Текст книги "Скажи смерти «Да»"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Яша, явно шокированный услышанным – так все четко спланировано было, и все концы обрублены, и столько времени уже прошло, и Кронин мертв, – вежливо, но жестко объяснил, что ни о каких сорока восьми миллионах ничего не слышал, что он честный бизнесмен и если речь идет об угрозах или вымогательстве, он вынужден будет обратится в ФБР, поскольку перед законом чист, или к другим структурам. Яша заявил, что это – его окончательный ответ и на этом разговор он считает законченным. Посетитель покачал головой, как бы говоря, мол, зря вы так, и попросил подумать все же над его словами, а он с господином Цейтлиным через пару дней свяжется…

…У меня такое ощущение было, словно в голове что-то взорвалось. Вспомнился анекдот Корейца про боксера, который рассказывает, как славно он молотил противника и вот-вот собирался нанести завершающий удар, и тут какой-то идиот свет в зале выключил, а когда включили снова, герой анекдота на полу лежал и судья над ним отсчитывал: “…восемь, девять, аут!”

Вот и у меня свет погас на мгновение: Кронин его погасил, покойный Виктор Сергеич Кронин – и известие о том, что дух его вернулся. Но нельзя было сейчас об этом думать, и я, кажется, виду не подала, напомнив Юджину, чтобы продолжал. И тот продолжил. Про то, как, прилетев, первым делом поехал к тому человеку, который за посетителя поручился. Яша, может, и не знал, но Кореец-то был в курсе, что рекомендатель этот – вор в законе, отсидевший в Союзе лет пятнадцать по двум тяжелым статьям. Другой вопрос, что в России у этого вора веса особого не было – и почти пять лет он уже в Штатах жил, занимался тут разными не слишком законными, естественно, делами, причем не слишком крупными, – но завязки, несомненно, у него остались, и высоким званием своим он гордился, этот Леня Питерский, он же просто Ленчик. У Юджина первым делом появилась мысль, что кто-то из России к Ленчику обратился, чтобы тот Яшу попугал, – кто-то, уверенный, что Ленчик здесь в большом авторитете. И не знающий наверняка, имел ли Яша к афере с Крониным какое-то отношение. Испугается, мол, тогда и ясно будет – обычный ход мысли. А значит, Ленчик и послал человека, слепив, что из России он.

Но Ленчик, знавший тебя и с Корейцем неплохо знакомый, только руками развел: позвонил, мол, старый кореш, которого не слышал тысячу лет, сказал, что коммерсант один в Штаты летит и чтобы Ленчик помог по возможности, если тот обратится. Тот обратился-то всего один раз, по поводу Яши, не сказав, что и почему, просто объяснив, что по бизнесу завязаться хотел. И Ленчик вышел на Яшу, счастливый оттого, что и корешу услугу оказал и этот коммерсант теперь от него отвяжется. А где этот коммерсант обитает, он и не знает – позвонил-то всего однажды, представился от кого, потом перезвонил и узнал, что может обращаться к Яше, что все улажено, – и он, Ленчик, даже в лицо его не видел. А что касается кореша из России, так Кореец его не знает точно – когда-то, давно, срок мотали вместе, и даже бог его знает, откуда телефон-то взял. Сам, мол, Генаха, знаешь, как бывает: нужда приперла, вот и нашел номер корешок, а теперь пропадет еще лет на десять.

Вполне правдоподобно – да и глупо было бы подозревать неплохо знакомого человека, который к тому же при делах, как и Кореец. Но на всякий случай Юджин рассказал ему, что тот с Яши какие-то бабки требовал, причем бешеную сумму, и, видно, у человека этого с мозгами не все в порядке. Он, Кореец, рад был бы ему их вправить – потому что за язык притягивать надо. Вот пусть и ответит за базар. Если Ленчик еще раз от него что услышит, пусть передаст, что Кореец хотел бы с ним встретиться по интересующему его вопросу. Ленчик пообещал, разумеется, и добавил, что и сам подъедет, если удастся встречу забить, ведь пидор этот его, вора в законе, запачкал, от его имени на нормальных людей выходя со всякой туфтой. И попросил Яше передать, что не знал, кого рекомендует, а то, что Яша с тобой был связан, а теперь с Корейцем, он, естественно, знает – и если, не дай бог, повторится просьба, даже если будет от кого другого исходить, он заранее предупредит.

Ну и, понятное дело, “за жизнь” поговорили, но Кореец от вопросов ушел, сказал только, что живет с американкой в Лос-Анджелесе, что бизнесом с Яшей занимается и с Москвой. Ленчик достаточно сдержан был в разговоре о себе, что неудивительно. Ты мне еще говорил, что в криминальном мире отношения своеобразные – и любой из тех, кому ты руку жмешь, кто первый лезет к тебе обниматься, может через пять минут заказ на тебя сделать. И что раньше тебе жутко не нравилась популярная для американских боевиков фраза: “Ничего личного – просто бизнес”, – ибо был убежден, что если уж кто-то кого-то убивает, так именно сводя личные счеты. А потом у нас стало как в Америке – вроде друзья, но бизнес важнее. “Хороший был парень Вадик Ланский, но мешать начал” – такую эпитафию себе ты выдал, уверенный, что произнести ее может кто угодно, из тех, с кем ты общаешься ежедневно и занимаешься делами.

И Кореец Ленчику поверил, а урод тот больше Яше не звонил, но Юджин на всякий случай еще в первый день, только услышав все от Яши, с Москвой связался и попросил Лешего прилететь и, желательно, двух-трех очень профессиональных людей с собой захватить. Потом, после отъезда Лешего, люди его остались бы с Яшей на какое-то время – чтобы всем спокойней было.

А так все и шло тихо-мирно, Юджин от Яши не отходил, и охрана все время была рядом, в нее Яша верил. А на второй день, к вечеру, появился тот, кто к Яше приходил, – позвонил в офис, поинтересовался, что надумал господин Цейтлин, и услышал, что свой окончательный ответ господин Цейтлин уже дал. Но так как ему, господину Цейтлину, интересно, откуда возникли такие слухи о его причастности к аферам – он свое имя в бизнесе бережет, – то предлагает встретиться завтра в двенадцать в ресторане на Брайтоне, в русском “Парадизе”, и там за ланчем все обсудить. Звонивший поблагодарил вежливо, сказал, что будет рад общению: возможно, господин Цейтлин, узнав о имеющихся фактах, свое мнение изменит – и положил трубку.

В ресторан вместе поехали – Яша по совету Корейца специально такое место указал, где чужака сразу можно заметить, что важно на тот случай, если тот не один придет. Самое главное, что и координат визитера не осталось – он протягивал Яше визитку, а потом она исчезла куда-то, Яша помнит только, что на стол ее положил и вроде не отвлекался, и тот обратно ее забрать, кажется, не мог. А теперь ни визитки, ни имени: только запомнилось, что фамилия простая, типа Иванова или Петрова, что, в принципе, ничего не значит: визитку любую можно сделать, с любым логотипом и на любое имя.

Ничего плохого никто и не предполагал, естественно, даже подозрительный Юджин. Яша своим охранникам сообщил приметы визитера, в которых тоже ничего особенного не было, все такое среднее: и внешность и костюм. Те остались у входа, а Яша с Корейцем внутрь прошли. И Ленчик приехал – утром сам позвонил Яше в офис, поинтересоваться, не появлялся ли этот урод из совка, и, когда услышал о встрече, сказал, что лично будет, чтобы тоже этого кое о чем поспрашивать по-своему. Приехали пораньше. Ленчик тоже пораньше заявился, и вместе поели, в ожидании запаздывающего. Яша предположил, что человек, наверное, с городом знаком не слишком, можно и подождать, тем более в хорошей компании. А Ленчик за едой все расспрашивал, что это за афера, в которой Яшу подозревают, и не правда ли все это: сумма уж больно сладкая. В шутку спрашивал, но уж больно настойчиво, словно история о Яшиной пятидесятимиллионной афере показалась ему реальной.

Юджин за Яшу отвечал, что все это бред чистой воды, хотя, возможно, какая-нибудь компания западная и вправду кого-то из русских кинула, в совке вечно куча авантюристов ошивается из Штатов и прочих заграниц, и все им верят, поскольку иностранцы. Напоследок, чтобы прекратить надоевший разговор (невежливым с Ленчиком тоже быть не хотелось, к чему обижать человека, да и вдруг понадобится), заключил, что даже если бы лично он, Кореец, такую аферу провернул, хрен бы он потом кому чего отдал. И что докапываться до Яши он бы никому не советовал, потому что и здесь у него поддержка есть, и в Москве, а завтра специально люди прилетают. С намеком сказал, на тот случай, что если Ленчик что-то утаил, так пусть теперь делает выводы.

Так до двух просидели, но никто не появился, и Ленчик заметил, дескать сдрейфил пидор, почуял, видно, что придется за слова отвечать, и решил пропасть. Тут Яше жена позвонила. Кореец говорит, что чувствовалось, что она волновалась, поэтому Яша ее заверял, что все нормально, и в доказательство своих слов сказал, что сегодня же они все вместе в “Парадизе” поужинают, часов в семь. Тут Ленчик сразу прощаться начал, заторопился, сказав, что дел море. На том и расстались. И Яша вроде вздохнул облегченно. На следующий день Леший должен был прилететь, он все равно к Новому году к Яше планировал выбраться по бизнесу, а заодно и людей с собой привезти обещал. Юджин Яше посоветовал ресторан на сегодня отменить, на работу пока не ездить – дела, в конце концов, и из дома можно делать, телефон-то под рукой, – а через недельку-две вообще в отпуск смотать на Гавайи или Багамы на месячишко. Просто на всякий случай: береженого Бог бережет.

Яша сказал, что мысль неплохая, но сегодня, в любом случае, вечером надо куда-нибудь выбраться, чтобы жена не подумала чего: и так она напугана тем, что охрана все время рядом, а теперь и Юджин внезапно появился. Яша признался Корейцу, что растерялся немного, когда все случилось, наверное, даже запаниковал слегка – все же неожиданными были этот визит и тема разговора. Кореец, знавший, что Яша трусом никогда не был (вместе с тобой долго каратэ занимался, да бывал и в более опасных ситуациях, когда его жизни угрожали напрямую, но и тогда вел себя молодцом, спокойно дожидался твоего приезда и разрешения конфликта, не прячась и не убегая), напомнил ему, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Пусть в Америке и говорят, что нельзя быть слишком богатым или слишком толстым, но следует добавить еще, как минимум, две мысли: нельзя быть слишком осторожным или слишком живым.

Посмеялись, короче. Кореец, доехав с Яшей до офиса, оставил у него ствол, взял свой джип прокатный и поехал потренироваться в один зальчик, чтобы не застаиваться зря, а к шести вернулся обратно. Мне он позвонил с дороги, заверил, что все нормально, что есть дела и завтра знакомый наш общий прилетает. Я поняла, о ком речь, но ничему не удивилась, потому что знала – бизнес у них с Яшей. Передала еще Яше привет, услышала в очередной раз, как Юджин меня хочет, и ответила тем же, думая, что, в принципе, он мог бы с кем угодно этим там заняться – это здесь, в Лос-Анджелесе, он может стесняется, тем более что все время у меня на виду, а уж в Нью-Йорке мог бы поразвлечься: все-таки разнообразие. Я бы и не узнала ничего, а если бы узнала, отреагировала бы абсолютно спокойно и с должным пониманием.

В половине седьмого их понесло на Брайтон, ведь Соня уже в офисе сидела: Яша за ней машину посылал. Яша даже сказал Юджину, что “магнум” он может вернуть – и так это излишняя мера предосторожности была, а теперь-то и подавно: вдруг полиция тормознет, и все такое. Так долго придется объясняться, что весь вечер можно испортить. Но тот отказался наотрез – хотя и не было никаких предчувствий.

Брайтон, как и утром, выбрали просто потому, что неместного там заметить можно молниеносно – вроде и не должно быть сюрпризов, но вдруг тот, кто не появился, решит наехать, и уже не один, а с кем-то в компании, думая, что так будет легче и проще. Посидели часа два с лишним, поели от души. Я так поняла, что мистер Кан, здесь звереющий от мексиканской кухни, там отошел на кухне русско-еврейско-грузинской: ведь в Лос-Анджелесе в русские рестораны я ходить отказываюсь, а он уже давно не предлагает. С Ленчиком там опять столкнулись, сидевшим в окружении мрачных быков, подручных своих, судя по всему – мир тесен, а нью-йоркский мир русских эмигрантов тем более, если они, конечно, не желают от других эмигрантов отрываться, полностью там американизироваться, так сказать. Юджин говорит, что с Ленчиком переговорил минут пять, – если завтра тот пидор из России Яше позвонит, то Ленчика тут же поставят в известность. Яша начал прощаться, уверяя тихо, чтобы жена не услышала, что доедут сами, что сегодня ни от кого звонков ждать не приходится: у того урода только телефон офиса есть, ну и раньше утра ничего не будет, да и, вообще, вряд ли он еще этот голос услышит.

И пистолет попросил отдать – утром, мол, вернет, а так и ему спокойней будет, и Юджину. Не то заметет полиция, и поспать не дадут: придется в участке давать объяснения, что забыл, мол, “магнум” под ковриком в Корейцевой машине, и вызывать адвоката, потому что столь по-детски наивной версии ни один полицейский без адвоката не поверит. Но Кореец отшутился: чем спать после такой еды и килограммы во сне прибавлять, лучше жирок растрясти. И добавил, что завтра в восемь будет у Яшиного дома – поедет сзади, проводит до работы, – но тот все отнекивался, и тогда Кореец решил сделать это сегодня, и втихую, проверить, не утратил ли мастерство слежки, которое когда-то мне демонстрировал, провожая меня по ночной Москве от Кронина до квартиры в Олимпийской деревне и сообщая мне на мобильный, что едет за моей “Вольво-440” тоже “Вольво”, но девятьсот сороковая – непрошеный эскорт.

Вот и расстались до утра – только что-то подтолкнуло Юджина, и он, уже проехав несколько метров в другую сторону, развернулся. А дальше – дальше я все уже знаю, а по десятому разу рассказывать не хочется…

…Кореец пошел собираться, а я сидела, вспоминая, как в первый раз увидела Яшу. Примерно три года назад это было, в ноябре девяносто четвертого, только не помню точной даты. Мы тогда с тобой прилетели в Нью-Йорк из Москвы, а я еще всю дорогу не верила, что лечу за границу, где не была никогда, и не просто за границу – в Америку, и не просто лечу, а первым классом. А тут вышли, такие деловые, в пальто и костюмах, и к тебе мужчина кинулся, высокий такой, здоровый, показавшийся мне итальянцем благодаря густым черным усам и не менее густой шевелюре на груди, выглядывающей из-под расстегнутой яркой расцветки рубашки. Я сразу массивную золотую цепь отметила, и несколько колец на пальцах, и ярко-красный тонкий пиджак – и по говору тут же поняла, что он еврей: чувствовалось это.

После нашего трехнедельного пребывания в Нью-Йорке я его видела еще трижды: когда мы с Корейцем улетали из Штатов в Россию, когда вернулись из Москвы и перед нашим отпуском в Европе. Он всякий раз называл меня Оливией, делая вид, что не знает, как звали меня прежнюю, – хотя именно он помог Корейцу оформить мой вывоз на лечение в Америку, когда я в коме была после ранения, именно он своего человека дал, когда Кореец летал ко мне в клинику, и его же люди нам все документы недостающие сделали, вплоть до моих водительских прав, и помогли на переговорах с Мартеном. Помощник его ближайший, Виктор, везде с нами был. Кстати, Яша же нам и человека нашел, который занялся нашим стриптиз-клубом. Идею с Крониным тоже он подкинул, и вместо того, чтобы киллеру платить, мы хитроумную комбинацию разыграли, а полученные деньги пустили на фильм, потому что Яша тоже хотел память твою увековечить, – хотя и знал, что у нас тридцать с лишним твоих миллионов есть, мог бы сам и не вкладывать денег в наше кино. Но вот ведь не пожалел своей доли от той суммы, на которую кинули Кронина.

И Соню вспоминала, его жену, которую с осени 93-го не видела, потому что она, как и все прочие, кроме Яши и Корейца, уверена была, что я погибла через год после тебя. Яша мне сам сообщил, что ей ничего не сказал, – я тогда, перед Москвой, спросила, как его жена, и он ответил, что прекрасно, и передал бы ей привет от меня, но мы ведь с ней незнакомы. У меня не раз возникала мысль, что могли бы вчетвером пообедать спокойно – Яша с Соней и мы с Корейцем, потому что вряд ли она меня узнает: лицо другое, и волосы другие, и контактные линзы в глазах, и сейчас я кажусь старше, а раньше казалась моложе, и фигура даже изменилась. Но, на всякий случай, сама этого не предлагала.

Я вспоминала, как она в Нью-Йорке заезжала со мной в гостиницу, пока ты с Яшей занимался делами, и моталась, показывая мне город, – лет тридцать ей тогда было, наверное, тоже еврейка, в теле, грозящем расплыться через пару лет, плотно обтянутом дорогой одеждой. Красивая южной такой или восточной, недолговечной красотой. Как-то она зашла ко мне неожиданно, а я душ принимала, и выскочила к ней в халате на мыльное тело, и ушла домываться, так сказать, а она наблюдала, и потом акт любви был между нами, который она сама вела не слишком умело, но страстно. Грудь у нее была пышная и крепкая, еще не опавшая, и все терпкое внизу, и страстные объятия, в которых мне казалось, что вот-вот хрустнет что-то у меня или дыхание остановится.

И вот теперь их нет – и все из-за кронинских денег. Сначала тебя не стало, а теперь вот их…

Кореец меня от воспоминаний оторвал, сказал, что поедет уже и вернется вечером. Я ему было предложила их к нам привезти, но он отказался – объяснил, что ни к чему им видеть, как он живет, зачем смущать людей, и даже версию про богатую любовницу-американку выкладывать не хочет. Стесняется собственного богатства, что у бандитов и новых русских не принято. Странно, но Юджин не раз меня поражал – и сейчас ему это удалось. И нежеланием демонстрировать, как и где он живет, и тем, как спокойно рассказывает про то, что убил троих человек, притом вооруженных автоматами, как бы между прочим, на себе и своем деянии внимания не акцентируя. Для него это и в самом деле неважно – важно то, что с Яшей случилось, а он, Кореец, как бы и ни при чем. Потребовала ситуация – убил троих, и ничего в этом особенного нет, так получилось.

А может, он просто не хочет, чтобы я их разговор слышала? Глупо, конечно: они и до этого могли обо всем переговорить – Юджин мог предугадать, что я скажу, что поеду с ним. Но почему-то показалось мне, что именно в этом дело, что в Нью-Йорке, возможно, не удалось что-то обсудить, потому что там Кореец каждый день в полицию ездил, и похороны опять же, и с Яшиными партнерами надо было обговорить, как бизнес вести дальше.

– Ты от меня что-то скрываешь, Гена?

Громко спросила, как бы в пустоту, не видя его, но зная, что он неподалеку и услышит. Специально по-русски спросила, впервые с того момента, как вернулись из Москвы, – думая, что на него это подействует, и он от неожиданности скажет то, что мне надо услышать.

Он появился тут же – посмотрел на меня внимательно, снова сел напротив. Прекрасно пряча удивление, проводя отличный встречный удар:

– Что вы спросили, мисс Лански? Что за странный язык – польский?

– Не е…те мне мозги, мистер Кан, – отвечаю опять же по-русски, на ощупь выбирая направление для атаки. – Лучше скажите правду…

– Какую правду вы имеете в виду, мисс Лански? – изумляется он по-английски, делая невинные глаза, но понимает, кажется, что я что-то чувствую, и еле заметно пожимает плечами, переходя на русский: – Завтра документы в посольство отошлю. В Москву мне надо. Леший сказал, что летом еще кто-то копал вокруг Кронина и тех бабок, братву тормошил, обещая солидную долю за возврат. Через тюменских пацанов это шло, так что, думаю, это те тюменцы и есть, которые в Кронина деньги вложили. Оттуда это прилетело – не отсюда. Оттуда был заказ, и оттуда люди прибыли. Где они здесь стволы взяли и кто им Яшу показал – тоже вопрос, но думаю, тот пидор и показал, который к Яше приходил. Он и привез их с собой – и отмашку дал. А стволы – стволы, в конце концов, купить можно: и в Нью-Йорке, так же как в России, бардак…

Для меня это тоже удар: одно дело, когда он рядом, а другое – когда на другом конце света, в двенадцати часах лета. И я вдруг понимаю еще раз, что боюсь за него – как тогда, в Москве, когда Кронин пригрозил мне, что с ним разберется, но только сейчас, после полутора лет, что живем вместе, чувства стали острее, сильнее. Понимаю, что не хочу его потерять, и не знаю, что буду делать, если с ним что-то случится. Нет, я выживу, конечно, и тех ощущений, которые у меня были после твоей смерти, уже не будет – потому что я уже пережила твою смерть, опыт у меня есть, да и Кореец не ты и я другая, совсем другая. Но даже думать об этом я не хочу.

Это не страх, это что-то другое – у столько пережившей Оливии Лански страха быть не может, нечего ей бояться. Это осознание того, что он – единственный и самый близкий мне человек. Я не люблю его так, как любила тебя. Так сильно я никого уже любить не буду – да и вряд ли буду любить вообще. Но и лишаться близкого человека…

Затыкаю себе рот – вернее, сознание, потому что я ведь не говорю, а думаю. И успокаиваю себя усилием воли, и знаю, что на лице у меня все равно ничего не отразилось, а чтобы и в словах ничего не прозвучало, перехожу на английский.

– Почему же они все-таки его убили, Юджин? Почему не пришли на встречу, не попробовали угрожать? Ведь теперь, когда Яши нет, надежды вернуть деньги у них вообще никакой не осталось.

И Кореец мне объясняет, что так бывает, что это частая для России, по крайней мере, история, когда убивают человека потому, что понимают, что ничего с него не получишь, – просто чтобы как-то компенсировать себе потерю. Тот, кто приходил к Яше, понял, что никто ничего не отдаст, да и доказательств Яшиного участия, скорей всего, не было четких. И откуда им взяться, когда все концы давно в воду, времени уже прошло столько? Вот от бессилия и застрелили – просто чтобы показать себе и другим, что в деле поставлена точка, и бабки полученные отработать.

– А ты не думаешь, что они могли вычислить, куда Яша деньги дел? И теперь тебя будут ловить?

– Пусть ловят, – мрачно отвечает Кореец, и я понимаю, что такой мысли ни у кого не возникнет. Ловить не будут, это понятно, но могут поговорить, а потом сделать то же, что и с Яшей – и могут это сделать, кстати, ни о чем не догадываясь, а решив просто обезопасить себя от возможных разборок, которые должны после Яшиного убийства начаться. Как бы ни был страшен и опасен Кореец, есть такие понятия, как численное превосходство, хитрость, засада, – можно иметь звериные инстинкты, но ведь рано или поздно и они не спасут, даже если и предупредят.

Я его тогда попросила задержаться дома еще на полчаса. Дождалась, пока он Лешему перезвонит и скажет, во сколько в гостиницу заедет, – и высказала ему все, что пришло в голову. Что если он меня любит, мы должны бросить все и уехать вместе. На месяц-два уехать, пока Леший будет разбираться в Москве и все выяснять. И уже произнося все это, поняла, что некрасиво себя веду, недостойно Оливии Лански, и что я ведь отлично знаю, что такие понятия, как долг и честь, для Корейца важнее его любви. И что веду я себя сейчас не как женщина, которая пережила смерть любимого мужа, отомстила за него и стала потом деятелем американского кинобизнеса, а как клуша какая-то, домохозяйка. Нехорошо ставить Юджина перед таким выбором. И осеклась поэтому.

– Извини, Юджин, – сказала тихо. – Я была не права, беру свои слова назад. Если надо, езжай, и наши отношения тут ни при чем. Я все понимаю, ты же помнишь, чьей женой я была…

Когда говорю это, удивляюсь, как часто за этот день путала себя с Олей Сергеевой – совсем с другим человеком, умершим давно и похороненным вместе со своим мужем.

И вижу, что он все понял. Понял, что творится у меня внутри, и сейчас, в данную секунду, я для него снова любовница и партнер, такая же, как и он, а не пугливая жена, трясущаяся над своей собственностью. Улыбнулся мне ободряюще и ушел…

Да, я давно стала сильной, жесткой, жестокой – куда сильнее, чем Оля Сергеева, куда жестче, а уж жестокости в ней вообще не было. Но даже мне нынешней, этакой деловой американке, было тяжело. И потому бутылку виски достала, и сигары, и лед, перенесла все к столику у бассейна и села там, думая, что в Лос-Анджелесе даже в ноябре тепло, и, вообще, у бассейна можно сидеть круглый год. Мысль эта меня порадовала, показав, что соображаю я вполне трезво, раз способна думать о как бы не относящихся к делу вещах.

Пить виски – настоящее искусство, требующее и привычки, и выдержки, и желания почувствовать вкус. Кто рюмками его пьет, кто со льдом или даже с содовой, в виде лонг-дринка – “долгоиграющего” напитка, – а я временами думаю с улыбкой, что вкус у него, в общем-то, мерзостный и пить его можно только внушив себе, что это супернапиток. Ладно там настоящие американцы – они, по сути, кроме виски и джина, других напитков не знают, а джин вообще в чистом виде употреблять невозможно, только в коктейле, – но для меня пить виски привычка не врожденная, а приобретенная. Иногда я сама себе удивляюсь, как его можно пить, особенно медленно, как я, наливая жидкости в стакан на два-три пальца, кидая три кубика льда, отпивая по крошечному глоточку и даже умудряясь смаковать.

Кажется, я с закрытыми глазами могу уже определить, что за виски пью, а у “Джека Дэниелза”, марки дорогой и престижной, вкус вообще особый. Я привычно дотягиваюсь до чуть наклоненного стакана губами, ощущая соприкосновение виски с языком, неспешно втягивая его внутрь. Это как маслины или оливки – когда пробуешь в первый раз, ощущение, что жуткая гадость, но другие едят и говорят тебе, что это вкусно и, вообще, еда благородная, и волей-неволей начинаешь в это верить и подсознательно внушать это себе, и потом они кажутся тебе чем-то необычайным, фантастическим просто. Вот так и с виски – попробовала в первый раз у тебя дома, в первый приезд к тебе, и полюбила его за то, что тебе он нравился, и люблю до сих пор. Странно устроен человек, верно?

Ловлю себя на том, что это организм включил систему самосохранения, подсовывая мне мысль о виски, успокаивая, на время переключая нервную систему, настраивая на другой лад. Нервные клетки он экономит, а нет ничего хуже, чем во взвинченном состоянии о чем-то думать: способность размышлять отчетливо утрачена и уже гонка начинается, закручивание себя. Я это все пережила в тот год, после твоей смерти, – но организм мой меня тогда спас и от самоубийства, и от сумасшествия. Для чего, интересно? Для того, чтобы я отомстила? Для того, чтобы, хоть немного, хоть полтора года, пожила другой жизнью?

Почему же они все-таки его убили? Так глупо – убивать, не зная, виноват человек или нет, не использовав до конца возможности получить деньги. Ну подключили бы, если связи есть, авторитетов местных, поговорили бы, выяснили бы все, особенно если имеются доказательства непосредственного Яшиного участия, – да отдали бы мы эти деньги, как только вернулись бы вложения в фильм, отдали бы. Лично я просто так не отдала бы – для меня месть Кронину была вопросом чести, – но, зная, чем это может грозить Яше, решила бы, что это единственно правильное решение.

И почему Юджин так уверен, что теперь никто не будет охотиться за ним? Не хочет меня пугать? А может, и улетает в Москву, чтобы переждать? Меня-то никто не знает, меня как бы и нет – да и не вычислишь, что кронинские деньги Яша перевел на счет новой киностудии. Даже если эти люди узнают, что Яша имел долю в какой-то голливудской студии, как они догадаются, что деньги именно здесь? И с кого они их спрашивать будут – с Мартена или с американки Оливии Лански? Нет, никто на это не пойдет – эмигранты обычно эмигрантов трясут, а американцев трогать опасно: сдадут в момент, и ФБР охотно загребет, радуясь очередной победе над русской мафией. И за любую мелочь срок влепят немалый.

Что может выдать нас – твоя фамилия в титрах, как соавтора сценария? “Лански” звучит вполне по-местному: в тридцатые годы, в разгар мафиозных войн, был крупный авторитет такой, Мейер Лански по кличке Бухгалтер, – и пойди догадайся, что на самом деле “и краткое” опущено. А вот имя Вадим выдает сразу. Здесь таких имен нет. Ну а заинтересованного человека может на мысль навести и тот факт, что в числе продюсеров еще Оливия Лански. Но, с другой стороны, на какую мысль это его наведет? Почему человек должен прийти к выводу, что деньги Кронина и тюменцев именно здесь, в этом фильме? Да и кто смотрит титры, собственно говоря, – тем более в Америке, где эти титры по экрану бегут минут десять. Моя фамилия, правда, в начале, как и твоя, – но тоже слишком много надо сопоставить, чтобы хотя бы начать что-то подозревать.

Говорю себе, что хватит, так можно черт знает до чего додуматься. До того, что кто-то, просмотрев титры, заинтересуется личностью Оливии Лански и начнет копать. Хотя что он накопает? На Олю Сергееву, чья фотография есть на Ваганьковском кладбище, я не похожа. Эксгумацию трупа не проведешь: кремировали ту, которую вместо меня подложили, а прах Кореец высыпать умудрился, чтобы не осквернять твою могилу обществом чужого человека. А здесь ведь никто даже не знает, что я лежала в клинике, а в Штаты на лечение въехала вообще по российскому паспорту и все бумаги по бизнес-иммиграции Кореец привез с собой. Яша через свои связи уже здесь вопрос решал с моим видом на жительство. Притом решилось все моментом: демократия демократией, а для денег исключение делается. А чтобы до чего-то докопаться, надо завязки иметь дай бог. И потому не следует мне быть такой же подозрительной, как Кореец, которому, впрочем, идея насчет того, что кто-то будет меня искать, даже в голову не пришла, иначе бы он не оставил меня здесь, улетая в Москву.

Благодаря виски я на более реальную мысль переключаюсь: как можно было догадаться, что Яша организовал эту аферу или, по крайней мере, в ней поучаствовал? Я в бизнесе соображаю плохо – до сих пор, хотя иметь дело с кое-какими цифрами приходится. Но придуманный Яшей план казался идеальным, и в нем пустот не было, и риска тоже. Разве что для непосредственного исполнителя, то есть меня.

Пытаюсь вспомнить его полностью, хотя, насколько я помню, Юджин мне лишь популярную, упрощенную версию излагал: он и сам не гений в области бизнеса и финансов. У Яши партнеры были, арабы, которые что-то там провалили и рассчитались иракскими динарами, которых у них миллионы были или миллиарды. А динары эти имели хождение только в самом Ираке и в связи с эмбарго в мире не котировались – хотя до войны с Кувейтом стоили чуть ли не два доллара за динар, а то и больше. Арабы их Яше отдали по полцента, кажется, за штуку – и клялись жизнью своих детей, что центов по двадцать минимум их продать можно. Им удавалось небольшие партии их скидывать, в том числе и русским, пытавшимся что-то купить в Ираке на иракские же деньги. Когда Кореец Яше рассказал про то, что банкир заказал твое убийство, а затем мое и что надо отомстить, – тогда и родилась идея совместить приятное с полезным. Чтобы и Кронина убить, и деньги заработать на фильм, на случай, если тех, что уже есть, не хватит.