Текст книги "При попытке выйти замуж"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Малышева Анна Жановна
При попытке выйти замуж

Глава 1
АЛЕКСАНДРА

«Капустник» был мероприятием скорее ритуальным, нежели увеселительным. Плановый выплеск ностальгии. Как убийца стремится на место преступления, так мы все раз в году возвращались туда, где делали первые шаги в журналистике. Никому не приходило в голову спорить с традицией: положено, и все тут, 29 декабря, бросив любые дела, явиться в редакцию, которая нас взрастила и воспитала, втиснуться в битком набитый Голубой зал, мрачно отслушать и отсмотреть «капустник», заметив через губу, что «в наши времена, конечно, все было не так», то есть – лучше и смешнее, выпить с «бывшими» шампанского, еще шампанского, а потом – водочки и, скорбным взглядом окинув родные прежде коридоры, удалиться.

Для тех же, кто и доселе работал в «Новостях», а следовательно, не страдал ностальгией, новогодний «капустник» был оздоровительной процедурой, имеющей мощный психотерапевтический эффект. По лечебному воздействию его следовало бы сравнить с комнатой психологической разгрузки, где любой сотрудник японской фирмы может врезать по морде кукле, как две капли воды похожей на начальника.

Пожалуй, психотерапевтический эффект новогоднего «капустника» в «Новостях» был глубже и сильнее, нежели в японской нервной комнате, потому что являл собой избиение начальства в присутствии самого начальства. Стажеры и корреспонденты смеялись над членами редколлегии, топтали своими слабыми ножками их начальственное самолюбие. Мало этого – членов редколлегии заставляли смеяться над собой, и они усердно делали вид, что смеются от души, хотя душа их обливалась кровью и наполнялась глухой обидой.

Если кто-то из начальников пытался прогулять «капустник» или позволял себе смотреть представление с мрачным видом, рейтинг такого руководителя не просто понижался, а с грохотом обваливался. Так что редколлегия дисциплинированно занимала места в первом ряду и радостным истерическим смехом встречала насмешки окружающих.

Собственно, происходило следующее: некое известное литературное произведение, лучше – классическое, подвергалось зверскому надругательству. Сюжет в общих чертах оставался, но на него накручивались подробности редакционной жизни. В результате, что бы ни ставили – «Горе от ума» или «Бесприданницу», «Трех поросят» или «Маугли», – речь всегда шла о жизни редакции в уходящем году.

В этот раз, как явствовало из программки, публике собирались предложить «Трех мушкетеров».

Предполагалось, что под образом Миледи будет скрываться единственная женщина среди членов редколлегии «Новостей» – Ольга Митрохина, действительно умелая интриганка и завистливая дрянь; а под маской Ришелье – ответственный секретарь Михаил Матросов, действительно человек хитрый и неглупый. Спорили о том, в каком образе предстанет перед публикой главный редактор – короля Франции или Д’Артаньяна. Большинство склонялось к последнему, потому что был известен исполнитель роли лошади Д’Артаньяна – обладатель широченной, на пол-лица, белозубой улыбки Игорь Суханов из отдела проблем молодежи. Самого Д’Артаньяна должен был играть курьер Эрик Мухин, поскольку росточка он был маленького, комплекции хлипкой (в точности как нынешний главный редактор «Новостей») и легко размещался на спине Суханова, не причиняя ей никакого вреда. Распределение остальных ролей держалось в строгом секрете.

Особую пикантность мероприятию должен был придать официальный язык сценического действа, а именно украинский. Точнее, околоукраинский. В этом тоже был глубокий издевательский смысл: одним из последних проектов «Новостей» стало издание газеты в Киеве на украинском, соответственно, языке. Ходили слухи, что, когда корреспонденты «Новостей» читали свои статьи, переведенные на братский язык, они в прямом смысле слова заливались слезами, причем истерический хохот нередко сопровождался тяжкими стонами и проклятиями в адрес тех, кто все это придумал. В редакции стало модно цитировать друг друга в украинском исполнении, и лидировал в списке цитируемых «перлов» отдел рекламы.

– Представляешь, – жаловалась мне вчера Зоя Векшина – зав. отделом рекламы в «Новостях», – сегодня прилепили мне к двери очередную гадость из прошлого номера. У нас там шла реклама глицеринового мыла, ну и, естественно, давили на то, что кожа после него становится якобы очень мягкой. Сегодня прихожу – на двери огромными буквами: «Ой, моя шкирка така гладЕнька!» Ну не гады? Боюсь, и на «капустнике» мне больше всех достанется. Там есть такое местечко, я подсмотрела, когда д’Артаньян сочиняет рекламный ролик про свою фирму – ЗАО «Три мушкетера», специализирующуюся на заказных убийствах, постановочных драках на банкетах и уличном хулиганстве. Точнее, «Тры мушкетэра». Кровожадная реклама – ужас! Казнят Миледи, отрубают ей голову, а тут появляется Ришелье и спрашивает: «А шо то у тэбэ з головой?» А она, точнее, не она, а то, что от нее осталось, ответить не может, зато вперед выходит Атос, растерянно так оглядывается и говорит: «Ё-моё, шо ж я зделав?»

– Гадость какая! – согласилась я с Зоей, но «капустник» мне посмотреть хотелось, и даже очень.

Мне хотелось посмотреть на лошадь-Суханова и на Миледи-Митрохину, мне хотелось повидать своих и покрутиться перед ними в новом, только что купленном костюме. Но (такая народная примета) мои желания всегда обратно пропорциональны возможностям: чем сильнее хочется, тем больше появляется помех на пути к желанной цели. На этот раз в роли помехи выступила моя любимая мама. Разумеется, она ничего не имела против меня, но обстоятельства заставили ее внести существенные коррективы в мои вечерние планы. Потому что «случилось ужасное». Мама позвонила мне около двух часов дня, то есть когда до «капустника» оставалось каких-то четыре часа, и сообщила, что ей «очень и очень плохо»:

– Шурик, – мама рыдала, – такой ужас! У нас здесь, прямо рядом с квартирой, повесили щенка.

– И как ты? – Я действительно испугалась. Для маминого сердца подобные сильные ощущения были совершенно необязательны.

– Я – ничего, уже выпила валокордину, а вот он, по-моему, умирает. Шурик! – голос у мамы дрожал. – Это такой кошмар!

– Мамуля, держись, я сейчас приеду.

Приехала я вовремя. Мама в своих переживаниях уже дошла до ручки, ее трясло, цвет лица наводил на мысли о «Скорой помощи», а домашние запасы валокордина, валерьянки, нитроглицерина, бальзама, пустырника, мелиссы и т. д. стремительно иссякали. Дашка, моя старшая сестра, появилась у мамы двумя минутами раньше.

– Шуруп, – это мне, – ты посмотри на нее! – Дашка бушевала. Она вообще считала, что лучшее успокоительное для мамы – это крик, угрозы и грубый нажим. – Щенка повесили! Да, неприятно. Но вот же он – живой, слава богу. Да как ты на свете-то живешь, мам? Посмотри, что вокруг делается! Да, нас окружает жестокий и грязный мир, так что ж теперь, удавиться?!

– Шурик, – жалобно шептала мама, – она меня ругает. Но ты не представляешь себе, какое это было зрелище. Он висит, кричит, задыхается…

– Хватит! – заорала Даша. – Проехали! Теперь вот что, Шуруп, налей маме коньячку, забирай собаку и беги в аптеку за успокаивающими.

По части раздать всем кучу поручений Даше не было равных.

– Даш, а можно в аптеку без собаки? – Чисто риторический вопрос, и всем присутствующим это было очевидно. Но пока я зашнуровывала ботинки в передней, из комнаты неслось:

– Шуруп, ты понимаешь, что при взгляде на щенка у мамы возникают неприятные ассоциации?.. – На этих словах я закрыла дверь и пошла за лекарствами. Одна. Без собаки.

Приведя маму в более-менее нормальное состояние, мы приступили к осмотру страдальца. Он был маленький, грязный и очень печальный. Дышал тяжело, но когда до него дотрагивались, руку непременно лизал.

– Хороший, – сказала Дашка грустно, – возьми его, Шуруп.

– Куда? – Я покрутила пальцем у виска. – Я полжизни в разъездах. С работы прихожу ночью. Возьми ты.

– А я – не ночью? – Дашка работала в крупном банке начальником службы по связям с общественностью.

– А Данила? Он-то дома. – Я имела в виду Дашиного восьмилетнего сына.

– Дома?! – Дашка посмотрела на меня, как на слабоумную. – У него теннис, английский, дзюдо.

– Девочки, – мама, которая лежала на диване, обложенная подушками, и горестно вздыхала, все-таки сочла нужным вмешаться. – Я ни в коем случае не имела в виду предлагать собачку вам. Просто надо подумать, как его пристроить.

– Мама! – Дашка опять повысила голос. – Легко сказать! Это же дворняжка! Сейчас и породистые собаки никому на фиг не нужны. Перепроизводство.

– Но что же делать? – мама опять приготовилась зарыдать. – Не выбрасывать же его! Это не по-человечески.

– Мама! Никто его уже не выбросит. Пристроим. – Дашка сделала мне большие глаза. – Да, Шурупчик?

– Да, Дашенька, – ответила я сладчайшим голосом и в качестве компенсации уставилась на Дашу взглядом голодного вампира.

Через двадцать минут, попив чайку, мы, погрузив щенка в сумку, покинули родительский дом.

– И что теперь? – спросила я, как только дверь подъезда захлопнулась за нами.

– Теперь, – строго сказала Дашка, – надо выполнять мамин наказ. Маму надо слушаться. И собаку, значит, надо пристроить. Ну, пока. – Дашка чмокнула меня в щеку и пошла к своему служебному автомобилю.

– Что-о?! – Я рванулась за ней. – Почему же это маму слушаться нужно только мне?

– Шуруп, пожалуйста, не закатывай истерик. Я же не отказываюсь тебе помогать. Просто сегодня у меня тяжелый день. Попробуй, ты везучая. Не исключено, что ты сейчас пойдешь по улице, а к тебе тут же подбежит человек и спросит: «Не знаете ли вы, где здесь можно достать рыжего щенка с белыми лапками?»

– Да, скорее всего так и будет, – я уже понимала, что деваться мне некуда. До «капустника» оставалось три часа – не так много для подготовительных мероприятий, поэтому я решила завезти шенка домой, сходить на «Мушкетеров», а поисками хозяев для него заняться завтра.

Однако – человек предполагает, а жизнь берет свое. Оказавшись дома, я сначала искупала бедное животное, потом высушила феном, причесала и посадила в коробку из-под телевизора, где ему страшно не понравилось. Если бы он скандально разорался или капризно разнылся, я бы выдержала характер и ушла на «капустник», не дрогнув. Но он тихо, почти беззвучно заскулил, и эти жалобные всхлипывания меня совершенно доконали.

В конце концов, решила я, нигде на написано, что на новогодний вечер нельзя прийти с собакой. А что не запрещено, то разрешено. И мы поехали на «капустник» вместе.

Глава 2
ВАСИЛИЙ

Квартира Кузнецовых была в полном порядке. Никаких тебе вывороченных шкафов, никаких разбросанных бумаг из письменного стола хозяина. Чистая, аккуратная кража, как заметил один из понятых – профессор из квартиры напротив, – «чинная». Вскрыли сейф, взяли деньги и драгоценности – вот и все. Множество дорогостоящих вещей оставили.

Если бы это была простая кража, опергруппе МУРа делать здесь было бы нечего. Но кража была очень даже непростая, и таких краж за последние несколько дней в Москве произошло уже три.

Картина преступлений была настолько загадочна, что уже попахивало мистикой.

За каких-то три дня – с 24 по 27 декабря – в Москве бесследно исчезли четыре семейные пары приблизительно одного и того же образца: муж – состоятельный человек, бизнесмен, владелец процветающей фирмы; жена – домохозяйка, хотя этот термин оперативники употребляли по отношению к пропавшим женам условно, поскольку при каждой семье была домработница. Все бесследно пропавшие собирались уехать на рождественские каникулы за границу: одна пара – в Париж, другая – на горнолыжный курорт в Швейцарию, третья – в круиз по теплым морям. А раз люди уехали в отпуск, никто их не разыскивал и не стад бы разыскивать еще в течение десяти-двенадцати дней и тем более подключать к этому милицию, если бы в квартирах всех пропавших не побывали воры. Впрочем, и кражи могли остаться незамеченными, если бы не стечение обстоятельств.

О том, что Кузнецовых обокрали, сообщила их домработница, заехавшая в квартиру за какими-то своими вещами. В предыдущих трех случаях факт кражи тоже был установлен случайно. Один раз в квартиру нагрянула теща хозяина. Она, правда, не смогла объяснить, зачем поехала «в гости к дочери», точно зная, что дочь в отъезде, да это и неважно. Зато, открыв своим ключом дверь, она огласила дом зычным криком: «Караул! Ограбили!» В другом случае сосед пострадавших перелез на их сторону балкона за своей кошкой и в окно увидел, что «в квартире явно что-то не так». В третьем случае в квартире пострадавших прорвало трубу, и дверь пришлось вскрывать.

Иными словами, если бы не домработница, теща, сосед и слесарь из РЭУ, о кражах еще долго никто бы не узнал.

Неясного было слишком много. Ну, обокрали квартиру – это понятно, дело житейское, но зачем при этом похищать хозяев? Все сходились на том, что похищение обворованных – абсолютно новое слово в практике преступного мира.

Эксперты уверяли, что в квартирах пропавших граждан никто никого не убивал, во всяком случае, не было замечено никаких следов не только членовредительства, но и борьбы.

Оперативников более всего интересовала методика, ноу-хау: как можно похитить восемь человек так, чтобы никто, нигде и ничего не заметил? Ни шума, ни крика, ни выстрелов, ни следов поножовщины. Смазанная картина преступления повергла в тяжелую задумчивость руководство уголовного розыска – непонятно было, какому отделу МУРа поручить расследование. Промучившись два дня, решено было «повесить» все четыре преступления на второй отдел по расследованию убийств. Начальник второго отдела полковник Сергей Иванович Зайцев пытался сопротивляться, доказывал, что раз трупов нет, то, возможно, никого еще и не убили, но на него надавили и заставили взять дела себе. Логика у начальства была такая: раз людей нет и требований о выкупе никто не заявляет, то они, вероятнее всего, мертвы.

– Так не бывает! – орал на подчиненных полковник Зайцев на последнем совещании по «делам пропаж». – Не бывает, поняли?! Если их убили, то должны найтись трупы. Ищите, прочесывайте, копайте. Трупы всегда всплывают, вы это знаете не хуже меня.

И капитан Василий Коновалов, и лейтенант Леонид Зосимов, и следователь Георгий Малкин, которым было поручено «дело о пропажах», не сомневались, что Сергей Иванович прав, но вместе с тем они понимали, что к нынешней ситуации его правдивые сентенции подходят мало. Потому что если не всплыли восемь трупов подряд – это уже симптом. Это значит, что либо пропавшие граждане – не трупы вовсе, либо изменилась общая тенденция, и трупы отныне всплывать не будут.

Старший оперуполномоченный Коновалов был заметной фигурой в МУРе, привлекающей внимание прежде всего своими внушительными размерами (рост – 185 см, вес – 110 кг) и вольным богемным стилем одежды (Василий предпочитал носить широкие свитера домашней вязки и потертые джинсы, зато неизменно хранил верность форменным ботинкам, которые раз в год выдавались бесплатно каждому сотруднику МВД).

Обращала на себя внимание также и прическа капитана Коновалова, которую в МУРе называли «под 0,5». Такую прическу сделать нетрудно: нужно побриться наголо и подождать две недели. То, что вырастет на голове за это непродолжительное время, как раз и окажется «стрижкой в стиле Коновалова». Каждое утро Василий любовался на себя в зеркало и со словами «Что-то я оброс» уверенно шел на работу. Поговаривали, что в нагрудном кармане капитана всегда лежит расческа и что Василий пугает задержанных, то есть подозреваемых в тяжких преступлениях, тем, что на допросах «причесывается» у них на глазах.

– Что ты там причесываешь? – поинтересовался как-то полковник Зайцев.

– Что-что, ноги, конечно, – ответил Василий.

Капитан Коновалов был также известен в широких милицейских кругах своим вызывающим аморальным обликом. Дело в том, что он, несмотря на свой сравнительно молодой возраст (30 лет), был трижды женат и столько же раз разведен. Сотрудников уголовного розыска не смущало количество женщин в жизни коллеги Коновалова, они не страдали ханжеством и справедливо полагали, что чем больше женщин, тем лучше. Удивляло и возмущало служащих МУРа другое, и об этом другом они частенько спрашивали Коновалова: «Зачем жениться-то каждый раз?»

Василий, как правило, от ответа уходил, старался переменить тему, но близким товарищам в минуты откровенности признавался: «Хотелось стираных носков, борщей, сытных завтраков, обильных ужинов – ну, любви то есть».

С бывшими женами – «старшей», то есть первой, Ксюшей, «средней» Аллой Михайловной и «младшей» Еленой – Василий поддерживал исключительно теплые дружеские отношения, регулярно наведывался к ним в гости то на обед, то на ужин. Трапезы, судя по его комплекции, оставались достаточно обильными.

Лейтенант Леонид Зосимов был не менее заметной фигурой в МУРе. До своей героической милицейской работы он целых два курса отучился в театральном вузе, и, говорят, ему прочили неплохое актерское будущее. Когда Леонида спрашивали, почему он бросил актерскую профессию и ушел учиться в Высшую школу милиции, он отвечал: «Шили не то амплуа». По внешним данным Леонид был типичным героем-любовником – высокий, стройный, красивый, яркий, но во время учебы в театральном вузе упорно претендовал на амплуа характерного актера.

Полковник Зайцев – начальник отдела по расследованию убийств МУРа, справедливо полагавший, что внешность оперативника должна быть тусклой и неброской, целый год после появления Леонида Зосимова в отделе бубнил и жаловался окружающим:

– Вот, прислали молодого. «Сыщика, – говорят, – из него сделай, незаметного, неприметного…» Как?! Как, я вас спрашиваю? Из такой оглобли разноцветной… Отдал его Коновалову, пусть шлифует.

С тех пор прошло три года. Коновалов с Зосимовым сработались настолько, что представить одного без другого никто уже не мог. Василий обучал молодого товарища секретам сыскного дела и уговаривал его жениться, неважно на ком, только поскорее. Василий считал, что худоба Леонида напрямую связана с его холостяцким положением.

– Вот, – говорил Коновалов, – причинно-следственная связь налицо. То есть – на тело. Неженатые мужчины – хлипкие и ломкие.

– Зачем же ты опять развелся? – спрашивал Леонид. – Уж не худеть ли собрался?

– Боже сохрани! – пугался Василий. – Просто достиг такого уровня, когда одна жена прокормить меня не может.

Леонид жениться категорически отказывался и толстеть тоже, мотивируя это тем, что его утонченная душа просто умерла бы от страха в таком огромном и запущенном теле, как у Коновалова.

– Она бы металась там между желудком и глоткой и выла, – говорил Леонид Зосимов. – В таких грудах мяса, как у Коновалова, может жить только маленькая, жирненькая и неповоротливая душонка. Упала на дно – и дрыхнет.

Короче, у членов опергруппы были давно сложившиеся прекрасные отношения.

К радости старшего в группе Василия Коновалова, на место кражи выехал следователь прокуратуры Георгий Малкин по прозвищу Песенник МВД СССР. Прозвище это Георгий, а в просторечье – Гоша, получил еще в далекие советские времена за свою страсть к прикладной поэзии. Любое уголовное дело, ставшее предметом Гошиного профессионального интереса, вызывало у него прилив вдохновения, и на свет рождались стишки и песенки. Свой творческий метод Малкин называл «стилизацией», потому что при сочинении стихов в качестве исходника активно использовал как классические стихотворные произведения, так и тексты популярных песен.

Василий не относился к поклонникам Гошиного таланта, и каждый раз, когда Малкин с выражением зачитывал коллегам что-нибудь новенькое, капитан Коновалов выпучивал глаза, шумно дышал и хватался за голову. Леонид, наоборот, буйно веселился и хвалил Гошу за творческий дар, хотя каждое стихотворение следователя вызывало у него множество вопросов, которые он прямо на месте пытался прояснить.

Последний Гошин шедевр, как всегда, вызвал серьезную дискуссию среди сотрудников отдела по расследованию убийств. Звучал он так:

 
Мой дядя, самых честных правил,
Когда старушку замочил,
Три дня искать себя заставил.
Потом пятнашку получил.
 

– Фамилия твоего дяди – Раскольников? – спросил Леонид.

– Нет, его фамилия – Кирпичев, – ответил Гоша. – Собственно, он и не дядя мне вовсе, а так, посторонний дядька, но в творчестве такие преувеличения допустимы.

– Врет он, – вмешался Василий. – Кирпичеву дали двенадцать лет, но эта цифра в его идиотский стишок не влезала. И не искали мы его три дня – сразу повязали. Впрочем, в Гошиных частушках никто правды и не ищет.

– Стихи, Василий, пишутся не для правды, а для эстетического удовольствия, – обиделся Гоша.

О пропадающих семейных парах Гоша пока ничего не написал, кроме: «Наступает Новый год, кто сегодня пропадет?» Он говорил, что тема сложная, скользкая, противная, но замыслы есть, идеи роятся, рифмы на прашиваются.

Гоша – низенький, толстенький и бесцветный, был особенно недоволен осмотром квартиры Кузнецовых:

– Почему не взяли аппаратуру? – недоумевал он, часто-часто моргая рыжими ресницами. – Она сумасшедших денег стоит! Я бы взял.

– Бери, Гоша! – Лейтенант Зосимов всегда проявлял невиданную щедрость в недограбленных квартирах.

– Чего ты удивляешься? – Василий попытался оторвать от пола тяжеленную стереосистему. – Они не берут крупногабаритные ценности, это как раз понятно.

– А хозяева, которые всегда пропадают бесследно, – это, по-твоему, малогабаритные ценности? Или здесь жили лилипуты? – Малкин был настроен на склочный лад. – Ну, куда опять делись хозяева?

– Не всякий хозяин – ценность, – философически заметил Василий, – не говоря уже о том, что редкий хозяин весит больше этого музыкального центра, а таких мелких следователей, как ты, Гоша, за один музыкальный центр кучку надо.

– Кучку? – Малкин вытянул ногу и внимательно осмотрел ее, видимо полагая, что величина объекта определяется длиной ног.

– Ну, полдюжины, – поправился Василий.

– По ценности товара? – Малкин, выгнув грудь колесом, двинулся в сторону Коновалова. Выглядело это забавно – что-то вроде схватки мопса с волкодавом.

– Нет! – Василий замахал руками. – Нет, Гоша, нет! По весу.

Вопрос же, который и оперативники, и следователь, и муровское руководство регулярно задавали: «Куда хозяева делись?» – опять повис без отвела.

Первые три пропажи оперативники мучительно старались логически объединить, искали связи одного пропавшего бизнесмена с другим – то ли родственные, то ли деловые. Пытались связать их жен, матерей, друзей. Ликовали, как дети, когда выяснилось, что первый пропавший учился на одном курсе с бывшей женой третьего, правда, сам третий исчез не с ней, а со своей следующей женой. После загадочного ограбления и исчезновения четы Кузнецовых опергруппа вынуждена была признаться сама себе, что знакомство первого с бывшей женой третьего – простое совпадение.

На сегодняшний день руки у членов опергруппы опустились окончательно, и стоило кому-либо из начальства высказать предположение о том, что жертвы состоят в некой невидимой, но прочной связи друг с другом, оперативники зверели и выли. Нет, нет и нет. Они могли без запинки сказать, что их НЕ объединяло: они не посещали один и тот же спортивный клуб, не ходили в один и тот же театр, не были пациентами одной и той же поликлиники, не ездили на один и тот же курорт, не развлекались в одном и том же ресторане, не имели одного и того же хобби и так далее и тому подобное.

До всех этих проверок оперативники, по их собственным признаниям, даже представить себе не могли, насколько по-разному живут наши «новые русские» и сколь различны их привычки. Да, конечно, узок круг этих хозяев жизни, и один пропавший с другим пропавшим где-то встречался. Например, две пропавшие жены посещали один и тот же косметический салон, хотя косметологи у них были разные.

Выделенный опергруппе аналитик долго рисовал схемы пересечений пострадавших и порадовал оперативников циничным умозаключением, что, если бы не было этих совпадений, теорию вероятностей пришлось бы отменить. После чего руководитель группы Василий Коновалов, ссылаясь на мнение коллег, потребовал убрать аналитика из группы, «пока мы его… то есть пока жив». Начальство в лице полковника Зайцева укоризненно качало головой, но аналитиком рисковать не стало и перебросило его на другой объект, требующий осмысления, заметив при этом Коновалову: «Вам же хуже, останетесь совсем без мозгов».

Надо сказать, Кузнецовы идеально вписались в привычную схему: два дня назад Игорь Иванович Кузнецов, глава банка «Нефтекредит», ушел в отпуск и намеревался уехать в Египет. Жена его Виолетта – молодая особа двадцати двух лет – в отпуск не уходила по той простой причине, что нигде не работала.

Приходящая домработница, так своевременно посетившая квартиру Кузнецовых, обнаружив вскрытый сейф, позвонила в милицию. Сначала приехала опергруппа из районного отделения. Три часа местные милиционеры искали пострадавших с тем, чтобы сообщить им: «Вашу квартиру обокрали», но в офисе «Нефтекредита» милиционеров заверили, что придется с этой новостью подождать до возвращения потерпевших из Египта, «где сейчас, вы не поверите, прекрасная погода, примерно двадцать шесть тепла и солнце, солнце…». Информация о египетских погодных условиях была явно излишней и привела к тому, что завистливые оперативники из районного отделения, выглянув в окно в непроглядную муть и слякоть, моментально утратили последние крохи сострадания к потерпевшим и почти уже решили отложить выяснение обстоятельств дела до их возвращения на родину. Однако, обнаружив заграничные паспорта Кузнецовых в письменном столе хозяина дома, милиционеры задумались. А еще через полчаса у них мелькнула смутная догадка, что до Египта потерпевшие не доехали. Информация об этом пошла по инстанциям и дошла до МУРа. После чего забота по раскрытию преступления была переложена на плечи опергруппы под руководством капитана Коновалова.

– Говорят, вы коллекционируете бесследные исчезновения? – злорадно заметил капитан из районного отделения, горячо пожимая руку Василию. – Вот вам еще в копилочку.

– Соседей хоть опросили? – спросил Василий.

– Зачем же мы вам мешать будем? – ядовито улыбнулся капитан. – Это теперь ваш участок. Ну, удачи.

Унылые и понурые, Василий, Леонид, Георгий и выделенный им в подмогу юный стажер Коля Бабкин побрели опрашивать соседей. А эксперт Жилин приступил к осмотру места происшествия, проклиная районных оперативников за то, что они «все затоптали».

– Никаких посторонних! – твердо и даже агрессивно заверила муровцев консьержка. – Что вы! У нас такие люди в доме живут, мы всех фиксируем, гостей, сантехников, если лифт починить и все такое. Вот.

В доказательство она предъявила «журнал входов» (так было написано на обложке большой амбарной книги), где действительно были отмечены все посетители подъезда за прошедшие полгода. Гошу заинтересовала запись «ремонтники».

– Да, на третьем этаже идет ремонт. Таскают цемент, кирпичи, все такое. Грязи развели! – пожаловалась консьержка.

– Неужели вы всех в лицо запомнили? – усомнился Гоша.

– А то! Они ж тут несколько месяцев колупались.

Ремонты-то сейчас какие делают – ого-го! А потом – их же видно, они же в форме.

Под формой консьержка подразумевала заляпанные краской рабочие спецовки. Но – фирменные.

– Такие синие, и вот так, – консьержка дернула рукой поперек своего пышного бюста, – желтым не по-нашему написано.

– Давай, Леня, – распорядился следователь, – поищи «ремонтников». Вдруг что-то и нащупаешь. Хотя… – Гоша безнадежно махнул рукой. Леонид, выяснив, что ремонт делала фирма «Mirro», уехал в офис означенной фирмы. Остальные же, обойдя все квартиры подъезда безо всякого толка, вернулись к Кузнецовым. Домработница как раз старательно описывала Василию драгоценности хозяйки. Как явствовало из ее слов, среди украденного было несколько антикварных вещей, тянущих на немалую художественную ценность.

– Вот. – Гоша слегка оживился. – Давай ориентировку по антикварным магазинам. Тут что-то может выплыть.

На магазины был откомандирован стажер Коля – любимчик начальника отдела полковника Зайцева. Коля Бабкин, надо отдать ему должное, лояльностью начальства не злоупотреблял и усиленно делал вид, что самый авторитетный для него человек в МУРе – это капитан Коновалов. Василий, напротив того, не упускал случая напомнить стажеру об особом расположении к нему полковника. И сейчас, посылая Колю в антикварный магазин, капитан Коновалов ревниво пробурчал.

– Работай, Николаша, получше, а то, не ровен час, тебя товарищ полковник любить перестанет.

Светлое чувство полковника Зайцева к Коле Бабкину родилось чуть больше года назад, в День милиции. Убойный отдел свято соблюдал традиции, и к трем часам дня столы уже были накрыты. Коле Бабкину, тогда еще мало кому известному практиканту и дипломнику Юридической академии, жаждущему попасть на работу в отдел по расследованию убийств, тоже налили сто грамм.

– А разве на работе можно выпивать? – испуганно спросил Коля.

– Выпивать можно – напиваться нельзя, – объяснил Сергей Иванович Зайцев. – С пьянством, мальчик, мы боремся нещадно. И потому заруби себе главную заповедь: выпил свои семьсот пятьдесят – и домой.

Для Коли, учитывая его субтильное телосложение и юный возраст, и двести грамм могли оказаться смертельной дозой. Но моральные принципы не позволяли ему противопоставлять себя коллективу, в который он стремился всей душой. И Коля старался, как мог. Продержался он полчала, после чего Сергей Иванович любезно разрешил отнести мальчика к нему в кабинет и положить на диван. Вечером, повесив Колю на руку (так обычно носят плащ), полковник Зайцев вызвался сам отвезти его домой. С тех самых пор при появлении Коли в отделе и даже при упоминании его имени глаза Сергея Ивановича подергивались теплотой и лаской, а глаза капитана Коновалова при виде глаз полковника Зайцева от удивления увеличивались в размере вдвое.

Отослав Колю, Василий отправился с докладом к полковнику. По улицам родного города старший оперуполномоченный ехал медленно и печально, хотя вообще-то был лихачом. Не иначе, Василий использовал такую манеру езды для того, чтобы оттянуть момент встречи с руководством отдела.