Текст книги "Хождение по трупам"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Но лучше надеяться на то, что это не так все же. Что Ленчик и его люди не уехали никуда после того, как проредил их команду Джо, а просто поменяли мотель. Или улетели, оставив человека для того, чтобы наблюдать за мной, затем вернулись и снова улетели – или улетели и прислали сюда еще незасвеченных своих бойцов, а потом и сами возвратились.

Черт, так устаю от этого гадания – и главное, что все равно ведь одни предположения, никакой конкретики, тыканье пальцем в небо – неблагодарное занятие. Вот и говорю себе, что надо думать о лучшем, но быть готовой к худшему: к тому, что ФБР продлит мне срок действия подписки о невыезде, и что Ленчик пользуется полной поддержкой Берлина и его людей, и что Мэттьюз окажется не настолько хорош, чтобы осуществить наш план. Кстати, неплохо было бы узнать, кто же он все-таки такой, этот Рэй Мэттьюз…

Но вечером речь об этом не заходит – он заявился уже поздно, в двенадцать где-то, сказав, что слишком много было дел. А плюс сделал пару кругов по Бель Эйр, прежде чем заехать в мои ворота – чтобы раньше времени не вычислил никто, что он со мной. Уверяет, что поблизости не было никого – райончик и в самом деле такой, что тут особенно ни за кем не проследишь. Узкие улочки, и высокие заборы вокруг, и особняки за ними, с улицы практически невидимые – и если заехал сюда кто-то чужой, он даже припарковаться не имеет права у тротуара, потому что нечего ему здесь делать, да и частная собственность кругом. Проехать можно, а больше ни-ни, потому что камеры машину сразу отметят и ее номер, и если она задержится вдруг минут на двадцать, то более чем вероятно появление полицейского патруля, который поинтересуется в резкой форме, что тут делает эта машина, и в лучшем случае просто выпроводит чужака восвояси, а в худшем – доставит в участок для выяснения личности.

Сколько ни думала на эту тему, так и не могу понять, как же они вычислили Стэйси: то ли и вправду увидели нас вместе в городе, то ли случайно заметили ее черный спортивный “Ниссан”, въезжающий в мои ворота, когда кружили по кварталу, и потом пару раз встречали его на выезде из Бель Эйр, и заключили, что если и убивать кого в назидание мне, так только ее. Это мне еще охрана объясняла, что тот, кто хочет за мной проследить, должен караулить мой “Мерседес” на выезде из Бель Эйр и дальше цепляться к нему и пасти – что, видимо, и делали Ленчиковы люди и со мной, и со Стэйси.

Новостей у Рэя пока особых нет – тогда, когда он поехал на предполагаемую мою с Ленчиком встречу в ресторан, чтобы увидеть убийц Ханли в лицо, попытка проследить за Ленчиком и установить, где он живет, не удалась: слишком долго катались они по городу, и Рэю показалось, что они его засекли, или просто боятся, наученные горьким опытом, что кто-то может следить за ними и, вычислив, опять будет караулить с автоматом. Ну он и отстал тогда – и пока объезд многочисленных лос-анджелесских мотелей ничего не дал. Я так понимаю, что он просто подъезжает к мотелю и дает администратору описание Ленчика, и количество сопровождающих его людей и, наверное, номер машины, и удостоверение частного детектива показывает, и излагает в случае необходимости какую-нибудь байку про поиски сбежавшего от жены и детей мужа, и наверняка к просьбе присовокупляет бумажку долларов в пятьдесят.

Но в Лос-Анджелесе мотелей куча, а в его окрестностях – Венисе, Марина-дель-Рэй, Малибу, Санта-Монике – еще больше. Еще бы, пятнадцать миллионов людей тут живет, с учетом всех районов и пригородов. А к тому же Ленчик со товарищи могут и в отеле жить, коих здесь великое множество, от жалких беззвездочных до супершикарных, могут и квартиру снять, и дом. В общем, боюсь, что ничего не дадут ему эти поиски.

И выяснить мне так ничего у него не удалось – посидел час-полтора, обсуждая ситуацию со Стэйси, о которой вдруг вспомнила случайно, и я видела, что разговаривать со мной откровенно, на личные темы, он не расположен совсем. И первый сказал, что спать пора, что завтра в часов в одиннадцать снова отправляемся в поход и что в девять меня разбудит, коли мне требуется полтора часа на сборы. И я ушла, оставив его в гостиной на первом этаже, в которой он обосновался – объяснив тем, что до входной двери два шага, а особо комфортные условия ему ни к чему: пледа вполне достаточно.

Когда вчера решили, что ему лучше перебраться ко мне (честно признаться, я себя не слишком уверенно чувствовала после того, как он проник в дом, обогнув и камеры, и забор, и входную дверь), он сразу именно в гостиной и решил обосноваться и еще спрашивал долго, не будет ли меня смущать его присутствие в доме.

– Но мы же партнеры, Рэй, а не потенциальные любовники, верно? – напомнила ему. – Надеюсь, ты не из тех, кто смешивает личные дела и бизнес – лично я не из тех.

И он кивнул серьезно – он вообще достаточно серьезен на вид, видно, думает все время о нашем плане и его осуществлении или просто такой по натуре, и наглая самоуверенность в нем видна, только когда он со мной разговаривает не как с партнером, а как с женщиной. Не знаю, думает ли он о том, чтобы попробовать со мной переспать, или нет, но мне хочется, чтобы он понял, что лично мне это совсем не нужно и на его присутствие в моем доме я согласилась только потому, что он мне сейчас партнер, то есть существо бесполое.

Оставив его, я ушла наверх, полежала в ванной немного, думая, что без спиртного, к которому привыкла за последнее время, отвлечься от ситуации мне сложно. И попробовала было лечь спать, но сон не шел, не в силах пробиться сквозь снующие взад-вперед мысли и мыслишки, не в силах остановить их и подчинить своей воле. И ненавистная Ленчикова рожа встала перед глазами, а потом отодвинулась, став общим фоном, на котором сменяли друг друга лежавший в снегу Кореец, под которым расплывалось большое темное пятно, лежавший точно в той же позе, в которой лежал тогда ты, и Стэйси с посиневшей шеей и выпученными глазами и вывалившимся языком, и залитый кровью Ханли с простреленной головой, и я удивилась, потому что никого из них мертвым не видела, да и нехарактерны для меня были такие вот видения. А общий фон в виде Ленчиковой рожи то скалился довольно, то злобно что-то шипел.

– Ты мне за все заплатишь, рожа, – сказала то ли вслух, то ли про себя, обращаясь к Ленчиковой физиономии..

И усилием воли придвинула лицо к себе поближе и представила, как вижу боль в его взгляде, боль и страх, и не спеша расплывающуюся темноту. Как сморщивается полиэтилен его глазок, расплавляемый приближающимся адовым огнем, как искажаются черты лица и потеет лысина и скрючиваются пальцы. И когда проснулась – не в силах вспомнить, что еще мне снилось, но отчетливо помня эту картину, – поняла, что тот период, когда я пила и нюхала, и боялась всего, и стремилась спрятаться от окружающей жизни в доме, он прошел уже. И я готова теперь – я ко всему готова…

Ленчик только на третий день объявился – двадцать восьмого, символично так, в последний день зимы. И я сидела в том же ресторане, в котором встречалась с ним до этого и в котором он меня ждал безрезультатно несколько дней назад, и перекусила уже, и курила за чашкой крепчайшего кофе, и тут увидела, как он входит в сопровождении того же самого быка, с которым тогда за мой стол садился. Входит и уверенно идет ко мне, видно, заранее знал, что я здесь. Я смотрела на него спокойно, и обнаружила вдруг, что даже радуюсь его появлению, и подумала про себя: “Наконец-то все началось…”

Наконец-то. Накануне весь день опять по городу моталась, и безрезультатно, и даже удивилась тому, что от Ленчика ни слуху ни духу, и даже письма в мой ящик никто не опускает, словно потерял он ко мне интерес. Еще пять дней назад я бы себе сказала, что это и к лучшему, что об этом можно только мечтать – о том, чтобы он забыл меня или просто решил от меня отстать, то ли боясь очередного киллера, то ли по какой другой причине, – и не верила бы своему счастью. И ликовала бы, и планировала бы свой некиношный совсем побег из Лос-Анджелеса, думая о том, что найду киллера в Европе и его за Ленчиковой душой пришлю, если таковая у него имеется, а лучше – за головой. Слишком слабая я была тогда, нервная, дерганая, обессилевшая от всего на меня свалившегося – и, наверное, и вправду способна была сбежать, и, если бы это удалось, потом терзалась бы, проклинала себя и судорожно искала бы людей, способных выполнить мое задание, за любые деньги.

Но, видно, и вправду именно судьба прислала мне Мэттьюза, вылившего в туалет все мои запасы спиртного, и туда же отправившего кокаин, и пристыдившего меня за мое поведение. И поэтому, когда Ленчик и на второй день не появился, я не унывала и твердила себе, что буду мотаться по городу столько, сколько надо, несмотря на то, что проблемы с ФБР и полицией так и не решены еще, и даже если Ленчик от меня отстанет вдруг, то я от него уже не отстану. И хрен с ним, с побегом, хрен с ней, с перспективой посадки – мне главное, чтобы совесть моя была чиста, а это возможно только в том случае, если Ленчик свое существование прекратит.

И поэтому двадцать седьмого я колесила по Лос-Анджелесу без устали, скорее, бродила даже – доехала до Западного Голливуда, до Меллроуз-авеню, и поставила машину на парковку, и пошла гулять, заворачивая в каждый бутик. Вот уж где, кажется, целую вечность не была – и потому рассматривала с живым интересом, что новенького появилось за время моего отсутствия, и проводила кучу времени в примерочных, и нюхала самые разные туалетные воды и духи, радостно отмечая про себя, что коли интерес к вещам и парфюмерии ко мне вернулся, значит, точно я ожила.

Только вот не купила ничего – если не считать небольшого количества косметики, чтобы пополнить опустошившиеся запасы, – а видела и замшевые шорты симпатичные, и очень красивую замшевую блузку, – не купила потому, что, в принципе, они мне совершенно ни к чему были: ведь все вещи, за исключением какого-то минимума, предстояло в случае отъезда бросить в Эл-Эй. Просто не хотелось таскаться с пакетами, не зная, в какой момент что может произойти, – не исключала, что на выходе из бутика вполне могу столкнуться нос к носу с Ленчиком, а с пустыми руками себя поуверенней чувствовала, хотя, разумеется, вступать с ним в рукопашный бой не собиралась.

Так я и перемещалась от магазина к магазину, предполагая, что вот-вот может появиться мой запропавший куда-то “клиент”. И поймала себя на том, что совсем не напряжена, и не оглядываюсь по сторонам, и не жду, что сейчас он выскочит передо мной, как черт из шкатулки с сюрпризом, и настроение было классное: я чувствовала себя этакой бомбой в виде рождественского подарка, которая, если схватить ее, оторвет к такой-то матери руки, а то и голову заодно, и сравнение мне даже понравилось. Самоуничтожение ради уничтожения Ленчика ужасным самопожертвованием мне не казалось – скорей, не самым выгодным, но все-таки неплохим обменом.

А ровно в три была все в том же “Ла Луз дель Диа” в Даун-Тауне, поев с аппетитом и не отказав себе в пиве, и обнаружила, что вполне могу сейчас и рюмку текилы себе позволить, и две, и даже три – и никакого желания напиться по возвращении домой у меня не будет уже, потому что в корне поменялось мое мироощущение. Но экспериментировать не стала, и курила, поев, и дегустировала по-гурмански крепчайший мексиканский кофе, и, кажется, вид у меня был со стороны донельзя довольный. И не торопилась совсем – приехала к двум, и полтора часа просидела, и уже после еды, за кофе, пыталась понять, куда же делся Ленчик.

Решил, что это я куда-то делась, коли не показывалась две с лишним недели и не отреагировала на его письмо? Или некому за мной следить? Или потеряли меня неудачливые филеры, хотя я и ехала не спеша, подыгрывая им вовсю? Или боится ловушки и сидит сейчас в машине где-нибудь неподалеку, заслав в ресторан одного из неизвестных мне подручных, и тот пытается определить, нет ли в зале кого-то, с кем я перемигиваюсь или обмениваюсь понимающими взглядами или другими сигналами, а Ленчик высматривает у ресторана моих возможных помощников?

Что ж, может быть, вполне может быть. Если тогда повсюду с охраной моталась, с тремя людьми на двух машинах, причем и не скрывала, что это охрана, и телохранители мои сразу в глаза бросались, то сейчас может показаться странным, почему я одна, да еще после смерти Стэйси и Ханли, и выгляжу такой веселой и беззаботной. Что бы я подумала на его месте – хотя и сложно представить себя Ленчиком, – что заручилась “паскудная сука” поддержкой ФБР, и те ее охраняют незаметно, и стоит к ней подойти, как тут же толпа людей в черном появится откуда ни возьмись и ласты загнет в шесть секунд? Возможно. Или нанятые ею киллеры сопровождают ее незаметно и готовы пальбу открыть в любую секунду, прямо среди белого дня, в самом людном месте? Опять же возможно, но маловероятно, коли не является на встречу и второго удара пока не было. Или обнаглела, решив, что убийство Стэйси есть последний акт возмездия, непрямого и трусливого? Обнаглела и уверена, что ее теперь никто не тронет, и мотается себе по магазинам, шмотки щупает – и в силу бабьей своей глупости и не подозревает, что ее вот-вот снова начнут трясти?

Вот этот вариант мне самым реальным показался – судя по тому, как разговаривал со мной Ленчик, он именно глупой бабой меня и считал, глупой и оттого наглой, не понимающей, с кем она говорит и чем все может закончится. Глупой бабой, которая набралась понтов у сожителей своих, но которую стоит только прижать посильнее, показать, что без защиты она ничто, и она расколется тут же и все отдаст.

Что ж, классно, если так: это будет означать, что недооценивает меня Ленчик, как недооценивали Кронин и его телохранитель, как недооценил пришедший по мою душу киллер в Москве. Еще было бы неплохо, если бы я уцелела в итоге, хотя плохо себе представляю, как это возможно: сколько ни обдумывала наш план, заканчиваю обдумывание с ощущением того, что крокодила на живца мы поймаем бесспорно, только вот в борьбе с этим крокодилом погибнем оба: ведь он не один, а с корешами, которые нас и сожрут. И Мэттьюза, слишком много, боюсь, на себя берущего, и меня. Начнись стрельба и завали Рэй Ленчика, люди его и меня положат тоже, случайно либо намеренно: ведь без Ленчика, великого их мыслителя и вождя, я им на хрен не нужна. Может, они и получают с кого-то по десять-двадцать тысяч налом, но пятьдесят миллионов, которые налом не отдашь, они даже взять не смогут.

Но это я к тому, что если дело будет сделано и я уцелею, то с удовольствием совершу на Ленчиковой могиле какой-нибудь акт кощунственный – оскверню ее каким-нибудь образом или спляшу на ней в голом виде страшный языческий танец, посвященный победе над поверженным врагом. Или предамся страстной любви с вибратором. Кстати, о вибраторах…

А вечером, когда Рэй возвращается в десять, и мы с ним говорим с час о какой-то ерунде, и он снова произносит свое коронное “пора спать”, явно желая остаться один и подумать или позвонить кому-то, – говорю такое же банальное “гуд найт” и ухожу в свою сексуальную комнату. Принимаю душ и падаю на булькнувшую подо мной водяную кровать, поставив предварительно одну из немногих неуничтоженных мной записей нашего с Юджином секса – остальные ушли от меня через камин еще перед посадкой, когда я планировала смыться отсюда, уверенная в том, что Джо все сделает и мое присутствие не обязательно. Неплохо было бы выпить немного, чтобы расслабиться полностью, перенестись туда, в вырванный и замороженный видеокамерами кусок прошлого – и тут же вскочила, осененная идеей, движением пальца приказав пульту умертвить на время изображение.

Рэю бы это и в голову не пришло, да он и не заходил сюда наверняка, ограничился спальней и гостиными. А тут у меня бар хитроумный, вделанный в стену, и когда дверцы распахнулись, я даже зажмурилась от яркой вспышки, осветившей хранившееся там и позабытое мной великолепие. “Джек Дэниелз”, текила, джин и тоник и бутылка вермута, и шампанское хорошее, и даже бутылка дорогого вина, и разные бокалы, стаканы и фужеры. И я облизнулась даже, представив, как мне станет хорошо через пятнадцать минут и в какую запредельность я унесусь, и каким полным будет оргазм, даже несколько оргазмов, потому что если уж наслаждаться, то от души. И неожиданно для самой себя снова погрузила комнату в полумрак, нажав на кнопку и дверцы закрывая, пряча от загоревшихся глаз дьявольский соблазн, заставляя закричать истошно и забиться в судорогах ожившего внутри червячка, принуждая разочарованно замолчать и лишь вздохнуть с тоской затаившиеся в ожидании такого притягательного вкуса рецепторы.

“Вы еще слюну пустите, мисс Лански”, – грубо посоветовала себе и отошла, падая обратно на кровать, желая подавить внутренний протест – потому что возмущенный организм мог мне помешать получать удовольствие от того, чем собиралась сейчас заняться. И потому пообещала себе вслух:

– На поминках Ленчика – гарантирую. За упокой его души – сколько угодно.

И вправду полегче стало, и огромный телеэкран снова вспыхнул, и появился Кореец – и перед тем, как полностью уйти в происходившее на экране, я только подумала, что что-то неправильное есть в том, что вот человека нет, а на пленке он остался. И что недаром представители некоторых африканских племен запрещают исследователям себя фотографировать, видя в этом какое-то колдовство и считая, что с каждым снимком похищают у них часть души и отнимают кусок жизни. И что очень символичен тот факт, что от тебя у меня не осталось ни одного снимка. Я всю кучу фотографий, на которых мы вместе, сделанных в Америке в основном (у тебя собственных фото того периода, что прожил до меня, и не было почти, криминальные личности, кажется, вообще фотографироваться не слишком любят, так Кореец говорил), убрала после твоей смерти. Пыталась поначалу хоть один снимок в рамке выставить, но это было для меня слишком тяжело, и я спрятала их, и если и доставала за весь год пару раз, то только в пьяном виде, и так они и сгорели, когда сожгли люди Хохла нашу квартиру.

В итоге, не осталось у меня ничего – кроме твоего “Ролекса” за двести штук, который ношу не снимая, за исключением тех дней, когда одевала вечернее платье, к которому “Ролекс” не подходил. Кроме твоей зажигалки золотой, усыпанной бриллиантами, от Картье, обрезалки для сигар и подаренных тобой драгоценностей. И знаешь, я даже рада этому, а если увидела бы сейчас твое фото, то не радовалась бы: память, как ты понимаешь, искажает все немного, и столько лет уже прошло после твоей смерти, целых три года. И потому когда Кореец как-то обмолвился, что привез с собой из Москвы пару снимков, на которых вы вместе – один старый совсем, года восемьдесят восьмого, а другой сделан на твоем дне рождения, за два с половиной месяца до твоей смерти, – я промолчала. И может, он и ждал, что я захочу их посмотреть, и удивился про себя моему нежеланию, а может, понял все правильно, а может, просто не захотел повторять – и в любом случае виду не подал, сохранил на лице привычную свою невозмутимость, словно и не говорил ничего.

И еще я вспомнила тут же, что несколько фотографий с Корейцем у меня есть – Мартен нас снимал, кажется, и еще кто-то щелкнул на тусовке одной и вручил снимок, – и я вроде бы знаю даже, где они лежат, в кабинете, но смотреть на них не хочу. По той же самой причине…

И переключилась на экран, а там я лежала, голая, в чулках только и поясе, бесстыдно согнув в колене одну ногу – призывно лежала, ожидая его. И он появился – высокий, широкоплечий, квадратный, со здоровенным своим членом, красным и напряженным и изуродованным буграми и шишками. Оставшимися в память от зоны, где он себе пытался всякие шары вгонять, мечтая, после того как откинется, поражать членом всех баб и трахать их безжалостно, вырывая вопли и мольбы о пощаде, – типичные мечты пацана из глухой провинции, подсевшего в девятнадцать лет на долгий-долгий срок.

И я смотрела, как он закрывает меня сверху своим мощным телом, и слушала естественные сладострастные стоны, и ощущала его сильные руки на себе, стискивающие до боли мою небольшую упругую грудь, и внизу все стало мокрым в один миг, и сползшие туда пальцы начали исследовать эту влагу. А там, в прошлом, слившимся каким-то образом с настоящим, Юджин уже закинул на себя мои ножки, и сидел на коленях, и входил резко и глубоко, и я содрогалась, закатив ослепшие от страсти глаза, судорожно водя руками по груди, массируя набухшие сосочки, и наконец широко расползся в крике рот, и я выгнулась и начала обмякать, и опустила руку вниз и облизала вернувшийся оттуда блестящий палец, и словно сигнал этим подала – и сильные руки на экране перевернули меня, поставив на колени и крепко сжимая мою попку, и все началось заново.

Да, да, хочу! Подскочила на кровати, неудовлетворенная собственными пальцами, такими знающими и умелыми, но не могущими заменить гигантский Корейцев член – и, не отрывая глаз от экрана, схватила на ощупь отточенным движением самый большой вибратор и легла обратно. Обхватив его губами, повторяя экранный минет, и следила жадно, как красный член входит в мой ротик, между ярко-красных пухлых губ, и облизывала черный вибратор, который в этот момент показался мне горячим. И когда Кореец с ревом кончил вдруг, я тоже машинально сглотнула, но не ощутила такого приятного вкуса обильной его спермы. И обиженно ввела вибратор туда, где он мог принести больше пользы, и зажужжали батарейки, а я смотрела, как он снова ставит меня на колени и жирно смазывает специальным кремом член, намереваясь ввести его в мою оттопыренную похотливо попку, – и кончила от одной этой картины, заглушив экранные крики, всегда сопровождавшие такой болезненный и такой сладкий анальный секс.

А дальше я уже не видела толком ничего – потому что обычный вибратор заменила на двойной, с большим отростком для влагалища и чуть поменьше для попки, и мучила им себя, и орала в голос, уверенная, что сзади сейчас Кореец, берущий меня грубо членом, и заодно для полноты ощущений вставивший в меня палец, как бывало. И только вспышка света грубо вырвала меня из полуяви-полусна, но к тому моменту я кончила опять, бог знает в какой по счету раз за это бог знает сколько длившееся время, и упала устало на бок, лицом к распахнувшейся и впустившей свет двери, плохо соображая, что происходит.

– О, прости, Олли! Я не знал…

И вижу неотчетливую, расплывчатую, но постепенно все яснее вырисовывающуюся из застлавшего глаза тумана фигуру Рэя. Одетого, с пистолетом в руке, с немного непонимающими глазами и застывшим лицом, – словно он увидел что-то, недоступное его пониманию и воображению, скажем, приземлившуюся тарелку с зелененькими человечками, и мозг заело, так как не в силах он воспринять происходящее, не говоря уже о том, чтобы обработать и оценить информацию. И он стоял, как человек с отключившейся головой, как робот с перегоревшими микросхемами, а я выползала медленно из фантастического портала, протянувшегося ко мне из такого приятного прошлого. И оказавшись здесь, в настоящем, сказала тихо и хрипло, забыв о том, что прозвучит в голосе похоть:

– Только не говори, что ты думал, что меня убивают…

– Но я так и думал! – выпалил он, приходя в себя, и я улыбнулась слабо:

– Если бы кто-то убил меня таким образом, я бы не возражала. Но от этого не умирают, увы…

И перекатилась на другую сторону, и пошла в ванную, и бросила ему, оглянувшись:

– Можешь осмотреться, если интересно, и спорю на тот миллион, который тебе пообещала, что такого ты нигде не видел…

И услышала, уже скрываясь за занавеской:

– Лучше скажи, что просто не хочешь мне платить…

– Слушай, а кто был тот парень на экране? Можешь не отвечать, если это личное…

– Мой бойфренд, – отвечаю коротко.

– Тот самый, который убил троих киллеров в Нью-Йорке, полез с пистолетом на автоматы? Почему-то я совсем не удивлен…

Ну не объяснять же ему, что в Москве, в спортивном костюме и на грязном огромном джипе Кореец выглядел куда опаснее, и Москва – совсем не Лос-Анджелес, и в московских джунглях выжить посложнее, чем во вьетнамских. Нет, не стоит…

Затягиваюсь вместо ответа, смотрю на него, зная, что глаза мои подернуты еще не ушедшей никуда чувственной поволокой, а на лице выражение томности и довольства, и тело под тонким черным халатом наверняка выглядит сытым и счастливым. Что ж, видит – так видит, что я могу поделать? Я же не звала его, он сам ворвался – и, кажется, ушел чуть ли не сразу после того, как я удалилась в ванную. Думаю, что огляделся быстро и сразу ушел, и я слышала, по-моему, как хлопнула за ним дверь.

А когда вышла – нескоро, через полчаса где-то, отходя в воде после животного совокупления с самой собой и с экранным Корейцем, вдруг явившимся сюда и ушедшим после того, как сделал свое дело, – решила проверить, не спит ли он, отметив, что на попавшихся на пути часах уже начало второго ночи, что значит, что где-то с час я развлекалась сама с собой. Может, стоило просто пойти спать: ноги были как ватные, и все тело и голова плыли слегка, и глаза полузакрыты, – но подумала, что если он не спит, то надо бы переговорить с ним чуть-чуть. В конце концов, голой он меня уже видел не раз, и в сексе с самой собой под порнографическую видеозапись опять же с собой ничего такого я не вижу – и потому стесняться мне нечего, я и раньше не стеснялась этого, в шестнадцать лет, а уж сейчас и подавно. Заодно и посмотрю, ханжа он или нет, и проверю, хочет ли он меня – то, что не получит, неважно, но посмотреть интересно, и в любом случае стоит как-то сгладить ситуацию. Все же разбудила его своими воплями, выдернула из сна, заставив примчаться сюда, готовясь по пути к перестрелке.

Но как, интересно, я могла его разбудить, если закрыла дверь, а комнату звукоизолировали специально по моей просьбе? Или не спалось ему и он ошивался поблизости? Или планировал пробраться ко мне в спальню, вынашивая нескромные планы? Или зря я его подозреваю, и просто слух у него слишком острый, и он слышит даже, как травинки прорастают сквозь землю? Вот сейчас и проверим.

Естественно, он не спал – сидел себе в обжитой им гостиной на первом этаже, смотрел телевизор и курил мою сигару. Я, кстати, против этого не возражала совсем – сама ему предложила, зная, что сигара здесь символ богатства и вкуса, но хорошие сигары, кубинские, немногим доступны. Это они в Москве стоят копейки, а тут цены дай бог: контрабанда же, как-никак, – хотя власти на эту контрабанду закрывают глаза, для них запрет на ввоз товаров с Кубы – решение политическое, но устаревшее и надоевшее давно. Правда, первую сигару он вытащил без спроса, когда пробрался ко мне в дом и сидел в моей спальне, но дальше, когда он согласился на меня работать, я ему сама сказала, чтобы курил, подумав при этом, что он, с его наглой рожей, и так бы их курил. Но, несмотря на всю наглость, денег он с меня пока не просит, даже небольшого аванса не потребовал, и когда я предложила оплатить текущие расходы – аренду машины, взятки администраторам мотелей, бензин и все такое – он отказался, просто махнул рукой.

И вот он сидел себе, все в тех же джинсах и том же свитере, и пил сок – и рядом второй стакан стоял, уже полный, только безо льда, словно он знал, что я появлюсь, только не знал, когда точно.

– Прости, что ворвался, – произнес, глядя в телевизор, от которого оторвал глаза на секунду при моем появлении, тут же убрав их обратно, словно смущаясь смотреть мне в лицо.

– Да ладно, это ты меня прости – подняла посреди ночи и вдобавок шокировала, наверное.

– Да я не спал, бродил по дому, ну и услышал, и рванул на крик. – Ага, вот мы и докопались до истины, почти докопались. Что же не давало ему уснуть, хотела бы я знать?

Тут-то он и спросил про Корейца, и когда помолчали после его слов о том, что он не удивлен, что Кореец мог с тремя вооруженными людьми расправиться в одиночку, я вдруг подумала, что вот и пришел момент поговорить о личном, все равно собиралась, чтобы контакт между нами был покрепче и не только деньги заставляли его защищать меня – впрочем, пока я и не видела, что деньги для него так важны, хотя, возможно, он просто скрывает это. Но он сам прервал тишину:

– Ты, кажется, говорила, что предпочитаешь женщин?

Слава богу, снова наглость к нему вернулась – точнее, видимая наглость, потому что вопрос вполне нормальный. У Лешего всегда была такая вот наглая маска на лице – словно он вызов бросал всем окружающим, и ждал, кто его примет. Где он сейчас, интересно, Леший, – если жив, почему не связался со мной, не сообщил, что с Юджином? А с другой стороны, кто я для него – он же не знает, что я твоя жена, та самая Оля Сергеева, ожившая чудесным образом, только изменившаяся сильно внешне, – я для него просто любовница Корейца.

Вот был бы смех, еще и Леший бы тут объявился и начал требовать бы с меня Корейцеву долю от вложений в фильм – но я ему бы быстро объяснила, кто я такая, да и не знает он, где меня искать, ни адреса, ни телефона. Хотя ему Виктор может сообщить – Леший же не знает, что тот предатель. Кстати, о Викторе: если он не здесь, не с Ленчиком, то это плохо, потому что тогда придется по пути в Мексику заехать в Нью-Йорк, что равноценно тому, как из Москвы ехать в Берлин через Вашингтон. Но эту тварь в живых оставлять нельзя – после Ленчика он второй, кого закопать жизненно необходимо.

– Ты спишь, Олли?

– Да нет, просто расслабилась, – улыбаюсь, чтобы он не видел, что думаю о чем-то серьезном сейчас, и специально настраиваюсь на прежний лад, вспомнив, как все было полчаса назад. – Да, ты прав, я предпочитаю женщин – после него.

Может, не очень корректно звучит – зато поймет, если есть у него мысли в отношении меня, что, кроме Юджина, мне никто не нужен.

– Ну уж раз ты так много про меня знаешь теперь, Рэй, давай и я что-нибудь про тебя узнаю. Постоянная герл-френд имеется?

– Нет, так, время от времени.

Опять молчим, на сей раз он, кажется, задумался о чем-то серьезном и не очень приятном. На лбу у него складка появляется, и сам он весь ссутуливается, старея на глазах.

– Я был женат, знаешь. Целых восемь лет. И дочка была – ей уже двенадцать сейчас, совсем большая. Ты, наверное, заметила, когда я рассказывал про Джима, то сказал, что не люблю семьи, в которых главное деньги, – вырвалось. У меня была такая же семья – когда все шло нормально, меня любили, как только начались проблемы, выяснилось, что я никчемный неудачник, так что я уже пять лет как в разводе…