Текст книги "Скажи смерти «Да»"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Пидор, это точно, – легко соглашается Ленчик. – Лавэшки всем нужны – вот и решил срубить малек, когда мы его пугнули, на ствол поставили, предложили долю, если умным будет, всего и делов-то. Вот пришлось его сюда дернуть – чтоб ты все поняла. У тебя ж башка варит…

Он дружелюбен, Ленчик, – как победитель, готовый признать силу тщетно сопротивлявшейся стороны. Дружелюбен и великодушен. Интересно, если я соглашусь отдать пятьдесят миллионов при условии, что он уберет Виктора – согласится? Думаю, что да, на хрен ему лишний рот при дележе. Когда начнут раздергивать долю, деньги в руке покажутся меньше, чем те, которые представлялись, а тут можно еще один пай раздергать.

– Короче так. Ты нам, конечно, мозги пое…ла неплохо – я уж даже Вальке тюменскому готов был башку открутить за то, что ошибся, перепутал тебя с кем-то. Но ты бы все равно никуда не делась, – спохватывается, что из-за великодушия роняет собственный имидж. – Я не таких колол. И фильм есть – а там черным по белому и твоя фамилия, и мужа твоего. Я Вадюху знавал, нормальный был пацан…

Почему-то этот сомнительный комплимент из уст этой скотины у меня вызывает приступ бешенства, который я давлю тут же, – а что, кричать ему, что был бы ты жив, он бы тут не сидел передо мной? Эмоции, мисс Лански, эмоции. И так подставилась с фильмом! Была ведь мысль, что кто-то может сопоставить фамилии в титрах и задуматься. Но не могла я там тебя не указать – не могла…

Сижу все за тем же столиком, за которым мы сидели в прошлый раз, и пью кофе – хороший, кстати, крепкий, из крошечной чашечки, жалобно позвякивающей при соприкосновении с блюдцем. Сказать, что я спокойна, было бы неправдой. То, что творится у меня внутри, больше похоже на выжженный пожаром австралийский лес, в котором совсем недавно бродили экзотические животные моих мыслей, какие-нибудь коалы и кенгуру, и победно орали яркие попугаи надежды. Но теперь здесь безмолвно, тихо, лишь редкие вздохи ветра трогают корявые остовы деревьев, заставляя их скрипеть, болезненно шевелиться, постанывать. Да и ветер-то не свежий, а наполненный запахом горя и гари, напоминающий, скорее, дым, машинально выпускаемый курящим человеком. И ничего живого вокруг. В общем, безрадостная картина.

Я сейчас похожа на фотоаппарат папарацци, фиксирующий ненужные, казалось бы, детали, отщелкивающий всю пленку, кадр за кадром, из которой пригодится один, а то и вообще ни одного: Ленчик, плюхающийся на стул, нервно выдергивающий из-под себя некрасиво загнувшиеся полы пиджака, молодая супружеская пара с крошечным, каким-то глянцевым ребенком в плетеной корзине, чинно проходящая мимо и устраивающаяся на небезопасном для них расстоянии: слишком близко от нас. Лица моей охраны, сидящей за соседним столиком, искаженные боковым зрением и больше похожие на связку воздушных шаров.

Крупным планом – пористая рожа Ленчика, полиэтиленовые голубые глазки, большая родинка, похожая на прилипший кусочек шоколада. Его руки, круглые, обгрызенные ноготки на абсурдно кривых толстых пальцах, рвущих шершавое полотно белой салфетки на тонкие полоски и скатывающие их в тугие шарики. И такое впечатление создается, что мы играем с ним в безумную игру, и он строит миниатюрную крепость, вроде тех, что возводят дети во дворах зимой, – и делает запас, гарантирующий ему победу, и когда придет время, начнет пальбу этими игрушечными снарядами.

– Ну и вот – позвонил я в Москву, пока ты тут телефоны меняла, навели люди справки, съездили на Ваганьково. Кореец хитер, даром что косоглазый – намудрили вы с ним, хер просечешь. Но на хитрую жопу всегда есть… знаешь что?

– Я знаю – и ты, наверное, знаешь, – вырвались уже слова, когда вижу, что произнесла их зря. – И что дальше? Ты мне хочешь сказать, что знаешь, кто я, и из этого следует, что я тебе должна – сколько, ты говорил? Пятьдесят миллионов? Какая связь?

– Слышь, кончай! Кронин твоего заказал, а вы с Корейцем его потом хлопнули на бабки, и жидок нью-йоркский вам помог. Хватит крутить – че, хочешь, чтоб я Витюху за стол позвал и он тебе все рассказал? Сама все знаешь – кончай мозги еб…ть! Давай решим, как будешь отдавать бабки, и не лепи, что все бабки в деле, – тебе еще жидок наследство оставил, и банкир, под которого ты легла, тоже, говорят, небедный был, за границу успел лавэшек откачать, и я так чую, что ты и их прихватила. Отдаешь пятьдесят лимонов – и живи спокойно. Сейчас обмозгуем с тобой, как ты их будешь отдавать – Витюха нам пригодится, он в бизнесе кумекает нехило – и начнем. Ты не с лохами дела имеешь, я ж секу, что у тебя дома таких бабок нет – так что по частям и отдашь. Будешь тянуть – с родителями твоими разберемся, а потом и с тобой…

Вместо ответа достаю из сумки отксеренный список имен и фамилий Ленчиковой банды, пожаловавшей в Лос-Анджелес. А он смотрит на меня внимательно, застывая, сбиваясь с мысли. И я думаю, что мы с ним словно в карты играем – он мне свои козыри, а я ему свои.

– Допустим, что все так. Но если я не отдам…

– Не отдашь? Ты че, в натуре? Родителей любить надо – мать у человека одна. Бабки – тьфу, бумага, а вот мать…

Смотрю на него спокойно, хотя жутко хочется посоветовать ему не заниматься любовью с моими мозгами.

– Итак, если я продолжаю утверждать, что никаких твоих денег у меня нет?..

– Сядешь. Сдадим тебя полиции – примут только так. Позвонит им Витюха и расскажет все, что про тебя знает – и про то, что ты воскресла тут, и про то, кто твой муж был, и про банкира. Примут – они русских не любят, им всякая туфта сойдет, а тут не туфта, а правда. Позвонят мусорам в Москву, проверят – и ты будешь сидеть. Бабки твои конфискуют, и выйдешь лет через десять, а нам все равно все отдашь. У тебя наверняка припрятаны запасы, никому не найти, – а в тюрьме тоже наши люди есть, будешь тянуть, они тебя там кончат. На хер тебе в отказ идти? У тебя этих бабок лом, отдашь, что положено, тебе на сто лет хватит, баба ты молодая, жить да жить, и мужики тебя любят – Кронину вон как мозги заела, сам все бабки отдал, козлина. Ну че ты ломаешься, а?

– Сдашь, значит? Ты же вор в законе, а, Ленчик, ты же Леня Питерский, – не нравится, пидор, что я знаю кто ты. – Ты ж по понятиям должен жить, Ленчик, и с мусорами дел не иметь, ни с русскими, ни с американскими. А ты мне зоной угрожаешь. В падлу это, Ленчик, – и когда братва в Москве узнает, проблемы у тебя могут быть, как думаешь?

– Слышь, сучка! – выдыхает злобно, и ярость в неприятных глазах, и меня обдает гнилостным дуновением, хотя сидим не очень близко друг к другу. Зрачки расширяются, как у наркомана, вколовшего дозу и теряющего контроль над собой, затопляют ненавистью белки, и кажется черная липкая субстанция сейчас брызнет на стол. – Ты кончай тут понтоваться – понятия ей! Ты сама-то кто – подстилка в натуре, твое дело ноги раздвигать, когда скажут, да в рот брать, если кто даст, и тебе никто слова тут не давал…

– Ну раз ты живешь не по понятиям, разговор другой, – легко соглашаюсь, судорожно ища нужные слова, боясь вывести его из себя, потому что это последний раунд – за ним только стрельба может быть. – Братве я в Москву за тебя позвоню…

Он ухмыляется: ясно без слов, что никуда я не позвоню, что знает от Виктора, что я искала помощи и никаких концов у меня там нет. Что ж, он прав.

Пауза мне нужна – хорошо, что официант крутится неподалеку, поглядывая на нас недовольно. Еще бы: сидим вот уже минут двадцать минимум, а заказали только тортильяс и пиво. Прошу его повторить, гляжу на Ленчика, который тоже кивает, – мне сейчас временное перемирие нужно, без эмоций и повышенных тонов.

– Послушай, Леня, – начинаю спокойно. – По твоим словам, банкир заказал моего мужа, а я в ответ хлопнула банкира. Допустим, что так. Послушай меня, пожалуйста: он убил моего мужа, а ты мне говоришь, что я неправильно поступила. Я что, должна была его простить?

– Завалили бы его с Корейцем, и весь базар, – реагирует Ленчик. – И надо было падлу завалить, а ты с него захотела бабки снять. Да и Вадюха твой с него поимел. Но вы же его на чужие бабки хлопнули – люди год искали, пока не нашли концов. Арабов каких-то трясли, летали по миру, выясняли. Я тебя понимаю – я бы сам Кронина завалил, нет базара. Но чужие лавэ отдай. Сечешь?

Да, глупо было рассчитывать, что Ленчик прослезится. Что теперь будем делать?

– Значит, так, Леня, – произношу окончательно, дожевывая острейшую лепешку и запивая ее пивом. Аппетит, конечно, на нуле, но я думаю, что, если человек ест во время разговора, значит, разговор этот его не трогает, не вызывает эмоций. – То, что я тут услышала, – это интересно, но не более того. Я никакого отношения ни к каким деньгам не имею, нет их у меня и не было. В том случае, если ты обратишься в полицию, я сходу сдаю вас ФБР – помнишь, я тебе в прошлый раз сказала, что у меня диктофон в сумке, а ты распинался за Яшу Цейтлина, как ты его убрал? Запись у меня, кто ты – я знаю, и всех твоих людей знаю – хочешь зачитаю список? Вот он – имена, фамилии, хоть завтра приходи и сдавай, никого искать не надо, у меня даже фотографии ваши есть. Мне ничего не будет – у меня адвокат хороший, я выпутаюсь, и нет за мной ничего. Кронина мне не привяжешь – он на аферу шел, пытался заниматься запрещенным в Америке делом, иракские деньги покупать. А вот тебя примут надолго – мокрое дело, Ленчик, и ты сам в нем признаешься, а репутация у тебя в полиции, сам знаешь, какая. Короче, я тебе предлагаю вот что: или мы расходимся по-мирному, или я через пять минут звоню в ФБР и отдаю им пленку с твоими разговорами. Они поверят – к тому же мой человек уже сфотографировал тебя и твоего корешка в компании Виктора. Вот и получится – твое признание, твоя репутация, а Виктор с вами, ближайший помощник Цейтлина покойного. Сегодняшний разговор я тоже записала – надеюсь, сумочку ты у меня вырывать не будешь, охрана моя не поймет. А если что-то случится с моими родителями, тебе совсем плохо будет. Сечешь?

Замолкаю, понимая, как он бесится сейчас. Сколько ему лет? Сорок, наверное, а то и сорок пять – а тут девчонка, по его меркам, такое ему говорит… ему, вору в законе – хотя в каком он на хрен законе?!

– Слышь, ты меня мусорами не пугай, – выдавливает наконец из себя, демонстрируя неплохой самоконтроль. – Ты про косоглазого своего не забудь – сейчас уйдешь, его завалят после моего звонка, а сдашь меня. – и с тобой то же будет.

Блефует? Не верю я, что у него Юджин, что они, держат его в клетке в ожидании выкупа? Лепишь ты, Ленчик, – был бы ты настоящий вор в законе, ты бы выиграл этот разговор и я бы с тобой не так говорила, потому что по идее ты должен был бы мне страх внушать. Но ты дерьмо, а не вор, и веса у тебя ни здесь нет, ни там, в России, – и тот жизненный опыт, который я приобрела благодаря покойному своему мужу и Корейцу, дает мне возможность чувствовать себя сильнее.

– А ты меня не пугай, Ленчик, – мне бояться нечего. В меня стреляли уже, ты же в курсе, и в реанимации я лежала – так что это неново. А коль скоро ты меня предупредил, сегодня же составлю письмо адвокату, и список твоей братвы, и твое имя, как моего потенциального убийцы, и ваши снимки – чтобы в случае моей смерти передал в ФБР. И сегодня же позвоню родителям – сообщу им, что жива, что пряталась тут от киллеров. Папа у меня, если ты в курсе, генерал милиции – так что, когда местные копы обратятся к русским, материал по тебе придет незамедлительно, обещаю. Ну так как, расходимся по-хорошему?

И показываю ему диктофон, вытащив его из сумки, – дураку понятно, что хрен чего оттуда запишешь, но я специально прихватила, чтобы поблефовать. Понтов не жалеть – так Кореец когда-то говорил. Вот и я тут вся на понтах – смелая такая, что дальше некуда, плюс все разговоры записываю. Проканает и вправду разойдемся? Да нет, не разойдемся, конечно, – хотя бы потому что, ему потом придется объясняться перед своими. Что он им скажет? Что ошиблись и тюменец, и Виктор? Невозможно. Он лицо перед ними теряет, хоть для них он должен быть авторитетом, – и на все пойдет, если только он не трус, если не испугается того, что я ему сказала.

Сижу как на иголках, опасаясь искренне, что он взорвется сейчас, вмешается моя охрана, его сопровождение, и начнется драка, а то и что похуже, потому что может у Ленчиковых людей есть стволы. Умирать не страшно – и умру я победителем, но лучше победить и остаться в живых при этом.

– Слышь, сучка, – повторяет он знакомый припев, – гони бабки, или тебе хана.

– Прощайте, Леня, – говорю ему официально, понимая, что больше не о чем нам беседовать, все точки над “i” расставлены. – Будут доказательства, что я похитила у покойного Кронина деньги или что у вас Кореец – звоните, а так – просьба меня не беспокоить. И запомните – сегодня у моего адвоката будут кассеты с нашими разговорами, с которых я сотру все свои реплики и оставлю самые нужные ваши, а также ваши снимки и поименный список. И на понт меня больше брать не надо – пули я не боюсь, и муж мой ее не боялся…

– А про стриптиз свой что скажешь, когда спросят? – вдруг спрашивает он несколько сдавленным от всего услышанного голосом. – Пацан, которого вы с жиденком поставили заправлять, на тебя покажет, и все девки тоже, и хер им чего будет – скажут, привезли сюда, а потом заставили. Ты заставила. Контору-то мы, кстати, себе забрали – проценты набежали на должок, вот и получаем…

Твою мать, и это узнали! Хотя чего удивляться – Виктор мог быть в курсе и знает наверняка Сергея, который там заправляет. Он ведь тоже от Яши. Да, это мой просчет и серьезный компромат, и девиц они вполне могут запугать, да и Сергей, если он такая же гнида, как Виктор, скажет, где оставляет мне деньги, за которыми я уже не пойду, только вот немного значит этот компромат по сравнению с моим, явно напугавшим Ленчика, – он же не знает, что ни хрена я не записывала. Да, мне будет плохо, но сильно ли его это обрадует, если ему будет еще хуже, подозрение в убийстве – это не организация публичного дома и нужно ли ему сидеть, да и не получить ничего? Но в любом случае дурак этот Ленчик – имел такой компромат и из-за собственной жадности все испортил: как докажешь теперь, что я имела к этому отношение, если он со стриптиз-шоу сам деньги получает?

Дурак, и жадный дурак вдобавок, – видно, не слишком хорошо живется ему в славном городе Нью-Йорке. Интересно, кстати, сколько ему пообещали за работу – миллион, тысяч пятьсот? Я могла бы дать больше, если бы он гарантировал, что уберет тюменца и Виктора, но сейчас поздно об этом, слишком настроила его против себя. Жаль, очень жаль – как говорят на родине Ленчика, умная мысля всегда приходит опосля.

– Да, и вот что, подруга… – Он так это произносит, что сразу чувствую, что у него в кармане еще один козырь. Откидывается на стуле, доставая из кармана сложенную в несколько раз бумагу. – На тебе газетку, почитай на досуге, а лучше сейчас пробеги быстренько и скажи, как тебе…

Мне хреново. Не с первой строки, правда, но примерно с десятой и уже до самого конца. Выходных данных никаких, ксерокс, название обрезано, ни по шрифту, ни по верстке я не узнаю, что за газета, слишком давно уехала из Москвы, да и там-то газет не читала толком, разве что от жуткого безделья. Дата, правда, осталась – 5 января, то есть почти свежая. И это важно, что она свежая, но содержание куда важнее. И говорится в статейке – точнее, статье или подвале, как журналисты называют такие вот солидные материалы, – об убийстве банкира Кронина, которое все пытается раскрыть милиция, несмотря на то, что произошло оно полтора года назад. И о том, что, по имеющейся у автора информации, вовлекли банкира в аферу, а тот, не поняв, что это афера, вложил порядка пятидесяти миллионов долларов, причем чужих денег, за что и пострадал. Но пострадал не от рук незадачливых вкладчиков, а от рук аферистов, решивших его убрать, дабы замести следы. Причем аферисты даже начальника его охраны убрали, которого так и не нашли, а при взрыве в кронинской машине еще три человека погибли.

Кто эти аферисты-убийцы, пока не установлено, но, по имеющимся у автора данным, расправа с Крониным была местью за смерть криминального авторитета Вадима Ланского, с которым у Кронина были темные делишки и к смерти которого Кронин мог быть причастен. Руководил операцией по отъему у Кронина денег один американский бизнесмен, он же бывший советский эмигрант. Роль организатора убийства сыграл некий криминальный авторитет, а обольщала банкира некая молодая девушка, влюбившая его в себя и заставившая сделать неосторожный шаг. И что банкир перед смертью переписал на девушку все свое заокеанское имущество и счет ей завещал в швейцарском банке – опять же по непроверенным данным, согласно которым сохранилась копия письма банкира своему заграничному адвокату. И что выявление аферистов – вопрос времени.

И название сверху: “Звезда и смерть Виктора Кронина” – не оригинальное, но броское. И подпись: Лариса Польских.

“А ведь это труба, – спокойно говорю себе, делая вид, что читаю, сохраняя на лице безразличное, всего чуть-чуть заинтересованное выражение. – Это труба натуральная”. Я опять в долине, всадники так же неподвижно стоят, окружая меня, но жестокий ребенок, двигающий фигурки, кидает первый камешек со скалы, а за ним срывается еще один, и камнепад начинается, грозя меня раздавить. Вот, значит, каким будет мой памятник, весьма незамысловатым.

Похоже, что деньги мои швейцарские накрылись – ну не накрылись, потому что я их перевела с номерного счета мистера Кронина на счет Оливии Лански, вместе с деньгами от продажи виллы, но адвокат, прекрасно знающий меня в лицо, и номер счета наверное знает, по крайней мере, знает банк, который, хотя и не скрывает якобы тайных вкладов, но если, скажем, российская генпрокуратура запросит, то может сделать исключение. Бывали такие случаи, я слышала, и хваленая швейцарская конфиденциальность – пустой номер. Они конфиденциальность соблюдали, только когда у них деньги гитлеровской верхушки лежали, и исчезнувших в ходе войны богатых евреев, а тут расколются в два счета.

Но даже не в деньгах дело, а в том, что если соответствующие органы мной заинтересуются, то мне конец. Потому что счет на имя Оливии Лански выдаст меня с головой. И подкинь Ленчик эту газетку в ФБР и укажи, что речь идет обо мне, и как меня зовут на самом деле, и чья я жена – всё, кранты. Арестуют, выдадут России, там точно найдется кто-то, кто меня опознает как кронинскую спутницу – тот же тюменец, и второй, кореш его, и в банке кронинском я бывала, и водители его меня видели. Можно и тут отпереться – что случайно стала любовницей Кронина, прилетев на отпуск в Москву из Штатов, что после его убийства испугалась и уехала, но, хотя и нет доказательств моей причастности, поверить в это сложно. И даже если отпустят меня в итоге, то вида на жительства в Штатах лишат точно и все счета мои здесь арестуют, а без денег я даже скрыться никуда не смогу – там же, в Москве, и кончат.

Да, непростые люди обитают в городе Тюмени. Я ведь не дура, понимаю, кто скормил Ларисе Польских факты, – и понимаю, что, если я буду и дальше артачиться с Ленчиком, тот же самый человек может сообщить журналистке и мое имя, и имя Корейца заодно. И та напишет с удовольствием – в газете ей почет и слава за такой сенсационный материал, а заказчики и деньжат подкинут, тысчонку там баксов, а то и на пару тысчонок расщедрятся. Я ее понимаю, конечно, это все объяснимо – но с удовольствием повесила бы ее на доску почета, вниз головой разумеется, и набила бы рот газетой, как мои родители набивали старые ботинки, убирая на зиму на антресоли.

Знакомое почему-то имя, Лариса Польских. И тут этакое прозрение на меня нисходит, и я вспоминаю, что это та самая девица, которая давным-давно написала про тебя, что ты причастен к убийству одного деятеля шоу-бизнеса, что сам ты отпетый бандит, что еще несколько раз тебя в убийствах подозревали, только доказать не удавалось. Это как раз в самом начале нашей совместной жизни было и произвело на моих родителей такое впечатление, что мама потребовала в буквальном смысле, чтобы ушла от бандита и убийцы. Она потом еще что-то писала – мне Кореец показывал статью, вышедшую после твоей смерти, и говорил, что и после моего убийства была статья в газете, наверняка тоже ее. Но те статьи не важны, важны первая и последняя. Да, хреновую роль играет в моей жизни Лариса Польских, одни неприятности мне от нее, и серьезные притом. Я понимаю, что у нее работа такая, и бабки ей за это платят, и явно не газетные зарплату и гонорар, и что это бизнес для нее, но этот бизнес угрожает даже не бизнесу моему, а моей жизни. Что ж, мне до нее сейчас все равно не дотянуться, мне бы с этими как-то решить – но я тебя не забуду, Лариса. Можешь мне поверить, моя милая, – я тебя никогда не забуду.

Многовато козырей Ленчик припас для последнего раунда: и Виктор, и имя мое настоящее, и угроза родителям, и статейка. Может, отдать ему эти деньги? В конце концов, Кронин убит, фильм снят, и мне останется дай бог, даже без того, что в Швейцарии. Но дело в принципе, в одном принципе – к тому же прекрасно понимаю, что отдай я эти деньги, ему меня проще убить, чем оставить в живых. Не только для того, чтобы деньги отданные зажать или солидную их часть, хотя для него это самое важное, но и для того, чтобы со мной рассчитаться, отплатить за дерзкие речи и неуважение и свой авторитет беспредельщина поднять. Но беспредельщиком он может считаться только по местным меркам, и то хреновым, а в Москве бы его давно завалили.

Ну деньги он с меня возьмет, а потом и остаток попробует вытрясти – ему, как негру, только палец стоит дать, и он всю руку отгрызет. Он же шакал натуральный – как только увидит страх, начнет откусывать кусок за куском. Будь он настоящий вор – или настоящий авторитет, каким ты был, например, или истинный беспредельщик Кореец – я бы с ним так не разговаривала, он бы меня давно сломал морально, запугал и уничтожил. Но я же воспитанница твоей школы и Корейцевой, хотя напрямую никто из вас не воспитывал меня, но я была рядом – “разговоры разговаривать” умею.

Ну а если по делу – то все удары его сегодня крайне неприятные, и показывают они мне только одно. А именно то, что, выражаясь боксерским языком – недаром летала с великим любителем бокса мистером Каном в Лас-Вегас на бои, – хотя первые два раунда были за мной и ловушки, ждавшей меня в Нью-Йорке, я избежала, сейчас по очкам ведет он, и если бой будет так продолжаться и дальше, то он его выиграет. Если только я не пошлю его в нокаут, что я и собираюсь сделать через знакомых Ханли. И хотя мне нужны только Ленчик, тюменец и Виктор, меня не смущает, что, возможно, на мне будет семь трупов, а вместе с Виктором восемь. В случае их победы трупов этих будет куда больше. И потому лучше уж я их, чем они меня.

А пока пусть думает, что ничего не дает ему эта статья. Он хоть и дурак, должен понимать, что у нас с ним, так сказать, нулевой вариант – как в свое время у России с Америкой. И русские, и американцы могли в любую секунду нажать на ядерную кнопку, только на хрена – какой, к примеру, американцам смысл радоваться тому, что их ракеты упадут на Россию на минуту раньше, чем выпущенные в ответ русские боеголовки на Америку? У Ленчика есть компромат на меня, а у меня – на него, и куда более убийственный: я потерей денег и нынешним положением рискую, а он – свободой и высылкой в Россию после долгой отсидки здесь. А то и электрическим стулом, которому без разницы – Ленчиков зад жарить или чей-то еще.

– Ну так это туфта, Леонид, – говорю, подумав и делая вид, что только кончила читать. – Натуральная туфта, пустой базар, доказательств – ноль. Вот я, между прочим, тоже могла бы статейку организовать – в местной прессе, разумеется, связи-то у меня есть по Голливуду – про убийство преуспевающего бизнесмена одним нью-йоркским авторитетом, с иллюстрациями, кстати. В общем, газету оставьте себе – я лучше детектив куплю, все поинтересней и интриги побольше… Мне пора – надо будет по пути еще в книжный заехать. Счастливо!

Начинаю привставать, видя, что он молчит, недоумевает по поводу моей реакции, другого, падла, ждал. И тут вдруг вижу верный ход и опускаюсь на место и изображаю, что задумалась, всерьез задумалась.

– А Кореец у ваших людей, да, Леонид?

– Я ж тебе сказал уже, не поняла, что ль? – Но, кажется, клюнул, удивился перемене тона и тому, что я продолжила разговор.

– Да нет, поняла, просто сомневаюсь и доказательств нет, да и не последний человек был в Москве Кореец, и связей у него там много…

– Да кто твой Кореец – бычина! Че он против вора?! – Так и провоцирует меня на очередную реплику, падаль.

– Знаете, Леонид, о чем хочу вас попросить. Дайте мне еще неделю – подумать. И ваши координаты – я сама с вами свяжусь. Пожалуйста.

Он так поражен тем, что я его прошу и произношу бесконечные “пожалуйста”, что даже не слышу ожидаемого “че там думать – бабки гони”. Кивает неуверенно – такая резкая смена поведения и разговора в целом кого хочешь выбьет из колеи – и дает номер. И молча смотрит, когда я ухожу – не понимая, что я просто взяла паузу, чтобы обезопасить себя на время от его действий и чтобы предпринять кое-что самой…

А поздно вечером, в десять тридцать, следуя полученным от Ханли указаниям, вхожу в ревущий зал дискотеки. Заведение солидное и публика соответствующая – и такая толпа тут, что вряд ли тот, кто знает меня только по описанию, легко меня отыщет. Но Ханли больше ничего не сказал – адрес дискотеки, время, когда я там должна быть, и что должна быть там одна. Последнее было сложней всего: охране мои встречи с Ленчиком и компанией явно не нравятся, беспокоятся ребятки, и шеф их наверняка взвинчен, когда передают ему, с кем я встречалась.

Но, кажется, мое внезапное пожелание съездить вечером отдохнуть им показалось естественным – я вообще весь день после разговора была вся из себя цветущая, и улыбалась беспрестанно, словно получила самое радостное известие, так что, услышав про дискотеку, они не удивились. Тем более что просьбу оставаться на улице услышали, уже когда мы подъехали, – и она нормально прозвучала. Они ведь тоже понимают, как я буду смотреться там в их окружении, – и согласились потолочься у входа. Впрочем, отказаться они и не могли, наверное, – хотя, черт его знает, может, стали бы утверждать, что коль скоро отвечают за мою безопасность, то им виднее, как ее обеспечивать. Но в любом случае мы договорились.

Удачный сегодня день: пока все удается. Обидно, что так поздно пришла в голову мысль перекупить Ленчика, но ведь он мог и не перекупиться, он вполне может рассчитывать на то, что вес его после сделанной работы возрастет. К тому же, такая падаль, как он, вполне может придумать, как забрать себе все бабки, – киллеров, скорей всего прилетевших с тюменцем, давно нет, убрать одного тюменца ничего не стоит, и, в итоге, все это свалить на меня, предварительно меня кончив. Да, мысль, и не самая приятная.

И хвалю себя за то, как держалась – ошибалась, конечно, когда говорила с ним слишком резко и пыталась взывать к его совести, но в конце сыграла верно. Не слишком убедительно прозвучали мои тихие, вежливые просьбы после категоричных, жестких заявлений, но он поверил, решив, что я купилась на версию о заложнике – Корейце. И пусть верит – где неделя, там и десять дней, но, если оперативно отреагировавший на мою просьбу Ханли направил меня к тому, кто мне нужен, то недели вполне достаточно. Если…

Музыка ревет, цветные пятна бегают по полу, стенам и потолку, выхватывая лица, высвечивая их так, словно они принадлежат ожившим мертвецам. Прямо-таки очередная серия “Восставших из ада”. Когда-то и мы с Корейцем ездили в дискотеки, но сейчас мне не до танцев, я здесь по делу. Сажусь на табурет у стойки бара, заказываю давно не пробованную текилу и закуриваю тоненькую сигарку, заглушая доносящийся до меня сладковатый запах травки.

Да, давненько я в таких заведениях не бывала – а здесь совсем неплохо, куда лучше чем безвылазно торчать на втором этаже собственного дома. В раздираемой цветными лучами темноте тускло мерцает стойка, поблескивая гранями разнокалиберных бутылок, переливаясь разноцветными жидкостями. Бар похож на аптекарскую лавку, и на каждой бутылке можно написать – “от грусти”, “от несчастной любви”, “от разочарования”, “от одиночества”. А мой любимый “Джек Дэниэлз” был бы склянкой с ядом, особенно если бы белые буквы на траурно-черном фоне заменить на скрещенные кости и череп.

– Привет, бэби, – плюхается на соседнюю табуретку здоровенный негр. – Скучаешь?

– Я в порядке, – отвечаю ему принятой здесь фразой, не грубой внешне, но намекающей на то, чтобы он отвалил.

– Потанцуем, может?

– Нет, я в порядке.

Отворачиваюсь, заказываю еще одну текилу, опрокидываю ее залпом, бросая взгляд на часы: тридцать пять минут уже сижу здесь. Надеюсь, человек, который должен был появиться, все же появится. Ханли должен был меня описать и сказать, что я ношу кожаные вещи – а на мне как раз брюки и тонкая куртка, полушубок оставила в машине. Думала надеть платье, но надо же соответствовать дискотеке.

– Нет, ты не в порядке, бэби. Ты грустная что-то. Проблемы? Плюнь на них, потанцуем. А хочешь дерьма?

– Дерьма? – переспрашиваю недоуменно. Он, кстати, ничего, этот негр – высокий, спортивный, и лицо приятное. Я на них раньше никогда не обращала внимания, только на боксеров разве, к которым волей-неволей присматривалась. В Москве негров не любят, кажется, больше, чем здесь, они там люди второго сорта, и, когда я маленькая была, замечала, что появление на улице негра вызывало оживление, бабки всякие на него смотрели, выпучив глаза, а если дело зимой происходило и негр был в шапке и пальто, тут уж начинались громкие констатации того очевидного факта, что тут ему совсем не Африка. Я к ним, правда, всегда относилась спокойно, мне не нравилось только, что у них ладони розовые, и почему-то казалось, что член тоже такой вот розоватый, как бы стертый от частого использования.

Интересно, каково с негром в постели?

– Ну дерьма – травки или чего другого. Развеселишься, потанцуем…

– А потом поедем к тебе? – спрашиваю с улыбкой. – Нет, спасибо, я в порядке.

Он не обиделся. Пожал плечами, выложив передо мной сигарету.

– Ну, как знаешь. Покури пока, может, передумаешь…

Подарок не царский, травка тут стоит копейки – но я беру ее аккуратно и верчу в руках, принюхиваясь. Да, в Голландии примерно так же пахло – вся страна у меня с этим запахом ассоциируется. Закурить, может? Мне бы и вправду не помешало. Но тут же роняю сигарету на стойку рядом с собой – подумав, что, может, туда намешали чего-то такого, от чего я отключусь тут же. Или это подставка, чтобы меня арестовать сейчас за хранение наркотиков и начать крутить дело насчет убийства Яши и всего прочего.