Текст книги "Скажи смерти «Да»"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Хватит его подталкивать, и так уже переборщила, кажется, и беседа у нас чересчур откровенная. Делаю вид, что все нормально, что я ничуть не огорчена, при этом показывая как бы тщательно скрытое легкое разочарование, которое он, как спецагент ФБР, должен бы заметить.

– Что ж, я, в любом случае, собиралась уезжать – мне надо еще заехать на одну вечеринку. Жаль, что не могу пригласить тебя с собой, Джек Если захочешь – или если надо будет по работе, – позвони, о’кей? Ты прав, наверное, – тем более что то заведение, про которое я тебе говорила, оно очень дорогое, и там нужны наличные. Хотя я думала оплатить твой поход, ведь это отчасти ради меня. Ну что ж, мне пора…

Джек не так хорошо контролирует эмоции, как я. Может, спиртное тому виной? У меня такое впечатление, что он понял, что я ему хотела показать, – и теперь ему кажется, что если бы он поехал в этот клуб, то у нас с ним потом могло бы что-то быть после его откровенных рассказов о своих впечатлениях. Не сегодня, не завтра, но могло бы – причем в самом ближайшем будущем. Он ведь должен понимать, что с возращением мистера Кана наше общение прекратится, ограничится деловым – и должен ценить время и ухватиться за возможность, пока она, сорри за тавтологию, возможна.

– Может быть, ты завезешь меня по пути в этот клуб, Олли? Интересно посмотреть, что же такое стриптиз для богатых, – и с удовольствием расскажу потом тебе.

– О, как прекрасно! – изображаю прямо-таки детский непосредственный восторг. – Чудесно! Обещаю, в свою очередь, рассказать о том, что такое мужской стриптиз, я видела как-то в Москве. Прекрасно! Такой опытный мужчина, как ты, сможет мне все передать. Я так хотела бы перенять навыки стриптизерши и как-нибудь станцевать такой прайвэт дэнс для мужчины…

Он уверен сейчас, что после его посещения стриптиза мы встретимся в следующий раз в более уединенном месте и, когда он мне все расскажет, я буду танцевать перед ним и для него. В общем-то, верно – так я и сказала, пусть и завуалированно. Как там говорится – надежды юношей питают? А что касается мужского стриптиза, то я соврала – никогда не ходила и не пошла бы в жизни, потому что мне это неинтересно. Членов я перевидала достаточно, а раздевающийся под музыку мужчина меня не возбудит – меня куда больше возбуждает с сопением срывающий с себя одежду Кореец, когда нам обоим захотелось вдруг и нет сил идти в ванную и откладывать процесс.

Я, вообще, к стриптизу равнодушна – и к мужскому, и к женскому. На мой взгляд, любить стриптиз, возбуждаться от него – это хотеть то, что движется. Мужчина, пришедший в стриптиз-клуб, представляется мне чудовищем из фильма “Хищник”, в котором еще Шварценеггер играл, – мужчина, как то чудовище, видит не женщину конкретную, а нечто расплывчатое, дергающееся, сбрасывающее с себя тряпки. Да и, вообще, искусственно все это, этакий гомункулус. Другое дело – просто танец обнаженной женщины, естественный и искренний. В этом я вижу нечто первобытное, языческое, некий акт слияния с природой, растворения в ней: танцующая разливается в воздухе, вздымается языками пламени, стелется по земле, и в танце этом все стихии приобретают ярко выраженную сексуальность, рождают еще одну стихию – желание…

…А он ничего в постели – говорю себе, когда на следующий день просматриваю видеозапись, сделанную в одном из номеров. Выбрал себе худенькую и темную – льщу себе, что единственную, более или менее напоминающую меня, хотя я совсем другая, – и она танцует для него, а потом имитирует акт в постели и делает это неплохо.

Со смертью Яши напряженнее стало с клубом. Раньше Кореец забирал деньги у Сергея, у того менеджера, что Яша нам дал, а теперь мне приходится. Через сейф в банке, разумеется. Стремно. Особенно в свете нынешней ситуации, тем более что деньги мне не слишком нужны, а к кассетам я давно утратила интерес. Я уже через неделю после того, как мы открыли клуб, подумала, что он нам абсолютно не был нужен: сцены все однообразные, ничего интересного, а риск есть.

Сергей, кажется, удивился, когда я ему сама позвонила и сказала, что мне нужны записи за прошлый вечер. Подъехал, куда я сказала, и все передал без вопросов, плюс конверт с деньгами за последние две недели. Пятьдесят тысяч наличными – с учетом того, что он оставляет свой процент себе и девицам платит, а официальные доходы идут на счет. Я и не подозревала, что это такой доходный бизнес. Ладно, Юджин вернется, и они разберутся в реальных доходах и расходах – он его опасается, по-моему, что разумно, и вряд ли будет врать.

Главное, что не зря мы его открыли, этот клуб: он полностью оправдал свое существование тем, что, кажется, дал мне возможность слезть целой и невредимой с крючка, если меня на него подцепят. Конечно, не исключено, что из-за клуба неприятностей будет больше, чем из-за чего-либо другого: это единственный нелегальный бизнес, в который мы вовлечены. Поймай нас на нем – и можно будет обвинить нас в чем угодно, начиная с подделки видов на жительство и кончая тем, что мы руководим русской мафией. Но сейчас об этом не думается – сейчас другое важнее.

Поэтому внимательно всматриваюсь в происходящее на экране. Вот она танцует перед ним просто в купальнике, вот остается голой, вот переходит на постель, вставая задом к нему на четвереньки, бесстыдно раздвинув ноги, двигаясь навстречу невидимому мужскому органу. А вот она в той же позе, только уже боком к нему, имитируя наличие второго мужчины, который спереди, жадно открывая рот и принимая второго невидимку. А вот она на спине, а вот сверху, а вот и возбудился мой юный друг и говорит ей что-то, а она, словно знает, что камера ее видит, пожимает плечами, кивая неуверенно головой. Вот он достает деньги из кармана – пятьсот долларов, которые я ему дала. Американцы с собой наличных не носят – если только не имеют отношения к мафии и нелегальному бизнесу, – но я ношу по старой, московской привычке порядка тысячи-двух, так что было чем его ссудить.

Фигура у него хорошая – широкоплечий, мускулистый, и член немаленький. Так стоит, что он даже не обращает внимания на игрушки, которые она ему показывает: он просто трахаться хочет, бесхитростно и конкретно. Что ж, дело его. Страстно так берет ее сзади – надеюсь, что он меня в этот момент представляет, развратный. И долго это делает, минут двадцать, кажется. Может оттого, что выпил? Но это не имеет значения. Важно, что он кончает наконец, а девочка меняет ему презерватив и крутится перед ним дальше. Интересно, попросит ли он ее о чем-нибудь этаком – ну, в попку, например, или высечь ее или что еще? Девка молодец, словно слышит меня, сама его разогревает – снова показывает ему танец, на этот раз с искусственным членом. Он притягивает ее к себе и член гладит, словно никогда таких не видел. Может, в рот его возьмет – это было бы здорово.

Нет, не берет. А вот наручники берет, и плетку тоже, и рассматривает с интересом. Она протягивает ему руки – профессионально он их надевает, в мгновение ока, и улыбается, довольный собой. Понятно теперь, почему он себе выбрал такое место работы. О, великий Зигмунд Фрейд!

Девица нагибается призывно, а он ждет чего-то. Ну давай же, давай! Класс – стегнул пару раз, и хотя слышимость нулевая, слышу ее фальшивые стоны. Он, правда, застеснялся тут же – сильны все же в человеке комплексы, не дают расслабиться, даже когда, казалось бы, можно это сделать – он развернул ее к себе, и она его ртом довела до оргазма, потратив на это еще минут двадцать.

С чего это я сказала, что он ничего в постели? Если только в том смысле, что “ничего” и значит “ничего”, то есть ничего особенного.

Ладно – сорок минут, пятьсот баксов. Из них минимум триста наши с Корейцем, хотя точных цифр я не помню. И вдруг ощущаю себя меценаткой: неплохо девицы зарабатывают в моем заведении, а? Тысяч так по десять, как минимум, у них в месяц должно выходить – и это уже за вычетом оплаты квартиры и еды. Вечер танцуют, вечер эскорт-услуги, если есть спрос, а нет, так те же танцы. Очень неплохо.

Бог с ними – клуб мне больше не нужен. Но службу он свою сослужил – и эта кассетка будет лучшим средством сдержать ретивость мистера Бейли, специального агента ФБР. Когда Юджин вернется, надо будет с ним переговорить на эту тему – может, проще его закрыть, этот клуб, а потом продать, чтобы не опасаться ничего? Жаль, конечно, – хотелось бы поднять секс на такую же высоту, на какую в свое время подняли меценаты театр и живопись, хочется, чтобы он считался таким же искусством. Увы, увы…

– Да, Дик, конечно, узнала. Очень рада вас слышать. Как я насчет того, чтобы встретиться в воскресенье? Мне перезвонить Бобу? А, вы имеете в виду вдвоем? С удовольствием, конечно, с превеликим удовольствием. Да, я понимаю, что в публичном месте этого лучше не делать. Знаете – приезжайте ко мне, вот мой адрес. Обед с меня, обещаю. Как насчет мексиканской кухни? Отлично, в воскресенье в восемь. Договорились, Дик, до встречи…

Долго он собирался – обдумывал, связываться со мной или нет, и желание победило? Мне почему-то сразу показалось, что похотлив наш конгрессмен, – впрочем, так же, как и наш президент, которого уже столько девиц обвиняли в сексуальных домогательствах, что я со счету сбилась. Последняя, не помню, как ее зовут – Пола Джонс, что ли? – уверяет, что он снял перед ней брюки и хотел, чтобы она сделала ему минет. И лучшим доказательством своих слов считает то, что может предоставить описание полового органа мистера Клинтона. Интересно, что в нем такого запоминающегося – цвет, размер, или легкомысленная татуировка, или изящное золотое колечко, продетое сквозь плоть? Вот что значит иметь молодого президента – ни от Никсона, ни от Форда, ни от Рейгана такого, кажется, и не ждал никто. А вот Кеннеди тоже был хорош – одна связь с Монро чего стоит. Да и до нее он, наверное, не застаивался. Почему-то не удовлетворяла его великая красавица Джекки. Думаю, что и Онассис-то на нее польстился потом только потому, что она считалась суперкрасоткой, да к тому же вдовой Кеннеди.

И что же мы будем делать с Диком? Компромат на Бейли у меня есть – хотя вот уже второй день задаю себе вопрос, компромат ли это: он ведь холостой и имеет право трахать кого угодно, кроме тех, кто относится к числу подозреваемых в том или ином прегрешении. Другой вопрос, что он за это платит деньги и это видно – а заодно искусственный член поглаживает, и плеткой пользуется, и наручниками, хотя и без фантазии. На мой взгляд, достаточно для того, чтобы можно было обвинить его в извращениях, – но это ведь не я буду решать. И сработает или нет пленка в случае нужды? Чем дальше, тем больше у меня сомнений по этому поводу.

Он мне, кстати, перезвонил через день после посещения стриптиза, видно, день ему на обдумывание ситуации был нужен, или не решался, или думал, что глупо поступил, и, разумеется, не догадывался, что запись его акта у меня. Но я от встречи отговорилась, перенесла на сегодня. Ладно, потеряю еще один вечер, выслушаю его рассказ, хотя он свое приключение от меня наверняка скроет, и сообщу под конец, что завтра-послезавтра прилетает Юджин. Если он слушает мой телефон, то должен как-то среагировать, потому что звонка на самом деле не было, – я тут же пойму, прав ли был Кореец в своих подозрениях. А Джеку дам понять, что более личная встреча у нас с ним обязательно будет, потому что он мне очень понравился, – будет, но не сейчас, как-нибудь потом.

А вот что делать с Диком? Понятно, что в ресторане ему со мной встречаться не хочется – ему хочется в мою постель. И тут я осознаю, что совершенно к этому не готова, – да, была когда-то жрицей любви, но после Кронина сказала себе окончательно, что жрица, проповедовавшая свою религию среди людей, теперь уходит в храм. Слишком сильной была последняя моя проповедь, потребовавшая приложения всех сил, всего мастерства, – и потому последней. К тому же у меня Кореец был, второй после тебя мужчина, доставляющий мне удовольствие, и никого другого мне не хотелось – были одни лесбийские контакты. Последний был как раз в ночь перед моим днем рождения, но с того дня, как начали жить вместе с Корейцем, больше ничего не было – не хотелось. Джудит, которая моей любовницей была в течение двух месяцев, обиделась на меня здорово – я ей нравилась сильно, а может, даже что-то более серьезное у нее ко мне было, хотя она такая же бисексуалка, как и я. И карьеру в Голливуде сделала за счет классной фигуры и готовности раздвинуть ноги перед нужным человеком.

А сейчас сама мысль о том, чтобы отдаться мужчине, мне показалась противной. И не только потому, что знала заранее, что удовольствия он мне не доставит: мне и не нужно было это удовольствие. И так странно стало: я, лишившаяся девственности в тринадцать лет, жутко развратная до встречи с тобой особа, до сих пор живо интересующаяся сексом и всем, что с ним связано, вдруг понимаю, что не хочу ложиться с мужчиной в постель. Что это со мной – снова стала сторонницей моногамии, которой была, когда жила с тобой? Но сейчас надо было внушить себе, что это важно, что это то же самое, что с Крониным: сделать это необходимо – потому что мирная жизнь кончилась, введено военное положение, а по законам военного времени в ход надо пускать все оружие, от ножа до собственного тела. Но сначала надо встретиться с Бейли, не давая ему понять, что есть у меня запись его полового акта с проституткой – почти что в извращенной форме, – а там посмотрим…

– Ну как, тебе понравилось, Джек? – спрашиваю минут через тридцать после того, как встретились в мексиканском ресторане и уже вот-вот заказ должны были принести. Мы пока потягивали пиво, а он все старательно избегал этой темы, опять задавал не новые уже вопросы по поводу Яши и Юджина и чаще называл меня мисс Лански, чем Олли. Я все ждала и ждала, и наконец решилась, тем более что надоела его серьезность.

– Да, спасибо, мисс Лански… Олли. Очень познавательно. Масса впечатлений… но, может, поговорим об этом потом, в другой обстановке? Просто возникла масса дел, и мне завтра придется лететь в Нью-Йорк. Начальство вызывает…

– Жаль. Я-то рассчитывала, что ты поделишься со мной. Признайся, Джек, ты увлекся стриптизершей и это слишком лично, чтобы об этом говорить? Или в наших дружеских отношениях что-то изменилось? – Черт, не нравится мне эта беседа и его отлет в Нью-Йорк, вряд ли сулящий лично мне что-то хорошее.

– Нет, конечно, нет. Надеюсь, мы встретимся еще, как только я вернусь. Это будет дня через два-три. Да, я должен вам деньги, Олли…

Кладет на стол конверт, подталкивая его ко мне. Это уже совсем никуда не годится. То есть понять его можно – как-то нехорошо брать у женщины деньги на стриптиз, – но он должен понимать, что я человек совсем не бедный, куда богаче его, тем более что я его на это подговорила.

– Нет-нет, Джек, считай, что я спонсировала твой визит туда ради подробного красочного повествования. Мне это не просто интересно как женщине – я не стала говорить в прошлый раз, но у меня была идея использовать образ стриптизерши в кино. “Стриптиз” с Деми Мур показался мне не слишком серьезным фильмом, да и сенатор – ну, Берт Рейнолдс, – он там такой идиот, каких в жизни наверняка не бывает. Так что я была заинтересована в твоем походе больше, чем ты…

Он решительно качает головой, пододвигая конверт все ближе.

– Что-то случилось, Джек? В прошлый раз ты был приветливей и откровенней. Я и вправду начинаю верить, что какая-то сприптизерша похитила не только то, что они обычно похищают, но и сердце…

Слава Богу, улыбнулся наконец. Какой-то он слишком застенчивый для своих тридцати лет – или ему просто непривычно говорить с молодой, красивой, богатой женщиной на такие темы?

– Нет, все о’кей, Олли. Я обязательно все расскажу, когда вернусь, – думаю, тебе понравится мой рассказ. Я все же агент ФБР, а значит, вижу больше, чем другие и подмечаю такие детали, на которые другие просто не обращают внимания. Просто я несколько озабочен тем, что меня вызывают в Нью-Йорк. Выяснены кое-какие новые подробности…

Да, может, ты и хороший профессионал – а вот камер не заметил. А что касается твоего вызова в Нью-Йорк – надеюсь, это не со мной связано.

– Что за подробности?

– Пока не могу сказать: ничего не проверено до конца. Скажи мне, Олли, а почему менялись фотографии на твоих документах?

– Пластическая операция. Ты же должен это знать.

– Ну да, конечно, просто уточнил. А почему тебе делали пластическую операцию? Предыдущих фотографий не сохранилось, но я не сомневаюсь, что ты была красивой женщиной!

Господи, какая бестактность – “была”!

– Нет, Джек, я была ужасным уродом с заячьей губой, кривым длинным носом и крошечными глазками. В этом вся причина…

Он опять улыбается, но как-то неуверенно, не зная, верить мне или нет.

– Джек, а чем вызван столь пристальный интерес к моей скромной персоне? Меня подозревают в убийстве Цейтлина или в том, что я возглавляю русскую мафию в Лос-Анджелесе?

– Да нет, нет. Это же расследование, приходится отрабатывать все варианты.

Что ж, значит, у меня не паранойя – значит, передалось мне от Корейца предвидение опасности. Значит, в воскресенье, двадцать второго декабря, уважаемый конгрессмен будет моим желанным гостем.

Бейли прощается где-то через час, и я вижу, что уходить ему не хочется, но и остаться он не может, потому что проявляет к моему прошлому слишком пристальный интерес. Возможно, он сомневается в моей кристальной чистоте и незапятнанности и не хочет пятнать себя. Все понятно, Джек, все понятно. Только вот боюсь, что не тебя вызвали в Нью-Йорк, а ты сам туда летишь с новыми фактами, касающимися мистера Лански, ближайшего сподвижника мистера Цейтлина, и, соответственно, продолжателей его дела: мистера Кана и мисс Лански, которая, по логике вещей, должна быть миссис, как и подобает жене или вдове. Но она почему-то “мисс”. Но если бы это было главной проблемой – не беда. Может, мне хочется скрыть, что я была замужем, а потому и представляюсь так. Но главная проблема, боюсь, совсем не в этом…

– Благодарю, Дик. Я старалась…

Он улыбается, польщенный, и я делаю вид, что польщена его комплиментом по поводу стола. Как будто я что-то умею готовить! В юности, кстати, не раз собиралась научиться, пытаясь разделить традиционную точку зрения, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И что мужчину надо вкусно накормить, так как это создаст ему соответствующее настроение и сил придаст. Но после нескольких неудачных экспериментов на кухне поняла, что это не мое, – если уж он приходит ко мне, то должен приходить уже в соответствующем настроении и силы у него должны быть, а если не хватает, то их должно придать созерцание меня.

Для любителей интимного вечера на моей территории – такие вечера, впрочем, случались редко, только когда родители куда-то выбирались, – стала ограничиваться коробкой конфет, бутылкой шампанского и свечкой, тускло мерцающей в подсвечнике из черного металла, и пением трогательного, изысканно-старомодного романса. Ставила ногу на педаль пианино, как бы не замечая, как разъезжаются полы черного шелкового халата и показывается подвязка, манерно изгибала шею, прикрывала томно глаза, облизывала двусмысленно губы и начинала петь низким, чувственным голосом какое-нибудь "Утро туманное”. Как правило, уже через несколько аккордов ощущала на маленькой груди судорожно сжимающиеся пальцы моего зрителя, прикосновение языка к шее и губы, ищущие мочку уха. Я тогда смеялась, закидывая голову, давая ему возможность схватить меня крепче, и кокетливо говорила:

– Да, ты прав, я плохая певица – но кое-что я умею получше…

И уже без смеха смотрела в глаза, сбросив руки с клавиатуры, и начинала наигрывать что-то веселое совсем в другом месте…

С тех пор ничего не изменилось, разве что играть я ему не собиралась, и не только из-за отсутствия пианино. А еду из ресторана привезли перед его приходом, мне только оставалось разогреть в печке то, что надо было разогреть, да расставить блюда на столе, да бутылку текилы выставить и несколько бутылок пива. Я, вообще, предпочитаю есть в ресторанах: здесь все так едят, за исключением, может, обеда, а по-русски – ужина, – потому что в ресторане ненамного дороже, чем если дома готовить что-то. Это в Москве, чтобы сходить одному в ресторан, нужно минимум пятьдесят долларов, а порой вдвое и даже вчетверо больше. А здесь и двадцати достаточно, что при местных заработках небольшие деньги. Кстати, это парадокс: во всем мире те же китайские рестораны и японские жутко дешевые, куда дешевле обычных, – а в Москве в “Саппоро” надо долларов сто пятьдесят – двести выложить на человека, а в китайском – сотку.

Москва вообще город парадоксов: там и машины стоят вдвое больше, чем во всем мире, и спиртное, и еда, и вещи. Ну, с магазинами понятно: пошлины. Государство хочет, чтобы народ поганые “Жигули” покупал. Но вещи-то почему?

Что-то не о том я думаю. У меня же гость. Правда, если бы не эта чертова ситуация, он бы совсем был бы неинтересен – и он должен это понимать, раз объявилась я только тогда, когда у меня возникли проблемы, о которых он, может, пока не и догадывается, но должен чувствовать, что мне что-то от него надо.

– Превосходный обед, Олли, просто превосходный, – повторяет с таким видом, словно в жизни мексиканской кухни не пробовал. Ох, неискренен слуга американского народа. Ну да и бог с ним.

Разговор с окончанием трапезы как бы к логическому концу подходит – он мне уже нарассказывал про себя всего, про свой звездный путь. Хорошо хоть, что он не из бедной семьи, а то пришлось бы охать и восхищаться тем, как мальчик, который в детстве был всего лишен и вынужден был подрабатывать после уроков, скопил себе денег на колледж или так хорошо учился от осознания своей бедности, что его туда взяли бесплатно. И стал бедный мальчик адвокатом, и помогал другим бедным, а потом превратился в конгрессмена. Здесь жутко любят такие истории – про взлет из грязи в князи. Великая американская мечта, ничего не поделаешь, такую создали. В Союзе похожая была – кто был никем, тот станет всем. Там, правда, требовалось сначала разрушить весь мир насилья, а тут люди оказались поумнее, обошлись без крайностей.

Это про меня, кстати, великая американская мечта. Про девочку из средней такой семьи, которая, несмотря на то, что глава ее со временем стал генералом милиции, а его спутница всю жизнь проработала преподавателем в ведомственной академии, особого ничего не имела. Я ведь помню, как мы жили с родителями отца, помимо них и нас в трехкомнатной квартире еще и сестра отца обитала, и ее дочка. Короче, семь человек на три комнаты, из которых одна – проходная. И уехали мы оттуда, когда мне примерно десять было, когда наконец отцу квартиру дали.

Да и дальше – ни дачи, ни машины, которую купили, когда отцу уже под сорок было. И я была одета не слишком хорошо – у мамы вещи одалживала, которые ей отец из загранкомандировок привозил. Потом уже поняла, что он их покупал на распродажах за копейки. Откуда деньги у советского командированного? Но я была счастлива, выпросив у мамы блузку или водолазку, а когда она мне отдала свою дубленку, не было на свете человека счастливее меня.

До знакомства с тобой я ни в одном дорогом магазине не была. Проходила как-то мимо “Пассажа” – это в восемнадцать было, когда я работала уже и получала сто долларов в месяц, – и подумала, не зайти ли. Но сказала себе, что здесь мне делать нечего: это не для меня. Совершенно спокойно сказала, без горечи, сожалений и роптаний по поводу не слишком счастливой судьбы.

А потом стала всем – никого о том не прося. Миллионерша, продюсер из Голливуда, владелица особняка в престижнейшем районе Лос-Анджелеса, посетительница самых дорогих магазинов. Чего мне это стоило – вопрос другой. Но так ли это важно сейчас? Почему бы и нет, кстати: смерть любимого мужа, мое попадание в реанимацию и угроза добивания, бегство в Штаты с помощью Корейца, операции, включая пластическую, нынешние проблемы. Неплохая плата, а?

Но Дику обо всем этом говорить не стоит – не поймет. Пусть думает, что я юная, богатая девица, которая сама ничего не добивалась и не знает цену труду и деньгам. Так многие про меня думают из моих знакомых здешних, тот же Мартен, наверное, – и не буду я их разочаровывать, пусть так, мне все равно.

– Не нравится текила, Дик? Могу принести виски.

Он кивает, и я удаляюсь к бару. Пиво здесь считается напитком простонародным, на солидных вечеринках его не найдешь, сколько ни ищи: для элиты только дорогое шампанское подходит. В ресторанах берут, как правило, или “драй мартини” – джин с вермутом и оливкой – либо виски хороший. Но это ж мексиканская еда. Ее принято пивом запивать и текилой, так что глупо было бы доставать шампанское, хотя есть у меня пара бутылок “Дом Периньон”. На всякий случай. Гостей мы не принимаем и сами не пьем, но держу. А с виски попроще – мой любимый напиток, – всегда есть солидный запас.

Надо было бы как-то перейти к моим проблемам – но это слишком откровенно, хотя в Америке, может, так и делают, точно не знаю. Так что пока молчу, зная, что он знает, что мне что-то нужно от него, – пусть сам заговорит. Я не тороплюсь, тем более что он, кажется мне, тоже совсем не торопится, рассчитывая на продолжение обеда в постели. А я – на десерт. Все это меня не слишком радует – и уж тем более не возбуждает, хотя секса у меня не было уже больше трех недель, что по моим меркам недопустимо много. У меня по-настоящему долгий перерыв был только после твоей смерти: больше полугода не было ничего, потом уже начала с лесбиянками общаться, вспомнив об их существовании и найдя адреса клубов.

А после выхода из клиники, как началось с Корейцем, так и до его отъезда не прекращалось – даже в Москве, в ходе операции. Кронин меня регулярно склонял к сожительству, и я не слишком возражала. И сейчас хочется, но не с этим гостем – с тех пор, как Юджин уехал, ежедневно занимаюсь мастурбацией, кончая по нескольку раз с помощью собственных пальцев, искусственных членов, вибраторов и прочих игрушек. Оргазм всегда сильный от самоудовлетворения, но не такой, как от Корейца. Скорее бы он приезжал, что ли, и так уже опаздывает, заставляя волноваться и задержкой, и молчанием.

– Я так понял, Олли, что у тебя возникли проблемы?

Слава Богу, догадался спросить. И предполагаю, что он спросил не случайно, а рассчитывая, что после того, как меня выслушает и скажет, что обязательно поможет, я как бы обязана буду пригласить его в постель. Вообще-то, я, конечно, не обязана и вполне могу этого избежать, в надежде, что это вовсе не понадобится. Может, все-таки отстанет от меня ФБР, может, никаких подробностей у Бейли и нет, может, это он для меня важную мину строит.

– Проблемы? – удивляюсь в соответствии с американской традицией, по которой жаловаться нельзя, по которой надо быть оптимистом во всем, всегда, и везде. – Я бы не стала это так называть, но… В Нью-Йорке месяц назад убили нашего с Бобом партнера, Джейкоба Цейтлина. Он финансировал фильм. И теперь ФБР все время задает мне вопросы, а я в свою очередь знаю, что они в каждом русском видят мафиози. У нас с Бобом возникли опасения, что они и меня могут обвинить в принадлежности к мафии – просто так, ничего не доказывая, озвучивая публично свои подозрения, – и скомпрометировать нашу студию и наш фильм и сорвать наши последующие планы, заставив Голливуд отвернуться от нас. Подавать на них в суд можно сколько угодно – все равно ничего не выиграешь. Ну а моральный ущерб будет таков, что никакими деньгами не возместишь. Возможно, это лишь наши беспочвенные опасения…

– Это маккартизм, Олли, это типичный маккартизм. Я не позволю им обвинять тебя только потому, что ты русская. С кем конкретно ты беседовала? Я знаю директора ФБР и могу с ним переговорить на эту тему. А лучше так: запиши на диктофон следующий разговор с агентом. Если он будет тебе угрожать или намекать на то, что ты по причине своей национальности лишена всяческих прав, – ему конец. Я ведь юрист, знаешь? Так вот – представь мне пленку, если на ней будут какие-то доказательства, что данный агент превысил свои полномочия. А еще лучше, если ты последуешь моему совету – я дам его тебе из очень сильной личной симпатии, но пусть он останется между нами. Разговори его – пусть расскажет о том, как ФБР относится к эмигрантам из России, о своем отношении к тебе лично, о том, что тебе грозит, если ФБР захочет поискать ведьм там, где их нет. На следующий день я потребую от ФБР объяснений, и они навсегда от тебя отстанут.

И добавляет с улыбкой:

– Если ты и в самом деле ни в чем таком не замешана…

И я улыбаюсь в ответ:

– Я похожа на мафиози, Дик?

Типичный адвокат – предложить такой вот вариант. Такая типичная мусорская подстава – спровоцировать, записать и предъявить потом. Так они и работают, эти адвокаты. Мартен мне рассказывал, что в каждой больнице дежурит несколько адвокатов из разных контор – и кидаются к прибывающим жертвам автомобильных аварий и несчастных случаев, и отталкивают друг друга в борьбе за клиента, которому предлагают защищать его права и отсудить в его пользу у искалечившей его компании или у другого водителя круглую сумму. Сколько получит с этой суммы пострадавший – процентов пятьдесят, наверное, вряд ли больше. Как шакалы, короче, или стервятники. Так что неудивительно, что адвокат в Америке самая важная, самая доходная и в то же время самая презираемая профессия.

Ладно, совет и вправду хорош. Немного жаль беднягу Бейли: сомнений в том, что могу вытянуть его на откровенную беседу, у меня нет. Но, с другой стороны, он бы явно меня не пожалел, да и пленку не придется использовать, что меня только радует.

– Спасибо, Дик Я так признательна…

– Всегда рад, Олли, всегда рад. Вам я готов помочь решить любую проблему – только находите ее, а остальное мое дело…

Ловлю себя на мысли, что в сексуальной своей комнате надо будет включить камеры – пусть запишут происходящее. Тем более что зрелище будет поинтереснее, чем то, что продемонстрировал мне Бейли со стриптизершей…

И вправду классно вышло. Секса-то было на полтора часа – зато попади к кому эта пленка, отношения Дика с конгрессом закончатся навсегда. Вот он приковывает неизвестную женщину в маске к специальному приспособлению, вот истязает ее, вот берет там, привязанную и беспомощную, гордо тыкая ее не слишком большим и не слишком крепким членом, вот смазывает себя кремом, входя ей в анальное отверстие, вырывая из нее жуткий крик. Ведь и не разберешь, насилует он ее безжалостно или она сама об этом просит: она шепотом говорит, а он громко, и слышно его отчетливо. У нее лицо закрыто, и, кто знает, может, выражение ужаса на нем или слезы – а у него глаза горят. Похотливый извращенец, такой же, как и его президент – только президента хрен свалишь, а конгрессмена не переизберут, и все дела.