Текст книги "Мечты серой мыши"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Анна Михалева
Мечты серой мыши

Я вытащила руку из-под простыни, откинула прядь со лба и… мать твою, где я?!! Не поверите, но первое, что зазвучало в моей голове, был голос дражайшей родительницы: «Амалия, ты ведешь жалкую, беспутную жизнь. Ты качаешься на волнах жизни, как комок вчерашней газеты. И я даже не знаю, в какую дыру тебя зашвырнет эта волна завтра!» Когда мама меня распекает, она переходит на патетику, как средневековый судья, выносящий приговор особо опасному преступнику. Но сейчас я не в состоянии была думать о маме, так как у меня ужасно болела голова и я не понимала, где нахожусь. Я не без труда скосила глаза вправо, а когда круги перед ними немного рассеялись, удивилась, как, пожалуй, удивлялась довольно редко.

Рядом со мной мирно спал весьма симпатичный субъект. Удивление же мое было вызвано отнюдь не тем, что я, убей меня, не помнила, как его зовут и при каких обстоятельствах судьба зашвырнула нас на одну кровать. На самом деле удивило меня другое: я не помню случая, чтобы ко мне приклеился столь шикарный брюнет (а то, что он приклеился, и весьма успешно, сомневаться не приходилось, поскольку, кроме простыни, на мне ничего не было). Словом, минут пять я ломала голову, что же это за тип и чем я так его околдовала. Ну а потом все испортила проза жизни. Так всегда бывает, один неосторожный взгляд, и сказки как не бывало.

Мой неосторожный взгляд скользнул по противоположной стене, наткнулся на довольно внушительный циферблат часов, и это заставило меня слететь с дивана, нацепить на себя все, что попалось под руку и показалось мне достаточно знакомым, дабы придать мне приличный вид, бросить взгляд сожаления на безмятежно спящего «как его зовут» и выскочить за дверь. Проделала я все это в столь сжатые сроки, что, если бы в «Формуле-1» вручали приз за подобные действия, я бы уже купалась в шампанском.

За дверью я оказалась в длинном, устланном ковром коридоре, сильно смахивающем на гостиничный. Раздумывать мне на эту тему было совершенно некогда, поскольку начальник в нашем агентстве, конечно, не печально известный своей строгостью древнегреческий Дракон, но тоже не подарок. Опоздания он не приветствует. Тут надо бы еще раз напомнить слова моей мамочки, ну… в общем, о волнах жизни, поскольку эти волны довольно часто прибивали меня к рабочему столу с большим опозданием, так раздражавшим моего босса. Так что еще одно мне было бы совсем не на руку.

Утро я провела вполне плодотворно. Я пыталась произвести глубокий анализ деятельности своей памяти. К обеду я сделала вывод, повергший меня в тоску, в коей я пребывала до самого вечера. Вывод вот какой: это до чего же нужно довести девушку, чтобы при отсутствии каких бы то ни было воспоминаний как о человеке, с которым она провела ночь, так и о самой ночи, она твердо помнит, что сегодня понедельник и ей непременно нужно быть на работе в восемь тридцать! Обидно было сознавать, что шикарный брюнет затерялся между извилинами моего мозга и мне уже не суждено познать, каким образом я его зацепила. В конце концов утеря столь полезных сведений – обстоятельство довольно печальное, поскольку в тот момент я надеялась, что живу не последний день и потрясающих брюнетов на мой век еще хватит. Словом, уходила я из агентства в растрепанных чувствах. Уже у вахты зазвонил мой мобильный.

– Ты только подумай! Кое-кто из великих актеров, может быть, всю жизнь мечтал прославиться, сыграв отъявленного злодея. А некоторым подобные роли достаются прямо от рождения. Ну? И что говорить после этого о справедливости.

– Добрый вечер, мама, – успела вякнуть я.

– Да какой там добрый! – фыркнула моя мать. – Этот подлец опять сорвал аплодисменты!

– Ты звонишь из театра?

– Если бы! Подлец Николаев! Ты только подумай, при такой приятной, я бы сказала, музыкально-телевизионной фамилии, какое же это мерзкое существо.

У меня свело скулы в предчувствии изнурительного монолога моей маман. Ее давняя борьба за территориальные права с председателем соседнего кооперативного дома была мне известна во всех деталях. Более коварного и неугомонного врага, чем этот Николаев, у мамы не было. Ну, разве что кое-какие члены отечественного правительства, абсолютно все думские депутаты, сенат США и еще почему-то попавшая в ее черный список ассоциация российских уфологов. Все они были в более выигрышном положении, нежели подлец Николаев, поскольку все территориальные претензии, которые она могла им выдвинуть (за исключением, разумеется, уфологов), – это, во-первых: «Почему до сих пор американцы не вернули России Аляску? Ведь занимали всего на двести лет и уже достаточно обустроили, чтобы отдать владельцу». Во-вторых: «Вместо того чтобы штаны просиживать, лучше бы Крым вернули». А в-третьих: «Что-то мне не нравятся все эти переговоры с Японией относительно Курильских островов».

Впрочем, всеми этими вопросами мамочка по большей части мучила телевизор во время вечерних новостей. Что же касается подлеца Николаева, то тут война велась давно, с переменным успехом, и уже с легкой руки какого-то дворового шутника получила название «сине-коричневой».

Ну, с названием совсем просто: мама была активисткой движения «За права жильцов дома по адресу Бестужевская, 23», облицованного голубой плиткой. Дом, председателем кооператива которого являлся Николаев, был облицован мерзкой, по маминому мнению, коричневой плиткой. Суть теперешнего конфликта сводилась к тому, что Николаев добился от жильцов разрешения огородить вверенный ему дом железным забором. При этом, как считала мама, он захватывал обширные владения двора при доме, за права которого она боролась не покладая рук.

– Ты не поверишь, я выглядела идиоткой в глазах этих тупоголовых коричневых! – громогласно возмутилась мама. – Меня в прямом смысле подняли на смех. И это после того, как я представила им неопровержимые доказательства своей правоты. Да что там план местности и прочие документы, я провела полуторачасовую лекцию, где на исторических примерах доказала, что оккупация еще никого до добра не довела! Помнишь историю Наполеона…

– Мама…

– А Гитлера?

– Мама! Это мобильный телефон…

– А Генриха VIII?

– Господи боже, мама!

– А Карл V из династии Габсбургов?!

– Амалия, ты еще в пятницу забыла. – Протянул мне конверт охранник.

Я сунула конверт в карман и, собравшись с духом, рявкнула в трубку:

– Да плевать мне на Карла V и уж тем более на Генриха VIII!

Скосив глаза на охранника, я поняла, что подобные заявления могут дестабилизировать некоторых современных мужчин. Охранник в прямом смысле слова остолбенел. Но моя родительница не относилась к впечатлительным особам.

– И это плохо, – с жаром заявила она. – Если бы ты хоть немного интересовалась жизнью Генриха VIII[1]1
  Генрих VIII – английский король. Развод Генриха VIII с Екатериной Арагонской и женитьба на Анне Болейн (1533), не признанные папой, послужили поводом для разрыва с папой и проведения Реформации. Болейн казнена по обвинению в супружеской измене в 1536 г.


[Закрыть], знала бы, до чего может довести девушку твоих лет и твоих ветреных взглядов каждый второй мужик.

– Интересно, до чего же?

– До плахи! – с пафосом заключила моя родная мать.

– А… – без энтузиазма протянула я и отключила телефон.

Понедельник нельзя назвать приятным днем. Достаточно вспомнить то, что все несчастья сваливаются мне на голову именно в понедельник, и станет понятно, почему я так думаю. К примеру, прошлым летом мою только что отремонтированную квартиру залили именно в понедельник, а на прошлой неделе в этот же злосчастный день в мою «девятку» въехал «Мерседес». Так что этот понедельник прошел для меня без особенных потерь, если не считать выволочки от местного агентского Дракона за то, что я якобы по невнимательности упустила какого-то там важного клиента, да маминого телефонного разговора, что уж совсем ерунда в сравнении с катаклизмами мирового масштаба. Так я думала, поднимаясь по лестнице к своей квартире. То, что лифт отказался поднимать меня на родной третий этаж по причине неисправности, я тоже списала на понедельник.

На втором этаже дверь распахнулась, аккурат когда я с ней поравнялась, и в проеме показалась сияющая рождественскими огнями физиономия моего соседа и приятеля Лолы.

– Ну, ты и подцепила! – с некоторой завистью приветствовал он меня.

– Что? – я оглянулась в поисках бог весть чего, что могла подцепить на пуховик или сапоги.

– Парниша что надо!

Жаль, но парниши на моей одежде не было. Поэтому я перевела вопросительный взгляд на Лолу.

– Таких мужиков просто так не отпускают, милая, – заявил он тоном учителя начальных классов. – Нужно было крепче держать.

– Ты о ком? – решила уточнить я.

– Ты давно к зеркалу подходила?

Неожиданный вопрос заставил меня заволноваться.

– Ну… дойду до дома, непременно гляну. А что, уже стоит делать подтяжку?

– Знаешь… – он боком вылез на площадку, прислонился бедром к косяку и за две секунды изучил меня от корней волос до носков ботинок. После чего выдал экспертную оценку: – С твоими нынешними запросами я бы посоветовал тебе сделать радикальную пластическую операцию, включая наращивание длины ног и увеличение объема груди.

– Может, на сей раз я обойдусь парикмахерской? – без надежды на успех предположила я.

– Ха! Таких мужиков, как твой вчерашний, можно встретить разве что под ручку с Синди Кроуфорд. Я вообще не понимаю, как его угораздило прибиться к твоему причалу.

– Спасибо на добром слове.

– Зачем ты так, – тут же обиделся Лола. – Если бы я был лицемером, я бы сказал, что таких, как ты, еще поискать и парнише крупно повезло, раз ему удалось тебя обаять. Но я же твой друг, а потому я честен.

– Ты нас видел вместе? В этом подъезде? – я перевела разговор на более интересующую меня тему.

– А ты думаешь, что раз уж подцепила стоящего мужика, так об этом непременно сообщат в вечерних новостях? Разумеется, я вас встретил. Как раз шел домой, а ты с ним спускалась вниз.

– Я была нормальной?

– Обычной, – он пожал плечами. – Если ты всегда ненормальна, чего большего от тебя ждать в какой-то отдельный момент.

– Подожди! Я имею в виду, я была трезвой?

– Абсолютно. Во всяком случае, от тебя не пахло ничем, кроме твоих отвратительных духов. Понять не могу, как твоего кавалера не мутило от столь мерзкого запаха.

– Какие же духи ты мне посоветуешь?

– Я подарю их тебе на старый Новый год.

– А чем тебе новый Новый год не подходит?

– Не мой праздник, – он мгновенно скуксился, напомнив персик, пролежавший неделю на подоконнике.

– Ладно, извини. – Мне стало стыдно, поскольку я прекрасно знала печальную историю расставания Лолы с мужчиной его мечты, которая произошла три года назад. Да что там знала, я сама его пять раз из петли вытаскивала. Впрочем, вряд ли он тогда серьезно был настроен на повешение. Хотя… человеку редко приходит в голову обвязывать шею веревкой и мотаться с ней по квартире. – А я не называла его по имени?

– Кого? – Лола вздрогнул.

– Ну, того потрясающего мужика, которого я свела с лестницы.

– Вообще-то, это он тебя свел, потому что ты висела на его плече и только что слюни не пускала.

– Н-да…

– Потом он усадил тебя в шикарный белый «Линкольн» и повез к звездам.

– К звездам?

– Да. Он так и сказал водителю: «К звездам». Расскажешь, что потом было?

– Ну… считай, что я спустилась с небес на землю.

– Этого следовало ожидать.

– Наверное. Только жаль, что все так быстро закончилось и я абсолютно ничего не помню.

– В смысле?

– К сожалению, это не имеет смысла. Не помню, и все тут.

– Так, может, вместе что-нибудь вспомним?

– А ты можешь вспомнить?

Он взъерошил волосы и подытожил после некоторого раздумья:

– Печально…

– Еще бы, – кивнула я и пошла вверх по лестнице.

* * *

Как выяснилось, утро вторника может выдаться куда более мерзким, чем вечер понедельника. Во-первых, у меня сломался фен. А во-вторых, намереваясь сварганить на голове хоть что-то мало-мальски приличное, я схватилась за заколку, которая выпала из моих рук и закатилась под ванную. И в-третьих, пытаясь достать эту злосчастную заколку, я порвала единственные целые колготки, и теперь во всю правую голень нагло белела стрелка. Пришлось натянуть брюки, отчего настроение упало на отметку вечной мерзлоты. Объясняется мое состояние весьма просто: наш доморощенный Дракон установил порядок, по которому женщины в агентстве не имеют права носить юбки мини и брюки. На первое я, допустим, и не претендую. А вот по поводу брюк… У меня час дороги, и я успею сочинить стоящее оправдание. А на случай провала я додумалась захватить юбку, подходящую под стандарты Дракона. В конце концов, пока машина в ремонте, я езжу на метро, а это шикарная возможность купить колготки. Но мои сегодняшние неприятности не закончились. Открыв дверь квартиры, я буквально столкнулась с мужчиной, которого Лола назвал бы «моим типом». Ничего примечательного, кроме большого носа формы и вида картофелины, щедро удобренной пестицидами.

– А я хотел вам звонить, – прохрипел он и убрал палец с кнопки звонка.

– Вы подъездный душитель? – хмуро предположила я, вспомнив завет родительницы всегда быть готовой к самому худшему.

– С чего вы взяли? – он покраснел.

– Должна же я знать, кто наведался ко мне в гости.

– И часто к вам заглядывают подобные субъекты? – он потер руки, скорее от смущения.

– Вы первый.

– Да почему вам такое в голову пришло?! – возмутился он.

– Слушайте, кем бы вы ни были, вы явно ошиблись дверью. – Я бесцеремонно подвинула его и, шагнув за порог, захлопнула дверь.

– Вы Амалия Федоровна Кузякина?

– К сожалению, – я накинула капюшон на голову.

– Отчего же? – он попытался заглянуть мне в лицо.

– Странное дело, чем проще у людей фамилии, тем изощреннее они издеваются над своими детьми, давая им совершенно неподходящие имена. Вы не находите? – Я побежала вниз по лестнице. – Я, к примеру, знаю двоих Рональдов – Пыжикова и Севрюкова, Изабеллу Кадушкину и, самое удивительное, Вольфганга Иванова.

Человек с картошкой вместо носа затрусил рядом:

– И что в этом удивительного?

– Почему люди с простой фамилией Ивановы назвали своего сына Вольфгангом? Вас это не удивляет?

– А у вас богатая коллекция, – он, как мне показалось, неприятно хмыкнул. – Что вы можете сказать о Билле Боккаччо?

Я на ходу пожала плечами:

– Только то, что с родителями у него тоже не все в порядке. С какой стати давать младенцу явно американское имя, ведь, судя по фамилии, он чистый итальянец.

– Ну… с родителями у господина Боккаччо уже лет пять как не все в порядке, если можно так выразиться. Я опираюсь на официальные сведения, – выдавил из себя мой спутник. – Однако вчера господин Боккаччо разделил участь своих родителей.

– Что, тоже стал отцом?

– Нет, тоже умер.

Я замерла на последней ступеньке. Почему-то мне показалось, что, по мнению человека с синим в пупырышках носом, я должна знать этого самого нынче покойного господина Боккаччо.

– Странный юмор, – нараспев произнесла я, глядя на типа с носом так же пристально, как гляжу на клиента, когда он начинает лепетать мне о неуместности предоплаты.

– Это не юмор, а жизнь, – вздохнул он.

– А зачем вы мне все это рассказываете?

– Вы-то сами как думаете?

– Если вы хотите знать правду, проконсультируйтесь у психиатра. Я не имею права ставить диагноз, но у меня отнюдь не радужные предположения относительно вашей психики.

– Меня зовут майор Лунин. Василий Григорьевич.

– Странно, но ваши родители прыгнули выше моих, назвав вас Майором Луниным. Мои просто ограничились неподходящим именем.

Он снова смутился. Нос у него при этом побелел.

– Вы меня не поняли, – прохрипел он. – Я майор МВД Василий Григорьевич Лунин.

– Только не говорите, что за углом прячется придурок со скрытой камерой или что-то в этом роде. Терпеть не могу подобных передач! – вспылила я и пошла к двери. – Подлавливают человека тепленьким, дурят как хотят, а потом выставляют на потеху публике. Это низко и даже цинично. У вас грязная работа, и я в ваши игры не играю!

– Послушайте, – он подсуетился и открыл передо мной дверь. Жест достойный, и я посмотрела на майора благосклоннее. – Я должен показать вам удостоверение.

– Зачем?

– Чтобы вы не думали, что это розыгрыш, и поняли наконец, что дело весьма серьезное. Вчера в номере гостиницы «Балчуг-Кемпински» был задушен гражданин Италии господин Билл Боккаччо.

– Послушайте, – я снова остановилась и глянула на него в упор, – в Москве одиннадцать миллионов жителей, почему вы решили обратиться с этим делом ко мне? Я знать не знаю господина Боккаччо, я не принимала участия ни в его жизни, ни в его удушении. И честно говоря, совершенно не сожалею ни о первом, ни о втором, ни о третьем.

– Вот как? – Он склонил голову набок.

– А что, меня должно это сильно озаботить? – Я тоже склонила голову набок. И еще руки в карманы сунула.

– Я бы на вашем месте озаботился.

– Это еще почему?

– Сами посмотрите, – и он раскрыл кожаную папку, которая, оказывается, все время была у него в руках, и, достав лист стандартного формата, протянул его мне.

Снимок на листе меня действительно озаботил, потому что на нем была я, идущая по коридору гостиницы. Видите ли, вчера, выскочив на улицу, я даже не обратила внимания, где поймала такси. Встреча с Драконом волновала меня куда больше, нежели здание, в стенах которого я провела ночь. Оказывается, в понедельник я проснулась в «Балчуге». Наверное, я покраснела. Во всяком случае, мне стало нестерпимо жарко, но скинуть с головы капюшон я не решилась.

– Компания «Оксес» проводит рекламную акцию, целью которой является заинтересовать руководство крупных гостиниц в своем оборудовании. Они поставили камеры слежения в коридорах. Акция продолжается уже неделю. И если бы не она, мы бы вас, разумеется, никогда не вычислили.

– Знаете, что я думаю…

– Весьма интересно.

– Компания «Оксес» – большое дерьмо!

– Может быть, вы и правы, – пожал он плечами. – Вам нужно проехать со мной, – представитель власти наконец осознал свою значимость.

– Куда? – мой голос дрогнул.

Ситуация преломилась не в мою пользу.

– В отделение милиции.

Когда-то давно школьная подруга рассказала мне, как однажды ее чуть было не переехал грузовик. Она живописала, как у нее глаза из орбит полезли, когда эта громадина на всех парах вырулила из-за угла и устремилась прямо на нее. И вот теперь, спустя много лет, я наконец поняла, что она тогда чувствовала.

* * *

В здании милиции мне не понравилось. Кто бы мог подумать, что там столь маленькие и душные кабинеты, в которых сидят столь странные люди. Меня встретили трое. Не то чтобы они были на одно лицо, но некоторую схожесть в их облике я все-таки отметила. И все трое мне чем-то напомнили майора Лунина. Может быть, взгляды у них у всех были одинаковые – пристальные и все понимающие, словно они способны проникать внутрь человека. Мне под этими взглядами стало сразу же неудобно за свою стрелку на колготках, хотя, разрази меня гром, я и сейчас не понимаю, как они могли разглядеть ее под брюками. Однако я не зря затронула вопрос о странности работников милиции. Еще в служебной «Волге» майора Лунина разговор мне показался на редкость удивительным. Хотя начался он довольно обычно, учитывая обстоятельства.

– Не расскажете ли вы мне, как познакомились с господином Боккаччо? – спросил меня Лунин, когда «Волга» стартовала от моего дома.

– Хм… – пожала я плечами. Честно говоря, мне это тоже хотелось бы знать. Но память моя покрылась слоем пыли. И я ощущала жгучее желание пройтись мокрой тряпкой по своим мозгам.

– Но ведь в этом, наверно, нет ничего ужасного… – Лунин бросил равнодушный взгляд в окно и снова повернулся ко мне: – Миллионы девушек ежедневно знакомятся бог весть с кем. Вам ведь и раньше приходилось… как бы это выразиться… ну… встречаться с незнакомыми молодыми людьми, которые впоследствии становились вам весьма близки. – Он надавил на это «весьма» с такой силой, словно желал его раздавить в лепешку.

– Ну… наверное, – неуверенно отвечала я, не совсем понимая, что он имеет в виду и куда клонит.

– Лично я вполне понимаю современных девушек, – нараспев продолжил майор МВД. – Занятость, транспорт… жизни совсем ведь не видите. Дом – работа, работа – дом. И совершенно нет возможности познакомиться как положено. А что? Раньше девушек вывозили на балы, представляли кавалерам, и вообще… тогда было время и на ухаживание, и на жеманные отказы.

– Послушайте, – я поняла, что мое терпение иссякает с той же скоростью, что и горстка песка, скользящая сквозь пальцы. – Вы, случаем, с моей мамой не знакомы?

– А? Ну конечно, – понимающе улыбнулся он. – Видимо, она говорит вам то же самое.

– Она всегда так начинает, – хмуро поправила его я, – а заканчивает историей про Генриха VIII и его шестерых жен.

– В каком смысле? – несколько озадачился столь дикой связью майор.

– В смысле морали, – сочла своим долгом пояснить я. – Моя мама уверяет, что каждый мужик – в душе Генрих VIII, будь он хоть негром, пардон, афроамериканцем от рождения.

– Нет, – расстроился Лунин, – мне этого не понять.

– Ваше счастье, – вздохнула я, – а то я уж испугалась. Значит, вы незнакомы с моей мамой.

– Так вот я и говорю, – как ни в чем не бывало снова завел майор, – ведь может оказаться, что молодой человек и не то, чтобы очень… а как раз наоборот. В смысле, иногда выходит, что при первой встрече он кажется тем, кем на самом деле не является, если вы меня понимаете.

– Честно говоря, пока не совсем, – призналась я и зевнула.

– Или вот еще пример…

«Наверное, у Лунина не все в порядке с ушами. Или с мозгами. В общем, с чем-то у него явно большие проблемы», – пришло мне в голову.

– Не в каждой ситуации можно сразу понять, что за человек стоит перед тобой. Бывает, годы проходят, и только потом, после многих лет совместной жизни, ты вдруг понимаешь, что связал себя совсем не с тем, с кем хотелось.

– Сочувствую. – На меня опять напала зевота. Как будто я попала на совещание в кабинет Дракона. Ничего не могу с собой поделать, скулы словно изнутри что-то распирает.

– Это я к тому, что, как вам показался на первый взгляд господин Боккаччо?

От неожиданного поворота я икнула. Потом моргнула пару раз и ответила, несколько смутившись:

– Когда я кинула на него последний взгляд, он мне очень даже показался.

– Ну, это оно конечно… – промямлил майор так сконфуженно, словно никогда не видел вместе мужчину и женщину в одной комнате. И открытие, что представители двух противоположных полов могут находиться наедине в запертом пространстве, повергло его в глубокий шок.

– Да что вы в самом деле! – растеряв остатки терпения, возмутилась я. – Вы же сами сказали, что времени на длительные ухаживания у людей теперь нет. Хотя я, честно говоря, понятия не имею, сколько времени этот самый Боккаччо за мной ухаживал, потому что его образ стерт в моей памяти, словно по моим извилинам ластиком прошлись.

– Что вы говорите? – изумился Лунин. – Вы совсем ничего не помните?

– До вчерашнего утра – ничего, – подтвердила я.

– Как же это может быть?

– Вполне возможно, что общение столь серых особ, как я, с такими яркими мужиками, как этот ваш тире мой Боккаччо, способно встряхнуть сознание серых и воссоздать в этом сознании первобытный хаос.

Лунин не успел ответить на мою философскую фразу, так как мы приехали и вышли из машины на улицу.

Пока я шла по гулкому коридору, я поняла, что вляпалась в ситуацию более неприятную, чем могло показаться на первый взгляд. Шутка ли, по мнению людей из органов, я была последним человеком, кто видел этого самого Боккаччо живым. Из этого я сделала вывод, видимо, аналогичный, тому, который сделал и майор Лунин, – как правило, живым человека убитого последним наблюдает его убийца. Колени у меня подкосились. Лунин же только загадочно улыбался. Вот тут-то до меня наконец дошло, насколько серьезно мое положение. Трое в кабинете встретили меня дежурным сочувствием. Наверное, привыкли, что к ним заходят исключительно нуждающиеся в этом самом их чертовом дежурном сочувствии. Не помню, в каком уж журнале я прочла однажды полезные советы по поводу общения с милиционерами. Там среди всяких прочих напутствий, написанных для граждан доброй рукой журналиста, был и такой: мол, если вас остановит гаишник за какое-то нарушение, ни в коем случае не вздумайте отпираться. Признайтесь честно: мол, не заметила красный свет, а потому и промчала через перекресток на полной скорости. Ну, и тому подобное. Словом, главное, не ври в глаза. Гаишники этого не любят. Входя в кабинет, я решила, что, в сущности, следователи мало чем отличаются от гаишников. Во всяком случае, они тоже служат закону. Может, и не так рьяно, как вторые, но тем не менее врать им тоже не стоит. Вот поэтому я с порога заявила, что ничего не помню и понятия не имею, кто удавил гражданина Италии господина Боккаччо.

– И вообще, – я неожиданно почувствовала прилив возмущения, – с чего вы взяли, что по коридору гостиницы я шла именно из его номера?

– Гм… – все трое многозначительно хмыкнули и так же многозначительно улыбнулись.

– Вот вам, господа, Амалия Федоровна Кузякина, – представил меня выросший за моей спиной Лунин. – Весьма интересная особа.

Терпеть не могу подобных характеристик. Тем более что мне доподлинно известно, что никому я не интересна. Ну, может быть, тут и стоило сделать скидку на обстоятельства, вследствие которых моя персона выглядела весьма занимательно в глазах четырех служителей закона. Однако я этой скидки не сделала, а потому возмущенно взревела:

– На каком основании меня задержали и приволокли сюда, а? У вас есть доказательства, что я удавила этого вашего Боккаччо, а? И раз уж зашла об этом речь, откуда мне-то известно, что мужчина, с которым я провела ночь, и ваш удавленный Боккаччо одно и то же лицо?! Вы мне показали только снимок, на котором я иду по коридору гостиницы. Может быть, тот, с кем я провела ночь, жив-здоров и зовут его вовсе не господин Боккаччо, а какой-нибудь Иван Иваныч Иванов.

– Гм… – кашлянули они хором.

Я умолкла и воззрилась на них в немом бешенстве.

– Ну, вы это… – за всех ошарашенно произнес майор Лунин и, выбравшись из-за моей спины, возник в центре душной комнатенки, – успокойтесь для начала.

– Какого черта?! – Я вошла в роль стервы и завращала глазами, как злобная теща перед провинившимся зятем.

– Может быть, господин Боккаччо сам удавился? – оглядев меня с ног до головы, предположил один из кабинетных.

Лунин подвинул мне доисторический стул:

– Сядьте, пожалуйста.

Я с подозрением покосилась на него, потом на предложенный стул:

– Вы уверены, что он не развалится?

– Да что вы! – искренне возмутился тот. – Он таких рецидивистов выдерживал!

– Ну тогда, пожалуй… – Я рухнула на утлую мебель, и, тут же почувствовав дикую усталость, растеклась по ней, безвольно свесив руки.

– Что касается опознания личности господина Боккаччо, вглядитесь, пожалуйста, в эту фотографию, – один из приятелей Лунина протянул мне небольшой снимок.

– Он там, это… В смысле, уже того? – голос мой предательски дрогнул. Я даже в кино терпеть не могу, когда на экране возникает покойник. Ну не люблю, что ж поделать!

– Чего того? – не понял Лунин, потом сообразил и улыбнулся. – Нет, на фотографии он весьма живой. Смотрите, не бойтесь.

Я взяла снимок и, кинув на него взгляд, томно вздохнула:

– Если вы этого человека называете господином Боккаччо, то он и есть тот, кого я оставила вчера в номере. Да. Несомненно.

– При каких обстоятельствах вы его оставили?

– Ну… – Я пожала плечами и помолчала, закинув голову и воззрившись на пожелтевший потолок. Минуту спустя я выдала результат своих мучительных блужданий по путаным тропам собственной памяти. – В общем, он спал. А я опаздывала на работу. Ох! – тут я подскочила как ошпаренная. – Я и сейчас опаздываю! Вернее, уже опоздала.

– И все-таки присядьте, – тихо, но властно прошипел третий, который сидел в самом углу и до сей поры скромно молчал.

От предложения, высказанного в таком тоне, нормальный человек отказаться не может, потому что чувствует, что отказ влечет за собой более внушительные последствия, чем кажется на первый взгляд. Я, разумеется, тут же снова рухнула на стул и хлопнула глазами в его направлении.

– Вы не заметили ничего странного в поведении господина Боккаччо?

– Шутите? – пролепетала я. – Я же говорила, что ничего не помню.

– Вы отдаете себе отчет, что от ваших ответов зависит очень многое? – От тихого шелеста его голоса у меня мурашки по коже побежали. Честное слово! У нас в школе была химичка – Нина Игнатовна. Она говорила так же тихо и отстраненно аккурат перед тем, как с наслаждением вкатить вам пару. От ее голоса у меня в свое время тоже мурашки по коже бегали. Я и в школе-то после окончания ни разу не была, всегда за километр ее обхожу, потому что в памяти об ученических годах сохранился лишь голос этой чертовой Нины Игнатовны. Но я вам скажу, что мурашки, которые бегали по моему телу из-за тихого шелеста химички, были втрое меньше теперешних.

Я судорожно кивнула, дав понять, что осознаю всю тяжесть своих сумрачных перспектив. И это, можете поверить, не было наигранно. Перед моими глазами поплыли картины одна страшнее другой, и в них присутствовал призрак воспетого маменькой злосчастного Генриха VIII.

– Тогда продолжим, – с тихим достоинством подытожил тот, кто сидел в самом углу. – Допустим, вы действительно ничего не помните…

– Как это – допустим?! – собрав последние остатки воли и желания выжить, всхлипнула я. – Я на самом деле ничегошеньки не помню.

– С вами такое раньше бывало? – участливо осведомился майор Лунин.

– Только на первом курсе, когда я сдавала экзамен по философии. Всю ночь учила, а когда взяла билет, все из головы словно корова языком слизнула. Даже ярких представителей не помнила. Только одного Фрейда. Зигмунда…

– И что?

– Как – что? Отправили на пересдачу.

– Тьфу ты, господи! – всплеснул руками Лунин. – Я вас не спрашиваю о вашей студенческой юности. Что с вами случилось, когда вы, гм… проводили время с господином Боккаччо? С какого момента вы ничего не помните?

– Да я вообще ничего не помню. Ни то, как мы познакомились, ни то, каким образом попали в один номер гостиницы.

Лунин горестно вздохнул и вяло спросил:

– Вот эта вещь вам ничего не напоминает? Может быть, всплывет в сознании?

С этими словами он протянул мне еще один снимок. Я долго разглядывала нечто вроде тесемки, разложенной на столе. Тонкая лента с довольно занятным орнаментом, кажется, плетеная. С обоих концов скрепленная не то ниткой, не то тонкой леской. В общем, довольно странный предмет непонятного назначения. В конце концов я призналась:

– Разрази меня гром, но ничего подобного мне встречать не приходилось.

– Вам несказанно повезло. – Лунин снова вздохнул. – Это удавка, которой удушили господина Боккаччо.

– Господи святы! – Я швырнула снимок на стол. – Негоже такую гадость совать под нос приличным девушкам…