Текст книги "Скажи смерти «Да»"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Да, это уж будет скандал – русская мафия проникает в цитадель мирового кинематографа. Но грязный, забрызганный сплетнями Голливуд, разумеется, отряхнется, опять засверкает, закокетничает, избавившись от нежелательной беременности, от новых имен, названий фильмов и сюжетов, и будет продолжать вести себя как вокзальная шлюха, восстановившая хирургическим путем давно утраченную девственность. И вот он уже чист и непорочен, и все забыто – а рубцы, которые где-то глубоко внутри, они все равно никому не видны.

Отвлекаюсь, улыбаюсь про себя: Кореец на роль подошел бы идеально, я, когда писала сценарий, главного героя как раз с него и списывала. Мне хотелось, чтобы фильм получился типа “Человека со шрамом”, где Аль Пачино играл. Только здесь будет не кубинец, а русский – тоже без гроша за душой, быстро поднимающийся по иерархической лестнице преступного мира. И еще здесь побольше чернухи нужно, побольше русского – не матрешек и самоваров, а русского менталитета. И герой должен знать, что отступать ему некуда, и хочет он, ни много ни мало, покорить Нью-Йорк или Лос-Анджелес – и уверен в том, что это ему удастся. Этакий русский самурай, ничего не боящийся, но не безрассудный, а расчетливый и хитрый. Типичный Кореец, короче.

Только вот что с ним будет в конце? Мартен предлагает, чтобы главным героем был полицейский или фэбээровец, а я хочу, чтобы бандит. И наверное, он должен умереть в конце, это закон жанра – только вот не хочется хоронить его своими руками, собственными пальцами впечатывая некролог в компьютерный экран. Я хочу, чтобы он остался жить и победил какую-нибудь мафию, итальянскую, к примеру, и в конце все у него было классно, и чтобы он в заключительном кадре улыбался с экрана, говоря что-то вроде: “Это мой город!” Чтобы дрожали обыватели, думая, что где-то рядом эти страшные русские. А если будут дрожать, то и фильм смотреть будут, и кассеты покупать. Это рынком доказано.

Когда излагаю все это в очередной раз, Мартен колеблется – как-то не принято, чтобы отрицательный герой оставался в живых, чтобы зло торжествовало, так что сходимся на третьем варианте, предложенном мной, – что убивают нашего отрицательного героя юные отморозки, приехавшие из России на покорение Нью-Йорка, не уважающие никого и ничего не боящиеся, не имеющие ничего святого, только жажду денег. И положительный герой, стоя над его трупом, отдает врагу дань уважения.

– Знаешь, Олли, я все же думаю, что ты должна встретиться с Ричардом. Хочешь, сейчас позвоню ему и договорюсь о том, чтобы пообедать втроем? Он большой человек, поверь мне. Он может избавить нас от проблем и дать нам возможность спокойно снимать фильм и зарабатывать деньги.

Я киваю и опять погружаюсь в свои мысли. Мартен прав, хотя слишком уж беспокоится. Если прижмут, он наверняка спрыгнет с лодки, позаботившись, чтобы вытащить из дела свою долю, и начнет жаловаться всем, как обманули его русские. Что ж, винить его не стоит – да и я опасность преувеличиваю, просто надо же представлять ее возможные масштабы, чтобы знать, как с ней бороться.

– Привет от Дика! Завтра в час здесь – тебя устроит? – Он еще трубку не положил, ждет моего ответа, и я соглашаюсь, естественно, хотя и плохо представляю себе, о чем нам с ним говорить. Если сразу сказать, что есть проблемы, и рассказать о них, он ведь может и испугаться, но, с другой стороны, если уж я так ему нравлюсь – пусть выслушает. Может, и вправду все обойдется?

Десятое декабря уже, до Рождества две недели, и больше двух прошло с момента отъезда Корейца. Факса нет, остается лишь надеяться, что он появится вот-вот. Хотела даже узнать, как часты рейсы из Москвы, и встречать в аэропорту, на всякий случай, но потом решила, что бессмысленно это, потому что он откуда угодно может прилететь, через Нью-Йорк, через Сан-Франциско. Нет, не надо в Ярославну играть – пусть делает то, что надо, и возвращается.

А что он там собирается делать, интересно? Ну выяснит, что тюменская группировка интересовалась смертью Кронина и ушедшими с ним деньгами, – и что дальше? Ну докопается, кто конкретно занимается поиском и проплачивает его, – и что? И так можно догадаться – проплачивает руководство компании, те люди, от которых тогда прилетали к Кронину двое тюменцев. Люди явно влиятельные, сильные, раз легко дали сорок восемь миллионов Кронину под честное слово, – да я же видела, как тюменцы эти здесь, в Москве, катались на “Мерсе” шестисотом и с мощной охраной на джипах и прилетали и улетали своим самолетом, хотя были не боссами – просто менеджерами.

А воевать с боссами – сил не хватит, у них людей и в Москве, и в Тюмени, и в других городах достаточно, и за ними такие капиталы, что купят кого угодно. Киллера нанять – можно, конечно, хотя и дорого обойдется, и нужен будет суперпрофи. Но руководство компании здесь ни при чем – я так понимаю, что Корейцу нужен тот, кто занимается поиском денег, кто, собственно, Яшино убийство и санкционировал, а если убрать его – он ведь наверняка совсем не один работает и прикрыт дай бог, – то это и будет война в чистом виде. Если узнают, кто убрал, разумеется.

Да, почти двадцать дней прошло, а я в первый раз задумалась о том, зачем Кореец улетел. И когда поняла все, почувствовала себя не слишком хорошо – это не Кронина ликвидировать, эти люди куда выше и мощнее. А Юджин, улетая, сказал, что нужно ему в Москву, чтобы порасспрашивать там людей. Ни хрена себе – расспросы! Преуменьшил, короче, опасность – потому что те, кто ищут сорок восемь миллионов, они очень опасны. Кронин-то был опасен, еще как. Он представлял собой куда менее значительную фигуру, а сколько натворил дел!

Так что поводов для того, чтобы нервничать, хватало – и молчание напряжение мое только усугубляло. Я понимаю, что звонить мне ему не стоит, и крутящийся тут фэбээровец есть лишнее тому подтверждение. Но уж факс-то мог бы отправить – да мог бы просто позвонить в то время, когда я сплю обычно, и пообщаться с моим автоответчиком. Не самому даже, кого-то попросить сказать несколько слов. Или не догадывается, каково мне, что я не верю, что он просто наведет в Москве справки и поручит работу другим?

В общем, не ездила я в аэропорт и не встречала самолеты – это для кино хорош такой сюжет, для мелодрамы. Жила как обычно, ездила на студию, на ланч и обед в городе. По магазинам ездила – по привычке, ничего не покупая практически. Лишь в одном бутике тончайшие кожаные брючки приобрела от Ферре, хотя у меня и так было несколько пар. Даже по вечерам выбиралась куда-то, чтобы не думать ни о чем. Либо в клуб какой-нибудь, либо в бар, а то и на дискотеку. И впервые за последний год торопила время, желая, чтобы оно прошло побыстрее, чтобы появился наконец Кореец и все свалившиеся бог знает откуда проблемы ушли и чтобы мы отметили Рождество и начали бы жить по-прежнему, как до Яшиного убийства, надеясь, что все восстановится, что ничего не рухнуло и все будет хорошо. Потому что не хотелось о другом варианте задумываться.

Но время – категория странная, и торопи его или не торопи, оно будет длиться столько, сколько сочтет нужным. Может тянуться, как тянется детское лечебное питье – молоко с маслом и содой, – мучительно медленно, когда уже нет сил глотать, когда задыхаешься от специфического запаха и вот-вот все хлынет обратно, а донышко чашки с каждым глотком кажется все недостижимее, все дальше, словно жидкости все прибавляется и прибавляется. Но то же время может пролетать пулей. Вспомнила, как давно, когда только вышла замуж за Лешика, купила себе бутылку ликера “Айриш крим”, казавшуюся мне символом красивой жизни, – и наливала в стакан крошечную порцию необычно вкусного и тягучего ликера, и старалась растянуть удовольствие, но всякий раз оказывалось, что вроде и не пила еще, а вот уж и дно показалось…

Как раз десятого мы с Мартеном встретились с Ричардом, великим калифорнийским политиком. Утрирую, конечно, – но раз Боб говорит, что это влиятельный человек, верить ему можно. Недаром даже на просмотр тогда его пригласил и был жутко счастлив, что тот принял приглашение. Я в газетах потом прочитала, что был на просмотре нового фильма известный политический деятель. Сейчас он сидит напротив меня, и улыбается мило, и смотрит чересчур пристально, и просит называть его просто Дик.

Дик – так Дик, хотя слово ругательное: на сленге означает “член”. Двусмысленное, короче, имечко, и сам он эту двусмысленность только подтверждает, расточая мне комплименты и облизывая меня глазами. Должна признаться, что внимание его мне приятно: видный мужчина, представительный, лет сорока, а я люблю разницу в возрасте. Так как встречаемся неофициально, он и одет соответственно: светлые брюки спортивного покроя, яркий спортивный пиджак на трех пуговицах, в соответствии с модой, рубашка поло и никакого галстука, разумеется, и мокасины на ногах. Одежда неделовому ланчу полностью соответствует – и надо признать, что этакая небрежная спортивность стоит немало. В прошлый раз он в костюме был, в совершенно простом на вид синем костюме, который, я так думаю, встал ему тысяч в пять, – да и сейчас одет на ту же сумму, одни мокасины минимум на тысячу тянут. Кстати, тут очень богатые одежду и обувь не покупают, они ее шьют на заказ. Это мы с Корейцем, пусть денег куча, посещаем магазины, хотя покупаем, естественно, эксклюзивные вещи.

Ресторан дорогой, публика солидная, и несколько человек на него косилось уже – то ли знают в лицо, все же фото его в газетах мелькает, то ли думают, кто такой подъехал сюда с охраной. Охранников немного, трое кажется, все такие киношные: темные костюмы, белые рубашки, темные галстуки, и пистолеты видны сквозь пиджаки, взбухая эрекцией. Не сомневаюсь, что Дику хотелось бы побеседовать со мной наедине, но с его примелькавшейся физиономией идти со мной куда-либо вдвоем нежелательно – лишний компромат ему ни к чему, и так, наверное, хватает грешков, судя по тому, как на меня смотрит.

Разговор такой, ни о чем – обмен любезностями, рассуждения о нашем фильме и кино вообще, вопросы о наших планах, полное одобрение следующей нашей идеи. Он прямо-таки загорается, когда Боб ему вкратце сюжет следующей картины излагает, – короче, борец с мафией, судя по реакции, особенно с русской.

– Да, это важно Боб, это очень важно и актуально – снять такой фильм. Мы впускаем людей в Америку, мы готовы предоставить им кров и пищу, дать им работу, сделать их полноправными гражданами самой великой страны мира – а они нарушают наши законы, грабят, убивают. Это ужасно – то, что они делают, – и с этим надо бороться. Бороться самым беспощадным образом. И скажу вам при этом по секрету, между нами, – закон не дает нам такой возможности, зато дает им возможность скрываться, разрешает выпускать их под залог, мешая правоохранительным органам. А надо, чтобы закон был жесток – и все причастные к мафии, особенно к этой страшной русской мафии, понесут очень строгое наказание!

Прямо-таки предвыборная речь. Умеют говорить эти политики – четко, складно и убедительно, внушая другим уверенность в своих словах, пуская в ход все свое обаяние, ораторский опыт, харизму. Причем кажется, что, если бы была распространена обратная точка зрения, он с таким же пылом доказывал бы и ее. Неважно что – важно говорить.

– Тебе не кажется, Дик, что такая вот борьба с мафией приводит к тому, что все иммигранты из России заранее зачисляются в мафиози? И они вынуждены оправдываться, доказывать свою невиновность, хотя ни в чем не виноваты. Так раньше было с итальянцами, насколько я помню: если итальянская фамилия, значит, имеет отношение к Коза Ностре. Но мафия – это отщепенцы, а большинство эмигрантов – порядочные люди. Вот Олли разве похожа на мафиози?

– Ты из России, Олли? – Очевидно, что он это впервые услышал, но интерес ко мне не погас. – Ну, я далек от того, чтобы подозревать такую очаровательную женщину. Чтобы подозревать всех русских – это уже маккартизм, охота на ведьм, а мы живем в демократическом обществе, мы не можем допустить, чтобы вернулись те времена!

Ну вот, что и требовалось доказать: поехал с той же скоростью и усердием в противоположную сторону. А Боб молодец – навел его на мысль и замолчал. Я так думаю, что больше ничего говорить не надо, тем более что Дик и так понимает, что неспроста мы тут встретились, и если бы я ему была неинтересна, он бы не приехал на ланч, отбросив свои дела.

– Надеюсь, вас никто не обвиняет в причастности к русской мафии, а, Олли? Мы не можем позволить, чтобы люди, гармонично влившиеся в наше общество, двигающие его вперед и приносящие ему пользу, обвинялись во всех грехах только из-за своей национальной принадлежности!

– Все в порядке, спасибо, Дик. Просто мы с Бобом задумались, что снимаем фильмы о русской мафии, чтобы показать Америке, что это реальная угроза американскому народу и что с ней надо бороться, – но кто-то из, как вы выразились, охотников на ведьм, может узнать, что я сама из России, и обвинить нас бог знает в чем…

Как я? Вполне в его стиле, а? Может, тоже в политику податься – хотя не возьмут все из-за той же национальности, расисты чертовы!

– …и нам кажется, что мы делаем благородное дело, вскрывая язвы общества, и не хотелось бы, чтобы кто-то создавал помехи на этом пути…

Фу, ну и выраженьица у меня. Можно заканчивать – он не дурак и прекрасно все понимает, и высоким стилем говорит по привычке, и мой высокий стиль воспринял как подыгрывание, оценив его, кажется, по достоинству.

– Знаете, я спешу – дела, сами понимаете. Может, оставите мне свой телефон, Олли? Мы бы с вами обсудили эту проблему.

– Конечно, Дик, с удовольствием.

Даю визитку, на которой только номер мобильного указан и офиса еще, конечно, – у него, вообще-то, моя визитка есть, но тогда позвонить он не решался, а эта как бы и является разрешением. Мило прощаемся, вновь обмениваясь комплиментами. Не знаю, что нам это даст, но чувствую, что мне гарантирована головная боль, потому что чувствую, что он позвонит и надо будет что-то делать. А Мартен счастлив, естественно, – пусть неофициально, но заручился поддержкой на случай возникновения каких-либо проблем со студией. Понятно, что он не для меня старался, а для себя, оберегая свое имя и свои деньги, – но разве я могу его в этом упрекнуть? Для него дело превыше всего – знаю, что нравлюсь ему, и тем не менее он сам меня толкает в постель с этим Диком. Интересно, как он отреагирует, если я ему потом скажу, что возжелал меня конгрессмен, а я отказала? Изобразит невиновность на лице, закричит, что и не предполагал, что тот позволит себе такие желания, – или огорчится и разволнуется?..

…А может быть, была права моя мама, когда-то давно, уже после твоей смерти, сказавшая мне, что я все время говорю о деньгах и думаю о них, наверное, тоже постоянно, – хотя я всего-навсего ответила на ее вопрос, на что я живу, притом не слишком честно ответила. Она подразумевала, что я стала с тобой жить из-за денег и не уходила от тебя из-за них же, и тебя убили из-за денег, и из-за них же и могла погибнуть вместе с тобой. И наверняка на могиле моей она думала то же – все из-за денег.

Я когда-то считала, что главной движущей силой является секс: из-за него происходят революции и перевороты, совершаются ошибки и открытия, люди достигают чего-то или что-то теряют. Я долгое время все объясняла сексом: взятие Бастилии, Великую Октябрьскую, открытие Америки. Может, хотел кого-то Колумб жутко – даже не кого-то, а королеву Испании, если верить Голливуду, – и совершил открытие, чтобы ей показать, кто он, и в расчете на то, что она снизойдет до него. Может, кого-то кто-то из революционеров жутко хотел, какую-нибудь графиню, но это было невозможно из-за разницы в социальном положении, вот он и свергнул существующий строй, ну и все в таком духе, короче. Вот она, я – ярая последовательница Фрейда, детально ознакомившаяся с его учением только здесь, в Штатах.

А потом поняла, что секс – на самом деле движущая сила, но далеко не главная. Главная – это деньги, и хотя я их люблю за то, что они многое мне дают, я не могу не признать, что все беды в моей жизни произошли из-за них. Ведь ты погиб из-за денег, и Олю Сергееву убили из-за денег, и Яшу по той же причине, и у меня сейчас могут быть серьезные неприятности из-за них же. Остается лишь надеяться, что не будет никаких неприятностей в Москве у Юджина.

То есть беды не конкретно из-за зеленых бумажек, а из-за того, что кому-то хочется их иметь все больше и больше и остановиться он не может. Вот я, например, – миллионерша, денег у меня и вправду очень много, больше, наверное, чем мне надо – на счетах Яшиной корпорации в Нью-Йорке, на моем личном счету, на счету студии, в Швейцарии, опять же, почти двадцать миллионов у меня. И больше мне не надо, не ради них я хочу снимать второй фильм, не ради них открыли стриптиз-клуб, и, если бы мне все это было неинтересно, я жила бы себе спокойно, ни во что не влезая, ни во что не вкладывая средства, вполне удовлетворенная тем, что имею, – даже несмотря на то, что живу в Америке, где самые богатые продолжают преумножать богатства, где Шварценеггер помимо приносящих ему кучу денег съемок владеет еще самым престижным риэлтерским агентством и рестораном австрийской кухни и еще “Планету Голливуд” открыл вместе с другими звездами.

В Америке говорят, что нельзя быть слишком богатым. Я-то точно знаю, что есть предел, что лично мне и миллиона бы хватило до конца жизни, – но это потому, что для меня деньги есть просто возможность нормально существовать, без особых излишеств. Но кому-то всегда мало, и из-за этого все беды – для кого-то деньги становятся не символом преуспевания, не способом осуществления своих желаний, но самоцелью, болезнью даже. Словно заглянул человек в лицо знакомой по греческой мифологи Медузы Горгоны, у которой вместо глаз золотые доллары, и взгляд оторвать уже не может, и денег ему нужно все больше и больше, хотя он и так богат, и живет он уже под гипнозом, не в силах избавиться от опасной своей зависимости, да и не задумывается даже об этом.

Это я про Кронина, моего несостоявшегося супруга. Ну чего ему не хватало? Президент банка, дом в Майами, одиннадцать миллионов в цюрихском банке, да и в Москве, наверное, было кое-что. Нет, все мало. По договоренности с тобой вложил три миллиона долларов в какое-то предприятие, которое, в свою очередь, занялось организацией финансовых пирамид и прочими делами. И при этом договоренность была, что деньги эти уйдут на счет в Америку – ты их через Яшу намеревался отмыть – и будет на них снят фильм, а уже потом господин Кронин получит свою часть. Кронин тогда согласился охотно – что случись, он ни при чем оказывался, – и денег было заработано в десять раз больше, чем он вложил. Только вот ждать выхода фильма господин банкир не хотел – стал тебя убеждать вернуть ему треть прямо сейчас, а остальное оставить себе, но ты отказал жестко, напомнив про уговор, и тогда Кронин убийство твое организовал. Не мог подождать? Боялся, что обманешь? Нет, нет и нет. Жадность, желание получить все, и побыстрее, – вот что им руководило.

А Хохол, которого он нанял для твоего устранения? Ему чего не хватало? Обеспеченный человек, один из самых твоих близких, второй после Корейца – поднявшийся, кстати, благодаря тебе. Но как только Кронин сказал ему открыто, что предпочел бы иметь дело с ним, нежели с тобой, и если Хохол вернет деньги, то половина, то есть пятнадцать миллионов, будет Хохлу принадлежать, забыл и о ваших с ним отношениях, и вообще обо всем. А через год, когда ничего найти Хохлу не удалось, Кронин ему предложил со мной разобраться – уверен был, что я знаю, где деньги. Хохол и это организовал – все по той же причине: богаче хотелось стать.

Я даже подумала как-то, вспоминая его, что дьявол многих подвергает испытаниям, брызгая на них дьявольской своей, вельзевуловой кислотой, – и кто-то испытание проходит нормально, как я, к примеру, равнодушная к деньгам, а кто-то его не выдерживает, поскольку подвержен коррозии, и превращается в чучело, в муляж. Как Хохол, у которого вельзевулова кислота разъела душу, а дырки соломой были заткнуты. Потому он только внешне и напоминал прежнего человека, внутренне став совсем другим. А если бы сохранял он способность нормально мыслить, мог бы предположить, что, коли дело выгорит, Кронин и его уберет; мог бы задуматься и над тем, что все рано или поздно вскроется.

И что в итоге? Кронин убил тебя, и Олю, и фактически Хохла и сам из-за этих денег погиб, и если бы не подорвал его Кореец, тюменцы бы с ним разобрались. А теперь вот Яша ушел из-за этих денег и больных ими людей, и Кореец в серьезной опасности, и я рискую, хотя и не жизнью, и вместе с нами, кстати, Мартен, который, опять же, вполне бы мог обойтись без тебя и меня и сам найти деньги или ждать, пока придет его час. Но увидел богатого, да к тому же приятного человека, пусть и из России, и захотелось сделать себе имя и заработать заодно. И даже не спрашивал себя, что за человек перед ним и откуда у него такие бешеные деньги. А теперь, кажется, раскаивается, но поздно уже, слишком поздно. Случись что, и Мартен в дерьме окажется, если только не вывернется чудом.

Так что ты права была, мама: все из-за денег. Но в то же время потребуй кто вернуть кронинские деньги не от Яши, а от меня – я бы из принципа их не отдала: слишком много людей из-за них погибло…

Пятнадцатого опять фэбээровец позвонил, Бейли. Попросил встретиться с ним в городе. И снова ничего конкретного, отчего у меня возникла почти стопроцентная уверенность, что он просто так хочет со мной встретиться. О делах почти не говорили – я только поинтересовалась, как продвигается расследование Яшиного убийства, а он, в свою очередь, спросил, не прилетел ли мистер Кан, и все. Дальше о чем угодно, только не о деле. И хотя он был само обаяние, я чувствовала, что опасность от него исходит, от этого молодого, очень приятного мужчины, – но внешне ничем своих ощущений не выдавала.

И соблазнять его не хотелось – хотя и видела, что он хочет. Но тут другая идея в голову пришла – как нейтрализовать опасность, которую он собой представляет. И разговор перевела совсем в другое русло.

– Вы женаты, Джек?

– Нет, Олли. Только не подумайте, что я голубой – в ФБР с этим строго. Просто слишком много работы, да и мне всего тридцать один.

– Но на девушек времени хватает, не отпирайтесь, я знаю. Такой тип девушкам нравится. Признаюсь, вы даже мне нравитесь, хотя я люблю взрослых мужчин. Скажите честно – у вас много герл-френдз?

Он смущается, слишком интимный оборот принимает беседа, но, кажется, делает вывод: между нами установятся интимные отношения – и потому откровенничает, рассказывая о своих былых и нынешних увлечениях и связях.

– А ты, Олли? – слава богу, теперь его “you” уже звучит как “ты”.

Думала сказать, что была замужем, но вдруг он пока не знает ни о чем, ничего не проверял, не выяснял, на чье имя был открыт предназначенный тобой на фильм счет. И не знает, кто вкладывал деньги в Яшин бизнес, и других бизнесменов российских подтягивал, и помог ему в итоге организовать мощную финансовую корпорацию.

– О, я люблю мужчин – но я слишком ветрена, так что людям серьезным лучше со мной не связываться.

Видя, что он проглотил наживку, начинаю ему рассказывать про то, как молодежь занимается сексом в Москве – как раньше занималась, когда я была школьницей и не было ни у кого своих квартир, не было порнофильмов и журналов типа “Пентхауса”, – и про проституцию, и про многое другое. Отмечая, что ведь он возбудился, точно возбудился, и сейчас совсем не думает о том, что, может быть, я специально рою ему яму, – или же уверен, что это совсем не яма и он из нее всегда выберется. А я продолжаю излагать свои впечатления от отношения к сексу в Штатах, от скудного ассортимента секс-шопов и национального стремления вернуться к семейным ценностям, о том, что американское общество представляется мне пуританским. Когда вижу, что он дошел до кондиции, перевожу разговор на любимое мужское развлечение Америки – стриптиз. О том, что хотела бы посмотреть сама, но понимаю, что женщинам в такие места лучше не ходить. И тут же, как бы невзначай, вспоминаю, что слышала от кого-то из киношников, что открылось недавно новое заведение в городе, весьма элитное, с фантастически красивыми, чувственными девицами, исполняющими “прайвэт дэнс” в отдельных комнатах, переодевающимися и меняющими с помощью париков цвет волос по желанию клиента.

– Все хотела отправить туда Юджина, чтобы потом поделился впечатлениями, – но сам понимаешь, что потом нам стало не до того. Может, ты сходишь, Джек – я бы отвезла тебя туда, запомнила специально адрес? А потом ты бы мне рассказал. Может, ты увидел бы там что-то такое, что было бы для меня откровением и помогло бы мне стать более сексуальной?

Опасная игра – может ведь и заложить потом полиции. Но сейчас он возбужден и подвыпил – я постаралась, хотя сама почти не пила, объясняя, что за рулем, а ему проще, потому что он на такси. Тем более девицы сами ни к кому не пристают – а если он пристанет к ней и между ними что-то будет, то это ведь его вина уже, это он ее заставил нарушить все правила путем подкупа. Зато если между ними что-то будет, пленка мне очень пригодится – может быть, пригодится, хотя не хотелось бы, чтобы наступил такой момент, и, судя по тому, что он не рассказал о расследовании, он и не должен наступить. Но, как Кореец говорит, лучше перебдеть – а я ему верю.

Он клюет, кажется, – хорошо, что играть я умею, давно уже опробовала актерское мастерство на мужчинах. В свое время и невинность имитировала, и неискушенность, и испуг, и бескрайнюю развратность, и дикую страсть – и, хотя до тебя я ни с кем не кончала, все верили, что я с ними испытываю кучу оргазмов. Правда, давно не практиковалась – в последний раз с Крониным играла, и ведь переиграла его, выиграла у старого недоверчивого хрыча. Благодаря этой игре даже вырваться удалось, когда они меня прижали с начальником его охраны и предъявили мне фото, на которых я с Корейцем в ресторане и у тебя на кладбище. И то я выкрутилась, найдя правильные слова и жесты, и Кронин раскаялся и прощения просил, а я знала, что была на волосок от смерти. Потому что человек, легко распорядившийся убить тебя, а потом и меня, с такой же легкостью убил бы меня еще раз – на сей раз за то, что помогла ему стать жертвой махинации и потерять огромное количество денег, авторитет, работу и жизнь в итоге.

Да, это была игра, не чета нынешней. И знакомство наше выглядело случайным, и произошло по его инициативе, и первый интим был как бы по его воле, и мое увлечение им казалось реальным, и мои слова о том, что я рассталась с очень близким человеком, поскольку поняла, что деньги для него важнее меня, и очень переживаю это, и теперь хочу уехать за границу на год или два. Он именно из-за этого и пошел на сделку – ведь я ему сказала, что он мне очень нравится, но от намерения уехать из Москвы я отказаться не могу, а его богатство на меня впечатления не производит, равно как и то, что он президент банка, и намекнула, что, если бы он готов был отойти от дел и уехать со мной, я была бы счастлива. Он клюнул, хотя до этого ни на какие предложения американцев и арабов не реагировал. А тут клюнул, утратил бдительность, поверив мне и размечтавшись о жизни с молодой женой где-нибудь в Майами, где был у него особняк.

Правда, он и так бы мог уехать: неужели не хватило бы нам его швейцарских денег? Одиннадцать миллионов, как-никак, да и в Москве у него миллион был, как минимум, а скорее всего, побольше. Или он представил, как я останусь после его смерти безутешной вдовой с кучей детей, которых мне не на что будет кормить? Или думал о наследнике, с детства необычайно серьезном деловитом мальчике с умными глазами, который пойдет по стопам отца и увековечит его фамилию в названии своей фирмы и завоюет потом весь мир? Признаться, сомневаюсь, что он заботился о том, каково мне будет после его смерти, – да и не собирался он умирать, он жить планировал еще лет двадцать, как минимум, – и думаю, что именно из жадности решил он провернуть последнюю в своей жизни сделку.

Но он продолжал мне верить, даже когда понял, что попался. Даже виллу в Майами на меня переписал и счет цюрихский на мое имя перевел, чтобы, если что случится, всем показать, что денег у него нет совсем. И даже возникшие из-за тех фотографий подозрения я развеяла моментом, сказав, что выпала же дуре судьба – полюбить человека и пытаться от него забеременеть, а взамен выслушать обвинения в попытке обмануть этого самого человека. Он поверил, потому что не ждал этих слов и потому что я напомнила ему: не я к нему пристала, а он ко мне, и не раз ему доказывала, что деньги его мне неинтересны – я сама небедная. Даже когда я пропала вместе с его приближенным, до последнего момента он наверняка был убежден, что меня похитили его недоброжелатели, – потому-то и послала ему на пейджер сообщение: “Когда встанет, позвони. Твоя Л.” Послала в день отъезда из Москвы, еще не зная, что через пять минут после звонка в пейджинговую компанию его “Вольво” взлетит на воздух и я услышу этот взрыв, потому что Кореец специально припаркуется по пути в аэропорт около кронинского дома.

Так что это была игра. Игра, после которой я себе сказала, что больше играть уже не имеет смысла, потому что там ставкой была жизнь. Но и сейчас ставка была высока – мое спокойное будущее, – и по этой причине играла я всерьез. И чувствовала себя как великий некогда актер, после долгого перерыва вышедший на сцену и начинающий постепенно вспоминать слова, интонации и жесты и примерять их к новой роли в новом спектакле. И не знающий еще, ждет ли его награда в виде аншлага, летящих на сцену цветов и грома аплодисментов или провал и гнилые помидоры из полупустого зала и поспешное падение занавеса. Театр, конечно, великое искусство, но ему не было бы равных, если бы от игры актеров зависела их жизнь, если бы за плохо сыгранную роль их убивали или сажали. А слова “не верю” звучали бы не упреком или выговором, но смертным приговором.

– Мне не очень нравится твое предложение, Олли. – А у него язык уже чуть заплетался, все же четыре “драй мартини” для американца много, они, как правило, пьют по чуть-чуть. – Мне кажется, что это как-то неудобно.

– Когда мне было шестнадцать лет, Джек, я сказала себе, что в отношениях между мужчиной и женщиной нет ничего неудобного, и с тех пор следую этому правилу. – Ну это я преувеличила, конечно, на самом деле я себе в четырнадцать это сказала, даже в тринадцать. – Жаль, мне моя мысль понравилась – узнать от тебя что-то очень интимное и в каком-то смысле извращенное: я ведь обожаю разные извращения, они так разнообразят жизнь, делают ее такой интересной. Но если тебе не нравится, забудем о нашем разговоре…