355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Варенберг » Последний владыка » Текст книги (страница 2)
Последний владыка
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 06:29

Текст книги "Последний владыка"


Автор книги: Анна Варенберг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Хьюго с горечью произнес:

– Когда они были просто людьми, каторжниками, мы могли справиться с ними, сразиться и победить, наши шансы были примерно равными, хотя все они были вооружены. Но когда они стали коринами… – Он указал на темные альковы пещер, – это вот единственная свобода, которая доступна для нас теперь.

Глядя на Хьюго и Джун, Тревер испытывал глубокую жалость к ним и ко всем так далеко оказавшимся детям Земли, для которых эта каменная нора означала свободу. Всыпать бы коринам – этим зарвавшимся подонкам!

Он резко одернул себя. Излишние эмоции не приведут к добру. Единственное, что его касается, – это получить назад свой солнечный камень. Полжизни ушло на его поиски, и не его дело беспокоиться о незнакомцах, оказавшихся на его пути. Впрочем, зная свою неуемную натуру, Тревер понимал, что едва ли способен вот так запросто пройти мимо чужой беды и ни во что не ввязаться.

И все‑таки… надо выйти из пещеры – лучше всего ночью. Не будет часовых на выступах скал, потому что ящеры в темноте не летают, а корины без них не ходят. Большая часть народа будет занята в эти короткие безопасные часы: женщины собирают съедобный мох и лишайники, мужчины носят воду из ручья у развилки и охотятся с каменными топорами и грубыми копьями на горных ящериц.

Тревер ждал три ночи. На четвертую, когда отряд Сола собирался за водой, он тоже направился к выходу.

– Я, пожалуй, пойду вместе со всеми, – сказал он Джун и Хьюго, – мне необходимо размяться, да и неловко как‑то сидеть на вашей шее и бездельничать. Чувствую себя каким‑то бесполезным животным.

Они вроде бы ничего и не заподозрили, Джун сказала только:

– Держись поближе ко всем. В скалах легко заблудиться.


Тревер вышел в темноту следом за отрядом и у развилки скользнул в сторону среди наваленных камней. Медленно, стараясь ставить ногу так, чтобы не производить лишнего шума, двинулся вдоль ручья. Проведя несколько дней в полумраке пещеры, он обнаружил, что света звезд ему достаточно, чтобы различать путь. Дорога оказалась трудной, и когда он дошел до того места, где Сол едва не убил его, он был уже весь в синяках и ссадинах и изрядно устал.

Найти солнечный камень оказалось довольно легко: Тревер увидел во тьме холодный бледный свет у темного скола скалы и поднял кристалл, ощущая благоговейный восторг. Из чистого любопытства он крепко прижал камень ко лбу между бровями… Камень действовал! Что‑то схватило обнаженный мозг и не отпускало. Тревер закричал, и тонкий слабый звук потерялся в темной пустоте; он сделал вторую попытку, но никакого звука не получилось. Что‑то запрещало ему кричать. Что‑то внутри перелистывало страницы его мозга, как книгу, и это не было ни ящером, ни корином, и вообще ни одним человеком или животным, которых Тревер когда‑либо знал. Это было что‑то спокойное, одинокое и далекое… Такое же чужое, как горячие пики, поднимающиеся к звездам, такое же мощное и такое же абсолютно безжалостное.

Тело Тревера конвульсивно дергалось, все физические инстинкты приказывали ему бежать, спасаться, а он не мог. Из горла вырывался слабый плачущий стон. Свободной рукой Тревер вцепился в другую руку, прижимавшую ко лбу дьявольский предмет… И оторвал камень!

Мозг чуть не разорвался пополам. Тревер упал. Он не полностью потерял сознание, но его сильно тошнило, а все кости словно размякли. Прошло довольно много времени, прежде чем ему удалось с трудом встать.

Значит, в этой проклятой долине было что‑то или кто‑то, способный без труда добраться через солнечный камень до человеческого мозга и удерживать его. Так произошло с коринами и ящерами, так на минуту было сделано и с ним, и ужас этого чуждого захвата все еще заставлял Тревера содрогаться.

– Но кто же это? – хрипло спросил темноту Тревер.

Лучше не выяснять. Только бы уйти… живым и хотя бы относительно целым.

Гонимый каким‑то диким, иррациональным, первобытным ужасом, Тревер мчался вперед, ударяясь коленями о камни. Он с трудом овладел собой, остановился и отдышался. Его ладонь все еще сжимала солнечный камень: даже в когтях древнего и чуждого ужаса человек не может отказаться от цели своей жизни, чудесным образом обретенной.

Тревер говорил себе, что тот, кто добрался до него через солнечный камень, не может сделать этого, пока проклятый минерал не прижат ко лбу. Сам по себе камень не принесет вреда, если его держать подальше от головы.

Корины – значит, они всегда… всегда в чужой власти?

Он старался прогнать эту мысль. Забыть все и выбраться отсюда!

Тревер взглянул вверх и увидел ящеров. Их было множество, и они летели прямо в ущелье, не кружась, не ища, а с уверенной целеустремленностью по тому же самому пути, который только что прошел Тревер.

«Они не видели меня», – подумал он… и был бы рад поверить этому, но не мог. Тревога его росла, исходя из неизбежного вывода: они, или тот, кто управлял ими, теперь знали точно, где найти беглецов. Откуда им вдруг стал точно известен маршрут, ведущий в пещеру?

В тревожные мысли Тревера насильно вторглось понимание того, в чем мучительно стыдно и больно было себе признаваться. И это понимание не уходило, не переставало терзать его, разрывая душу на части, и он внезапно выкрикнул с болью и чувством вины:

– Нет! Не может быть, чтобы они увидели через меня!

Тревер, застонав, выполз из своего убежища и бросился обратно к ущелью следом за ящерами. Может быть, успеет предупредить…

Когда он миновал развилку, то услышал доносившиеся из глубины каньона женский визг и хриплые крики ярости и отчаяния. Перескакивая через камни, падая, задыхаясь, он добежал до отверстия пещеры и замер от ужаса.

Черные крылья хлопали в узкой горловине между каменными стенами. Мелькали когти, хвосты били точно кнуты. Люди сопротивлялись, отталкивая и топча друг друга, и все – так под неумолимым натиском вынуждены были идти по каньону.

Чуть в стороне Тревер заметил Джун. Хьюго затолкал ее во впадину в стене и, загородив собой, с ожесточением размахивал обломком камня. Мгновение спустя страшные когти глубоко впились в его тело, и он упал.

Тревер бросился ему на помощь. Он не остановился, чтобы схватить камень, а просто навалился всем телом на ящера, вцепившегося в спину Хьюго. Дико бились крылья, а чешуйчатая шея сопротивлялась натиску его рук. Но физическая сила человека, помноженная на неистовую ярость, оказалась такова, что Тревер с хрустом свернул проклятой гадине позвонки…

Увы, было уже поздно. Джун расширившимися, безумными глазами смотрела на человека и ящера, лежавших вместе в пыли. Когда Тревер коснулся ее плеча, она слегка оттолкнула его – не из‑за того, что это был именно он, а потому, что не видела ничего, кроме Хьюго.

– Джун, ради Бога, он же умер! – Тревер пытался оттащить ее от безжизненного тела. – Надо уходить отсюда!

Черные твари гнали людей по каньону, но если бы удалось спрятаться за наваленными под утесом камнями, шанс на спасение мог стать вполне реальным.


Тревер потянул Джун за собой. Лицо девушки казалось совершенно застывшим, ясно было, что она в шоке и пока не способна осознать до конца, что произошло.

От крылатого вихря, гнавшего людей, отделились два ящера и вернулись назад. Тревер быстро закрыл собой Джун, молясь, чтобы ему в руки попалась еще одна тварь, прежде чем его собьют с ног. Черные тени метнулись вниз, падая прямо на Тревера, но в последний момент резко изменили траекторию полета.

Он ждал. Адские создания снова налетели, но не на него, а на Джун. Он успел заслонить ее, и опять ящеры воздержались от удара. Тревер начал кое‑что понимать, хотя и не находил этому объяснения.

«Кто бы ни отдал этот приказ – корины или Тот, Кто руководит хозяевами – насчет меня они, похоже, решили, что я заслуживаю какой‑то иной смерти», – подумал он, подхватил Джун на руки и опять побежал к камням.

Ящеры тут же напали на девушку. Кровь потекла из длинных царапин, оставленных когтями на ее гладких смуглых плечах.

Джун вскрикнула. Тревер снова попытался бежать, но проворная чешуйчатая тварь мертвой хваткой вцепилась в шею Джун.

– Вот ублюдки! – злобно прошептал Тревер. – Меня не велено трогать, так они девчонку на куски готовы разорвать, чтобы я стал посговорчивее!

Да, так оно и есть. Ему не донести Джун живой. Он должен идти туда, куда ему велят, или они прикончат ее, как Хьюго.

– Ладно! – в бессильной ярости закричал он кружащим над ним демонам. – Оставьте ее в покое! На этот раз вы сумели загнать меня в угол! Ваша взяла.

Он повернулся, прижимая Джун к себе, и медленно пошел вслед за рабами, которых гнали по каньону.

Их вели целый день вдоль ручья, вокруг базальтового утеса и по голой выжженной солнцем лаве. Некоторые люди, не в силах больше продолжать двигаться, падали и так и оставались лежать, несмотря на все усилия крылатых тварей заставить их идти дальше. Большую часть времени Тревер нес Джун на руках, что еще больше усугубляло его мучения. Каждый шаг превращался в пытку, и на какое‑то время он вообще переставал понимать, что делает и где находится, двигаясь вперед лишь по инерции.

Полубредовое состояние закончилось и ненависть ожила, когда он почувствовал, что Джун вырывают из его рук. Он пытался удержать ее – и тут увидел вокруг себя всадников. Корины оглядывали Тревера с любопытством и враждебностью. Их лица казались странно злыми и вообще нечеловеческими из‑за мерцающих во лбу камней.

– Пойдешь с нами в город, – коротко сказал один из них. – Женщина отправится с другими рабами.

Тревер непонимающе уставился на него:

– Зачем мне в город?

Корин поднял шипастый хлыст:

– Делай, как приказано! Садись! – Раб подвел к нему оседланное животное и держал в поводу, не глядя ни на Тревера, ни на коринов.

– Ладно, – сквозь зубы процедил Тревер, – черт с вами, поеду.

Корины сомкнулись вокруг него. Предводитель что‑то коротко прокричал, видимо, отдавая приказ, и они поскакали к далекому городу. Тревер был настолько измучен бесконечным переходом, что не заметил, как задремал, и очнулся, когда солнце уже село.

Черные тени легли на город и на долину, но на противоположной горной стене еще мерцал свет, бросавший отблески на темное небо, так что все, казалось, плыло в каком‑то странном измерении между ночью и днем, сном и явью. Тревер смотрел, закрывал глаза и вглядывался снова. С размерами было явно что‑то не так.

Он быстро взглянул на коринов, испытывая леденящее кровь ощущение, будто его собственное тело невероятным образом уменьшилось. Но Корины не изменились, по крайней мере, по сравнению с ним. Он снова повернулся к далеким строениям, стараясь представить в перспективе общую картину.

Не было ни постепенного перехода к предместьям, ни окруженных садами вилл, ни рядов коттеджей. Город поднялся, как утес, и возник торжественный, массивный, приземистый и безобразный. Квадратные дома стояли плотным строем, невысокие, в основном одноэтажные. Но Тревер чувствовал себя перед ними карликом, хотя никогда не испытывал такого перед земными небоскребами. Ощущение было странным и почему‑то пугающим.

Вокруг стояла тишина, не было света в черных амбразурах окон. Последний свет заходящего солнца просочился через высокие пики и скользнул по верхней части стен. Тревер вдруг понял, что здесь не так, и скрытый доселе страх взыграл в нем с полной силой. Дома, двери и ступени, высота окон – все было совершенно пропорционально… если люди, жившие тут когда‑то, были ростом в двадцать футов.

Он повернулся к коринам.

– Вы не строили этот город. Кто мог создать подобное и зачем?

Корин по имени Гелт рявкнул:

– Заткнись, раб!

Тревер посмотрел на него, на других коринов. Лица, манера, с какой они ехали по темнеющим пустым улицам, говорили, что они тоже испытывают страх, подобный тому, который терзал его собственную душу.

– Надменные полубоги, вы больше боитесь своего хозяина, чем рабы вас!

Гелт повернулся, как разящая змея. Но удара не последовало. Рука, поднявшая тяжелый хлыст, внезапно бессильно опустилась, словно остановленная чьим‑то приказом. Глаза корина пылали беспомощной злобой под мерцающим солнечным камнем. Тревер невольно рассмеялся:

– Оно желает видеть меня живым. Значит, я пока в безопасности и могу высказать вам все, что о вас думаю, а вы даже не имеете права заткнуть мне рот. Вы все еще каторжники, не так ли? Неудивительно, что вы ненавидите рабов.

Конечно, его окружали не те каторжники – солнечные камни не даруют долголетия. Корины воровали женщин из числа рабов, затем оставляя себе родившихся мальчиков.

Кавалькада двигалась мимо пустых домов, где окна были слишком огромными, чтобы через них смотрели человеческие глаза, а ступеньки – слишком высокими, чтобы по ним взбирались человеческие ноги.

Всадники выехали на большую площадь, в центре которой находилось низкое каменное здание, без окон, с единственной дверью, разительно напоминающее барак. Корины спешились и привязали своих животных перед этим неосвещенным входом.

– Слезай, – сказал Гелт.

Тревера втолкнули в дверь. Он спотыкался на продавленных плитах в полной темноте, а корины двигались уверенно, как кошки. Тревер понял, что они нередко бывали здесь, и буквально физически ощутил их ненависть к этому месту. Они не хотели идти сюда, но шли, подчиняясь приказу.

Впереди неожиданно возникла лестница. Ступени оказались страшно высокими, и спускаться по ним приходилось, приседая и вытягивая ноги. От стены шел поток горячего воздуха, но Тревера знобило. Сквозь тьму пробивался серо – желтый свет. Постепенно он стал ярче, и Тревер снова различал лица коринов.

Лестница закончилась низким коридором, таким длинным, что дальний его конец терялся в клубах пара. По обеим сторонам располагались ряды статуй, вырезанных из какого‑то материала, вроде алебастра. Человекоподобные нагие создания мужского и женского пола сидели торжественно в каменных креслах, сложив руки на коленях. Глаза из тускло – красноватого камня смотрели прямо перед собой; лица, спокойные и сосредоточенные, с глубокими морщинами вокруг рта и щек, были исполнены странной терпеливой грусти. Тревер обратил внимание на детали, редко встречающиеся у статуй: искалеченная рука или нога, деформированное лицо. И все они, похоже, были стариками, хотя Тревер не мог сказать, почему он так решил.

Из главного коридора отходили другие, и насколько они были длинны, Тревер был не в состоянии определить, но тоже видел там ряды сидящих статуй.

– Это катакомбы, – догадался он. – И это не статуи, а тела умерших.

Они дошли до конца длинного коридора, где стояло особняком каменное кресло, повернутое фасадом к мрачному громадному коридору. Алебастровая фигура тяжело сложила каменные руки на каменных коленях. Изваяние не отличалось от других ничем, кроме… Кроме своих живых глаз.

Корины чуть отступили. Все, кроме Гелта. Он остался стоять рядом с Тревером, склонив голову, угрюмо сжав рот. А Тревер пристально вглядывался в темные глаза – живые, чувствующие и полные глубокой, чуждой печали.

«Долгая жизнь и долгое умирание. Благословение и проклятие моего народа…»

Слова прозвучали прямо в мозгу Тревера. Он хотел повернуться и бежать, поскольку вспомнил мучительный миг в каньоне, но тут же обнаружил, что та самая сила скользящей тенью мягко и крадучись уже вошла в него, и бежать было запрещено.

– В этом радиусе действия я не нуждаюсь в солнечных камнях, – сказал беззвучный голос внутри Тревера. – Когда‑то я в них вообще не нуждался. Но теперь я стар.

Тревер смотрел на каменное существо, наблюдавшее за ним, и думал о Джун, о мертвом Хьюго, лежавшем в пыли, и ожесточение вновь вспыхнуло в нем.

– Ты ненавидишь меня так же сильно, как и боишься, маленький человек? Ты хотел бы уничтожить меня? – мягкий смех раздался в мозгу Тревера. – Я наблюдал за многими поколениями людей, они умирают так быстро. И я все еще здесь, как был задолго до их появления.

– Ну, это не навечно, – огрызнулся Тревер. – Такие, как ты, умерли… И ты тоже отправишься вслед за своими сородичами.

– Да. Но это медленное умирание, маленький человек. Химия твоего тела, как у растений и животных, основана на углероде. И вы быстро растете, быстро увядаете. А мы – другие. Мы как горы, и клетки нашего тела состоят из силикона, как и у них. Наша плоть растет медленно, как горы, и твердеет с возрастом. И мы должны так же долго, очень долго ждать смерти.

– Я последний, – продолжал голос. – Было время, когда я мысленно мог общаться с друзьями, но все они ушли раньше меня, очень давно.

Перед мысленным взором Тревера возникло страшное видение Меркурия в каком‑то неисчислимо далеком будущем: застывший мир затягивается сгоревшим солнцем, унося с собой бесконечные ряды алебастровых фигур в каменных креслах.

Он силился вернуться к реальности, цепляясь за свою ненависть, как пловец за доску, и голос его хрипел жаром и горечью в крике:

– Да, я уничтожил бы тебя, если бы мог! Чего ты еще ждешь после того, что сделал?

– Нет, маленький человек, ты не уничтожишь меня. Ты будешь помогать мне.

Тревер изумился:

– Помогать тебе? Интересно, как, если ты меня прикончишь?

– Убийства не будет. Только живым ты можешь мне служить. Поэтому я пощадил тебя.

– Служить тебе – как эти?

Он повернулся, чтобы указать на коринов, которые протягивали к нему руки. Как, наверное, дико выглядит все это в глазах каменного наблюдателя!

Повелительная команда ударила в мозг, и черное забвение обрушилось на него, подобно удару гигантского кулака.


Тьма. Он затерялся в ней и уже не был самим собой. Он летел сквозь мрак, нащупывая и окликая нечто исчезнувшее. И голос отвечал ему, голос, которого он не хотел слышать…

Тьма. Сны. Заря. Он стоит на одной из улиц города и наблюдает, как свет становится ярким и безжалостным, загорается на верхушках стен и медленно ползет вниз, загоняя тяжелые тени в открытые окна и двери. Здания уже не выглядят такими большими. Он проходит между ними, легко поднимается по ступеням, к выступам окон – не выше его головы. Он знает эти дома, и он смотрит на каждый, проходя мимо, называет его и вспоминает давнее, очень давнее…

Ящеры спускаются к нему, и он похлопывает их по склоненным шеям. Твари тихо шипят от удовольствия, но их пустой мозг не наполнен ничем, кроме смутных ощущений.

Он не мог больше выносить город; но его время еще не настало, тогда он спустился в катакомбы и занял свое место рядом с теми, кто ждал и еще мог говорить с ним мысленно, так что здесь он не был одинок.

Годы проходили, не оставляя следа в неизменном мраке погребального коридора. Возраст уже приковал и его к месту, так что он уже не мог встать и снова выйти в город, где он когда‑то был молодым, моложе всех… Шеннеч – так его звали, Последний.

И он ждал в одиночестве. Только тот, кто родственник горам, мог вынести это ожидание в месте погребения.

Затем, в грохоте и пламени, в долине появилась новая жизнь. Человеческая жизнь… Слабая, хрупкая, восприимчивая жизнь, разумная, незащищенная, обладающая жестокими и смущающими страстями. Очень осторожно, без спешки, мозг Шеннеча дотянулся до пришельцев – чужаков и вобрал их в себя.

Некоторые люди были более жестоки, чем другие. Шеннеч видел их эмоции как алые рисунки на темном фоне своего мозга. «Я возьму этих, – подумал Шеннеч. – Рисунок их мозга примитивный, но крепкий, и мне интересно».

На корабле был хирург, но он умер. Впрочем, для того, что было сделано, хирург не понадобился. Когда Шеннеч закончил рассказывать о солнечном камне выбранным им людям, они с восторгом согласились на то, что обещало власть. Неуклюжие руки каторжников с удивительной ловкостью управлялись с инструментами покойного хирурга, производя круглые вырезы и аккуратно углубляя камни в кости.

Кто тот человек, который лежит здесь спокойно под ножом? По его лицу бежит кровь… Кто те, что склонились над ним, со странными камнями между бровей? Я знаю их… Тревер закричал. Кто‑то хлестнул его по лицу, намеренно, жестоко. Он снова закричал, стал отбиваться, все еще ослепленный видением и темным туманом. Голос, которого он так боялся, ласково заговорил с ним:

– Все прошло, Тревер. Все сделано.

Рука снова хлестнула его, и грубый человеческий голос хрипло сказал:

– Очнись! Очнись, черт тебя побери! Тревер открыл глаза. Он стоял в громадной комнате, пригнувшись в позе бойца. Гелт наблюдал за ним.

– Привет, землянин. Ну, каково чувствовать себя хозяином?

Тревер с удивлением воззрился на него. Яркий поток света падал через высокие окна и освещал солнечный камень между хмурыми бровями корина. Взгляд Тревера сосредоточился на этой блестящей точке.

– Ну да, – подтвердил Гелт, – это правда. Его губы не двигались, в комнате стояла полная тишина.

– Камни наделяют нас некоторыми способностями, – продолжал Гелт так же беззвучно, – конечно, не такими, как у Него, но мы можем управлять ящерами и обмениваться мыслями между собой, если расстояние не слишком велико. Естественно, наш мозг открыт Ему в любое время, когда Он пожелает.

«Шеннеч! Если этого не было, откуда я знаю это имя? И этот сон, этот бесконечный кошмар в катакомбах…»

Гелт вздрогнул.

– Мы не употребляем это имя. Он не любит. – Брови корина сурово сдвинулись. – В чем дело, землянин? Что ты такой бледный?

Он резко схватил Тревера за плечо и повернул лицом к громадному диску из полированного блестящего металла, вставленному в стену. Зеркало для гигантов, где отражалась вся эта огромная комната и кажущиеся крошечными фигурки людей.

– Иди, – Гелт подталкивал Тревера вперед. – Иди, полюбуйся.

Тревер стряхнул с себя руки Гелта и подошел к зеркалу. Он положил руки на холодную гладкую поверхность и вгляделся.

Да, это было правдой. На лбу мерцал солнечный камень. И это лицо, знакомое, обычное, не такое уж безобразное, стало теперь каким‑то чудовищным, неестественным – маской со злобным третьим глазом.

Он попятился, его руки слепо и медленно потянулись к камню, рот скривился, как у ребенка, и две слезы скатились по щекам. Внезапно им овладела злоба. Тревер вонзил ногти в лоб и царапал камень, не думая о том, что может умереть, если вырвет его.

Гелт спокойно наблюдал за происходящим. Губы его улыбались, но глаза были полны ненависти.

Тревер застонал и еще глубже вонзил ногти, и Шеннеч позволил ему это делать, пока страшная боль едва не разломила пополам его голову. Тогда Шеннеч послал мощный импульс своего мозга, и Тревер почувствовал эту холодную силу, которая прокатилась по нему, как лавина. Он старался достойнее встретить ее, но она сломала его защиту, разрушила, превратила в ничто и вошла в обессиленную цитадель мозга. В этой пошатнувшейся темной крепости все, что было собственностью Тревера, корчилось и цеплялось за оружие ярости, за смутное воспоминание о том, как в узком каньоне это оружие помогло ему отогнать врага и вырваться на свободу. А затем какой‑то животный инстинкт, находившийся глубоко под уровнем человеческого сознания, посоветовал ему не спешить и ждать, пока то немногое, чем он располагает, пройдет нетронутым и, быть может, незамеченным для захватчиков.

Тревер вяло опустил руки, и мозг его расслабился. Холодная черная волна силы остановилась, а затем откатилась назад. Шеннеч сказал:

– Твой мозг крепче, чем у этих… Ты помнишь, что однажды противостоял мне. Тогда контакт был несовершенным. Теперь – другое дело. Не забывай этого, Тревер.

Тревер глубоко вздохнул и прошептал:

– Чего ты от меня хочешь?

– Пойди и посмотри корабль. Твой мозг сказал мне, что ты разбираешься в таких вещах. Посмотри, сможет ли корабль взлететь снова.

Этот приказ поверг Тревера в полнейшее изумление: – Корабль? Но зачем…

Шеннеч не привык, чтобы ему задавали вопросы и интересовались мотивами тех или иных его распоряжений, но терпеливо пояснил:

– Я еще проживу некоторое время. Несколько ваших коротких поколений. Хватит с меня этой долины и катакомб. Я хочу оставить их.

Тревер понимал это, поскольку в том кошмарном сне он заглянул в мозг Шеннеча. На мгновение острая жалость к этому пойманному в ловушку существу, одинокому, единственному во всей вселенной сжала его сердце.

– А что ты будешь делать в другом поселении людей?

– Кто знает? У меня осталось только одно любопытство.

– Ты возьмешь с собой коринов и ящеров?

– Некоторых. Это мои глаза и уши, мои руки и ноги. Тебе это не нравится?

– Какое это имеет значение? – Тревер пожал плечами. – Надо взглянуть на корабль.

– Пойдем, – сказал Гелт, забирая охапку факелов, – я покажу тебе дорогу.

Они шли между огромными кварталами пустых домов из сновидения Тревера. Гелт повел его в другой конец города, в ту часть долины, где он ни разу не был. А затем его мозг вернулся к тому, чего не смог выбить из его сознания даже шок пробуждения.

Джун.

Его вдруг охватила паника. Сколько времени прошло с тех пор, как в катакомбах на него упала тьма? Ему представилась мертвая Джун, разорванная мерзкими тварями, как и Хьюго, и он резко повернулся к Гелту, владельцу этих двоих, но Шеннеч заговорил с ним тем же молчаливым способом, к которому Тревер уже начал привыкать.

– Женщина в безопасности. Смотри сам, – мозг Тревера был направлен в русло, совершенно новое для него. Он почувствовал странный легкий толчок и вдруг взглянул из какой‑то точки в небе вниз, в загон с многочисленными крошечными фигурками. Те глаза, какими Тревер пользовался сейчас, хоть и были зоркими, как у орла, но не различали цвета – только черное и белое и их оттенки. В одной из фигур он узнал Джун. Он хотел подойти поближе, как можно ближе, и точка, откуда он смотрел, начала снижаться плавными кругами. Джун смотрела вверх. Тревер увидел прошедшую по ней тень широких крыльев и понял, что видит глазами ящера. Он потянул тварь вверх, чтобы не пугать.

– Я хочу, чтобы эта женщина была моей, – сказал он Шеннечу.

– Она принадлежит Гелту. Я в это не вмешиваюсь.

Гелт пожал плечами.

– Бери, не жалко. Но держи ее на цепи – она теперь слишком опасна.


Корабль находился недалеко от города. Он лежал на боку рядом с низким отрогом каменного барьера; некоторые из основных плоскостей прогнулись, но снаружи повреждения не выглядели непоправимыми. Прочный металл внешней оболочки неплохо продержался три столетия в меркурианском климате. Он проржавел, и там.

где были пробоины, внутреннюю оболочку проела коррозия, но все же корпус сохранил сходство с кораблем.

И триста лет назад его можно было заставить летать снова, но те, кто был в состоянии сделать это и страстно желал спасти корабль, умерли, а каторжники по понятным причинам хотели остаться здесь.

– Будет он летать? – нетерпеливо спросил Шеннеч.

– Пока не знаю, – ответил Тревер.

Гелт зажег факел и протянул его Треверу:

– Возьми и остальные. Там темно. Тревер влез внутрь через зияющий люк и с большой осторожностью ступил на наклонную, рыжую от ржавчины палубу. Внутри корабль был сильно разрушен. Все, что могло пригодиться колонистам на новом месте, было взято, остались только голые каюты с облупившейся эмалью на стенах и кучами мусора. В отделении перед воздушным шлюзом Тревер нашел множество скафандров. Материал сгнил, но некоторые шлемы были еще исправны, уцелело также несколько кислородных баллонов.

Шеннеч в нетерпении понукал Тревера:

– Займись главным, не трать время на ерунду!

Рубка была не тронута, хотя многослойный глассит в больших экранах покрывали паутинообразные трещины. Тревер осмотрел пульт управления. Несколько приборов ему были неизвестны, хотя теоретически он представлял себе принцип их действия.

– Лететь недалеко, Тревер. Только через горы. Я знаю из твоих мыслеобразов и благодаря проникновению в мозг тех, кто умер уже после посадки, что за горами лежит мертвая каменная равнина, более сотни миль по вашему счету, потом гребень, а за ним плодородная долина – там живут земляне. Только часть ее плодородна, и там рудники, основательно выработанные колонистами. Но некоторые корабли еще совершают там посадку, и остался кое‑кто из людей. Неплохо. Начинать на относительно небольшом пространстве…

– Что начинать?

– Ты не поймешь. Сотни лет я точно знал, что буду делать.

Тревер отправился дальше изучать приборы. Электропроводка, защищенная слоями непроницаемой пластиковой изоляции и трубами, сохранилась в отличном состоянии. Гласситовый кожух генератора внизу был разбит, но не окончательно. Имелись запасные батареи. Изрядно проржавевшие, конечно, но если с ними поработать, они некоторое время продержатся.

– Полетит он?

– Я же сказал, что пока не знаю. Тут куча работы.

– Для этого есть рабы.

– Да, но без горючего все бесполезно.

– Посмотри, есть ли оно.

Очертания того, что было спрятано в недоступном месте мозга, стали теперь проясняться. Он не хотел вытаскивать их на свет, где Шеннеч их тоже увидит, и поэтому думал о генераторах, батареях и о монтаже.

Он полз в темных потрохах мертвого корабля, пробираясь к хвостовой части. В нижних трюмах, больше всего пострадавших при падении, было множество шахтного оборудования и сельскохозяйственных машин. Все это, непоправимо искореженное, тем не менее выглядело внушительно – ржавые лезвия и зубья странной неуклюжей формы. Они наводили на мысль об оружии, и Тревер продолжил развивать эту мысль, украсив ее образами людей, падающих под крутящиеся катки. Шеннеч уловил это:

– Оружие?

– Можно использовать как таковое. Но металл следует очистить.

Он обнаружил бункеры с горючим, и в некоторых из них, судя по показателям шкал, кое‑что осталось. Немного, но может хватить…

В сердце Тревера зашевелилось возбуждение, слишком большое, чтобы его можно было спрятать в тайный уголок мозга. Он и не пытался скрывать свои чувства, выпустив их на свободу, и Шеннеч тут же отреагировал:

– Ты доволен. Корабль полетит, и ты полагаешь, что в другой долине среди своих ты найдешь средство уничтожить меня. Возможно, но мы еще посмотрим.

Тревер улыбнулся. Мысли, как и слова, тоже могут быть лживыми. А Шеннеч, что ни говори, был всего лишь человеком.

– Мне нужна помощь. Вся, какую ты можешь мне предоставить.

– Будет.

– Потребуется время. Не торопи и не отвлекай меня. Не забывай, что я не меньше тебя хочу перебраться через горы.

Шеннеч засмеялся.

Тревер занялся генератором. Он чувствовал, что Шеннечу сейчас не до него: он занят тем, что сгоняет коринов и рабов. Однако Тревер продолжал оставаться начеку. Открытая область его мозга была занята мыслями о мщении. Постепенно настойчивая борьба с частично поломанными механизмами отогнала все посторонние размышления в сторону. Прошли день, ночь и половина второго дня, прежде чем один скрипучий генератор заработал в четверть своей нормальной мощности, а батареи были заменены лучшими из запасных.

Тревер вышел из освещенной факелами темноты в рубку, моргая на свету, как крот, и увидел сидевшего там Гелта.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю