Текст книги "При попытке выйти замуж"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Глава 5
АЛЕКСАНДРА

Утром следующего дня мы с Дашкой, сидя у меня на кухне и попивая кофе, вернулись к начатому накануне разговору.

– Позвони в «09» и спроси телефон общества по защите животных. Наверняка есть какая-то служба, которая занимается поисками хозяев для щенков, – предположила я, по-моему, вполне резонно.

– Ага! – Дашкиному возмущению не было предела. – Откуда у вас такие прекраснодушные мечты? Службу им прям приготовили!

– Ты что, развалишься, что ли, если позвонишь?

Дашка, злобно сопя, все-таки позвонила в «09», и, что характерно, ей дали номер телефона Союза по защите животных.

– Теперь – ты. – Дашка была поборником справедливости. Она звонила в справочную, значит, мне надо звонить в Союз – все по-честному.

В Союзе нам ответил автоответчик, велевший оставить наш телефон и обещавший перезвонить в самое ближайшее время. Мы оставили и уселись ждать. Ближайшее время наступило через полтора часа, но нас, увы, ждало разочарование. Мужской голос уведомил нас, что работа организации временно приостановлена и нам, к сожалению, в данный момент помочь не могут. Поскольку помощь нам нужна была немедленно, мне пришлось прибегнуть к испытанному средству, а именно – к запугиванию свободой слова.

– Видите ли, я журналист и мне совершенно непонятна ваша позиция, – холодно начала я. – Либо ваша организация существует, либо ее следует закрыть. Ваша помощь и вообще ваша деятельность может считаться продуктивной, если вы готовы помогать людям всегда, а не от случая к случаю. Если бы я готовила материал о вашей организации, что, кстати, вполне возможно, я бы…

– Ладно, понял, – перебил меня мой собеседник. – Пристроим вашего щенка. Стоит это 400 рублей. Привозите.

– Сегодня – можно? – уточнила я.

– Можно и сегодня.

– А где находится ваш приют?

– Вы не найдете, это сложно. Я встречу вас у метро. Только я сейчас очень занят, и встретиться с вами смогу только вечером.

– Отлично. В десять не поздно вам будет?

– Нормально. Номер и марку вашего автомобиля не подскажете? – спросил он.

– «Москвич-2141», серый. На заднем стекле на присосках висит игрушечная обезьянка.

Мужик расхохотался:

– Хороший номер у вашей машины! Думаю, по такой примете я вас легко найду.

Дашка наотрез отказалась ликовать вместе со мной.

– 400 рублей? Очень подозрительно. Такие организации всю жизнь были благотворительными, они существуют на добровольные пожертвования. Что-то здесь не чисто.

– Пять минут назад ты утверждала, что таких организаций вообще не существует.

– Я утверждала, что не существует служб по пристраиванию щенков. Улавливаешь разницу? Не нравится мне все это.

Я тоже начала злиться.

– Предложи что-нибудь другое.

Дашка, придав своему лицу выражение мученика, позвонила в платную справочную. Там дали тот же самый телефон, по которому я недавно звонила и откуда мне только что перезванивали. Однако мою подозрительную сестру это не успокоило.

– Поедем вместе, – порадовала она меня. – Хочу взглянуть на этого благодетеля.

И мы поехали вдвоем. Точнее – втроем. Пока Георгин спал на заднем сиденье, мы с Дашкой непрерывно ругались. Однако стоило появиться защитнику животных, который представился нам как Валерий Юрьевич, Дашка превратилась в саму любезность.

– Милый Валерий Юрьевич, расскажите нам, пожалуйста, куда же вы намерены деть нашего воспитанника? – Дашка улыбалась и строила глазки.

– Воспитанника? – Я не собиралась ей подыгрывать. – Когда это ты успела заняться его воспитанием?

Не обратив на мою реплику никакого внимания, Дашка продолжала подлизываться к защитнику.

– У вас, наверное, есть картотека животных?

– Есть. – Мужчина кивнул. – Но таких вот мы вывозим на рынки Подмосковья и продаем. Понимаете, в Москве непородистые собаки никому не нужны.

– Ты слышишь? – Дашка повернулась ко мне. – Что я говорила!

– Валерий Юрьевич, – мне надоело отсиживаться молча. – Не могли бы вы показать нам приют, в котором держите животных. Ну, чтобы убедиться, что условия там хорошие.

– Что вы, какой приют! – он снисходительно улыбнулся. – Я заберу его к себе домой, а завтра утром отвезу на рынок. Да, вот, – он протянул Даше листок бумаги, на котором сверху было типографским способом написано «Расписка». – Заполните.

– Мы? Расписку? – Дашка растерялась. – В чем?

– В том, что вы доверяете мне вашего щенка, и в том, что не востребуете его назад.

– А как же мы можем его востребовать, если вы нам никаких расписок не даете?

– Все бывает. Я давно занимаюсь этой работой, и, поверьте мне, разные попадаются люди.

Дашка пожала плечами:

– Пожалуйста. Диктуйте, что писать.

– Пишите. – Мужчина уселся поудобнее. – Я, такая-то и такая-то, проживающая там-то и там-то, прошу пристроить щенка такого-то…

– Какого-то? – Дашка мрачно уставилась на защитника. – Что я про щенка-то могу написать? Я его вчера впервые увидела.

– Пишите – «щенка, примерно полуторамесячного возраста, окраса рыжего».

– Вот. – Дашка протянула ему расписку. – Все правильно?

И, повернувшись ко мне, ехидно сообщила:

– Адрес я твой написала. Он ведь у тебя проживал.

– Да, – мужчина довольно кивнул. – Веревки у вас нет?

– Веревки?! – Защитник не почувствовал опасности, но я-то свою сестру хорошо знаю. И мне было совершенно ясно, что еще минута-другая, и разразится скандал. Впрочем, Дашка не стала ждать минуту, тем более другую.

– Что-то я ничего не понимаю, дорогой мой Валерий Юрьевич, – сказала Даша ледяным тоном. – Вы профессионально занимаетесь собаками; вы пришли за щенком и завтра собираетесь везти его за пределы города. И у вас нет ни поводка, ни ошейника, ни сумки. Вы что, на веревке его на рынок потащите?

– Давайте мы вас подвезем, мы же на машине, – вмешалась я, боясь, как бы Дашка не вошла в раж.

– Нет-нет, – он благодарственно кивнул, – у меня еще дела.

Дашка демонстративно посмотрела на часы – действительно, вечер был уже поздний.

– Со щенком на веревке? В одиннадцать вечера? Не смешите меня.

– Знаете что, – мужик залез себе за пазуху и откуда-то из глубин куртки достал папку, – я вижу, вы сомневаетесь в моих полномочиях. Вот, чтоб вам было спокойнее.

Дашка взяла папку. Обычная пластиковая папка, прозрачная, видно, что бумаг в ней много, но вот что интересно – папка со всех сторон запаяна, поэтому доступа к содержимому нет, виден только первый, он же верхний, лист. На нем сверху крупным шрифтом было напечатано «Доверенность», которая, как явствовало из текста, была выдана Морозову Валерию Юрьевичу, президенту Союза по защите животных. Морозову доверялось помогать бездомным животным и так и сяк, и любить их ему доверялось, и холить, и лелеять. Дашка углубилась в чтение «доверенности», но не на ту напал наивный Валерий Юрьевич, ох не на ту.

– Дайте мне пару минут, я должна внимательно ознакомиться с текстом. – Дашка мило улыбнулась защитнику. – Вы не будете столь любезны и не кушите мне вот в этом киоске пачку сигарет. «Мальборо-лайтс», пожалуйста. Деньги я верну! – заверила она Морозова.

Он слегка замялся – казалось, ему не хочется оставлять нас наедине с папкой, но потом все же пошел за сигаретами. Дашка с немыслимой скоростью прогрызла дырку в утлу папки, надорвала ее по шву и стала одну за другой вытаскивать оттуда бумаги.

– Быстро. Ты читай это, я это. Скорей. Когда он пойдет обратно, отвлеки его как-нибудь!

– Как?

– Да как угодно! Сделай вид, что тебя тошнит, и попроси проводить тебя в кусты. – Дашка всегда придумывала самые элегантные способы поддержания дружеских отношений между мужчиной и женщиной. К счастью, мне не пришлось ничего изображать, потому что уже третья по счету бумага оказалась ксерокопией удостоверения, выданного нашему новому знакомому как руководителю спецподразделения по ликвидации бездомных животных.

– Мама дорогая! – Дашка схватилась за голову. – Он живодер! Заводи машину!

Отъехав километра на полтора от места встречи, я в ужасе сообразила, что у любезного нашего Валерия Юрьевича осталась Дашина расписка с моим адресом. И ему ничего не стоит явиться и потребовать назад свою папочку.

– Ну, потребует так потребует, – беспечно сказала Дашка. – Но к тому времени мы успеем все бумажки изучить.

Бумажки мы изучили быстро, и я со всей неизбежностью поняла, что придется звонить Васе. Не хочется, а придется.

…В последнее время Василий Коновалов, старший оперуполномоченный отдела по расследованию убийств МУРа, был ко мне пристрастен. А точнее – вел себя как последняя свинья. А еще точнее – как сварливая тупая тетка с бигудями на остатках волос, со сковородкой в правой руке и скалкой – в левой, ведомая стремлением нанести своему затюканному мужу множественные тяжкие телесные повреждения. Я имею в виду не внешнее сходство Васи с домохозяйкой, а родство характеров. То, что Вася не пользовался бигудями, предпочитал сковородке пистолет и в данный период времени был холост, не снимало с него ответственности за склочность, базарность, визгливость и предвзятость. Его раздражали все, но я, бесспорно, могла претендовать на первенство. Стоило мне появиться в дверях любимого мною второго отдела МУРа, деятельность которого я освещала регулярно в «Вечернем курьере», как Вася страдальчески закатывал глаза, нервно закуривал и разражался страстной речью, основанной преимущественно на ненормативной лексике. Причем если остальные сотрудники отдела по расследованию убийств употребляли бранные слова главным образом для связи слов в предложении, то Вася использовал их по назначению, то есть в качестве характеристики предметов, людей и событий.

Лично я перед МУРом и перед отделом по расследованию убийств ни в чем не провинилась и все мои материалы, написанные о деятельности уголовного розыска, были до предела лояльными по отношению к милиции.

Но Вася, когда его несло, на такие мелочи внимания не обращал. Его глобальная обида на «продажную, тупую и лживую» российскую прессу, которая крайне нелицеприятно освещала героические будни сотрудников МУРа, фокусировалась на единственном хорошо знакомом ему журналисте, то есть на мне.

Страстно обожаемый мною следователь прокуратуры Гоша Малкин утешал меня тем, что Васино свинство – это оборотная сторона его же любви. В том смысле, что старший оперуполномоченный Василий Коновалов ко мне неравнодушен и потому злобен. Собственно, и сам Вася неоднократно пугал меня тем, что рано или поздно наши служебные отношения «перерастут во что-то большее». На прямой вопрос: «когда?» – Вася зловеще отвечал: «скоро, вот только с делами разберусь», и это успокаивало, потому что все знали – с делами Вася не разберется никогда. Так что угроза перерастания была чисто гипотетической. Пока же, при нынешнем раскладе, мне оставалось терпеть Васины выходки.

Я несла звание Главной Твари Современности без гордости, но и без стыда. Все знали, что Васин гнев подобен стихии – ни усмирить, ни вразумить его невозможно, нужно просто переждать, когда все само собой уляжется.

Здравый смысл гласит – когда у мужчины неприятности на работе, не стоит подходить к нему близко. Поэтому я приняла единственно верное решение – вступить с Васей в контакт, но с безопасного расстояния. От редакции «Вечернего курьера» до МУРа, по моим подсчетам, было километров семь-восемь, то есть достаточно далеко. И все же, когда я набирала номер Васиного телефона, руки у меня немного дрожали. Для полной безопасности лучше было бы накинуть еще километров пятнадцать, то есть отъехать куда-нибудь в район Бирюлево или Выхино, но времени у меня на это не было.

Я абсолютно убеждена, что телефон был изобретен не для того, чтобы наслаждаться приятными беседами с приятными же людьми, а как средство безопасного общения с людьми не столь приятными.

Предчувствия меня не обманули – Вася был в кровожадном настроении. Услышав мое нежное «здравствуй, Васенька», он застонал так, как будто я укусила его за любимую мозоль. После чего, для закрепления эффекта, он гаркнул так, как будто я разговаривала с ним не по телефону, а перекрикивалась через десятки километров в живую:

– Мне некогда!

Все-таки до чего же наивны современные сыщики! И до чего же они самонадеянны!

Делюсь бесценным опытом: если Некто, в особенности какой-нибудь припадочный капитан милиции, позволяет себе подобное хамство, ни в коем случае нельзя этому потворствовать. Честь и достоинство еще никто не отменял. И каждому, кто вздумает на них покуситься, надо давать решительный отпор. Поэтому (вывод парадоксальный, но правильный), если вам хамят, не проявляйте ответной агрессии, не злите собеседника, не провоцируйте. Наоборот, работайте на контрасте. Чем вы ближе к идеалу, чем вы терпимее и добрее, тем отвратнее будет выглядеть ваш грубый собеседник в своих же собственных глазах. Стоит сказать: «Что за тон?!» или «Почему ты со мной так разговариваешь?!» – и вся педагогика пойдет прахом. Нет, нет и нет. На всякую грубость у нас найдется убийственное смирение. Вот так, например:

– Ой, прости ради бога, Васенька. До свидания.

Результат не замедлил сказаться. Вася занервничал, устыдился и ловко вклинился в маленькую паузу между моим «до свидания» и бросанием трубки на рычаг:

– Ну ладно, что там у тебя?

– Тебе же некогда…

– Что у тебя, я спрашиваю?

– Вася, у меня тут проблема одна возникла. Я, кажется, напоролась на живодера.

– Плохие новости. – Вася плотоядно зачмокал. – Бедный живодер! Он успел убежать?

– Нет.

– А что же ты с ним сделала? – Вася любил приукрашивать мои способности.

– Я бы его удавила на месте, но это был довольно крупный живодер. Поэтому мы убежали. Но смогли захватить его документы.

– Кто это «мы»? – уточнил Вася.

– Мы с Дашкой. Мы возили ему собачку, но он нам показался подозрительным, и обманным путем забрав у него папку с документами, мы смылись.

– С каких это пор ты начала сдавать собак на живодерню? Я как-то упустил момент твоего окончательного озверения. Подожди, – Вася вдруг заволновался, – ты хочешь сказать, что вы напали на человека и ограбили его? Ежики зеленые!

– Не на человека. На живодера. И не ограбили, а просто забрали документы. Вась, не будь идиотом, слушай меня внимательно.

– Саня, ты с ума сошла. «Просто забрали документы» – это статья 162 Уголовного кодекса. Грабеж, то есть открытое хищение чужого имущества. Наказывается исправительными работами на срок от одного года до двух лет. Вы были с Дашкой? Значит, дела значительно хуже. Грабеж, совершенный группой лиц, наказывается лишением свободы на срок от трех до семи лет. Сто раз говорил тебе – не убий, Александра, потому что от убийства один шаг до воровства, а там уже недолго и солгать.

– Ничего не выйдет, гражданин начальник, – мерзким голосом возразила я, – не шейте мне дело! По статье 61 того же кодекса у меня есть смягчающие обстоятельства: «Противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившегося поводом для преступления».

– Аморальность? Он тебе язык показал? Или слово нецензурное употребил? Так я тоже собираюсь его тебе сказать.

– Вася! – Я закричала громко, но жалобно. – Ну, пожалуйста!

– Что ты хочешь? Чтобы я тебя отмазал? А этот аморал уже заявил на тебя?

– В том-то и дело, что нет. Не успел еще, наверное. Ты не позвонишь в его отделение милиции, чтоб они его проверили? Я лично думаю, что он еще и мошенник, не только живодер.

– Я в твое отделение милиции сейчас позвоню. Им даже проверять ничего не придется. Ладно, как зовут твоего живодера? Да, записываю, да, хорошо. Пока. Не бандитствуй больше.

Плохо, что Вася меня не выслушал. Но я утешалась тем, что рано или поздно ему придется вникнуть в проблему и примкнуть к нам с Дашкой. Как бы он ни был занят на своей дурацкой работе.

Глава 6
МОРОЗОВ

Он не сразу понял, что произошло, и долго бродил вдоль ряда автомобилей, припаркованных у тротуара, заглядывал в окна, всматривался в номера. Фонари, как водится, не горели, мелкий косой снег бил в лицо… Где они? Где машина?

Убедившись, что машины нет, он растерялся. Что это значит? Почему девчонки уехали? И кто они такие? Правда, у него остался их адрес, но если предположить, что все это было провокацией, то адрес наверняка выдуман. Но скорее всего, что девчонки действовали сами по себе и сбежали просто потому, что их что-то насторожило. Не надо было про веревку говорить.

Морозов не чувствовал себя виноватым, скорее, ему было досадно. Разумеется, дело, которое они затеяли, стоило того, чтобы он отказался от своего собственного маленького бизнеса. Но любой устоявшийся бизнес плох тем, что свернуть его в одночасье невозможно. Он ведь не хотел встречаться с девчонками, пытался отговориться тем, что Союз временно не работает, и просто испугался огласки, когда они пригрозили, что напишут в газету. Решил, дурак, что проще взять у них собаку, чем долго и нудно объяснять, почему он не может этого сделать. А в результате… Впрочем, уговаривал он себя, инцидент с двумя психованными девчонками – не более чем досадная случайность.

Морозов злобно пнул колесо серого «Москвича», так похожего на тот, в котором уехали девчонки, и, осыпаемый проклятьями водителя, пошел в сторону коммерческих палаток – единственного освещенного места в этом квартале. Зайдя за палатки, он чуть не поскользнулся в вонючей, никогда не тающей жиже, в которую уходили корнями торговые ряды, и, привалившись спиной к крайней в ряду палатке, отчего ее фанерная стена жалобно скрипнула, достал сотовый телефон и набрал номер.

– Всю папку забрали? – его собеседник был мрачен. – Зачем ты ее таскаешь с собой? Ты что – самый бедный? Не можешь купить несколько папок – по одной на документ? Приезжай ко мне, я дам тебе десять рублей на канцелярские принадлежности.

Морозов пропустил гадость мимо ушей:

– Успокойся, ничего же страшного. Адрес их у меня есть. Начнут выступать – прижмем. Да и вряд ли. Две взбалмошные девки, я таких знаю. Эмоции их захлестывают, но только на полчаса. Повопят, попыхтят – и забудут.

– Дай бог. А вдруг за ними кто-то стоит?

– Перестань! – Морозов раздраженно отмахнулся. – Я, собственно, звоню тебе только для того, чтобы предупредить: придут они к тебе обо мне спрашивать, так ты будь готов. Подстрахуй, будь другом.

– А зачем ты опять занялся собаками?

– Они меня за горло взяли, эти девки! – крикнул Морозов. – Да не волнуйся ты.

И выключил телефон.

«Ничего, – уговаривал он себя, – даже если девчонки пойдут в милицию, то, конечно, в его отделение, так что ничего страшного. Им отпишут, что все в порядке, человек хороший, проверенный, зарекомендовавший».

Глава 7
АЛЕКСАНДРА

Первым делом я позвонила руководству справочной. Вопрос, каким образом к ним в базу данных попал телефон моего недавнего знакомого Морозова, их почему-то очень смутил. На мои прямые вопросы они давали более чем кривые ответы типа: «А в чем, собственно, дело? А почему вас это интересует? А что у вас случилось?» и в таком же духе. Нет, отвечать они не отказались, но только после того, как из редакции придет официальный запрос. С печатью. И непременно подписанный начальством.

Ладно. Я взяла бланк, напечатала запрос и пошла к главному подписывать. Главного, как назло, не было. Был только его первый зам. Кузякин Михаил Федорович – старый козел и болтун.

В приемной восседала Клавдия Ефимовна – одна из двух секретарш главного. А это значило, что день не заладился. Вторая секретарша – Танечка, работавшая в другую смену, была милейшим созданием, чего никак нельзя было сказать о Клавдии, тупой и вздорной. Но это бы ладно. В дни ее дежурств приемная превращалась в газовую камеру – Клавдия обильно и безо всякой меры поливала себя духами по нескольку раз за день. Она источала такой стойкий неистребимый аромат, что он не выветривался часами. Когда Клавдия, как у нас говорили, «дыша духами и туманами», проплывала по коридору, двери в отделы спешно захлопывались, а окна, в свою очередь, распахивались, а когда она заходила в столовую, сотрудники «Курьера» бросали недоеденные супы и сосиски и опрометью кидались к дверям.

– Ее запахи несовместимы с жизнью, – говорил Сева Лунин. – И особенно с процессом питания.

Увидев Клавдию, я было попятилась, но в этот самый момент Михаил Федорович своевременно выглянул в приемную и обрадовался мне как родной.

– Саша! Какая прелесть. Прошу-прошу.

Я побрела за ним, провожаемая любопытным взглядом секретарши.

Михаил Федорович, как водится в это время суток, то есть в дневное, был без обуви, но и не совсем босой. Носки на нем все же были надеты. Ботинки стояли около письменного стола на газетке. По редакции ходили самые разные версии о том, почему он предпочитает разуваться и почему ставит ботинки на газету, но ничего вразумительного никто не придумал. Однажды корреспондентка из отдела информации, расслабившись сверх всякой меры, отважилась спросить, зачем это он газету под ботинки засовывает. Михаил Федорович нисколько не обиделся и с готовностью объяснил: «Чтоб ковер не протирался». Как именно стоящие ботинки могут протереть ковер, так и осталось тайной. Правда, говорили, что по дороге на работу он так интенсивно шаркает ногами, что подошвы перегреваются. И если ботинки шмякнуть на пол прямо так, без газеты, ковер можно и прожечь.

– Принес бы тогда подставку под чайник, – очень серьезно говорила секретарша Таня, – а то газета разве ж защитит?

Кузякин славился еще своими ударениями. Многие слова он произносил так, что и видавшим виды лингвистам не снилось. Моими любимыми словами в устах Михаила Федоровича были «лакОмые» кусочки с ударением на втором слоге и «вопрЕки» всему с ударением тоже на втором.

Михаил Федорович был человеком предельно добросовестным, и в те дни, когда он дежурил по номеру, в отделах прикалывали на стены черные траурные бантики. Он вносил такую редакторскую правку в материалы, что журналисты категорически отказывались признаваться в своей причастности к этим текстам. Как правило, авторы исправленных Михаилом Федоровичем материалов вели себя истерично, громко стенали, рвали на себе волосы, взывали к богу и правительству и более всего сокрушались по поводу некомпетентности Кузякина. «Он же ничего не понимает в экономике!» – орали представители экономического отдела. «Что он понимает в политике?» – орали в отделе политики, и так далее, и так из всех отделов.

Михаил Федорович терпеливо объяснял подчиненным, что нет такой сферы жизни, науки и культуры, доскональным знанием которой он бы не мог похвастаться. А потому он правил до неузнаваемости все (!) материалы, стоящие в номере, включая сводки Гидрометцентра и астрологические прогнозы.

Время от времени тщательность Кузякина приводила к серьезным внешним конфликтам. Последний разразился чуть более десяти месяцев назад, а именно 7 марта, когда дежурная бригада ваяла праздничный женский номер. В плане стояло стихотворение поэта Невтушенко, посвященное прекрасной половине человечества. Кузякин взялся за правку «текста» решительно, и, что интересно, многое в стихах исправил, то есть улучшил и уточнил. Расставил, так сказать, акценты. Убрал лишнее. Внес недостающее. И велел по факсу послать автору новый улучшенный текст на визирование. Невтушенко своего стихотворения не узнал и решил, что редакции нужна его экспертная оценка качества указанного стихотворения. Он написал коротенькую ругательную рецензию, суть которой сводилась к тому, что произведение не выдерживает критики, страдает множеством дефектов, стихотворный размер не выдержан, от рифм тошнит и наилучшим вариантом было бы убедить автора этого шедевра никогда больше стихов не писать. Получив по факсу отзыв известного поэта на себя самого в соавторстве с Кузякиным, редактор отдела культуры, торжествуя, понесся к Кузякину, наивно полагая, что тот устыдится содеянного. Михаил Федорович с интересом изучил рецензию и, почесавшись, сказал буквально следующее:

– Да? Занятно, занятно. Вот она, рефлексирующая русская интеллигенция. Хлебом не корми – дай себя поругать. Ну что ж, раз он так хочет, напечатаем стихотворение и под ним рецензию самого автора. Это даже оригинально. Только рецензию тоже надо подредактировать, сыровата она.

Редактор отдела литературы впал в ступорозное состояние. Но у него хватило сил дойти до своего рабочего места и позвонить Невтушенко. Кашляя и заикаясь, он объяснил поэту, что тот текст, который был ему прислан – не что иное, как его собственное произведение. Невтушенко, придя в себя, немедленно позвонил главному редактору «Вечернего курьера» Юрию Сергеевичу Мохову, который в тот момент находился в далекой заграничной командировке, и поделился с ним своими чувствами. Главный, в свою очередь, позвонил своему заму и велел ни в косм случае не трогать руками первоначальный текст стихотворения. Как объяснил сам Кузякин дежурной бригаде, «руководство распорядилось оставить сырой и непродуманный материал Невтушенко в первозданном виде».

Михаил Федорович добросовестно и взвешенно относился не только к тому, что написано пером, но и ко всему остальному, а потому шансов получить искомую начальственную подпись у меня практически не было.

Усевшись напротив меня в кресло и интенсивно шевеля пальцами ног, что было хорошо заметно сквозь носки, Кузякин начал:

– Как – она? (имелась в виду жизнь). Как – ваше ничего? Замыслы? Дерзания?

– Бог с вами, Михаил Федорович, – ужаснулась я. – Какие у нас, простых корреспондентов, дерзания. Что начальство скажет, то и делаем.

– Добро, добро, – похвалил он. – Начальство уважать надо.

– Вот. – Я протянула запрос. – Подпишите, пожалуйста, Михаил Федорович.

– Так-так-так. – Кузякин водрузил на нос очки. – Ага. Выводим, так сказать, на чистую воду телефонный узел. Хорошо. Но целесообразно ли нам ссориться со столь полезным ведомством? Покуда, насколько я знаю, наша редакция телефонизирована. Было бы неудобно остаться без средств связи, не так ли?

– Не телефонный узел, а справочную службу, – мягко поправила я. – И ссориться никто собирается. Просто я собираю материал об одной организации, телефон которой попал в их базу данных. Они нам даже спасибо скажут, если окажется, что организация эта – преступная.

– Значит, телефоны в редакции они нам не отключат? В благодарность, так сказать? – все-таки Кузяки-ну порой приходили в голову удивительные идеи.

– Не отключат, – твердо пообещала я. – Ни за что.

– Ага, ага. Оставьте тогда, Саша, ваш запрос. Тут подумать надо.

А что мне оставалось? Оставила, конечно.

Но это вовсе не означало, что я должна замереть и ничего не делать до того далекого мига, когда Михаил Федорович соизволит принять решение. Тем более что решение скорее всего будет не в мою пользу. И я отправилась в библиотеку изучать справочники.

Если этот Морозов орудует на чужом поле; если он присвоил себе полномочия настоящего общества по защите животных, то нужно отыскать это общество и открыть паза его активистам. А уж они в благодарность наверняка пристроят Георгина.