Текст книги "Скажи смерти «Да»"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Вот так ночь и прошла, оставив незабываемые воспоминания о себе и ожидание повторения. Но ждать придется долго – три недели. Целых три недели. Или…

Ну нет, нет. Я же американка, а Америка – страна оптимистов. Тут по-другому не выжить, тут с детства приучают после падения вставать на ноги и не помнить неудач. Так что выскользнувшее откуда-то слово “вечность” кидаю обратно туда, где ему и место – за окно “Мерседеса”. Но ветер вносит его обратно, и оно летает по салону, шепча еле слышно, что кто знает, увижу ли я еще Юджина и если да, то когда…

Двадцать четвертого он позвонил в последний раз, накануне вылета в Москву. Я еще подумала, что Рождество через месяц и до Рождества он должен вернуться – сам же сказал про две или три недели Другое дело, что это будут три недели без разговоров, без телефонных звонков, – но изменить все равно ничего нельзя. Вот условий наставил, великий конспиратор. Но он всегда такой – он и во время нашей тихой и мирной жизни в Москву звонил только с уличных телефонов, и то редко, раз в две недели. И Яше, как правило, так же звонил. Тот даже нашего домашнего телефона не знал, только мобильный Юджина. Кореец мне, заодно, подсказал, что надо сделать так, чтобы номера моего домашнего не было в телефонном справочнике, – и я послушалась. Заплатила за эту услугу, среди богатых людей и звезд шоу-бизнеса весьма распространенную, и домашний телефон никому не даю – все на мобильный звонят. Да и кто все: Мартен, да еще пара человек со студии, да несколько голливудских знакомых, человек десять всего.

Когда повесила трубку, подумала, как пусто в доме в отсутствие Корейца. Не то чтобы он постоянно был на глазах – знал, что я люблю побыть одна. Поэтому он то в компьютер играл, то видео смотрел, то тренировался, но всегда был в досягаемости. А теперь он так далеко, что и позвонить ему нельзя: в Москве. В той самой Москве, возвращаться в которую ни он, ни я никогда не собирались.

Может, имело смысл полететь с ним – но я бы там только помехой была. Помочь ему я все равно не могла ничем, да и что бы делала я там? Сидела бы в гостинице или в снятой квартире? Моталась бы по жутко дорогим магазинам и ресторанам? Да нет, нечего мне там было делать – и если бы не необходимость отомстить Кронину, я бы и не полетела туда в прошлом году. Ничто во мне не вызвало эмоций в ту последнюю поездку: ни дом, где жили с тобой, ни дом родителей, ни прочие места, с чем-то связанные, с чем-то казавшимся значимым, но оказавшимся бессмысленным. Разве что кладбище и памятник, на котором появились имя Оли Сергеевой и ее фотография, да тот ресторан, у которого тебя убили. А так все чужое было, из другой жизни, из прошлой. Этакое “де жа вю” – видишь какое-то место, вроде незнакомое, и ощущение, словно видел его уже когда-то.

Странно. Двадцать один с половиной год там прожила, а все чужое. Я несколько раз уже думала, что Юджин, наверное, хотел бы слетать туда, пусть ненадолго, а вот мне не хотелось совсем.

Черт – надо было попросить его узнать, как там мои родители. Не знаю как, но он мог бы узнать, возможно. Вообще-то, сам должен догадаться. Но, с другой стороны, зачем это мне нужно? Это ведь как бы уже и не мои родители, а родители той, кого уже нет, к кому они ходят на кладбище. Вряд ли бы они радовались, если бы выяснилось сейчас, что дочь их жива-здорова и поживает себе спокойно в Америке, наслаждаясь жизнью и многомиллионным состоянием, оставленным ей бандитом-мужем. Думаю, они бы стали отнекиваться, уверяя, что их дочь лежит на Ваганьковском, – и другая, живая, им ни к чему. Тем более что, если она на самом деле жива, значит, она просто жестокая, неблагодарная скотина, не дающая о себе знать, абсолютно не интересующаяся, как живут ее отец с матерью, – скотина, которую воспитывали как настоящего советского человека и которой, как оказалось, нужны были только красивая жизнь и деньги. В общем, как в анекдоте получилось бы: умерла – так умерла.

Я бы не смогла им объяснить, как не смогла и раньше, что не в деньгах дело: мне никогда не нужно было столько. Я не знала, что такое дорогие магазины и рестораны, и обходилась бы без этого и дальше. И наверное, не чувствовала бы себя ущербной. Просто так вышло, что я полюбила человека, который был богат, – не зная, кто он и что он, восхищаясь не его одеждой и “Мерседесом”, а уверенностью, умением себя держать, тем, что он первый довел меня до оргазма. И мне было все равно, сколько у него денег и чем он занимается. Я даже не мечтала быть с ним долго – так вышло, что он сам меня полюбил.

Но они этого не поняли, их оскорбило, что я от первого мужа ушла, с которым прожила всего три месяца, – ну не объяснять же им, что он убогий дурак с педерастическими наклонностями, что они сами подтолкнули меня к свадьбе, внушая, что ничего лучше мне не найти и что из себя я ничего не представляю. Оскорбило, что я без их разрешения осталась у тебя и начала жить с тобой. Что не вернулась, когда через несколько дней после того, как мы начали жить вместе, появилась статья, в которой говорилось, что тебя подозревают в убийстве, как раньше подозревали еще в двух. И мама звонила мне на работу и говорила, что отец все узнал и что я живу с бандитом и убийцей.

Ладно отец – генерал милиции, как-никак, притом честный и правильный, кажется, уверенный, что все бандиты плохие, а все люди в погонах хорошие, хотя в жизни зачастую все наоборот. Но мама-то должна была понять – так нет. И потом, позже – ведь мы общались все же, пусть и редко, – она никогда не радовалась за меня. А когда приехала в первый и последний раз ко мне в гости в твое отсутствие и я показывала ей, какой мы сделали ремонт, какая у меня посуда и какие вещи, когда я хотела накормить ее повкуснее, тем, что она не ела еще, – она тоже не обрадовалась. Зато назвала меня мещанкой, решив, что я окончательно помешалась, что “кроме денег” для меня больше ничего нет, что сбил меня с правильного пути “бандит и убийца”. Когда ты погиб, они, наверное, в глубине души были рады, что дочь теперь свободна, что избежала страшной участи погибнуть вместе со своим – не мужем, нет – сожителем. Они не знали, что мы в Америке поженились, а я не стала говорить, потому что для них такой брак, не признающийся здесь, ничего бы не значил. А когда все случилось со мной, думаю, сказали себе, что так и должно было быть, что дочь их выбрала тот путь, который мог привести только к одному.

А ведь я никогда не хвасталась ничем, не рассказывала, как красиво и хорошо живу, – я даже на “Мерседесе” твоем не ездила, предпочитая подаренный тобой “Гольф”, и одевалась строго и скромно, так, что только сведущий человек мог понять, что это очень дорогие вещи. Никогда не предлагала им денег, зная, что не возьмут, и по той же причине не слишком дорогие подарки дарила на праздники. Да ладно, что об этом – главное, что никто меня там не ждет, никого у меня в Москве нет, кроме тебя, вот о чем речь.

И еще Юджин там. Не дай бог, если с ним что случится, – я ведь понимаю, что он поехал искать виновных и устраивать разборки, а не с друзьями пообщаться и не по кабакам пошляться. Но если случится – я буду по-прежнему разговаривать с тобой или с вами двумя, вы ведь при жизни были друзьями и после твоей смерти даже стали родственниками… Через меня…

Ну и мысли в голову лезут…

– Олли, это Боб! Мне сейчас один человек звонил на студию, искал тебя…

– Да? – замолкаю настороженно, потому что голос у него какой-то странный. Он и так несколько забеспокоился, когда узнал о смерти Яши, совладельца нашей компании. Потом отошел, правда. Даже не придал значения отъезду Корейца и, по-моему, даже обрадовался. Пообедать меня приглашал постоянно, намекал не слишком прозрачно на что-то большее, но я делала вид, что не понимаю. А он не торопился и жутко рад был тому, что дела идут успешно и что деньги от фильма возвращаются. По его расчетам он полностью должен был окупиться к середине декабря, а дальше уже чистая прибыль должна была пойти. И тут такой непонятный, напряженный немного голос.

– Я дал ему номер твоего мобильного, ничего? Он спрашивал твой домашний, но я ведь его сам не знаю…

– Да, все в порядке. – Кто его просил, интересно, давать мой телефон. Что-то тут не так, что-то мне не нравится все это. – А кто он? Я с незнакомыми людьми общаться не люблю…

– Он… Он из ФБР. По поводу Джейкоба Цейтлина, нашего компаньона…

– Хорошо, Боб. Он о чем-то спрашивал тебя? – Хоть узнаю, чего он хочет, этот фэбээровец, который свалился на мою голову в самый ненужный момент. Ну, положим, мне примерно понятно, чего он хочет – узнать, не связана ли Яшина смерть с нашей студией, – но по тем вопросам, которые он задавал Мартену, можно будет понять, куда он клонит, и что знает, и о чем думает.

– Нет, я сказал ему, что мистера Цейтлина лично не знал, что это вы с Юджином его нашли и убедили профинансировать фильм. Позвоню завтра, о’кей?

О’кей, твою мать. Вот это да, открестился моментом и от Яши, и от нас с Юджином. Может, прав был Кореец, ему не доверяя ни в чем? Надо было бы проверить все финансовые документы – и так, когда подсчитали, сколько уйдет на работу над картиной, получилось, что сорок миллионов, включая расходы на мощную рекламу, хотя Мартен еще тебя уверял, что нужно намного больше. Следовало бы нанять человека, который бы все проверил, – надо адвокату нашему поручить, Эду.

Тоже жук еще тот, но это профессия такая, адвокат – не профессия даже, а образ жизни и состояние души. В Америке их не любят, хотя услугами их пользуются все, от самых бедных негров до самых богатых белых, – и тем не менее вечно только и слышишь разговоры, как адвокаты обманывают клиентов, как зарабатывают бешеные деньги. Анекдотов про адвокатов больше, чем про кого бы то ни было. Как раз Эд мне последний и рассказал недавно – как пациенту перед операцией по пересадке сердца врачи на выбор предлагают два: одно молодого, здорового спортсмена, а второе старое, адвоката. И пациент выбирает в качестве донора адвоката – говоря изумленным врачам, что у адвоката сердце в идеальном состоянии, так как ему в работе орган этот абсолютно не нужен.

Но анекдоты анекдотами, а звонок фэбээровца положительных эмоций у меня не вызывает. Слишком много есть моментов в моей здешней биографии, которых я не знаю до конца и которые кажутся несколько опасными – например, тот, что въехала я сюда для лечения по советскому паспорту, а со мной привезли вид на жительство в США, данный мне, как бизнес-иммигранту, еще в Москве. Ну это, может, и объяснимо: собиралась официально уезжать, а тут ранение и все такое. Права водительские мне Яша сделал без моего участия, карточку социального страхования тоже, даже без меня фотографии в документах переклеивали – после пластической операции внешность у меня изменилась сильно. Так что много всяких странностей, которые без Яши объяснить я не смогу – не смогу даже ответить на вопрос, где получала права. Может, ничего такого в этом и нет, но мне кажется в данный момент, что это не очень хорошо для моей репутации. Потому что если ФБР начнет что-то копать, то любая странность будет против меня работать.

Одергиваю себя: слишком мнительная стала. Это объяснимо отчасти: нет рядом Яши, который мог решить любой вопрос, или так казалось, по крайней мере. И Юджина рядом нет, да и когда все хорошо было и счастливо, о подобных вещах я просто не думала, а сейчас стараюсь, подобно Корейцу, по максимуму обезопасить себя, все предвидеть и все просчитать. Так что это не паника – осторожность, и ничего больше. И вполне объяснимая, потому что, не дай бог, ФБР решит, что Яша – мафиози и отсюда последует вывод, что и мы с мистером Каном тоже, тем более что русские, которые, по мнению американцев, все родом из мафии. И могут начать рыть на нас компромат, и, хотя нечего рыть, нервы потреплют, и репутацию могут загубить – и не нужно это совсем, особенно в свете того, что мы вот-вот должны обсудить смету нового фильма.

И в этот момент слышу звонок.

– Мисс Лански? Это Джек Бейли, ФБР. Мне необходимо встретиться с вами и задать вам несколько вопросов по поводу покойного мистера Цейтлина…

– Ну что ж, раз необходимо…

– Где вам удобней было бы поговорить – у нас в офисе, или у вас, или…

– Или… – отвечаю, думая, что не хватало мне только заявляться в ФБР или встречаться с ним на студии. Может, ему и интересно посмотреть, как выглядит изнутри Голливуд, но это его проблема. И называю один тихий, уютный бар в дорогой гостинице, где меня вряд ли кто-то знает и где можно поговорить без проблем. И еще думаю, что, возможно, встреча эта пойдет мне на пользу – может быть, узнаю что-то новое, чего не знает Кореец и что было бы для него важно. Хотя, что бы я ни узнала, как я ему это передам?

Он ко мне сразу подошел. Догадался, что сидящая за столиком в гордом одиночестве девушка в черном платье – это и есть я? Или нашел где-то фотографию, чтобы быть в курсе, кто ему нужен? Вот это больше похоже на истину.

– Извините, мисс Лански, я, кажется, опоздал. Пробки…

– Ничего, – отвечаю равнодушно, добавляя про себя, что это не ты опоздал, а я пришла раньше. Специально, чтобы посидеть хотя бы полчаса до его прихода и примерно прикинуть, что говорить, а что не говорить и как направить ход беседы в самое безопасное русло, ограничившись Яшей. – Что будете пить?

– Драй мартини.

Вот это да. По фильмам знаю, что на работе они не пьют, как бы не положено, и потому вопрос задала механически, и удивляюсь, услышав ответ, хотя и уверена, что удивление на лице моем не отразилось. Но он словно прочитал мои мысли.

– У нас с вами просто неофициальная беседа – так почему бы не позволить себе коктейль, тем более в обществе молодой, красивой женщины?

Показываю, что комплимент мне понравился – хотя больше понравились слова про неофициальность. Поясняю, что может называть меня просто Олли, что разрешено друзьям, – и он искренне благодарит, может, даже чересчур искренне. Однако беседа пока и вправду неофициальная: про Голливуд, про наш фильм, который он якобы видел и от которого в восторге, про мою молодость, несмотря на которую я добилась таких успехов.

– Вы ведь хотели со мной не о кино побеседовать, – замечаю чуть игриво, как бы сожалея, что с таким приятным молодым человеком нас свело дело и делом мы ограничимся. Он действительно приятный: лет тридцати, высокий, спортивный, светловолосый, в неплохом сером костюме, и галстук тоже неплохой, в серо-белую полоску. Не из бутика одежда, естественно, но и не “секонд-хэнд”.

Он серьезнеет и переходит к делу, излагает мне историю Яшиного убийства, которую я уже знаю, и то, что, по мнению полиции и ФБР, в этом замешана русская мафия, которая, скорее всего, пыталась влезть в бизнес мистера Цейтлина.

– Ну, вы понимаете – может, они попросили его помочь им ввезти партию наркотиков, а может, им нужны были деньги на незаконный бизнес, или, может, они использовали его каким-то образом в своих целях, а он узнал, хотя не должен был. Вы ведь хорошо знали мистера Цейтлина – как по-вашему, он мог иметь дело с мафией?

– Я так понимаю, что для вас каждый русский – это мафиози, верно, Джек? Так вот – я не так хорошо знала мистера Цейтлина, хотя знакома с ним давно, и, на мой взгляд, он был солидным, респектабельным бизнесменом, и партнерами у него были респектабельные американцы. Если бы было по-другому, вряд ли бы он стал вкладывать деньги в кино – он бы нашел им более выгодное применение…

Так, похоже, у ФБР ничего нет. Заказчик неизвестен, исполнители мертвы – все, что удалось выяснить, так это то, что жили они в мотельчике в пригороде и заезжал к ним еще один человек, по описанию похожий на того, который приходил к мистеру Цейтлину в офис накануне его убийства.

– Знаете, что странно? Мы проверили телефонные звонки из офиса мистера Цейтлина, и получается, что сразу после беседы с незнакомцем он позвонил мистеру Кану, а потом уже отдал распоряжение, чтобы его сопровождали два вооруженных человека из службы безопасности его корпорации. Из этого мы и заключили, что тот незнакомый человек и был представителем убийц или самим заказчиком. Кстати, полиция интересовалась у мистера Кана, знал ли Цейтлин о грозящей ему опасности – и он ответил отрицательно. Тем не менее ваш партнер прилетел в Нью-Йорк на следующий день после звонка мистера Цейтлина и должен был бы, наверное, удивиться просьбе приехать, ведь у мистера Цейтлина была охрана. Он должен был бы попросить объяснить, в чем дело. Он вам ничего не говорил? Я, кстати, хотел бы встретиться и с мистером Каном – насколько я знаю, вы с ним партнеры не только по бизнесу…

Аккуратненько так. Но я не говорю, что моя личная жизнь в его компетенцию не входит, – хотя узнал ведь, пусть и не слишком сложно было это сделать: Мартен ли сказал или Юджин наш адрес оставил в Нью-Йорке в полиции, уже неважно. Важно, что сначала он встречается со мной, зная, что я живу с Корейцем, с которым он собирается встретиться попозже. Где логика?

А пока сообщаю ему, что у мистера Кана с мистером Цейтлиным был совместный бизнес с Москвой, что в Нью-Йорк мистер Кан летал часто, а когда улетал в прошлый раз, сообщил, что это тоже связано с бизнесом. И что мистер Кан, кстати, сейчас в Москве, и в течение месяца должен вернуться, и улетел он в связи все с тем же бизнесом, поскольку со смертью мистера Цейтлина, видимо, возникли какие-то сложности или изменения в деятельности их предприятия. И вижу, что он об отлете Корейца не знал и что он думает сейчас, что тот улетел искать убийц, а значит, он сам связан с мафией. Ну а со мной он все еще не определился: то ли я все вру, то ли действительно не в курсе.

– А зачем вам Юджин, а, Джек? Он ведь, кажется, уже давал показания полиции, и не раз.

– Да, конечно. Я могу с вами быть откровенным, Олли? Дело в том, что Юджин изложил очень странную версию – про то, что он вытащил пистолет у мертвого охранника мистера Цейтлина. Дело в том, что у охранника Цейтлина, который как раз сидел с той стороны, с которой находился Юджин, – у него был пистолет, и он при нем остался. Поверить в то, что у него было два пистолета, сложно – и сложно поверить, что в тот момент, когда двое киллеров продолжали расстреливать “Линкольн”, находясь с одной стороны машины, Юджин спокойно открыл дверь с другой стороны, вытащил у мертвого охранника пистолет, потом закрыл дверь и только тогда начал стрелять. И другое странно: это наверняка были опытные киллеры, а он расправился с ними как с детьми, как настоящий Рэмбо. Одного вмял в “Линкольн”, двоих расстрелял, хотя у них были автоматы, а у него пистолет с одной обоймой. Он супермен, мистер Кан, – и, судя по всему, супермен с большим опытом нахождения в подобных ситуациях?..

– Юджин бизнесмен, насколько вам известно, а что касается суперменства… Убили его партнера, с которым у них были дружеские отношения, убили у него на глазах. Мне кажется, в такие моменты люди могут совершать чудеса, не думая о себе и о своей возможной смерти…

Может, для пущей убедительности рассказать, как я зарезала кронинского охранника, как проткнула насквозь здорового мужика, экс-комитетчика – и не потому, что он меня изнасиловал и угрожал моей жизни, а потому, что я подумала, что он может убить звонящего в мою дверь Корейца, ни о чем не подозревавшего в тот момент? Да нет, не стоит – может не так понять.

– Вы ведь сами из Москвы, верно, Олли?

– Вы это знаете не хуже меня, Джек, вы, наверное, много обо мне знаете – боюсь, что и моя личная жизнь для вас не тайна. Я даже смущена, признаться, и искренне надеюсь, что у меня остались хоть какие-то секреты – в том, что касается очень личного…

Надо, надо как-то его развести, показать ему, что я интересуюсь только кино и мужчинами и вся я такая легкомысленная, живу и радуюсь своему богатству и приумножаю его, и все мафии мира мне безразличны.

– Кое-что знаю, Олли. Что вы приехали сюда в январе 95-го, что иммигрировали как бизнесмен, что у вас здесь были большие деньги и договор с мистером Мартеном о совместной деятельности по созданию кинокомпании и съемкам фильма, но финансировался фильм мистером Цейтлиным. Кстати, мы планировали запросить Москву, что им известно о мистере Цейтлине и его связях. У нас с русскими налаживаются нормальные отношения по борьбе с русской мафией в Америке. Они нам сильно помогли в деле Иванькова. Времена так меняются – раньше об том и подумать было нельзя: вы, русские, были такой закрытой и враждебной нацией…

– Я не русская, Джек, – я американка. В этой стране все американцы, хотя приехали кто откуда – разве нет?

– Сорри…

Я не реагирую на его “сорри”. Я сейчас думаю о том, что он знает обо мне гораздо больше, чем говорит. Не так уж сложно узнать, в каком состоянии я сюда прибыла, тем более что мне меняли из-за операции снимки на документах. И если уж они будут запрашивать Москву про мистера Цейтлина, то вполне могут сделать запрос и на мистера Кана, на мисс Лански и на мистера Лански, который подписывал договор с Мартеном и который, собственно, и открыл здесь счет с помощью мистера Цейтлина. Какой ответ придет по поводу мистера Кана, догадаться несложно, равно как и по поводу мистера Лански, а вот мисс Лански российским правоохранительным органам неизвестна, не было такой, не было жены у мистера Лански, была мисс Сергеева, давно погибшая. И начнется дело о ввезенных в Америку грязных деньгах, об использовании денег мафии для завоевания Голливуда и многом другом.

Можно будет, конечно, объяснить, что меня хотели убить, что меня просто спрятали здесь, в Америке, и я сменила имя и взяла фамилию человека, с которым мы по американским законам были мужем и женой. Господи, знать бы еще, как оформлялась эта иммиграция, какие шаги предпринимал здесь Яша, но я ведь абсолютно ничего не знаю. И кажется, имею все шансы оказаться в очень большом дерьме. Допустить этого никак нельзя.

Но что делать? Если бы этот чертов Джек оставил нас с Корейцем в покое, не привязывал бы нас к Яше и занимался бы только им – все было бы в порядке. По Яше ему ничего не ответят из Москвы – Яша оттуда уехал двенадцать лет назад. Разве что скажут, что совместную американо-российскую фирму в Москве возглавляют люди с сомнительными связями. Леший ведь не сидел, кажется, и вряд ли можно доказать как-то его криминальность, а подозрения – они и есть подозрения, главное, что без конкретики. Господи, мало ему, Джеку, Яшиных знакомых в Нью-Йорке – вот и расспрашивал бы его партнеров, русских и американцев. Надо что-то предпринять, чтобы он забыл о нас, не впутывал никуда – иначе плохо все это кончится. Если в Москве узнают, что я жива – а отец наверняка узнает, – это нестрашно. Страшно то, что мафиозными объявят наши деньги и нас самих и не будет у нас никакого будущего в Голливуде, а может, и в Америке вообще. Если свяжут Яшу с тобой – а свяжут точно, – уже никому не объяснить, что деньги чистые, потому что скажут, что Яша их и отмыл. И что будет с нами дальше, неизвестно.

Мне кажется, что он не оставит нас в покое – несмотря на то, что я явно ему нравлюсь. Он типичный такой карьерист, чистенький, подтянутый, вежливый, – и во имя своей карьеры он и меня закопает, и Корейца, и всю нашу жизнь здесь.

Я не паникую, улыбаюсь ему, а внутри раскладываю все по полочкам, спокойно и четко. И в который раз спрашиваю себя: что же делать? И говорю пока все с той же улыбкой:

– Тяжелая у вас работа, Джек. Лично меня разговоры жутко утомляют – я проголодалась даже и была бы не против пообедать. Может, составите мне компанию?

…Дома, уже одна, анализирую наш долгий разговор. Нет, вроде правильно я себя вела – легко, спокойно, весело, не задавая никаких особых вопросов относительно дела, показывая, что даже Яшина смерть меня интересует постольку, поскольку он был нашим партнером. И он, Джек Бейли, тоже веселым был и расслабленным, словно у нас с ним было свидание. В какой-то момент показалось даже, что он бы не отказался от продолжения вечера – и поэтому сам уже вопросов по своему расследованию не задает, как бы показывая, что деловой интерес ко мне у него закончился и на смену ему пришел личный. А я как бы к делу никакого отношения не имею больше, и потому мы с ним можем позволить себе кое-что, выходящее за рамки этого самого расследования. И я подогревала его интерес как могла, ненавязчиво и не слишком часто делая ему комплименты, восхищаясь его работой, не выставляла напоказ ни свое богатство, ни то, чем занимаюсь.

Мне кажется, что мужчин я знаю – все же опыт общения с ними у меня за девятнадцать с половиной лет, то есть до нашей встречи, был такой, что на две длинные жизни хватило бы, а то и на три. Тем более что в постель я с ними ложилась в подавляющем большинстве случаев не то что без всяких чувств – вообще без эмоций, и толкал меня на такие поступки только интерес к сексу и к мужчинам. А потом я увидела, что они мне скучны, что они предсказуемы, и совершают, в принципе, одни и те же поступки, и говорят почти одно и то же, и ведут себя одинаково – хотя люди были совсем разные, от одноклассника до старого известного писателя.

Но ты был другим – яркой индивидуальностью, и Кореец совсем другой, хотя поначалу казался достаточно примитивным, хорошим, но несложным. А тот же Кронин вел себя настолько стереотипно, что я заранее знала, что он скажет и что сделает.

Так что с фэбээровцем я вела себя правильно – подумала только, что, наверное, стоило бы ему отдаться или его изнасиловать, это уже неважно. То, что он приятный внешне и молодой, никакого значения не имело – важно то, что мог мне дать этот секс с ним. И пока улыбалась ему, судорожно думала, да или нет, но потом решила, что пока нет – потому что, пусть он и специальный агент, а по их меркам это означает, что он там своего рода шишка, это вовсе не значит, что он там самый главный. Понятно, что дальше работать над расследованием будет он же, но ведь и над ним начальство есть, и, если он что-то накопает или уже накопал, ведь не будет же он это ради меня прятать.

Нет, он карьеристский тип – и я могу сколько угодно с ним заниматься сексом, могу ему открыть что-то такое, чего он никогда не пробовал и о чем не догадывался даже, но гарантией спасения для меня это не будет. А мне нужна была индульгенция, заранее выданное прощение всех грехов, главным из которых был тот, что я из России. Нужен был человек, который мог бы защитить меня от возможного обвинения в причастности к мафии, в том, что я живу здесь и работаю на мафиозные деньги. Человек, который мог бы поручиться, что единственная моя вина – это моя национальность. А происхождение моих денег и криминальность моего бывшего мужа и моего нынешнего партнера – вещь недоказанная.

Мартен выход и подсказал, совершенно случайно. Как раз на следующий день после общения с фэбээровцем мы с ним встретились, и он присматривался ко мне внимательно – может, искал следы страха, тревоги, легкого испуга хотя бы? Но у Оливии Лански на лице маска не хуже, чем у Корейца – у него хоть в глазах можно заметить отблески ярости, и то, если его знать, а в моих ничего не увидишь. А если что и мелькнет вдруг, вырвавшись из-под контроля, контактные линзы скроют.

Встретились на студии, просмотрели смету второго фильма, потом поехали на ланч, в ресторанчик неподалеку от студии, и он все косился на меня и мялся, и чувствовалось, что он не договаривает, что хочет завести конкретный разговор, но не решается.

– У нас проблемы, Олли? – поинтересовался, уже когда сделали заказ.

– В каком плане? – Я так искренне удивилась, что он растерялся даже.

– Ну, убийство Джейкоба Цейтлина и ФБР…

Все понятно, он так же мыслит, зная о местной русофобии, – боится, что прицепятся к финансированию нашей компании и фильма и тогда рухнет все, потому что даже просто голословное обвинение в возможных мафиозных связях студию нашу опорочит навсегда.

– Они же тут все свихнулись после этого процесса – как его… Япончика. Кстати, он что, действительно японец?

– Не знаю, Боб, кажется, нет. Или ты думаешь, что я имею к мафии самое прямое отношение и пытаюсь с помощью ее денег покорить Голливуд? Наркотиками торговать повыгоднее, тебе не кажется?

– Да, я знаю, Олли, я знаю. И Вадим, и ты – вы порядочные люди, вы и на русских-то не похожи, вы американцы самые настоящие, не от рождения, так по менталитету…

Он замолкает, а я пытаюсь понять, комплимент это или нет. Раньше, еще до того, как я сюда переселилась, я бы решила, что комплимент, и еще какой, – но сейчас вот даже и не знаю. Что значит “не похожи на русских”? Не похожи на прежний собирательный образ советского человека – в неизменном ватнике и ушанке, голодного и замерзшего, дикого и нищего, перемещающегося с трудом по заснеженным улицам населенного медведями и красными комиссарами города? Или не похожи на новый образ русского – обязательно мафиози, швыряющего направо и налево деньги, скупающего на корню всю Америку и прочие страны?

– Я думаю, что тебе следует поговорить с Ричардом, Олли. Помнишь Дика – он был тогда на фуршете, когда мы закончили фильм? Он мой неплохой знакомый. Я с ним встречаюсь иногда, и он все время спрашивает о тебе. Несколько раз просил меня пригласить тебя на обед куда-нибудь, но здесь же был Юджин – ему бы это, наверное, не понравилось…

– Ну, Юджин же не муж мой – он мой партнер. Он тебе не нравится, Боб?

– Да нет, Юджин приятный человек. Просто он такой – похож на Сонни Корлеоне, помнишь, старший сын Марлона Брандо в “Крестном отце”? Такой импульсивный, экспрессивный, опасный…

Хреновое сравнение. Делаю вид, что копаюсь в памяти, хотя это лишнее – фильм я хорошо помню: он одним из твоих любимых был. Кореец его здесь приобрел на видео и крутил уже раз двадцать. Сходство есть – только тот жутко неуравновешенный и от этого предсказуемый. Потому и погибает в конце концов, а Кореец не менее агрессивный, но осторожный. Тем не менее не нравится мне эта параллель.

– Думаешь, Юджин сыграл бы лучше? Может, дадим ему роль в нашем новом фильме, главную отрицательную роль? И смотреться будет колоритнее любой звезды, и кучу денег сэкономим – как, Боб?

Слава богу, сняла напряжение. Посмеялись, перешли наконец к фильму – у Мартена уже куча идей и наработки есть, и я понимаю, почему он нервничает. Если начинать, то надо делать это уже скоро, а тут ФБР и туманная, но в любую минуту могущая стать реальной перспектива заработать дурную славу и быть изгнанными из Голливуда. Интересно, а что они с деньгами нашими сделают, если будет подозрение, что они криминального происхождения? Арестуют все счета до выяснения? А потом что? Конфискуют? Было бы забавно, если бы не было так грустно.