Текст книги "При попытке выйти замуж"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Безусловно. Для закрепления эффекта можем сегодня постирать что-нибудь вместе или помыть полы.

– Нет уж, – он решительно замотал головой. – Стирать будет стиральная машина, а мыть полы – Нина Петровна, милейшая женщина, спасает меня от грязи и пыли уже не первый год. И даже белье гладит.

– Все слишком хорошо, – сказала я. – Так не бывает. Не стирать, не гладить, не убираться. Не знаю, по силам ли мне такая жизнь.

– Есть одна проблема. – Ильин хитро посмотрел на меня. – Ужин! Кто-то должен его приготовить. Я мог бы сам, но мне хочется заняться этим вместе с тобой. Ты готовить-то умеешь?

– Еще как!

– Вот и займемся ужином, если не возражаешь, конечно.

Я не возражала.

Глава 40
ОБЩЕЖИТИЕ

Переезд внес панику в ряды заложников. Женщины даже расплакались от страха, и убедить их в том, что перемена места обитания вовсе не равносильна смертному приговору, никому не удалось. Честно говоря, и представители сильной половины человечества были напуганы и озадачены. Никто не понимал – зачем? Трясясь в закрытом фургончике, где нещадно дуло из всех щелей, но ни в одну щель ничего невозможно было рассмотреть, заложники перебрасывались короткими репликами, смысл которых сводился к следующему: убить нас могли бы и на старом месте, а раз везут куда-то, значит, их спугнули.

Переезд занял около часа, но их еще заставили минут двадцать просидеть в машине после того, как они доехали до нового места. Потом, под дулами двух пистолетов, их вывели из машины и проводили в дом. По внешнему виду – типичная подмосковная дача. Над дверью – выцветшая вывеска: «Починка примусов».

Их провели в подвал и заперли там, сообщив на прощанье, что утром приедет человек и заберет письменные распоряжения на перевод денежных средств. Охранники оставили им стопку бумаги и ведро воды, а на вопрос: «Как насчет ужина?», вежливо ответили: «Обойдетесь».

– Заметьте, – сказал наблюдательный Тропин. – Психолог не участвовал ни в погрузке, ни в выгрузке.

Тропин хотел еще что-то сказать, но его совершенно неожиданно перебила подружка Гинзбурга Татьяна, чем всех несказанно удивила. Все прошедшие дни она была крайне молчалива, погружена в себя и в общих дискуссиях участия не принимала. И вдруг не только заговорила, но и перебила Тропина, к которому все и всегда прислушивались с особым вниманием:

– Я здесь была, – сказала Татьяна. – Месяц назад.

– Здесь живут твои знакомые? – быстро спросил Тропин.

– Нет. Меня сюда привезли. Двое. А потом выгнали, даже до станции не проводили. Вадим, наш сутенер, хотел потом с ними разбираться, ездил сюда, но никого не нашел, дом был пустой.

Все почему-то повернулись к Гинзбургу, чем невероятно его смутили.

– А я что? – забормотал он. – Я-то что?

Насладившись его потерянным видом, все опять обернулись к Татьяне.

– Два парня, студенты, кажется. Приехали сюда, выпили, потом… ну, как обычно, а часов в одиннадцать вечера, поздно уже было, они говорят: «Все, до свидания». Они уже пьяные были. Я им: «Довезите до станции, ночь скоро», а они: «Сама доедешь, здесь недалеко». Ну и вот. Сволочи. Зима же, холодно. И темно, страшно.

– Конечно, – гнусно пошутила Наталья, – еще изнасилуют.

И тут же замолкла под укоризненными взглядами присутствующих. Только Татьяна не обратила внимания на выходку Натальи и продолжила:

– Я попросилась переночевать, а они хохочут: «Ага, а потом мы без штанов проснемся, знаем мы вас». И я ушла. До станции – минут двадцать. Станция Веселовская, а деревня, где дом вот этот, называется Заречное.

– Еще что помнишь? – Тропина даже трясло от возбуждения.

– Ничего. – Было видно, что Татьяна действительно пытается вспомнить. – Ничего. Кажется, один из них говорил, что это дача его дяди. Кажется, но не уверена.

Тропин обменялся с Гинзбургом выразительными взглядами, и, прихватив Колю, они ушли шептаться в дальний угол.

– Думай, Сережа, думай, – наседал Гинзбург на Тропина. – Нам повезло, мы знаем, где находимся. Надо придумать, как послать весточку.

– Ясно как, – Коля радостно потирал ладони, – в платежных поручениях.

– Действительно, ясно. – Гинзбург поморщился, досадуя, что Коля преподносит в качестве собственного открытия такую банальную мысль. – Проблема одна: чтобы наши мучители ничего не поняли, а наши доблестные сыщики смогли расшифровать. Какие будут предложения?

– Есть такой старый учебник, – быстро заговорил Коля, – называется «Особенности шифровальной техники». У нас даже был такой факультатив.

– И что же вам приходится шифровать? Донесения начальству? – уточнил Тропин.

– Расшифровывать. Хотя донесения тоже можно, из камеры, например, куда тебя подсадили. Правда, никто не пользуется этим сейчас. Так вот, автор учебника Блюмберг. Если его упомянуть, могут сообразить.

– Допустим. – Тропин кивнул. – Но нам же ешс надо название станции, деревни, нужно сказать, что это Казанское направление и указать примерное расположение дома…

– Достаточно про починку примусов, – перебил Гинзбург.

– Да, но как?

– Разбросать по текстам. И надеяться, что в спешке они не заметят, – сказал Коля.

– Слово «примус» не заметят? – возмутился Тропин. – Или слова «станция Веселовская»?

– Во-первых, слово можно запрятать в текст так, что оно никого не насторожит. Во-вторых, часть географических названий можно замаскировать под фамилии. Фамилии бухгалтеров. Или еще кого. Могут и не заметить. Они торопятся, – Гинзбург ободряюще улыбнулся. – А что нам остается? Попытка не пытка.

Остаток ночи прошел в совместном, уже с подключением всех остальных, сочинении платежных распоряжений.

Коля давал указание своему коммерческому директору М.П. Фридману и главному бухгалтеру Ю.Э. Блюм-бергу срочно перевести на указанный счет пятьсот тысяч долларов. Если указанных денег не окажется на счету, он советовал попросить о помощи партнеров автосалона В.Ф. Коновалова и Л.Л. Зосимова. Тропин требовал от своего коммерческого директора пятьсот тысяч, но просил согласовать вопрос со своим компаньоном С.Т. Веселовским под его, Тропина, гарантии. Гинзбург написал более лирическое послание, в котором несколько раз извинился за то, что просит исполнить его просьбу срочно, и умолял не принимать в расчет возможные возражения «этой деревенщины Заречного, а то я знаю, как он относится к моим планам относительно покупки загородного дома». Кузнецов сухо и очень по-деловому приказывал перевести деньги на покупку дома. Он сообщал о том, что поселок, в котором находится покупаемый дом, находится всего в пятнадцати километрах «по нашему шоссе».

Но истинным шедевром стало послание Пал Палыча Зуба. Оно было пропитано блатной лексикой, приказаниями «метнуться Барсиками» в банк и «перевести бабки», обещаниями «порвать всех, как Тузик клизму» в случае задержки. Далее Зуб, пользуясь доступными ему лексическими средствами, запрещал принимать в расчет мнение некоего тухлого Петровича, а в случае, если тот начнет гнать, велел передать ему, что не намерен ни минуты больше оставаться в той жалкой загородной конуре, где он раньше проводил свои выходные дни, бегал в сортир на улице, топил буржуйку и разогревал харч на покоцанном примусе. «Петрович, – говорилось письме, – если ему не в падлу, пусть сам срет на холоде и чинит примус».

Решение о том, что слово «примус» должно быть упомянуто в тексте Пал Палыча дважды, было принято коллегиально, с перевесом в один голос.

В тексте Максимова подробно описывался внешний вид и внутреннее убранство замечательного трехэтажного коттеджа в ближайшем Подмосковье, такого, о котором он всегда и мечтал и за который ему ничуть не жалко пятисот тысяч долларов. Он сообщал своему финансовому директору, что окружающая коттедж природа напомнила ему пригороды родного города Казани, где он родился и вырос.

– Должны же они сообразить, что нет у нас таких бухгалтеров, что нет у Ильи никакого Заречного и что даже в самых глухих деревнях никто уже не пользуется примусами, – мечтал Тропин.

– Не знаю, как ваши, – протяжно пищал Максимов, – но в моей фирме каждая собака знает, что я родился в Москве и что первый раз меня кинули в Казани. Я до сих пор ненавижу этот город.

…Пока заложники сочиняли шифровки, Петр Огурцов сидел в кабинете заместителя префекта Окружной префектуры и нервно пил минералку. Сам Олег Наумович, как водится, носился по кабинету и орал:

– Ты должен мне все объяснить! Почему? Зачем? Кто? Я ничего не понимаю.

– Я тоже, – слабым голосом откликнулся Огурцов.

– Так узнай! Подключись к расследованию! Найди концы! Кто из нас в милиции работает?

– Все, что связано с милицейской стороной дела, я узнал. Но она ничего не проясняет, – отмахнулся Огурцов.

– Тебе! – заорал Зеленский. – Тебе не проясняет! А мне, может быть, прояснит. Так что там?

– Его пристрелили, как собаку, в упор… – начал Огурцов.

– Не надо про собак, – взвизгнул Зеленский.

– …но не это самое интересное. Пристрелили его в квартире той самой девчонки, которая все время ему досаждала.

– Она и у меня была, – кивнул зам. префекта. – Хитрющая – ужас. Про собачек все расспрашивала.

– Не надо про собак, – улыбнулся Огурцов, но улыбка получилась жалкая и беспомощная. – Так вот, у него при себе была финка. В руке. То есть, видимо, он пришел ее подрезать.

Зеленский кивнул.

– Вы знали? – удивился Огурцов.

– Точно не знал, но он мне намекал, что собирается с ней «разобраться». Так что можно было догадываться. Ты ж его методы знаешь: ножом по горлу и в колодец.

– Чем же она его так допекла?

– Здрасьте! – Зеленский опять перешел на визг. – Она его выследила, он вынужден был базу эвакуировать на старую дачу. Куда уж больше!

– Сначала ведет себя, как последний обормот, – Огурцов стукнул кулаком по столу, – а потом разыгрывает супермена! Всех зарежу, всем кровь пущу! Лучше бы смотрел по сторонам, направо-налево, когда улицу переходит. Девчонка его выследила, ну это мыслимо?

– Что сейчас об этом говорить? – устало сказал Зеленский. – Ты лучше напрягись и подумай, кто мог его пристрелить?

– Я уже весь изнапрягался. – Огурцов обхватил голову руками. – И так прикидывал, и эдак. Знаете, что получается? Никто не мог. Никто. Он никому не мешал. Он всем был нужен. Он – та самая шестеренка, без которой все летит к чертовой матери.

– Но ведь его же убили?!

– Да. Более того – в чрезвычайно странном месте и при очень странных обстоятельствах. Загадка без разгадки.

– Загадок без разгадок не бывает, – оборвал Огурцова Зеленский. – Слушай, а эта девка не могла его шлепнуть? Ну, в порядке самообороны?

– Нет, – Огурцов покачал головой. – У нее алиби.

– Не липовое?

– Нет, самое что ни на есть. Я проверял.

– Слушай, – Зеленский опять принялся расхаживать по кабинету, – а почему он решил ее подрезать? Почему не взял пистолет?

– Не знаю!!! – закричал Огурцов. – Это еще одна загадка.

– Кому-нибудь он мог рассказать, что пойдет к ней вечером? Мог? – Зеленский уставился на собеседника воспаленным взглядом.

– Обычно граждане, решившиеся на преднамеренное убийство, не информируют окружающих о своих планах.

– Хорошо. – Зеленский заговорил спокойно и рассудительно. – Оставим пока шарады и ребусы, представим, что его шлепнул случайный грабитель.

Огурцов выразительно пожал плечами, в том смысле что в такую дикую версию он поверить просто не в состоянии.

– Что-то я не слышал, чтобы современных грабителей привлекали полунищие журналисточки. Да и зачем вламываться в квартиру с целью кой-чего украсть именно в то время, когда хозяева уже должны быть дома. Тем более что в течение рабочего дня ее никогда дома не бывает, а дверь в ее квартиру открывается ногтем.

– Но ничего другого мы не можем придумать! – возмутился Зеленский. – Думай, как быть. Нам-то ничто не угрожает?

– Надеюсь, что нет. – Огурцов протянул вперед дрожащую руку и принялся загибать пальцы: – Девчонка раскручивала собачью линию, так? Так. Следила за Морозовым из-за этого, так? Так. Собачек жалела, ой, извините, про собак больше не буду.

– Да ладно, – махнул рукой Зеленский.

– Рискнем. Надо ехать туда и брать у них бумажки.

– Зачем ехать? – насторожился Зеленский. – Пусть охранники подвезут.

– Они не соглашаются оставаться там поодиночке, – с раздражением пояснил Огурцов. – Боятся. Говорят, что и вдвоем им неуютно – не получается наладить охрану, как надо.

– Ладно, поезжай ты, – Зеленский не то чтобы успокоился, но поутих. – Поезжай. Но осторожнее! Осторожнее, прошу тебя.

– Сам боюсь.

Огурцов приехал на дачу ранним утром, бегло пробежал их послания, сквозь зубы заметив, что «слов многовато», но страх определенно застил ему глаза, и потому, наверное, он не насторожился и ничего не заподозрил. После его отъезда все заложники заметно повеселели, но нервы и у них были на пределе. Дошло до того, что Маша Зуб тихонечко начала бормотать «Отче наш» и креститься, а застарелый атеист Тропин Счел подобное поведение более чем уместным.

– Только бы пронесло, – говорил он, глядя вверх, – только бы поняли…

Глава 41
ВАСИЛИЙ

Саша не приехала ни в девять утра, как он ей приказал, ни позже, но Василий почему-то не удивился. Усталый и заторможенный после бессонной ночи, он вяло реагировал на окружающее, но спать не хотел. После убийства Морозова главной его надеждой стала ночная приятельница Ольга Викторовна Гузева, или, по-простому, Лялька.

– Сам поеду посмотрю за ней, – решил Василий.

И, разминая затекшие мышцы, пояснил коллегам: – Не доблести ради, а любопытства для.

– Зачем же самому-то мараться? – попробовал возразить Леонид. – Послать, что ли, некого?

– Поеду, – упрямо сказал Василий. – Да и здесь нечего высиживать, с тоски подохнешь.

– Не отговаривай его, – посоветовал Леониду Гоша. – Он же сам признался, что девица красивая, фигуристая, культура, образование, все дела. А товарищ капитан никогда таких фигурантов друзьям не отдает. Жадный. Все себе да себе.

Услышав злобный рык Василия, Гоша прикрылся папкой с «Делом» и тоненько заблеял:

– А мы что? А мы ничего. Дело-то молодое, оно и понятно.

Надо отдать должное терпению старшего оперуполномоченного Коновалова, Ольгу Викторовну он дожидался довольно долго, почти три часа. За это время его «Жигули» превратились в небольшой сугроб-чик, потому что снег шел не переставая. Впрочем, с точки зрения маскировки, осадки были только кстати.

Лялька вышла из дома, села в свою машину и рванула с места, как заправский гонщик. Василий висел у нее на хвосте и всю дорогу громко разговаривал сам с собой, возмущаясь и радуясь одновременно тому факту, что бдительность и осторожность девушке, судя по всему, неведомы – она даже не удосужилась проверить, следят ли за ней.

– Не чует она опасности, ежики зеленые, – радовался старший оперуполномоченный. – Молодая, необученная.

– Лялька привезла Василия к маленькому ресторанчику на западной окраине Москвы. Внутрь старший оперуполномоченный заходить не стал – помещение ресторана оказалось небольшим и спрятаться там было негде. Пришлось зажигалкой размораживать пятачок окна и подсматривать в образовавшийся глазок. Василий пережил немало неприятных минут, наблюдая, как сожительница Морозова ест горячий суп и выпивает водку. Что творилось в желудке промерзшего капитана Коновалова и в его бессмертной, но истосковавшейся по теплу душе, трудно описать словами. Правда, сам Василий, приникнув к заледеневшему окну, комментировал происходящее весьма красноречиво. Помимо настойчивых пожеланий обжечься и подавиться супом, Василий рекомендовал Ляльке «сдохнуть», причем немедленно.

Она вопреки пожеланиям вяло ела супчик, попивала водочку и вскоре разрумянилась и похорошела, что довело бедного старшего оперуполномоченного буквально до истерики.

– Гнида, – цедил сквозь зубы Василий, – только бы жрать!

Кульминация, как сказал бы бывший студент Школы-студии МХАТа Леонид Зосимов, наступила в тот момент, когда Ляльке принесли свиную отбивную. Капитан Коновалов был мужественным человеком, привыкшим легко и спокойно переносить тяготы жизни, но здесь и он дал слабину и чуть было не бросил наблюдательный пункт. Только чувство долга и страстное желание увидеть того, с кем Лялька назначила здесь встречу (а в том, что встреча-таки назначена, старший оперуполномоченный не сомневатся), удержало Василия на посту.

Каково же было ему, бедному, когда Лялька, доев и допив, преспокойно вышла из ресторана и уселась в свою машину.

– Что-о?! – заревел Василий. – Что происходит?!

Отчасти утешило его то, что после обеда Лялька поехала за город. Миновав две деревушки, расположенные прямо за Кольцевой дорогой, она въехала в коттеджный поселок и остановилась у большого красивого дома. Василий проехал дальше, оставил машину за поворотом и бегом вернулся назад. Ляльки уже видно не было. Василий прошелся вдоль забора и, убедившись, что улица пуста, легко, несмотря на солидный вес, перемахнул через двухметровое препятствие. Плюхнувшись в сугроб, он прислушался и аккуратно высунул голову из снега. То, что увидел капитан Коновалов, удивило его настолько, что он начисто забыл о конспирации и так и застыл в полусогнутом положении с торчащей из сугроба головой и с широко открытым ртом. А картина была следующая: у ворот стояла Лялька, прижав руки к лицу, будто защищаясь от удара, а на крыльце дома сидела Саня в накинутой на плечи пятнистой шубке и смотрела, как огромная кавказская овчарка поглощает что-то из миски, размером близкой к тазу. Ни Ляльку, ни Василия Саня не видела, вероятно, потому, что была всецело поглощена кормлением собаки, а Лялька, казалось, видела только Саню, никого и ничего больше.

– Все? – спросила Саня, когда собака, облизнувшись, просительно подняла голову. – Доел? Еще хочешь? Не знаю, не знаю, пойду спрошу у твоего хозяина.

Повернулась и ушла в дом.

Василий сел обратно в снег и обхватил голову руками.

«Ничего не понимаю, – сказал он себе. – Хоть убейте. Что она здесь делает? И почему эта сюда приперлась?»

Очнулся он от тяжких раздумий только тогда, когда створка ворот громко хлопнула – это Лялька выскочила за пределы участка и побежала к своей машине. Василий решил больше не лазать по заборам и последовал ее примеру. Крадучись, он добрался до ворот, вышел на улицу, надвинул шапку поглубже и медленно пошел в сторону Лялькиной машины. Ему удалось подойти достаточно близко, настолько, чтобы увидеть Ляльку, сидящую на водительском сиденье и бурно рыдающую.

– А веселенькая у них здесь жизнь, – заметил Василий, возвращаясь к своим «Жигулям».

Домой Василий вернулся, когда уже стемнело. Телефон разрывался, и звонил, разумеется, Леонид.

– У нас новости, – начал он, – сейчас расскажу, а лучше – подъезжай в контору.

– Плохие? – не столько спросил, сколько констатировал Василий.

– Нет.

– Хорошие? – Василий искренне удивился.

– Не знаю. Пришли распоряжения о переводе денег в прибалтийский банк «Полаза». От всех наших пропавших. И что делать теперь, не совсем понятно.

– Что значит «пришли»? Они с ногами или с колесами?

– Начальник, ты не о том думаешь. В один офис письмо принес мальчик, его наняли на улице за сто рублей. В другой офис – водитель такси. И так далее. Или ты надеялся, что сами злодеи явятся? – возмутился Леонид.

– Знаешь, я уже ни на что не надеюсь. Сейчас приеду.

В отделе народу было много. В центре комнаты, развалясь, восседал Сергей Иванович Зайцев, на подоконнике примостился Гоша, за столом Василия, прижавшись друг к другу боками, сидели два эксперта. Было шумно и накурено.

– О чем базар? – спросил Василий от дверей.

– О том, переводить деньги или нет, – пояснил Зайцев.

– Можно подумать, у нас есть возможность для маневра, – пожал плечами Василий. – Ясен пень – переводить. И караулить злодеев в банке. Арестовать счет, на который придут деньги, и все дела.

– А если их после этого – того? – крикнул Гоша с подоконника. – Они же уже будут не нужны. Злодеев-то мы повяжем, а людей можем утратить. У меня по этому поводу есть хорошее стихотворение: «Узелок завяжется, узелок развяжется, столько граждан пропадает, мало не покажется».

– Но и тянуть больше нельзя. Сроки их каникул практически истекли. Гинзбург должен вернуться на родину завтра, Тропины – тоже. А Максимовы послезавтра.

– Знаешь, мы что обсуждаем, – сказал Леонид. – Не перевести ли нам только часть денег. Мало ли – задержка при прохождении таких сумм весьма вероятна. Ну, не будут же они отстреливать людей по частям. Хотя я продолжаю надеяться, что таких планов у них вообще нет. Отпустят, думаю.

– Размечтался! – Василий жестом приказал экспертам освободить его рабочее место, и они послушно отправились к Гоше на подоконник. – Завтра утром переводим деньги, и спорить тут нечего. Фирмы готовы?

– Готовы, хотя и не в восторге, – сказал Гоша.

– Стоп! А Коля? Коля-то? – вдруг всполошился полковник Зайцев.

– Что Коля? – хором спросили все.

– За Колю-то мы денег перевести не можем! Старый я козел!

– Я не уверен, – мягко сказал Гоша, – но, в принципе, почему бы не попросить нашего приятеля Кунца сгонять денежки туда-сюда. Насколько я знаком с азами бухгалтерского искусства, фирма практически ничего не теряет от перевода средств со счета на счет.

– Теряет, – покачал головой Леонид. – И сумма слишком большая.

– Но делать-то нечего, – опять взялся за свое Василий. – Позвоню-ка я своему двойнику Фридману, навру, что, в крайнем случае, мы возместим им потери из бюджета.

Он набрал номер, извинился за поздний звонок и объяснил ситуацию. Фридман посочувствовал, пожалел бедного мальчика Колю Бабкина, но наотрез отказался принимать решение в отсутствие владельца фирмы и еще ряда лиц. Правда, пообещал завтра же утром обзвонить всех и тут же доложить.

– Если надо, я сам готов переговорить с каждым, – сказал Василий, – и Роберту позвоню в брянские леса, и Блюмберга вашего поуговариваю.

– Кого? – деловито уточнил Фридман.

– Блюмберга. Главного бухгалтера вашего автосалона, кого же еще?

– Не знаю, на что вы намекаете, – обиделся Фридман, – но нашего главного бухгалтера зовут Петр Петрович Иванов. До смешного наоборот.

– А кто такой Блюмберг? – задал Василий идиотский вопрос.

– Не знаю, – честно ответил Фридман. – У нас, во всяком случае, такого нет.

Василий растерянно посмотрел на коллег и, зажав мембрану ладонью, пояснил то, что и так всем было понятно:

– У них нет никакого Блюмберга. А Коля пишет…

– Мало ли? – пожал плечами полковник Зайцев. – Коля и тебя с Леонидом называет своими партнерами.

– Да? – Василий почесался, попрощался с Фридманом, пообещав перезвонить ему «в самое ближайшее время», на что Фридман ворчливо заметил, что в самое ближайшее время наступит глубокая ночь, а многие люди в это время суток имеют привычку спать. Василий пропустил справедливое замечание коммерческого директора мимо ушей.

– Сели, взяли тексты и тряхнули мозгами, – приказал полковник Зайцев. – Коля нам что-то хочет сообщить. Он, наивный мальчик, надеется, что не все здесь, – полковник выразительно посмотрел на Василия, – полные идиоты.

– Если мы, как вы выражаетесь, тряхнем мозгами, – обиженно возразил Василий, – то получим, соответственно, сотрясение мозга.

– Блюмберг, Блюмберг, Блюмберг… – Леонид принялся расхаживать из угла в угол. – У нас такого нет, факт. Книжек мальчик не читает, но любит американские боевики. Предлагаю заняться просмотром самых свежих шедевров.

– Ерунда! – Зайцев стукнул кулаком по столу. – На все готовы пойти, только бы не работать. Он не мог рассчитывать, что мы узнаем фамилию его любимого киногероя. Потому что он прекрасно знает – мы этих поганых фильмов не смотрим. Да? Это имя, которое должно быть нам известно!

– Но… – начал Василий.

– Никаких «но»! Думайте.

– Единственное, что приходит в голову, – Коля только что со студенческой скамьи. И Блюмбергом может оказаться его преподаватель, – предположил Гоша.

– Логично, – кивнул Зайцев. – Придется будить Петю.

Петя, или Петр Евгеньевич Дуров – заместитель декана Юридической академии, – был давним приятелем Сергея Ивановича Зайцева, но поздний телефонный звонок не вызвал у него никого воодушевления. Довольно злобно он сообщил, что «никаких Блюм-бергов нет и не предвидится», и посоветовал Зайцеву принимать на ночь снотворное: «И сам поспишь, и людям дашь возможность выспаться», – сказал Дуров и бросил трубку.

Приунывшие оперативники уже совсем было стали склоняться к тому, что Коля упомянул загадочного Блюмберга просто так, изображая свою осведомленность о служащих автосалона, но тут за стеной в кабинете полковника Зайцева зазвонил телефон.

– Двенадцатый час ночи, – с возмущением сам себе сказал полковник и, тяжело оторвав свое тело от кресла, пошел в кабинет. Все потянулись за ним – не столько потому, что возлагали на этот ночной звонок какие-то надежды, сколько потому, что хотелось размяться и сменить обстановку.

Полковник нажал кнопку громкой связи, и из динамика полилась квалифицированная брань в исполнении Петра Евгеньевича Дурова.

– Старый ты козел! – орал он. – Склеротик, каких мало!

Полковник быстро отключил громкую связь и снял трубку, однако вопреки ожиданиям подчиненных, не пресек сквернослова, не оборвал его и не ответил ему тем же, а, наоборот, расплылся в довольной улыбке и от души поблагодарил друга Петю за помощь.

– Так вот, – сказал он, повесив трубку. – Блюм-берг – это автор учебника по шифрованию. Поняли?

Всю ночь оперативники Коновалов и Зосимов, а также следователь Малкин провели за изучением пяти посланий, поступивших, как выразился Гоша, из мест лишения свободы. Василий, не спавший уже вторую ночь подряд, чувствовал себя отвратительно и утешал себя только тем, что не они одни провели эту ночь в бдениях: для расшифровки текстов сыщикам пришлось потревожить многих. Леонид звонил ближайшим коллегам Тропина, Зуба, Максимова, Кузнецова и Гинзбурга, зачитывал им послание шефа, спрашивал, нет ли в тексте какой-либо странности. То, что подсказки в основном спрятаны в фактах, противоречащих действительности, или в явно излишней информации, которую незачем было вставлять в распоряжение о переводе денег, сыщики уже не сомневались. Оставалось выяснить, где бизнесмены врут и где они слишком многословны. Сонные люди, которых Леонид поднимал с кровати, соображали вяло, но под натиском младшего оперуполномоченного кое-какие странности все же замечали. К утру был готов перечень подсказок.

Им удалось узнать, что никакого компаньона С.Т. Веселовского у Тропина не было. Ни о какой «деревенщине Заречном» в клинике Гинзбурга никто не знал. В послании Кузнецова сыщики выделили указание на пятнадцать километров от МКАД «по нашему направлению», а учитывая, что офис Кузнецова располагался на Рязанском шоссе, то направление поиска стало более-менее понятным: Ново-Рязанское шоссе и Казанская железная дорога. На эту же железнодорожную ветку указывала и выдумка Максимова, что он якобы родился в Казани. «Он не только не там родился, – возмущенно сказала секретарша Максимова, – но и ненавидит этот город всей душой. Его там крупно подставили». А вот из яркого письма Зуба они не поняли ничего. Дважды упомянутый в письме «покопанный примус» озадачил их более всего, но предположение Гоши, что под примусом Зуб подразумевает лидера «Отечества» Примакова, было решительно отвергнуто.

Станцию Веселовскую Казанской железной дороги Василий нашел на карте без труда. «Деревенщина Заречный» помог отыскать на той же карте деревню с аналогичным названием. Никаких указаний на расположение дома в посланиях бизнесменов сыщики так и не нашли. Оставалось надеяться только на то, что домов в указанном населенном пункте не так уж много – перспектива обыскивать все дома в большой деревне вселяла в сыщиков тревогу.

В седьмом часу утра «рафик» с омоновцами выехал из МУРа. Леонид, Василий и Гоша двинулись следом на «Жигулях».

– А за городом сейчас, наверное, рай, – сказал Гоша, залезая в насквозь промерзшие «Жигули» Василия. – Свежий воздух, прохлада.

– Да, – Леонид с хрустом потянулся, – давненько, ребятки, не выбирались мы на загородные прогулки.

– А ведь зря. – Гоша был странно весел. – Ведь как было бы хорошо пару раз в неделю в семь утра совершать вот такие романтические путешествия в окрестные деревни. Вот так, всем вместе, в дружеском, так сказать, кругу. Жалко только, что приходится путешествовать на этом раздолбанном керогазе. Я предпочитаю водный транспорт. Сели бы сейчас на речной трамвайчик, и с ветерком! Водная гладь так успокаивает.

– Это ты будешь рассказывать пассажирам «Титаника», – возразил Леонид. – К тому же я никогда не слышал, что по Москве-реке курсируют трамвайчики-ледоходы.

– Прекратите! – рявкнул Василий. – Рано веселитесь. Вот как обломится все опять…

На этот раз не обломилось. Деревня Заречное состояла всего из трех улиц, расходящихся тремя кривыми лучами от старого колодца с подъемным механизмом ведра типа «журавель».

Дом, украшенный выцветшей вывеской, сразу привлек их внимание, а навязшее за прошедшую ночь слово «примус» окрылило. Омоновцы ворвались внутрь с таким грохотом, как будто они штурмовали не небольшую дачку, а крепость с мятежниками. Когда они вышибли дверь, оба несчастных охранника предусмотрительно улеглись на пол лицом вниз, сцепив руки на спине. А заложники, сбившись в кучку в углу подвала, испуганно смотрели на дверь, не решаясь поверить в то, что кошмар уже позади.

А потом все было очень мило и трогательно. Женщины обнимали людей в масках, плакали у них на груди, мужчины жали всем руки, а Гинзбург все время приговаривал: «Жен своих, ребятки, ко мне в клинику в любое время. И рожать будем, и аборты делать, кто что любит. И без разговоров, только без разговоров, я вас прошу». Зуб, дабы не отстать от старшего товарища, пообещал залить всех водкой «по самые помидоры». Тропин не стал предлагать омоновцам по слитку цветных металлов, но заверил, что в долгу не останется и что давно уже подумывал об оказании спонсорской помощи родной милиции. Кузнецов с Максимовым горячо его поддержали.

Потом все принялись с нервным смехом обмениваться телефонами – оказалось, что за время заточения они не записали координаты друг друга.

– Даже жалко расставаться, – сказала Маша Зуб, целуя всех по очереди. – Просто не знаю, как я теперь без вас.

Наталья Тропина посмотрела на Машу, как на сумасшедшую, но улыбку на лице удержала.

– Извините, – расшаркивался Василий, открывая дверь «рафика», – не имеем технической возможности предложить вам иного транспортного средства, приличествующего вашему положению.

– Да о чем вы говорите?! – радостно воскликнул Кузнецов. – Мы сейчас с таким удовольствием!

На прощанье бывшим заложникам было предъявлено несколько фотографий. Огурцова они узнали сразу и стали наперебой рассказывать, что «вот этот, как раз этот приезжал к нам за письмами». Морозова тоже узнали, но с трудом: «Вроде похож на Психолога, только наш был с бородой, в очках…»