Текст книги "Хождение по трупам"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Так что отдыхай, Олли, как говорили в Москве – некогда твоей родной, – утро вечера мудренее. Ведь за те два дня, что я на свободе, дел сделала немало – и встреча с Диком, даже две встречи за один день, есть лучшее тому подтверждение. Заодно и с Мартеном поговорила – помня о том, что обещала тридцать первого января сообщить ему мое окончательное решение по поводу нашего второго фильма. Но не успела раскрыть рот, как он меня тут же уверил, что об этом мне пока беспокоиться не надо, что он все понимает, что еще две-три недели ничего не изменят, а к концу февраля и решим все. Заботливый, внимательный, понимающий – и хочется верить, что циничная Оливия Лански ошибается, что это вовсе не маска хитрая, а искреннее участие…

А дальше тишина наступила, и было такое ощущение, словно вакуум образовался вокруг меня. В газетах о новых убийствах русских ни слова, Джо в дискотеке так и не появился – я ездила туда несколько раз, и ФБР молчит, и Эд уверяет, что все кончено. Но я-то знаю, что ничего не кончено: то ли они ждут ответа на свой запрос по поводу меня из Москвы, то ли следят за мной, накапливают компромат и используют его, как только им покажется, что можно брать меня еще раз, уже наверняка.

Бейли мне позвонил на третий день, голос у него такой странный был, словно стеснялся немного. Я только проснулась и привстала на постели, зажав трубку между ухом и плечом, переползла, прислонившись спиной к стене, поглаживая собственную грудь, бедра, как бы заряжая саму себя приятными ощущениями. Так в сказке Андересена молодая женщина облизывала с утра волшебную конфету – не фаллоимитатор ли он имел в виду? – которая обеспечивала ей хорошее настроение на целый день.

– Мы можем встретиться сегодня в городе, Олли? – поинтересовался этак застенчиво, позвонив часов в одиннадцать утра. Я даже не стала любопытствовать, откуда у него мой новый номер – ему был известен только старый, значит этот он у Крайтона узнал. И можно было бы зацепиться и сказать, что этот телефон я ему не давала и потому просьба сюда не звонить, – но не хотелось.

– Если у вас есть ордер на мой арест, – ответила сухо, подпустив в голос обиды, на всякий случай – я ведь помню, что вообще-то он в первый день моего ареста уверял меня, что с Крайтоном не согласен и сообщит свое мнение в штаб-квартиру ФБР, в Вашингтон, но особо оптимизма в его голосе не было. Понятно, что своя рубашка ближе к телу – и даже если не верит в мою невиновность, вряд ли карьера для него дороже справедливости. Карьера – это нечто весьма конкретное: повышение, деньги, престиж, – а справедливость есть что-то весьма относительное и туманное.

– Нет, Олли, я хотел с вами встретиться частным образом. – И, судя по голосу, не обиделся даже на мою реплику.

– Не боишься, что ФБР прослушивает мой телефон, Джек? – брякнула в лоб, думая, что по его реакции сразу пойму, как обстоят дела с моим телефоном. Он-то должен быть в курсе.

– Твой телефон чист, Олли, можешь мне поверить…

Я верю – иначе бы он не позвонил и вряд ли бы перешел на “ты”.

Подъехала в ресторан в Даун-Таун к шести – в надежде выяснить, как обстоят дела, – но ничего, увы, не узнала. Было впечатление, что он встретился со мной затем, чтобы окончательно составить свое мнение о моей виновности либо невиновности – порасспрашивал о Яше, о Корейце, а на мои достаточно прямые и настойчивые вопросы так ничего и не ответил. Не исключаю, что он встретился со мной сугубо по делу – может, даже у него диктофон был с собой: вдруг чего ляпну, смягчившись в теплой дружеской обстановке.

Даже про запрос в Москву ничего не узнала, про то, что так меня пугает, – напрямую не спросила, а он ни слова по этому поводу не сказал – равно как и по поводу недавнего расстрела русских из Нью-Йорка у лос-анджелесского мотеля. Ну не могла же я сама на эту тему вопросы задавать. И уже сказала себе, что съездила впустую, как вдруг услышала такое, что еле удержала на лице приветливое выражение, хотя чувствовала физически, что искусно сделанный театральный грим пошел трещинами, улыбка нарисованная расплывается, чудовищным образом меняя облик, и надо срочно поправить грим, закрепить, пока процесс не стал необратимым.

– Знаешь, Олли, я выдвинул версию, что убийство Цейтлина – дело рук русской мафии, которая убила его за отказ платить им деньги или сотрудничать. Он ведь вел бизнес в международном масштабе – так что русские могли попробовать использовать его для торговли оружием или наркотиками и, когда он отклонил их предложение…

Замолчал, и я чуть напряглась, улавливая какие-то плохие для меня нотки.

– А может, и не отклонил…

– Что ты хочешь сказать, Джек, – что Джейкоб торговал оружием или наркотиками и я тоже к этому причастна?

– Да нет, ты тут ни при чем, Олли, у тебя другой бизнес. Но… Это между нами, о’кей? Так вот, нам удалось выяснить, что Джейкоб, возможно, был не слишком порядочным бизнесменом. Выяснилось, что он вел дела с Ближним Востоком, с арабами, и есть информация, что он имел отношение к Ираку. Я не говорю, что он напрямую торговал с Хусейном, нет – но, возможно, он имел дело с иракскими товарами или иракской валютой. В то время, когда весь мир объявил Ираку бойкот и любая компания, уличенная в торговле с Ираком или в операции с иракскими товарами, вносилась в черные списки и навсегда прекращала свое существование… Ты ничего об этом не слышала?

– Знаешь, Джек, мы с Джейкобом не были близкими друзьями, – ответила спокойно, хотя в голове уже плясали танец одержимых короткие пугающие мыслишки.

Если ФБР и вправду выяснит, что Яша имел дело с динарами, то заодно выяснит, кому он их продал – это, наверное, не слишком сложно, – чтобы выявить покупателя и применить против него санкции. Достаточно выяснить, что покупателем был покойный банкир Кронин – хрен его знает, как и через кого он оформлял покупку, но это же ФБР, и российские власти могут содействие оказать – то тут уже и до меня рукой подать.

… – И я, честно говоря, сомневаюсь в твоих словах, потому что знала его как честного человека. Ты уверен в том, что он занимался противозаконными операциями? Лично я – нет: он был достаточно богат, чтобы подрабатывать нелегальным бизнесом…

– В Америке нельзя быть слишком богатым, Олли. Нет, я пока точно не уверен в правильности этой версии, но ее будут проверять.

– Объясни мне, Джек, почему ФБР так суетится вокруг убийства бизнесмена-иммигранта?

Вот это я зря спросила, потому что он округлил глаза, посмотрев на меня внимательно. Я, правда, поправилась сразу – начала говорить, что для меня это, конечно, важно, поскольку Яша был мой партнер и вложил деньги в кино, – но оплошность была грубая.

– Странный вопрос, Олли, но я отвечу. Джейкоб был не простой бизнесмен, а большой бизнесмен, его финансовая корпорация имела годовой оборот в десятки миллионов долларов, и его партнерами были не русские, а американцы, и им очень интересно узнать, почему погиб их партнер, и не грозит ли подобное им…

А я-то думала, что те американцы, которые работали с Яшей, в курсе его дел. Он ведь благодаря тебе поднялся – это ты убеждал московских бизнесменов вкладывать деньги в Штаты или переводить их туда и оказывал в этом помощь, а Яша эти деньги крутил и рос. Ты и свои доходы туда вкладывал и те деньги, которые заработал благодаря вложениям Кронина, – так что, если откровенно, то основывалась Яшина корпорация на деньгах российской мафии и тех средствах, которые российский бизнес прятал в Штатах от российских же налоговых служб и прочих органов. Потом, наверное, уже все было легально – не считая злополучной операции “Кронин”, – но началось-то именно с этого. Я, правда, здесь не раз слышала, что в основе любого большого богатства лежит преступление, и тем не менее выходит, что Яшины компаньоны не подозревали ни о чем. Или не хотели подозревать – что скорее всего, – а теперь могут смело спихнуть на мертвого все грехи, все не слишком законные операции их совместного детища. Наверное, подняли сразу после убийства шум – куда, мол, власти смотрят, – а потом испугались, что может вскрыться что-то ненужное, но решили, что даже если вскроется, мертвый и будет за все в ответе. Вполне логично – это Америка, это в местном стиле и духе.

– Надеюсь, завтра меня не арестуют за связь с Хусейном, Джек, – вот и все, что могла сказать, осознавая, что шутка не слишком умная, и на том и расстались – и хотя он и уверил меня еще раз, что телефон мой никто не слушает, и никто за мной не следит, и ничего мне не грозит, настроение было хуже некуда.

И дома, выпив немного, уже не удержалась и опустошила бутылку виски граммов этак на пятьсот, пьяно твердя себе, что круг сужается и мне срочно надо что-то делать. Но так и не придя к выводу – что именно. И говорила при этом шепотом, потому что показалось вдруг, что в доме могут быть жучки. И могу поклясться, что они представлялись мне тогда не электронными устройствами, а настоящими жуками, шуршащими лапками по стенам, подбирающимся все ближе, влезающими в мои мысли. Вполне соответствующее пьяному состоянию представление.

Вот с этого и началось – вроде на таком подъеме была, когда вышла из тюрьмы, а услышав от Бейли о том, что то ли вскрылась, то ли почти вскрылась Яшина сделка с динарами, сорвалась. Были бы дела, можно бы было отвлечься как-то – но тишина стояла вокруг. Пару раз съездила в дискотеку – на третий и на четвертый день, – к половине десятого приезжала и уезжала в полдвенадцатого, и всякий раз добиралась туда разными путями и никогда не возвращалась домой той же дорогой, которой туда приехала, опасаясь и Ленчика, и ФБР одновременно. А так и податься некуда было – на студию не хотелось, да и нечего мне там было делать, интерес к магазинам потеряла полностью, в салон красоты еще один раз выбралась, все в тот же третий день, и номер мобильного поменяла. И пропьянствовала две недели – утром выпивала “драй мартини”, чтобы избавиться от похмельного синдрома, за ланчем еще пару коктейлей и попозже несколько. И сидела бездумно в гостиной на первом этаже, глядя на бассейн и чувствуя себя этаким обреченным на заклание агнцем.

Обреченным, потому что сужался круг, и сделать я ничего не могла. Один только был вариант – пуститься в бега. Сесть на “Мерседес” – или лучше в джип Корейцев, а еще лучше взять в аренду или купить неприметную машинку – и рвануть в Мексику, куда традиционно скрываются, если верить кино и книгам, американские гангстеры и прочие нарушители закона. Но если я скроюсь, значит, я признала свою вину – и тут уж меня начнут искать всерьез. И еще вопрос: успею ли я доехать до Мексики до того момента, когда меня объявят в розыск? То, что я здесь все потеряю, – это полбеды, в конце концов, есть у меня счет в греческом банке, который мне братва открыла после твоей смерти и на котором у меня вполне приличные деньги, да и в Швейцарии у меня многомиллионное состояние. Но главное, что не знаю я никого в этой чертовой Мексике и не знаю, что мне делать там. И где гарантия, что не буду я там бросаться в глаза и что меня и там ФБР не найдет – и тогда уже даже не стоит пытаться доказывать свою невиновность. Найти не так уж сложно – достаточно разослать по отелям Мехико и других крупных городов мое описание.

И вот я напивалась так не спеша и молола самой себе всякую чушь – что, может быть, удастся сделать там пластическую операцию, потому что я смогу с собой драгоценности все свои взять и наличных у меня дома и в нескольких банковских сейфах минимум пара миллионов. Может, удастся поддельный паспорт купить на чужое имя, может, удастся вылететь оттуда по этому паспорту в ту же Европу. И так мне легко становилось от собственных бредней и с таким удовольствием я листала эти свои веселые картинки, что выпивала еще коктейль – только коктейли и пила, говоря себе, что это же не виски, это легкий такой напиток, в то же время прекрасно зная, что в нем джин и вермут и крепости дай бог, – и продолжала фантазировать. А потом еще коктейль – чтобы думалось полегче, хотя голова вместе с мыслями уплывала куда-то в заоблачные дали, в которых все происходящее вокруг меня казалось элементарно разрешимым.

А вечером Стэйси приезжала – каждый вечер, хотя должна была уже понять, что, по крайней мере в ближайшем будущем, никакого фильма у меня не будет. Значит, приезжала просто потому, что нравилась я ей, по-настоящему нравилась, а может, и влюбилась в меня, и не напоминала про фильм, и ни слова не говорила по поводу того, что я под градусом – нет, я не шаталась, конечно, и не падала, но видно же было, что нетрезва, – и даже не показывала никак, что видит мое состояние. И нюхали кокаин, и секс начинался наркотический, в котором творили друг с другом что-то невероятное, постоянно меняясь ролями, подвергая друг друга по очереди сладким мучениям, используя все мои приспособления. Не могу сказать, что помню, как все происходило, – но по утрам находила разбросанные плетки, хлыстики, вибраторы, пристегивающиеся члены и обнаруживала на своем теле следы укусов и истязаний, и ее помадой была вымазана чуть ли не с головы до ног, а простыня вечно влажная была. Каждое утро приходилось менять: прислугу я в эту комнату никогда не впускала.

А с утра – все сначала. Коктейль, обрывочные воспоминания о прошедшей ночи – всякий раз хотелось спросить Стэйси, как это было, но она ровно в девять уезжала, у нее съемки ежедневные шли на телевидении, – а потом снова размышления по поводу всей ситуации и выхода из нее, и фантазия все больше вытесняла реальность. Не знаю, как я удержалась от того, чтобы в таком вот состоянии не сесть за руль и не отправиться в Мексику, – далеко я вряд ли бы уехала и оказалась бы в полиции, быстро бы выяснили, что я не только пьяная, но еще и наркотики принимаю, это же несложно, наверное, определить. Но что-то удержало от этого шага. Хотя от пьянства ничто удержать не могло.

Не буду оправдываться – но мне так легче было. Уж слишком угнетал вакуум, который казался с каждым днем все более зловещим. И еще казалось, что живу в доме, наполненном невидимым газом, и газа этого становится все больше, он просачивается откуда-то, и не уходит, и душит меня все сильнее, отравляя сознание.

Позвонила Мартену как-то раз – и не знаю, понял ли он, что я выпила, но помню, что сказал, что прекрасно понимает, что мне нужен отдых после такого потрясения и что ждет меня, когда я отдохну как следует. Даже Бейли позвонила – вот уж идиотский поступок, много бы я у него выяснила в своем состоянии, и по телефону, – но его не оказалось, к счастью, молчал мобильный, а перезвонить я забыла. А так только Эд позванивал – и то нечасто – и уверял всякий раз, что все прекрасно, и если я хочу возбудить дело против ФБР, то он готов заняться этим хоть завтра. Но я не хотела – и даже не потому, что знала, что дело это обернется против меня, а потому, что мне на каком-то этапе уже было все равно. Апатия наступила, полнейшая апатия, и нечего было от жизни ждать, и только в забытьи было хорошо и легко.

Я даже не отреагировала, когда Стэйси пропала – как раз семнадцатого отключилась часов в пять, а когда проснулась, было уже двенадцать, начало первого. Не сразу сообразила который час – ну темно и темно – и, только посмотрев на часы, подумала, что странно, что ее нет. Но очередной “драй мартини” и об этом заставил забыть – пьяно заявила себе, что это я ей нужна, а не она мне, и раз не заявилась, то и х…й с ней. Я себя лучше удовлетворю, да и от кокаина надо отдохнуть, хотя не удержалась-таки: втянула в себя две дорожки и, яростно позанимавшись любовью с собой, снова провалилась в сон. А когда и на следующий вечер она не приехала, и на тот, который следовал за этим, повела понимающе плечом: и ты, мол, Брут, Брутиха точнее. И громко рассуждала о том, что удивляться нечему – она же видела, в каком я состоянии каждый день, и, наверное, окончательно убедилась, что у меня какие-то неприятности, и предпочла исчезнуть. Здесь не любят тех, у кого неприятности – их избегают как прокаженных, будто веря, что неприятности есть заразная болезнь, которая может перекинуться на того, кто близок к неудачнику.

Да я вообще обо всем забыла – и последние дней пять даже газет не читала, уверяя себя, что все случилось давно, просто об этом не написали, потому что неинтересно никому, и Ханли сам на меня выйдет, чтобы напомнить, что я должна деньги и ему, и Джо. Даже не сообразила, что звонить ему некуда, потому что мобильный у меня опять новый. И бог знает, сколько бы я пребывала в этой прострации, полностью оторванная от жизни, никуда не выходящая, бродящая целый день по дому в распахнутом шелковом халате на голое тело и босиком, похожая на манекен, одетый с небрежным шиком, – если бы двадцатого утром, спустившись вниз, не заинтересовалась вдруг свежей “Лос-Анджелес пост”. Странен был этот интерес – девица с редким для женщины полумужским именем Роберта, Бобби сокращенно, которая у меня убиралась четыре раза в неделю, в каждый свой приход опустошала почтовый ящик, к которому мне ходить было лень, и выкладывала прессу на стол, а я ее уносила в кабинет, говоря себе, что через час прочитаю непременно, но так и забывала там.

А тут – решила вдруг почитать, видно, почувствовала что-то, хотя инстинкты и приглушены были здорово алкоголем и кокаином. Не сразу, конечно, за нее взялась – зачем торопиться, когда есть более важные дела? Сначала коктейль себе приготовила, и только осушив высокий бокал в три глотка, и сделав второй, и закурив – что такое завтрак и здоровый образ жизни, я уже не помнила и, честно говоря, не знаю, ела ли вообще в эти две с лишним недели, а если и ела, то не помню, что именно, – начала наконец листать. Дошла до единственного интересного мне раздела – криминальной хроники, – проползла по ней, спотыкаясь слабо фиксирующими буквы глазами. Да нет, ничего, что касается Ленчика, – видно, все уже было. Сказала себе, что надо будет прочитать всю стопку, накопившуюся за время моего умственного, так сказать, отпуска, и уже закрыла газету, но что-то вцепилось в слабую память и не отпускало – и раскрыла ее снова, злясь немного на то, что вынуждена теперь все перечитывать, вместо того чтобы спокойно отдыхать, тянуть коктейль и думать о своем.

С третьей попытки только нашла – то слово, которое зацепило. Имя, точнее – Стэйси… И уже увидев его, напрягаясь, прочла крошечную заметку о том, что полиция так ничего и не сообщила корреспонденту газеты по поводу странного убийства актрисы мисс Хэнсон, которая позавчера вечером была найдена мертвой в собственной квартире. 25-летняя мисс Хэнсон жила одна, и труп ее был обнаружен спустя примерно сутки после смерти, и только потому, что пропажей мисс Хэнсон заинтересовалось телевидение, удивленное ее неявкой на работу, ибо мисс Хэнсон ежедневно принимала участие в съемках телесериала. Поскольку съемка оказалась под угрозой срыва, а телефон в квартире Хэнсон не отвечал, одна из снимавшихся в сериале актрис вечером того же дня заехала домой к пропавшей коллеге. Дверь была не заперта, и она обнаружила труп и вызвала полицию.

“…Руководство телеканала, на котором работала Стэйси Хэнсон, сообщило нам, что ему неизвестны мотивы, по которым могла быть убита актриса, – так что остается только гадать, кто расправился с красивой девушкой, сыгравшей две роли в кино и успешно дебютировавшей на телевидении. История и вправду загадочная, особенно если вспомнить, что, как уже сообщалось во вчерашнем номере нашей газеты, на трупе был обнаружен листок бумаги, на котором было отпечатано: 50 000 000 $. Таким образом, можно прийти к выводу, что убийца заранее приготовил листок, который и должен был объяснить причину убийства. Хотя и неясно, кому предназначался этот листок и что должна означать написанная на нем сумма. По мнению полиции, мисс Хэнсон пала жертвой ошибки, убийца принял ее за кого-то другого – хотя Стэйси Хэнсон была задушена в своей квартире, а следовательно, убийца знал, к кому он пришел. Возможно, убийство мисс Хэнсон совершено с целью запутать того человека, кому адресована эта записка, кого-то из очень близких знакомых покойной Стэйси – поскольку сама Стэйси такими денежными средствами не располагала”.

Не поверишь – я даже не поняла ничего сначала. Имя Стэйси не самое редкое, хотя мне лично знакомое, и фамилия показалась знакомой – но я, наверное, только после пятого прочтения поняла, о чем идет речь. И то благодаря тому, что сумма в пятьдесят миллионов тоже была мне очень знакома. Я читала и трезвела постепенно и могу сказать, что была абсолютно трезвой, когда наконец все осознала – что это о моей Стэйси речь, и убил ее Ленчик своими либо чужими руками, чтобы показать мне, что про меня не забыл и недоволен тем, что я исчезла, и что он готов пойти на все. И тут же сказала себе, что этого не может быть, это совпадение просто – даже если предположить, что Ленчик не прятался никуда, не уезжал, следил за моим домом и вычислил Стэйси как наиболее частого визитера, а значит, и наиболее близкого человека, – ну зачем ему ее убивать? Он же не вступал со мной в контакт – да, телефона он моего не знает, но мог бы почтовый ящик использовать, мог бы перехватить меня в городе, коль следит и в курсе того, что я без охраны. И ничего, что я не выходила последние две с небольшим недели – мог бы, в конце концов, письмо мне прислать, это уж совсем просто. Так что все случайно, нелепое совпадение, я тут ни при чем.

И судорожно проглотила остатки коктейля, намереваясь сделать себе еще один, третий уже за утро, когда с удивительной отчетливостью поняла, что он таким образом показать мне пытался, что знает, кто послал к нему киллеров, – и это его ответный шаг, свидетельство, что он мстит кровью за кровь, что он не шутит и что деньги я должна отдать, как только он на меня выйдет. Потому что пустые встречи и разговоры закончились. Или я отдаю деньги – или…

Не знаю, сколько я выпила в тот день – думаю, что очень много, и не пьянела толком, и Стэйси стояла перед глазами, молодая, красивая, начинающая свою карьеру, возможно очень перспективную – и убитая из-за меня. Именно из-за меня – и я не пыталась даже оправдываться тем, что она сама со мной познакомилась, что сама ко мне приезжала и что я ее не зазывала совсем. Наверное, потому так остро все воспринималось, что в первый раз из-за меня кто-то пострадал, причем так пострадал, – я страдала из-за других, это было, в меня стреляли из-за тебя, и чуть не убили, и изменили тем самым навсегда мою внешность и мою жизнь.

Я в тот момент даже не вспомнила про ту милиционершу, свою любовницу, которую застрелил пришедший по мою душу киллер, – она ведь первая его увидела, я на него внимание обратила именно потому, что она вдруг остановилась, не дойдя несколько шагов до моей машины, и пристально смотрела куда-то, и только тогда я его заметила в пелене беспрерывно планирующих с неба снежинок. И я застыла, оцепенела, и она закричала, давая мне шанс выйти из оцепенения и скрыться. Я этим шансом воспользовалась – и, когда увидела, что она упала, нажала на газ, рванувшись вперед, на него. Не будь ее, скорей всего, и меня бы не было.

Но я не вспомнила – и сидела тупо, перечитывая заметки, сегодняшнюю и вчерашнюю, в которой просто сообщалось о факте убийства, и представляла себе, как Стэйси заехала после работы домой, чтобы принять душ, переодеться и поехать ко мне – она же, кажется, обитала где-то недалеко от телецентра, – а Ленчик или его человек уже ждал ее около квартиры. Может, все было и не так – я ведь не была у нее и не знаю, где она жила и что за дом это был, – но представляла все именно таким образом. Мое воображение не щадило меня, рисуя отчетливые и страшные картины: как она идет домой, предвкушая поездку ко мне и безудержный секс, и как убийца вталкивает ее в квартиру и душит там, и лицо безобразно синеет, и выкатываются некогда красивые глаза, вываливается еще недавно ласкавший меня язык, и она обмякает, тряпичной куклой оседая на пол. И жизнь ее оборвана просто для того, чтобы кое-что сказать мне.

Я даже не подумала о том, что полиция может выйти на меня – мало ли, может, Стэйси рассказывала кому-то о наших отношениях, какой-нибудь подруге, скажем, хотя в Америке друзья и подруги и откровенные беседы не в чести. Если даже полиция установит, что мы были знакомы и что Стэйси часто бывала у меня в последние полтора месяца, а последние две недели так каждый день – то может сообразить, кому адресовано оставленное на трупе послание. И обо всем этом узнает ФБР и мой большой поклонник Крайтон, и его подозрения в моей причастности к мафии только усилятся, потому что не вымогают просто так у человека такую сумму, тем более у порядочного человека, который рэкетиров сдает сразу.

Нет, и об этом я не думала – на следующий день только эта мысль ко мне пришла. А так сидела и обвиняла во всем себя и свою глупость, и ненужный алкогольно-кокаиновый запой, из-за которого утратила контроль над собой и ситуацией, и даже не убедилась в том, что Джо собирается завершить согласно нашей договоренности свою работу. И, пытаясь себе доказать, что тут я ничего не могла поделать, что Джо в недосягаемости, а Ханли мне в этом вопросе помогать больше не будет – и так жалеет наверняка, что связался со мной, – позвонила Ханли в офис. Посмотрев на часы, только когда услышала автоответчик – семь уже было, целый день пролетел – и бросила трубку, и тут же набрала еще раз, уже не думая о конспирации, и сообщила автоответчику, что это Олли и что мне срочно нужно с ним поговорить, и оставила новый номер мобильного. И заодно сообщила, что принимаю его предложение – он сразу должен был вспомнить какое, и обрадоваться, и точно перезвонить, – и у меня есть для него работа, и я очень-очень жду его звонка.

Не помню, во сколько легла – просто отключилась, потому что весь день накапливавшийся в организме джин с вермутом вдруг навалился на меня разом и послал в нокаут. А проснувшись от звонка – в гостиной заснула, напротив окна, положив на столик рядом с диваном мобильный, – судорожно вцепилась в трубку, не думая, кто звонит, не помня пока о вчерашнем и даже не задавшись вопросом, стоит ли подходить.

– Могу я поговорить с Олли?

Незнакомый голос, но я решила, что просто не узнаю его сейчас, что неудивительно. Задумалась, выходя из сна, откуда незнакомец может узнать мой телефон – исключено. Значит, “драй мартини” виноват – или это полиция, или ФБР, или…

– Слушаю, – сказала после долгой паузы, разом вспомнив все и напрягаясь, ощущая, что я в глубочайшей депрессии, из которой только один путь – коктейль.

– Это Рэй Мэттьюз, партнер Джима Ханли. Вы звонили вчера в офис и оставили свой телефон, вот я и звоню вам.

– Но я хотела поговорить с Джимом, а не с вами, мистер Мэттьюз, – ответила сухо, злясь на него, что он задерживает меня, отвлекает от подхода к бару и заливания в миксер, специальный бокал для смешивания, двух с половиной унций джина и полунции сухого вермута, и переливания получившегося продукта в стакан, и бросания в стакан оливки и пары кубиков льда, и такого нужного сейчас глотка. – Мне нужен Джим, и я жду его звонка. А сейчас до свидания, мистер…

– Мэттьюз, Рэй Мэттьюз, – повторяет он невозмутимо, еще больше меня раздражая. – Нам нужно встретиться, Олли, – желательно сегодня, желательно через час или два.

– Это исключено, мистер Мэттьюз. – Я уже не скрываю раздражения, которое явно сквозит в моем голосе. – Повторяю вам – мне нужен Джим. Вы ведь в курсе того, что мы с вами не имеем чести быть знакомыми? Так что я жду звонка Джима – желательно сегодня, желательно через час или два. До свидания!

– Джим вам не позвонит, Олли.

Я слышу эту фразу уже оторвав от уха трубку, собираясь нажатием кнопки отстраниться от него – и то ли с похмелья слух обострился, то ли недалеко я отвела от себя трубку, но я услышала и поднесла ее обратно.

– Что вы имеете в виду?

– Олли, нам надо встретиться, обязательно. Вы меня слышите?

– А где Джим? Он что, уехал?

– В какой-то степени. Где и во сколько, Олли? Назовите время и место – и я там буду. Поверьте, это важно и для меня, и для вас!

Для тебя-то точно – ты же на этом настаиваешь. А вот что эта встреча значит для меня? Нет, тут нужен коктейль, и поэтому я заявляю категорично, что у меня появился гость, так что пусть он перезвонит мне через пару часов, и мы поговорим. Поспешно прощаюсь и иду к бару, и выполняю те операции, о которых мечтала, сидя у телефона, и настолько погружаюсь в них, что каждое движение совершаю прочувствованно и вдумчиво, устраивая маленький шторм в шейкере и любуясь бьющими о пластмассовые стенки желтоватыми маслянистыми волнами. И бросаю в классически долгий бокал сначала квадратный айсберг, потрескивающий на волнах, а потом позволяю утонуть оливке, легшей на дне, как позеленевшая от времени бочка с золотом. И так же прочувствованно и вдумчиво поглощаю первую порцию, и готовлю вторую, и на второй, уже под сигару, возвращаюсь к недавнему разговору.

Что он от меня хотел, этот Мэттьюз, почему позвонил он, а не Джим? Ханли в отъезде – возможно, у них работа такая, что сегодня здесь, а завтра там, летал же он по моему заданию в Нью-Йорк. Частный детектив – это вообще, на мой взгляд, этакое автономное плавание, когда человек мотается где-то целыми днями и нечасто появляется на базе, особенно если дело серьезное. И все же – что нужно тому типу?

Я давно уже поняла, что спиртное из депрессии не выводит, разве что на короткое время, а так только усиливает ее, втягивает в нее все глубже – как какой-нибудь океанический монстр из фильма ужасов, присасывающийся к кораблю и утягивающий его на глубину, чтобы утопить судно и сожрать его пассажиров и экипаж. Была у меня как-то жуткая депрессия, когда училась в десятом классе, – дня на три, наверное. Это у меня был год разврата, когда любовников было несколько постоянных и чуть ли не каждую неделю появлялись одноразовые. И в один прекрасный день, весной, как сейчас помню, в воскресенье – я в тот день одела короткую юбку, под которой только чулки с поясом, и кофточку с американской проймой, туго обтягивающую не знающую лифчика грудь, – позвонил мне утром парень, назвавшийся приятелем одного совсем не интимного, что удивительно для того периода, знакомого, и сказал, что видел меня как-то со своим другом на каком-то концерте, и я ему жутко понравилась, и вот он узнал у друга телефон, и хочет пригласить в гости.

И я поехала – хотя совершенно не представляла, что это за человек, но зато прекрасно знала, что там будет. Не помню уже, что сказала родителям, но запомнила, что это утром было, и я, ничего не боящаяся авантюристка, приехала к нему домой, благо от меня совсем недалеко, часов в двенадцать. Открыл такой нормальный парень, высокий, симпатичный – имя, конечно, давно вылетело из головы, – и мы с ним выпили, поболтали о музыке, я тогда обожала “Алису” и прочие наши рок-группы, а дальше комплименты начались. Я видела, что он хочет, и была, как всегда, польщена, и мы, естественно, оказались в постели. Он долго это делал и достаточно умело – хотя для меня особой роли это не играло, все равно не кончала ведь, – и, когда все закончилось через пару часов, продолжал расточать комплименты и позвал вместе поехать в гости к его знакомым, опять же, неподалеку.