывать об этом некогда, нужно действовать. Чтобы помешать Тернелю зайти в какой бы то ни было порт, я посылаю следующую телеграмму:

«Суэц, Начальнику таможни.

Пароход „Кайпан“ с капитаном Тернелем отбыл из Бомбея с шестью тоннами гашиша, попытается тайно высадиться в Египте и пройти канал, подробности письмом, Монфрейд».

Остается только гадать, какой эффект произведет моя телеграмма. Возможно, ее сочтут шуткой дурного тона, но так или иначе власти будут предупреждены. Примерно в тех же выражениях я оповещаю таможни всех портов Индийского океана.

Затем Дельбурго отвозит меня к английскому наместнику в Адене, которому я должен сделать заявление. Я оказался в крайне трудном положении: английские власти в Индии выдали мне разрешение на экспорт с условием, что товар будет вывезен в Джибути. Мое консульство поручилось, что я выполню это обязательство. Если теперь «Кайпан» будет задержан в Египте, меня обвинят как соучастника Тернеля, а историю с кражей груза расценят как отговорку с целью прикрытия обмана. Следовательно, я должен приложить все силы, чтобы задержать отплытие судна, и лучше всего, если я смогу задержать его сам.

Наместник слушает мой рассказ с недоумением и, видимо, не верит моим словам. Прежде чем он решается запротоколировать мои показания, Дельбурго вынужден подтвердить, что я не сумасшедший.

Я возвращаюсь в Обок, где буду поддерживать связь с миром с помощью телеграфа.

В ту пору, в результате аварии на подводной линии, было установлено ежедневное морское сообщение между Аденом и Джибути для доставки телеграмм, один из служащих принимал их и передавал затем в Обок по телеграфу. Этим служащим был мой юный друг Абду Банабила, о котором я рассказывал в «Приключениях в Красном море». Он ревностно исполнял свой долг и отправлял мои депеши в первую очередь.

Я провожу дни в постоянной тревоге, то и дело вглядываясь вдаль, где виднеется здание почты. Юный Абду вывешивает в окне белую тряпку всякий раз, когда для меня приходит телеграмма.

Как-то утром, глядя в подзорную трубу, я вижу, как он отчаянно машет мне полотенцем из раскрытого окна. Я бегу на почту, не чуя под собой ног. Сияющий Абду вручает мне узкую голубую ленту со следующим текстом: «Немедленно прекратите все компрометирующие и бесполезные шаги. Ждем вас Александрии для мирного соглашения». Подпись: Троханис.

Это добрая весть. Радость возвращается в мой дом, избавляя от чудовищной тревоги, которая уже несколько недель не дает мне сомкнуть глаз. Я немедленно еду в Джибути, чтобы сесть там на почтовое судно, следующее в Александрию.

* * *

Прибыв в Каир и поселившись в отеле, я тотчас же посылаю слугу с запиской по адресу Троханиса, чтобы сообщить ему о моем приезде и узнать о времени встречи. Мне назначают свидание вечером того же дня.

В пять часов вечера я уже стою на безлюдной улице перед дверью нужного мне дома. Ворота скорее напоминают вход в гумно. Из дома доносится запах конюшни и сена: вероятно, здесь живет также владелец наемных экипажей.

Темный двор неправильной формы, зажатый между беспорядочно разбросанными постройками, завален большими картонными ящиками, полными стружки и мятой бумаги. Застекленные грязные двери смотрят тусклыми глазами на этот склад под открытым небом.

Откуда-то появляется косой сторож-араб и, окинув меня подозрительным взглядом, спрашивает на простонародном арабском:

– Аиз ээ? (Что тебе надо?)

Я спрашиваю его о господине Троханисе. Он делает вид, что не понимает ни слова из того, что я говорю. Я начинаю нервничать и повышаю голос. И тут на втором этаже открывается окно, и из него высовывается молодой европеец в люстриновой рубашке. Увидев меня, он говорит:

– Подождите, я сейчас спущусь.

Успокоенный сторож отправляется докуривать за ящиками наргиле. Молодой человек ведет меня сквозь лабиринт коридоров и заброшенных помещений, пропахших застоявшейся плесенью, в контору, где грохочет пишущая машинка. Как видно, именно здесь обделываются темные делишки.

Я продолжаю стоять, несмотря на приглашение секретаря, указавшего мне на старое кожаное кресло с зеленой обивкой. Как только секретарь скрывается за массивной дверью, появляется слуга-бербер и уносит кресло.

Наконец секретарь приглашает меня пройти через узкую темную прихожую, где мне мерещится западня, в просторный светлый кабинет с двумя большими окнами.

В центре комнаты за письменным столом восседает Троханис. По углам неподвижно сидят на стульях еще пять человек. Я оказываюсь в центре этой конской подковы, под перекрестным огнем любопытных и недоброжелательных взглядов.

Троханис сидит спиной к окну, и его лицо остается в тени. Стекла очков зловеще сверкают в полумраке. Остальные, которых я окидываю беглым взглядом, застыли, словно восковые фигуры. Два высоченных бербера, одетые в черные джеллабии, стоят, как часовые, по обеим сторонам двери.

Секретарь тихо удаляется, и Троханис приветствует меня едва заметным кивком. Он указывает мне на зеленое кресло – «скамью подсудимых». Я чувствую себя осужденным, представшим перед судом.

– Спасибо, – отвечаю я. – Я предпочитаю стоять, поскольку не собираюсь долго задерживать высокочтимое собрание. Вы прислали мне телеграмму с приглашением, и я приехал, чтобы выслушать ваши предложения.

Выдержав паузу, Троханис начинает медленно говорить на превосходном французском языке. Он употребляет изысканные выражения и с первых слов производит впечатление образованного человека, значительно превосходящего всех собравшихся по интеллекту.

– Прежде всего, – обращается он ко мне надменным тоном, чтобы сразу поставить меня на место, – прежде всего хочу сказать, что ваши телеграммы, оповестившие полицию всех портов, не только бессмысленны и бесполезны, но и вредят вашим интересам.

– Не утруждайте себя заботой о моих интересах, сударь, это вас не касается. Я хочу знать, где мой товар, все прочее меня не интересует.

– Что вы подразумеваете под «вашим товаром»? Вы как будто предъявляете на него претензии, как на собственность. Но речь идет не об этом; да будет вам известно, что я и сам понятия не имею, где он находится. Могу лишь заверить, что он – в надежном месте и, если вы вложили в него какие-то средства, вам все возместят. Мы – люди честные, вы даже получите прибыль, при условии, что дадите обет молчания.

– Я не собираюсь затевать с вами спор о том, кому принадлежит груз, украденный у меня Тернелем. Я требую лишь, чтобы мне вернули мой товар без всяких денежных вознаграждений. Я хочу сказать, что не смогу вести торг, пока не получу назад свое имущество. Раз вы пригласили меня для сделки, значит, вам должно быть известно, где сейчас Тернель.

– Нет, повторяю еще раз, я понятия не имею, где он находится. Если не верите, спросите у этих господ, которые непосредственно заинтересованы в вашем деле, и они вам это подтвердят. Я же только посредник, призванный для заключения мирного договора. Я – вне игры, ибо не занимаюсь подобными сомнительными делами.

Не в силах удержаться от улыбки, я говорю почтенному председателю:

– А я предполагал иное, судя по вашей переписке с господином Мэриллом, где вы как будто интересовались…

Мой выпад явно задевает его за живое. Он обрывает меня на полуслове и обращается по-гречески к двум своим соотечественникам, видимо, истолковывая мои слова на свой лад. Это происшествие убеждает меня в том, что мощное здание ассоциации контрабандистов дало трещину.

Я оказался один лицом к лицу с множеством противников; но зато мне нужно опасаться лишь собственных промахов, они же вынуждены бояться друг друга, и я вижу залог успеха в том, чтобы посеять разброд в их рядах.

Завязывается оживленный спор, и все присутствующие устремляют на Троханиса довольно суровые взгляды. Один из них – самый толстый и важный – держится как хозяин. Слуга-бербер заправляет табаком лежащий рядом с ним курительный прибор и оказывает ему всяческие знаки внимания. На волосатой руке толстяка, тянущейся к мундштуку из слоновой кости, сверкает огромный бриллиант. Его голова с узким лбом кажется вросшей в плечи, а глаза лишены всякого признака мысли. Это знаменитый Реис, критский турок, главарь могущественной группировки, контролирующей Египет, Смирну, Стамбул и города черноморского побережья. Говорят, что он немыслимо богат и подкупил половину полиции и таможни. Двое мужчин, сидящих по бокам от него, египетские арабы братья Абдульфат, одеты в национальные костюмы. Младший из братьев – маленький, безбородый и скромный с виду, кажется почти симпатичным по сравнению с тучным турком. Его высокий худощавый загорелый усатый брат с огромными руками гребца с галеры похож на берберского пирата.

Остальные – болезненно-одутловатые греки с бледными мрачными лицами – являют собой тип завсегдатаев игорных домов, вьющихся коршунами возле новичков. От одного их вида меня бросает в дрожь.

Троханис говорит по-гречески так же надменно, и, не понимая ни слова, я слежу за реакцией слушателей. По мере того как он вновь становится хозяином положения, его речь делается более задушевной, и лукавая усмешка мелькает в глазах из-под приспущенных ресниц.

Грозный Реис успокаивается и, снова взявшись за мундштук своей трубки, оборачивается, чтобы пригвоздить меня презрительно-насмешливым взглядом. Хавага[32]32
  Хавага (араб.) – господин. (Примеч. авт.)


[Закрыть] Троханис тонко разъяснил ему суть моих притязаний, и мои угрозы кажутся ему смехотворными.

– У меня нет времени, – заявляю я, – выслушивать ваши препирательства. Скажете вы мне наконец, где мой груз?

– Сколько раз вам повторять, что мне это неизвестно, – отвечает Троханис, закуривая гаванскую сигару. – Если уж вам так не терпится, ищите его…

– Именно это я и намерен сделать, – отрезаю я, направляясь к выходу.

Я замечаю, что один из берберов собирается преградить мне путь, но Троханис останавливает его жестом. Слуги пропускают меня, и, переступая порог, я слышу за спиной насмешливый голос старого грека:

– Будьте здоровы, дорогой. Калотахиди (счастливого пути), бегите скорее, мы ждем вас, не сходя с места…

Дверь захлопывается под оглушительный хохот собравшихся.

Я бреду к выходу один, и служащие грязной конторы, где я дожидался приглашения предстать перед ареопагом, провожают меня лукавыми взглядами. Проходя через двор, я вижу смеющиеся лица, прильнувшие к окнам второго этажа.