Текст книги "Мечты серой мыши"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Хм… – он сдвинул брови, но взгляда от дороги не оторвал.

Наш серебристый «Renault-megan» летел по магистрали на юг со скоростью не меньше 120 км/ч и не сбавил обороты, когда прозвучал мой сакраментальный вопрос.

– Следователи МВД так себя не ведут.

– В самом деле? – его узкие губы растянулись в ниточку надменной улыбки. – Вам часто приходилось наблюдать за действиями следователей МВД?

– Не часто, – признала я, – но в логику поведения офицера ваши действия не укладываются.

– В общем-то, я с вами согласен, – кивнул он и, неожиданно резко съехав на обочину, затормозил.

Я чуть было лоб не расшибла о приборную доску.

– Я думал, вы раньше догадаетесь.

– Отлично, вы не из МВД, – мой голос совсем некстати дрогнул. Знаете, в подобные моменты хочется хотя бы походить на железную леди. Ну, видели Никиту? Вот на нее хотя бы. – Тогда откуда вы? Моссад, ЦРУ, Интерпол – принимаем ставки по любым тарифам.

– На вашем месте я бы возблагодарил небеса. Я не отношусь к перечисленным организациям, равно как и к не перечисленным из этой сферы, – он улыбнулся. – Я такой же успешный авантюрист, как и вы.

Я впервые заинтересованно посмотрела на него. Видите ли, воспитание обязывает нас – русских – не особенно рассматривать лица представителей закона. На генном уровне в нас заложено, что подобное любопытство весьма опасно, если не для жизни, то для биографии – это уж точно. Но теперь наследственное табу было снято, а потому я внимательно рассмотрела его небольшие, горящие зеленым огнем хищнического азарта глазки, его обвислые, как у бульдога, щеки, его трехдневную седоватую щетину, нос, носивший следы давнего перелома, видимо, от меткого кулака. Может быть, в молодости он был даже привлекательным. Сейчас Свиридов показался мне омерзительным, потому что являлся прямым воплощением моего типа мужчины – одного из тех, кто кладет на меня глаз на вечеринке, в то время как моя подруга во всю воркует с каким-нибудь молодым симпатягой. Не могу понять этого фатального невезения. Иногда я думаю: почему? Почему из всех присутствующих женщин толстопузые женатики выбирают именно меня? Что, у меня на лбу написано – «Модель для толстопузых женатиков»? В общем, сейчас, оказавшись наедине со Свиридовым в замкнутом пространстве машины, я ощутила знакомое омерзение. Я почти знала, что через пару минут его глазки станут маслеными и он положит свою ладонь мне на колено. Я инстинктивно съежилась.

– В чем проявляется ваша успешность как авантюриста? – кисло улыбнулась я.

– Разве не доказательство тому, что мы сидим в одной машине?

– Но как вы проникли на Петровку, да еще умудрились провести меня?!

Он надменно хмыкнул:

– Стандартный трюк, девочка. Следствие по вашему делу ведет капитан Свиридов Николай Павлович. Узнать это – пара пустяков, если охотишься за информацией. Потом все становится до смешного просто. Я напросился к нему на встречу, таким образом получил пропуск в здание. Прямо из проходной позвонил в отдел пропусков, представился оным Свиридовым и заказал пропуск на вас. Потом встретился со Свиридовым, нагородил ему всякой чуши, вышел и встал на вахту у кабинета под номером тридцать четыре, к которому настоящий Свиридов никакого отношения не имел. Когда я увидел вас в конце коридора, я постучался, вошел в кабинет и долгих две минуты объяснял местному хозяину, что попал не туда, куда нужно. А когда вышел, налетел прямо на вас. Вот и все.

– Но вы сами отметили мне пропуск на выход! И поставили печать!

Он легкомысленно отмахнулся:

– У каждого нормального афериста в кармане не менее пяти печатей. В том числе и бюро пропусков Белого дома. С МВД в этом вопросе лучше не рисковать на входе. Но на выходе можно. А подпись Свиридова я скопировал со своего пропуска. Так-то.

– С ума можно сойти! Но на кой черт вам понадобилось городить всю эту ерунду?

– Милая моя, – он протянул руку к моей коленке, но я так резко дернулась в сторону, что он воздержался от дружеского похлопывания по любой из частей моего тела. – Это очень большие деньги. Вы даже не представляете себе какие! Одного процента от суммы хватит на восстановление целой бывшей союзной республики. Ради таких деньжищ стоит изворачиваться.

– А вы что, – нервно усмехнулась я, полагая, что сейчас он затронет неприятную тему – дележа денег, – вы решили помочь восстановлению нашей страны.

– Отнюдь. Я помогаю только себе.

– Кстати, как вас зовут?

– Большинство называет меня Умберто, – на сей раз он улыбнулся мне вполне добродушно.

Однако у меня ноги вмиг похолодели.

– Ум-ум-мберто? – проворчала я одеревеневшим языком. – Тот, о котором…

Он утвердительно кивнул и еще раз улыбнулся. Он был тем самым Умберто, к чьей помощи собирались обратиться парни в коричневых пиджаках как к последнему средству, которое помогло бы им развязать мой язык. Умберто – скорее всего, он этот… как их называют у бандитов, ну палач, что ли. Господи, ведь именно о палаче предупреждал меня ныне покойный владелец обувной фабрики в Болонье – господин Мигель Мария Коксель.

– То есть… то есть… ох!

– Вы хотите знать, намереваюсь ли я причинить вам физический вред?

– Ну… – сердце мое колотилось в предынфарктном режиме, – что-то вроде…

– Отнюдь. Вы нужны мне живой и максимально здоровой. Можете выдохнуть.

– Но тогда что?

– А вы как думаете? – его глаза превратились в светящиеся щелочки.

– Деньги?

– Точно. Не просто деньги, а очень большие деньги.

– Но ведь вы – человек Храма.

Он скорчил недовольную гримасу:

– Послушайте, я всегда был половой тряпкой Храма – средством для влажной уборки. Вот и все. И однажды я сказал себе: друг мой Умберто, ты можешь наконец поработать и на себя. Ты много сделал для Храма, тебе это зачтется.

– Вы же идейный человек! – вырвалось у меня. Я вспомнила Исаака.

– Идейный! – он фыркнул. – Мои руки в крови по локоть. И все только за идею. Куда привела нас эта идея? В банк? Распродажа древних тайн, которая длится на протяжении веков с самых первых Крестовых походов – это, по-вашему, достойная идея, ради которой следует умирать, а тем более жить? Господи, тайна Святого Грааля. Вы хоть знаете, что держали в руках этот самый Грааль, то есть философский камень?

– На дискете формула? – Я почувствовала воодушевление. Боже мой, моих рук коснулась легенда.

– Точно. Из сотни банковских счетов соткана формула вечной жизни и процветания. То, что превращает в золото даже воду. Огромное количество денег, нетронутые сокровища Храма. Вот что на дискете. И это вы держали в руках. Большое счастье, что не потеряли.

Теперь меня постигло разочарование. Ну надо же! Я уже почти поверила во всякую несусветную чушь о существовании философского камня, шапки-невидимки и иже с ними. Это странное ощущение, словно ты вернулся в детство и тебя вновь окружает знакомое ежеминутное предвкушение чуда. И вдруг все разрушилось. Деньги – вот что нами движет, когда мы вырастаем. Философский камень взрослой жизни – обыкновенные деньги.

– Чего вы добиваетесь? – я отвернулась и посмотрела в окно.

– Интересный вопрос. Вы-то как сами думаете?

– Я ищу выход из своей непростой ситуации. Если поразмыслить, то получается, что меня по-любому убьют. Ну, остается рассчитывать только на слово. И раз мне дал слово один из «коричневых пиджаков», что меня не тронут, я хочу вернуть дискету Храму. А вдруг проканает?

– Вы в это верите?

– Не так чтоб очень…

– Я бы на вашем месте вообще не верил.

– Значит, вы хотите денег?

Он снова растянул губы в неприятной улыбке:

– Разумеется.

– Но какие гарантии, что после того, как у меня в руках окажется дискета, я останусь жива?

– Никаких.

– Не понимаю.

– Что толку мне давать слово, что я вас не убью. Вы же не поверите. Но у меня есть несколько доводов в мою пользу. Во-первых, мне не нужно вас убивать. Количество денег располагает к великодушию. Полной суммы мне не нужно, она слишком велика. Если мы поделим ее поровну, хватит и нам, и нашим далеким потомкам. Во-вторых, я могу помочь вам добраться до банка и скрыться, когда дискета будет у вас в руках. Нам необходимо добраться до безопасного места, где есть компьютер с подключением к Интернету, – разумеется, место должно быть максимально удалено от Италии. Без меня вам будет сделать это намного сложнее, я бы сказал, вы этого просто не сделаете. Я знаю храмовников как себя. Я знаю, как можно уйти от них, а вы – нет. Так что польза от меня очевидна. В-третьих, я не могу открыть счетов, потому что не знаю кода. А вы мне его не скажете, как бы я вас ни пытал, потому что код – это ваша единственная надежда на безопасность. Ну а когда мы доберемся до безопасного места, вы откроете дискету, и мы перераспределим деньги на наши счета, вступит в силу пункт первый.

Мне действительно не нужно так много денег. И вам столько не нужно. Кстати, следующей нашей заботой будет настолько измениться да так спрятаться, чтобы ни один храмовник нас не отыскал. Тут я тоже могу оказаться вам полезен, поскольку, как это странно ни звучит, изменить себя и сохранить это в полной тайне практически невозможно. Всегда найдется болтливый язык, который поможет раскрыть ваш секрет. Не сейчас, а лет через десять. Всю жизнь ходить под прессингом – это страшная участь. Я сам настигал человека, совершившего преступление против Храма еще до моего рождения. Когда он меня увидел, я понял, что он ждал этого момента многие годы. Поверьте, это ужасно.

– Послушайте, вы уже запугали меня до корней волос, чего вы добиваетесь? Хотите половины суммы? Склоняете меня пойти против Храма?

– Именно. Что вы теряете? Разве есть у храмовников хотя бы одна причина оставить в живых свидетеля своего существования?

– Да. Моя добрая воля.

– Я помню мужчину, который принес наблюдателю выкраденный (не им, кстати) средневековый документ. Какую-то ерунду, книгу с хроникой событий пятнадцатого столетия. По большей части выдуманной хроникой, к слову сказать. Через три дня мужчину нашли задушенным. Он принес книгу по доброй воле, и какова была благодарность Храма?

– Но может быть, у них были свои причины…

Свиридов, то есть Умберто хмыкнул:

– Конечно, были. Поймите, они живут по другим принципам. Они хранители, а потому главная цель их жизни – сохранить тайну. Это их религия. И в ней нет места ни милосердию, ни справедливости – они все зомбированы этой своей идеей сохранности тайн. У них же это передается из поколения в поколение. Они так воспитаны. Их и людьми-то назвать сложно, настолько все человеческое в них атрофировано. Думаете, они примут вас в свои ряды и вы сможете продолжить роман с вашим дорогим Ильей. Ничего подобного. Они никого не принимают в свои ряды.

– Но Исаак мне рассказывал о расколе, о том, что принимали в Храм за деньги.

– Принимали в послушники. Делали вид, что посвящают в тайны, выманивали деньги и убивали. То была преступная ветвь Храма. Теперь и такой нет. Теперь возрождается старая школа – маниакальное служение делу. Все. И делу служат только свои. Чужих – не допускают. Все как в Средние века.

– А вы? Почему вы не впитали с молоком матери устои Храма?

– Я… – Умберто поморщился. – …наверное, потому что я – полукровка. Моя мать – потомственная храмовница из касты воинов. Отец был принят в число послушников. Он был просто любопытным богачом, которому наскучили светские забавы, и его потянуло на приключения. Я был обречен с рождения. Отцу это не особенно нравилось, отсюда и неоконченное оксфордское образование. Но потом я хлебнул. Меня насильно забрали с третьего курса университета, поместили в школу воинов. Мне пришлось жить так, как предписывали правила Храма. Особенно после того, как отца нашли в его спальне… в общем, сейчас не стоит.

– Я не понимаю, зачем вам все это. Вы наверняка унаследовали от отца его богатство. Деньги вам не нужны.

– Мать не вела дела. Семья уже много лет как разорена. Меня содержал Храм. К тому же я больше не хочу продолжать то, чем занимался. У меня появился шанс спастись. Зачем им пренебрегать. И если вы не против, я бы хотел продолжить путешествие. У нас мало времени.

– Последний вопрос: откуда вам так хорошо известен русский язык?

– Вы плохо слушаете, меня загнали в школу воинов, – он закатил глаза и нажал на педаль газа.

* * *

Минут двадцать мы ехали молча. Не знаю, о чем думал Умберто, но, судя по выражению его лица, вряд ли его посещали грезы о пляжах Канарских островов. Я же судорожно пыталась принять решение. Несмотря на то что все говорило о бессмысленности моих попыток взять ситуацию под свой контроль. Трудно, знаете ли, представить себе заложника, размышляющего о том, как посадить в тюрьму бандита, ведущего его к стенке. Мое собственное положение мало чем отличалось от положения того заложника. Да, дискета все еще находится под моим контролем. В том смысле, что она лежит в сейфе банка, название которого знаю только я. Но вот, пожалуй, и все мои преимущества перед моими врагами.

Теперь о менее приятном: рядом со мной сидит Умберто – палач Храма, который, если ему чего не понравится, задушит меня и глазом не моргнет. По пятам за нами следуют ребята в коричневых пиджаках, последние действия которых склоняют к мысли, что единственным их желанием является отправить меня на тот свет любым возможным способом. Если я оставлю дискету и попытаюсь скрыться, меня прикончит Умберто. Если я возьму дискету из банка и переведу деньги на наши личные счета, Умберто меня тоже прикончит. И даже не из-за денег, а потому что ему совершенно не нужен лишний свидетель. Подобная логика мне была понятна. Если он собирается расправиться с пластическими хирургами, когда те сделают ему операцию по изменению внешности, зачем ему я – живое доказательство его волшебных перемен. Если рассмотреть вариант, что я каким-то чудом смогу отдать дискету храмовникам… Если я поверю Илье, который предложил мне единственный вариант спасения, а не Умберто… Господи, как же у меня разболелась голова!

Я повернулась к своему сосредоточенному спутнику:

– Скажите, а каким образом вы вообще ввязались в это дело?

Он вздрогнул, видимо, я действительно выдернула его из пучины размышлений:

– Обычным образом. Мне приказали им заняться.

– А поподробнее.

– Несмотря на то что вы меня уже порядком утомили своими вопросами, я понимаю, как некоторые мои ответы могут быть важны в принятии вами решения, на котором я весьма настаиваю. А потому я удовлетворю ваше любопытство…

Пока он все это говорил, я подумала, что с того времени, как Свиридов стал Умберто, его мыслеизлияния стали чересчур витиеваты.

– …все дело в былом расколе Храма и чистке рядов. Начну с последнего: если в Храме устраивают чистку рядов с целью оставить лишь потомственных храмовников, исключив абсолютно всех послушников, прибывших со стороны, Храм чистят без всякого суда и следствия. Не важно, какими заслугами тот или иной послушник отличился в деле сохранения Тайн, важно лишь, есть ли у него многотомная биография или нет. Храмовники – последователи простых решений. Сказали лишних убрать – да будь там хоть президенты, – уберут, и все.

– То есть убьют?

Умберто хмыкнул, что означало, по всей видимости, «совершенно верно».

– Так получилось, что решение чистить ряды стало достоянием широких масс храмовников и послушников. Ну, и последним ничего не оставалось, как попытаться сохранить себе жизнь. Я думаю, что знакомая нам дискета была чьей-то страховкой. Вполне допускаю мысль, что некий послушник из числа программистов, работавших на Храм, подсуетился и сотворил себе прекрасную страховку. Он скачал счета Храма в банках всего мира на дискету и спрятал ее в тайник. Также он заложил программу в компьютерную систему, которую можно запустить и которая приведет в действие сложный финансовый механизм, связанный с этими счетами, а также блокирует чужие вмешательства.

– Но ведь легче нанять другого программиста, чтобы удалить этот вирус и тем самым сделать дискету бесполезной, – я пожала плечами.

– Подпустить чужого человека к своей кормушке для Храма равносильно самосожжению. А свои, видимо, ничего не могут сделать и по сей день. Иначе люди в коричневых пиджаках, как вы их называете, или, проще говоря, воины, не гонялись бы за вами с таким рвением. Теперь о главном, ваш отец был приятелем нашего программиста. Думается мне, что наш чудо-послушник разработал блестящую схему: он копирует некоторые файлы дискеты, и, подробно описав последствия работы полной версии своей программы, засылает все это в главный офис Храма. Дискету же он прячет у вашего отца забавным образом. Они абонируют сейф на ваше имя, который вы можете открыть только в случае смерти вашего отца. Храм понятия не имеет не только о вашем существовании, но и о существовании вашего батюшки. Где искать дискету, храмовники не знают, а наш программист остается целым и невредимым.

И все было бы замечательно, если бы не жажда наживы, коей так страдают все смертные. Наши друзья разрабатывают великолепный план. Ваш отец должен сделать вид, что умер. Его немногочисленным друзьям демонстрируют тело, и они подтверждают факт смерти. В силу вступает завещание. Тут на сцене появляетесь вы, открываете сейф, и р-раз, словно по мановению волшебной палочки, перед вами предстает давно потерянный отец, коему вы на радостях отдаете дискету. Однако чудо-программист погибает. Судьба, знаете ли, не всегда благоволит к нашим начинаниям. Ваш папаша в панике. Он обращается за помощью к своему приятелю – некоему Боккаччо, о котором вы немало наслышаны. Он просит его завершить план, который был намечен, то есть якобы найти его тело и с помощью отца Боккаччо засвидетельствовать его смерть.

– Что?! – я подпрыгнула столь высоко, что едва не ударилась макушкой о потолок машины.

Умберто уставился на меня в полном недоумении:

– В каком смысле «что»?

К порядку его призвал лишь возмущенный гудок летящего на нас грузовика. Моему спутнику пришлось снова обратиться к безопасному вождению.

– Что – в смысле отец, – сочла нужным пояснить я, когда немного отдышалась. – Адвокат Луиджи Мизини – отец Боккаччо? Как это может быть?!

– Что же тут удивительного, – Умберто пожал плечами. – Билл Боккаччо – известный своими подвигами с богатыми вдовами урожденный Луиджи Мизини-младший. Просто поменял человек паспорт за океаном. Да у него этих паспортов столько же, сколько липовых биографий. О нем можно целый роман написать. Займетесь на досуге, если наше приключение закончится благополучно.

– Мне больше нравится слово «когда»…

– Ваше право, – не стал спорить Умберто. – Возвращаюсь к моему повествованию. Круг лиц, знающих о дискете, расширился. Боккаччо, в свою очередь, не удовольствовался путаными объяснениями вашего отца о том, что находится в сейфе банка. Он начал наводить справки. У него же профессиональное чутье на деньги. А такие деньги не могли не пахнуть. Таким образом информация попала ко мне.

– Да… значит, мой отец жив…

Я не успела ни обрадоваться, ни огорчиться такому повороту событий.

– К сожалению, нет. Он погиб весьма нелепо – разбился на собственной машине.

– Хм-м…

– И вас начали искать многие люди.

– Точно.

– Вот и вся история. Больше мне вам сказать нечего. К тому же мы приехали.

Я огляделась. Умберто припарковал машину на привокзальной площади какого-то малюсенького городка.

– Вы же сказали, что по железной дороге нам ехать опасно.

– По этой – нет, – он усмехнулся и жестом пригласил меня выметаться на улицу. – Доводилось ли вам путешествовать в товарных вагонах?

Я поняла, что меня ждет. Также я поняла, что могу говорить все что угодно о вреде экстремальных переездов, меня никто не услышит. Я находилась во власти человека, которого боялись храмовники, и если уж ему взбрело в голову поместить меня в товарный вагон, он это сделает, что бы я ни думала по этому поводу.

* * *

Я тащилась за Умберто по насыпной дорожке между товарными составами. Он шел уверенно, широкими шагами меряя мелкий хрустящий под толстой подошвой ботинок гравий. Я же семенила, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, чувствуя себя телкой, которую ведут на бойню.

«Господи! – думала я. – Этот человек меня убьет. Зачем ему сохранять жизнь какой-то девчонке? Его ничто не остановит. Он застрелит меня. Есть ли у меня выход? Могу ли я спастись? Господи, ну помоги же мне, господи!»

Знаете, порой удивляешься, насколько превратно могут понять тебя на небесах. Не прошло и пары минут с момента моей последней молитвы, как Умберто остановился, словно натолкнувшись на невидимый столб, присел и начал опасливо озираться. Я повторила его маневры. Где-то за вагонами шуршал гравий. Я закатила глаза, ругая своего спутника за маниакальную осторожность. И тут я не поверила тому, что увидела. В трех вагонах от нас мелькнула до омерзения знакомая голова одного из «коричневых». Как они нас нашли? Почему мы не видели погони – об этом уже никто не узнает. Умберто молниеносно выхватил пистолет и прицелился. Я лишь ухмыльнулась. Кого он вознамерился напугать оружием, недавно побывавшим в воде? Может быть, на ошалевших туристов этот трюк еще и произвел какое-то впечатление, но на храмовников… хм, сомневаюсь. Так и произошло. Парень в коричневом даже не подумал прятаться.

– Вот же нахал! – Умберто зло сплюнул под ноги и нажал на курок.

Прозвучал выстрел. Я охнула и инстинктивно бросилась под вагон.

Не помню, что произошло дальше. Я полезла по шпалам назад, желая только одного – спрятаться от всех: и от Умберто, и от ребят в коричневых пиджаках.

Не поверите, но в центре Италии, на вокзале, пусть и товарном, но тоже вполне обжитом месте, началась настоящая перестрелка.

Я запоздало испугалась того, что это самое оружие, вполне дееспособное, Умберто держал у моего виска и готов был пальнуть из него в любую минуту. А я-то еще потешалась в душе! Ну его ко всем чертям, компаньона. Кукиш ему с маслом после такого, а не половина денег Храма. К тому моменту, как мы остановились на вокзальной площади, я для себя уже твердо решила, что, если представится возможность, я сбегу от Умберто, доберусь до банка, возьму дискету, а потом передам ее Илье. И пусть будет то, что должно быть. Я не поверила палачу. Люди, занимающиеся столь благой миссией, как сохранение тайн древности для потомков, не могут быть безапелляционно жестокими. Они найдут решение нашей общей проблемы, оставив мне жизнь. Иначе и быть не может.

И если уж вышло так, что судьба не оставляет мне иного пути, то лучше выбрать более основательных храмовников, чем закоренелого убийцу Умберто. В конце концов, это справедливо с точки зрения истории. К тому же кто он такой, этот Умберто, чтобы я верила его россказням о Храме. Послушать, к примеру, меня или любого другого сотрудника нашего агентства, так наш начальник Дракон – самое кровожадное существо на свете. Но у него есть семья. А жена его даже любит. Как это у нее получается, ума не приложу. Но ведь факт остается фактом. Так что, может быть, мне повезет, я окажусь права, и храмовники лишь похвалят меня за сознательность.

С этими судорожными мыслями я ползла прочь от перестрелки.

В какой-то момент я сообразила, что продвигаюсь достаточно стремительно и, судя по отдалившимся звукам боя, нахожусь уже на приличном расстоянии от стреляющих. Кроме того, впереди закончились вагоны. Я застряла под последним. Сохраняя предельную осторожность, высунула голову и огляделась. Никого рядом не было. Где-то совсем далеко, средь гула населенного мира, раздались завывания полицейской сирены. Значит, скоро стрельбе придет конец. Какими бы ожесточенными друг против друга ни были противники, вряд ли им придет в голову палить из пистолетов в присутствии стражей порядка.

А вокруг меня царили почти первозданная тишина и пустошь. На соседних рельсах, поблескивая округлыми боками, покоились стальные цистерны. Круглое солнце медленно опускалось за горизонт. Сердце мое потихоньку поддавалось общему настроению природы и успокаивалось, все тише и тише ударяясь о ребра. Вскоре и дыхание пришло в норму. И тут за цистернами раздался страшный лязг, похожий на раскат грома. Пахнуло пылью, и неведомая сила привела в движение сотни колес. Состав двинулся. Меня словно пнули. Я вылетела из-под вагона, пролезла под цистерной и ринулась на движущийся деревянный бок. Куда направлялся поезд, я не знала, да это и не имело значения. Он являлся моим единственным шансом на спасение. И я не могла им не воспользоваться. Я прицелилась и прыгнула на подножку вагона. Что делать дальше, я не понимала. Я чувствовала себя букашкой на грохочущей махине. Скажи мне кто-нибудь в тот момент, что висеть на несущемся по дороге грузовике страшно, я плюнула бы ему в лицо. Да несущийся грузовик по сравнению с этой громадиной – детский аттракцион!

Несмотря на свои страхи, я с удовлетворением отметила, что поезд направляется в противоположную сторону от перестрелки, а это означало, что как у Умберто, так и у «коричневых пиджаков» шансы увидеть меня невелики.

Тем временем поезд миновал станцию и вторгся в привокзальную местность, застроенную зданиями непонятного назначения. Все они, похоже, пустовали. Я даже удивилась такому безлюдью. Смахивало это место на зачарованный мир, в котором поезда ездят без машиниста, а из живых существ есть только я, мой палач да парочка ребят в коричневых одеждах. Я почти успокоилась. Единственное, что заставляло трепетать мои нервы, так это то, что я по-прежнему висела на подножке товарного вагона, не имея ни малейшего представления, что делать дальше. А поезд уже прилично разогнался. И чем дальше мы катились по железной дороге, тем отчетливее я понимала, что, если не приму какие-нибудь меры по смене своего местоположения, вскоре окажусь на насыпи. Это в лучшем случае. В худшем – под колесами. О том, чтобы спрыгнуть на землю самостоятельно, не могло быть и речи. Я где-то слышала, что нужно спрыгивать с едущего поезда не то по ходу движения, не то против него. А поскольку я так и не вспомнила как, то правильность того или иного направления проверять на практике не решилась. Знаете, когда исходом неправильных расчетов может стать конец собственной жизни, как-то переоцениваешь «метод научного тыка».

Я изо всех сил прижалась грудью к деревянному боку вагона и оглядела видимое пространство с целью найти спасительную лазейку внутрь. Лазейки не было. Зато на расстоянии вытянутой руки торчали обнадеживающие скобы, лестницей поднимающиеся к крыше вагона. Не знаю почему, но в тот момент я решила, что ехать на крыше поезда много безопаснее, чем сбоку. И я полезла по скобам. Никогда не догадывалась, что очень хорошо знаю всевозможные нецензурные ругательства и способна составлять из них различные изощренные сочетания. Пользуясь ненормативной лексикой, я охарактеризовала прочность железных скоб, руки умельца, столь неграмотно приладившие их к обшивке вагона, итальянское разгильдяйство, отвратительных парней в коричневых пиджаках, загнавших меня на этот состав, Умберто, немало поспособствовавшего моему нелегкому путешествию, Илью, отца… когда я дошла до своей воспитательницы в детском саду, вменив ей в вину, что она слишком мало уделяла внимания такому важному делу, как обучение детей осторожности на улице, пальцы моей правой руки нащупали шершавую крышу вагона. Я ухватилась за последнюю скобу и водрузила свое тело на плоскую поверхность.

Спрашивается зачем! Едва я смогла, успокоившись, осмотреться, как тут же мой взгляд наткнулся на знакомую фигуру, расположившуюся на крыше соседнего вагона. Умберто смотрел на меня и ухмылялся.

– Понимаю, что мое появление вас не радует! – крикнул он и учтиво склонил голову. – Но когда состав тронулся, я понял, что вы не упустите возможности воспользоваться этим передвижным средством, а потому поспешил вслед за вами. Я едва успел. Практически прыгнул в последний вагон. Видели бы вы физиономию храмовника, когда он понял, что не может за нами угнаться.

– Он не успел? – для вежливости я поддержала разговор. А в душе ругала себя на чем свет стоит. Ну какого дьявола меня понесло на этот поезд. Останься я на вокзале, Умберто бы здорово обломался!

– Успел бы, если бы я ему ногу не прострелил, – громогласно похвастался мой компаньон. – А второму уже никуда спешить не нужно.

– Избавьте меня от кровавых подробностей, – сердце мое сжалось. Не от жалости к парням в коричневом, а от страха, что этот ужасный человек снова рядом со мной. И нас разделяет всего один узкий проем между вагонами.

Узкий проем… Я на мгновение задумалась. Ветер бил в лицо и трепал мои волосы. О том, чтобы встать на ноги, и речи быть не могло. Но как-то нужно увеличить расстояние между нами. Я не могла больше выносить соседства с убийцей. Присутствие его сводило меня с ума. Я настолько боялась его, что не могла мыслить рационально. Может быть, поэтому я, тихо заскулив, поползла к противоположному концу вагона. Не знаю, что со мной произошло в тот момент и чего я хотела достичь. Я не могу объяснить своих действий. Наверное, со стороны все это выглядело довольно странно. Но тогда мне просто не хотелось его видеть. Я всей душой желала, чтобы он исчез. Как-нибудь, но исчез. Пускай даже мне придется спрыгнуть с поезда и, расставшись с ним, расстаться с собственной жизнью. Кажется, такое состояние называется аффектом. Или нервным шоком. Не мне об этом судить, а врачам. Я же просто ползла, желая скрыться от него, хотя это и было абсурдным.

– Эй-эй-эй! – взволнованно вскричал он. – Амалия! Что это с вами!

– Уйдите, вы! – прошипела я, зная, что он не слышит. – Видеть вас не могу!

Я разрыдалась. Да что там разрыдалась! У меня началась настоящая истерика. Еще бы! Все мои надежды разрушились в одночасье. Такое близкое спасение вновь ускользнуло от меня. Умберто не отвяжется. Рано или поздно он приволочет меня в банк города Терни, заставит вскрыть арендованный недавно сейф и воплотит свою мечту о богатстве в жизнь. Я же буду находиться при нем, пока мое присутствие будет ему необходимо. А дальше все. Господи, как беспутно закончится моя жизнь! Зачем я родилась, боже?! Неужели только затем, чтобы такой прыщ, как Умберто, обрел счастливое существование. Боже, разве можно после этого говорить о справедливости?

Я вздрогнула, когда его ботинки коснулись крыши моего вагона. В три прыжка он оказался надо мной, и, схватив меня за плечи, повернул к себе лицом.

– Нет, милочка! – его красное лицо нависло над моим и было так близко, что я чувствовала жар, исходивший от его кожи. – Сбежать захотела? Ты еще не поняла, с кем связала тебя судьба?

Я судорожно всхлипывала, ловя ртом воздух. Легкие мои были пусты.

– Я никому не позволяю уходить от меня! Ты должна знать, что это невозможно, – зашептал он, прислонив губы к моему уху. – Ты ведь обещаешь быть хорошей девочкой? Ну-ка скажи «да».