Текст книги "Скажи смерти «Да»"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Крыша у вас едет, мисс Лански. Вряд ли этот негр – посланец Ленчика, и вряд ли он переодетый полицейский или фэбээровец. То есть быть может все, но смысла не видно. Лучше перебдеть, чем недобдеть, – так утверждал недобдевший Кореец – но перебдение дает порой ненужный эффект, когда врага начинаешь видеть в каждом.

Третья рюмка уже полилась в мой желудок – без соли и лимона, с которыми положено пить текилу, но мне сейчас не до правил, – как раскаленная лава, плавящая все на своем пути, все, кроме мысли о том, что человек этот, скорее всего, не появится уже. Почти час я здесь – и ничего. И это хреново, потому что я хоть и взяла на всякий случай тайм-аут у Ленчика, но понимаю отчетливо, что единственный выход для меня – это его кончить, и тех кто с ним. Виктора и тюменца, по крайней мере. А лучше всех для надежности. В одной Яшиной машине пятеро погибло, а тут на три человека больше. Да и не люди они – чего их считать?!

А может, мне свалить отсюда? – мелькает шальная, но внезапно кажущаяся заманчивой мысль. Сказать Мартену, что беру тайм-аут, а может, и дать согласие на начало съемок. Ему ведь деньги нужны, а не мое присутствие. Да, деньги идут на фильм, а я забираю часть тех наличных, которые у нас с Корейцем раскиданы по абонируемым сейфам в нескольких банках, перевожу куда-нибудь в Европу деньги со своего счета и сваливаю. Да в ту же Голландию или в Англию, где наших преступников, кажется, меньше всего, и живу там себе спокойно, изредка позваниваю Мартену, и через год возвращаюсь, когда все поутихнет. Яшино наследство трогать пока не надо, швейцарский счет тоже, на жизнь мне хватит. Шиковать я не собираюсь, я ведь и здесь живу скромно, не скупаю ювелирные изделия от самых престижных фирм – хотя видела бриллиантовые колье по полмиллиона, – не езжу на редкой штучной машине типа “Бентли” или “Ламборгини”, не шью одежду у великих кутюрье, у которых платье может стоит за сто тысяч. Насколько я знаю, в Америке показатель уровня жизни – не столько одежда, не столько машина, но главным образом район, в котором ты живешь, и особняк. Это и есть единственный показатель моего богатства, единственная роскошная вещь, которой я владею, а все остальное доступно любому относительно богатому человеку.

Вот так вот – взять и свалить. Ждать Юджина бессмысленно, но могу на всякий случай – хотя на то, что он появится, даю один шанс из миллиона – оставить адрес у нашего адвоката, как-нибудь в завуалированной форме, например, намекнуть на ту лондонскую гостиницу, в которой мы жили, и он поймет – я же у него конспирации училась. В Лондоне мне будет проще потеряться, город большой – а он найдет, если будет надо, и кто мне мешает, к примеру, поступить в Оксфорд или Кембридж и жить там под тем предлогом, что учусь? Единственный стремный вопрос – это продление визы и обращение в американское посольство.

А можно в Канаду поехать – все поближе, и больше похожа на Америку, если осесть в американизированном городе типа Торонто или Ванкувера. И жить там тихо и неприметно, купить домишко, ездить на каком-нибудь “Фольксвагене” неброском. И никакая виза там, мне кажется, не нужна – это Северная Америка как-никак, ближайший родственник Штатов.

Да хрен с ним, это можно решить, куда уехать, – главное, что мысль хороша. Снять на год-два все проблемы, а за это время напряжение спадет, и можно будет деньги с швейцарского счета перевести в другую страну, и получить с Мартена вложенные в кино миллионы, и даже Яшиным наследством можно будет воспользоваться.

Господи, что я все о деньгах – вот уж настоящей американкой стала, ничего не скажешь! Ну сколько мне надо для той жизни, которой я живу здесь, – десять тысяч в месяц, пятнадцать? Ну пусть даже двести тысяч в год и пусть жить мне еще лет пятьдесят – десять миллионов получается всего-навсего, как раз половина от того, что лежит в Швейцарии. Да и не в деньгах дело, а в избавлении от этой нервотрепки, угрозы разоблачения, и потери всего, и изгнания из Штатов, и смерти.

Испугались, мисс Лански? Бежите? Да ни хрена я не бегу, это и не бегство вовсе – это просто разумный шаг. К тому же, я ведь могу обеспечить себе возвращение сюда – в том случае, если меня прекратят искать и не будут пытаться сдать меня властям. Я ведь и там, в Европе, могу кого-то найти и сделать заказ на Ленчика, и…

– Потанцуем?

Не сразу соображаю, что это ко мне. Опять, что ли, черный вернулся – вот надоедливый гад, надо бы послать его подальше – и поворачиваюсь, готовая произнести резкое "фак офф”, и вижу совсем другого человека. Парень лет тридцати пяти примерно, плюс-минус пара лет, чуть повыше меня, светловолосый, типичный такой американец. В джинсах, кожаной куртке, а из-под штанины крокодиловый сапог выглядывает – такая пара на штуку тянет, небедный парнишка, хотя откуда взяться бедному в такой дискотеке.

– Спасибо, я в порядке.

– А мне сказали, что это не совсем так, Олли, – произносит он без улыбки.

– Кто сказал?

О господи, совсем рехнулась. Ну наконец-то! Только на мафиози не похож мой новый знакомец – хотя тут же напомнила себе, что он вовсе не обязательно должен напоминать сподвижников Ленчика.

– Если хотите, потанцуем…

– Джо – меня зовут Джо. Нет, лучше посидим здесь, тут нам пока никто не помешает. Ваши люди на входе? Типичные копы или фэбээровцы. А что за черный тут крутился?

– Тоже звал танцевать, – отвечаю, понимая, что этот Джо здесь давно, просто наблюдал за мной, пытался выяснить, не подставка ли. Сам это место выбрал, значит, знает его хорошо – и, наверное, заранее определился, где мы сможем побеседовать. Но тут кто-то плюхается рядом с ним.

– Идите за мной, Олли.

Проводит меня сквозь танцующих, и мы оказываемся в маленькой комнатке, этакой подсобке по-американски – чистенькой и аккуратной, с несколькими пластмассовыми стульями и столом. Он сам ее отпер, сам и запирает, пропустив меня вперед.

А он постарше, чем показался с первого взгляда. Темнота его молодила, а на свету ему под сорок, глаза слишком старые, хотя лицо молодое. Оглядывает меня внимательно, и, видно, приходит к выводу, что диктофона у меня нет, слишком обтягивающая одежда, чтобы что-то прятать под ней, кроме тела. Закуриваю, спросив у него разрешения, сажусь и курю молча, глядя ему в глаза, а он стоит передо мной.

– Итак, Олли, в чем проблема?

– В группе людей, – отвечаю, осторожно подбирая слова, потому что не знаю, кто он – может, он коп и записывает наш разговор, черт знает мистера Ханли, что он там надумал. Не исключено ведь, что решил меня шантажировать потом. В таком деле никому верить нельзя – если уж Виктор у Яши оказался крысой, то что тут говорить. – В группе людей, с которыми у меня возникли серьезные разногласия. Люди угрожают не мне, но моим родителям, которые живут в другой стране, и там я их защитить не могу, и местный закон тоже.

– Что за люди? Сколько?

– Русские из Нью-Йорка. Мелкие мафиози. Восемь человек. Меня главным образом интересуют трое – и, может быть, остальные.

– То есть, как я понимаю, Олли, вам нужны особые услуги? – Смотрит на меня по-прежнему спокойно и внимательно, но и я так же спокойна и серьезна. Увидь он панику, страх, может решить, что нервная баба и ну ее подальше, опасно с ней связываться, а тут перед ним деловой человек, желающий по-деловому решить вопрос. – Вы понимаете, о чем речь? Вы серьезно говорите?

– Как вам кажется, Джо?

Кивает.

– Но можно решить вопрос по-другому. Ну, к примеру, им можно сказать, что вы под защитой… моей и тех людей, которых я представляю. Мы сами можем им это сказать, они не пойдут на конфликт, к тому же это не их город.

– У них здесь есть связи, здесь хватает русских мафиози, Джо, и вы это знаете. Сейчас они действуют самостоятельно, им нужна анонимность, но если что, они найдут поддержку.

Нет, мне такой вариант не подходит. Не знаю, кто этот Джо и на кого он работает, но две мафии могут между собой договориться – в крайнем случае поделят мои деньги, и все дела.

– К тому же русские – особые люди, Джо, вы должны были хотя бы об этом слышать.

– Адреса, имена?

– Есть адреса, есть фотографии. В машине – если мы договоримся, я могу принести.

– Не надо, не сейчас. О каком времени идет речь и что вы за это предлагаете?

– Время – чем быстрее, тем лучше, максимум неделя, ну десять дней. А насчет предложения… Каким оно должно быть, по вашему мнению?

– Три человека – это много. Восемь – еще больше. Это не простые люди, и с ними могут быть проблемы, большие проблемы – я так понимаю, что они вместе, и у них может быть для нас сюрприз? – Это он об оружии, что ли? – К тому же ваше предложение неожиданно – и… специфично. Сроки сжатые.

– Джо, я все понимаю – только сомневаюсь в том, что у них может быть для вас сюрприз, они ведь прибыли сюда самолетом, да и вообще это риск для них. Поймите – они имеют дело только со мной, прекрасно зная, что помочь мне некому, что я одна и к копам не обращусь. Они уверены, что все идет прекрасно и через день-два я сдамся. Вас они не ждут и ничего не боятся. Кажется, это все упрощает.

– Завтра будьте здесь в одиннадцать. Если я скажу “да”, мне будут нужны фотографии, адреса, имена, деньги – двести тысяч вперед, наличными. Вдвое больше – после. Вам хватит времени, чтобы собрать деньги?

– Его больше чем надо, Джо.

– А с вами можно иметь дело, Олли, – улыбается в первый раз за все время нашей беседы, даже не улыбается толком, просто уголки губ чуть отъезжают назад. – Завтра в одиннадцать. А сейчас уезжайте. Чао!

Я выхожу, улыбаясь себе, и иду по длинному коридору, а кругом двери, двери, двери. И вспоминаю “Алису в стране чудес”, чувствуя себя ее героиней, которая съела волшебный пирожок и начала расти. И я расту, распрямляясь, наполняясь надеждами и верой в завтра…

– Как повеселились, Олли?

– Фантастически, просто фантастически! – отвечаю искреннее задавшему вопрос телохранителю. – Завтра надо будет приехать сюда еще раз. – И добавляю на всякий случай: – Или в какое-нибудь другое место…

На самом деле все не слишком фантастично. Откуда этот Джо, кто он, кого представляет – мне по фигу, конечно, но просто любопытно, с кем имею дело, – это немаловажный вопрос в моей ситуации. Не похож он на итальянца – но ведь, в принципе, он может быть кто угодно, а вот попросил он немного – я ожидала, что он назовет полмиллиона и готова была их отдать, я бы и больше отдала.

Появится он завтра или нет? Хочется верить, что да – классическая мафия за такое вряд ли взялась бы, а если бы и взялась, то запросила бы намного больше, а значит, он одиночка, может, тоже бывший коп, занявшийся серьезными делами, а может, выходец из какой-нибудь молодежной банды, каких тут много, повзрослевший и занимающийся тем же беспределом, наркотиками и прочей хренотой. Но на наркотиках можно сделать кучу денег и риск куда меньший, это не убийство. Кто же он, черт? И не кинет ли меня в итоге, взяв деньги и пропав? А может, это какой-нибудь приятель Ханли и ничего делать он, естественно, не собирается, а двести тысяч они поделят спокойно, и предъявить я ничего не смогу – к тому же сама была готова Ханли заплатить столько же. А так как он у меня ничего не взял – он чистый. А то, что подвели люди – так он же не давал гарантий.

И как только появляются сомнения, действие пирожка заканчивается – и я сдуваюсь, приобретая прежние размеры. Автоматически лезу в карман за портсигаром – красивым футляром из змеиной кожи, специально предназначенным для пяти среднего размера сигар или десяти маленьких. И, нащупав что-то странное, извлекаю помятую сигарету – прихватила-таки презент от черного, даже этого не отметив. Вот он мне и поможет избавиться от мыслей – по крайней мере на эту ночь…

– Я готов выполнить ваш заказ.

Выхожу к машине, улыбаясь своей охране.

– Старею, – деланно жалуюсь, извлекая с заднего сиденья сумку, пусть и не внушительных размеров, но и не крошечную, что может заставить их задуматься, зачем она мне. И возвращаюсь обратно, ругая себя за то, что не придумала ход получше, в дискотеку вообще с сумками не ходят, даже с такими красивыми! Идиотка, могла бы что поумней придумать, они же запомнят, потому что это им покажется странным! Но что теперь? Теперь единственное, что остается, это передать деньги и посидеть часок у стойки, чтобы не выходить сразу, вызывая тем самым еще больше подозрений. Они ж не дураки, могут догадаться что я что-то кому-то отдавала – что в свете последующих событий может оказаться очень печальным для твоей покорной служанки.

– Здесь все, Джо. Снимки людей, адрес мотеля, номера и марки машин – данные двухдневной давности. Снимок и адрес дома, в котором бывает их главный. Те трое, которые нужны мне больше остальных – помечены цифрами по степени важности. И двести тысяч, как мы договаривались.

– Ровно через неделю приезжайте сюда, Олли, в это же время. Если меня не будет, значит, я буду на следующий день или через день – скорее всего, я буду, но вдруг дело чуть затянется. Вы же сказали, что у меня семь – десять дней, так?

– Уже на один меньше, – улыбаюсь ему.

– О’кей. И… Я надеюсь, вы не будете потом со мной шутить, а, Олли?

– Я похожа на человека, который будет шутить? – отвечаю вопросом на вопрос, понимая, что этого вопроса недостаточно, чтобы развеять его сомнения.

– Люди странные, Олли. Джим мне ничего не сказал про вас, кроме того, что вам можно верить и что он за вас ручается, а я не выяснял – но просто хотел бы вам сказать, что если….

– Не надо об этом, Джо, я знаю правила игры, и очень неплохо знаю…

А пять минут спустя, когда сижу у стойки бара, поглощая вторую подряд рюмку текилы – в конце концов, у меня праздник сегодня, имею право отметить, – мне вдруг приходит в голову мысль, несколько омрачающая этот праздник. А точнее, говорящая о том, что праздник этот чересчур многогранен. И что если этот Джо выполнит мой заказ – это будет победа, но Пиррова победа?

Почему? Да потому, что уйдут одни неприятности, очень и очень серьезные, но зато появятся другие, которые могут в любой момент перерасти в нечто большее. Потому что ничто бесследно не проходит, это не кино и книга, это жизнь, а значит… А значит, до конца дней своих я должна помнить о том, что слишком много знает обо мне мистер Ханли, и этот Джо, и другие люди, которых он привлечет к этому делу, и в любую секунду, в любой день все может рухнуть – вся моя карьера, мое будущее, вся моя жизнь. Потому что когда-то мистеру Ханли понадобятся деньги, и он обратится ко мне, зная, что я не откажу, или он ляпнет кому-нибудь, о какой услуге просила эта миллионерша и что она нашла кого-то другого, когда он отказал. Или полиция может арестовать Джо – не сейчас, когда-нибудь, за что-то другое, – и он заодно выложит все про меня.

Да неважно, как это может произойти, – главное, что может и я не застрахована от того, что завтра, или сегодня, или через пять минут, или пять лет в мою дверь не позвонит полиция и не упечет меня за заказ убийства лет на восемьдесят восемь. Здесь любят такие идиотские сроки, и весь остаток жизни – а я надеюсь, что у меня большой остаток, мне двадцать три года всего – я буду жить и оглядываться. Нет, я не сойду с ума, я смогу убрать эту мысль очень глубоко и далеко – но это может произойти, не говоря о том, что после убийства Ленчика могут явиться за мной другие люди, тот же местный мафиози Берлин. Да даже может быть такое, что кто-то из моих охранников прочитает в газете об убийстве группы русских мафиози, и увидит их фото или репортаж по ТВ, и вспомнит, что я ними встречалась трижды и что незадолго до их смерти я поехала в дискотеку, почему-то с сумочкой, которую забыла и за которой возвращалась, словно не зная заранее, понадобится ли мне ее содержимое, и все сопоставит.

А значит, выигрываю я только одно – рассчитываюсь за смерть Яши, плачу, так сказать, по счетам. Выигрываю сегодня – не зная, что будет завтра, то есть все равно мне надо отсюда уезжать, и чем быстрее, тем лучше. Надо бросить все, что было здесь, оставить позади чуть больше года прекрасной и два месяца очень неприятной жизни. Прощай, Америка, прощай, Голливуд, прощай, все хорошее, что было здесь, – и все мои воспоминания, связанные с Лос-Анджелесом.

Грустно становится, и даже очередная рюмка грусть не растворяет. Что ж, такая карма мне выпала – после года счастливой жизни с тобой и года несчастливой вынуждена была уехать из Москвы, а теперь вот должна уезжать отсюда. Оставляя позади очередной этап, кусок прошлого, в который уже не вернусь, с которым расстаюсь навсегда. Только в этот момент понимаю, что я очень люблю Лос-Анджелес и хотела бы жить здесь и жить – только вот поздно уже.

Был ли другой выход? Был, конечно, – отдать Ленчику деньги. Неважно, вышло бы так или нет, – я ведь думала уже, что он, скорее всего, убрал бы меня все же, не сразу, через пару месяцев, или дальше бы рвал из меня бабки, – но предположим, что вышло бы. И я могла бы существовать по-прежнему, существовать спокойно – потеряв при этом лицо. Никто бы об этом не узнал, а кто узнал бы обо всей ситуации, сказал бы, что я поступила правильно, – но я бы всегда помнила, что совершила, и поэтому для меня это был бы не выход. Уж лучше сохранить лицо, и не просто сохранить, но отплатить кровью за кровь близкого человека, а возможно, двух – и бежать, и скрыться, все бросив.

А почему бросив, собственно? Не должна миллионерша ничего бросать, так что прямо с завтрашнего дня надо начать думать, как перевести подальше большую часть денег, трогать или нет Яшино наследство. На все про все у меня неделя или десять дней – хотя во избежание риска я ведь могу уехать, оставив Ханли деньги для Джо, он возьмет, если я ему и его долю отдам. Мне ведь не обязательно дожидаться, пока все произойдет, я ведь все равно этого не увижу, а лос-анджелесскую газету я могу и в другой стране купить.

Так стоит ли ждать? Завтра же скажу Мартену, что все отменяется на время, что я устала и хочу устроить себе отпуск в Европе, и мне жаль, но деньги я вкладывать пока не буду, и что его, то его, а остальное – простите. Он поверит в это “пока”, к тому же я могу соврать, что Юджин хочет купить дом во Франции, к примеру, и мы там поживем где-то с полгода, а потом вернемся. Это и будет официальная версия, а параллельно надо найти специалиста по финансам и проконсультироваться с ним насчет перевода денег – в этом мне мой банк поможет, тем более что полностью закрывать счет я не буду или просто переведу все в европейский филиал их банка, им это удобно и вопросов не вызовет. Дом потом можно продать, но, даже если власти здесь начнут меня искать и я его потеряю в итоге – невелика потеря. Яшино наследство? Виктор мне дал адрес адвоката – свяжусь с ним уже из Европы, такие вопросы и по факсу можно решить, а ему главное – комиссионные получить, и все проблемы. Все деньги Корейца на моем счету – за исключением какой-то мелочи: порядка миллиона.

Странно вдруг стало, что я с такой легкостью оперирую цифрами с кучей нулей. Но я ведь не просила богатства и не стремилась к нему, и счастья оно мне не принесло – только смерть самого близкого человека и, возможно, того, кто был самым близким после него, и угрозу моей собственной жизни. Я ничего не хотела, ни к чему не стремилась, ничего не выбирала – все получилось само собой. Думаю, что плохо быть нищей – но оттого, что я вот так оперирую миллионами и десятками миллионов, мне ни жарко, ни холодно.

Что ж, решено. Завтра у меня будет напряженный день. Уничтожить всю сексуальную видеотеку, сжечь документы на имя Лены Казаковой и любые бумаги, которые могут послужить компроматом, только кассеты с фэбээровцем и конгрессменом пока оставлю: могут пригодиться. Отобрать вещи, которые возьму с собой, – уезжать надо налегке, с минимумом багажа, чтобы никто ничего не понял, чтобы в доме внешне все выглядело так, словно я на пару месяцев отлучилась. Упаковать все драгоценности – много места не займут. А с утра в банк, в знакомое уже турагентство, чтобы получить визу в Европу на год минимум, если это можно, и… и по всем прочим делам.

А сегодня – сегодня ночь отдыха впереди. И секс со Стэйси – слишком часто она звонила в последние дни и нарывалась на вежливый отказ, а теперь пусть приедет: и я развлекусь, и ненужных мыслей у нее не возникнет, все чисто должно быть, гладко, и аккуратно, и естественно. Так что есть ли повод грустить?

Есть – но быть его не должно…

И выйдя из дискотеки и сев в машину, закурила, опустив стекло, наплевав на страдания охранников, и сказала себе, что лучше мне уехать отсюда дней через пять – пока все это не случилось, чтобы никому и в голову не пришло привязать меня к этому убийству.

И еще сказала себе, что ты бы мной гордился. И Кореец бы мной гордился, и наверняка бы произнес некогда любимую им фразу, что мы с ним как Микки и Мэллори из “Прирожденных убийц”, а я бы думала про себя, что никакая я не Мэллори, и никогда до твоей смерти не было во мне ненависти и желания лишить кого-либо жизни. Я не родилась убийцей – я просто попала случайно в эту игру, в которой один закон – живи или умирай, играй сам или сыграешь в ящик.

Как я сказала этому Джо – “я знаю правила игры”? Но ведь правил в этой игре давно уже нет – каждый придумывает свои и играет по ним. Главное правило – отсутствие всяких правил. И то, как ты себя ведешь в этой игре, зависит от твоих принципов. Мои просты – сохрани лицо, победи, выживи. Именно в этом порядке. Остальное зависит не от меня, но пока я сохранила лицо, и победила, и пока жива.

Надолго ли? – спросила себя трезво. И честно ответила – даже если я умру ночью, то умру счастливым человеком. Потому что вела себя так, как подобает, и сделала все, что должна была сделать. А остальное… остальное неважно, верно? И то, где я буду через неделю, месяц, год и десять лет, что буду делать, как жить и буду ли вообще – это тоже совсем не важно…

…Тихо здесь – там, где я сейчас. Почти так же тихо, как в Бель Эйр, суперпрестижном районе Лос-Анджелеса. Правда, куда менее комфортно, и соседи мои теперь совсем не миллионеры, и окружают меня вовсе не фантастической красоты особняки.

В тот день, когда я сделала заказ на убийство, я еще спросила себя, где буду через неделю, через год и так далее. Теперь могу ответить с уверенностью. Вот уже восемь дней я в тюрьме предварительного заключения, город Лос-Анджелес, штат Калифорния, США. Побуду здесь еще какое-то время – до суда – а потом мне предстоит пребывание уже в тюрьме настоящей. В течение минимум лет десяти – как уверяют фэбээровцы, арестовавшие меня по подозрению в организации убийства Яши. Адвокат мой уверяет в обратном: что не сегодня – завтра я выйду, чтобы никогда сюда не вернуться, но так как уверяет он меня в этом уже восемь дней, я ему не слишком верю.

Арестовали меня через день после того, как я встречалась с Джо. Следующий день после встречи, двадцать второе января, провела на подъеме, счастливая тем, что все решила. Я без устали летала весь день по городу и провела успешные переговоры в банке по поводу перевода денег в Европу, и визу мне должны были дать через пару дней, и через свой банк счет открыла в Нью-Йорке, на который планировала скинуть Яшино наследство. И даже со спецагентом ФБР Бейли, я так понимаю, уже бывшим моим поклонником, была, в отличие от прошлой беседы, весьма приветлива – и не задумалась, зачем он звонит мне, и как нашел номер моего нового мобильного, и почему не назначает встречу и таким образом беспокоит не по делу. Было ощущение, что он что-то не договаривает, странно как-то он говорил, словно не решался произнести важные слова, – но у меня мысли были заняты другим, и, хотя подумала, что, может, стоит встретиться с ним вечером на часок, решила, что обойдется: не до него.

И билет в Париж заказала на двадцать девятое: Лос-Анджелес – Нью-Йорк и далее сверхзвуковым “Конкордом”, с пересадкой с самолета на самолет, без ненужных многочасовых пауз. Так что сегодня утром я была бы уже в Париже – неохота высчитывать часовые пояса, признаться, – а вечером – в Лондоне. Но вместо Парижа прилетела вот сюда – не на “Конкорде”, на собственном мерседовском джипе.

Двадцать третьего утром позвонил неизвестный мне доселе мистер Крайтон из ФБР, руководитель лос-анджелесского отделения бюро, попросил подъехать, когда мне будет удобно, – хотел, мол, мисс, задать вам пару вопросов по поводу случившегося в ноябре в Нью-Йорке. Если вы не возражаете, будете так любезны и все такое – сама вежливость, короче. Я, конечно, возражала – но решила, что говорить ему, что я занята и скоро улетаю и побеседовать мы можем после моего возвращения, через пару месяцев, не стоит. Не хотела, чтобы кто-то знал о моих планах, кроме Мартена, для которого приготовила сюрприз, готовясь преподнести ему его за час до своего отъезда.

Ну и подъехала. И получила ордер на собственный арест по обвинению в организации убийства мистера Джейкоба Цейтлина с целью получения наследства. Арест, как я понимаю, был вызван тем, что они узнали, что я собираюсь улетать – видимо, слушали-таки домашний телефон, по которому я объясняла турагентству, что конкретно мне от них нужно. А может, и следили за мной и увидели, что я побывала в турагентстве, и зашли туда после меня. Я возмутилась, естественно, и заявила, что без адвоката ни с кем и ни о чем говорить не собираюсь, и попонтовалась слегка, намекнув, что не с тем человеком связался мистер Крайтон и что ему о своем поступке придется горько пожалеть. А сама молила Бога, чтобы он через секунду не заговорил о моей попытке организовать убийство русских мафиози: если пасли, то вполне могли наблюдать и за ходом моей встречи с Джо. Но он об этом ни слова не сказал, равно как и о стриптиз-клубе и Кронине. Так что я поняла, что не от Ленчика это исходит, который, хоть и дурак, но не настолько, чтобы пытаться сдать меня властям и в тот же день подсесть самому по более тяжелой статье.

Адвокат наш с Корейцем подъехал чуть ли не через десять минут после моего звонка – но, сколько ни возмущался, сколько ни объяснял, кто я и чем занимаюсь, все без толку. И под залог меня не отпустили, хотя соответствующая фирма, занимающаяся залогами, под меня бы и миллион внесла с легкостью – даже если я скроюсь, особняк останется, так что им бояться нечего. Но фэбээровец упертый оказался – скажите, мол, спасибо, что не арестовали на дому, с телевидением, прессой, шумом и гамом и с рекламой на всю Америку. Все понятно – славы хочет, сука, и потому решился на арест богатого голливудского продюсера, поставил все на карту, и теперь ему надо меня закопать во что бы то ни стало. И закопает – я же русская, а у русских в Америке такая печальная известность, что, выходит, я бесправнее любого негра. И неважно, виновата я в чем-то или нет.

– Такие, как вы, позорят и Россию и Америку! – так вот высокопарно он мне заявил. – Приезжают в США, зарабатывают кучу денег, грабят и убивают честных американцев, а потом бегут с награбленным!

Я ему на это посоветовала заткнуться – добавив, что такие, как он, позорят и Америку и ФБР, показывая, как его якобы гостеприимная страна по-настоящему относится к эмигрантам и что представляет собой его организация. Ну не хамила откровенно, а поначалу вообще пыталась спокойно объяснить, что Яша мне был близкий человек и партнер, пока не поняла, что бесполезно, – но разговаривала с ним жестко и конкретно. Позиция у меня с первого дня одна – возмущение его беспределом и обещание, что место свое он потеряет. Но ему нужен второй процесс Япончика, громкий, шумный и сенсационный – и неважно, что я совсем не та фигура. Он хочет русскую мафию разоблачить, пробравшуюся в Голливуд, святая святых Америки, – и я не сомневаюсь что своего добьется.

Да нет, я не пессимистка, хоть и признаю, что разговор с тобой начала на невеселых тонах. Просто вижу объективно, что моя невиновность здесь никому неинтересна, а когда придет ответ на направленный в Москву запрос по поводу моей личности, будет совсем худо. Пока они его не сделали, но ведь сделают, должны. Еще обыск в моем доме им поможет – был он, не было его, пока не знаю. Если найдут самый секретный сейф – у меня другой есть для отвода глаз, а самый секретный запрятан так, что хрен отыщешь быстро, но им же торопиться некуда, – а там документы на имя Елены Казаковой, оставленные на всякий случай, и пленка с Бейли и с конгрессменом – вот тогда точно срок мне светит очень солидный, лет десять, как минимум.

Надеюсь только, что не придет на фэбээровский факс статейка из московской газеты про убийство Кронина вместе с фотографией Лены Казаковой и не вскроется история со швейцарским счетом на мое имя. Это уже минимум лет двадцать – с возможной выдачей Москве и отсидкой в России, что более печально. Правда, практики такой вроде нет – обычно высылают после отсидки, но за преступление, совершенное на территории России, могут сделать исключение. Или сначала здесь срок, потом там – весело будет. Так что молю Бога, чтобы до этого не дошло. Ленчик, по крайней мере, заложить меня не успеет: если заказ еще не выполнен, то его выполнят сегодня ночью или завтра.

Признаться, мелькала мысль о том, чтобы заложить Ленчика – но нет у меня доказательств, и ничего хорошего мне это не принесет, да и зачем впутывать в это дело потенциального покойника? Неэтично как-то. К тому же, не лежит у меня душа к закладыванию кого-то – это он, вор в законе, готов был меня заложить, а я, никто, по его мнению, и по положению в блатном мире, такого не приемлю. Так что когда выйду – если выйду – смело смогу называть себя честным фраером. Хоть какое-то утешение.

Рассчитывать мне, понятное дело, особо не на кого. Адвокат только негодует и обещает, но так и не добился пока ничего. Хотя каждый день уверяет, что завтра я выйду, гарантирует страшные кары для ФБР за мой арест и незаконное прослушивание телефона – все же красавец Юджин, предвидел! – и одновременно предлагает мне нанять именитого Барри Слотника из Нью-Йорка, которого он знает лично: вместе учились когда-то. Но только Слотника и не хватало для полного счастья: он, хоть и известен всей Америке, но в качестве защитника мафиози, и Япончика он в том числе защищал, и репутация у него соответствующая. Мне таких параллелей не надо – мне нужен имидж невинно страдающей, который, думаю, тоже не поможет.

Ладно хоть Эд, адвокат мой, сделал все так, что в газетах пока ни слова, хотя и не верю, что все обойдется, но для меня это важно. Ни Ханли, ни Джо не могут знать, что со мной, а значит, Джо выполнит заказ, если еще не выполнил. Вторую часть денег, правда, не получит, но разве в этом моя вина?