Текст книги "Замок из песка"
Автор книги: Анна Смолякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Окна на втором этаже были по-прежнему ярко освещены. Оттуда доносилась музыка, за шторами мелькали зыбкие тени. Обратно на фуршет мне не хотелось. Как, впрочем, не хотелось и в ресторан. Но из двух зол надо было все равно выбирать. И я выбрала меньшее, решив, что Вадим Анатольевич – человек все-таки порядочный да и, кроме того, вполне может оказаться тем самым целомудренным покровителем, который оградит меня от мерзких приставаний.
– Хорошо, что мы все-таки поговорили начистоту. – Мои губы без особого напряжения сложились в очаровательную улыбку. – Извините за нелепые подозрения. И давайте все-таки поедем в ваш ресторан.
– Ну, допустим, он не мой, Анастасия Игоревна. У меня немного другой бизнес, – усмехнулся лысый и завел машину.
Как ни странно, ресторан находился в том самом спальном районе, мимо которого мы когда-то проезжали на «БМВ». Маленький подвальчик с дверями, стилизованными под старину, прятался под козырьком, крытым красной черепицей. Я бы, наверное, и не заметила его, проходя в десяти метрах. Но тем не менее на стоянке парковались сплошь престижные иномарки, а пиратский костюм швейцара навевал мысль о том, что у заведения есть свой стиль. Впрочем, что понимала в стилях я – за всю свою жизнь сходившая в ресторан два раза!
Официанты тоже были в треуголках и пиратских костюмах. Белоснежные манжеты шелестели пеной кружев, камзолы поблескивали парчой и золотом. Мы с Вадимом Анатольевичем являли собой странную пару. Он – довольно пожилой, одетый с иголочки, с бриллиантовой заколкой на галстуке, и я – молодая, тощая, в черных джинсах, держащихся на широком ремне, и длинной кофте с большими карманами. Но, видимо, к таким или почти таким парам здесь привыкли. Никто не смотрел на нас косо.
– Даже обидно! – весело шепнул он мне на ухо, когда, пройдя общий зал, мы направились к отдельным кабинкам. – Вот ведь до чего, сволочи, вышколены – бровью не поведут! А я так надеялся вызвать восторг и зависть: пусть, мол, смотрят, с какой молоденькой красавицей пришел старый хрыч!.. Вы не обижаетесь, Анастасия Игоревна, нет?
Я не обижалась, потому что понимала: он просто шутит. И даже тихонько улыбалась, глядя на широкую, равнодушную спину официанта, туго обтянутую камзолом.
В кабинете оказалось довольно уютно. Здесь стоял стол и два стула. На столе свечи, серебряные приборы и тарелки, накрытые свернутыми крахмальными салфетками. Стены были задрапированы редкой красоты гобеленом. Вадим Анатольевич заказал, не обращая внимания на мои протесты, ягненка с розмарином, салат по-гречески и французское вино 1911 года.
– Надо кушать! – спокойно и весело сказал он. – Надо кушать хоть иногда. Сегодня вы столько калорий на сцене потеряли, что маленькое ребрышко ягненка не повредит… Да и потом, положа руку на сердце, не такие уж у вас в труппе строгие требования, правда?
– Вы заметили, да? – Я неуверенно взяла вилку и снова отложила ее на край стола. – Заметили, что это сплошная профанация?
Вадим Анатольевич только печально улыбнулся и прикрыл глаза в знак согласия. Мы помолчали. А потом он сказал:
– Я не мог не заметить, потому что и в Большом частенько бываю, и Таранду с Плисецкой видел, и в Мариинку наведывался. Но, должен сказать, вы в этой труппе смотритесь белой вороной. Не того вы полета птица. Говорю вам совершенно серьезно.
Я не знала, как реагировать на подобный комплимент, и поэтому спросила:
– А те «тени прошлого», из-за которых вы меня сюда пригласили, они тоже связаны с балетом?
– В общем-то, нет. Просто когда-то, много лет назад, я был влюблен в одну девочку. Такую же хрупкую, стройненькую, большеглазую. Она была из очень хорошей семьи, а я – нет. Да и что я ей мог тогда предложить… Теперь вот сижу с вами, Анастасия Игоревна, и чувство такое, будто кино смотрю. Что было бы с нами, если бы тогда… Хотя, я уже говорил, все это неинтересно.
Меня и в самом деле мало интересовали чужие слезные истории. Но лысого дядечку почему-то стало жалко.
– Не зовите меня Анастасия Игоревна, – попросила я, в конце концов решив проявить добрую волю. – Это я просто так ляпнула, испугалась вас очень.
– Ладно. Буду звать Настей, – легко согласился он, подливая в мой бокал вина. – Хотя жаль. К Анастасии Игоревне я как-то уже привык.
После третьего бокала у меня приятно закружилась голова, и в этой кружащейся голове созрело твердое решение: «Больше не пить!» Вадим Анатольевич тоже повеселел и как-то раскрепостился. Теперь он рассказывал анекдоты, балансирующие на грани приличного. Но после каждой двусмысленной фразы ужасно извинялся и прикрывал рот рукой. А потом он уронил на пол вилку. Официанта поблизости не оказалось, и он, кряхтя, полез под стол сам. Я опустила глаза вниз. Вилка лежала у самых моих ног, зубчиками касаясь кроссовки.
– Вадим Анатольевич, не надо, я достану.
– Да? – Он, выпрямившись, поправил галстук. – Ну достань, если тебе не трудно.
Я отъехала вместе со стулом, присела на корточки. И тут увидела перед собой широко разваленные мужские ноги. Вадим Анатольевич даже сполз на стуле: его колено почти касалось моего лба. А волосатая рука торопливо расстегивала ширинку, под которой омерзительно дыбились белые плавки!
От неожиданности я дернулась и стукнулась затылком о столешницу. И тут же сверху донеслось повелительное:
– Целуй!
– Чего?! – растерянно переспросила я, все еще сидя под столом и с ужасом наблюдая за дрожащими пальцами, оттягивающими резинку.
– Целуй, говорю, шлюха! Не бойся, не войдет никто.
В глазах у меня потемнело от ярости и обиды. Сердце часто заколотилось. Отшвырнув рукой стул, я наконец вылезла, выпрямилась и холодно спросила:
– Что вы себе позволяете, хам?!
– Заканчивай! – Он мрачно усмехнулся и указал пальцем под стол: – Давай обратно! Долго мне еще ждать?.. Хватит разыгрывать из себя наследную принцессу. Хотя вам, шлюшкам, за то и платят такие бабки, чтоб не сразу ноги задирали, а полвечера Плисецкую из себя строили… Давай-давай, полвечера кончились!
Я спокойно взяла со стола недопитый бокал и плеснула вино прямо в отвратительную красную рожу с «никакими» глазами и «никаким» носом. А потом еще и крикнула «да!» деликатно постучавшему официанту. Парень в зеленой треуголке с длинными темными волосами, забранными в хвост, вошел. И вместе со мной растерянно наблюдал, как капли красного вина растекаются по лысине и впитываются в крахмальный воротничок белой рубахи…
Взашей меня не выперли. Но, естественно, и с почестями тоже не проводили. Было что-то около четырех утра. И я осталась на пустынной улице в довольно тонкой серой кофте, с десятью тысячами в кармане. На такси явно не хватало. Пришлось идти пешком. Мимо закрытых магазинов и парикмахерских, мимо затуманенных сквериков с бетонными оградками, мимо домов со спящими окнами квартир. Кроссовки мягко поскрипывали. А я думала о том, что свой первый солидный гонорар за премьеру получить так и не успею. Из театра придется уволиться. Опять начнется эпопея с беляшами и трубочками. Но, наверное, это и к лучшему. Всех денег все равно не заработаешь, а унижения на рынке в сто раз меньше. Жаль только, что форму придется поддерживать не в нормальном балетном классе, а на кухне у подоконника…
За три часа мои усталые ноги добрели до «Черкизовской». В половине шестого открылось метро, но спускаться под землю не хотелось. Тем более спешить я раздумала. Жанна Викторовна вставала в семь, и жалко было будить ее раньше времени.
Дворник, метущий асфальт рядом с рынком, сказал мне, что сейчас еще только половина седьмого. И я пошла наматывать круги между пятиэтажками и детскими площадками. Неподвижно сидеть на лавочке было слишком холодно. Так и добрела в конце концов до того самого Дома культуры, не работающего уже полгода.
Как ни странно, в двух окошках на первом этаже горел свет. Я поднялась по ступенькам и постучала. На стук долго никто не выходил, но в конце концов появилась сторожиха, худая и заспанная.
– Чего тебе? – равнодушно спросила она, запахивая на груди вязаную кофту.
– Погреться, – я невольно скопировала ее жест.
Сторожиха заметила это и рассмеялась:
– А чего шляешься-то по утрам? Не спится?
– С ночной смены. А ключ от квартиры забыла.
– Ну, проходи. Посидим, чайку попьем.
В каморке у сторожихи в самом деле оказалось очень тепло и по-своему уютно. Все стены были оклеены фотографиями артистов, календарями с изображением умильных собачек и кошечек и даже афишками кукольного театра. От заварного чайника вкусно пахло смородиновым листом.
– А что вы здесь сторожите-то? – спросила я, отхлебывая ароматный золотистый чай.
– Стены! – Она усмехнулась. – До осени у нас тут спячка.
– А осенью что?
– Осенью, глядишь, какие-нибудь кружки начнутся. Вроде художники обещали первый этаж арендовать. Как танцоры-то съехали, так столько места сразу освободилось: классы эти огромные с окнами в полстены, сцена опять же…
– Какие танцоры? – спросила я, холодея от нехорошего предчувствия.
Сторожиха поднялась и, поддерживая на груди кофту, потянулась к противоположной стене. Там, между портретами Тихонова и Ланового, висела афишка балетного спектакля. Маленькая и не особенно яркая, с подписью на английском: «Gavrilin. Anjuta. Balett.», она почти не привлекала внимания.
– Вот они, – сказала сторожиха, тыча пальцем в афишку. – На память оставили… Репетировали бы здесь и репетировали. Так нет, с дирекцией в арендной плате не сошлись.
Я, не выпуская из рук чашки, как зомби вышла из-за стола и остановилась посреди каморки. Мои молодые глаза и отсюда могли прекрасно разглядеть Анюту, вихрем несущуюся по сцене, Студента, наблюдающего за ней, и кордебалет, старательно «играющий лицами». И среди этих лиц, как в дурном, нелепом сне, – лицо моего Алексея.
– Когда они съехали? – Мой голос прозвучал глухо и хрипло.
– Да уж, наверное, недели две…
– И куда, конечно же, не знаете?
Впрочем, в ответе я и не нуждалась, потому что и так знала, что услышу…
Они уехали всего две недели назад. В какой-то другой московский Дом культуры. И теперь мне предстоял второй круг поисков, такой же долгий, как первый…
Провожаемая удивленным взглядом сторожихи, я подошла к окну. Через дорогу стояла аптека. Сразу за аптекой начинались гаражи. А от гаражей, если встать лицом по направлению к железнодорожному мосту, уже был виден угол моего дома…
* * *
Жанна Викторовна, выслушав рассказ о моих ночных злоключениях, сурово подвела итог:
– А я как чувствовала, что все это плохо кончится! С «новыми русскими» связываться – себе дороже… Это надо же, личный театр! Прямо помещик и крепостные!.. Так, сейчас иди поспи, а днем я вернусь с рынка и мы с тобой подумаем, что делать.
Я послушно легла в постель, часа полтора проворочалась, то впадая в дрему, то выныривая из нее так резко, будто меня окатили ледяной водой. Поняла, что уснуть толком не удастся, умылась, сколола волосы на затылке и, накинув поверх черной водолазки джинсовую куртку, вышла на улицу. И пуанты, и одежда для репетиций на этот раз остались дома. Я ехала увольняться…
К счастью, Константин Львович был в особняке и, как сообщила мне старшая горничная, работал в своем кабинете. Впрочем, меня он согласился принять почти сразу. Выждав пару минут в коридоре и настроившись на решительный лад, я толкнула дубовую дверь.
Хозяин стоял у окна и, придерживая рукой штору, смотрел в парк.
– Садитесь, Настя, – сказал он, не оборачиваясь.
Я присела на край глубокого кресла, обитого белоснежным плюшем.
– Что вас привело?
Вопрос показался мне странным. Хотя было вполне возможно, что лысый не успел нажаловаться. А это означало, что Константин Львович еще ничего не знал. Но все равно на мое решение это никак не влияло.
– Константин Львович, я хочу уйти из театра – и немедленно! Я больше не буду здесь танцевать.
– Ну что ж, – он отошел от окна, открыл бар в стене и налил себе немного коньяку, – ваше право… Но для начала нужно уладить некоторые формальности. У вас ведь есть и обязанности по отношению к театру, правильно?
Хозяин казался совершенно спокойным, почти веселым. Даже папку в темно-коричневом кожаном переплете не просто положил на стол, а весело побарабанил по ней пальцами.
– Я сегодня утром сделал кое-какие подсчеты. Если хотите, можете ознакомиться. Если нет – поверьте мне на слово. Когда вас вводили на роль Одетты, то планировали, что вы принесете своего рода прибыль. Спектакли запланированы, приглашены важные гости. А теперь выходит, что все нужно отменять. Логику улавливаете?
Я улавливала и поэтому молча кивнула.
– …С другой стороны, насильно удерживать вас я не могу, правильно?.. Поэтому мне кажется вполне логичным, что вы спокойно уйдете, предварительно возместив сумму убытков.
Константин Львович раскрыл папку на нужной странице и подтолкнул по столу ко мне. Когда я подняла глаза от бумаг, он спокойно потягивал из рюмки коньяк.
– Но у меня даже близко нет таких денег! И потом, мне кажется, что сумма все-таки взята с потолка! Такую неустойку можно требовать… ну, не знаю… с Рудольфа Нуриева, с Барышникова!..
– Мне лучше знать, – бросил хозяин неожиданно жестко. Снова плеснул коньяку из бутылки и продолжил: – Тем не менее я могу войти в ваше положение. Поэтому предлагаю вам другой вариант: вы безвозмездно, как на социалистическом субботнике, отработаете в театре два месяца…
– Нет! – яростно выкрикнула я, не дав ему закончить. – Ни одного дня! Вы, наверное, просто не знаете…
– …Итак, я, с вашего позволения, продолжу!.. Вы бесплатно отработаете в театре два месяца, извинитесь перед Вадимом Анатольевичем…
Я принялась с демонстративной заинтересованностью изучать картины на стенах. Голос хозяина, в котором вдруг зазвенел небывалый гнев, заставил меня вздрогнуть:
– Вы станцуете Одетту столько раз, сколько потребуется. Вы извинитесь перед Вадимом Анатольевичем. Вы сделаете все, что он попросит… А если нет, то может произойти неприятность. Например, вы идете по улице и совершенно случайно попадаете под машину. Нет, вы остаетесь живы, но вот с ногами может случиться что-нибудь нехорошее: в лучшем случае – множественный перелом… Еще досаднее, если что-нибудь произойдет с вашей благодетельницей. Как ее зовут? Жанна Викторовна, кажется?..
Он уже снова улыбался. Мирно и совсем не зловеще. Августовское спелое солнце золотило его седые волосы. Я поднялась с кресла и нервно повела плечами:
– Но, Константин Львович, это же смешно!.. Какие-то гангстерские разборки из-за того только, что женщина плеснула в хама вином?
– Настенька, Настенька, вы совершили дурной и, более того, глупый поступок! – Хозяин почти отечески похлопал меня по плечу. – А дурной поступок непременно должен быть наказан, чтобы не возникало желания его повторять.
С этими словами он взял со стола коньячную рюмку и выплеснул содержимое мне в лицо. А когда я, проморгавшись, открыла глаза, добавил:
– Все. Я вас больше не задерживаю. Можете отправляться на репетицию…
И с этого дня, что называется, началось… Наверное, наша балетмейстерша Раиса тоже получила соответствующие указания, потому что теперь она муштровала меня до синих кругов под глазами и радужных – в глазах. И благо бы для пользы дела! Так нет же! Я по нескольку часов подряд выполняла бесполезные экзерсисы и уже без усмешки, скорее мечтательно, вспоминала фразу про «десять часов у станка». У станка было бы хорошо. Можно держаться за палку!..
А дома донимала Жанна Викторовна, решившая перейти от молчаливого неодобрения к активным действиям.
– Никакой женской гордости у тебя нет, вот что я тебе скажу! – говорила она, яростно орудуя допотопным веничком в миске с кремом. – Тебя так унизили, что подумать страшно. А ты после всего этого продолжаешь туда ездить!.. Нет, ты мне скажи: вызвал твой Константин Львович к себе этого подлеца? Заставил его перед тобой извиниться?.. Не-ет! Вот и соображай, кто ты там после этого: артистка или тряпка, о которую можно ноги вытирать.
Я отмалчивалась и всем своим видом демонстрировала, что разговор на эту тему поддерживать не хочу. Хозяйку впутывать не годилось. Бедная Жанна Викторовна слишком верила в могущество милиции и наверняка бросилась бы к власти искать защиты для себя и для жилички. А там, кто знает, чем могло кончиться? Булгаковскую фразу о том, что случайно кирпич никому на голову не падает, я теперь примеряла к повседневной жизни.
Но хозяюшка не унималась:
– Денег тебе, что ли, мало? Больших тыщ захотелось? Мой тебе совет: наплюй на них! Что твой Алексей скажет, когда узнает, какие вещи ты от этих сволочей терпела?.. И без денег твоих проживем как-нибудь. Люди и победнее нас живут – не умирают… Тем более долго ли тебе осталось? К Домам культуры дорожка проторенная, найдешь своего танцора и будешь с ним вместе плясать в почете и уважении.
А я с тоской размышляла о том, что в грязи, гордо именуемой «камерным театром», мне барахтаться еще полтора месяца, о том, что к концу исправительного срока я сойду с ума, о том, что в следующий раз на рожу Вадима Анатольевича меня просто стошнит. И о том, что на эти два месяца приходится аж четыре «Лебединых озера»!..
Второй спектакль с моим участием должен был состояться в субботу. Девчонки, как могли, меня поддерживали, но толку от этого было мало.
– Может, тебе удрать сразу после занавеса? – предлагала сердобольная Кристинка. – Тогда и приклеиться никто не успеет. И ты, опять же, не успеешь никого вином окатить.
– Ну, не надо из меня уж совсем полоумную истеричку-то делать! – просила я. – Можно подумать, я здесь с бутылкой разгуливаю и только высматриваю, в кого бы плеснуть… Он сам напросился, сам и получил!
Юлька Десятникова задумчиво курила, слушала нас и качала головой:
– Нет, убегать не годится! Константин Львович только срок заключения продлит. Или озвереет и еще что-нибудь похуже выдумает… Слушай, может, тебе самой вести себя как-нибудь по-другому…
– Как?! Я что, неприлично себя веду?! Глазки там строю или бедрами вихляю?
– Не неприлично ты себя ведешь, а тупо! Детский сад какой-то: «Я с вами среди ночи неизвестно куда, конечно, поеду, только вы меня, добрый дядя, и пальчиком не троньте, пожалуйста!»
Я опускала голову и бледнела. Краснеть у меня не получалось по каким-то там природным особенностям. Смертельной бледностью выражался стыд. Со стороны ситуация с Вадимом Анатольевичем и в самом деле казалась дурацкой и двусмысленной. Но ведь он-то и чувствовал, и понимал, что я в самом деле не собираюсь с ним спать.
В конце концов выход предложила Кристинка, объяснив, что мне нужно вести себя так, чтобы вызывать одно только отвращение. Разнузданная шлюховатость отменялась, поскольку могла быть оценена совсем не так, как нужно. Отменялась и скучная молчаливость, в определенных обстоятельствах грозящая сойти за томность и загадочность. Поразмышляв с полчаса, все та же Кристинка предложила изобразить мне дебилку, чем вогнала меня в крайнее изумление, а Юльку в полуистерический смех.
– В каком смысле дебилку? – Я удивленно наморщила лоб.
– В прямом. Ну, не дауна, конечно, а тихую шизофреничку. Но чтоб заметно было сразу!.. Отвечай невпопад, какие-нибудь детские сказочки рассказывай, криво хохочи…
Кристинка ужасным образом искривила свою хорошенькую мордашку и утробно захохотала, иллюстрируя понятие «шизофренический смех». Мы с Юлькой прыснули, а она с деловым видом продолжила:
– А что? Может быть, ты у нас – народный самородок! Мозгов тебе Бог не дал, только талант и внешность. Вот ты и танцуешь в меру своего скромного разумения. Тебе показали – ты собезьянничала!
– Ох, Криська, Криська! – вздохнула Юлька, отсмеявшись и слезая с подоконника. – И какая только в твоей головенке фигня не водится? Где гарантия, что это строго наоборот не сыграет? Как попадется извращенец, на дурочек падкий! У нас же тут козу в пуантах на сцену выпусти, и то, глядишь, желающие найдутся… Господи, бордель, он и есть бордель!
Та обняла свои колени и печально кивнула, а потом вдруг спросила:
– Юль, а ты Ленку помнишь?.. Ну, которая все надеялась, что какой-нибудь из этих козлов в нее влюбится и в Рио-де-Жанейро увезет?
– Помню, – отозвалась Юлька и для меня добавила: – Под машину попала, несчастный случай… Нет, там в самом деле несчастный случай был!
Говорила она вроде бы искренне и убедительно, но мои руки и ноги тем не менее мгновенно покрылись противными мурашками. Наверное, и лицо сделалось жалким и испуганным. Чтобы не демонстрировать всем собственную слабость, я отошла в угол и принялась суетливо копаться в сумке со сменной одеждой.
– А знаете что? – мечтательно пропела Кристина, затягиваясь сигаретой из Юлькиной пачки. – Вот как в следующий раз меня кто-нибудь решит подснять, я тоже в рожу вином плесну. И смоюсь отсюда к чертовой матери!
– И куда пойдешь? В модели? Ростом не вышла. В секретарши? Так там то же самое… – Десятникова пожала плечами. А Криська вызверилась:
– Да хоть в больницу горшки мыть! Зато подстилочкой доступной себя не чувствовать!
Но, похоже, ее минутный порыв никто всерьез не воспринял. Между тем день спектакля неотвратимо приближался.
В пачку, переливающуюся и шелестящую так маняще, я влезла с глубоким отвращением. Венок из белых перьев нацепила, словно терновый. Но самое страшное, гениальная музыка Чайковского, несущаяся из огромных колонок, не вызвала во мне на этот раз ничего, кроме животного страха перед надвигающейся опасностью.
Станцевала я, опять же, соответственно. Да у меня и не было никакого желания проникаться любовными страданиями девушки-лебедя. Потому что было совершенно ясно: отзвучат последние аккорды, артисты выбегут на поклон, а ко мне потащится очередной мерзкий хрыч. Уж об этом Константин Львович позаботится!.. Хотя вполне возможен был и другой вариант: оставив надежду перевоспитать строптивицу постепенно, хозяин сразу передаст меня с рук на руки Вадиму Анатольевичу…
Больше всего я боялась именно второго варианта. Тем более что события развивались в подозрительном направлении. После спектакля никто не подошел ко мне с цветами, никто не стал слюнявить ручку и со значением подмигивать маслеными глазками. Гости просто снисходительно похлопали с высоты своего величия и с миром отпустили нас за кулисы.
– Ну все, Настюха, теперь тебе только пару часов на банкете продержаться, – порадовалась за меня Кристинка, – а потом можешь идти в нашу спаленку и мирно задрыхать. Прикинь, всего три спектакля тебе осталось!
– Да уж… Хоть бы и в самом деле сегодня пронесло! – отозвалась я и отправилась переодеваться.
Подкраситься и одеться самым безобразным образом посоветовала мудрая Десятникова. Общими усилиями мне заплели тугой «колосок», гарантированно уродовавший мое лицо и делавший голову похожей на небольшую тыковку. Вместо привычных джинсов или юбки с мягкими складками предложили тоже юбку, но «колокол» – с длинным рядом декоративных пуговиц и высокой талией. Сама по себе юбка была, конечно, ничего. Но сшита точно на Люську, у которой талия сантиметров на шесть шире моей. Корсетный пояс заканчивался почти под грудью, и выглядела я в этом наряде как толстый и немного продавленный с обеих сторон тюбик зубной пасты.
– До чего же неподходящая одежда может человека изуродовать! – ахнул кто-то из девчонок, когда меня подвели к зеркалу.
И это было правдой! Подружки постарались на славу. В своей открытой борьбе я оказалась одинокой, но втайне со мной были солидарны почти все.
Когда мы явились в зал, Константин Львович едва ли зубами не заскрипел от досады. Впрочем, лезть на рожон было глупо. И самым мудрым мне показалось опустить очи долу и тихонько, незаметненько прибиться к какой-нибудь кучке девчонок. Благо, «разбирали» далеко не всех. С полчаса никто на мою особу не покушался, и я уже готовилась праздновать первую маленькую победу, когда услышала за спиной покашливание и неуверенное: «Мадемуазель…»
Я резко обернулась. Мужчина лет тридцати в дорогом сером костюме и белоснежной рубашке стоял передо мной, смущенно улыбаясь. У него были темно-русые волосы и довольно привлекательное лицо, но дела это не меняло. Сволочной Константин Львович подсуетился и очередной раз ткнул меня лицом в грязь.
– Мадемуазель, вы позволите пригласить вас на танец?..
Я нервно сглотнула и вся покрылась холодным потом. Ужасная юбка не спасла, как, впрочем, и «колосок». А все наши хитрости с угрюмым молчанием или дебильным смехом теперь стали казаться детскими глупостями. Но меньше всего мне хотелось растягивать процедуру унижения, доставляя хозяину удовольствие.
– Зачем же на танец? – напрямик спросила я, глядя ему в глаза. – Пойдемте сразу к машине. Машина-то у вас, надеюсь, есть?..
Мужчина несколько недоуменно пожал плечами и сделал приглашающий жест рукой:
– Желание дамы – закон. Пойдемте!
Его автомобиль стоял среди деревьев. Ни на цвет, ни на марку я внимания не обратила. Мне было безразлично. Как безразлично и то, что он представился, назвавшись Антоном.
– А вас как зовут?
– А вы, конечно же, не знаете? – язвительно и зло отозвалась я, плюхаясь на переднее сиденье.
– Представьте себе, не знаю. Программки в вашем заведении не предусмотрены.
Он пытался играть в какую-то глупую и неуместную игру, и это злило меня больше всего. Кроме того, я со странным мазохизмом пыталась найти в его внешности отталкивающие черты. И когда зажегся свет в салоне, наконец нашла. У моего нового «поклонника» были разные глаза: один карий, а другой темно-темно-зеленый. А еще от кромки волос чуть ли не до самой переносицы тянулся старый белый шрам.
«Урод! – подумала я со злым удовлетворением. – Нацепил золотые запонки и думает, что от этого стал неотразимым».
– Вы так и не скажете, как вас зовут?
– Нет. – Моя нога, скрытая длинным подолом юбки, задергалась. Наверное, давало о себе знать нервное напряжение. – И вообще, разве мы едем затем, чтобы разговаривать?
Антон усмехнулся, немного помолчал, а потом повернулся ко мне, облокотившись на спинку сиденья:
– Судя по вашему тону, не за тем! Но вы, вероятно, знаете, зачем именно. Может, тогда подскажете, куда держать путь?
– К ресторану!
– Ну, к ресторану так к ресторану! – согласился он и завел машину.
По дороге меня затрясло уже всю целиком. Верхние зубы колотились о нижние, плечи сводило судорогой, из глаз готовы были вот-вот политься злые слезы. А тут еще этот начал приставать со своими глупыми уточнениями, в какой бы именно ресторан мне хотелось.
– Да ни в какой мне бы не хотелось! Не надо делать из меня идиотку! – рявкнула я, отворачиваясь к окошку. – Куда хотите, туда и везите… Я думаю, Константину Львовичу тоже все равно!
На фразу о Константине Львовиче Антон никак не отреагировал, но зато неожиданно свернул налево, направив машину по узенькой дорожке в глубь леса. И тут я впервые по-настоящему испугалась. То, что грозило мне до этой минуты, было унизительно, гадко, больно, но, в конце концов, переживаемо. А теперь впереди маячила неизвестность… Некстати начали вспоминаться Юлькины рассказы про наших гостей-извращенцев, которые возбуждаются от вида козы в пуантах. В свете этих разговоров мой новый поклонник вполне мог оказаться каким-нибудь маньяком-убийцей. И это означало, что мой бедный труп не найдут еще очень и очень долго.
Машина тем временем летела среди деревьев. И возникало такое ощущение, что водитель очень хорошо знает дорогу.
«Маньяк-рецидивист», – тоскливо подумала я и судорожно вцепилась в ручку дверцы.
Что полагается делать в таких ситуациях, мне было неведомо. В городе – там понятно: выскочить на светофоре, выкатиться на асфальт во время движения, заорать в окошко: «Помогите!» А здесь?! Кому орать и куда выкатываться, если кругом только кусты и торчащие из земли корни и убежать получится на десяток метров от силы?
И все-таки, когда автомобиль начал тормозить посреди леса, я заорала. Дико, бессмысленно, зажмурив глаза и яростно мотая головой:
– Нет! Не надо! Пожалуйста, не надо!..
Я захлебывалась собственным криком, зеленела от ужаса и окончательно теряла способность соображать, потому что даже не сразу почувствовала, что Антон трясет меня за плечо и встревоженно спрашивает:
– Ты что? Что случилось?
– Зачем вы меня сюда привезли? – Я резко отодвинулась и вжалась спиной в самую дверцу.
– Чтобы убить и закопать, – произнес он абсолютно серьезно.
Мое бедное сердце испуганно дернулось и вроде бы даже на секунду остановилось. Наверное, это ужасным образом отразилось на лице, потому что мой «поклонник» тоже испугался:
– Так, ясно, ты не в том состоянии, чтобы воспринимать шутки. Приношу свои извинения… Озеро я тебе хотел показать. Просто озеро.
– Какое озеро?
– Ну, не лебединое, конечно. Хотя похоже. Декорации для вашего спектакля надо было здесь рисовать.
Он вышел из машины, открыл дверцу с моей стороны, а сам отступил на несколько шагов.
– Выходи, не бойся, – в его голосе явственно слышалась ирония. – Это на вас физические перегрузки так сказываются, что ли?
Уже понимая, что немного переборщила в своих опасениях, я поставила ноги на мягкую землю и вышла на воздух.
Озеро и в самом деле было в двух шагах. Неправдоподобно круглое, с низкими, заросшими травой берегами, оно казалось нарисованным на холсте. Лунная дорожка рассекала его ровно посередине. А сама луна висела в черном небе, как большая желтая пуговица. Кругом был лес. Высокие деревья тихо шелестели листвой. Какая-то ночная птица беспокойно перелетала с ветки на ветку.
Любому другому человеку открывшийся вид, наверное, показался бы впечатляюще красивым. Но я была не в том состоянии, чтобы восхищаться прекрасным.
– Озеро… – тупо произнесли мои губы. А плечи снова нервно передернулись.
– Да, – Антон усмехнулся. – Я рад, что ты это наконец поняла… Лебедей, к сожалению, нет.
– А кто есть?
– Да, говорят, где-то в Подмосковье крокодила выловили. Такой же вот Константин Львович держал у себя зверюшку, надоела – выкинул. Наверное, думал, что помрет, а крокодильчик взял и выжил. Даже в весе набрал… Ну да, ладно… – Он посмотрел на часы. – Приятного сюрприза, похоже, не получилось. Поедем, отвезу тебя домой…
И я вдруг с необыкновенной ясностью поняла, что это действительно – все. Что вот сейчас он заведет машину и отвезет меня к Жанне Викторовне. Никто не будет меня насиловать и заставлять ползать под столом на коленях. По крайней мере сегодня.
И вот тогда я зарыдала. От облегчения, от ужаса перед тем, что будет завтра, от жалости к себе и ненависти к Вадиму Анатольевичу и Константину Львовичу, вместе взятым. Слезы градом покатились по моим щекам, а Антон снова недоуменно развел руками:
– Ну вот! А теперь чем не угодил? Домой не хочешь? Ну поедем в твой ресторан!
