Текст книги "Офисная война (ЛП)"

Автор книги: Анна Николетто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 4

Эдоардо

Значит вот так просто.

Начнём ещё раз.

Новая работа, новые возможности, новая жизнь.

Пытаясь сдержать адреналин, я проверяю на запястье синий циферблат своего Zenith Heritage 146. В периферийном поле зрения мерцает панорама места, где я теперь буду работать.

Офисы Videoflix – это рай, в представлении шведского дизайнера интерьеров с неизлечимым пристрастием к садоводству.

Вдоль коридора тянется ряд функциональных кабинок. Они расположены бок о бок, как сардины в банке, и скрыты стенами из непрозрачного стекла. Кое-где я вижу несколько общих зон, украшенных отсутствием стен, со смарт-столами из натурального дерева, тактическим освещением и густыми, растущими повсюду растениями.

Через окно от пола до потолка в коридоре просачивается раздражающий луч солнечного света. Я прищуриваю глаза и стараюсь заглушить комментарии Виктории, которые пробегают у меня в ушах, как шёпот. «Какой здравомыслящий человек уедет из Лондона, чтобы вернуться в страну, испытывающую трудности, где сделать карьеру равносильно смерти от налогов и бюрократии?»

Вид миланских остроконечных крыш, касающихся неба, – это ненужный ответ на риторический вопрос.

Буду ли я скучать по Сити за окном моего старого офиса?

Спустя десять лет я настолько привык к панораме Лондона, что начал снова обращать на него внимание только тогда, когда приземлился в Милане и скайлайн Лондона больше не был передо мной. Это с достаточной степенью точности подводит итог моей жизни до этих пор.

Дверь Гецци Брамбилла с грохотом закрывается, выплёвывая моего нового коллегу из кабинета босса.

Цыпочка из кафетерия.

Камилла.

Она выходит в коридор, расправляет платье и бросает на меня взгляд, похожий на выпад меча. Словно я нанёс ей непоправимый вред. Затем обгоняет меня и направляется в коридор.

Я поправляю манжеты рубашки и следую за ритмичным стуком её каблуков по светлому деревянному полу.

Мы проходим мимо буфетной зоны, зоны с подвешенными к потолку гамаками и ковром из искусственной травы, и прибываем к месту назначения. Камилла медленно опустошает свои лёгкие, а затем решается и с силой поворачивает дверную ручку. Я блокирую дверь, прежде чем та успевает за ней закрыться, и проскальзываю внутрь.

Огромное окно выходит на Порта Гарибальди, заливая комнату светом.

Я думал, что кабинет будет больше.

Для двух менеджеров эта комната по размерам скромная. Рассматриваю светлого цвета ковролин, два подходящих пуфа, шкаф для хранения документов и два письменных стола, стоящих рядом и соединённых вместе. Это уютное местечко, как и всё остальное, но здесь есть нечто большее. Личные данные о людях, которые трудились там до сих пор.

Я продвигаюсь к тому, что только что стало моей базой, и подавляю весёлую гримасу.

Моё место превратилось в детскую вечеринку.

Рядом с подносом с лакомствами, которые Камилла купила в кафетерии, выделяются отвратительного вида напиток и веганский капучино. На стене, над эргономичным креслом, приколотые сбоку на нитке висят воздушные шарики, из которых складываются слова «С возвращением Беа».

– Как мило, ты приготовила мне приветственную вечеринку. Жаль, что с именем ошибка.

Обычно мой завтрак ограничивается ристретто, но возможность обозначить позиции и провести чёткую линию разграничения подаётся мне на подносе. Я беру шоколадное пирожное и театрально откусываю от него, прежде чем вернуться к изучению Камиллы.

Моя коллега на грани нервного срыва.

Она сжимает руки на уровне бёдер, лицо искажено от эмоций и ничего не делает, чтобы усмирить своё неровное дыхание.

Занятия йогой – пусть и тантрической – не принесли ей особой пользы.

– Т-ты…

Я приподнимаю одну бровь.

– Я?

– Ты знал, что я работаю здесь!

– Да. – Я откусываю ещё кусочек и доедаю шоколадную косичку, затем беру со стола салфетку и тщательно, один за другим вытираю кончики пальцев. – Шнурок и бейдж с логотипом компании. Что касается твоей роли, напротив, ты проболталась сама.

Камилла прижимает руку к груди, сжимая пальцы вокруг магнитной карты, которая качается у неё на шее и не сводит с меня глаз. То, как коллега смотрит на меня (словно я воплощение дьявола, который спустился на землю, чтобы разрушить её жизнь), приводит к умилению.

Я бросаю салфетку в корзину.

– Ну же, Камилла, не смотри на меня так зло, иначе я подумаю, что больше не нравлюсь тебе.

– А мне и не нравился ты и твой образ жизни миланской элиты! – контратакует она. – Я проявила любезность, потому что ты казался отчаявшимся!

Конечно. Я буду настолько любезен, что дам ей десять секунд на размышление о том бреде, который она только что произнесла. И тем временем осматриваюсь. На полу стоит не очень здоровый фикус. А на месте, где два стола соприкасаются, я замечаю стопку цветных бумажек для записи, на которой возвышается сувенир – обломанная Эйфелева башня.

Но что действительно привлекает моё внимание, так это фотографии, висящие на стене под гирляндой. Их три, и на них изображены вместе одни и те же две женщины.

Я никогда не видел крашеную блондинку, но другая – моя новая коллега. На первой фотографии они обе в строгих костюмах перед экраном проектора на выставке. Вторая – одна из тех классических групповых фотографий, которые загружаются на сайт компании: они в конференц-зале Videoflix, в центре кадра, и их окружают около десяти человек с пластиковыми улыбками.

Последняя фотография, однако, имеет совершенно иной характер. Никакого официоза. Они сидят вдвоём за столом в полумраке паба, под рядами лампочек, свисающих с потолочных досок. Это старая фотография; моя коллега одета в простую футболку с символикой рок-группы, её глаза сияют, а другая обнимает Камиллу сзади, упираясь подбородком во впадину плеча, и поднимает пиво в сторону объектива.

– Я не миланец.

– Прошу прощения?

– Ты сказала «образ жизни миланской элиты», – цитирую по памяти. – Я не миланец.

– А я из провинции, не тупая. Держу пари, ты живёшь в Ситилайф, и твой половичок граничит с половичком знаменитости из Instagram.

– Это не делает меня миланцем, – повторяю я, стоя спиной к галерее воспоминаний двух подружек, – я венецианец.

Эта информация дестабилизирует её. Неудивительно. Я потерял свой акцент за годы (слишком долгие), жизни за границей. Я говорю на английском лучше, чем на родном диалекте.

– А венецианская элита есть?

– Боже, нет! – Возглас получается презрительный и, полностью подражая отцу, я кривлю губы. – Есть наследники венецианской аристократии, а затем весь остальной мир.

– Аристократия?!

Я пожимаю плечами, продолжая осматривать кабинет. Если мой стол спасло то, что в последнее время он не используется, то стол Камиллы – это смерть порядка. Папки, бумаги, разрозненные заметки, карандаши и ручки свалены в сторону, чтобы освободить место для её ноутбука.

– Прямой потомок от одного из домов, основавших Венецию, именные дворцы, фамильные гербы… всё в таком духе.

– Всё в таком духе, – произносит она по слогам. – Надеюсь, ты не ожидаешь, что кто-то будет кланяться, когда проходишь мимо!

– Меня устроит уважительное отношение.

Её удивлённый взгляд расширяется в неверии.

– Тогда ты должен был великодушно сказать мне, что собеседование проводится в моей компании! В кафетерии, когда я… ты должен был мне сказать. – Она прикусывает губу, чтобы сдержать то, что я думаю, является ругательством. – Как долго велись переговоры о твоём назначении?

– Разве это имеет значение?

– Как долго? – настаивает она.

Я опираюсь руками на спинку своего нового кресла.

– Три месяца? Может быть, чуть больше.

– Боже, не могу в это поверить…

– Придётся поверить. Мы будем работать рука об руку по сорок часов в неделю. Плюс поездки.

– Разрешите? – Тихий стук, и дверь распахивается. На пороге появляется девушка. Короткие обесцвеченные волосы и личико как у эльфа, в которое недавно вкололи филлеры для губ.

– Ками, привет. Простите, что прерываю, отделу кадров необходима подпись от господина Зорци.

Ками? Теперь я понимаю, почему Гецци Брамбилла так неистово меня обхаживал, идя на вертикальное повышение в экономическом предложении, чтобы заполучить моё согласие. Если эта женщина – его управленческая база, я понимаю его отчаяние!

– Спасибо, я сейчас приду…

– Адель, – заканчивает она. – Добро пожаловать к нам, господин Зорци.

– Зовите меня Эдоардо.

– Конечно… Эдоардо!

Девушка хихикает, польщённая, и уходит.

Как только за ней закрывается дверь, я перестаю натягивать уголки губ вверх.

В кажущейся тишине офиса остались только я и возмущение, реинкарнированное в заурядно одетом теле моей коллеги. Я убираю руки со спинки стула и провожу пальцами по мерцающему контуру воздушных шаров, сосредотачиваясь на имени её лучшей подруги.

– Это тот момент, когда ты говоришь мне, что мы с тобой начали не с той ноги?

– Я бы выбрала шире и сказала не с тем телом! – пыхтит она.

– Я так понимаю, что ты недовольна происходящими переменами.

– Сам как думаешь? Возможно, потому что ты забрал мою команду, мои добрые намерения и должность моей лучшей подруги? – саркастически спрашивает она.

На столе у ​​стены лежат подставка для ручек в форме винтажной кассеты и красивый пустой настольный накалыватель для чеков и бумаг.

Я взвешиваю его в руке, созерцая заострённый конец.

– Расслабься, Ками. – Наблюдаю, как кончик накалывателя неумолимо приближается к букве «А» слова «Беа», пока не протыкает её. Воздушный шар лопается с громким хлопком и падает на пол. Какая поэтическая метафора. Ставлю накалыватель на стол и снисходительно киваю. – Я заберу и твою.

Меня окружает ошеломлённое молчание, под которое я прохожу мимо и выхожу в коридор – это первая победа в войне, исход которой уже предрешён.

ГЛАВА 5

Камилла

Если существует расплывчатая грань между «это будет лучший день за последние шесть месяцев» и «шучу, добро пожаловать в ад», то, боюсь, я только что перешагнула через неё.

Постукивая затылком о стену, что отделяет наш кабинет от офиса моей команды, выдыхаю и мысленно отправляюсь на поиски всех прискорбных поступков, которые, возможно, совершила в своих прошлых жизнях и за что заслужила такую фигню в качестве награды.

Для большинства людей рабочее место так же привлекательно, как кровавая сцена убийства за ограждением полицейской ленты. Для меня, однако, оно никогда не выглядело таким.

Я всегда считала эти стены убежищем.

Другой мир, где меня никогда не воспринимали слишком молодой или слишком женщиной, просто профессионал, который справляется с ежедневной рутиной с хорошей дозой силы воли, не позволяя себе опускать руки.

В стеклянной стене, отделяющей кабинет от коридора, на фоне матовой поверхности выделяется моё отражение. Смотрю на вытянутые ноги, силуэт чёрного платья, на размытое лицо. От хорошего настроения, с которым я пришла сегодня утром, не осталось и следа.

Есть только гнев.

Ему было достаточно вторгнуться в мой любимый микромир, чтобы выкачать кислород из каждой клетки – и все разумные мысли из мозга.

Эдоардо Зорци.

Мужчина из кафетерия.

Образец мужчины, от которого у меня на мгновение перехватило дыхание, пока он стоял, прислонившись к стойке, и слушал, притворяясь милым. А потом от него у меня окончательно перехватило дыхание, но совсем по другим причинам.

Скрип опускающейся дверной ручки возвещает о конце моего одиночества, и я подпрыгиваю.

Я не собираюсь быть пойманной за хныканьем. Выпрямляю спину, отворачиваюсь и стираю с лица все следы уныния.

Раздаются гулкие шаги, а затем пара рук хватает меня на уровне бицепсов.

– Ками!

– Беа?!

– Да, я, а ты кого ожидала? Я свободная женщина! Я отвезла Ураган в детский сад, но потеряла немного времени в пробке. Как я счастлива! – Она крепко обнимает меня, упираясь подбородком в моё плечо. – Ты устроила мне долгожданную вечеринку-встречу! Как здорово, но тебе не следовало.

«Твою ж мать!»

Никто ещё не сказал Беатриче, что она больше не руководитель? И что этот кабинет больше не её?

Это уже слишком.

Я чувствую, что сейчас взорвусь.

– Беа…

– Это моя перезагрузка! – Подруга разжимает объятия, бросает свою сумку на стул с силой, которой позавидовал бы опытный разыгрывающий, и топает в направлении подноса с десертами. Она берёт круассан с кремовой начинкой и впивается в него со стоном удовольствия.

– Ах, просто чтобы ты знала, в холле стоит безумно крутой красавчик без кольца. Если бы только я не была замужем и не чувствовала себя неуютно в своём послеродовом избыточном весе… Эй, почему мой шарик проколот?

– Спроси у «крутого горячего красавчика».

Озадаченная и притихшая, Беа проводит большим пальцем по уголку рта, чтобы стереть следы крема.

– Мистер Крутой проколол мой воздушный шар? Неужели я ошиблась дверью и вошла в класс для первоклассников?

– Мистер Крутой украл твоё место!

– …что?

– Стол, фикус, стул, даже выпечку! Всё!

– Ками, что ты имеешь в виду… – С её лица стекает яркий цвет, как краска под действием отбеливателя. – Что ты имеешь в виду…

– Ты назначена контент-менеджером!

Это откровение – атомная бомба, которая не оставляет после себя ничего, кроме выжженной земли.

Я бьюсь лицом о ладони. Какая дура! Именно так не следует обращаться к женщине, которая только что закончила мучительную психофизическую пытку, называемую послеродовым периодом. Если верно, что всему есть предел, то первое, к чему необходимо его применить, – это собственный эгоизм.

– Прости, я идиотка. Не должна была так сообщать тебе об этом. Мне жаль.

Беа делает шаг назад и хватается за стену.

– Они… они низвели меня до документации?

– Клиенты любят документацию.

Беатриче поднимает обе брови.

– Угадай, кто её ненавидит?

– ДГБ говорит, что это престижная должность и подходит для твоего нового образа жизни.

– ДГБ может говорить со мной только после того, как изгонит четырёх килограммового телёнка из влагалища, которого у него нет!

И как я могу её винить?

– Иди сюда.

Я сокращаю расстояние и обнимаю подругу. Беа прижимается к моей шее и крепко обнимает в ответ, удушая своими струящимися светлыми волосами, пахнущими кокосом.

– Блин, Ками. Я не спала несколько месяцев, я измотана, и надеялась прийти на работу, чтобы расслабиться и отдохнуть от Урагана Души…

– Не называй моего племянника волшебным мечом из книги в стиле фэнтези.

– Я ужасная мать, – рыдает она. Её лоб поднимается и опускается на моём плече, следуя за ритмом прерывистого дыхания.

– Нет, напротив, ты отличная мать, у которой нет проблем назвать вещи своими именами. Но тебе нужно дать себе передышку.

– Я тоже хотела отдохнуть! – Беа ослабляет объятия, затем берёт капучино и протягивает его мне, после чего в несколько глотков выпивает половину «Золотого молока». – Что мы теперь будем делать? Обеды? Фальшивые чрезвычайные ситуации, чтобы прервать болтливых клиентов? Синхронно подкрадываться к кофеварке?

– Это наименьшая из проблем.

Моя подруга выхватывает утешительный круассан и запихивает половину в рот. Она жуёт и снова вздыхает.

– Значит, ты собираешься оставаться здесь совсем одна с мистером Крутым много-много часов в неделю?

– Не говори это таким восторженным тоном.

– Почему? Какой он?

– Он… я не знаю. Тот, кто, кажется, хочет убрать меня без всякой причины?

– Ты знаешь продукцию и компанию лучше, чем он, и у тебя есть вагина. По-моему, это веские причины.

Слушая, я кручу биоразлагаемый стаканчик между пальцами. Я так нервничаю, что с трудом глотаю твёрдую пищу и даже жидкость. Раньше со мной такого не случалось. Может, мне стоит попробовать алкоголь? Это было бы окончательным доказательством.

– Окей, каков план? – спрашивает Беа.

– План?

– Да! План! – восклицает она. – Ты собираешься позволить этому вторгнуться в нашу идеальную экосистему?

– Не думаю, что выбор у нас большой.

Беатриче заставляет меня замолчать, крепко пожимая руку.

– Нам нужно тяжёлое оружие.

– Ты спрятала арсенал на дне картотеки?

– Нет, но у нас есть Грета! Как насчёт вечеринки сегодня у меня дома?

Я даже не могу вспомнить, когда мы в последний раз собирались втроём по какому-либо поводу, кроме дня рождения или свадьбы. Это немного грустно, но между изменчивым графиком работы, отношениями и детьми, организация физической встречи стала такой же сложной, как запуск шаттла на Марс.

– Могу я принести вино? – загораюсь я.

– Ты должна.

– И ты не собираешься петь смущающие песни 2000-х годов в стиле Бритни?

Беа скептически кривиться.

– Те беззаботные времена потеряны навсегда. Я не могу пить алкоголь во время грудного вскармливания. Единственный, кто будет петь, это Ураган Души. Исполнит концерт, полный воплей и хлюпанья, а на мне будет пижама, испачканная его срыгиваниями.

– Замечательно, – отвечаю я, с тенью улыбки, насильно извлечённой из могилы. – Сегодня вечером у тебя дома.

***

– И?.. – Моя подруга подносит ко рту хлебную палочку и подгибает под себя ноги в кресле. – Когда начнёшь исповедоваться?

– Я ещё недостаточно опьянела. – Поднимаю свой бокал над столом из светлого дерева в воображаемом тосте и заканчиваю большим глотком вина.

Беа сбежала в спальню полчаса назад, чтобы уложить Алессандро спать.

В недавно отремонтированной кухне на улице Домодоссола, среди изящной мебели и красивых растений, свисающих со шкафов в атмосфере эко-шик, которую портят разбросанные повсюду прибамбасы для новорожденных, царит тишина, время от времени прерываемая шумом автомобилей с улицы.

– Как быстро может заснуть пятимесячный ребёнок? – спрашиваю я, делая очередной глоток алкоголя.

Грета качает указательным пальцем в воздухе.

– Правильный вопрос: будет ли он спать, когда его уложат в кроватку?

– Ах.

– И ответ: нет! Эти маленькие дьяволята рождаются с паучьим чутьём. Они – Арсен Люпен движения и чувствуют, когда собираешься их опустить, а едва пересечёшь порог комнаты – активируют лазерную сигнализацию, понимая, как ты обманываешься, что день закончился и…

На пороге появилась Беатриче.

– С божьей помощью он заснул.

Беа сняла макияж, светлые волосы свисают в неаккуратном хвосте, лаская безразмерную футболку с ярким принтом Aristocats, уже измазанную тут и там клейкой кашицей.

– Знаю, выгляжу отстойно. – Она трёт веки и достаёт из кармана брюк маленький видеомонитор. – Не смотрите на меня.

– Не хочешь этим воспользоваться и принять душ такой долгий, как тебе хочется?

– И пропустить единственный интересный разговор сегодня? Ты шутишь? – Беа ставит видеомонитор на середину стола и наливает в стакан апельсиновый сок, а затем опускается в кресло и поворачивается к Грете. – На кого ты оставила наследников?

– Их отцу. Вернувшись домой, я застану их всё ещё бодрствующими перед видеоигрой про машины-убийцы, которая в лучшем случае запрещена для детей младше шестнадцати лет. Как вы думаете, сколько стоит адвокат по разводам?

Я вся внимание.

Грета всегда саркастична, но обычно она щадит мужчину, которого поцеловала десять лет назад на концерте Pearl Jam в единственное итальянское свидание года. И которому призналась в любви семь дней спустя, решив объявить его единственным во всём мире кандидатом на роль «любви всей своей жизни».

Они стоят на первом месте, среди пар, которым я по-тихому завидую. Плохо, наверное, говорить, но у них есть всё, чего бы и мне тоже хотелось.

– Девочки, у вас такие жуткие лица. Это была шутка! Фигово, если мне нужно уточнять.

– Спроси себя почему, – укоряет Беа. На кухонной столешнице в сотовый раз начинает трезвонить её мобильный. Она протягивает руку, чтобы взять его, читает на экране, но не отвечает и кладёт телефон обратно вверх ногами.

– Марко? – спрашивает Грета.

– Он в Неаполе до пятницы.

– Нет, я имела в виду, что если это Марко, ответь ему. У тебя, наверное, было пятьдесят входящих сообщений, пока ты была спальне. Возможно, он хочет знать, как ты, и беспокоится.

– Сегодня он ужинает с клиентом. Это сообщения из чата рожениц.

– Господи, – выдыхает Грета.

– Не будь снобом! Группа… Я имею в виду, другие молодые мамы… – Звук очередного входящего сообщения мешает ей подобрать наиболее подходящее определение.

– …Нытики? Конкуренция до смерти? Ненормальные? – предлагает Грета.

Беа поднимает экран, чтобы проверить, а затем снова откладывает в сторону.

– Ладно, вернёмся к тому, почему вы здесь.

Я поднимаю свой бокал.

– Разве не достаточно пить вино и есть углеводы?

– Что я тебе говорила? Ты уже передумала?

– Я обращаю внимание госпожи Феррари на то, что сегодняшняя встреча имеет единственный пункт для обсуждения: план наведения порядка в нашем офисе.

Я нервно смеюсь.

– Окей, хочу заметить, что полдня это звучало заманчиво и для меня тоже, а мысль об этом делала часы, которые я была вынуждена проводить с… с… – Я прерываю себя, прежде чем произнести его имя.

Это сделало бы ситуацию столь же реальной, как неприятное ощущение кислоты, поднимающееся из моего желудка при мысли о том, что отныне он тот человек, с которым я буду общаться большую часть времени.

– В любом случае вы понимаете, что у нас нет возможности действовать? ДГБ обхаживал его несколько месяцев, и босс никогда не откажется от своего решения, если только не возникнут очень серьёзные обстоятельства. И он, как мне кажется, очень хочет остаться. Я не могу его заставить изменить своё мнение, подсыпая слабительное в кофе, скрывая встречи в общем ежедневнике или меняя пароль его компьютера, пока он отлучается в туалет…

– Я ожидала, что она это скажет, – рассуждает Грета. – Сейчас она добавит что-то вроде: «Может быть, это я оценила его слишком быстро. Я, конечно, неправильно поняла его агрессивное вторжение в работу. Буду применять ненасильственное сопротивление, и всё будет хорошо, потому что я знаю, что стою этого, а со временем станет ясно и ему, что я заслуживаю его уважения».

– Это не вопрос ненасилия…

– Потому что Камилла не способна на противодействие! – Позиция Беатриче отменяет мой слабый протест.

– Её депрограммировали в подростковом возрасте, – соглашается Грета. – Безнадёжный пацифист.

– Жизнь выбивает дерьмо из тех, кто проявляет неконкурентоспособность, – цитирует Беа по памяти неизвестно какую книгу о профессиональном успехе. – И вообще, среди нас троих я не знаю, кому хуже.

– Ей! – Грета указывает на меня. – Мы с тобой порабощены шестилетними детьми, но Ками единственная, кто вместо того, чтобы швырнуть в своего бывшего набор тарелок, от суповых до десертных, отреагировала сочувственной речью и обещанием, что они останутся друзьями! – Грета заканчивает речь с возмущённой гримасой и запихивает в рот ещё одну хлебную палочку.

– Мы с Паоло не остались друзьями, – защищаюсь я, думая о мужчине, с которым рассталась после почти десяти лет отношений. – Мы просто в хороших отношениях.

– При расставании ты постирала его одежду, прежде чем упаковать и отправить ему!

– Да, и что? Я поступила лю-без-но, – проскандировала я с ноткой отчаяния. – И вообще, у меня было в планах сменить гардероб…

– Боже мой, Ками, этот мужчина был дерьмом!

Однако это мистификация фактов.

– Паоло был кем угодно, но только не засранцем, – вынуждена поправить я.

– Он был таким моллюском, что чтобы найти его позвоночник, нужно было искать тот в доме его родителей, где он забыл о нём, когда трансформировался из подросткового во взрослый возраст! Если такое событие вообще произошло. Я позволю себе сомневаться, учитывая очень зрелую манеру, в которой…

– Теперь ты несправедлива, – останавливаю её, неловко ёрзая на своём стуле. – И я не хочу об этом говорить.

Беа потирает лоб кончиками пальцев.

– Ладно, извини. Мы больше не будем упоминать Паоло. – Она наклоняется к серванту, достаёт пакет с чипсами для аперитива и пересыпает их в миску. – Вернёмся к Эдоардо Зорци…

Это имя вызывает одновременное ощущение удара ножом в спину и блэкаут логического мышления.

Я замираю, удерживая картофельный чипс в воздухе между тарелкой и ртом, охваченная стыдом, как только мой разум вспоминает нашу жалкую встречу в кафетерии.

В частности, он затормаживает изображение на том моменте, когда я таяла, как льдинка на летнем солнце, краснела и пыталась приставать к нему, думая, что не вызываю у него отвращения, а он насмехался надо мной, наслаждаясь моей глупой наивностью. Затем память перематывается назад и снова показывает мне сцену, но на этот раз в замедленном режиме.

Какой же я была дурой. Может, у Зорци и нет обручального кольца на пальце, но такой парень, как он, не цепляет девушек в баре. Как минимум у него будет каталог в нижнем белье, из которого он сможет выбрать себе спутниц. Или, возможно, невеста, с которой он участвует в соревнованиях по снобизму.

– …Камилла?

Я моргнула.

Свет кухонной люстры освещает обеспокоенные лица моих подруг. Я прогоняю смущение на задний план, радуясь, что у меня не было времени рассказать кому-либо из них неприятный приквел о «Венецианской аристократии, фамильных гербах и именных дворцах».

– Камилла, подай нам знак.

– У Эдоардо Зорци есть палаццо в Венеции, которое носит его фамилию.

– Вау, вот это стратегическая информация несомненной полезности! Ты отвлечёшь его в офисе, а мы отправимся в Лагуну, чтобы потопить его палафит?

Несмотря на настроение, я разразилась коротким смехом.

– Мило. Я в деле.

– Я могла бы отвлечь его в офисе, – предлагает Беа. – Самовлюблённый, как немногие другие, но отличный крутой образец.

Одновременно происходят три вещи. Звякает телефон Беатриче, сообщая об очередном сообщении, из видеомонитора доносится крик Алессандро, и я чуть не давлюсь картофельной крошкой, попавшей не в то горло.

На кухне наступает прекращение огня, которое предшествует буре.

Мы все по очереди смотрим друг на друга, как в сцене пыльной трёхсторонней дуэли из старого вестерна.

– Ещё одна дерьмовая ночь, – стонет Беа.

– Может, он снова заснёт…

Грета закатывает глаза к потолку, но избегает комментариев. Два ребёнка (близнецы!), пяти лет дали ей необходимый опыт, чтобы знать, когда и как вмешиваться в ситуацию перед другой матерью.

– Хочешь, я попробую усыпить его? Или я могу остаться здесь на ночь, – снова пытаюсь я.

Беа мягко отрицательно кивает. Она встаёт, опираясь о стол.

– Ты попытайся изменить своё мнение о Зорци. А я подумаю, как убить инстинкт купить билет на самолёт в один конец в страну, откуда нет экстрадиции.

Я улыбаюсь.

В ответ под отчаянной гримасой она тоже улыбается.

Мы поворачиваемся к Грете, которая, загнанная в угол, присоединяется к улыбающемуся творчеству коллектива, пусть и с наклонностями, которые имеют тенденцию выводить из себя. В приглушённой атмосфере кухни Беатриче, под каплевидной люстрой, я чувствую, как вибрирует каждый оттенок наших различий. Я уверена, что в другие периоды нашей жизни мы были бы несовместимы.

Но в этот самый момент невидимое чувство сжимает моё горло. Общая уверенность.

Мы здесь друг для друга.

И, возможно, в будущем этого будет недостаточно, но сейчас это всё, что имеет значение.