Текст книги "Замок из песка"
Автор книги: Анна Смолякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Мужчины, в количестве девяти человек, «шуршали» на кухне вот уже полчаса. А мне почему-то ужасно хотелось увидеть Антона в фартуке, надетом поверх белоснежной рубахи. Но подсматривать было нельзя. И мы добросовестно играли, смотрели телевизор и травили анекдоты, пока в комнату не внесли торт, украшенный дольками апельсинов, бананов и киви.
Я, как все, говорила: « Мыиграли, мыразговаривали, мысмотрели телевизор», но до конца своей себя все же не чувствовала. Почему-то мне казалось, что чудесные и тактичные одногруппницы моего спутника все равно смотрят на меня оценивающе, все равно прикидывают: достойна я его или нет? Объяснять, что я не невеста, не любовница, а просто знакомая, было глупо. Да никто, наверное, и не поверил бы. Тем более я не была уверена, хочет ли этих объяснений сам Антон.
В конце концов мои догадки подтвердились. Оля и Марина вышли на балкон покурить и неплотно прикрыли за собой дверь.
– Хорошая девочка, правда? – спросила Ольга без особой, впрочем, уверенности.
– Хорошая, – подтвердила Марина. – И красивая, и стройненькая. Типичная балерина.
Я уже собиралась незаметно отойти от окна, но тут ребята начали вносить в комнату стол. Мешаться под ногами не хотелось. А если честно, то просто победило любопытство, восторжествовавшее под храп успокоенной совести.
– Вот только не пойму, – продолжала между тем Марина. – Ленку-то он наконец забыл или просто в очередной раз отвлечься пытается?
– Да сколько уже можно вспоминать? Подвернулась девочка, чудная, светлая, и надо за нее держаться!.. У вас-то с Вовкой, кстати, как? Наладилось?..
Дальше они уже говорили о своем. А я впала в состояние угрюмой задумчивости. Почему-то присутствие в жизни Антона какой-то Ленки, которую можно вспоминать, мне абсолютно не нравилось. Но в конце концов мою голову посетила здравая мысль: «А из-за чего ты, собственно, дергаешься? Он тебе – никто, никем и останется. Не на этой неделе, так на следующей найдется Алексей. Даже если бы он захотел забыть свою Ленку ради тебя, что ты-то смогла бы ему дать?» Я утешилась и решила, что буду наслаждаться радостью настоящего.
А настоящее было веселым и милым. Накрыв на стол, ребята приступили к «раздаче слонов». «Слоны» в виде роскошных букетов роз достались всем девушкам, в том числе и мне. Потом мужчины снова на минуту спрятались на кухне и вернулись в комнату уже гуськом. Пятеро из них держали за спиной какие-то коробки, последним шел Антон. Ребята подходили к одногруппницам и с шутливым пожеланием вручали каждой какую-нибудь штучку из мелкой бытовой техники: миксер, тостер или электрочайник.
Я на подарок, естественно, не рассчитывала и поэтому просто с улыбкой наблюдала за происходящим. Но когда ко мне направился Антон, сердце мое вдруг заколотилось быстрее обычного. Подойдя вплотную, он несколько секунд помолчал, потом улыбнулся немного смущенно, совсем как тогда, в первый вечер нашего знакомства. А потом просто сказал: «Это тебе» – и застегнул на моей шее цепочку.
Я опустила глаза и увидела, что к цепочке прикреплен кулон с золотыми нитями, обвивающими довольно крупную жемчужину. Почему-то мне сразу стало ясно, что жемчужина настоящая.
– Я не возьму! – Пальцы мои торопливо потянулись к замочку. – Ты же понимаешь: я не могу это взять! Спасибо тебе, конечно, большое, но оставь это себе.
Антон неожиданно растерялся и стал похожим на неуверенного подростка:
– Но почему?.. То есть я, конечно, понимаю – почему, но, пожалуйста…
Я помотала головой, расстегнула цепочку и на ладони протянула ему. Он тоже мотнул головой и сжал мои пальцы в кулак.
– Я сам нашел раковину на дне, – его глаза просили и уговаривали. – Даже жемчужину сам выковырял. Ну, честное слово, Настя! Пожалуйста, надень.
На нас между тем уже начинали обращать внимание. «Как, наверное, обращали когда-то на них с Леной», – промелькнуло у меня в голове. Новых параллелей и сравнений не хотелось, поэтому я пошла на компромисс:
– Хорошо, надену. Но только сегодня. Она и в самом деле очень идет к моему платью. А потом посмотрим, ладно?
Он, улыбнувшись, кивнул и всего на секунду прижал мою голову к своей груди. И, наверное, сам испугался этой нечаянной ласки, потому что тут же заговорил о чем-то смешном и незначительном, потащил меня к столу и принялся хвастаться собственноручно приготовленным овощным салатом.
Потом все танцевали. Рука Антона лежала на моей талии так ласково и уверенно, что я даже не нервничала. Обычные «танцы вдвоем», как правило, вгоняют меня в краску. Мне почему-то все время кажется, что я со своей классической выучкой двигаюсь неудобно для партнера, что тот, напрягается, танцуя со мной. В общем, в результате начинаю наступать на ноги и ему и себе, опровергая мнение о том, что балерины даже в мытье посуды грациозны и пластичны.
Но с Антоном все было по-другому. Я вспоминала ту его мгновенную нежность и позволяла себе спокойно радоваться тому, что именно сегодня, сию секунду со мной интересный, обаятельный мужчина. А завтра придет только завтра. И бессмысленно думать об этом сейчас.
Во время очередного «изящного» танцевального па, в котором мы задели сервант и чуть не налетели на Ольгу с ее партнером, я спросила:
– А откуда у тебя этот шрам на лбу? Жанна Викторовна считает, что это след мафиозных разборок.
– След разборок, – он утвердительно кивнул головой. – Только двадцати… нет, даже двадцатипятилетней давности. Дрался с пацанами, вот какой-то лопаткой или совочком и получил по лбу. Кровищи было, мать выскочила – чуть в обморок не упала.
– Это сколько же тебе тогда лет было? Маленький совсем?
– Почему? Здоровый уже, во второй класс ходил.
– А сколько же тебе сейчас?
– Тридцать четыре. – Антон развернул меня в танце, удачно обогнув диван. – А что, моложе выгляжу?
Выглядел он действительно моложе, но не это заставило меня задуматься. Тридцать четыре, тридцать пять… Между ним и Алексеем был всего какой-то год разницы. Год разницы между Антоном и моим любимым мужчиной. Естественно, мысли тут же плавно перетекли на Иволгина. Я непроизвольно отстранилась и опустила голову.
– Что случилось? – спросил он, тревожно заглядывая мне в лицо. – Ты заскучала или просто устала?.. Заскучала, наверное… А у меня для тебя есть еще один сюрприз! Хотел до вечера отложить, но, ладно, расскажу сейчас!
– Что такое? – спросила я без особого энтузиазма.
Антон секунду помолчал, выдерживая торжественную паузу, а потом сообщил:
– Нашел я твоего Рыбакова, и театр его нашел. И Иволгин твой Алексей Александрович там тоже благополучно танцует. Так что прощайся с беляшами и трубочками, доставай из загашника свои пуанты, и завтра поедем!..
* * *
В Дом культуры института имени Курчатова я, естественно, поехала одна. Наплела что-то Антону про то, что ужасно волнуюсь и не хочу выглядеть в его глазах нелепо. Да тут и у него самого, к счастью, нашлись какие-то дела по работе. В общем, простились мы тем же вечером, после гулянки у его институтских друзей, и договорились, что он ближе к концу дня заедет к Жанне Викторовне.
Дом культуры, окруженный небольшим парком, стоял на отшибе, где-то в самой глубине квартала. Во время моего первого, продолжительного турне по домам и клубам я была здесь и, естественно, не обнаружила ничего, кроме очереди пенсионеров, покупающих крупы со льготной скидкой, и маленькой библиотеки, закрытой на санитарный день.
Сегодня, прежде чем войти, я посидела на лавочке под березой, сосчитала, успокаиваясь, наверное, до тысячи, а потом сказала себе: «Тяни не тяни, идти все равно придется. Лучше уж сразу, как в холодную воду или в кабинет к стоматологу». А рядом катались нарядные детишки на велосипедах, и молодые мамы с колясочками наматывали бесконечные круги вокруг клумбы. Они были веселы и безмятежны, им не грозила тревожная, смутная неизвестность.
Больше всего я боялась не неизбежных объяснений, не того, как отреагирует на мое появление Рыбаков. Я боялась встречи с Алексеем и ничего не могла с собой поделать. Ради этого был брошен театр в Северске, ради этого я месяц таскалась по рынку, нудно выкрикивая: «Пиво! Беляши! Домашняя выпечка!» И все же мне делалось жутко от одной только мысли, что он посмотрит на меня с легким недоумением и вполне логично спросит: «А зачем ты приехала?» Хотя я уже почти не помнила, какие у него глаза… Фотография, конечно, фотографией, но живое тепло рук, запах волос, манера улыбаться забывались почему-то очень быстро.
В полутемном холле было тихо и прохладно. Пожилая женщина в темно-синем рабочем халате с гребенкой в волосах мыла полы. Аккуратно обогнув жестяное ведро с грязной водой, я направилась к высоким, неплотно прикрытым дверям зала.
– Куда? – скорее равнодушно, чем строго, крикнула уборщица.
– В театр. К Рыбакову.
Она только успокоенно кивнула. И это означало, что я на правильном пути.
Однако и в зале, и на сцене было так же безлюдно, как в холле. Ни голосов, ни смеха, ни бренчания на рояле! Только откуда-то из-за занавеса доносилось мерное постукивание молотка. Пахло театральной пылью и почему-то ветхостью. По ногам тянуло сквозняком.
Пройдя между рядами кресел, я зашла в боковую дверцу и очутилась за кулисами. Стук молотка теперь слышался отчетливее, а дверь в одну из подсобных комнат была открыта. Почему-то мне показалось и правильным, и тактичным приблизиться туда почти на цыпочках, не производя лишнего шума. В результате я добилась только того, что парень, перебиравший книги на полках, при моем появлении вздрогнул и выронил какой-то журнал.
– Вы к кому? – спросил он недружелюбно и сурово, вероятно, для того, чтобы скрыть неловкость.
– Я вообще-то по поводу театра Рыбакова.
– Они на гастролях в Испании. Вернутся только через два дня. Еще вопросы?
– Скажите, а Алексей Иволгин…
И тут с парнем произошла неожиданная метаморфоза. Наконец-то подняв злополучный журнал, он улыбнулся на все тридцать два зуба, причем обнажил две золотые коронки слева, и поинтересовался:
– А вы откуда?
– Я из Северского театра оперы и балета. Вообще-то, ему неизвестно о моем приезде, и я просто хотела узнать…
– И хорошо, что ему неизвестно. В обмен на новость плясать заставим! Зигфрида или Щелкунчика! – Парень коротко хохотнул, весьма довольный собственной шуткой, и протянул мне руку: – Давайте знакомиться. Я Сергей, помощник администратора, а вы, как я понимаю, Настя?
Сказать, что я просто удивилась, значило ничего не сказать. Я изумилась, поразилась и впала в состояние шока.
– Но, простите, откуда вы знаете?
– А почему бы мне не знать? – Сергей невозмутимо пожал плечами. – Иволгин о своих соратниках по танцевальному цеху тут всей труппе уши прожужжал. Да и потом, он говорил, что рано или поздно вы приедете.
Я не понимала абсолютно ничего и от этого чувствовала себя круглой идиоткой. Не похоже было, чтобы парень шутил или издевался. Лицо его, изрытое оспинами, но, в общем, приятное, казалось простым, как три рубля.
– А вы точно меня ни с кем не перепутали?
– Ну вот еще, здрасьте! – Он всплеснул руками, поражаясь моей тупости и недоверчивости. – С кем, скажите, я вас мог перепутать? Вы ведь балерина? Балерина! Из Северска? Из Северска! С Лехой в каком-то там балете должны были танцевать? Должны были или нет?
– Да, должны, но не успели. Он уехал, а я осталась. А вообще-то мы уже танцевали вместе «Жизель».
– Ну вот и он то же самое говорит. Вы его просто цитируете!.. Так что расслабьтесь, Настя, и не напрягайтесь. – Сергей отдернул штору и взял с подоконника электрический чайник. – Чайку со мной попьете или сразу устраиваться поедете?
– Куда устраиваться? – Похоже, своей несообразительностью я удивляла его все больше и больше.
– Ну, вы сами понимаете, отдельной жилплощади мы для вас не предусмотрели. Так что, думаю, пока к Лехе, а там сами разберетесь. Ключик запасной у меня есть, добираться отсюда очень просто: сядете на шестидесятый автобус и четыре остановочки проедете…
– Подождите, так вы что, хотите, чтобы я жила у него дома?
Сергей вздохнул, покачал головой и сел на подоконник, скрестив руки на груди.
– А вот скажите, все сибирячки такие скромные и закомплексованные? – В глазах его прыгали веселые искорки. – Так прямо удивляетесь, будто я вам предлагаю голой по улице побегать! Что вас смущает-то? Что бабки у подъезда скажут? Так они у вас паспорта требовать не будут. Живите себе и живите в свое удовольствие!
До меня постепенно доходил смысл происходящего, но верить в то, что теперь казалось очевидным, было все еще страшно. Выходит, Иволгин все знал! Знал с самого начала и поэтому с нормальной иронией относился к сказочке о том, что цветы я дарила на спор! Да и что, если задуматься, было в этом удивительного? За моей спиной шушукался весь кордебалет, надо мной чуть ли не четыре года подшучивали в хореографическом училище… Но он сказал администратору, что я приеду! Выходит, понимал, что не смогу не приехать? Значит, чувствовал то же, что и я тогда на репетиции, в тот единственный момент почти пугающей близости?
Для моей слабой нервной системы это было слишком. Идя к автобусной остановке с ключом от квартиры Иволгина в кармане, я совершенно по-дурацки улыбалась и даже тихонько поскуливала от счастья.
Жилье для Алексея снимал театр. То ли он был на особо хорошем счету, то ли всем танцовщикам обеспечивались такие жилищные условия? Во всяком случае, пятиэтажный дом с высокими арками, маленькими бетонными балкончиками и магазином «Обувь» на первом этаже привел меня в щенячий восторг. Из окон квартиры открывался вид на довольно большой парк. Но, самое главное, это была егоквартира!
Сначала я бродила по ней, как по музею. Проводила ладонью по дверным косякам и останавливалась возле каждого стула, с робостью и нежностью смотрела на диван, накрытый клетчатым пледом, и осторожно сдувала пылинки с круглого полированного стола. Но довольно скоро благоговейное почтение уступило место обычному женскому любопытству. И я принялась изучать содержимое холодильника, разглядывать флакончики в ванной и даже лазать по шифоньеру.
Это были действительно его вещи! Сколько раз я видела и эту красную футболку, и этот темный джемпер с широкими полосами на рукавах. А куртка от легкого спортивного костюма до сих пор едва уловимо пахла потом. «Мужчина – он и есть мужчина! Не постирал и повесил на плечики», – ласково подумала я. И переполнилась восторгом от собственной, почти материнской снисходительности.
Уборка здесь, конечно, требовалась генеральная. Мне мгновенно представилось, какой порядок можно будет навести к возвращению Алексея! Как изменят вид комнаты элементарно отглаженные шторы и, естественно, живые цветы, пусть даже стоящие в баночках из-под майонеза. Впрочем, на все про все у меня еще было два дня. А начинать имело смысл только завтра. Поэтому я выключила везде свет, закрыла дверь на два оборота и, сев на автобус, поехала к метро.
Жанна Викторовна уже была дома.
– Ну и как? – спросила она прямо с порога.
– Вы не поверите! – Я кинула в угол пластиковый пакет и начала расшнуровывать парусиновые туфли.
– Отчего же не поверю? Давай рассказывай!
– Ну, во-первых, я от вас уезжаю…
Во-вторых уже не понадобилось, потому что моя хозяйка, постояв секунду с полуоткрытым ртом, всхлипнула и быстро ушла в комнату. Когда я вбежала вслед за ней, Жанна Викторовна плакала, упав ничком на диван.
– Я так и знала! Так и знала! – приговаривала она, перемежая слова с рыданиями. – Ведь чувствовала, что так и получится… Ну скажи, чем тебе здесь плохо? Я же к тебе как к дочери! Ты же мне как родная стала.
– Жанночка Викторовна, миленькая, ну что же я могу поделать? Все так странно вышло…
– Что странно? Что в театр тебя взяли и жилье дали? Так ты разве не за этим туда сегодня ехала?
– Да в том-то и дело, что никто меня еще никуда не взял. – Я неуверенно погладила ее по вздрагивающим плечам. – Их сейчас нет, они на гастролях. А администратор меня в квартиру к Леше поселил.
Хозяйка выпрямилась так резко, что диван скрипнул сразу всеми своими пружинами.
– Ты что, девочка, последние мозги потеряла? – Она и в самом деле посмотрела на меня как на душевнобольную. – Ты что, думаешь, вот так в дом к нему влезешь, он тебя и полюбит сразу? А в театре что о тебе подумают? Только приехала и сразу к одинокому мужчине в квартиру просится?
– Да никуда я не просилась. Этот Сергей, который администратор, сказал, что Иволгин меня ждал… Он думал обо мне, Жанночка Викторовна! Он все понимает, знает, что я его люблю, и, может быть, сам меня немножечко любит!
– А пока там, у себя, танцевали, он, значит, виду не подавал?
В голосе хозяйки явственно слышался подвох, но в чем его смысл, я пока не понимала. Жанна Викторовна тем временем почти успокоилась и теперь взирала на меня сочувственно и насмешливо.
– То есть, пока ты была на виду, на глазах у педагогов, да и он сам под жениным присмотром, как бы любви и не было?
– Да, но там было все так неясно…
– А здесь, значит, ясно стало?.. Хорош жук твой Иволгин, вот что я тебе скажу! Конечно, он мужик опытный, сделал так, чтобы ты в него влюбилась, и сидел ждал потихонечку, когда ты к нему примчишься. Жена-то, видать, умная – не поехала, а без женщины плохо. А тут девочка – красивая, умная, да еще и любит его без памяти!
Жанна Викторовна выражалась более чем понятно. И я, кажется, догадывалась об истинной причине ее язвительного гнева. Моя милая, добрая хозяюшка страшно не хотела, чтобы «ее балеринка» уезжала, оставляя ее одну. Именно поэтому Алексей Иволгин вдруг превратился из наделенного всеми добродетелями красавца в хитрого и коварного ловеласа, норовящего умыкнуть дитя из дому.
– Жанночка Викторовна, я к вам приезжать буду. Хотите – каждый день? – Я сделала умильное лицо и подперла обеими кулаками подбородок. – Да потом, еще и неизвестно, как там сложится. Может, он выставит меня в первый же день «с вещами на выход»? А что? Раньше хотел видеть, а теперь расхотел? Может, он себе с гастролей какую-нибудь испанку привезет?
Все это говорилось, конечно же, не всерьез. И хозяйка в конце концов улыбнулась.
– А, – она беззлобно отмахнулась от меня рукой, – если Бог мозгов не дал, свои не поставишь! Все «он» да «он»! Женщина должна позволять себя любить, а не метаться сама с глазами, словно у угорелой кошки… Ну, дай Бог, конечно, чтобы все у вас сладилось.
– Ой! – Я блаженно прикрыла глаза и обхватила руками плечи. – Я такая счастливая, если бы вы только знали!
Потом мы вместе собирали мои вещи, складывали в зеленую шелковую сумку литровые банки с какими-то соленьями и вареньями. Жанна Викторовна выискивала в своих кулинарных тетрадях рецепт «совершенно бесподобного» пирога с яблоками и творогом и нравоучительно наставляла:
– Цветочки на окнах – это, конечно, хорошо. Но стол к его приезду приготовь обязательно! Будь он там хоть десять раз танцор, да хоть йог индийский, только путь к сердцу мужчины все равно лежит через желудок.
Когда все сумки и пакеты были уложены, мы сели рядышком на кровать и с минуту помолчали.
– Спасибо вам за все, Жанна Викторовна, – я легко коснулась ее руки. – Приезжать к вам буду часто-часто и вообще…
– Что «вообще»? – Она печально вздохнула. – Замотаешься со своей любовью и балетом и думать про меня забудешь… Грустно мне, конечно, но, с другой стороны, хорошо, что у тебя все так ладно складывается. Да и правильно! Ты девка красивая. Вон, у соседки – той, что лягушек разводит, дочке чуть ли не тридцать лет, а замуж до сих пор выйти не может. Ты же только в Москву приехала и сразу двух мужиков себе отхватила. Хмырь-то твой сегодня приедет, что ему сказать?
При мысли об Антоне вдруг нехорошо кольнуло сердце. Весь сегодняшний день я о нем и не вспоминала, а теперь вдруг почувствовала на душе какой-то горький и неприятный осадок.
– Да не хмырь он мне, Жанна Викторовна. И даже не кавалер. Просто знакомый. И говорить ему обо мне ничего не надо… Скажите просто: мол, переехала, а куда, не знаю, ни адреса, ни телефона не оставила…
– Вот это правильно! – Хозяйка встала и уже со спокойной аккуратностью поправила высовывающийся из-за шкафа краешек матраса – того самого, на котором я спала почти два месяца. – Терпеть не могу этих «новых русских». И не пара он тебе вовсе… Тем более раз между вами ничего не было и ты ему ничего не обещала…
«Я ему ничего не обещала. Между нами ничего не было, – мысленно повторяла я, торопливо шагая к метро. – Мне нечего стыдиться: я никого не предаю и никому не изменяю. Я просто ухожу жить к любимому мужчине! К любимому! А Антон? Ну что – Антон? Просто хороший человек и хороший знакомый».
И все же, когда мне мерещилась тень синего «Форда», голова моя непроизвольно вжималась в плечи, а колени противно слабели. Я не хотела встречаться с Антоном. Я не знала, что ему сказать…
* * *
Через два дня квартира Иволгина засияла чистотой и выглядеть стала вполне пристойно. Постиранные и отглаженные шторы начали радовать глаз своим природным нежно-бирюзовым цветом, с дверных ручек и клавиш выключателей исчез серый налет. А еще я испекла пирог – немного кособокий, немного подгоревший с одной стороны, но в общем довольно аппетитный. Пирог полагалось накрыть льняной салфеткой и убрать подальше от кухонных запахов. Я поставила его на телевизор в комнате и занялась тушением курицы в помидорах.
Мои ноги еще как-то носили меня по квартире, руки механически очищали чеснок и помешивали овощи в кастрюле, а в голове сидела одна-единственная мысль: «Спокойствие! Только спокойствие!» Вообще-то, самолет должен был прилететь поздно вечером, и до приезда Алексея оставалось еще около четырех часов. Но я уже потихоньку сходила с ума, превращаясь в истеричку, вздрагивающую от каждого шороха на лестнице.
Когда меня начал раздражать звук собственных шагов, стало ясно, что так продолжаться не может. Пришлось наполнить ванну теплой водой и занырнуть туда с психотерапевтическими целями. В ванне вообще очень хорошо отдыхается, а я, хоть и не Рыба по гороскопу, могу и вовсе сидеть там часами. Но шла всего лишь двадцатая минута моего пребывания в воде, когда входная дверь вдруг хлопнула.
Я вздрогнула и, выскочив из воды по пояс, стала напряженно прислушиваться. Послышались шаги, скрип половиц, а потом неуверенное и радостное: «Настя?» Это был его голос! Его любимый, родной, доводящий меня до полуобморочного состояния голос!
– Настя! – еще раз позвал Алексей, а потом тихо и счастливо рассмеялся. – Я знал, что ты все равно приедешь, что ты рано или поздно приедешь. Ну где ты, хорошая моя?
Осторожно, стараясь не шуметь, я выбралась из ванны и ступила босыми ногами на кафельный пол. С мокрых волос по плечам и животу текли ручейки воды, но тянуться за полотенцем было страшно: старенький кронштейн так скрипел, что мог даже мертвого поднять из могилы. А мне не хотелось раньше времени обнаруживать свое присутствие. Шпингалет на двери ванной я, естественно, не задвигала. И как бы там Иволгин ни относился ко мне на самом деле, предстать перед ним в полуголом виде было неловко.
И все-таки кронштейн скрипнул. А кроме того, с полочки под зеркалом упал стаканчик для зубных щеток. Я едва успела замотаться в махровое полотенце, как дверь распахнулась, и на пороге возник Алексей – красивый, темноволосый, с блестящими счастливыми глазами. И все мои недавние сомнения вместе с мыслями об Антоне мгновенно исчезли, будто их никогда и не было.
Однако точно так же исчезла и его улыбка. Медленно сползла, оставляя на лице выражение растерянности и досады.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Иволгин, упираясь рукой в косяк. – Ты откуда, вообще, взялась? И почему в моей квартире?
– Мне Сергей ключ дал… – жалко пролепетала я, обмирая от обиды и ужаса.
– Какого рожна он его тебе дал? Что ты ему сказала?
– Сказала, что приехала из Северска. А он уже знал мое имя и объяснил, что ты меня ждешь…
– Я тебя жду?! – Он воздел руки к небу и с усмешкой покачал головой. – Ну это надо же такое придумать: я тебя жду! Я – тебя!!! О Господи!
Руки мои по-прежнему придерживали полотенце на груди, а вода продолжала стекать по ногам, собираясь на полу в две неровные лужицы. Я еще не понимала, в чем дело, но чувствовала, что произошла какая-то кошмарная ошибка.
Алексей тем временем обхватил голову руками и, шатаясь, побрел на кухню, где томилась моя дурацкая курица с овощами. Накинув халат и всунув ноги в тапки, я выскочила за ним. Он сел на табуретку и уставился в пол. Рука его свисала со стола безвольно, как плеть, на щеках ходили желваки, а под взглядом, казалось, вот-вот оплавится линолеум. Я же оцепенела от обиды.
Просидев так с минуту или две, Алексей поднял голову.
– Извини, что я на тебя заорал. – Глаза его были странно-пустыми. – Ты ни в чем не виновата. Дело только в том, что наш администратор – идиот, ну и еще в твоем имени…
– А при чем тут мое имя?
– Просто ты Настя. И точно так же зовут… Хотя ты и так, наверное, уже все поняла?
– Ничего я не поняла! – Из моих глаз крупными горошинами покатились слезы. – Ничегошеньки абсолютно! Я себя полной идиоткой чувствую… Он спросил: «Настя?» Я сказала: «Настя». «Из северского Оперного?» – «Из северского Оперного». – «К новому спектаклю партию вместе с ним разучивала?» – «Разучивала»… Ну, скажите, что я должна была подумать? С кем он в принципе мог меня перепутать?
– С Настей Серебровской, – просто сказал Иволгин и отвернулся к окну.
Смысл сказанного дошел до меня не сразу. А когда я наконец переварила информацию, то почувствовала, что задыхаюсь. От стыда, от ужаса, от разочарования. Слезы сразу куда-то делись, но глаза стало жечь с утроенной силой:
– То есть вы хотите сказать, что она – ваша… Что она женщина, которую вы…
– Ага! «Женщина, которую я…», – Алексей нехорошо усмехнулся. – Да, она – моя любовница. И об этом знает весь театр. Наверное, кроме тебя.
– Но… Но мы же недавно отмечали ее помолвку?!
– Я знаю, – произнес он со страшным спокойствием и принялся внимательно изучать свежую царапину у запястья.
Спрашивать больше было не о чем. Стоять здесь дальше унизительно и бессмысленно. Я молча повернулась и вышла из кухни. В комнате быстро переоделась, кое-как отжала мокрые волосы полотенцем, покидала свои вещи обратно в сумку, оставив в квартире только банки с соленьями и вареньями. Бросила прощальный взгляд на телевизор, где монументом моей наивности и самонадеянной глупости все еще стоял яблочный пирог. Перед тем как заглянуть к Иволгину, постаралась придать лицу спокойное и бесстрастное выражение.
А он все сидел, не двигаясь с места, – грустный, по-мужски красивый, любимый…
– Вы извините, что так с ванной получилось, – я поставила тяжелую сумку на пол. – Просто мне сказали, что вы приедете только поздно вечером, вот я и…
– Да ничего. Просто вчерашний рейс перенесли на утро.
– Ну, до свидания?
– До свидания.
Я снова подхватила сумку и потащилась к двери, когда в спину мне ударилось: «Подожди. Давай поговорим».
Алексей стоял посреди коридора, спрятав руки в карманы брюк. Глаза его горели сухим, горячечным огнем.
– Водку-то к моему приезду приготовила, нет? – Он попытался усмехнуться. – Если не приготовила, то зря. Разговор бы легче пошел…
Через полчаса мы уже сидели за столом и закусывали «Довгань», купленную в соседнем «Гастрономе», моей тушеной курицей. Говорил в основном он. Я только изредка вставляла короткие вопросы.
– Но зачем тогда вы уехали? Зачем тогда ее оставили, если знали, что у нее появился другой человек?
– Другой человек! – Иволгин презрительно хмыкнул. – Да «другой человек» и появился у нее по той же причине, по которой я уехал, – из-за денег… Думаешь, она его любит?! Ничуть не бывало! Просто Настя – нормальная женщина, которой нужен свой дом и которая не может ждать бесконечно. Я бы давно уже развелся, если бы нам с ней было где жить. А так – театр квартиру не дает, на то, чтобы жилье купить, денег не хватает. Вот и поехал большие бабки сшибать…
– А она почему с вами не поехала?
– Потому что ей якобы надо было дотанцевать репертуар в Оперном! В июне обещала прибыть, а потом письмо написала, что так, мол, и так: хочешь – возвращайся, хочешь – не возвращайся, но я уже официально невеста другого… Я только потом понял, почему она так уговаривала меня сюда ехать! Боялась, что осложнения возникнут, если все эти помолвки и жениховства – при мне…
Я молча ковырялась вилкой в тарелке, поддевая на зубчики кольца лука. Передо мной сидел человек, которого я любила почти пять лет, и стояла недопитая рюмка водки.
– Пей, – Алексей подвинул водку ко мне. – Пей, пожалуйста. Я тебя прошу… Кстати, знаешь, почему меня Рыбаков к себе пригласил? Не удивляешься этому, нет?
– А почему я должна удивляться?
– Ну как? В театре-то я официально считался танцором не то чтобы посредственным, но звезд с неба не хватающим. Не то что там Вихрев или Чекалин – премьеры наши наскоро сляпанные… Я же у нас только характерный, классические партии не тяну!.. Так вот, о Рыбакове… Он ведь взял меня только в нагрузку к Настеньке. Мы же с ней в последнее время в дуэте очень хорошо работали, «Лебединое» готовили к началу следующего сезона. Она условие и поставила: я, дескать, заключу с вами контракт, но только возьмите ко мне в партнеры Иволгина, причем пусть он едет прямо сейчас, а я потом… Соображаешь, какой хитрый ход?
Я соображала, но молчала. А сердце мое переполнялось острой, невыносимой жалостью. И в голове никак не желало укладываться одно: как можно было от него добровольно отказаться? Отказаться от счастья любить его? Променять Алексея на, конечно, доброго и богатого, но, по сути, «никакого» Володю Корсакова?.. Господи, какие у него были сейчас красивые руки! Какие прекрасные глаза! Какое чудесное лицо с этими чуть широковатыми скулами, длинным прямым носом и четко очерченными губами! Даже с этой горькой, больной усмешкой, прячущейся в уголке рта, он казался мне самым прекрасным мужчиной на свете!
– Курить будешь? – спросил он, доставая из пачки сигарету.
– Нет, я не курю.
– Вот это плохо. Придется учиться. Настя курит, и Рыбаков это знает.
– Что-то я не улавливаю смысла…
– А чего тут улавливать? – Иволгин глубоко затянулся. – Рыбаков труппу сформировал и на полгода умотал в Румынию «Сильфиду» ставить. Вместо него – Лобов, который только знает, что Настя должна приехать, но сам ее ни разу не видел… Да и потом, фамилия у тебя достаточно смешная – Суслова! Так что «Серебровская» вполне может сойти за сценический псевдоним… В общем-то, об этом я и хотел с тобой поговорить.
Сегодня я вообще соображала туго. Поэтому с идиотской нервной усмешкой переспросила:
– То есть вы что – хотите, чтобы я притворялась Серебровской?!
