Текст книги "Скажи смерти «Да»"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Шутите, мисс Лански? Я вам вот что хотел предложить: может, сделаем это вдвоем? Прямо сейчас. Могу вас в туалет проводить или до машины, а потом вернемся…

– Неужели вы так возбудились от мисс Стоун, что готовы возбуждение снять с кем попало?

– Вы не правы, Оливия. В кино ваша мисс Стоун, конечно, очень даже ничего, а вот в жизни… В жизни я предпочел бы вас, мисс Лански…

– Что ж, и на том спасибо, – отвечаю, наслаждаясь этим разговором-игрой и его комплиментом. Причем я была уверена, что говорил он абсолютно искренне. – Может быть, я вам и поверю, но сначала проводите меня в туалет и докажите свои слова делом….

И он доказал…

В общем, такая вот жизнь у нас была. Работы не слишком, рестораны, тусовки, дискотеки, вечера в баре престижной пятизвездочной гостиницы или в модном заведении. Пляжи еще, конечно, – когда больше двадцати пяти градусов по Цельсию. А так – все тут обыденное, но очень приятное: те же салоны красоты, например, куда, как минимум, дважды в неделю заезжала на маникюр, педикюр, массаж и прочие процедуры. Ну и магазины, само собой. Я, как сразу после выхода из больницы остановила свой выбор на кожаных вещах, так их и ношу. Тусовки и солидные места – дело другое, для таких случаев у меня есть несколько жутко дорогих черных платьев, а так – только кожа.

Вещей этих самых, кожаных, у меня уже столько, что больше, кажется, и не надо. Но мода идет вперед, и дизайнеры мои любимые – Готье с Мюглером и отчасти Версачи – все новое и новое придумывают, и волей-неволей приходится магазины посещать. Это я кривлю душой, разумеется: меня, как постоянного клиента, заранее предупреждают, когда очередная коллекция должна прийти, и новые поступления я изучаю с удовольствием. Но так как я ограничиваюсь черным цветом, выбор мой не так уж и велик, что, может, и к лучшему: по крайней мере, для моего кармана и моего дома, где хотя и есть место для новых шкафов, но их и так много.

Ну что еще? Вот это да, о сексе забыла! О любимом нашем занятии, которому ежедневно мы предавались по многу часов, но ни мне, ни ему это не надоедало. Может, потому, что постоянно что-то новое появлялось, мы за это время проштудировали целую кучу разных книг о сексе, старательно мной закупаемых где только можно: кама-сутру, китайские и японские трактаты, европейские и американские пособия. В немногочисленных секс-шопах я, кажется, скупила все – и, естественно, все опробовала. Все кассеты, мною приобретенные, просмотрели и тоже экспериментировали, особенно с садо-мазохизмом, – мне тогда казалось, что сексуальная моя комната превращается в средневековую пыточную, только очень сладкими были эти пытки.

Вот так оно все и было. И сейчас, вспоминая, могу сказать, что была абсолютно счастлива – даже несмотря на то, что каждый день был похож на предыдущий, потому что счастье однообразно. Все спокойно было, весело, радостно и интересно, и однообразие не приедалось никак, и все приносило удовольствие – завтрак у бассейна, и поездка на моем “Мерседесе”, и бульканье водяной кровати подо мной во время секса, и сигара, и щелканье обрезалки. И даже такая повседневная мелочь, как выложенный черной зеркальной плиткой туалет, – и та неизменно радовала.

Наверное, это потому, что достаточно нервным был год жизни с тобой – несмотря на всю любовь между нами, я за тебя беспокоилась постоянно, хотя и старалась не думать о плохом, не верить в него, но все равно или рядом убивали кого-то, или я чувствовала по твоему телефонному разговору с кем-то, что есть проблемы. Не всегда так было, конечно, но бывало. А уж когда тебя ранили тогда, осенью, мне тебя совсем не хотелось никуда отпускать, даже на минуту, – хотелось везде ездить с тобой, чтобы ты был все время рядом, чтобы, если что, то вместе. Я, правда, понемногу успокоилась: ты после ранения месяц дома сидел, а потом мы уехали в Штаты на месяц с лишним. А когда вернулись…

Каким был год без тебя, даже не хочу говорить. Каким был год после того года – ты знаешь из моих рассказов. Клиника, одна и другая, горечь и пустота, потом короткое оживление на месяц, пьянящая разгульность – но где-то глубоко внутри всегда жила память о случившемся и мысль о том, что будет дальше. Потом Москва, и Кронин, и три долгих, опасных месяца, от которых я по возвращении в Лос-Анджелес пришла в себя не сразу.

Поэтому, наверное, неудивительно, что я так радовалась каждому дню, так наслаждалась жизнью, так полно, так максимально, словно этот самый день мог стать последним – но мне такая идея и в голову не приходила. И хотя о будущем не задумывалась, знала, что мы должны будем и второй фильм снять, и открыть ночной клуб, и богатеть просто потому, что здесь так положено, и подниматься все выше по голливудской лестнице, потому как здесь надо преуспевать. Рано или поздно – наверное, в следующий день рождения, в 24 года, или в тот, что будет за ним, в 25, – я отвечу Корейцу на немой его вопрос, и мы поженимся в Лас-Вегасе, а может быть, когда-нибудь, если он будет настаивать и у меня проснется тяга к материнству, у нас будет ребенок Но все это были просто смутные, неотчетливые мысли – таким хорошим было настоящее, что задумываться о будущем просто не хотелось.

И правильно – потому что оно, это будущее, все равно наступило и оказалось вовсе не таким, каким должно было быть. На смену однообразному, но такому приятному счастью пришло разнообразное и совсем ненужное мне несчастье…

Глава 2

…Я только смотрю на него и благодарю Бога, что он жив, что он здесь, со мной. Я уже знала, что случилось, хотя он и не сказал, и все десять дней, что его не было, была в жутком напряжении. Ну не десять – семь, потому что позвонил он в последний раз, когда уже три дня находился в Нью-Йорке, и я сразу после его звонка разыскала “Нью-Йорк таймс” и наткнулась на кричащий с первой полосы заголовок, вопрошающий: “Русская мафия наносит новый удар?” И Яшина фотография рядом, и снимок издырявленного белого “Линкольна”, и еще трупы, трупы, трупы…

– Почему? – вот и все, что могу сказать, зная, что это глупый вопрос, но и молчать нет сил.

Я слушаю заново весь рассказ: как на третий день после прилета Юджина в Нью-Йорк они сидели в ресторане на Брайтоне, в хорошем, дорогом русском ресторане, он, Яша и Яшина жена Соня, с которой мы давным-давно, еще во время нашего с тобой визита в Нью-Йорк, провели несколько часов в постели. Яша жену с собой взял специально, чтобы успокоить ее, показать, что все нормально, но относительно ситуации были уже сомнения. Впрочем, повода для серьезных опасений еще не было. Вышли через несколько часов, и Яша веселый был и расслабленный, успокоенный присутствием Корейца и тем, что завтра прилетает Леший. Затем он начал прощаться, говоря, чтобы Кореец в гостиницу ехал, что завтра они встретятся утром в офисе и поедут в аэропорт. Чего, мол, волноваться, может, повода вовсе и нет, может, все случайность – а даже если повод и есть, все равно рано еще напрягаться. Тем более что водитель вооружен и оба охранника тоже, хотя и это излишняя предосторожность.

Я слушаю и представляю себе все это отчетливо, словно все перед моими глазами проходит в замедленной съемке, и вспоминаю твой рассказ о том, что Кореец – как зверь, что какие-то первобытные инстинкты в нем есть, которые его заранее об опасности предупреждают. И что жизнь тебе не раз доказывала: если Кореец говорит, что делать чего-то не следует, то лучше этого не делать, потому что тот, кто его не слушал, попадал в очень неприятные передряги. Вспоминаю и удивляюсь тому, что этот холеный и модный деятель шоу-бизнеса давно уже ни капли не похож на того вечно матерящегося беспредельщина в спортивном костюме, изредка и неохотно сменяемом на цивильную одежду, – а первобытные, звериные инстинкты в нем остались. Недаром мне казалось всегда, что, несмотря на нашу спокойную, безмятежную жизнь и все произошедшие с ним метаморфозы, под вальяжностью его и внешней расслабленностью скрывается ежесекундная готовность к любому действию, что где-то глубоко в его ленивых глазах видны злоба и агрессивность, которые будут жить в нем всегда и прячутся лишь до того момента, пока не придет время им показаться.

Я вполне естественно воспринимаю продолжение рассказа – про то, как попрощались, но Юджин все же решил поехать следом. Просто так, ни о чем не подозревая, говорит, почему-то захотелось, что-то подсказало, что стоит, да и дел никаких других не было, а дорога от Яшиного дома до гостиницы ему хорошо знакома, так что можно не бояться заплутать в не слишком хорошо знакомом гигантском городе. Он поехал следом во взятом напрокат джипе – Яша настаивал на своей машине с водителем, но Кореец, ненавидящий, когда кто-то его возит, сделал по-своему. Хотя и побаивался немного, что может полиция тормознуть, а у него зарегистрированный на Яшу пистолет в джипе – с Яшей вместе не было бы ничего, а без него забрали бы наверняка, хотя Яша бы потом все уладил, не последний все же человек в городе Желтого Дьявола. А пистолет у Яши он потребовал сразу по прилете – решил, что так будет лучше. Яша, естественно, внял, как всегда внимал словам Юджина.

Кореец ехал за ними и уже хотел по дороге со своего мобильного набрать им на трубку, на случай, если Яша скрывает волнение, а на самом деле волнуется. Но не стал этого делать и специально отстал немного, чтобы не засек его водитель или кто-то из двух охранников, обязанных по долгу службы смотреть назад.

– Пидоры! – добавляет коротко, по-русски конечно, потому что он и говорит по-русски. И я не возражаю, не до этого, и даже не замечаю, что нельзя плохо говорить о покойных. – Прощелкали, пидоры!

В общем, назад они не смотрели, иначе Яша бы сам позвонил, и Юджин еще радовался про себя, что следит умело, что не забыл тех навыков, которым его и других твоих близких обучал взятый специально тобой на работу бывший альфовец, когда-то штурмовавший дворец Амина, а потом оставшийся не у дел и охотно принявший предложение хорошо знакомого и очень приятного человека Вадима Ланского. Ты еще сказал мне, что многие к нему подкатывали от братвы, но он всех отшивал – разные, мол, у нас убеждения, а на твое предложение согласился, и дело наверняка не в деньгах было – и другие могли ему хорошую сумму предложить, – а в твоем обаянии и в том, что ты никогда свое криминальное прошлое и полукриминальное настоящее не демонстрировал без надобности.

Так и доехали до престижного пригорода, в котором Яша жил. Кореец дал им оторваться, но не терял из поля зрения и уже неподалеку от дома прибавил газу, чтобы перехватить у ворот, и тут как раз автоматную очередь и услышал. Вжал педаль до упора, издалека увидев застывший у ворот “Линкольн”, развернутый перпендикулярно дороге, и троих людей, и вспышки в их руках. Он влетел на полной скорости в того, кто стоял с ближней к нему стороны, вмяв его в изрешеченный “Линкольн”, – тот успел только короткую неточную очередь по взятому напрокат “Грэнд Чероки” дать, а так даже и не отбежал, глядя, как завороженный, в несущийся на него джип. “Как заяц в свете фар” – так Кореец сказал. После столкновения он выкатился из джипа со стволом в руке, в полном соответствии с бандитско-альфовской школой, слыша, как из его машины стекла вылетают. Но уверен был, что они и не догадываются, кто это подъехал: думают, что случайный американец, по дурости въехавший под пули. И еще думают, что, если бы не очередь их покойного уже приятеля, наверняка убившего водителя, “Чероки” бы мимо пронесся.

Уверен он был, потому что от ресторана их никто не “вел”, а если кто и следил в кабаке, то вовсе не обязан был знать, кто такой Кореец. В любом случае, этот человек должен был увидеть, как Яша с Корейцем прощается, и киллерам передать, что Яша поехал один. Их целью был конкретный “Линкольн”, и ничто больше.

Он замолкает, достает сигару из коробки, и я машинально повторяю его жест, вспоминая вдруг, как 2 января 1994 года свистели вокруг меня пули в арке у японского ресторана. Свистели, почему-то не попадая в меня, – Кореец потом сообщил, что те, кто тебя убил, два рожка выпустили. Видно, я в рубашке родилась, если ни царапины на мне не было. Они свистели, и стекла сзади осыпались, и раненые стены выбрасывали из себя кусочки, а я стояла, застыв, ничего не понимая, помня только, как хорошо мы посидели и что сегодня годовщина нашей совместной жизни. До твоего “Мерседеса”, на который, кружась, садились крупные чистые снежинки, оставалось каких-то десять шагов. А я стояла и смотрела, как ты идешь вперед – не кидаешься к ресторану, не падаешь на землю, не опускаешься на колено, а идешь на них, с одним “Макаровым” против двух “Калашниковых”. И вздрагиваешь, отшатываясь назад, но снова делаешь шаг вперед и стреляешь, и крик из машины, и ты падаешь, чтобы больше уже не встать.

Я не в Лос-Анджелесе уже, где вечное лето, где сейчас Юджин сидит напротив, – я в снежной Москве, в январе 1994-го, из которой возвращаюсь назад, только когда чувствую руку на своей руке. Он, наверное, знает, о чем я вспоминаю, но не пытается меня успокоить. Он продолжает свой рассказ – потому что знает: успокаивать меня не надо. К тому же он прекрасно понимает, что мы сейчас не только любовники, но и люди, вместе рисковавшие жизнью, Микки и Мэлори из “Прирожденных убийц”, как он любил говорить, когда мы вернулись из Москвы. Он тогда признался, что беспокоится, боится, что я все еще переживаю, что убила человека, как когда-то переживал он сам после первого убийства. А после своего признания услышал от меня, что труп убитого мной банкирского телохранителя мне не снится и ему, Корейцу, следует быть пожестче.

Так вот, он выкатился через пассажирское сиденье, благо здоровенная Яшина машина поперек стояла: когда все началось, тот собирался въезжать в ворота. Те двое не заметили, конечно, Юджина, решили, что мертв уже случайно появившийся на тихой улочке американец. Они не ожидали никаких осложнений и продолжали поливать продырявленный “Линкольн” и “Чероки”. Оглушенные своими очередями, они не слышали, как он выстрелил дважды из-под “Линкольна”, помня, как альфовец учил стрелять, поражая не напрямую, но рикошетом. А когда услышал крик, понял, что попал, и, перекатившись и выскочив внезапно в районе капота, всю оставшуюся обойму всадил в того, кто стоял, – благо они не прятались, да и негде им было. И припаркованная метрах в пятидесяти машина рванула, когда киллер упал, но не к ним рванула – в обратную сторону.

Так просто все это звучит, словно он в солдатиков играл или перестрелка велась шариками для пинг-понга, – и я опять вижу, как это было на самом деле. Как отчаянно, одним рывком, вскакивает Юджин, зная, но не думая, что может сейчас получить разрывающую тело очередь. Как всадив в третьего из нападавших несколько пуль, снова падает за машину. Патронов у него больше нет, а есть очень большая вероятность, что тот, в кого он попал сначала, может, даже и не ранен вовсе, а ждет сейчас его появления, чтобы одним движением пальца поставить точку в его жизни. Мне страшно, холодно и страшно, но я горжусь им – потому что догадываюсь, что ему в тот момент было все равно, ему крови хотелось, хотя инстинкт самосохранения и заставлял подсознательно делать выверенные, четкие шаги. Именно этот инстинкт заставил его опуститься на колени и заглянуть под машину – чтобы, возможно, увидеть дуло и собственную смерть. Он заметил, как отползает кто-то, и не приходилось сомневаться в том, кто это. Бесшумно – он и в Москве так двигался, и здесь, в Америке, поражая меня всякий раз, внушая уважение, – обогнул “Линкольн” с другой стороны и одним рывком достал того, раненого, поднимавшего было ствол.

– Сука! Времени на него не хватило – он бы все рассказал!

Я и не сомневаюсь – тем более что Юджин не скрывает, что до приезда полиции допрос устроил с пристрастием. Уже после того, как вырубил раненого одним ударом и вырвал автомат, кинулся к Яшиной машине, но, когда увидел ее с той стороны, откуда стреляли, с первого взгляда понял, что можно уже не спешить. Эти трое вышли из-за деревьев, откуда их не видно было, дали по прицельной длинной очереди и кинулись вперед добивать, зная, что сопротивления не будет и минуты три у них есть. Но тут и столкнулись, на свою беду, с Корейцем.

Он все же проверил – начав с Яши, которому основной удар и предназначался, и убедился, что первое впечатление было верным: никто из пятерых не уцелел. Охранники даже пистолеты не успели достать, равно как и водитель, – киллеры, видно, четко знали, кто где сидит и сколько всего человек, да и стрелками они оказались хорошими. Юджин сказал, что первых очередей, сделанных издалека, как только машина развернулась к ним боком, вполне хватило – а водитель обязан был их заметить: они же с его стороны появились. Но он не среагировал вообще, а охранники, судя по всему, смотрели вперед, видя только дом. Все настолько быстро произошло, что даже решетка ворот осталась запертой.

Я выслушиваю долгую замысловатую ругань в адрес тех, кто обязан был каждую секунду быть настороже, а они собственное дерьмо не смогли бы охранять, и из-за них погиб близкий человек. Выслушиваю, как он, Кореец, не раз говорил Яше, что надо братву для такого дела использовать, а не службу безопасности собственной корпорации – пусть и русские были охранники, но слишком давно из Союза, чтобы знать, что такое современный советский киллер. И ты ему говорил о том же – когда за год до твоей смерти у Яши начались серьезные проблемы и никакая охрана помочь ему не могла. Тогда ты лично к нему прилетал вместе с Корейцем и другими людьми и решил все сам, после чего трупы тех, кто Яше угрожал, в реке оказались и из-за прикрепленного к ним груза уже не всплыли. Ты настоятельно советовал взять телохранителей серьезных, может, даже из Москвы привезти – есть же деньги, да и на собственной безопасности глупо экономить. Но Яша отказывался, говорил, что никому он, по сути, не нужен, что связи у него в Нью-Йорке имеются и если чего… Вот оно и пришло – “если чего”…

Когда Юджин убедился, что в живых никого не осталось, – сказал, что такое у него было впечатление, будто там месиво в машине, а не люди, потому что каждому минимум по десятку пуль досталось, особенно Яше, у которого головы уже не было толком, – вернулся к тому, последнему. Кореец начал допрашивать его по закону военного времени, всунув палец в рану внизу живота, – я это спокойно выслушала, без охов и ахов, да и глупо было бы от меня этого ждать, – а тот орал от боли и вопросов уже не слышал. Перестарался Кореец, шок с киллером приключился, а тут и полиция подъехала, вызванная кем-то из услышавших стрельбу соседей, – он только успел встать и руки поднять, хорошо, что насмотрелся местных фильмов, а то бы застрелить могли по ошибке. Полицейские окружили его со всех сторон, нацелив стволы, и наручники надели. К счастью, он не сопротивлялся: все-таки мудр – хотя сильное было желание завалить негра, который ему свой револьвер в нос совал и орал истошно.

К счастью опять же, нашелся среди полицейских один умный – позже уже подъехал, аж целый лейтенант, которому Кореец и объяснил, кто есть кто. А тут и телевидение появилось. Юджин говорит, что первым полез в полицейскую машину, потому что на хер нужно светиться на экране. И по пути уже думал не столько о случившемся, сколько о том, как бы выкрутиться самому, чтобы разобраться потом с теми, кто это сделал, – потому что полиция при слове “русский” сразу проявляет беспокойство, а адвокат – в Лос-Анджелесе. Доказывай потом, что ты не мафиози. Потом, после того, как физиономия во всех газетах появится, в Голливуде ее увидят и поставят крест на нашем деле. Но еще хуже, если увидит ее тот, кто все это заказал, – потому что раньше времени ему ни к чему знать, кто угробил киллеров и кто собирается за Яшу мстить.

В общем, и так уже было понятно, что спокойная жизнь кончилась и вопрос лишь в том, насколько долго все это продлится, – но только когда услышала слово “мстить”, осознала это для себя окончательно. Однако масштабов происходящего конечно же не представляла.

Ну а благодаря умному лейтенанту в полиции быстро разобрались, что мистер Кан не киллер, а с пострадавшими заодно: ведь он числился одним из учредителей той самой российско-американской фирмы, которую Яша открыл и которая полностью законным бизнесом занималась. Даже адвокату звонить не понадобилось. Правда, пришлось долго объяснять, что “магнум”, из которого Кореец одного убил и другого ранил, он якобы извлек у охранника, открыв дверцу машины, – сложновато было поверить в то, что безоружный бизнесмен, только что сплющивший одного в кровавую лепешку, тихонько открывает дверцу “Линкольна”, обстреливаемого с другой стороны двумя киллерами, незаметно извлекает “магнум” и так же тихо эту дверцу закрывает. Но поверили: некуда им было деваться, а пистолет на Яшу и вправду был зарегистрирован вполне официально.

На вопросы о том, кому это надо и зачем и были ли основания у Яши ездить с двумя охранниками, Юджин не ответил – прикинулся, что не знает ничего, что прилетел проведать партнера из Лос-Анджелеса и ни о какой грозящей партнеру опасности даже не слышал.

Все произошло в девять вечера, а в два часа ночи мистера Кана отпустили – хотя он убежден, что предварительно проверили все документы, не поддельные ли, и имя простучали по компьютерам, а так бы сидел там всю ночь. Говорит, что они ему окончательно поверили, когда он попросил лейтенанта не упоминать нигде его имени: объяснил, что вдруг, мол, мафия, тогда сможет добраться и до того, кто разобрался с киллерами. Тот поверил, не подозревая, что анонимность Корейцу нужна совсем для другого. Даже сам бумагу выписал для кар-рента – Кореец в тот момент о прокатном джипе и не думал и удивился, когда напомнили, но вовремя спохватился, что такая расточительность может показаться подозрительной, и поблагодарил полицейского.

– Почему ты мне не позвонил сразу? – выдавливаю из себя вопрос, не обвиняя, хотя и думая про себя, что он обязан был это сделать. А Кореец схитрил: позвонил под утро, часов в восемь, зная точно, что в это время я сплю, и сказал на автоответчик, что возникли кое-какие мелкие проблемы, что задержится и не через пару дней вернется, а через пять-шесть, через неделю максимум, и что лучше будет, если бы я сидела дома и никуда не выходила, а звонить ему на мобильный нельзя ни в коем случае.

Именно последняя фраза меня и напугала – поэтому я, прослушав сообщение, и купила на следующий день “Нью-Йорк таймс”, будто чувствуя, что найду там ответ. Не знаю, что меня удержало от полета в Нью-Йорк – думаю, совет Юджина, которому я последовала, вспомнив свою старую мысль о том, что, будь тогда, второго января, рядом с нами Кореец, он бы все почувствовал и отсоветовал бы тебе ехать в ресторан без охраны. Ты бы его наверняка послушал. Но это вопрос, конечно, помогла бы тебе тогда охрана или нет – если уж решили убить, сделали бы это не второго, а третьего, четвертого, через две недели или через месяц. Ты сам говорил, что, если захотят, все равно сделают – если уж Кеннеди убили, Рейгана ранили и папу римского, то с Вадимом Ланским при желании разберутся обязательно.

А сейчас он мне объясняет, что раньше позвонить не мог – и звонок-то сделал, даже не думая о том, что я могу где-то прочитать о случившемся и решу бросить все и рвануть к нему. Объясняет, что опасался, что полиция все же подозревает его и может телефон поставить на прослушивание (скорее всего, для них это слишком оперативно, да и могут ли они прослушивать мобильные – большой вопрос), а я могу сказать что-нибудь, что придаст неправильный ход их мысли. И еще объясняет, что не знал, кто заказал и откуда все прилетело, но решил, что самому надо быть поосторожней, а мной рисковать совсем ни к чему, так что приезд мой в Нью-Йорк попросту опасен. Пожалел, короче, – и я благодарна ему за то, что он думал обо мне в той ситуации, когда было о чем еще подумать, кроме меня. Но в то же время я убеждена, что на похоронах Яшиных должна была быть, а что теперь я могу с этим поделать?

А не мог он позвонить раньше, потому что из полиции вернулся в гостиницу, а потом спустился вниз, к телефону, опасаясь разговаривать из номера – осторожный, гад! – и начал посреди ночи обзванивать тех, кого знал в Нью-Йорке, вырывая из постелей, сообщая известие и спрашивая, кто и что слышал, видел или подозревал. Весь следующий день, уже встретив Лешего и двух его – и своих – людей, он мотался по городу в заново арендованном джипе, разговаривая по заново арендованному мобильному. И хотя связи у него в Нью-Йорке солидные, никто ничего прояснить не мог – якобы загадкой это было для всех.

Ситуацию немного полицейский прояснил, с которым он уже вечером связался: он сообщил при личной встрече, на которую Кореец заявился в участок, что документов при убитых никаких не было, но, судя по имеющейся у полиции информации, все трое в Америку прибыли несколько дней назад. Залетные, короче, оказались, что для русской общины в Штатах дело не новое. Даже я слышала, что так часто бывает: вызовет тот, кому надо, из Союза людей, они работу сделают, получат бабки и тут же обратно, чтоб не светиться, – и ищи их потом. Вот и все новости. Но даже этого было уже достаточно для того, чтобы сделать вывод.

А потом похороны были, бесконечные встречи и разговоры. И вакуум вокруг – хотя очевидно, что убрать Яшу нужно было кому-то из местных, потому что с Москвой он сам дел не имел и, кроме Лешего, никаких партнеров у него в России не было, да и уехал он оттуда более десяти лет назад и больше никогда не возвращался. Даже Виктор, ближайший помощник Яшин, и тот ничего не знает, что, скорее всего, так и есть: Яша, хоть и доверял ему, но не всем же с ним делился. Жена могла знать, но вряд ли: в бизнесе, как и в криминале, жен редко посвящают в дела. А криминалом, насколько я знаю от Юджина, Яша не занимался тысячу лет – если не считать криминалом то, что когда-то, давным-давно, он отмыл деньги, предназначенные тобой на фильм и заработанные не совсем честным путем. А потом он построил схему, по которой мы нагрели Кронина на пятьдесят миллионов, и миллионы легализовал, проведя их через кучу фирм и компаний, все вложив в фильм как наши совместные деньги. А так – все чисто, официально, респектабельно, вместе с американскими партнерами, вовсе не имеющими отношения к мафии.

Юджин замолкает, и я думаю судорожно, что чего-то не хватает во всей этой истории – даже если он сейчас начнет рассказывать дальше, что-то важное отсутствует, большое звено. Ну конечно, могла бы и раньше догадаться! Он ведь мне не сказал, зачем полетел в Нью-Йорк, а я и не спросила, ничего не подозревая, а может, потому, что и раньше точно так же не спрашивала тебя, когда ты куда-то уезжал: чувствовала, что мне ни к чему это знать, не мое это дело, да и ты все равно ничего не скажешь. Но с тобой было одно – я была девятнадцатилетней девчонкой из другого мира, жившей с мужчиной почти вдвое ее старше, и не просто с мужчиной, а с влиятельным человеком в мире шоу-бизнеса и криминала. А Кореец, хоть и твой ровесник – ему тридцать семь весной исполнилось, – но у нас с ним отношения другие: мы с ним, в общем, из одного мира, и прошли через многое. Мне он мог бы и сказать все сам, без напоминания.

Именно поэтому, веря, что он скажет, если что, и еще потому, что нельзя было ждать ничего плохого, я только кивнула, когда он после разговора по телефону с Яшей – спокойно так говорил, и ничего не изменилось в его лице (я не наблюдала, просто посмотрела мельком, прекрасно зная, что он эмоции скрывать умеет дай бог) – сообщил, что надо кое-какие вопросы по бизнесу уладить и он улетит дня на три-четыре.

Кореец смотрит на часы, как бы показывая мне, что разговор пора заканчивать: вместе с ним Леший со своими людьми прилетел. Они сидят в гостинице, и надо ехать к ним. И кажется, намекает, что я с ним не поеду – тут-то он ошибается. Он вообще сейчас очень серьезен, и ощущение такое, словно от того Корейца, с которым я жила здесь последние полтора года, осталась только маска, а внутри он уже прежний, московский, Кореец. И что сейчас, после всего случившегося, я для него значу меньше – просто потому, что он решил, что ко мне это прямого отношения не имеет и он со всем разберется сам.

– Может, скажете мне все же, что происходит, мистер Кан? Или напомнить вам про мистера Кронина и его охранника? Так объясните мне наконец, зачем вы летали в Нью-Йорк и почему вы оружие у Яши взяли?!

Он смотрит на меня внимательно, словно вспоминая, что мы творили в Москве, и кивает головой, будто извиняясь за то, что что-то скрывал.

Тут я и узнаю наконец, что Яша, позвонив, сказал, что возникли серьезные проблемы, которые по телефону обсуждать ни к чему, и что он просит прилететь как можно быстрее. Юджин ответил, что завтра вылетит – мог бы в тот же день, благо рейсов куча, но не хотел, чтобы у меня подозрения возникли в свете такой поспешности. Уже по прилете узнал, что вчера утром к Яше заявился в офис совершенно незнакомый человек – по рекомендации одного нашего эмигранта, просившего накануне встретиться с его знакомым из России. Человек этот походил вокруг да около, пообсуждал разные бизнес-перспективы, декларируя горячее желание наладить с уважаемым американским бизнесменом сотрудничество в любой области, и наконец выложил, что разговор у него есть очень конфиденциальный, который бы желательно продолжить в другом месте.

Яше это почему-то не понравилось. Он сослался на занятость и предложил все обговорить на месте, а завтра или послезавтра, в случае необходимости, можно и в ресторане посидеть. Посетитель тогда заявил уже совсем другим тоном, в котором, правда, не было угрозы, что прилетел в Штаты по просьбе очень больших и влиятельных людей, которые чуть больше года назад из-за одного покойного ныне банкира, обманутого аферистами и втянутого в крупную махинацию, потеряли сорок восемь миллионов долларов США. И, естественно, люди эти очень хотят потерянное вернуть – без процентов, просто вернуть. И есть у них информация о том, что господин Цейтлин, то есть Яша, о судьбе этой суммы должен быть осведомлен, поскольку, по проверенным данным, имел отношение к тем иракским динарам, которые приобрел на чужие деньги господин Кронин, не зная, что никому в мире они не нужны, и веря, что их можно легко продать с гигантской прибылью. А по другим данным, господин Цейтлин имел также отношение к переводу полученных за динары денег из офшорного банка на Каймановых островах в США. И что лично он, визитер, далек от того, чтобы обвинять господина Цейтлина – бизнес есть бизнес, и когда один выигрывает, кто-то другой теряет, – но те большие люди, от лица которых он говорит, очень хотят получить свои деньги обратно. Пусть не спеша, не сразу, пусть по договору, который подпишет господин Цейтлин и в котором будут предусмотрены сроки выплаты.