Текст книги "Последний владыка"

Автор книги: Анна Варенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

ПРИЛОЖЕНИЯ
К РОМАНУ «ПОСЛЕДНИЙ ВЛАДЫКА»

Никому не известный еще в позапрошлом, девятнадцатом столетии жанр фэнтези за последний век энергично завоевал себе жизненное пространство в мировой литературе, и десятки поселившихся в этой нише авторов сегодня считаются классиками наряду с мастерами других, традиционных направлений фантастики. Более того, в океане фэнтези образовалось несколько крупных течений: героическое, мифологическое, мистическое, модернистское (оно же «new wave» – «новая волна»), сайенс – фэнтези и пр. Русскоязычному читателю хорошо известны громкие имена корифеев этого поприща: Толкин, Говард, Желязны, Фостер, Лейбер, Герберт. Другие авторы, такие, как Кэбелл и Пратт, более знамениты за рубежом, но их творчество тоже заслуживает внимания, особенно внимания тех, кто любит книги о приключениях сказочных героев и, более того, собирается пополнить мировую сокровищницу фэнтези плодами своего труда.

Но здесь есть проблема, заключающаяся в том, что у отечественной ветви этого литературного течения тьма недостатков, которые давно изжиты в старых «фантастических державах»: Америке и Англии. Объяснить это (но только объяснить; оправдывать почему‑то не хочется) можно, в частности, широко распространившимся заблуждением, будто фэнтези – «легкая мишень», жвачка для вечных недорослей, досыта не начитавшихся в младенчестве сказок про Ивана – царевича и Змея Горыныча. Вот и несут очарованные Толкином и Говардом мечтатели в издательства пухлые рукописи с дурацкими похождениями картонных гоблинов и варваров, дескать, других напечатали, а мы чем хуже? Самое досадное, что и рынок еще не устал подыгрывать так называемым «мегабайтщикам», в считанные годы зашлаковавшим его полчищами толстенных «Конанов» и эпигонов этого злосчастного персонажа.

Как ни боится автор этих строк выдавать желаемое за действительное, он все же рискнет утверждать, что в последнее время намечается спад читательского интереса к заведомой макулатуре, и ее не спасают даже обложки с одутловатыми викингами в рогатых шлемах и костлявыми магами с «кристаллами Силы». Потихоньку растет спрос на произведения авторов, обладающих не только умом и талантом, но и крепким стилистическим арсеналом, который вряд ли можно накопить, не изучая наследия ведущих творцов фэнтези.

Лин Картер

Создатели миров,
или несколько советов
начинающим авторам фэнтези

Часть 1

«Пу Ба: Это всего – навсего подкрепляющая подробность, придуманная для придания художественной правдоподобности в остальном бесцветной и неубедительной подробности».

Сэр Уильям С. Джильберт «Микадо».

Если немного подумать, то нетрудно догадаться, что авторы фэнтези сталкиваются с разнообразными техническими трудностями, о каких редко приходится беспокоиться писателям, работающим в большинстве иных жанров. Самая большая и самая серьезная из этих трудностей – создание на бумаге воображаемого мира. Проблема эта сложна и связана со многими факторами.

В первую очередь такая проблема возникает в фэнтези, хотя и в научной фантастике могут появиться и часто появляются схожие затруднения. Но автор современного шпионского или приключенческого романа хоть и должен беспокоиться о собственных технических проблемах, однако в этом отношении ему легче, чем авторам фэнтези.

То есть если Ян Флеминг желает, скажем, переправить своего героя куда‑либо, то может заставить его снять трубку, вызвать такси, поехать в аэропорт и улететь в Лиссабон на борту реактивного лайнера. Фактически он может добиться такого перемещения героя, употребив столько же слов, сколько ушло на это описание у меня. Он может это сделать, потому что и он, и его читатель живут в одном мире. Флемингу незачем давать определения любым вышеназванным понятиям, так как его читатель уже знаком с ними. Если его книга не попадает по воле случая в руки австралийского аборигена или ведущего изолированную жизнь эскимоса, то автор шпионских романов, естественно, подразумевает, что его читатель пользовался телефоном, ездил в такси и если даже не летал на реактивном лайнере, то хотя бы знаком с ним по телепередачам. Пусть сам читатель не бывал в Лиссабоне, можно рассчитывать, что любой грамотный человек довольно неплохо представляет себе, где находится этот город и каков он.

А теперь предположим, что писатель не Ян Флеминг, а Лорд Дансени, и пишет он не шпионский триллер, а фэнтези для взрослых, такую, как «Крепость, неприступная для всех, кроме Сакнота». В этой повести юный герой Леофрик убивает дракона Тарагавверуга с целью приобрести заговоренный меч Сакнот для уничтожения злого волшебника Газнака. Из всего этого совершенно очевидно, что автор фэнтези должен разрешать проблему, совершенно не волнующую автора триллеров: ему нужно создать свой мир.

Он вынужден делать это, так как не в состоянии рассчитывать на то, что читатель с легкостью узнает, о чем он говорит. Ведь если его читатель не крайне бывалый человек, побывавший там, где нас нет, то он вряд ли когда‑нибудь видел дракона даже в самом экзотическом зоопарке или встречался со злым волшебником. Да и заговоренные мечи вроде Сакнота не выставлены на всеобщее обозрение даже в самых просвещенных музеях этого мира [1].

Все это – дракона, меч, волшебника – нужно подать так, чтобы читатель хотя бы на миг поверил в их реальность. Это куда сложней и трудней, чем кажется на первый взгляд. В первую очередь писатель просит своего читателя принять всерьез много явных нелепостей – поверить в драконов, к примеру. Во – вторых, он просит читателя переживать за своего героя, действительно волноваться, убьет ли Леофрик чудовище или погибнет сам.

Ну, вторую из этих проблем должны разрешать все беллетристы любого жанра – в меру своих способностей. Не стоит говорить, будто читатель знает, что Леофрик – вымышленный молодой человек и существует лишь на бумаге. Читатель знает то же самое и о Сомсе Форсайте, и об Айвенго, да и про Джеймса Бонда. Заставить читателя сопереживать удачам и неудачам своих персонажей – главная задача всех беллетристов. Нас же здесь заботит первая часть проблемы – убедить читателя поверить в драконов хотя бы на протяжении чтения повести. И каждый автор должен обратиться к своему читателю фэнтези в духе знаменитой фразы Кольриджа, прося временно забыть о недоверии [2]. Фраза эта здесь вполне уместна, хотя, чеканя ее, Кольридж говорил о стихах (конкретно о сверхъестественном элементе в своих поэмах) и о том, как можно заставить читателя поверить в то, о чем он пишет.

Есть в этой проблеме и фаза покрупнее, а именно: мир, в котором разворачивается действо повести, – проблема самой вымышленной среды. Короче говоря, писатель должен не только убедить читателя временно поверить в драконов, заговоренные мечи и злых волшебников, он должен убедительно нарисовать ту картину мира, страны или века, куда естественно вписывается все вышеперечисленное. Почему «мира»? Потому что обстановка бывает – или должна быть – больше отдельной сцены. Леофрик может убивать дракона в мрачном лесу – вроде, скажем, лесов Баварии. Но будет очень затруднительно вписать такую сцену в современную Баварию, поскольку та, при всех ее мрачных лесистых горах, всего лишь штрих в большом контексте этой планеты в этом же веке. Не очень‑то далеко от этих лесов есть шоссе с двенадцатирядным движением, телевизоры и кондиционеры. Драконы и двенадцатиполосное шоссе – вещи взаимоисключающие. Трудно поверить, что они могут сосуществовать рядом. Но древняя Бавария… Вот это другое дело. Прирейнские леса мифической эпохи Зигфрида, Балмунга и Фадонира – это куда более убедительный контекст. Но лучше всего подойдет тот мир, который на самом деле использовал Лорд Дансени.

А использовал он воображаемый мир, выдуманный им самим.

Но зачем нужен выдуманный мир, если вполне доступна среда скандинавских саг и немецкой «Песни о нибелунгах»? Причина попросту в том, что эта среда больше всего подходит для пересказа эпоса о Зигфриде и куда менее – для событий новой и оригинальной повести. Писатели используют тот или иной мир легенд и эпоса обычно лишь для переложения оригинала. Например, Дэвид Чейни воссоздал микенский мир Тесея и Минотавра в своем романе «Сын Миноса» (1930); Евангелина Уолтон воскресила мир уэльской мифологии для своего романа «Девственница и свинья» (1936); Роберт Грейвс воссоздал мир Геракла из древнегреческой мифологии для романа «Геракл, мой приятель» (1945); Рут Кольер Шарп – страну Лионессу из артуровских легенд для Аюмана «Тристрам Лионесский» (1949); Мартин Боровский – Камелот Ланселота и Гвиневеры для пересказа их историй в романе «Рыцарь королевы» (1955); Эрнст Шнабель – мир Дедала и Икара для своей версии их истории в романе «История Икара» (1958); Розмэри Сатклифф – мир Кухулинна из ирландских мифов для их пересказа в романе «Гончий пес Ольстера» (1963); Фрэнк С. Слотер – мир царицы Дидоны из «Энеиды» для пересказа ее истории в романе «Пурпурный поиск» (1965); Мэри Стюарт – век мага Мерлина и Утера Пендрагона для своей трилогии «Жизнь Мерлина»; Пол Андерсон воссоздал героический век датских легенд для «Саги о Хрольве Тростинке» (1972) и так далее.

Заимствование для обстановки нового и оригинального произведения из уже утвердившегося мира мифов или героических легенд вовлекает автора в исторические и литературные изыскания, способные резко его ограничить и повлиять на его замысел, так как его повести нельзя будет нарушать ни одно из строгих правил картины мира, нарисованной в использованном автором оригинале. А раз так, то писатели от Уильяма Морриса до Джой Чант, в общем, предпочитали выдумать свой собственный мир, проектируя его конфигурацию так, как подходило для их собственных конкретных надобностей и целей. На самом‑то деле так делать куда легче, при этом избегаешь исторических и географических ошибок, а также досадных анахронизмов – главного бича исторического романиста.

Авторы фэнтези располагают громадной свободой выбора обстановки и места действия, несравненно большей, чем у поставщиков сочинений любых иных видов. В общем, эти места действия можно разделить на четыре разных типа. Первый – действие происходит в нашем мире, но в отдаленном прошлом до начала истории. Такие примеры можно видеть в «Ультима Туле» Авраама Дэвидсона, в «Атлантиде» Джейн Гаскелл, в «Хайборийском мире» Роберта Говарда, в «Средиземье» Толкина, также в моих собственных шести романах о приключениях Тонгора Могучего, происходящих на погибшем континенте Лемурия.

Потом есть произведения, где события разворачиваются на нашей родной планете, но в немыслимо отдаленном будущем, – таковы рассказы Кларка Эштона Смита о будущем континенте Зотик, или роман Уильяма Хоука Ходжесона «Ночная земля», или «Книга Пта» А. Э. Ван Вогта, или чудесные рассказы Джека Вэнса об «Умирающей земле», или мой роман «Великан конца света», где дело происходит на сверхконтиненте Гондвана.

Другие писатели предпочитают рассказывать о приключениях в мире, по существу малоотличном от нашего и очень близком к нему в пространственно – временном отношении, но отделенном от него каким‑то иным измерением. В эту группу попадают романы Эндрю Нортон о «Колдовском мире», повести Джона Джейкса о варваре Брэке, сага Фрица Лейбера о Фафхрде и Сером Мышелове, живущих в мире под названием «Невон», «Башня гоблинов» Спрэга де Кампа, а также ее продолжения и мои рассказы о Симране – мире грез.

Последняя категория включает те произведения фэнтези, где действие определенно происходит на другой планете. Здесь заслуживают упоминания Барсум – Эдгара Раиса Берроуза, Ксиккарф – Кларка Эштона Смита, Меркурий – Эддисона и Торманс – Линдсея. Я также мог бы включить в этот список и вымышленную планету Зарканду, где разворачивается действие моего романа героической фэнтези «Затерянный во времени мир».

Однако эти четыре группы не охватывают всех доступных автору фэнтези мест действия. Существуют интересные аномалии, произведения, не вписывающиеся полностью ни в одну из перечисленных мной категорий. Например, действие романа Остина Теппана Райта «Островитянин» происходит в нашем мире и в наше время, но на вымышленном континенте; действие романа Джона Майерса происходит «где‑то на Земле в наше время»; приключения Дансени – «на краю света» (что бы это ни значило!), а Кларк Эштон Смит в некоторых рассказах вроде «Мерзости Йондо», «Явления Смерти» сообщает о месте действия весьма туманно. И, конечно же, жанр «затерянной расы» не попадает ни под одну из этих четырех категорий. Не говоря уж о сочинениях Кэбелла, часто забредающих в Рай, Ад, Асгард и еще куда‑то.

Теперь понятно, что я имею в виду под «своеобразной обстановкой места действия»?

Рассмотрим другой вопрос: из чего, собственно, состоит выдуманный мир?

В первую очередь он имеет систему вымышленной географии. И здесь начинающего автора фэнтези подстерегает первая крупная опасность.

Даже выдумывая свой собственный мир, вы на самом деле не вольны давать своему воображению воспарять куда заблагорассудится. Несмотря на предыдущее замечание об авторской свободе создания обстановки и места действия, эту свободу необходимо держать в разумной узде, так как вы не вольны рисовать мир просто так, как вздумается. География – не просто дело случая: природные особенности местности находятся там, где они есть по вполне определенным причинам. Будущему автору воображаемых миров не мешает немного подумать, перед тем как чертить свою карту.

Нельзя, знаете ли, намалевать пышный влажный тропический лес посреди обжигающих песков знойной пустыни, полезно познакомиться с климатологией для понимания взаимодействия сил, создающих пустыни и тропические леса, джунгли и степи и так далее. И нельзя втыкать куда попало на карте горы; у гор есть веские причины быть там, где они есть, и автору фэнтези следовало бы кое‑что об этом знать. Процитированные в эпиграфе бессмертные слова Пу Ба о художественном правдоподобии связаны именно с этим, так же как и фраза Кольриджа о готовности забыть про недоверие. Автор фэнтези должен делать все возможное, дабы убедить читателя, что выдуманный им мир реален. Беглое понимание климатических причин происхождения пустынь и геологических причин происхождения гор делает выдуманный мир убедительнее. Такой мир легче представить, легче принять за реальный. Автору фэнтези следует отнестись к конструированию своего мира всерьез, чтобы заставить читателя принять его сочинение и его мир, чтобы его мир стоил затраченного времени и усилий.

Большинство авторов фэнтези согласятся, что, составляя план произведения, неплохо и нарисовать карту вымышленного мира, даже если она и не будет опубликована в приложениях к роману. Такой поступок диктуется просто здравым смыслом, хорошей рабочей привычкой профессионала; иначе можно в девятой главе отправить героев в путь на юг к городу Кзи Траксио, когда во второй главе четко указано, что город находится на севере. Писатели забывчивы и рассеянны, как и простые смертные, и предосторожность, вроде потери нескольких минут на набросок карты, поможет предотвратить такие ошибки и несоответствия (на которые обязательно с радостью накинутся критики – читатели, которые замечают все и вся; а потом они сядут писать язвительные письма бедному автору). Вдобавок можно обойти все порекомендованные мной географические изыскания, купив хороший атлас и попросту взяв за руководство какой‑нибудь уголок Европы или неизвестной американским читателям страны, например, России. В этом случае леса у вас будут редеть, переходя в степи, или густеть, переходя в непроходимые болота, или подниматься в предгорья и горы, засыхать в пустынных краях в полном соответствии с действительностью. К тому же это сэкономит уйму времени.

Изобретая свою географию, автор фэнтези должен помнить несколько важных деталей. Одна из них заключается в том, что точно так же, как есть причины для гор находиться там, где они есть, так и города выросли не просто так. Большинство крупных городов мира появились в том или ином месте из‑за торговли. И большинство важных городов древности основывались в местностях, имевших легкий доступ к морю, и морская торговля была главным фактором их процветания или упадка. Конечно, некоторые города находятся не на самом побережье, но часто строятся на реках, ведущих к морю, – Рим на Тибре, Лондон на Темзе, Париж на Сене, Фивы на Ниле и так далее. Многие другие города хоть и построены у рек, находятся дальше в глубь материка; но города, построенные поблизости от устьев крупных речных систем, могут контролировать большие области, взимая пошлины с торговли, и часто становятся великими, в том числе и по этой причине. Не случайно самые великие из самых древних городов мира стали великими благодаря своему местонахождению. Например, Халдейский Ур был построен в самом начале Персидского залива, в устье речной системы Тигра и Евфрата. На Тигре и Евфрате построили и много других городов, но выше по течению. Однако богатым и могучим стал именно Ур, в. то время как немногие из городов выше по течению остались в нашей памяти лишь в виде названий. Еще один пример того же: знаменитый морской порт Басра. Он упоминается в «Тысяче и одной ночи» почти так же часто, как Багдад. А те из городов в глубине материка, которые не построены на реках, – такие, как, к примеру, Самарканд, – вероятно, стали сильными и процветающими, потому что их построили на перекрестках главных сухопутных торговых путей.

Следовательно, автор фэнтези должен остерегаться разбрасывать города по всей карте, повинуясь одной лишь прихоти. Даже при создании волшебного мира должна присутствовать толика разума.

Кроме создания мира, состоящего из океанов, островов, рек, долин, гор, лесов, пустынь, озер, городов и тому подобного, автор фэнтези выходит за пределы географического вымысла в сферу политики, так как большинство миров фэнтези разделено на страны. Не мешает немного знать об исторических силах, определяющих рост отдельных стран, – например, знать, как повлиял упадок и развал мировой империи Древнего Рима на подъем разных стран Европы, так как многие из старых политических разделений Европы были первоначально провинциями Римской империи. В Европе (между крахом Древнего Рима и подъемом Франции, Англии, Германии и Испании) получилось так, что полуцивилизованные племена и кланы, не долго находившиеся под пятой Рима, стали вдруг сами себе хозяевами, когда легионы один за другим отошли назад, в Италию. Действительное число римлян в любой провинции Галлии до краха империи было, в общем‑то, удивительно невелико; немногочисленные администраторы управляли делами, надзирая за большим числом туземных чиновников. Вероятно, казалось вполне естественным, что эти административные системы продолжали действовать и после вывода легионов, а так как римская система управления провинциями работала лучше голой дикости или варварства, то ранние франко – готские государства постарались по мере сил сохранить ее. А поскольку франко – готским чиновникам и бюрократам приходилось учить латынь, то складывающиеся страны, названные нами теперь Францией, Германией, Испанией, Англией и так далее, употребляли этот язык. Сегодня французский, испанский и итальянский называются «романскими языками», так как находятся в родстве друг с другом и все произошли из видоизменившейся латыни.

При создании мира фэнтези автору следует знать о нем больше, чем говорится в произведении. А конкретно – ему следует кое‑что знать о древней истории разных своих королевств и империй. Страны обретают ощущение собственной неповторимости не без причины. Некоторые страны выросли из племенных и клановых организаций, другие возникли в результате успешного вторжения извне (как нынешняя Англия – результат воздействия культуры нормандской аристократии, навязанной англосаксонскому крестьянству именно благодаря такому вторжению). Я не говорю, что в роман следует вписывать подробную сводку минувших исторических событий, но автору невредно иметь некоторое, пусть даже смутное представление о том, как вообще возникли выдуманные им королевства и империй. Это делает выдуманный мир более связным, логичным, самосогласующимся и достоверным.

Автору фэнтези также неплохо знать кое‑что о том, как организовывались и управлялись реально исторические страны. Не всюду государственная структура была столь проста, как можно подумать: с королем наверху, кучкой могущественных герцогов и баронов посредине и фермерами, ремесленниками и крестьянами внизу. Это чересчур упрощенный взгляд на вещи. Вспомните историю Жанны д'Арк: дофин, к которому явилась Жанна, был истинным и законным прирожденным королем Франции, но он был беден и совершенно бессилен по сравнению с некоторыми своими герцогами вроде Бургундского. В Англии сильная центральная монархия утвердилась довольно рано, но большую часть французской истории монарх не обладал реальной властью. Какой‑нибудь король Франции всегда сидел на троне, по крайней мере номинально, но страна пребывала в расколотом состоянии, поделенная между крупнейшими землевладельцами, герцогами, и некоторые из них были куда богаче и могущественней любого короля со времен Карла Великого. Потребовался довольно продолжительный отрезок времени, прежде чем монархическая власть стала твердо централизованной.

Не мешает хоть малость знать о действительной организации таких королевств – о том, как именно они управлялись. Не мешает также знать, например, разницу между королевством и империей, так как империя на самом‑то деле нечто совершенно иное, чем королевство. Империя – это коалиция независимых государств или племен, сведенных тем или иным способом под власть единого центрального правления. Великобритания стала Британской империей, только приобретя сюзеренитет над множеством государств и княжеств Индии. Германия стала Германской империей, только когда свела под власть единого сюзерена все составлявшие Германию многочисленные мелкие Граустарки, Великие Февники и Руритании, а удалось это, кстати, Отто фон Бисмарку, убедившему или принудившему членов свободной федерации германских княжеств признать своим императором Вильгельма II, бывшего тогда королем Пруссии. Если в обстановке вашего романа фэнтези есть империя, то можно смело ручаться, что где‑то в прошлом был и свой Бисмарк.

Но и, употребляя очаровательное выражение Дансени, «области нам известные» управлялись самыми разнообразными правительствами, от теократии вроде Тибета, доколумбовых Перу и Мексики или Древнего Египта, где монарха признавали тем или иным божеством, до республик вроде Северных Соединенных Штатов. Особый интерес для автора фэнтези могут представлять некоторые из более уникальных форм правления: Ганзейский союз городов, Венеция дожей, особенная «империя» майя. В этом отношении я рекомендовал бы внимательно прочесть роман Спрэга де Кампа «Башня гоблинов» (1968). В этой книге и ее продолжении «Часы Ираза» де Камп препровождает читателя по страницам самого настоящего путеводителя по государственным системам, таким, как Двенадцать Городов, где в каждом государстве своя, зачастую очень оригинальная форма правления. Например, в Виндие, чопорной, упорядоченной и довольно пуританской республике, правит сенат; а на Цолоне, расположенном на острове и ставшем, соответственно, морской державой, правит верховный адмирал. В Оттомане управление разделено: старший законный сын покойного великого князя становится великим князем вместо отца и возглавляет гражданскую администрацию, а старший незаконный сын становится верховным главнокомандующим. В этом очаровательном, причудливом романе исследуются или, по крайней мере, затрагиваются и другие формы правления. Нас знакомят среди прочего с тираном Боуктиса, священниками Ира, наследным узурпатором Говании и теократом Тарксии.

Автор явно собирался пройтись по всем системам правления, и эта книга, безусловно, самая сильная попытка в этой области. Некоторые системы крайне забавны, например, в Метуро, где правит тайное общество под контролем облаченного в маски совета. Как‑то в беседе де Камп рассказал мне, что идея эта основана на тайном совете правителей Венеции во времена Высокого Возрождения, а дож является всего лишь выборным президентом этого совета.

В мире «Башни гоблинов» есть несколько так называемых королевств, и каждое на свой лад разрешило старую проблему законного наследования. Например, в королевстве Ксилар власть передается не по наследству: в конце пятилетнего срока правления ксиларцы ритуально обезглавливают каждого монарха и швыряют голову бывшего правителя в толпу, словно свадебный букет. Всякий, достаточно везучий (или невезучий), поймавший этот малоприятный приз, становится следующим королем Ксилара и волен пользоваться некоторыми удовольствиями и привилегиями королевской власти, пока не придет и его очередь лечь под топор палача. И все же заслуживает внимания еще один элемент в составе вымышленных цивилизаций, а именно то обстоятельство, что в таких мирах или царствах будет и своя литература. Ее следует показать, затронуть хотя бы вкратце и сделать частью фоновой информации. С этим компонентом ремесла мастерски обращался тот же Спрэг де Камп. В нескольких романах и рассказах о Кришне, вымышленной планете, вращающейся вокруг Тау Кита, он вводит в повествование выдуманную литературу – замечательно, умно и незаметно. Иногда его персонажи ссылаются в разговоре на сцены или ситуации из кришнианской эпической литературы, как это делают начитанные люди, например в «Руке Зеи»: «Что беспокоит моего капитана? Ты выглядишь таким же кислым, как Карар, когда его обманул король Ишка», – а чуть дальше замечает: «Одно дело бахвалиться с пафосом, как героиня «Заговорщиков» Хариана, другое – быть готовым отбросить ради любви удобства и привилегии своего высокого положения». А иной раз он вводит схожие данные в саму сцену, как в «Башне Занида», когда Мжипа отклоняет приглашение прогуляться по кабакам, говоря:

«– Что касается меня, то эти драки вызывают у меня только головную боль. Я предпочитаю оставаться дома и читать «Аббека и Даней».

– На языке оригинала, Гозаштандоу? Все двести шестьдесят четыре песни?

– Конечно, – подтвердил Мжипа. – Боже, что за страшная участь быть интеллектуалом».

Чуть дальше в той же книге Фоллон замечает: «Сегодня вечером в Сахи премьера восстановленных «Заговорщиков» Хариана. Я заплачу за места». Таким образом он бросает фоновый фольклор в поток действия. Заметьте также, как хитро поддерживает де Камп эту систему фонового фольклора заботливыми перекрестными ссылками: ведь эта же самая пьеса упоминалась в цитированном выше другом романе «Рука Зеи».

Толкин очень эффективно использует этот прием. Однако во «Властелине колец» отрывки местной литературы часто присутствуют прямо в диалогах, как, например, в первом томе «Братство кольца» в сцене в третьей главе, где Фродо и его спутники, проезжая через лес, встречают отряд эльфов. Те поют древнюю эльфийскую песню, и Фродо сперва слышит лишь их голоса:

«Гилтониэль! О Элберет! Очей твоих бессмертный свет! Тебе поет лесной народ в иной земле, за далью вод».

Во «Властелине колец» много таких песен и даже баллад, так же как ссылок на древние книги, эпос, повести и легенды, – и все это вплетено в ткань самой трилогии. Такие небрежные ссылки на литературу вымышленного мира добавляют произведению совершенно новое измерение реальности, и большинство крупных писателей в жанре фэнтези поняли это (хотя Берроуз и Меррит несколько несовершенны в этом аспекте создания миров).

Роберт Говард, например, часто использовал цитаты из вымышленной литературы Хайборийской эры для эпиграфов в «Фениксе на мече», где эпиграфы взяты из обрывков вымышленной летописи («Немедийские хроники»), балладной литературы («Дорога королей») и так далее. Говард также понял декамповскую идею усиления иллюзии истинным историческим контекстом, применяя перекрестные ссылки между рассказами и повестями. Та же баллада «Дорога королей» употребляется в эпиграфе к другой повести о Конане – «Алая цитадель», так же как некоторые аквилонские пословицы и походная песня боссонских лучников.

Я этому трюку научился у Говарда и использовал в качестве эпиграфов к главам своих книг о Лемурии различные исторические документы, такие, как «Лемурийские Летописи» и «Анналы Царгола», магические и оккультные сочинения вроде «Алой Эдды», гримуара Шараши, эпоса вроде «Саги о Тонгоре», отрывки из лемурийской литературы вроде «Песни Диомбара о последней битве» и множества народных хоровых песен, пословицы и поговорки, боевые и походные песни вроде «Барабанной песни племен Коданги», «Боевой песни Черных Драконов» и «Караванной песни кочевников Джегги».

Я не очень далеко зашел в своей работе над лемурийскими книгами, когда сообразил, что мне лучше во избежание ошибок написать кое‑что из их литературы заранее. Например, в моих записных книжках содержится весь текст «Летописей Лемурии», а в одном из романов «Тонгор в городе магов» (1968) я счел, что будет забавно пустить в виде эпиграфа полный текст «Саги о Тонгоре». Таким образом, там есть полный текст песни (все сто двадцать четыре строки), которая в остальных книгах цитируется по частям. Однако ни «Алая Эдда», ни «Свидетельства Эа», ни любая из песен не существует в моих записных книжках в полном виде, хотя «Песня Диомбара», законченная баллада, опубликована в журнале «Амра» и будет перепечатана в издательстве «Аркхэм хауз» в выходящей книге моих стихов «Грезы из Рьлиеха».

Некоторые сочинения в жанре воображаемых миров довольствуются ограниченной сферой действия (события развиваются в пределах одного государства), но большинство писателей расширяют масштаб своих сюжетов, охватывая континент или даже полушарие. Например, говардовские повести о Конане переносят читателя из протоскандинавской Киммерии, Асгарда, Хайбореи в Протокитай на далеком востоке, называемый Кхитаем, на юг к первобытным королевствам того, что мы назовем Африкой, и так далее, включая визит – другой в Вендию (говардовское название Индии).

Конструируя воображаемую среду для романа фэнтези, в общем‑то неплохо намекнуть на присутствие – по крайней мере закулисное присутствие – целого разнообразного мира. Романы Морриса включают в себя приключения на целом континенте до самого Конца Света и тому подобное, ни одно из проезжаемых героями королевств не является для них особенно странным или чуждым. Он писал, конечно же, в традициях романов о поисках святого Грааля, Мэлори, «Персиваля» Вольфрама фон Эшенбаха и в определенной степени всемирной панорамы у Арлосто, Спенсера и «Амадиса». В таких средневековых сочинениях мир изображался продолжением знакомой читателю культуры, без всяких попыток заставить чужие страны казаться действительно чужими. Все жители мира «Амадиса Гальского» или «Парсиваля» говорят на одном языке; у Баяра и Аристо принцессу далекого Китая зовут Анжеликой. Моррис писал в этой же традиции: его мир или миры – это продолжения гобелена средневековой Европы.