Текст книги "При попытке выйти замуж"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Глава 44
ГОША

Следователь Малкин, песенник МВД СССР, был любителем находить красивые выходы из запутанных уголовных лабиринтов. Все это знали. И когда он выходил на финишную прямую, никто не смел ему мешать и навязывать свои варианты и версии. «Гоша взял след, – говорили в МУРе, – все быстро отошли в сторонку».

Вот и сейчас Гоша, почуяв близкую развязку, полностью взял инициативу в свои руки, а Василий, Леонид и даже Сергей Иванович Зайцев покорно и тихо выполняли все его указания. Строго говоря, с чисто процессуальной точки зрения, Гоша брал на себя работу оперативников – не положено следователю колоть подозреваемых и устраивать им ловушки. Но – так уж повелось, и начальство смотрело на эту самодеятельность сквозь пальцы.

– Веди сюда свою красотку, – велел Гоша Василию. – Посмотрим, что за птица.

Лялька вошла в кабинет полковника Зайцева и, не дожидаясь приглашения, села в кресло. Сергей Иванович засуетился, собрал бумаги со стола и со словами: «Не буду вам мешать» – вышел. Гоша взял стул и сел напротив подследственной.

– Как себя чувствуете, Ольга Викторовна? – заботливо спросил он. – Я готов пригласить врача прямо сейчас, если пожелаете.

– Вы очень любезны, – мрачно сказала Лялька. – Спасибо, пока не надо.

– Поверьте, – продолжил Гоша, – наш сотрудник не хотел причинить вам вреда. Просто он не знал, что за дверью находится очаровательная хрупкая женщина. Согласитесь, ситуация не оставляла ему выбора.

Лялька кивнула.

– Вы позволите несколько вопросов? Уточняющего характера, так сказать. Первый: почему вы хотели убить Александру Митину? Не из праздного любопытства спрашиваю, а потому только, что правильно выбранный мотив способен существенно облегчить вашу участь.

– Это та девчонка, которая была на даче? – глухо спросила Лялька.

– Вот те раз! – удивился Гоша. – Вы даже не знакомы с ней? Не знаете, как ее зовут.

– И знать не хочу! – огрызнулась Лялька. – Она сломала мне жизнь.

Гоша поежился – столько ненависти было в голосе подследственной.

– Представьте, Митина тоже утверждает, что не знакома с вами. Но я вот чего в толк не возьму: как можно, будучи совершенно незнакомыми, что-то там сломать. Жизнь, кажется, вы так выразились?

– Зато она знакома с близким мне человеком, почти мужем. И если бы не она… – Лялька прикусила губу и отвернулась.

– Понятно! – обрадовался Гоша. – Тогда у меня для вас хорошая новость – ревность является смягчающим обстоятельством при попытке убийства. Я так всем всегда и говорю – если убивать, то только из ревности. И только в состоянии аффекта. А ведь вы были именно в таком состоянии?

Лялька кивнула.

– Ага, ага, так и запишем. И еще вопросик: не знаете случайно, зачем ваш сожитель Валерий Юрьевич Морозов пытался убить Митину? Ему она тоже что-то сломала?

– Вот его и спросите, – огрызнулась Лялька.

– Он, знаете ли, мертв, – вздохнул Гоша. – И оттого неразговорчив. Мы лишены даже простейшей возможности привлечь его к ответственности за отказ от дачи показаний.

– С чего вы взяли, что он пытался ее убить? – враждебно спросила Лялька.

– А очень просто. Мы обнаружили в квартире Митиной его хладный труп… да-да, уже хладный, стадия окоченения к моменту нашего приезда как раз наступила, так вот, его хладный труп с ножом в руке. Подумали и решили: убивать пришел. Сначала, правда, предположили – может, капусту шинковать, но потом отмели эту версию, потому как сейчас не сезон.

Лялька молчала.

– Только не пытайтесь выгораживать эту вероломную Митину, – попросил Гоша. – Я ценю ваше благородство, но, согласитесь, человек, который направо и налево ломает всем жизни, недостоин сострадания. Итак, что она сделала Морозову?

– Очень жаль, что он ее не убил, – сказала Лялька. – Если бы он мне сказал, что собирается, то я бы… – она не договорила и испуганно посмотрела на Гошу.

– То вы бы… – Гоша понял, что подследственная едва не проболталась, и сказал первое, что пришло в голову, то есть ткнул пальцем в небо: – То вы бы не стали ему мешать?

Лялька молчала и уже не враждебно, а затравленно смотрела на Гошу.

– Пока вы не затянули петли на своей прекрасной шее, хочу вас проинформировать, – вдохновенно врал Гоша, и его в буквальном смысле трясло от близости разгадки таинственного убийства Морозова, – что баллистическая экспертиза подтвердила: Морозов убит из того самого пистолета, с помощью которого вы собирались пришить Митину.

– Я не хотела! – вскрикнула Лялька.

«Слава богу! – с облегчением подумал Гоша. – Вот ведь как я здорово попал!»

– Я все понимаю, – сочувственно сказал он. – Я уверен, что вы ЭТОГО не хотели. Но видите, как все ужасно получилось.

Он так горько и так натурально вздохнул, что Ляльку затрясло.

– Но я не хотела в него стрелять! – закричала она. – Точнее, я не думала, что это он. Я пришла к этой девчонке, ждала ее там, а пришел почему-то он. Темно было, вот и вышла такая глупость.

Гоша даже вспотел от радости – вот уж кого они никогда бы не заподозрили в убийстве Морозова, так это Гузеву.

– Да, кстати, а где вы взяли пистолет? – уточнил он.

– У него и взяла, у Морозова. В ящике стола. А потом спрятала его на чердаке…

– Ага, ага, стало быть, неумышленное убийство. Да вам сегодня определенно везет! Еще одно смягчающее обстоятельство. И последнее: как вы относились к противоправной деятельности своего сожителя по похищению людей и вымоганию у них денег? Вам ведь не нравилось то, чем он занят? Я прав?

Лялька внимательно посмотрела на Гошу и промолчала.

– Вы можете сказать, что ничего не знали о его проделках. – Гоша замахал руками, как бы защищаясь от такой наглой лжи. – Но – не советую. Ничего не видеть, ничего не замечать с вашим-то вниманием и вашим интеллектом вы не могли. А помощь следствию, как ни крути, еще одно смягчающее обстоятельство. Грех не воспользоваться.

– Всего не знала, – обреченно сказала Лялька. – Так, кое-что. Про собак знала. Про Зеленского. Про Огурцова.

– Вот-вот-вот, с этого места поподробнее, – обрадовался Гоша. – Кто такой Зеленский?

– Какой-то префект вроде, точно не знаю. А Огурцов – его бывший сослуживец. Морозов говорил, что он плохой человек, что может кинуть его, сбежать. Он им не верил.

– А кто у них главный? – безразлично уточнил Гоша.

– Не знаю. Морозов кого-то называл шефом.

– Ага, ага. Давайте так. Вы сейчас все напишете подробно, что знали, о чем догадывались. А я уж постараюсь создать вам условия. Кофе? Чай? Минералки?

– Сто грамм водки и пачку сигарет, – сказала Лялька. – «Яву» только не предлагайте, я не привыкла курить всякую дрянь.

– Ничего, дорогая, скоро привыкнешь, – тихо сказал Гоша, закрывая дверь кабинета. – «Ява» еще не худший вариант.

Огурцова взяли прямо дома. Он, правда, все отрицал, смотрел на Гошу высокомерно и зло и обещал, что дело развалится в суде, как карточный домик. Гоша хохотал до слез, выслушивая подследственного, чем разозлил того еще больше.

– Ты дурак, капитан, – сказал Гоша, вытирая слезы. – Тебя видели все ваши заложники, когда ты приезжал за их платежными поручениями. Подвел тебя Морозов, ничего не скажешь. Не вовремя отошел в мир иной, пришлось тебе за него работу доделывать. Они видели тебя и запомнили. Одиннадцать свидетелей – это серьезно. Ты ж сам юридически грамотный, понимаешь. Мне от тебя и показаний никаких не надо.

Огурцов тоже расхохотался:

– Ну, приехал за их бумажками, попросили меня. Знакомый попросил. Какой знакомый? Зовут Иван Иваныч, фамилии не знаю.

– И ты не заметил, что люди заперты в подвале и что их охраняют два вооруженных бандита?

– А вот это не мое дело! – заорал Огурцов. – Откуда я знаю, зачем они забились в подвал? Может, скрываются от налогового инспектора.

– Приятно посмотреть, как человек трудолюбиво роет себе могилку, – сказал Гоша. – Тебе ведь что надо решить? Сдать нам вашего шефа или взвалить на себя его вину. Вот так просто. Так кто у вас шеф?

– Мой шеф, как ты выражаешься, полковник Круш-кин, начальник нашего отделения. – Огурцов подмигнул Гоше. – Будете брать?

– Смешно, – согласился Гоша. – А кто твой неформальный шеф? Наставник не по правоохранительной, а по преступной деятельности.

– Такого шефа у меня нет! – гордо сказал Огурцов.

– Если даже допустить, что шефа никто не знает или что его вообще в природе нет, то ты и получаешься главный заказчик. Валяй, бери на себя, нам только легче. Дело закроем, благодарность получим. Думай.

Огурцов думал. И не торопился принимать решение. Он хорошо усвоил мудрую истину уголовников, прошедших через его милицейские руки: «Расколоться никогда не поздно. Главное не спешить».

Гоша, в свою очередь, понимал, что Огурцов не будет торопиться с чистосердечным признанием, но верил, что деваться ему некуда. Нужно подождать и заинтересовать подследственного.

В самый неподходящий момент в кабинет, где следователь Малкин допрашивал подследственного Огурцова, ввалился Василий.

– Я от шефа, – заговорщическим тоном сказал он, – он просил передать, что операция начнется завтра на рассвете. Сигнал к атаке – два зеленых свистка.

– Я дальтоник, – сквозь зубы ответил Огурцов. – Зеленый цвет не вижу.

– Ладно, красных, – легко согласился Василий. – Только давай позвоним в штаб, надо предупредить товарищей о твоем дефекте. Дальтоник! Как таких только в органы берут? Не дури, Петюня, кайся по-хорошему. Не сегодня мы твоего шефа возьмем, так завтра. Не завтра, так при получении денег. Лови момент.

Огурцов молчал.

– Ну, как знаешь, – пожал плечами Василий. – Я-то считал, что ты человек практический и от хорошей сделки не откажешься. Условия такие: либо ты каешься, и тогда я договариваюсь о четырехместной камере, сам привожу тебе классного адвоката, Гоша тебя проводит по делу как второстепенную фигуру, и все основное сваливает на шефа твоего и на Морозова. Он же сдаст тебя с рук на руки своему судье, ты знаешь, у него хорошие связи в судах. Вариант другой: ты молчишь, как дурак, и тогда проходишь по делу организатором похищения людей, подозреваемым в убийстве подельника…

– Вот этого – не докажете, – прохрипел Огурцов.

– Не докажем, – легко согласился Василий. – А может, и докажем. Мотив-то был – все деньги себе захапать. Не суть. Если доказательств не хватит, то такое подозрение наверняка украсит дело и настроит судью на кровожадный лад. Судью, кстати, мы подберем строгого, если, конечно, ты до суда дотянешь. Потому что во время следствия будешь ты, Петюня, проживать в камере на шестьдесят человек, тьфу, то есть что это я? Не человек, а уголовников. Как они ментов любят, ты знаешь.

– Предполагается, что я должен тебе верить, – медленно проговорил Огурцов.

– Не надо, Петя. Ты меня не первый год знаешь. Наверное, есть и у меня недостатки, хотя я лично пока не замечал. Но то, что я слово держу, тебе каждый скажет. Мы тебе поможем, но только при условии, что ты поможешь нам. Не просто все расскажешь, но и поможешь.

– Мне надо подумать, – уже безо всякой агрессии попросил Огурцов.

– A-а, это я понимаю. Сам любитель. – Василий уселся на диван и с видом мученика «начал ждать». Гоша показал ему глазами на дверь, и они вышли в коридор.

– Молодец! – похвалил Гоша. – Врал, как песню пел.

– Я и вправду ему помогу, – возразил Василий. – Все-таки не посторонний человек, хотя и гад.

– Да нет, – отмахнулся Гоша, – я об убийстве Морозова. Ловко ты ему чужое шьешь.

– Грех было бы не воспользоваться, – улыбнулся Василий.

В коридор выглянул Огурцов.

– Ладно, уговорили, – мрачно сказал он. – Пишите телефон. Вам ведь доказательства на него нужны, я правильно понял? Тем более что человек он влиятельный, с большими связями.

– Умник! – Василий послал Огурцову воздушный поцелуй. – Нам надо его с поличным взять. Давай, родной, оговорим подробности операции…

…Через полчаса Огурцов звонил по телефону шефу. Он был бледен, руки дрожали, но роль свою он сыграл неплохо, даже натурально:

– Алло. Это я. У нас неприятности. Евгений… да, охранник, сломал ногу. Плохо сломал, со смещением. Не знаю, говорит, с лестницы свалился. И Кирилл его увез в больничку и категорически отказывается возвращаться туда один. Не знаю! Ну, такие вот пуганые, других-то нет… Нет, выбраться они не выберутся, но и без еды-питья долго не протянут… Вот, я собрался поехать, но… Да, дело в том, что у меня тоже проблемы. Нет, нет. Касается моих прошлых дел. Нет, служебное расследование. Дело одно закрыл, хотя не следовало бы. Да. Меня пасут. Еще вчера заметил и через ребят выяснил – что, почему… Точно, за то дело, которое закрыл. Что, что! Взятку будут шить. Да.

Он помолчал, послушал и опять быстро заговорил:

– Нет, я ничего не предлагаю. Наоборот, я не могу придумать, как теперь быть. Да, да, деньги по идее должны прийти завтра… А как? Не-ет, вам я этого не предлагаю, но… Кого же я найду, когда за мной… У меня надежных людей нет… Думаю, не сложно. Там всего и делов-то – вывести их под дулом пистолета из дома и отвезти в лесок подальше. Сами поедете? Не советовал бы. Да, делать нечего.

Огурцов повесил трубку.

– Молодец, – похвалил Василий. – А чья это дача?

– Его, – ответил Огурцов.

– На него и записана?

– Нет, записана на его тетку. Он осторожный человек.

– Неужели ты всерьез надеешься, что он туда поедет? – спросил полковник Зайцев, только что появившийся в кабинете. – Ведь главным в его гениальной комбинации было как раз то, что никто из заложников его не видел.

– Поедет, – вяло сказал Огурцов. – Загримируется и поедет. Ему сложнее будет разбираться с одиннадцатью трупами, когда они все перемрут от голода и жажды. Вот и вяжите его с поличным.

– А кто будет получать деньги? – спросил Зайцев.

– Деньги будет получать не он, а подставное лицо. – Огурцов усмехнулся. – Вот с кем вы намучаетесь. Редкая гнида. Поляк литовского происхождения. Счет открыт на его имя. Кстати, шеф сегодня ждет его звонка.

Зайцев понимающе кивнул и пошел к себе – звонить прибалтийским коллегам, просить, умолять, договариваться. На долю Василия выпала задача посложнее – уговорить недавних пленников барака вернуться в место их заточения. Внутренний голос подсказывал ему, что услышать однозначное «да, когда ехать, начальник?» он может только от Коли Бабкина. Но ошибся. Маша Зуб не просто согласилась, но и несказанно обрадовалась предложению. Когда Василий позвонил Зубам, она взяла трубку и засыпала его вопросами:

– Уже всех поймали? А на суд можно будет прийти? Ой, как интересно!

– Почти всех, – сдержанно ответил Василий. – Остался самый главный злодей. Но без вас мы не сможем доказать его вину.

– Все, что угодно! – пообещала Маша.

– Задание сложное, – осторожно начал Василий.

– Ух! – Машу просто распирали восторженные чувства.

– Нам необходимо, чтобы вы все на полдня собрались в той самой даче, где вас держали…

– Ой, вот здорово! – перебила его Маша. – Повидаемся, воздухом подышим. Правда, Паша?

Пал Палыч что-то протестующе закричал в глубине квартиры, но быстро стих, и Василий от души порадовался, что начал переговоры не с ним, а с его очаровательной супругой.

Илья Дмитриевич Гинзбург тоже вызвался помочь:

– Было бы черной неблагодарностью отказать вам, после того как вы нас спасли. Конечно, можете на нас с Таней рассчитывать.

Зато Максимов отказался наотрез.

– Об этом не может быть и речи! – визгливо вопил он в телефонную трубку. – Я и так чуть живой, мне плохо, у меня одышка!

Бросив трубку, Василий требовательно уставился на Гошу:

– Что делать?

– Найди похожего жиртреста с красной рожей и подсунь вместо Максимова. Вряд ли наш любимый шеф знает каждого в лицо. А скорее всего вообще не знает, – беспечно посоветовал Гоша.

– Тогда зачем мы всех сгоняем в кучку? – обрадовался Василий. – Наймем маленькую актерскую труппу и разыграем спектакль с трогательным названием: «Мамочка, нас похитили!»

– Не перебарщивай, – погрозил пальцем Гоша. – Твой покойный живодер мог достаточно подробно описывать пленников, докладывая, как продвигаются переговоры по вымоганию денег.

Василий вздохнул и набрал номер кузнецовского офиса:

– Хочу пригласить вас завтра на дачу. – С женой, разумеется. Компания хорошая – Тропины, Гинзбурги, Зубы и так далее.

Кузнецов помрачнел:

– Не хотелось бы. Я бы еще ничего, а вот Виолетта… Она до сих пор в себя прийти не может.

– Поймите, Игорь Владимирович… – заныл Василий.

– Все понимаю. Попробую. Позвоню вам вечером.

Василий по крохам собирал команду заложников, был то покладист, то напорист, то грозен, но Александр Максимов и Виолетта Кузнецова не сдались и ехать на дачу категорически отказались. В результате роль Виолетты была поручена симпатичной лейтенантке из Управления по борьбе с экономическими преступлениями, а Максимова взялся сыграть приятель Леонида по Школе-студии МХАТа. Он работал в каком-то богом забытом маленьком театре и даже там почти не получал ролей, так что предложение сыграть «нового русского» воспринял как подарок судьбы.

– Гамлет отдыхает! – радовался он. – Вот роль так роль, предел мечтаний!

Леонид с некоторой тревогой наблюдал за артистом, когда тот сосредоточенно выписывал «концепцию образа» Максимова.

– Только не переиграй, – просил он. – Я думаю, что твоя роль вообще может быть без слов. Так, сидишь в углу, страдаешь.

– Без слов я уже в театре настрадался, – сердито возражал актер. – С меня достаточно. Нет уж – играть так играть.

…В маленькой кухоньке, где расположились оперативники и заложники, было жарко и пахло мятой. Василий давал участникам операции последние наставления:

– Вы смертельно устали, думаете только о том, как бы выбраться отсюда. Как можно меньше разговоров, чем тише вы будете себя вести, тем лучше. Появиться он может в любой момент – час назад ему позвонил его сообщник из Прибалтики и сообщил, что деньги получены, так что держать вас здесь дальше не имеет никакого смысла. Прямо сейчас вы спуститесь в подвал и затихнете.

– Вы уверены, что он приедет нас отпускать, а не убивать? – на всякий случай уточнил Гинзбург.

– Абсолютно уверен! – затряс головой Василий. – Он – не убийца, а просто предприимчивый человек, это во-первых. Он и стрелять-то не умеет – это во-вторых. И, в-третьих, подобная кровавая акция лишена всякого смысла. И, наконец, Колю Бабкина мы вооружили, так что вы не так уж и беззащитны. Ну, удачи!

Просидеть в подвале бывшим заложникам пришлось до вечера. И, если в первый час все были напряжены, взволнованы и вздрагивали от каждого шороха, то (так уж устроен человек) постепенно расслабились, отвлеклись и стали вести себя так же, как и раньше, когда запоры на дверях были не бутафорскими, а самыми что ни на есть настоящими.

Мужчины уселись играть в преферанс, женщины затеяли дискуссию по поводу конкурса красоты, показанного по телевизору вчера вечером.

– Королева красоты! – негодовала Наталья Тропина. – Только детей пугать. Рожа тупая, сама плоская, ноги кривые.

– Зато она намного выше человеческого роста, – вступилась за победительницу конкурса красоты Маша Зуб. – Так, на глазок, метра два с половиной.

– Зря вы, – Люда Максимова укоризненно покачала головой. – Польза от этих конкурсов огромная. Я вот смотрю и думаю каждый раз: какая же я красавица!

– А я! Я-то и вообще! – скромно заметила Наталья.

– Ты-то – конечно, – засмеялась Маша. – Ты – вне конкурса.

– Вот именно, что вне конкурса, – опять завелась Нататья. – В конкурсе принимают участие такие крокодилы, как вчера.

– Крокодилки, – поправила Люда. – Или кроко-дилицы. Как правильно?

– Правильно их вообще туда не подпускать на пушечный выстрел. А то у людей все ориентиры сбиваются, – опять завелась Нататья. – Им показывают черт-те что и говорят: вот как выглядит красота.

– Понятия о красоте со временем меняются, – философски заметила Маша. – Красавицы из прошлого века у нас были бы дурнушками. А красавицы с конкурса, не исключено, будут очень даже котироваться в следующем веке.

– Вот пусть их в следующем веке и показывают, – оборвата ее Наталья. – Нам-то зачем на них смотреть? Мы-то в нашем веке!

– Господи, да не смотри, – не выдержал Тропин, тасуя колоду. – Выключи телевизор и не смотри.

– Но мне же надо быть в курсе дел, – крикнула ему Наталья.

– А мне телки понравились, – пожал плечами Зуб. – Я бы их…

– Паша! – грозно крикнула Маша. – Замолчи.

– Зачем же? – Тропин рассмеялся. – Так вы бы их – что?

В подвале стало шумно, диспут на животрепещущую тему женской привлекательности набирал обороты. Поэтому, когда открылась дверь и на пороге показалась странная фигура в длинном плаще, никто ее не заметил. Наталья кричала, что мужики – грубые скоты, Маша ругалась на Зуба и требовала соблюдать приличия, а Гинзбург, как всегда, пытался всех утихомирить. Первым заметил гостя наемный актер, который в дискуссии не участвовал, потому что «настраивался на роль». Увидев человека наверху лестницы, ведущей из подвала к двери, он встал, расправил плечи, вытянул вперед руку и гортанно произнес:

– Входи, странник, преломи с нами хлеб.

Тропин удивленно вскинул брови и чуть было все не испортил:

– Коллеги, а наш вице-Максимов, похоже, с ума сошел. Фу, какая неприятность.

На Тропина зашикали, и Люда молча указала ему пальцем на пришедшего.

– С добром ли ты пришел к нам, о странник? – не унимался актер. – Нет ли у тебя, брат, камня за пазухой?

– Нет, – глухо ответил человек в плаще. – Зато у меня есть пистолет, о чем я вас и предупреждаю. Сейчас вы все выйдете, сядете в машину и поедете со мной.

– Не многовато ли переездов? – ворчливо спросил Тропин. – Надоели, знаете ли. Мы здесь только-только обосновались. Что вы нас таскаете-то туда-сюда?

– Я намерен вас отпустить, но не здесь, – ответил гость.

– О-о, добрый человек! – взвыл актер. – Красота души твоей мерцающим звездопадом…

– Извините. – Маша подбежала к актеру, зажала ему рот рукой и с мольбой заглянула ему в глаза. – Извините, он у нас не в себе.

– Вижу. – Человек сделал шаг в сторону и крикнул: – Выходите по одному с интервалом в десять секунд и садитесь в фургон.

– А вы кто? – спросил Тропин. – У нас теперь что ни день – то новый начальник.

– Я – никто. Выполняю поручение, не более того. Прошу, уже пора.

Заложники медленно поднялись по лестнице, дошли до машины и расселись в кузове закрытого фургончика. Лже-Максимов по-прежнему простирал руки к спасителю и с пафосом произносил странные тексты, надерганные, вероятно, из различных театральных постановок:

– Смею ли признаться в большой братской любви к тебе, о странник? Пусть благодарность наша, омытая слезами, сделает твой путь чистым и высоким.

– Чур я у окошка! – закричала Маша.

– Нет, я! – запротестовала Люда.

В фургоне не было окон, и, запирая дверь, человек в плаше горестно вздыхал: «Да они здесь все с ума посходили».

Машина тронулась, и все набросились на актера.

– О, дорогой мой, – прошептал Тропин, давясь смехом. – Боюсь, вы плохо знакомы с лексиконом современных предпринимателей. Настоящий Максимов изъяснялся несколько иначе.

– Да уж, – согласилась Люда. – Я бы сказала: строго наоборот.

– А мне кажется, я был неплох, – гордо сказал актер. – И зря вы пытались выдать меня за психа.

– У нас не было выхода, – сказала Маша.

– Дорогие мои, – Гинзбург хлопнул в ладоши, стараясь переключить компанию на другую тему. – Нам было велено его рассмотреть и запомнить. Но это весьма затруднительно, потому как он скрыл от нас свою внешность: темные очки, явно приклеенная борода, шляпа.

– А ты бы как хотел? – спросил Тропин. – Чтобы он специально засветился? И документы еще тебе предъявил? Вот, запоминайте, граждане, я такой-то и такой-то, выгляжу так-то.

– Я понимаю, – протянул Гинзбург, – но все же…

Машина резко затормозила, загремел замок, и поступила команда: «На выход». Заложники вышли и принялись растерянно озираться. Вокруг был темный заснеженный лес, над которым жутковато зависла огромная полная луна.

– Красота-то какая! – воскликнула Маша. – Просто дух захватывает.

– Я рад, что вам здесь нравится, – сказал загримированный «странник». Отсюда до ближайшей станции – пять километров. Больше я вас не задерживаю.

– Пардон, – Наталья вышла вперед. – Вы хотите сказать, что нам придется идти пять километров по сугробам? Да вы за кого нас принимаете?

– Необязательно по сугробам, можно и по дороге. Впрочем, как вам будет угодно.

– Ну уж нет! – возмутилась Наталья. – Мы не альпинисты и не полярники. Вы просто обязаны нас довезти до трассы.

– Увы, это в корне противоречит моим интересам. – Он достал из кармана пистолет и грубо скомандовал: – Отойдите подальше от машины.

– О, благодетель, не бросай нас здесь, в царстве тьмы и ветров! – взвыл актер, и бросился к машине. Маша побежала за ним, Зуб – за Машей. Орали они при этом как резаные. Все остальные с замиранием сердца наблюдали за возникшей у машины свалкой. Больше всех растерялся бандит. Он пятился назад и вертел головой то вправо, то влево, пытаясь удержать на прицеле всех, что было совершенно невозможно, потому что сплоченная прежде группа заложников распалась на две части. Прижавшись спиной к толстой березе, он изо всех сил закричал на Машу, Пал Палыча Зуба и актера, приказывая им вернуться к остальным. Они нехотя, но повиновались. Бандит немного успокоился и с видимым облегчением опустил руку с пистолетом.

– Так-го лучше, – сказал он.

И в этот самый момент где-то совсем рядом послышался шум двигателя, и из темноты на дорогу выскочил милицейский «УАЗ». Уж на что плохая машина, но фары светят ярко. Точнее, слепят. Переход от тьмы к яркому свету был столь резок, что ни заложники, ни бандит не увидели, как из двери милицейской машины посыпались на снег омоновцы, зато все услышали зычный крик капитана Коновалова:

– Всем лежать! Падайте на снег, на землю падайте!

Упали все, кроме бандита. Он, щурясь, как крот, принялся палить во все стороны и успел выстрелить четыре раза. Омоновцы, сопя, сжимали кольцо, и ближайшее будущее разбушевавшегося бандита уже не вызывало сомнений: считанные секунды – и он будет лежать на снегу лицом вниз, придавленный увесистым омоновцем. Но Василий Коновалов не относился к числу тех людей, которые легко отдают лавры победителя бодрым ребятам из отряда особого назначения. И ему смертельно хотелось лично заломать именно этого злодея, с которым у старшего оперуполномоченного были свои счеты. Поэтому Василий повел себя как полный дурак, хотя сам-то он полагал, что совершает подвиг. Он вошел в полосу света и, глядя бандиту в лицо, грозно скомандовал:

– Брось пистолет, сука!

В следующую секунду раздался еще один выстрел, и Василий упал. «Ой, мамочка, ой!» – крикнула Маша, и наступила тишина. Бандит неуклюже попятился и, развернувшись, побежал в лес. Омоновцы дернулись было следом, но капитан Коновалов неожиданно ожил, вскочил на ноги, велел всем «ждать! здесь ждать, я сказал!» и тоже понесся в темную чащу. Через минуту он вернулся с торжествующим видом, волоча за шиворот почти безжизненное тело. Театральным жестом бросив его к ногам омоновцев, Василий плюхнулся в снег, схватился за плечо и сказал обиженно и удивленно:

– Ну ты подумай – попал. Вот сволочь.

Пока Гинзбург и Маша хлопотали вокруг старшего оперуполномоченного, рана на плече которого оказалась пустяковой, омоновцы, весьма удивленные странной выходкой Василия, надели наручники на «клиента» и усадили его под березу.

– Вот и все, – спокойно сказал Василий. – Всем спасибо. Сейчас снимем с товарища грим, все друж-ненько посмотрим на него, запомним его неотразимую внешность – и по домам.

Самый молодой из омоновцев наклонился к человеку в плаще, резко дернул за фальшивую бороду, содрал с него очки и, присев на корточки, добродушно поинтересовался:

– Не ушиблись? Я не слишком вас помял?

– Безмерно рад нашей встрече, – сказал Василий. – Давно хотел познакомиться поближе. Ильин, если не ошибаюсь? Вениамин Гаврилович? Защитник всего живого?

Бандит пытался держаться мужественно.

– Давно бы и зашли, – ответил он. – Зачем же было себя сдерживать? Я работаю ежедневно с девяти до шести.

– Повода не было. Но зато теперь мы проведем вместе много упоительных часов. В беседах, конечно, поймите меня правильно.

– Только в присутствии адвоката, – голос бандита дрожал.

– Только не говорите, что дело развалится в суде, как карточный домик, – зло сказал Василий. – Я этого уже слышать не могу. Кроме того, дела о вооруженных нападениях на сотрудников милиции никогда не разваливаются. Никогда.