Текст книги "При попытке выйти замуж"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава 8
ОБЩЕЖИТИЕ

Проснулась Виолетта от громких мужских голосов, но какое-то время ей казалось, что она еще спит, а мужчины ей снятся.

– Семь треф, – сказал один из снящихся, так напористо, как будто он с кем-то ссорился.

– Семь? Я тогда пас, – миролюбиво ответил другой.

– Что ж, Павел, играйте, но я скажу «вист», – протяжным голосом сказал кто-то третий. – Ляжем, Сергей Михайлович?

– Как скажете, Илья Дмитриевич, – голос второго.

– Голубчик мой, Паша, где же вы здесь увидели семь треф? – Человек с протяжным голосом удивленно взвизгнул. – Да у вас только пять!

– Блин! – Первый, с грубым голосом, шарахнул чем-то тяжелым по столу. – Чего ты учишь-то меня, Дмитрия, тоже пацана нашел! Конкретно, ломовая карта, вон, короли, дамы, туз есть.

– Но, Пашенька, ваши короли не играют…

– Отстань! – Пашенька, видимо, окончательно разозлился и принялся пересыпать свои соображения матерными словечками.

– Тихо-тихо, – взмолился тот, что с протяжным голосом, – здесь дама! Стыдитесь, Паша, как можно!

– Совсем забодал. Дрыхнет твоя дама, не хнычь.

Виолетта открыла глаза, и первое, что она увидела – дощатый потолок, который в зыбком свете то приближался, то отдалялся. Приподнявшись на локте, она огляделась и опять подумала: не сон ли все это? И если сон, то почему такой странный?

Она лежала на жестком топчане, прикрытом сверху чем-то вроде матраца, набитого сеном. Топчан, в свою очередь, находился в просторном бараке, скорее даже ангаре, начало и конец которого разглядеть не удалось, потому что маленькая настольная лампа освещала только центральную часть помещения. Лампа стояла на столе, за которым трое мужчин играли в карты. Одеты игроки были причудливо: один в телогрейку на голос тело, другой – в кашемировое пальто, на которое был крест-накрест повязан серый пуховый платок, а третий – в овечий тулуп.

Виолетта, будучи тонким психологом и знатоком мужчин, поразилась разнородности сидящей за столом компании. В обычной жизни их просто невозможно было бы представить вместе: первый, который с грубым голосом и в телогрейке, имел вид рэкетира – бритый затылок, толстая цепь на шее, тупая морда, уголовные жесты; второй, который в пальто и пуховом платке, напротив, был само благообразие со следами былого благополучия, видно, что деловой человек, но воспитанный; а третий, в тулупе, напомнил Виолетте профессора кафедры гигиены из ее института, такой же утонченный, интеллигентный, мягкий.

Виолетте почему-то вспомнилась фраза из школьного сочинения своей соседки по парте: «Мать и сын – что свело их на жизненном пути?» Но с матерью и сыном разобраться было куда проще, а вот что свело вместе этих троих? То, что жизнь ее утратила обыденность, Виолетте было совершенно понятно.

– Пашенька, вы без двух, – извиняющимся тоном сказал «профессор в тулупе».

– А пошли вы! – «Рэкетир» обиженно закурил. – Шулера. Понять бы, как вы это делаете – всегда бы жил шершаво.

– Считать надо, Павел, – строго сказал тот, который в пальто. – Просто считать.

Из темноты к столу неожиданно вынырнула темноволосая симпатичная девушка:

– Мальчики, ужинать. – Она облокотилась на спинку стула «рэкетира», потерлась носом о его щеку и поинтересовалась: – Кто ведет?

– Всяко не я, – ответил «рэкетир». – Они меня делают только так.

– А ты учись, солнышко. – Девушка погладила его по стриженой голове. – Повезло с умными людьми повстречаться, так пользуйся. Вот мой двоюродный дедушка, он был совсем из простой семьи, и его в тридцать седьмом посадили, ну, за измену Родине, как всех тогда. Так вот, он оказался в одном бараке с учеными, или не ученые они были, а просто интеллигентные люди, ну, то, что они много знали – это точно. И за десять лет – он десять лет отсидел – дедушка выучил пять, представляешь, Паша? – пять иностранных языков, математику выучил, в шахматы научился играть, в общем, вышел на волю образованным человеком. Здорово, да? Вот и ты давай.

Девушка говорила быстро-быстро, глотая окончания слов. Но мужчинам она нравилась, это было видно. Все трое заулыбались, посветлели.

– Я, голубушка, – ласково сказал «профессор в телогрейке», – если уж речь зашла о свободе, готов ради нее и образованностью поступиться. Только вот выйдем ли…

– Ну, ну, ну, ну! – девушка протестующе замахала руками. – Перед ужином никаких грустных разговоров. Ни в коем случае! Это правило никому не разрешено нарушать. И после ужина тоже. Правда, Пашенька?

– А мне бы не в падлу и с чистой совестью на свободу выйти, вот как допекло, – мечтательно сказал «рэкетир». – Вот, пацаны, точно говорю: выйти бы, и совесть пятнать не буду.

– Похвально. – Тот, что в пальто, встал и потянулся. – А как там наша спящая царевна?

– Если вы меня имеете в виду, – откликнулась Виолетта, – то я не сплю.

Присутствующие заметно всполошились. Девушка подбежала к топчану, щурясь после света лампы, посмотрела на Виолетту и заботливо спросила:

– С вами все в порядке?

– Я, честно говоря, не понимаю, что со мной и где я, – ответила Виолетта.

– А, – девушка махнула рукой, – скоро все узнаете. А пока – пойдемте ужинать, девочки уже ждут.

– Ужинать? А который час? – Виолетта точно помнила, что, когда она задремала в машине, было утро. Однако темнота в помещении свидетельствовала скорее о правоте ее собеседников. – А где мой муж?

– Игорь помогал нам готовить ужин, – девушка махнула рукой в ту сторону, откуда она недавно появилась.

– А зачем он меня сюда привез? Почему? – Виолетта начинала злиться.

– Видите ли, голубушка, – «профессор в тулупе» смутился, – было бы не совсем верно так выражаться. Скорее не он вас сюда привез, а его привезли вместе с вами. Да, так, определенно, будет точнее.

У Виолетты было стойкое ощущение, что она сходит с ума. Интерьер барака, в котором она сейчас пребывала, наводил на самые гнусные мысли о любимом муже. Да, те избы и охотничьи домики, в которых им доводилось жить во время дурацких рыбалок, тоже не отличались комфортабельностью, но не до такой же степени! И как можно было тащить ее в этот свинарник, не предупредив? Кстати, а как ему чисто технически удалось запихнуть ее сюда? Пока она спала? Но не могла же она спать настолько крепко…

Вероятно, по лицу Виолетты можно было в общих чертах догадаться о ее мыслях и чувствах, во всяком случае, «профессор», грустно покивав головой, сказал:

– Вы так долго спали, потому что вас усыпили, в этом все дело.

– Усыпили?! – такого варварства от мужа Виолетта никак не ожидала. – Он усыпил меня?

Тут вмешался «рэкетир»:

– Если ты на своего мужика наезжаешь, то зря. Тебя усыпил Психолог.

Виолетта, придя к выводу, что понять все равно ничего невозможно, закрыла уши руками. Еще пара таких вот загадочных откровений, и она точно потеряет сознание.

– Сильно нервная, – осудил ее «рэкетир». – Пошли жрать, а?

Все ушли. Виолетта, посидев на топчане с минуту, решила все же осмотреть помещение. Она слезла, обулась и тихонечко побрела вдоль стены. Другой мебели, кроме стола, топчана и пяти стульев, в бараке не было. Зато в углу она обнаружила несколько матрацев, сваленных в кучу. В другом углу оказалась маленькая дверца, которая вела в туалет. Это было как нельзя более кстати, но внешний вид уборной окончательно добил ее. Прислонившись к косяку, Виолетта жалобно заплакала – в таких местах ей не доводилось бывать уже много лет. Да что там! Никогда ей не приходилось пользоваться такими удобствами. Пока она сквозь слезы раздумывала, как бы ей войти внутрь туалета и остаться невредимой, где-то в темноте скрипнула дверь и через несколько секунд она увидела мужа.

– Игорь! – закричала она. – Да как же так?!

– Тихо-тихо-тихо! – Он подбежал к Виолетте и обнял ее. – Я тебе сейчас все объясню. Мы попали в очень неприятную историю, но, надеюсь, выкарабкаемся. Только не паникуй и старайся не сорваться. Нас похитили. Не только нас – ты видела, здесь еще есть люди. От всех них ждут выкупа, ведутся переговоры. Они, те, кто оказался здесь раньше нас, уверены, что их жизни, и нашей, значит, тоже, ничего не угрожает. От нас хотят только денег. Тебе помочь? – Муж приоткрыл дверь в туалет и поморщился: – Да, непривычно, но придется приспосабливаться. И пойдем поедим, там все ждут. Пойдем, я тебя познакомлю с женской половиной заложников. Ты знаешь, там есть милые особы, очень милые…

Глава 9
ЛЕОНИД

Из офиса фирмы «Mirro» Леонид на полчаса заскочил в МУР, намереваясь оттуда отправиться в дом, где до своего исчезновения жили Кузнецовы. «Mirro» ремонтировала квартиру этажом ниже кузнецовской, и Леонид надеялся, что рабочие видели воров и похитителей. Рабочих было всего трое, и этот факт Леонида радовал – в толпе рабочих злоумышленнику было бы легче затеряться, а консьержке и соседям было бы труднее запомнить их всех в лицо. Но ремонтники были югославами, и этот факт Леонида расстраивал. Младший оперуполномоченный Зосимов ничего не имел против дружбы народов, но у него была привычка допрашивать свидетелей по-русски, а в случае с югославскими рабочими это было практически невозможно. Леонид как человек добросовестный совсем уже собрался приступить к изучению сербскохорватского языка, но полковник Зайцев, известный душитель просвещения, пресек его намерения. Запрет он аргументировал так:

– Когда это ты во время допросов русским языком пользовался? Братки, что ли, хорошо русский знают? Приди в себя, Зосимов. Возьми любую кассету с допросом, освежи память-то. Что ни слово, что ни фраза – ну прямо Пушкин, Толстой и этот… ну, как его? Какой-то еще был русский писатель…

– Да. – Леонид почесал голову. – Помню, был еще один.

На лицах обоих – и полковника, и лейтенанта – застыло мученическое выражение. В таком виде их и застал Василий.

– О-о, – обрадованно встретили его коллеги. – Русский писатель, но не Толстой и не Пушкин, – требовательно поприветствовал старшего оперуполномоченного Зайцев.

– Сколько букв? – уточнил Василий.

– Мы тут не кроссворд разгадываем, – строго заметил полковник. – Нам это нужно для дискуссии.

– А! – Василий кивнул. – Тогда – Достоевский.

– Достоевский – это следователь Генпрокуратуры. Редкая сволочь, между прочим, – опроверг Василия полковник.

В этот момент раздался телефонный звонок. Звонила, разумеется, Саша.

– Очень кстати, – обрадовался Василий. – Назови фамилию русского писателя, Пушкина и Толстого не предлагать.

– Достоевский, – уверенно сказала Саша.

– Нет, не годится, – вздохнул Василий, – Сергей Иванович говорит, что это не писатель, а следователь прокуратуры.

– Федор Михайлович? – изумилась Саня.

– Федор Михайлович? – Василий вопросительно посмотрел на полковника.

– Нет. Вадим Сергеевич. Трус и козел, – ответил тот.

– А что у вас там происходит? – поинтересовалась Саня. – Решили книжку почитать? Не советую начинать с Достоевского. Он, хотя и следователь, для вас сложноват будет. Возьмите «Дядю Степу» – это в самый раз. Во-первых, про мента, во-вторых, коротенькая, в-третьих…

– Ладно, мы поняли, – перебил ее Василий. – Отдыхай.

Но, положив трубку, все же спросил у полковника:

– А вам зачем, Сергей Иванович?

– А затем, что Леонид прикидывается, что он на допросах со злодеями по-русски разговаривает.

– Понятно, – кивнул Василий. – Ничего не понял.

Попытался объяснить Леонид:

– Да, братки по-русски не очень, зато я по-ихнему могу. А тут югославы…

– Ничего. Захочешь – поймешь. Тем более язык славянский, близкий, – подвел итог полковник. Василий же пожал плечами и решил не вдаваться в суть сложной дискуссии. А когда полковник вышел, Василий опять позвонил Сане:

– «Дядя Степа», говоришь? Это что – детектив? О героических буднях российского уголовного розыска?

Леонид, залившись нервным смехом, покрутил пальцем у виска, послал Василию воздушный поцелуй и отправился в дом номер 20 по Малому Тверскому переулку, где еще совсем недавно проживала чета Кузнецовых и, чем черт не шутит, может быть, еще когда-нибудь будет проживать. Леонида терзали серьезные сомнения относительно своих способностей с ходу освоить иностранный язык путем погружения в языковую среду, поэтому, для надежности, он заехал в «Книжный мир» и купил сербскохорватско-русский словарь, а для закрепления эффекта – мятных конфет «Рондо», которые, как известно, облегчают понимание.

Около дома номер 2 по Малому Тверскому переулку Леонид присел на заснеженную лавку и закурил. Во дворе было хорошо, и младший оперуполномоченный откровенно наслаждался пейзажем, оттягивая встречу с иностранцами. По всему чувствовалось, что программа «Маленькая Москва» не обошла своим вниманием простой дворик в центре столицы, где резвились исключительно простые дети «новых русских». Там и сям из снега торчали разноцветные горки, качели и беседки; под снегом, вероятно, прятались песочницы, а в скверике чинно прогуливались с палками в зубах собаки стоимостью в годовую зарплату Леонида каждая. Благодать!

Леонид курил, любовался и приобщался к красивой и правильной жизни. Понятно, что жить в таком доме он никогда не будет, и дети его никогда не будут гулять в этом дворе, и собак таких ему никогда не завести. Зато можно посидеть на лавочке вблизи от всего этого, как будто он здешний, свой, и пусть все думают, что он выгуливает здесь своего ребенка, возможно, вон того, в красной шапочке.

Выбрав ребенка, Леонид и вправду стал внимательно следить за ним – как бы не упал, как бы не замерз, а то ишь как разбегался.

Младший оперуполномоченный докурил сигарету и совсем уже собрался покинуть дворик, и в этот момент к детям подошел пожилой человек в шапке-ушанке, в валенках, в телогрейке и с метлой. «Не иначе – дворник», – подумал Леонид. Человек что-то ласково сказал детям и принялся сметать снег с ледяной дорожки, которая была продолжением горки. «Ну ни фига себе, – подумал Леонид, – им здесь даже горки подметают. Во живут!» Дети терпеливо ждали, когда их дорожка будет готова к употреблению. Дворник торопился, махал метлой, как заведенный, и через пять минут лед уже сверкал на солнце. А еще через минуту дети посыпались с горки, визжа и пихаясь.

Дворник же подошел к лавке, на которой сидел Леонид, и пристроился рядом.

– Сигаретой не угостите?

– Отчего же, – младший оперуполномоченный вынул пачку. – Пожалуйста.

– Благодарствуем. – Дворник затянулся и полез в карман.

– Сейчас, мил человек, найдем пепельницу, а то мусорить у нас здесь ни к чему.

Леонид окончательно обалдел. Курить во дворе и стряхивать пепел в пепельницу – такого он не то что никогда не видел, но и вообразить не мог.

– Зачем пепел? Зачем так говорите? Окурки, – пояснил дворник и извлек наконец из внутреннего кармана маленькую переносную пепельницу с крышкой. Удобнейшая, между прочим, вещь.

Но поскольку эта вешь нашлась лишь в кармане рубашки аккуратиста-дворника, ему пришлось расстегнуть телогрейку, и Леонид опять потрясенно замер. Нет, не подумайте, что под телогрейкой оказался смокинг, да и никакой праздничный наряд не порадовал бы Леонида так сильно. Там, под телогрейкой, был рабочий комбинезон синего цвета, на груди которого крупными желтыми буквами было написано «Mirro».

– Откуда? – прохрипел Леонид, неловко ткнув дворника в грудь.

– Костюм? – дворник заговорщически огляделся. – Не поверишь, мил человек, на помойку выбросили. Новый! Совсем новый!

– А злые люди говорят: «Курить – здоровью вредить», – радостно заорал Леонид. – Вот не курил бы я – да? И что? И не встретил бы вас. Правда? Ха!

Дворник, растерянно глядя вслед долговязому молодому человеку, бегущему к подъезду дома номер 20, бормотал себе под нос:

– Ворота делать надо, давно говорил. А то ходют тут…

Бригадира ремонтников звали Иван, что подтверждало правоту полковника о языковой близости славянских народов. Иван оказался здоровенным детиной двухметрового роста с огромными руками, которыми, при желании, можно было вырыть котлован любой глубины, не прибегая к помощи лопаты или бульдозера. Еще к особым приметам югославского рабочего Леонид отнес копну черных жестких волос, черные же горящие глаза и смуглую кожу – нет, Леонид совсем иначе представлял себе простых славянских парней.

– Здраво, – хмуро сказал Иван. – Шта треба?

– Иван, вы случайно не встречали в вашем доме человека в такой же форме, как ваша? – спросил Леонид и тут же запечалился – вопрос был сформулирован слишком сложно.

– О-о! Да! – бригадир, однако, что-то понял. – Униформа, да. Много грязя. О-о, грязя! – Иван поморщился. – Поправка.

Леонид распахнул словарь на букве «П».

– Ага, поправка – ремонт. А чужих, чужих вы не встречали в том доме, где сейчас работаете? Где поправку делаете? Или поправляетесь… ну как сказать-то? – Леонид виновато посмотрел на Ивана.

– Поправлямо кучу, – подсказал тот и тут же возмутился: – Какво идиото правило ту кучу?!

– Так. – Леонид задумался. – Идиот. Не про меня ли?

Словарь показал, что обижаться Леониду не на что. Югослав всего-навсего возмущался теми, кто построил этот дом, или по-сербски «кучу».

– Так вот, когда вы поправляли кучу, – младший оперуполномоченный обучался языку на лету, – чужих не встречали?

– Чужих човек?

– Да, да, чужих человек, – обрадовался Леонид. – Ты видеть здесь чужой? Тут здесь? – Леонид, в ужасе от того, что произнес, густо залился краской. Он понимал, что, коверкая русский, он вряд ли приблизится к сербскому, но говорить нормально ему мешали детские впечатления, основанные на фильмах о Великой Отечественной войне. Немцы из этих фильмов чудовищно обращались с русским языком.

– Тут? Здесь? Хозяйку сам видео. Хозяйка. Знаш, каква лепотица! Очи, ноге! У вас у Русии женске су весома лепы, весома сгодны.

Леонид тоже считал, что женщины в России лепы и сгодны, но не о женской красоте он пришел сюда беседовать.

Заметив, что Леонид загрустил, Иван бросился к шкафу, достал оттуда бутылку с прозрачным содержимым, два стакана и радушно предложил.

– Попиемо ракию? Домача!

Леонид помотал головой.

– Само едну! – стал уговаривать его Иван. – Едну ты, едну я.

– Ладно, давай, – махнул рукой младший оперуполномоченный. – Может, лучше поймем друг друга.

Иван налил водку, и они выпили. Помолчали, посмотрели друг на друга, и Иван вопросительно кивнул в сторону бутылки. Леонид кивнул утвердительно. Они выпили по второй, потом по третьей. Леониду заметно полегчало, и он рискнул возобновить разговор:

– Ты вообще-то по-русски понимаешь?

Иван нахмурился:

– Я добро говорим русски.

– Отлично. Скажи, кто мог выбросить вашу форму, вот такую, как на тебе? Просто выбросить на помойку. Вот так. – Леонид расстегнул пиджак, грубо скомкал его и швырнул в угол комнаты. – Понимаешь меня?

Иван с испугом и осуждением наблюдал за действиями младшего оперуполномоченного:

– Нико не може загубити добру униформу. – Он бросился вслед за пиджаком, отряхнул его и бережно повесил на спинку стула. – Ню треба куповати.

– Тьфу, ты опять за свое. Я не понимаю. Никто не мог, ты считаешь?

Иван кивнул.

– А ты видел здесь человека в такой же форме?

Иван задумался:

– Да. Био у истой униформе. Высоки, дебели, гадни, бела коса…

– О господи! – ужаснулся Леонид. – Высокий дебильный гад с белой косой?

– Ебемте бога! – Иван схватился за голову, а Леонид опять за словарь, в котором он почему-то принялся искать перевод не «дебели» и не «гадни», а только что услышанного матерного ругательства, хотя и безо всякого словаря прекрасно понял его смысл. Каково же было его удивление, когда оказалось, что Иван и не ругался вовсе, а сказал просто-напросто. «Господи боже мой».

– А ничего у вас язык, – похвалил Леонид. – Выразительный.

Иван, отобрав у оперуполномоченного словарь, принялся сам искать нужные слова. Оказалось, что характеристика незнакомца в форме «Mirro» была не столь уничижительной. Речь всего-навсего шла о высоком, толстом, светловолосом человеке.

– Не кажит «здраво», ездит на «Лада». Позадина ее покривлена.

– Чья позадина покривлена? – Леонид выхватил словарь у Ивана.

– У «Лады». – Югослав не сопротивлялся.

Записав приметы незнакомца, который не здоровается при встрече и разъезжает на «девятке» синего цвета с помятым задом, Леонид покинул гостеприимный дом номер 20 по Малому Тверскому переулку. Иностранный разговор так утомил и даже измотал его, что, выйдя на свежий воздух, младший оперуполномоченный плюхнулся на лавку и долго листал сербскохорватско-русский словарь, что, безусловно, свидетельствовало о крайнем нервном истощении.

Глава 10
ВАСИЛИЙ

Полковник Зайцев ликовал.

– Вот. Все тайное является таковым только до поры до времени. На Кузнецовых ваши бандиты прокололись, и не раз, не два, а трижды!

– Они такие же наши, Сергей Иванович, как и ваши, – заметил Леонид, за что полковник целую минуту испепелял его жутким взглядом. Сомнений не оставалось: всю пенсию зосимовского дедушки придется ухнуть на мази от ожогов.

– Итак, мы имеем брошь, сданную в антикварный, и описание того, кто ее сдал. Это – раз. Мы имеем описание человека в рабочей спецовке, который не был членом ремонтной бригады в подъезде Кузнецовых. Это – два. И, наконец, мы имеем эту самую рабочую одежду, в которую вырядился злоумышленник для того, чтобы обмануть доверчивую консьержку и проникнуть в подъезд.

– А одежда-то откуда? – спросил Гоша Малкин, который влетел в кабинет ровно в середине тронной речи полковника.

– От меня! – с гордостью выпрямился Леонид.

– Он дал тебе поносить? – Гоша плюхнулся на стул рядом с Василием и привычно начал ерзать с целью устроиться поудобнее. Обычно на поиски удобной позы у него уходило от сорока минут до часа.

– Значит, так, Малкин, – полковник хотел казаться строгим, но хорошее настроение ему мешало. – Впредь попрошу вас не опаздывать на совещания. Вы – следователь и, разумеется, имеете полное право не ходить на собрания оперативной группы, но коль уж соизволили прийти, будьте добры делать это без опозданий.

Гоша смущенно потупился.

– Специально для опоздавших сообщаю: лейтенант Зосимов отыскал дворника.

– Дворника? – Гоша с интересом посмотрел сначала на полковника, потом на Леонида. – А мы разве искали дворника?

– …который, – перебил Гошу Зайцев, – в свою очередь, случайно нашел на помойке фирменный комбинезон ремонтной шарашки. Понимаешь, Малкин? Такой же комбинезон, что у югославов. Кто-то выбросил его на помойку рядом с домом Кузнецовых, а дворник нашел.

– Ничего странного, – подхватил Гоша. – Дворники часто прохаживаются около помоек. Единственное, чего я не понимаю, – как Леонид догадался, что нужно искать именно дворника, а не кого-нибудь другого?

Информировать коллег о том, что дворник нашелся сам, Леонид не стал. Скромность, может, кого-то там и красит, но только не мужественных оперативников: да, долго думал, анализировал, догадался, что надо искать дворника, начал поиски, промерз весь до основания, бегал за ним по дворам, взмок от напряжения… Ну и так далее, в том смысле, что хотелось бы получить поощрение, лучше, конечно, в виде денежной премии, потому как за орденами мы не гонимся и слава нам не очень-то и нужна.

Чтоб отвлечь внимание присутствующих от скользкой темы поимки дворника, Леонид нервно выкрикнул:

– Дворник нашел комбинезон и присвоил! Вот в чем кульминация.

– Безобразие, – закивал Гоша. – Он имел право лишь на 25 процентов от найденного имущества. Как правовед вам говорю Дворника привлекли, я надеюсь?

Сергей Иванович пропустил всю эту галиматью мимо ушей и продолжил:

– Рабочие-югославы свои комбинезоны на помойку не выбрасывали, они люди практичные. Мы также решительно отметаем версию о том, что кто-нибудь из служащих офиса фирмы «Mirro», который находится в Отрадном, специально приехал в Малый Тверской переулок с единственной целью: выбросить на помойку новый комбинезон. Даже капитан Коновалов до такой версии не додумался, а уж на что фантазер.

Василий удивленно дернул бровями: «Я-то тут при чем?»

– Далее. Югослав Иван, которого допрашивал Зосимов, вспомнил таинственного незнакомца в такой же форме, что и у них. Описал его, как мог, своими понятными югославскими словами.

– Понятными? – Гоша с сомнением посмотрел на Леонида.

– Мне – да, – уверенно кивнул Леонид.

– Так вот, – продолжил свою речь полковник, – Зосимов, дай бог ему здоровья, еще раз допросил консьержку. Старушка напряглась, – Зайцев сжал кулаки и пошевелил желваками на скулах, изображая, видимо, как именно напрягалась консьержка, – и вспомнила-таки, что, кроме трех имеющихся югославов, был еще один. Приметы: светловолосый, высокого роста, толстый, невзрачный, по-югославски не говорит…

– По сербскохорватски, – встрял мстительный Леонид.

– …то есть консьержка дает те же приметы, что и югослав.

– Ну-у, по этим приметам вы его легко найдете! – хлопнул в ладоши Гоша. – Особенно по незнанию сербского языка. Собственно, каждый человек, не владеющий этим языком, должен вызывать у нас подозрение.

– Да, приметы не очень четкие, – согласился полковник, – но это лучше, чем ничего, или вы не согласны, Малкин?

Гоша был согласен.

– Описание того, кто сдал брошь в антикварный магазин, тоже туманное, паспорт в магазине был предъявлен, мы уже выяснили, краденый, но нам важно, что вор придет в магазин за деньгами.

– Тут-то мы его… – подсказал Василий.

– Да. – Полковник кивнул. – Вы уж постарайтесь. А вообще – молодцы.

Опергруппа покинула кабинет начальника, распираемая положительными эмоциями. Василий на радостях даже вспомнил о Саниной просьбе и решил сделать доброе дело. Что ей там было надо?

И позвонил в редакцию:

– Здравствуй, дружок. Не подскажешь ли мне телефончик, по которому звонят при пожаре?

– Горишь на работе, Васенька? Звони «01», они помогут. Зальют тебя пеной по самые уши, – засмеялась Саня. – Только они ворюги страшные. У них такие специальные плащи, под которыми можно даже телевизор вынести. Широкие очень.

– У нас, слава богу, телевизора нет. И вообще ничего нет. Так что выносить нечего.

– А огнетушитель? – напомнила Саня. – В углу стоит, красный такой.

– Да, пожалуй. A-а, пусть берут, им нужнее. Сань, я забыл, куда ты просила меня позвонить и что велела там узнать?

– Что, совесть замучила? – Саня обиделась. По ее расчетам, Вася должен был позвонить в морозовское отделение милиции давным-давно.

– Нет. Совести у меня нет. Просто захотелось тебя порадовать.

– Ой-ой-ой-ой-ой! Я сейчас заплачу! – Саня и вправду всхлипнула. – Позвонить тебе надо в N-ское отделение милиции и попросить, чтобы они наведались по адресу: Горная улица, дом 6, квартира 192. А еще спросить, нет ли у них заявлений граждан, которых обманул некто Морозов Валерий Юрьевич.

– Откуда ты знаешь его адрес?

– Из «09». Там, Вася, сообщают страждущим не только телефоны, но и адреса организаций. Если организация попадает к ним в картотеку, она обязана сообщить все о себе: группу крови, наличие связей, порочащих ее, то да се. Кроме того, у любой уважающей себя организации есть юридический адрес.

– И юридический телефон. – Вася записал на бумажке фамилию Саниного врага и пообещал доложить о проделанной работе сегодня же.

Мир тесен, и в N-ском отделении милиции оказался однокурсник Василия. Старший оперуполномоченный, слава богу, учился на заочном отделении Юридической академии целых двенадцать лет по причине полнейшего отсутствия тяги к знаниям. Недостатком столь долгого обучения были истерзанные мозги и нервы; достоинством – многочисленные связи. За эти годы бывший омоновец Василий Коновалов успел посидеть за одной партой с таким количеством будущих юристов, что теперь практически не существовало ни одного учреждения, от Генеральной прокуратуры до маленькой юридической консультации, где не было бы его бывших однокурсников.

Петр Огурцов оказался одним из них. В те годы, а Василий «совпал» с Огурцовым где-то в районе третьего курса, Петюня был робким, чистеньким маменькиным сынком с рекламной внешностью. Такой тип лица особенно ценим производителями детского питания – румяные щечки, голубые глазки, длинные ресницы. Так должен выглядеть всякий, кто добросовестно ел витаминизированные кашки и пил обезжиренный кефир. Сейчас, судя по голосу, Петр возмужал и огрубел.

– Бог мой, Коновалов! Кого я слышу! Ты еще учишься?

– А то. Люблю это дело страшно, ты же знаешь.

– Помню-помню! – Петя захохотал, и Василий отметил про себя, что прежнее тоненькое и протяжное хихиканье он сменил на хрипловатый короткий смешок.

– Нет, Петюня, я уже два года как дипломированный спец, так что обращайся, если будут юридические вопросы. По конституционному праву, к примеру…

Огурцов опять захохотал, в том смысле, вероятно, что образ омоновца Коновалова поневоле вызывал ассоциацию с конституционным правом.

– Окажи услугу бывшему товарищу, – прервал веселье Огурцова Василий, – проверь мне одного типа. Участкового попроси.

– О чем речь! Записываю…

– Морозов, Горная, 6, 192.

На том конце провода воцарилась тишина, такая глухая, что Василий заподозрил разрыв связи. Он постучал по трубке ладонью, дунул в нее:

– Але, але…

– Да, я здесь, – отозвался Огурцов, но теперь в его голосе даже самое чуткое ухо не уловило бы веселых интонаций.

– Пстюня, что-то не так? Или ты знаешь этого Морозова?

– Знаю, – ответил Огурцов мрачно. – Это наш бывший кадр. Специализировался по особо тяжким. Хороший был мент, хороший парень. Что тебе еще сказать? Здоровый такой, вроде тебя, но не такой оболтус, поссрьсзнес будет. Да ты должен помнить его – вы вместе по женскому маньяку три года назад работали, это же на нашей территории происходило. А что у тебя на него?

Василий пропустил вопрос мимо ушей:

– А уволили за что? За поведение, несовместимое с гордым званием? Или за пьянку?

– Ты с луны, что ль, свалился? Или у вас в МУРе такой заповедник? Когда из нашей системы в последний раз за пьянку выгоняли? Лет сорок назад, по моим-то данным. Начальству нужно, чтобы хоть кто-то в органах работал. Нет, его не увольняли, он сам ушел. После ранения ударился в благотворительность, занялся защитой животных. Ну, крыша слегка поехала, но для окружающих неопасно. С чего вы им заинтересовались?

– Старушка, тетя двоюродная одного нашего стажера, чего-то с ним не договорилась. Подробностей не знаю, – соврал Василий, сам не понимая, зачем.

– А фамилия этой тети? Как ее фамилия?

– Господи, Пстюня, откуда мне знать?

– Давай поможем старушке. Я готов выступить посредником и попросить Валерку, чтобы он уделил ей особое внимание.

– Ладно, я уточню и перезвоню тебе, – пообещал Василий.

– Буду ждать.

«Будет ждать, – подумал старший оперуполномоченный. – Надо же, какой добрый. С чего бы это? Детской кашки переел? Раньше за Петюней Огурцовым такого внимания к посторонним старушкам не водилось, зато явственно просматривался эгоизм и пофигизм. Интересно».