Текст книги "Мечты серой мыши"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

А если предположить, что я не идиотка, если только на минуточку до конца поверить самой себе и представить, что Илья познакомился со мной ради содержимого сейфа в Интернациональном банке? Тогда выходит, что он знал о нем раньше меня. Ведь подсел он ко мне в клубе за несколько дней до того, как я узнала о завещании. И эта его подозрительная тяга к приключениям, которую он столь показательно выпячивает в главные свои достоинства. Согласитесь, любому нормальному человеку, будь он мужчиной или даже женщиной, и в голову не придет пуститься во все тяжкие с малознакомой девушкой. А ведь Илья, не задумываясь, ринулся во все мои приключения. Надо же, покатил со мной в Италию и так активно проник в мою историю, что стал одной из главных ее составляющих. А ведь речь шла не об увеселительной поездке и даже не об экстремальном путешествии.

Рядом со мной уже обнаружили четыре трупа, и все идет к тому, что и Илье угрожает опасность. Теперь скажите, нужно это простому среднестатистическому москвичу? Вот что я вам отвечу: покажите мне такого москвича! У современных мужиков на лбу написано: «Не тронь, не завоняет!» А я, выходит, должна поверить в то, что среди них уродился экземпляр, готовый рискнуть собственным спокойствием, а может, и жизнью ради какой-то не слишком привлекательной девицы, которая катится под откос, уволакивая за собой все новые жертвы. Не смешите меня! Скорее я поверю, что мой блондин – инопланетянин с альфы Центавра, прилетевший на нашу планету с целью познать жизнь российской гражданки изнутри.

А его знание итальянского и полное отсутствие информации о том, что происходит в обувной промышленности? Как он там заверял, он каждый год приезжает на конгресс обувщиков в Рим? Ха! Я почти полгода убила на разработку рекламной кампании продукции фабрики господина Кокселя и, уж поверьте мне на слово, прекрасно знаю, что никакого конгресса обувщиков в Риме отродясь не проводилось. А уж тем более ежегодного. А как он тщательно скрывает, что знает латынь? Еще в Москве я несколько раз ловила Илью на том, что с его губ слетали латинские фразочки, которые обыкновенному человеку знать по образованию не положено. То есть выходит, что Илья действительно каким-то образом связан с моим наследством помимо меня. Но кто он? Один из «коричневых пиджаков»? Вряд ли, хотя именно за ним эти самые «пиджаки» влетели вчера на площадь Святого Марка. Как они меня обнаружили, я ведь весьма удачно замаскировалась? И гонка эта… Правильно рассудил Свиридов – если коренные жители хотят тебя догнать в родном городе, они это сделают, будьте уверены. Да и сейчас из них нет никого.

Я оглядела пустую площадь. Ни одного мужика в коричневом пиджаке. Горстка разноцветных туристов у знаменитой колокольни – и все. Будь я одним из этих, из «пиджаков», уж я бы оставила в карауле парочку товарищей, к гадалке не ходи.

– Чего ты озираешься? – Илья взял меня за руку. – Думаю, Исаак твой уже пришел на рабочее место, скоро начнут играть, так что нам нужно его перехватить до того, как он возьмет в руки смычок.

– Да-да…

– Ты рассеянна. Бок болит?

– Я себя как-то неуютно чувствую. Не знаю… То ли штаны эти дурацкие, то ли предчувствие… – Я не кривила душой. Сегодня мне все не нравилось. Особенно мой наряд. Я была похожа на беременную школьницу. Однако истинную причину моего настроения я ведь не могла ему сказать. «Ах, дорогой, я думаю, что ты забыл свой коричневый пиджак на стуле. И вообще, я тебя боюсь» – это вы хотели бы услышать?

– Нам действительно стоит поторопиться, – Свиридов озабоченно глянул в сторону пустующих столиков кафе «Флориан». – А у меня почему-то раскалывается голова.

– Наверное, давление низкое. У меня, кстати, тоже, – буркнул Илья. – Хотя после вчерашних передряг вовсе неудивительно…

– Ах этот сильный пол! – съязвила я, но тут же поежилась. – Все-таки как-то неуютно…

– Не бойся, я с тобой, – шепнул мой телохранитель.

– Вот именно поэтому и неуютно, – я усмехнулась. И он, скорее всего, не догадался, насколько я была с ним искренна.

– Обещаю, никаких гондол и гонок на катерах.

– Можете не заглядывать ему за спину, я клянусь, что он пальцы скрестил, – недовольно буркнул следователь. – Предупреждаю, я в ваших, с позволения сказать, подвигах принимать участия не намерен.

– Позвольте! А как же охрана ценного свидетеля?! – Илья округлил глаза.

– Судя по ее выражению лица, она со мной полностью согласна.

– Амалия! Да что он понимает в выражении твоего лица!

– Так! Еще одно слово – и к Исааку я пойду в гордом одиночестве, – я опалила гневным взглядом каждого из своих сопровождающих. И, ускорив шаг, пошла по направлению к кафе.

За спиной моей раздавался приглушенный бубнеж относительно места женщины в деле сохранения мира на земле, а также о дурном влиянии феминизма и о прочей ерунде, о которой так любят рассуждать в мужских компаниях.

– Простите, могла бы я встретиться с Исааком? – обратилась я к скучающему оркестранту.

Тот сонно покосился на меня, вяло улыбнулся и пожал плечами:

– Мы все этого бы хотели.

– В каком смысле?

– Ну, не знаю, как вы, синьорита, а мы хотели бы с ним работать.

– Так он больше не работает здесь? – не знаю почему, но сердце мое ухнуло на диафрагму.

– Нет, что вы! – музыкант улыбнулся. – Вчера он позвонил и сказал, что приболел.

– Господи! – Я опустилась на соседний стул.

Зато мой собеседник подскочил, засуетился, требуя воды, платка и вообще повышенного внимания к моей персоне.

Илья тут же оказался рядом, схватил меня за руку. Свиридов навис надо мной, как наседка над цыпленком.

Меня все это развеселило. Даже бок перестал болеть.

– Чего вы всполошились? – я обвела собравшихся недоуменным взглядом.

– Я лишь однажды видел, чтобы человек столь быстро бледнел, синьорина, – взволнованно сообщил музыкант. – Это был мой дядя, и через минуту он испустил дух. Обширный инфаркт. О, простите! – он склонил голову.

– Ничего, ничего! – успокоила я его. – Спасибо за участие. Видите ли, я очень хотела с ним увидеться.

– С кем?

– Ну уж не с вашим же дядей. С Исааком, разумеется.

– А, – итальянец рассмеялся. Когда успокоился, сообщил: – Это довольно просто. Он живет недалеко от площади Святого Марка. Сейчас идите налево вдоль кафе, выйдете с площади, еще раз поверните налево. У входа в отель «Роза» перейдете канал по мостику, там сразу между домами по улочке и два раза направо, огибая дома. Только не перепутайте, направо, а то там тупики, заблудитесь. А вообще, все очень просто.

– В самом деле, чего сложного? – съязвил Илья. – Налево, налево, направо, направо. Только улочки не перепутать бы, а то умрем с голоду в каком-нибудь заплесневелом тупике.

– Я бы поостерегся идти черт знает к кому, – сухо заметил Свиридов, когда на горизонте замаячила вывеска отеля «Роза».

– Старина Исаак, кто ж его не знает, – усмехнулся Илья. – Я еще не извинился перед ним за вчерашнюю оплеуху.

– Действительно, как-то нехорошо получается. – Мне стало не по себе. Сама терпеть не могу наглецов, а тут выходит, что мы заявимся в гости к человеку, которого вчера так бесцеремонно кинули, и примемся объясняться ему в любви, ну и все такое прочее…

– А ты ему коробку конфет купи, – посоветовал мой добродушный кавалер. – Или бутылку водки. Посвященные пьют, как думаешь?

– Он не посвященный. Он наблюдатель.

– Один хрен.

– Исаак так не считает. Советую не ржать над его идеалами в его присутствии. Одно то, что существуют тома, в которых прописаны все его пращуры до первого колена, достойно уважения.

– Я тоже могу наврать с три короба.

– Это уж несомненно, – сухо заметил следователь.

– О, прошу вас, – я закатила глаза.

Таким образом мы добрались до дома Исаака. Илья пытался пару раз свернуть сгоряча не в ту сторону, но я упрямо водворяла его на правильный маршрут. Уж чем-чем, а пространственным идиотизмом я не страдаю, что бы там ни говорили некоторые мужчины об этом женском недуге. «Первая скрипка» жил на относительно сухой улице, если не считать склизкую, вонючую плесень, облепившую фасад дома со всех сторон.

– Фу, – мой кавалер сморщился, – такое впечатление, что жильцы ежедневно блюют под собственные окна.

– Ерунда, – пожала я плечами, – я думаю, этот дом стоит в довольно престижном районе.

– С чего это ты так решила?

– Ну… если кругом одна вода, жизнь на тихой улочке, полностью состоящей из камня, – чрезмерная роскошь.

– Я бы жил на барже. По-моему, очень удобно, когда кругом вода.

– А я бы вообще не хотел тут жить, – проворчал Свиридов. – Место какое-то гиблое. Депрессивное.

– Именно поэтому квартиры в Венеции стоят по пять миллионов долларов, – съязвила я.

– Обещают, что через тридцать лет Венеция уйдет под воду. Плохое вложение капитала. – Илья открыл дверь, ведущую в весьма уютный коридорчик с лестницей. – Так, кажется, Исаак забыл запереться.

– Не нравится мне это, – следователь запахнул пиджак, словно ему вдруг стало нестерпимо холодно.

– Мне тоже, – согласилась я с ним и громко позвала: – Синьор Исаак, вы дома?

Ответа не последовало. Никто наверху даже не завозился. Теперь мне и в самом деле стало не по себе.

– С другой стороны, он мог выйти за хлебом, пиццей или еще за какой-нибудь ерундой, – беззаботно отозвался Илья и направился вверх по лестнице.

– Нехорошо как-то, – подал голос Свиридов. – Может быть, его действительно нет дома или он душ принимает, а тут мы ворвемся.

– Ой, вам ли об этом переживать! – не оборачиваясь, усмехнулся мой любитель законности.

– Не хочу я туда идти, – неожиданно вырвалось у меня. Сама не зная чего, я испугалась и зажала рот рукой.

Илья прервал свое восхождение, вернулся ко мне и, обняв, прижал к себе, прошептав:

– Милая моя глупышка. Все будет хорошо. В любом случае у тебя все будет хорошо, я тебе обещаю.

– В каком смысле – в любом случае?

– Во всех. Идем посмотрим на твоего Исаака.

Он повел меня вверх по ступенькам. Дверь на втором этаже была прикрыта, но, поскольку между ней и косяком чернела щель, стало понятно, что она не заперта.

Илья толкнул ее.

– Ох! – я столкнулась с пустым, стеклянным взглядом Исаака. Он полулежал на стуле, совсем как мой покойный сосед Лола. На шее его пестрела ultima ratio.

Ненавижу свою жизнь! Ненавижу!!!

Это я сказала себе уже на улице. Я вывернулась из объятий Ильи и опрометью кинулась вниз.

Следующие минуты я вспоминаю с трудом. Сначала я неслась куда-то вверх по узкой темной улочке, которая больше походила на щель между домами. За спиной я слышала затихающий крик Ильи:

– Амалия! Амалия! Черт тебя подери, куда ты все время убегаешь?! Только попробуй снова спрятаться, я тебя из-под земли достану. Амалия! Я сейчас заблужусь! Амалия, я тут сдохну без тебя. Амалия, я вообще без тебя сдохну!

Знаете, что у меня стрельнуло в голове, когда я услышала эти отголоски? Я вдруг молниеносно приняла решение. Еще секунду назад мне хотелось бежать подальше от этого страшного человека, от того, кого я столь недолго, но так сильно любила. Я надеялась, что расстояние скрасит боль, которую он мне причинил. Дьявол! Я с самого начала ему не доверяла. Как я могла попасться на его удочку, позволить войти в мою жизнь, пустить в моей душе такие цепкие корни, что вырвать их совершенно невозможно.

Я не хотела верить Свиридову. Ха! Идиотка! Вообразите ситуацию: к вам приходить следователь и сообщает, что ваш новый приятель на самом деле вовсе не приятный человек, а маньяк-убийца, в данный момент открывший охоту именно на вас. Ваш первый шаг? Пошлете следователя куда подальше? Это в нашем-то напичканном опасностями мире? Нет? А вот я послала. Сегодня утром я подумала: да провались ты пропадом со своими дурацкими измышлениями. Илья – хладнокровный убийца из «коричневых пиджаков», стремящийся заманить меня в ловушку? Да разве он похож на убийцу? Он же милый, приятный во всех отношениях и вообще… ммм… душка!

Но видели бы вы глаза моего любимого путешественника, когда он перевел взгляд с мертвого скрипача на меня: в них был лед. Ничего, кроме холодного рассудка. Он заранее знал, что Исаак мертв, иначе он не допустил бы меня в его дом. Не знаю как, но не допустил бы. Он пасет меня, чтобы я именно ему передала дискету. А что будет потом… об этом один бог знает. Что, вы думаете, я сделала, подумав об этом? Я остановилась, оперлась о серую шершавую стену дома, закрыла глаза… А когда через секунду открыла, то глубоко вздохнула и, повернувшись, направилась назад.

Я подумала: фигня! Что толку бежать от себя самой? Я люблю его. Сильнее, чем кого-либо попадавшегося на моем пути. И если уж я такая никчемная, что нужна мужчине своей мечты только из корыстных побуждений, так тому и быть. Я счастлива с ним. А без него буду несчастна, какой бы живой и здоровой я ни осталась, сбежав отсюда. Я буду страдать. Каждый раз, ложась в постель с каким-нибудь лысым женатиком, все мое тело будут сводить судороги от воспоминаний о прикосновениях любимых ладоней. Каждое утро я буду просыпаться от мысли, что сделала ошибку, бросив его сейчас. И каждого мужика я буду заранее презирать только потому, что он не похож на Илью. А похожих на него я не встречу, потому что похожих на него просто нет.

Он загнал меня в ловушку своими романтическими вечерами, цветами и отелями класса люкс. Ни один мужчина в мире больше не подарит мне такую сказку. Вот поэтому я шла сейчас назад, к нему, гонимая дурацкой бабьей страстью. Все, решено. И неожиданно мне стало чертовски легко, словно я спаслась из страшной передряги, или, по-другому говоря, с души моей камень упал. Я все понимала и действовала так, как хочу. Не так, как надо, а именно так, как хочу. Раньше я и не задумывалась, насколько это важно. Это и есть настоящая свобода – жить так, как хочешь. Улочка изогнулась, осветив мое лицо бледным светом огромного пространства площади. Я улыбнулась… и провалилась в темноту.

* * *

Не могу понять, почему я вдруг очнулась. Может быть, от задумчивой тишины, царившей вокруг, как в царстве мертвых. А может быть, оттого, что и в самом деле умерла. Я представила свое тело, лежащее посреди маленькой улочки с пестрой тесьмой на шее, и слабо хихикнула. Мой сдавленный смешок рассыпался по невидимым стенам озорными нотами. Точно, скорее всего, я уже мертва.

Странное существование уготовано нам после смерти. Не скажу, что приятное. Хотя, с другой стороны, каждому свое. Кому-то в рай с птичками и вечнозелеными яблонями, с которых уже нет смысла рвать яблоки, – души ведь бестелесны. А другие топают прямиком в то местечко, где я сейчас. Интересно, чем я уж так не угодила небесным распорядителям, что они упекли меня в такой тухлый тупик? Стоп, я хочу есть… и пить… это странно для бестелесной субстанции. Может быть, я все-таки жива? Удивительно, как мне хочется в это поверить. Зачем? Вернуться к своим бесконечным гонкам по Италии? Или мне хочется очутиться в Москве и торчать в офисе нашего рекламного агентства, боясь встречи с Драконом, потому что какой-то там клиент-придурок не подтвердил свой заказ? Или я мечтаю послушать еще одну проповедь моей дражайшей родительницы относительно Генриха VIII?

Но какой теперь в ней толк! Сам этот Генрих уж наверняка ошивается где-нибудь поблизости, так что я смогу порасспросить о его семейных тяготах при личной встрече. Порасспросить! Ха! Да я ему такое расскажу о нем же самом, что его синяя борода вмиг поседеет. Так отчего мне так хочется быть живой? Вот удивительно. Вроде бы и нет причин для этого, а все равно до головокружения хочется глотка чистого, не этого пыльного, а свежего, даже морозного воздуха. И пиццы. Или нет, лучше чизбургера на хрустящей булочке, с огурчиком, с картошечкой, со слегка не прожаренной, сочной котлеткой. Ммм… Несчастная я покойница. Найти бы того урода, кто отправил меня сюда столь безвременно, и являться бы к нему во сне каждую ночь. Ох!

Сбоку скрипнуло, стену озарило желтым дрожащим светом. Господи, на дворе двадцать первый век! В то время как космические корабли бороздят просторы Вселенной, находятся люди, использующие керосиновую лампу. Позорище! Хотя, может быть, на небесах…

– Синьорина! Добрый вечер!

Значит, так… две новости, одна хорошая, другая отвратительная. Хорошая – это то, что я все еще жива. Отвратительная – передо мной стоит мужик в коричневом пиджаке со шрамом на щеке. Это значит, что мое теперешнее земное существование в скором времени прекратится. Есть захотелось еще больше. Даже под ложечкой засосало. Наверное, от сильного чувства голода я тихо заскулила.

– Успокойтесь, – в луче света хищно блеснули зубы. Этот негодяй улыбался! – Я давно пытался с вами поговорить.

– Только не думайте, что напугали меня до смерти! – заявила я, обхватив трясущимися руками плечи. – Мне просто холодно. И еще я хочу есть!

– У нас деловые переговоры, а не званый вечер, – он перестал улыбаться и сдвинул брови.

Наверное, я была убедительна.

– Расценивайте это, как хотите, – на сей раз я одарила его дерзкой и даже циничной ухмылкой. – Я к вам в гости не навязывалась. С удовольствием отсюда уйду и отправлюсь в ближайший ресторан.

– Не выйдет, – утробно изрек он и кашлянул. – Придется говорить.

– Пока не поем, ничего не скажу. Я есть хочу.

– Что ж, – он пожал плечами. – Значит, время еще не пришло. Посидите тут, подумайте. Я зайду завтра.

– Что?! – взревела я и одним махом вскочила на ноги.

Мужик со шрамом дернулся к двери, как по команде, у него за спиной выросли два таких же здоровенных типа в пиджаках.

– Синьорина, я о ваших способностях знаю. Можете не демонстрировать. Скажу лишь, что вы одна, а нас много. Я ухожу и советую вам хорошенько подумать. До завтра.

С этим он удалился, закрыл дверь, оставив меня в кромешной тьме. Подлец! Не дать человеку поесть. Воды не дать. Я уже молчу о том, что я девушка. Ох уж эти современные мужики, пусть и с томами предков на полках. Все равно мерзкие, поганые, отвратительные животные, которым недоступно сострадание. Хоть бы хлеба принес, идиот!

* * *

Я не могла понять, сколько просидела в этом склепе: может быть, пять часов, а может, и пять суток. Поначалу мне жутко хотелось всего сразу: пить, есть, в туалет, подышать свежим воздухом, увидеть солнечный свет, отоспаться в своей постели. Я сидела на чем-то сильно напоминающем ворох соломы и никак не могла решить, чего же я хочу больше. В конце концов я перестала чего-либо желать и больше не мучилась по этому поводу. Я пялилась в темноту широко раскрытыми глазами.

Смешно, но я признаю, что больше всего в эти ужасные часы ожидания я боялась вовсе не людей в коричневых пиджаках, которые могли теперь сделать со мной что угодно: заморить голодом, убить любым другим самым ужасным способом или просто оставить в этой затхлой темноте навсегда. Все мои внутренности, как по команде, сжимались от мысли, что я усну и по мне тут же начнут бегать крысы. Не знаю, с чего в мою голову втемяшилась эта абсурдная мысль, будто в этом гиблом склепе мог прижиться еще кто-то, кроме человеческого существа, помещенного сюда насильно.

В первые минуты одиночества я пыталась определить, что это за помещение. Тут было довольно прохладно и сыро, я могу поклясться, что где-то в углу с отвратительной настойчивостью капала вода. И самое ужасное, что, кроме звуков падающих в лужу капель, не раздавалось никаких других звуков. Там, где меня держали, висела гнетущая, безысходная тишина подземелья, куда не проникают отзвуки жизни. Тишина, от которой можно сойти с ума. Тишина, наводящая ужас. Я гнала от себя мысль, что под скользкими от воды стенами этой каменной камеры валяются скелеты забытых здесь узников, желтые кости которых навсегда остались безымянными.

Я пыталась придумать себе занятие, пыталась вспоминать какие-то истории, но ничего не помогало. В такой обстановке человек мгновенно тупеет. Голова становится ватной, а вся мозговая активность сводится к тому, чтобы побороть навязчивую сонливость. Почему мне казалось, что сон в такой ситуации – верная смерть? До сих пор понять не могу. Я пыталась заставить себя надеяться. На что угодно, хотя бы и на чудо. Но потом пришла к мнению, что тут даже молиться не стоит. Отсюда до бога вряд ли долетит мой голос. И вот тогда на меня посыпалась какая-то дрянь: сначала что-то сухое и легкое, как пыль, слежавшаяся за века. А потом повалилась труха – мокрая и противная. Я вскочила на ноги, подавилась собственным криком и закашлялась.

– Амалия!

У меня закружилась голова. Я готова была взлететь под потолок и расцеловать Свиридова.

– Амалия, ловите!

Я ухватилась за конец веревки и зажмурилась. Следующие полчаса я думала об одном – добраться доверху и ступить наконец на твердую землю. Я болталась в темноте, и сердце мое трепетало от счастья, потому что сверху доносилось живое человеческое пыхтение. Это натужное пыхтение моего спасителя казалось мне самой лучшей песней на свете. Я мечтала о том, как отблагодарю его. Чтобы он даже в глубокой старости, глядя на мой подарок, заливался бы счастливым румянцем от сознания того, как он был добр, когда спас молоденькую дурочку.

Я как раз перешла от размышлений об отдаленном острове в центре Тихого океана к золотой заколке для галстука, инкрустированной бриллиантами и украшенной небольшой памятной монограммой. И застопорилась на размерах этой заколки, которая, если начертать на ней хотя бы малую часть тех слов, коими я собиралась осыпать следователя, должна была получиться величиной с двухстворчатую дверь. Вот в этот интересный момент Свиридов довольно грубо ухватил меня под мышки и выволок наверх.

– Господи! Как вы меня нашли?! – Я обвила его шею руками и, едва сдерживая рыдания, упала ему на грудь. – Я чуть с ума не сошла. Вы не представляете, каково там, внизу. Это хуже… хуже, чем…

– Не нужно, – его ладонь гладила меня по волосам. – Там плохо – и все. А теперь уже намного лучше, не так ли?

Он поднял мою голову, заглянул в глаза. Я никогда не знала, что такое отец. И хотя следователя нельзя было заподозрить в причастности к моему появлению на свет, я вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая прибежала к папе спасаться от грозы. Никто из мужчин не смотрел на меня с таким родственным теплом, как Свиридов. И от неожиданности я разревелась. Как ребенок, всхлипывая, утирая нос тыльной стороной ладони.

– Будет, будет, – он легонько похлопал меня по спине. – Перестаньте. Нам нужно идти.

– Где меня держали? – Я икнула и огляделась.

Над нами нависал низкий сферический потолок времен раннего Средневековья. Маленькая комнатка, освещаемая лишь фонарем в руках следователя, походила на отсек бомбоубежища.

– Ну и местечко. Что это такое?

– Обычное подземелье, – мой спаситель равнодушно пожал плечами.

– А там? – Я посмотрела на грубо высеченную в полу дырку, возле которой валялась давным-давно сколоченная деревянная крышка.

– Там? – Николай Павлович хмыкнул. – А черт его знает, что там, если здесь подземелье. Я в этих делах плохо разбираюсь. Знаю одно, если мы сейчас же отсюда не уйдем, вас снова туда сунут. И меня вместе с вами. А мне, уж поверьте, совсем не хочется остаток жизни просидеть в том, что ниже подземелья.

– Боже ты мой! Скажите хотя бы, где мы территориально?

– Успокойтесь, все еще в Италии, – он улыбнулся, выключил фонарик, взял меня за руку и повел куда-то в темноту.

Как оказалось, комната сквозь узкий свод вливалась в такой же узкий каменный коридор.

– Почему вы лишили нас света? – прошептала я.

– Ну… видите ли… фонарь может сыграть с нами дурную шутку. Проще говоря, не хотелось бы, чтобы нас заметили.

– Такое впечатление, что мы очутились в прошлом. Причем не в самые лучшие его времена, – проворчала я, очередной раз задев плечом шершавую стену.

– Так и есть, – донеслось до меня. – Это старый-престарый монастырь. Он весь мхом порос. Если бы вы его видели снаружи, ох, опять головой задел – так и макушку раздолбать недолго, – вы бы, Амалия, не удивлялись, что здесь под подземельем еще есть помещения. Все-таки ваши стражи – удивительно гуманные люди. Могли бы запереть вас в камеру пыток, например. С ужасными проржавевшими наручниками, в которых все еще болтаются кости доисторических мучеников.

– Фу! – Я слишком живо представила себе эту картину. – Перестаньте. Как вы-то меня нашли?

– Догадайтесь.

– Понятия не имею.

– Ничего, скоро поймете, – с какой-то зловещей загадочностью пробурчал следователь. – Главное сейчас – не заблудиться в этом лабиринте.

– Не понимаю, как тут можно заблудиться. В коридоре-то!

– Мы уже прошли три разветвления. И если я не просчитался, то на следующем нам нужно повернуть направо.

– Да как же вы их видите? – Я прищурилась, пытаясь разглядеть в кромешной тьме очертания предполагаемых проходов. Тщетно.

– Я не вижу, я считаю шаги. Так меня научили.

– Кто?

– О, это долгий рассказ. Я видел, как вас погрузили в гондолу. Смысла их атаковать не имело, я решил следовать за ними, ну и все мы дружно добрались до этого глухого места. Ехали довольно долго. Самое сложное, конечно, было оставаться незамеченным, но тут мне помог, как бы выразился мой младший сын, ваш пофигизм.

– В каком смысле?

– В смысле «жучок». Я вынул из вашего паспорта лишь один, а если бы вы оказались более подозрительной, то сегодня я вряд ли смог бы прийти вам на помощь.

– Хвала моему тугодумию.

– Все, теперь осторожненько направо.

Я протянула руку в указанном направлении и действительно нащупала арочный проход.

Мы шли в кромешной темноте еще какое-то время, пока наконец впереди не забрезжил дневной свет.

– Уф… – не представляете, какое облегчение я ощутила. Даже дышать стало намного легче.

Крадучись, мы добрались до узкого прохода на волю.

– Хм-м… – в отличие от меня мой спаситель не выглядел обрадованным.

– Что такое?

– Тут все не так, как мне рассказывали. Наверное, я ошибся. Нужно повернуть назад.

– Назад?! Да ни за что! – я оттолкнула его и высунулась на улицу.

Первое, что бросилось мне в глаза, – это высокая синева неба. Господи, оказывается, как тяжело живому существу без такой простой и обыденной составляющей нашего существования, как небо. И еще далекое белесое солнце. И прохлада ветра.

Я зажмурилась и блаженно улыбнулась, не обращая внимания на тычки Свиридова, который ерзал у меня за спиной, словно его поставили на раскаленные угли.

«Боже мой! – думала я в те мгновения. – Никакие сокровища в мире не стоят того, чем мы обладаем с рождения. Нет цены воздуху, воде и солнцу. Им просто нет цены!»

Когда я свыклась с этой мыслью, я открыла глаза, глянула вниз… и резко отшатнулась в темноту, ударив затылком следователя.

– Что? – испуганно прошипел он, прижимая руку к разбитой губе. – Что там?

– Там эти, в коричневых пиджаках, и…

– И?..

– Ох…

Он отодвинул меня от проема и посмотрел вниз. Я изогнулась и заглянула через его плечо. Так и есть: мы находились, если судить по современным стандартам, этаже на третьем. Как мы взобрались сюда из подземелья? Ведь нигде по ступенькам не шли! Под нами располагался глухой со всех сторон квадратный двор, настолько старый, что плиты, коими он был вымощен, уже давно проросли высокой травой. Видимо, по двору редко кто ходил. Однако сегодня там были люди. Прямо под нами толпились с десяток мужиков в коричневых пиджаках. Каких-то я даже узнала, они заходили ко мне в подземелье. Странное дело, но на плечи некоторых были накинуты коричневые плащи с капюшонами. Они тихо говорили между собой на странном итальянском. Я поняла, что это смесь итальянского с латынью.

– Нужно связаться с Умберто. Без него мы ничего из нее не выудим, – довольно зло отчеканил один из моих визитеров.

– Умберто ничем не сможет нам помочь, – с философской грустью изрек тот, со шрамом на щеке. – Я допустил ошибку. Я не смог понять, кто она такая. Я не знаю, как ее убедить. Судя по всему – это невозможно.

– Если ее уничтожить, все останется по-прежнему…

У меня похолодело в области живота. Вот, значит, какую судьбу мне уготовили хранители тайн древности. Черт бы побрал этих собирателей рухляди с маниакальным синдромом.

Стоит ли говорить, что мне расхотелось слушать продолжение разговора.

– Нужно убираться, – я дернула за руку Свиридова.

Толпа двинулась к невидимой нам двери в стене.

– Думаю, стоит все-таки вызвать Умберто, – услыхала я под занавес.

– Кто, черт возьми, этот Умберто?

– О! – вместо ответа, довольно неосторожно для нашего положения изрек следователь.

Я метнулась к окну. Далее я увидела картинку из ночного кошмара. Последний из тех, кто был в плаще, задрал башку к небу и скинул с головы капюшон. И это был Илья!

Свиридов предусмотрительно зажал мне рот ладонью. Я успела лишь пискнуть, но этого оказалось достаточно. Илья вздрогнул, глянул в нашу сторону. Лицо его мгновенно осунулось, он испугался, по-моему, даже присел.

Я бы все отдала, чтобы проснуться на этом месте. Но, к сожалению, мое видение не было сном. Илья действительно стоял посреди каменного мешка и смотрел на меня. Потом он словно оттаял, махнул рукой, мол, скройся с глаз, и метнулся внутрь. Где-то под нашими ногами мгновенно загудело.

– Он сказал им! – шепнул Свиридов. – Нужно бежать!

– Я не верю! – колени мои подкосились. – Я просто не могу в это поверить!

– Что ж, тогда оставайтесь здесь, – прорычал следователь. – Оставайтесь. Дождитесь его, пускай он сам вам все объяснит.

– Но ведь это абсурд! Как он может быть одним из них! Я просто отказываюсь что-либо понимать!

– Разумеется, – его губы искривила усмешка. – Но подземелье-то выглядело достаточно убедительным?

– Это вне всяких сомнений.

– Я не хотел вам говорить, но именно он тащил вас в гондолу. У нас нет времени! – Он бесцеремонно схватил меня за руку и поволок назад, в темноту.

Поначалу я упиралась, потом подчинилась, позволив его волочь меня туда, куда он один знал дорогу. А может, и не знал, но верил, что способен вывести нас к безопасному выходу.

* * *

Пару раз я треснулась головой о низкие своды коридора. Пару раз довольно ощутимо ударилась плечом о стены, но все это было не важно. Я запретила себе думать об увиденном. Я запретила себе страдать. В конце концов, почему бы нет? Разве я не подозревала его в этом? Разве я не приняла решения быть с ним в любом случае? Тогда что? В том-то и дело, что там, на тихой улочке, пойдя ему навстречу, я была уверена, что наш роман продлится долго. А теперь я знала, что он окончен. Все. Илья – «коричневый пиджак», ему нужна дискета или моя смерть. А скорее – и то и другое. При чем здесь романтические отношения? Совершенно ни при чем!

Теперь в голове моей работал холодный секундомер. Сколько у нас есть времени, чтобы выбраться на свободу? Я не позволяла себе задержаться ни на мгновение. Даже на самых крутых поворотах, когда Свиридов со всего маху влетал куда-то влево или вправо, едва не вывертывая мне руку, я послушно прыгала за ним, позволяя волочить себя с той скоростью, с какой он способен это делать. Несколько раз мы утыкались носами в глухие стены тупиков. Но я не желала отчаиваться. Без веры в положительный исход бег от любой погони становится бессмысленным для жертвы. Наконец следователь замедлил шаг, потом остановился где-то посреди темного прохода и глухо изрек: