Текст книги "Хождение по трупам"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Наверное, когда вернулась после этой встречи, жутко злилась на меня за то, что я вылил весь твой запас? Ну признавайся, Олли?

– Да нет, у меня ведь еще бар есть – ты о его существовании не знал, а я забыла и вот вспомнила на днях, но так к нему и не притронулась. Кстати, тебе бы надо в обществе анонимных алкоголиков главным консультантом работать – и излечивать людей такими вот жестокими способами. А что касается меня, то выпить, конечно, хотелось – признаю…

– Ладно, у меня подарок для тебя. Дюжина “Короны” – все равно она слабоалкогольная, да и я составлю тебе компанию – и куча мексиканской еды. Судя по тому, что ты все время встречаешься со своими друзьями в мексиканском ресторане, эта кухня тебе очень нравится. Угадал?

Так что остаток вечера провели за едой и пивом – не слишком пристойный напиток для леди, но в качестве сопровождения острейшей еды подходит, – обсуждая то, что имеем на сегодняшний день. И он согласился со мной, что если есть возможность потянуть с Ленчиком и дождаться, пока ФБР потеряет ко мне интерес, то так и надо сделать, потому что лучше уехать, а не бежать. А с паспортами он вопрос решил: в течение двух недель тот человек, про которого он уже говорил, сделает канадский паспорт для меня и на всякий случай для него, Рэя. И все, что надо еще, – права там, может, карточку социального страхования, я не уточняла. Уточнила только, почему канадский – услышав в ответ, что за мексиканку я, может, и могу сойти, но испанского уж точно не знаю. А к тому же канадский паспорт имеет массу преимуществ перед паспортами других стран. И канадцы чуть ли не по всему миру могут без виз разъезжать. И все, что нам останется, – это по пути из Лос-Анджелеса в Мексику – то есть до ближайшей границы – тормознуть в городе Сан-Диего, где живет этот приятель Рэя, и тот вклеит наши фото в уже готовые бумаги.

И ко мне опять вернулось хорошее настроение, и опять благодаря ему. И я настолько благодарна была, что ночью уже, когда собралась уходить к себе, сказала шутливо, но в то же время серьезно:

– Рэй, ты такими глазами все время смотришь на меня, голую, что я боюсь, что ожоги на теле появятся. Может, вызовем тебе девицу? Могу даже свою сексуальную комнату предоставить – она мне все равно не понадобится больше. Я плачу, соглашайся.

И он посмотрел на меня внимательно и потом качнул головой, заметив, что услугами проституток пользовался не раз и это совсем не так интересно, как может показаться. И все не отводил от меня глаз, и мне показалось, что я знаю, что он хотел бы мне сказать, но не решается, – и ушла, с деланным бессилием пожав плечами, чтобы не услышать, что хочет он именно меня…

– Я сказал – нет!

Черт, ну почему он такой идиот? Ведь так правдоподобно звучит все сказанное мной – на хрен ему риск? Но он, видно, не может терпеть больше – он, наверное, уже не раз мысленно представлял себя где-нибудь на Гавайях в окружении местных красавиц, миллионером, владельцем гигантской белой виллы на берегу океана и роскошной машины, человеком, которому не надо больше никого напрягать, а можно отдыхать остаток жизни. Он, наверное, уже не раз закрывал глаза и видел мешки с деньгами, и щупал их мысленно, и они хрустели у него в руках и пахли необычайно вкусно – как в детстве пахли конфеты, которые ему, малолетнему грязному оборванцу, маманя покупала раз в месяц в колхозной лавке.

Закуриваю, собираясь с мыслями, судорожно думая, как убедить его подождать еще немного, каких-нибудь двадцать дней. Но чувствую, ничего не выйдет – потому что он перенервничал уже, видно, натерпелся от меня, напрягался, ожидая в любой момент появления киллера, и два трупа на себя взял. И теперь, находясь в шаге от своей мечты, он просто ждать уже не может – и готов зарезать курицу, несущую золотые яйца, чтобы выхватить то единственное, на котором она сейчас сидит.

– Леонид, я еще раз говорю – ФБР меня дергает постоянно. Я же никуда не деваюсь, я здесь и готова платить – зачем рисковать и тебе, и мне? Кстати, мне сегодня опять с утра их спецагент звонил – встретиться хочет в неформальной обстановке. Хочешь, могу сегодня или завтра прийти с ним в тот ресторан, где с тобой были, – пусть твои люди понаблюдают, убедятся, что я не вру.

– Нет! Все, пустой базар идет! Отдавай Витюхе бумаги и чтобы завтра с утра была в своем банке и начала делать все, как он тебе расписал.

– Да нет у меня с собой бумаг! Я сюда приехала, рассчитывая на твой здравый смысл, – я-то знаю, что не хочу спалиться, и думала, что и ты не хочешь. Да пойми же – стоит мне двинуть деньги, они их тут же проследят и все проверят. Они же боятся, что я смоюсь.

Вижу, что Ленчик бесится уже – пытается это скрыть, но готов взорваться, прозрачный он, до Корейца ему далеко в этом плане. Тот бы слушал-слушал и говорил бы спокойно, а потом сделал бы один-единственный шаг – и все б было так, как он хочет. А этот…

– Леонид, вообще, она права, – слышу шепот нагнувшегося к нему Виктора. – И вправду стремно. Ты ж знаешь весь план – фирмы начнут валиться, эти начнут искать и на нас и выйдут…

– На тебя они выйдут – если херово все продумал! – громко отрезает Ленчик, уже не сдерживаясь. – А если хорошо думал, то хер найдут концы. Хватит мне мозги еб…ть – сказал завтра, и все!

Глаза его, и без того пустые, становятся похожими на черные дырки в черепе, да и вся рожа напоминает выдолбленную тыкву, атрибут Хэллоуина: такие же редкие и кривые зубы, такая же лысина, такой же желтоватый оттенок кожи. И мне кажется, что в голове у него, как и положено в Хэллоуине, зажгли свечку – которая поджаривает остатки крошечного, как у динозавра, мозга.

– Так что завтра езжай в свой банк – Это уже мне. – А послезавтра в двенадцать будь здесь, усекла?

– Да не поеду я завтра никуда, – тихо, но отчетливо произношу в ответ. – Я не дура – и бабки вам отдавать, и еще потом сесть по обвинению в отмывании мафиозных средств, или попытке скрыться от уплаты налогов, или попытке сбежать. Мне еще минимум три недели нужны – я за это время окончательно решу с ними вопрос, и через адвоката, и сама. А чтоб ты не думал что я свалила, приезжать сюда могу хоть каждый день – если, конечно, ФБР меня не пасет и кто-нибудь из их агентов не сидит сейчас в зале.

Виктор оглядывается так нервно, что сразу ясно, что он боится, и давно, видно, боится, и ФБР, и Ленчика – но попал коль, деваться некуда, пусть подергается. Вокруг никого, зал на кабинки поделен – и кажется то, что он не может охватить взглядом весь зал целиком, нервирует его еще больше.

– Да не гони – никто тебя не пасет, у меня пацаны у входа сидят в машине…

– Ну да – и сразу определяют, кто есть кто. Они у тебя по-английски-то говорят с трудом, как они могут в американцах разбираться?

– Леонид, она права, – говорит Виктор уже громче и смолкает, встретившись с тяжелым, изучающим взглядом. Ленчик смотрит на него как на насекомое, как на комара, осмелившегося потревожить большого, грозного человека, который этого комара может прихлопнуть в любую секунду одним движением. Я в Москве еще видела такие взгляды, пусть и не мне адресованные, – неприятно, не скрою. Но на меня такое не действует – надеюсь, что Ленчик уже убедился в этом. А вот на Виктора действует – он затыкается сразу.

– Короче – завтра…

– Нет, – смотрю ему в глаза и выдерживаю взгляд. – Я собой рисковать не буду.

– Завтра! – заключает он, опираясь на стол и готовясь встать и уйти. – Если завтра в двенадцать тебя не будет в ресторане, послезавтра будешь должна на пол-лимона больше. Включаю тебе счетчик, и каждый день тебе будет капать пол-лимона – за двадцать дней десятка. У тебя эти бабки есть – не последнее отдашь…

И встает, и застывает, слыша мои слова, медленно поворачивается всем грузным телом и плюхается обратно, и смотрит на меня так, словно не верит своим ушам.

– Да ни хрена я тебе не отдам, – говорю с улыбкой. – Я передумала. Я привыкла с серьезными людьми дело иметь, а тут один пустой базар, да на понт меня берут, да и ведут себя по-бычьи. Отдыхай, Ленчик.

И весело так ему подмигиваю, и встаю, не реагируя на яростный шепот:

– Сядь, сука!

– Слышь, фильтруй базар, Ленчик, – бросаю пренебрежительно, стремясь задеть его посильнее, понимая что план мой отсидеться до конца марта уже рухнул. – Ну че ты понтуешься – здесь, в зале, фэбээровец, хер чего ты мне сделаешь. Все бумаги на тебя и твою братву – у моего адвоката, я тебя предупреждала. Будете меня доставать – закажу под вас работу или сдам на хер мусорам. Понял в натуре? И это – заплати за меня. Столько времени у меня отнял впустую – гони лавэшки…

И иду к выходу, легко и спокойно, понимая что в любую секунду могу услышать за спиной тяжелые шаги и дыхание, и он схватит меня и потащит к выходу, несмотря на то что народа в баре много. И хотя Америка страна героев, безрассудно вступающихся за посторонних людей – по крайней мере, в кино так, – не исключено, что хрен мне кто поможет. И что будет дальше – неясно. Но сзади тихо, и хотя воображение услужливо подсовывает неприятную картину – Ленчик выхватил уже ствол и целится мне в спину, и через мгновение пули попортят мою кожаную куртку, – я ее отметаю. И выхожу спокойно, и подаю Мэттьюзу условный сигнал: вынув по пути к машине тонкую сигару, подношу ее к губам и прикуриваю перед тем, как сесть. Признаться, нелегко дается такая размеренность действий – инстинкт толкает внутрь “Мерседеса” и требует газануть с визгом и нестись к дому, чтобы спрятаться там.

Но заставляю себя не спеша открыть дверь и сесть на уютное кожаное сиденье, и вижу краем глаза, как смотрят на меня из соседней “Тойоты” двое, один из которых разговаривает по телефону, – и трогаюсь все же рывком: дрогнула рука и нога чуть сильнее вдавила педаль. Показалось, что они хотят заблокировать мне выезд – и встань я по-другому, так бы оно и было, но я давно по-бандитски паркуюсь, то есть лицом к улице, чтобы не терять времени и сорваться в любой момент. И когда уже вырываюсь на простор, вижу в зеркало заднего вида, что они едут за мной, и тут же усилием воли ослабляю давление на педаль газа. Пусть преследуют меня, пусть убедятся, что я еду домой, и главное – пусть не подозревают, что я догадываюсь о слежке.

Внутри чуть подрагивает, и руль сжимаю чуть крепче, чем надо, – но это не стыдно, только дураки не боятся, ты так говорил. Но сам в последние минуты своей жизни точно ничего не боялся – и, наверное, сказал эту фразу, просто чтобы успокоить меня и я не стеснялась тебя, если испугаюсь чего-нибудь, и рассказывала все. Так что признаюсь – но не в том, что боюсь, этого, кажется, нет, а в том, что волнуюсь немного. Ничего, можно – ведь повод есть, война началась, и теперь мне предстоит играть роль приманки и пару часов возить за собой хвост.

– Все в порядке, Олли, они за тобой через машину, я за ними, на соседней полосе – сообщает мне зазвонивший телефон. – Я тебя правильно понял – ну, с сигарой?

– Абсолютно.

– Отлично! – Голос у него веселый, не деланно веселый, а просто веселый, и даже, кажется, довольный. Это ободряет меня, конечно, но, с другой стороны, удивляет – и только минут через пять понимаю, что он и вправду доволен, потому что ожидание закончилось и игра в войну, по которой он столько лет скучал, началась. – Отлично. Карту не забыла? Тогда все по плану. Только не торопись и не волнуйся.

Отбой. Он прав, волноваться мне нельзя – и гнать нельзя, потому что тут, в центре, много копов. Вот когда окажемся поближе к цели, тогда все будет о’кей. Но до нее пока далеко – тем более что, хотя уже пол-одиннадцатого, машин много, так что все равно особо не разгонишься.

Что ж, надо отдать Рэю должное – похоже, что он оказался прав. Мы, конечно, оба рассчитывали, что Ленчик поведет себя умнее, но я честно сказала, что один процент на то, что он упрется, есть. Он ведь мог подумать, что я просто тяну время, и могу запросто найти очередного киллера или вообще пропасть – ведь он не в состоянии проверить мою историю насчет ФБР и должен подозревать, что я готовлю побег и потому откладываю и откладываю срок платежей. Рэй же заявил, что процентов этих куда больше – и потому и придумали условный сигнал, показывающий, что имел место серьезный конфликт.

– Все что им надо – это тебя захватить, привезти к себе в мотель или другое место, запугать до смерти, заставить подписать нужные им бумаги и отдать распоряжение своему банку по телефону, или по почте, или по факсу. Естественно, если речь идет об очень крупных суммах, то они должны понимать – ты же сказала, что у них есть специалист в банковских делах, – что это можно сделать только при визите в банк. А значит, они потребуют от тебя позвонить и при них договориться и потом проводят тебя до банка, уверенные, что ты не станешь там шуметь и поднимать тревогу. Для того чтобы быть в этом уверенными, они должны верить, что сломали тебя, что ты будешь молчать – не исключено, что в их планы входит продержать тебя у себя несколько дней и все время обрабатывать, не физически, конечно…

– Ты меня утешил. – Я тогда сделала веселую гримасу, хотя не было мне прямо так уж весело, потому что понимала, что ошибись Мэттьюз в своих действиях, и то, что он сейчас говорит, может воплотиться в реальность. Но он уже говорил об этом, когда мы разрабатывали план, и это для меня не новость, пусть и звучит по-прежнему не слишком оптимистично.

– Значит, если конфликт произойдет, если они откажутся ждать, а ты произнесешь в ответ еще более резкие слова, задев их по максимуму, то они попробуют захватить тебя сразу. Не у бара – тут все-таки хватает людей в это время, мы не случайно именно вечер выбрали и это место, – но по дороге. Одна машина пойдет за тобой, чтобы тебя не потерять, а вторая направится к Бель Эйр, в уверенности, что ты покрутишься немного по городу и поедешь туда. А мы действуем по плану…

Что ж, по плану – так по плану. Маршрут он меня заставил запомнить заранее, чуть ли не на следующий день после встречи с Ленчиком его разработал и экзамены устраивал, и я его повторяла несколько раз, и однажды даже проехала, чтобы посмотреть. И сейчас думаю про себя, что здорово, что я прошла давным-давно, в Москве, уроки езды в экстремальных ситуациях, – и навыки эти, которыми, кажется, так и не пришлось воспользоваться практически, должны сидеть где-то глубоко и выскочить в тот момент, когда они понадобятся. Я этого даже не почувствую – для меня все будет естественно и обычно, потому что они часть меня.

Еду по десятому шоссе, как обговорили, и они должны думать сейчас, что, может, я просто решила покататься, и доберусь до пересечения с шоссе четыреста пять и сверну направо, на Беверли-Хиллз и Бель Эйр. А могут думать, что я боюсь узких дорог и потому предпочла широкие шоссе, где меня сложнее выследить и перехватить, – это их дело, что думать, а мне важно, что эти идут за мной, а Ленчик на “Чероки” пойдет как бы мне наперерез, и в две машины тормознуть меня куда легче, тем более что с шоссе мне все равно придется сойти.

Господи, сколько же в этакой игре всяких “если”. Если они поедут за мной до конца, не потеряют меня или не прекратят преследование, сломав наш план и оставив нас в замешательстве… Если они хотят захватить меня, а не просто последить, убедиться, что я еду домой, а не в ФБР в поисках защиты – и тогда наш план тоже сломается. Если у них есть при себе оружие, чтобы Мэттьюз мог применить свое, он иначе не может… Если у них две машины, опять же, а не три, и тогда они нас перехитрят… Если Мэттьюз меня и их не потеряет… Одни сплошные “если”…

“Не думай, не думай!”, – твержу себе. Сейчас совсем не время думать – все уже продумано, и теперь надо выполнять план, веря в то, что он надежный и единственно верный. Любое сомнение – это ошибка, которая помешает и мне, и всей операции. Конечно, легко сказать “не думай”, когда минут так через сто меня должны попытаться захватить. И если Ленчик такой идиот, что поставил получение денег под угрозу срыва, то можно представить, каковы его подчиненные – к тому же они меня ненавидят люто, и где гарантия, что они не перестараются при захвате, не влепят мне, скажем, пулю в бензобак или не скинут меня с дороги так, что я все кости переломаю?

И внутренний голос говорит и говорит, то срываясь на визг, то падая уныло, и я наконец затыкаю его. Просто отрешаюсь, и закуриваю сигарку, и приспускаю окно, чтобы вентилировать салон, над которым подняла крышу – и в прорезь си-ди плеера всовываю диск, купленный еще Корейцем, – его любимый гангстерский рэп, вся коллекция которого перекочевала в мою машину после его отъезда. Но вместо того чтобы думать о нем, вслушиваюсь в слова и удивляюсь самой себе, так и не сумевшей после смены личности выбрать свою музыку, – в детстве обожала “Алису" и ДДТ и всякий прочий рок, живя с тобой полюбила “Куин” и Меркьюри, а вот Оливии Лански не поймешь, что подходит. Так что все, что ей остается, – слушать полуматерную речь певца, Кулио его зовут, кажется. “Гангстерский рай” – так диск называется, как и фильм, который я не смотрела. Кулио и Тупак Шакур и еще какие-то имена – все любимцы Корейца, который что-то в этой музыке находил. Раз он находил, то и я должна найти – по крайней мере, могу попытаться.

– Олли, все по-прежнему. Пора перестраиваться.

– О’кей, – отвечаю замолчавшему телефону и ухожу не направо, как ждут мои преследователи, а налево, и через какое-то время снова налево, и возвращаюсь в центр. И они не оторвались, потому что еду я не спеша, и перестраиваюсь заранее, и поворотным сигналом мигаю, подсказывая им, что делать. Ошибутся еще быки, проскочат мимо (откуда им знать хорошо Лос-Анджелес, они ж не местные, да и я, столько здесь прожив, не представляю до конца, куда двигаюсь), и потом начинай все сначала. Но они сзади, я их вижу. А потом с изумлением замечаю, что умудряюсь вести машину и двигаться в такт музыке. Молодец все же Кореец – знал, что слушать, даже мне понравилось.

На часах мерседесовских – начало двенадцатого. Вот время летит – кажется, несколько минут прошло после того, как вошла в бар, а уже полтора часа назад это было. Все верно – я приехала пораньше, без двадцати десять примерно, и кофе выпила до их прихода, и они себе заказали по порции виски. И посидели мы после их прихода, а они ровно в десять прибыли, минут пятнадцать, двадцать максимум. Пока я не начала за второй чашкой кофе объяснять Ленчику, что мне нужна отсрочка. А потом был диалог еще минут на пять – десять, и выходит, что я в дороге уже почти час. И до цели совсем немного.

Направо, еще раз направо. Вот это места, я даже не думала, что здесь такое может быть, забыла совсем про советскую еще фразу, согласно которой Нью-Йорк – город контрастов. Я маленькая была, а запомнила, как нам любили всякое дерьмо показывать: мазнут камерой по шикарным улицам и магазинам – и тут же Гарлем и прочие дыры. Москва, кстати, давно уже тоже превратилась в город контрастов, но это неважно, важно то, что в Лос-Анджелесе, оказывается, не меньше контрастов, чем в Нью-Йорке, и я заехала в какую-то глушь и даже не могу сориентироваться, где я. Темно, редкие фонари, и только старые, кажется, заброшенные дома вокруг, и нищета, и убожество, и “Мерседес” подпрыгивает на выбоинах в покрытии узкой улочки.

– Олли, оторвись от них сейчас подальше, и как только увидишь, что я свернул, сворачивай за мной и тут же тормози, – сообщает обогнавший меня Рэй.

Снова дрожь появляется – близится момент истины, и по тому, удастся ли первый удар и насколько четким он будет, я смогу убедиться в наших шансах на победу и в мастерстве Рэя. Только вот немного не нравится мысль, что этот момент может стать для меня последним. Ладно, поздно уже думать.

Резко поворачиваю вслед за Рэем, перед поворотом убеждаясь, что оторвалась от преследователей метров на двести-триста, – улица пустынная, и не было больше никого сзади, и очень надеюсь, что это они. Торможу, не выключая фар и включив аварийную сигнализацию, и закрываюсь изнутри, и снова закуриваю, только вот окно чуть приподнимаю, чтобы руку в него просунуть было нельзя. И смотрю, как Рэй проезжает метров пять вперед и сворачивает в арку направо, оставив меня одну. Больше он ничего не говорил – кроме того, что, как только начнется конфликт, я тут же должна сорваться с места и въехать в ту же самую арку и нестись домой не оглядываясь.

Осматриваюсь, опустошая голову. Не нравится мне здесь – тут оказаться в такое время, наверное, стремно и без преследователей на хвосте. Темно, ни души, словно это необитаемый квартал, Зона из некогда нравившегося мне “Пикника на обочине”. Железные баки, доверху набитые какими-то пакетами, дымок от тлеющего мусора, зловонные на вид лужи, и тоскливое кошачье мяуканье, свидетельствующее, видимо, о сексуальной неудовлетворенности. И нечеткий свет фар сзади, там, откуда только что свернула.

Проскочили, идиоты! Вижу в зеркало заднего вида, как они пролетают мимо – если это они, конечно, – и от злости чуть не нажимаю на сигнал, чтобы самой себя обнаружить. Неужели все сначала? Неужели зря гоняли столько? Или…

Возвращаются – по крайней мере, кто-то возвращается, слышен шум мотора в тяжелой тишине. И точно: вижу в зеркало сдающую назад машину. Вроде “Тойота”, хотя темно, хрен поймешь, – но по тому, что она сворачивает в этот переулок и становится сзади меня, это – они.

Черт, надо было взять у него пистолет – просила же, но потом вняла голосу разума, то есть голосу Рэя Мэттьюза, утверждавшего, что это ни к чему, особенно с учетом того, что мной интересуются и ФБР, и полиция. Отвыкла я от московской обстановки, от жизни с тобой, когда все что угодно могло случиться, в любой момент могли мне позвонить и сообщить самое плохое – как это и произошло, когда тебя ранили и в галерею приехал Хохол. Отвыкла от того напряжения, в котором была в ходе операции “Кронин”, – на войне как на войне, все привычным казалось и нормальным, а тут…

Курю, глядя перед собой, и поднимаю голову только когда слышу:

– Эй!

Один сбоку, у моей двери, смотрит на меня в почти прикрытое окно, второй обошел машину спереди, а назад и не сдашь, там они меня подперли. Они же не знают, что я в свое время переехала киллера – и переехать этого козла мне не составит никакого труда, и даже не буду задумываться о том, что меня могу вычислить по вмятинам, отпечаткам протекторов и прочей ерунде.

– Эй, проблемы?

Говорят по-русски, значит, удостоверились, что я это я. Тот, кто сбоку, вдруг резко дергает на себя дверь, не зная что она заперта, естественно.

– Э, открывай! У Ленчика к тебе дело есть – сейчас съездим. Слышь, открывай!

Мотаю головой, изображая испуг, тем более что это несложно – мне и так, мягко говоря, все происходящее неприятно.

– Ну че, колесо пропороть? – Тот кто спереди вытаскивает нож. – Или стекло разбить? Мы ж тебя один хер вытащим – хоть через крышу. Лучше сама выходи, а то морду попортим!

Снова мотаю головой.

– Ну давай, сука, мать твою!.. – Все, кончилась дипломатия, взорвались ребята. Где же этот чертов Рэй?

– Что вам от меня надо? – спрашиваю по-английски негромко, ведь и они негромко говорят, а сквозь оставленную мной щель между окном и крышей они все должны разобрать. – Уйдите или я позвоню в полицию!

– Не бубни, сука! Дверь открой, поняла? Живо!

– Эй, мужики, проблема? – слышу сзади голос Рэя. Не оглядываюсь, держа в поле зрения этих, но зато они оглядываются, быстро смотрят друг на друга и тот кто был перед моей машиной огибает ее, встает рядом с приятелем, а потом оба делают пару шагов вперед.

– Проблема, мужики? – повторяет веселый голос, и язык чуть заплетается – наверное, так и должен говорить оказывающийся в такое время и в таком месте человек. И тут я поворачиваюсь и вижу, как он подходит к ним, понимая, что он въехал в арку и проскочил насквозь и снова оказался на той же улице, с которой мы свернули сюда, и там, видно, бросил машину. Вспоминаю, что по плану через мгновение должна рвануть вперед, вписаться в арку у тупика и уйти через нее – эти ведь видели только сплошную стену, они не в курсе, что там арка есть, и уверены, что я никуда не денусь. Но понимаю сразу, что, несмотря на все свои эмоции, уехать не могу – я должна видеть это, хотя видно мне и не очень, они мне его загораживают уже.

– Ну че с ним делать? – спрашивает один другого.

– Да че – перо ему покажи, он сейчас сам свалит.

Они уже шагах в пяти от меня, и я резко открываю дверь и захлопываю ее обратно – чисто инстинктивно, решив, что этим помогу ему.

– Не высовывайся, сука! – орет один и резко бросается ко мне, и я только успеваю утопить собачку, закрывающую центральный замок – Сиди и не высовывайся, паскуда, мать твою!..

И я не вижу, что происходит, слышу только удар тела о землю и вижу, как тот, что был около меня кидается туда, где должен быть Рэй, и залезает на ходу в карман, и останавливается, застывает, делает шаг назад и падает на спину. И видно плохо, но я готова поклясться, что у него что-то торчит из груди – и, кажется, я уже знаю что. А еще вижу резкий взмах руки, показывающей мне, что надо ехать, и повинуюсь этому жесту, и срываюсь с места, и едва не вминаю “Мерс” в арку, входя с нее со слишком острого угла. Задний ход, вперед, и я уже в ней, а еще через мгновение – на улице, и глаза прыгают с дороги на лежащую на коленях карту. Я не понимаю, что произошло, почему не было выстрелов – но еду, как тупой робот, выполняющий заложенную в него программу, заученно кручу руль, сворачивая то там, то здесь. И музыка прибивает остатки мыслей, позволяя концентрироваться только на дороге и чуть-чуть на ней.

И я вдруг начинаю истерично смеяться, когда на светофоре беру с соседнего сиденья плоскую коробочку, чтобы поменять диск. И вижу надпись на ней: “Гэнгстерз Пэрэдайз” (“Гангстерский рай”). И говорю себе, что эти двое, наверно, уже там – или на подлете…

– Вы не могли бы проводить меня, офицер? Простите за необычную просьбу, но мне показалось, что меня кто-то преследовал – какая-то машина, джип, ехала за мной и сигналила и мигала мне фарами, и потому-то я и превысила скорость. Она отстала, но я не знаю, где она, и не поджидают ли меня где-то эти шутники? Мне здесь совсем недалеко – минут двадцать. С вами меня никто не тронет…

Он мнется, но вижу, что купился, кажется, – хотя у американских полицейских, как правило, физиономии серьезные и непроницаемые, у этого маска начинает менять очертания, и после недолгого колебания он кивает, улыбаясь.

– Хорошо, мэм.

– Мисс, – улыбаюсь чуть кокетливо ему в ответ. – Пока лишь мисс. И возможно, стану миссис, если встречу по-настоящему сильного мужчину, с которым мне будет надежно и спокойно – как с вами сейчас…

– О’кей, мисс. Езжайте вперед, а мы за вами – только не гоните, не то нам снова придется вас остановить…

Смеется собственной шутке и залезает в свой “Шевроле Каприз” только после того, как я усаживаюсь в “Мерседес”. Не очень смешно – и, возможно, я сделала неправильно, обратив на себя внимание полиции. Но просто подумала по пути к дому, что не исключено, что Ленчик так и ждет меня где-то на подъезде к Бель Эйр – маловероятно, но черт его знает. Получилось, что мы с Рэем их разделили – пока “Тойота” ехала за мной, в полной уверенности, что я сверну к своему району, Ленчик должен был выдвигаться к Бель Эйр, сам или послать кого-то, на “Чероки” или на другой машине. Их же семеро да еще и Виктор – в “Тойоте” было двое, так что еще одна машина у них должна быть наверняка – чего им тесниться впятером в джипе?

Но я свернула обратно в центр, и Ленчик все равно уже не успевал и, видимо, верил, что те двое и так меня тормознут или хотя бы проследят, что я буду делать, и потом сообщат, что наконец я возвращаюсь к себе, на базу, так сказать. И они наверняка связывались с ним, пока преследовали меня, а потом пропали – и что оставалось делать их главарю? Или он у себя в мотеле ждет меня в гости в сопровождении своих головорезов – или не слишком веря в то, что они вот так легко смогут меня прижать к обочине или загнать в тупик, караулит меня там, куда я должна вернуться.

В общем, версий у меня в голове выстроился целый десяток, не меньше. И я еще подумала, что хорошо, что не пишу детективы – я бы запуталась, описывая разные ситуации и придумывая за хороших и плохих героев, что они должны делать и как высчитывать следующий шаг оппонента. Хотя, с другой стороны, детективы же из головы рождаются, ни на чем не основанные, а в жизни все сложней и запутанней.

И потому, оказавшись на шоссе сто один, ведущем в Голливуд – а там налево и Беверли-Хиллз тут как тут, – прибавила скорость, зная, что патрульные машины здесь катаются нередко. Довела стрелку спидометра до сотни – сто миль в час, считай сто шестьдесят километров, – а потом до ста десяти, и тяжелый “Мерседес” не летел, но шел величественно, крепко держась всеми колесами за дорогу, и минут через десять – пятнадцать засверкали за спиной проблесковые маячки, и, когда я поняла, что это за мной, начала тормозить плавно и встала. Как положено, опустила окно, не выходя из машины, и приготовив документы, и положив руки на руль – слышала по телевизору, что случалось пару раз, что полиция начинала стрелять, когда водитель остановленной машины вел себя по-другому: пугались копы, что он при оружии и сейчас откроет по ним стрельбу. Это Америка, здесь все возможно – и это при их-то уровне жизни, что уж тогда о несчастной Москве говорить.

А потом решила продолжать игру – ведь специально привлекла к себе внимание – и выскочила из “Мерседеса”, словно и вправду испугалась чего-то, и кинулась к ним, несмотря на предупредительные крики, приказывающие мне оставаться в моей машине, и затараторила, перебивая, что кто-то меня преследовал незадолго до их появления, и я, конечно, готова заплатить штраф, но я так испугалась, так испугалась!..

Сработало – даже квитанции мне не выписали. Я так искренне изображала испуг, что они даже не успели возненавидеть меня за то, что я, молодая обеспеченная девица, разъезжаю на дорогой машине, возвращаясь, возможно, от очередного любовника в свой особняк, в то время как они вынуждены за какие-нибудь три тысячи в месяц ежедневно рисковать собой. И достаточно толстый комплимент насчет сильного и уверенного мужчины сработал – кокетство мое ему понравилось. Вот если бы я начала орать, что за мной гнались, а полиции на это плевать, им бы только штрафы выписывать, а жизнь налогоплательщиков их не беспокоит, – вот тут бы они озлобились. Но я ведь была сама любезность, и так мило улыбалась, и так надеялась, что они меня проводят, – разве они могли отказать?