Текст книги "Офисная война (ЛП)"
Автор книги: Анна Николетто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 20
Эдоардо
– Вот чем ты занимаешься, пока меня здесь нет?
В центре нашего кабинета, с висящими на плечах наушниками и музыкой, звучащей по всей комнате, с наспех убранными назад волосами, в чёрном платье, обтягивающем словно вторая кожа, Камилла – восковая статуя, которую можно было бы выставить в музее мадам Тюссо. Хотя бы потому, что она отвечает минимальным требованиям неподвижности и немоты.
– Эдоардо! – повторяет она. – Что ты здесь делаешь?
Поправка, несколько слов остались в её устах. Вместе с очаровательным румянцем на щеках, который не исчезает.
Моя улыбка превращается в самодовольное выражение, когда я прохожу мимо неё и ставлю сумку с ноутбуком на свой стол.
– Ты помнишь, что я работаю с тобой в этом кабинете? – Я сбрасываю элегантное пальто и вешаю его в углу. – Итак?
– Итак?..
– Ты уже приступила к выполнению плана? Или тебя больше интересует запись прослушивания для какого-нибудь шоу талантов серии «Б», которое попадёт в категорию «юмор»?
– Очень смешно. Я уже закончила план, – самодовольно отвечает она.
– Хорошо. Я хочу проверить.
– А я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, но мечты – это только желания в мультфильмах 50-х годов.
«Не смейся».
Господи, почему она всегда меня смешит?
– Ты сегодня кислая. – Я контролирую губы, чтобы они не выдали меня, но уголки рта дерзко приподнимаются. – Метеоропатия?
– Думаю, – правильный диагноз – аллергия на твоё присутствие, но давай не будем формальными. Почему ты приехал в офис в… – она проверяет часы на запястье, и от удивления её рот превращается в правильную букву «О», – Боже, неужели уже четверть седьмого?
– Я попал в большое количество пробок. Иначе приехал бы раньше.
– И зачем?
– Ну, во-первых, из-за плана. Но также и по другому поводу. – Я избавляюсь также и от пиджака, и пользуюсь возможностью достать телефон из внутреннего кармана. – Встреча с 18 до 19: «Шар, чтобы закатать в асфальт отдел кадров!» Камилла Феррари приняла приглашение, – прочитал я на экране. – Для тебя так важно произвести хорошее впечатление на другие отделы?
Камилла опускает плечи и выключает музыку. Воцаряется тишина. По дороге в кабинет я встретил многих коллег, спешащих на парковку. Этаж, должно быть, полностью опустел. Нас окутывает только стук дождя о стекло.
– Неважно. Я сделаю сама.
Камилла приседает под стол и появляется с коробкой, которую моя нога слишком хорошо запомнила после того, как я ударился об неё.
Я выхватываю коробку из рук Камиллы и водружаю на свой стол рядом с компьютером.
– Сначала рождественская фигня, а потом план. Приготовь всё. Я на минутку отлучусь в туалет.
И не дав возможности возразить, выхожу из кабинета.
В действительности мне не нужно никуда идти. Мне просто необходимо пространство. И воздух. Этот кабинет на самом деле слишком тесный, мне трудно думать. Взглянуть на вещи в перспективе. Отличать хорошие идеи от плохих.
Быстрым шагом я иду по коридору. Я был прав, не осталось почти никого. Все кабинеты, мимо которых прохожу, пусты. Под тёплым светом светильников обстановка выглядит как в склепе. Контраст с дневной атмосферой впечатляет.
Я дохожу до зоны отдыха с креслами-качалками и искусственной травой, пока не оказываюсь в двух шагах от торговых автоматов. Выискиваю на кнопочной панели два больших кофе и несколько пакетов таралли доступных для сотрудников, и другие закуски, выбирая те, в которых нет ингредиентов животного происхождения.
Вернувшись в кабинет, я застаю Камиллу за вторжением на мой стол (потому что её уже занят). Она высыпает содержимое коробки на столешницу.
Клей, зубчатые ножницы, цветные листы папиросной бумаги, блёстки и всевозможные ленты заполоняют моё рабочее пространство. На единственную свободную часть стола я ставлю два стаканчика и закуски.
Привлечённая движением, Камилла поднимает голову от позорища, которое пытается сделать самостоятельно. Она окидывает взглядом напитки и снэк.
– Я думала, ты предпочитаешь ристретто.
– Напиток из автомата можно назвать кофе? Спасибо, Эдоардо было бы…
– Разве тебе нечем заняться сегодня вечером? – резко прерывает она.
И большой привет спасибо.
Я придвигаю стул ближе к ней и вдыхаю сильный запах клея, который навевает воспоминания о начальной школе.
Камилла наклоняет голову над шариком из полистирола, отрывает кусочек приклеенной папиросной бумаги, чтобы выровнять. Она снова смотрит на свою работу, испытывает разочарование и снова срывает. Кончики её пальцев покрыты тонким слоем застывшего ПВХ, но я всё ещё улавливаю мятно-ванильный аромат, который будоражит меня внутри.
– Перестань пялиться и помоги, – ругает она меня. – Я не умею делать декупаж.
– Да что ты говоришь? У меня же есть степень магистра Art Attack… Что мне делать?
Камилла поворачивается ко мне. Она уже успела испачкать щёку хайлайтером. След цвета фуксии на левой скуле нарушает симметрию лица.
– Возьми отделку. Я буду держать шар ровно, а ты оборачивай.
– А я должен?
– Ты можешь и должен, я верю в тебя, – дразнит она, поднимая шар между нами.
Окей. Я могу это сделать.
Закрепить ленту вокруг шара, так вроде?
Беру красную ленту в чёрный горошек и повинуюсь. Я осторожно распределяю её вокруг полистирола, который Камилла поднимает одной рукой. Невольно я прикасаюсь к спине Камиллы, когда переворачиваю ленту.
Нет, неправда. Я очень этого хочу.
Камилла ослабляет хватку.
Интересно, у неё тоже закружилась голова? Если и она чувствует потребность ощутить это снова. Или, возможно, только я…
Я наблюдаю за ней. Есть ли у меня хоть тысячная доля того влияния, которое я оказывал на неё вначале? И почему мне так важно это выяснить?
Она сосредоточила своё внимание на полистироловом шаре. Непроницаема.
– Я всегда держу его максимально твёрдым во время использования. – Расплываюсь в улыбке я.
Румянец на её лице стоит больше любых слов.
– Спасибо, Эдоардо, за твой бесценный вклад маньяка! Ты хоть раз в жизни работал руками?
– Обычно я занимаюсь другими видами рукоблудия. Может быть, я смогу показать тебе.
Камилла широко раскрывает глаза и начинает кашлять. При этом она опускает шар. Лента разматывается на столе. И всё необходимо переделать.
– Твою мать! – выпаливает она.
Камилла берёт шар и ленту цвета божьей коровки. Не знаю, как она планирует всё исправить. Я не знаю, потому что меня отвлекает этот фуксиевый след от хайлайтера.
Это всё, о чём я могу думать.
Мне хочется провести по нему большим пальцем и стереть.
Даже не уверен, что именно я отдал своей руке приказ двигаться. Вижу, как рука поднимается, беспрепятственно двигаясь по воздуху, пока Камилла занята игрой в маленького городского художника. На её лице появляется победное выражение.
– Эдоардо? Ч-что?.. – она застывает, держа в руках маленький шар, измазанный виниловым клеем.
Тепло её кожи проходит сквозь мою ладонь и заставляет вибрировать тело, а в горле пересыхает. Мне хочется избавиться от фасада, который я слишком долго поддерживал. Это толкает меня послать всё к чёрту и взять то, что хочу.
У Камиллы округляются глаза, она в поисках кислорода, помощи, и уверен, что менее чем за две секунды она всё обдумает, завопит и отвесит мне эпическую пощёчину.
Поэтому я действую импульсивно.
Я провожу большим пальцем по следу от маркера, наклоняюсь и целую.
Доля секунды – и губы Камиллы оказываются между моими. Мягкие, нежные и вкусные. Две секунды, но оно того стоило.
Я избавился от желания.
И был прав. Именно блеск на губах имеет вкус мяты и ванили. Он смешивается с ароматом Камиллы в головокружительной формуле. И мне это нравится. Боже, это сводит меня с ума. Я ещё даже не поцеловал её как следует, а уже пустился в гиперураган прелюдии.
Теперь я, возможно, даже получу пощёчину, которую заслужил.
Только она не приходит.
Камилла не реагирует.
Она тяжело дышит и выглядит так, будто у неё вот-вот случится сердечный приступ. Думаю, она в шоке. Как некоторые животные, которые в ситуациях крайней опасности для спасения притворяются, что умерли.
Неуверенный, я немного отстраняю свой рот от её губ.
– Камилла…
– М-м-м? Д-да? Вот… я… вау, чувак… ты, я имею в виду, мы…
Да на х..
Я расплетаю её волосы, погружаю в них пальцы и возвращаюсь к поцелуям, как отчаявшийся мужчина. Прижимаю свои губы к её губам, двигаю ими, умоляю ответить мне. «Делай с моим ртом, что хочешь». Камилла закрывает глаза. Она испускает вздох неудовлетворённости… а затем ласкает мою нижнюю губу.
Языком.
Моим намерением было заставить её отреагировать, но мгновенно отреагировал я. Дерьмо. Две секунды, и всё, о чём могу думать, – это желание раздеть Камиллу, чтобы она лежала на мне обнажённая. Как давно я желал женщину с такой силой? И почему, почему из всех именно она?
– Боже, – бормочет она мне в рот. – Ещё.
– Да, – киваю я. – Да, ещё.
Обхватив лицо ладонями, я увеличиваю ритм поцелуя. Я вкладываю в него всё, что у меня есть. Губы, язык, зубы. Ярость, гнев, желание. Всё напряжение, которое я испытывал с тех пор, как узнал её, наконец-то находит облегчение.
Всё взрывается, когда я поднимаю Камиллу со стула и не глядя усаживаю на стол. И это зрелищно. В миллион раз лучше, чем представлял. Я встаю между её ног и ласкаю пальцами спину, следуя за позвоночником.
Под звуки дождя, стекающего по стеклу, от моих прикосновений Камилла выгибается, хватает меня за шею, тянет за волосы, и наши губы сталкиваются. Она издаёт короткий стон благодарности, который побуждает меня к действию, и прикусывает мою губу. Её руки пробираются под мою рубашку, с силой вытягивая из брюк. Я дотягиваюсь до края платья. Ласкаю ей ноги, бёдра.
Никто из нас не сбавляет темпа и не отступает. Наши рты не перестают искать друг друга, даже когда каждый из них находит кожу другого. Она на спине, я на голом боку под платьем. Бл*дь. Знать, что она так же завелась, как и я, – это безграничное чудо.
«Ты никогда не будешь иметь удовольствия видеть, как я сдаюсь!»
Оно есть сейчас, поскольку мои губы отрываются от её только для того, чтобы раздразнить и оставить бурю поцелуев ей на шее. С её ртом, нетерпеливо ожидающим моего, и руками, что цепляются повсюду – за мои плечи, волосы, лишь бы не отпустить меня.
Но, возможно, из нас двоих более капитулировавший – это я.
У меня есть полное намерение свести Камиллу с ума, но именно она заставляет меня потерять контроль.
Камилла запрокидывает голову, издаёт разочарованный писк, а я притягиваю её к себе и приникаю ртом к мочке уха.
– У меня или у тебя?
А потом… не знаю, что происходит.
Но у меня отчётливое ощущение, что всё сломалось. Магия. Химия.
Мы взлетели высоко, а теперь падаем, как два несмышлёныша, которые хотели дотронуться до солнца, но осознали, что Земля приближается слишком быстро, чтобы даже подумать о выживании.
Через секунду Камилла вновь обретает утраченную ясность ума. Она поправляет взъерошенные волосы и проводит пальцами по губам, которые ещё мгновение назад целовал, оставляя свою душу. Она выглядит потрясённой до глубины души.
– Ками?
– Не называй меня Ками. – Кажется, её голос доносится из могилы. – А я такая дура…
Воспользовавшись моей растерянностью, она упирается руками мне в грудь поверх рубашки и отталкивает, вставая.
Я смотрю на неё, не зная, как остановить, пока она осматривается, словно осуждённый, планирующий побег из одиночной камеры.
– Камилла, я…
Она поднимает руку, чтобы заткнуть меня.
– Ничего не говори, – заявляет, протягивая руку через стол, и хватает свою сумку.
– Камилла, ты паникуешь. Дыши.
– Паникую? – Она подходит к вешалке и чуть не опрокидывает ту, пока снимает свою куртку. – Это была ошибка уровня Звезды Смерти!
Фанатка «Звёздных войн».
Милашка.
– Камилла, послушай меня, это было…
– Абсолютно неправильно, и мы никогда больше не будем об этом говорить!
Правда? Это твой гениальный план?
Да не хрена!
– Забудь про этот дурацкий шар. Не имеет значения, если мы его не принесём. Все знают, что мы с тобой близки, как ананас с пиццей. План найдёшь в моих общих документах. Проверь его и добавь свои заметки, прочитаю их утром. Я иду домой.
– Камилла, подожди! – восклицаю я, но она захлопывает за собой дверь, заставая меня врасплох, и исчезает, цокая по коридору.
В фальшиво-экологическом кабинете я стою один, мой силуэт вырисовывается на фоне тёмного окна, за которым бушует ливень.
ГЛАВА 21
Камилла
– Объясни мне, как мы до этого докатились.
– До порога исторической миланской виллы, где фламинго приветствует нас у входа в оранжерею XVIII века, которая словно сошла с картины Ренуара, с огромными эркерными окнами, мебелью, стибренной из костюмированного сериала, запахом пальм и кактусов и изобилием снобизма в воздухе? – держась под руку, спрашивает Беа, облачённая в элегантное платье. – Боюсь, это моя вина.
– Да уж, – бормочу в ответ.
– Мне не следовало бросать вызов твоему сексуальному аристократу. Должна была предугадать, что он примет это на свой счёт.
Я смотрю на роскошный зал, где собрались почти все наши коллеги, и могу только согласиться.
Когда три дня назад каждый из команды получил официальное приглашение принять участие в Вечере музыки Ренессанса – и говоря «приглашение», я имею в виду «отправленный по почте пригласительный билет из ценной переработанной бумаги настолько крутой, что может соперничать с приглашением на свадьбу» – первой реакцией коллектива было позвонить мне и спросить, не шутка ли это.
Но прибывший вскоре Эдоардо, опроверг все заблуждения.
– Мой этап проекта, – произнёс он во всеобщей тишине, – должен быть таким же особенным, как и вы.
Надменности его тона было под силу превратить кажущийся комплимент в смертельную угрозу. Нет нужды говорить, что все заледенели на месте.
Но я просто превратилась в айсберг, пока смотрела ему в лицо, а он демонстрировал свою обычную победную ухмылку, и единственное, о чём могла думать, это почему афоризм Эйнштейна о вселенной и человеческой глупости удаётся так легко применить к каждому человеку и ситуации.
– Кто-то пытается произвести хорошее впечатление, – прошептала Беа, ведя меня к центру зимнего сада.
Столы, накрытые огромным количеством сицилийских закусок, возбуждали мой аппетит, но я быстро его потеряла, как только в глубине зала заметила хозяина вечера.
Он не один.
Рядом с ним стояли мужчина лет тридцати (который выглядел так, какими я представляю себе брокеров на отдыхе: с бокалом в руках, рубашка расстёгнута на воротнике, брюки самого отвратительного оттенка хаки), и принцесса, облачённая в платье русалки. С движениями лесной нимфы она вертелась вокруг Эдоардо.
– Как думаешь, он заплатил за всё из своего кармана? – спросила Беатриче.
Я так не думаю.
Даже уверена в этом.
Отдел кадров любит нас, но не так сильно.
– Хорошо, мы присутствовали. Мы выполнили свою часть. Теперь можем вернуться по домам.
– Забудь об этом. Мне пришлось продать свою душу, чтобы получить свободу. Я не сдамся только потому, что ты ответила на поцелуй Зорци и теперь не знаешь, как с этим справиться.
Эдоардо сделал шаг, проверяя вход.
Я схватила Беа за локоть и проскользнула за внушительную скульптуру в центре зала, прежде чем он заметил моё появление.
– Я прекрасно знаю, как с этим справиться.
– Конечно, на самом деле ты не прячешься за… чем бы ни была эта мистическая статуя. Сколько дней прошло? Четыре?
– Шесть, – пробубнила я.
– Он страстно поцеловал тебя, а когда ты бросила его в самый прекрасный момент, остался в офисе, чтобы закончить рождественский шар от вашего кабинета. Даже если он ненавидел эту идею. Только потому, что для тебя было важно.
– Мне не следовало тебе ничего говорить, – отвечаю я, прижимая руки к груди поверх лифа платья.
– Напротив, ты должна была рассказать мне всё до того, как он протестировал стол!
– Я пыталась это сделать за коктейлем, где ты меня подставила.
– Потому что меня подставила няня!
– Да, это не проблема. Настоящая проблема заключается в том, что ты сказала. А именно: поцеловал, и в самый прекрасный момент «сделал это для тебя» и особенно «ваш», относящееся к нашему кабинету. Моему и твоему, Беа.
Кто-то – возможно, Сьюзи – в этот момент решил выразить свои эмоции через музыку.
Окна исторического здания начали вибрировать под напором песни AC/DC «Highway to Hell», ударившей из колонок, замаскированных среди антикварной мебели. Не могу не согласиться с выбором музыки.
Подруга взяла два бокала с ближайшего столика и вернулась за статую, протягивая один мне.
– Ты же знаешь, что он никогда больше не будет «нашим», верно?
– Я…
Беа едва заметно наклонила голову, словно преследуя грустную мысль, которая хочет ещё немного остаться в подвешенном состоянии, прежде чем её схватят.
– Мы не вернёмся. Этого не произойдёт. Сначала я на это надеялась, я бы с удовольствием загрузила нашу старую повседневную жизнь, как в save point – точке сохранения видеоигры. Но, как бы хорошо ни звучало, так не бывает. Некоторые события – это падающие с неба камни, на жизненном пути случается, и ты ничего не можешь с этим поделать. Можно решить перебраться через них или обойти, но они остаются водоразделом между «до» и «после». Мне неприятно, что я потеряла тебя и их, – кивком головы она указала на наших коллег за шведским столом, – но в то же время я рада, что могу вернуться домой в приличное время и провести вторую половину дня с Але. Даже если он не даёт мне спать, ненавидит мои каши, и я всегда чувствую себя на десять шагов позади других матерей, которые никогда не теряют терпения и достойно ведут себя в любой ситуации.
– Ты удивительная мать! Тебе просто нужно сделать решительный шаг и удалить себя из соревновательного чата WhatsApp сумасшедших родителей. И прими мою помощь. Потому что принять – не значит признать себя неспособным. Это просто означает, что ты мне небезразлична и я хочу тебя поддержать.
– Ты поддерживаешь меня, Ками. И что ещё важнее, ты не из тех, кто прячется за статуей. – подняв бровь подкусила она, указывая на скрывающий нас памятник. Рефлекторно согласившись, я выхожу из тени с прямой спиной и высоко поднятой головой.
И достаточно оказаться на открытом пространстве, чтобы быть обнаруженной.
В развевающемся вечернем платье в пол из огненно-красной ткани, которое не остаётся незамеченным, я останавливаюсь в центре зала 18 века.
Эдоардо (одна рука засунута в карман классического смокинга, в другой держит полный бокал-флюте), прекращает говорить с элегантной женщиной, висящей у него на руке.
Он смотрит на меня.
Улыбается.
Я могу ощутить где стою.
Вкус высокомерия, лжи и лёгкой победы.
В этот момент раздаются культовые ноты гитарной атаки «Kiss me» группы Sixpence None The Richer, окутывая зимний сад сладостью, ностальгией и атмосферой 90-х. Какое идеальное совпадение.
Я оглядываюсь и замечаю Сьюзи – буйную, дарк-панк Сьюзи – с изменившимся лицом. Она стала бордовой.
– Кто выбрал эту песню? – шепчу я Беа.
– Вадим.
Однако его цвет лица соответствует Сьюзи.
– Ты знала, что между ними?..
– Понятия не имела.
Под недоумёнными взглядами присутствующих двое подходят друг к другу. Он берёт её за бёдра, она обхватывает руками его шею. Они танцуют.
Танцуют так, будто они одни, не обращая внимания на остальных.
Сьюзи в ботинках на шнуровке, чёрной юбке из тюля и блузе с дырками на длинных рукавах для больших пальцев. А он – с зализанными волосами школьника, в парадных брюках и выглаженной рубашке белых воротничков.
Они продолжают обниматься, даже когда песня медленно растворяется в воздухе, сливаясь с нотами другой мелодии. Где-то должна быть музыкальная станция. Сзади в углу я вижу винтажный граммофон, рядом с которым располагается очень современный пульт, на котором работает диджей.
Я замечаю его, потому что там стоит Эдоардо.
Он не сводит с меня глаз, и как только узнаю мелодию, разносящуюся по комнате, мне становится ясно почему.
– Думаю, это для тебя, – шепчет Беа мне на ухо, но я её больше не слушаю.
Меня завораживает музыка, заглушающая остальные звуки в комнате.
Perdono – это саундтрек ко всем взглядам, которыми наши команды не могут не перебрасываться между собой, посреди гигантского пространства, разделяющего нас.
Тёплый и безошибочный тембр Тициано Ферро выражает всё то, что Эдоардо не может произнести сам.
«Perdono.
Прости.
Perdono. Мне жаль. Perdono».
В сшитом на заказ смокинге, на другом конце зала, его лицо затуманено раскаянием и печалью, но его глаза никогда не теряют мой взгляд.
«Perdono. Извини. Perdono. Мне жаль».
Он спрашивает меня перед всеми.
В моём горле набились иглы. У меня нет слов.
Я заглушаю ту часть меня, которая кричит, чтобы я (хоть на секунду), задумалась о том, что Эдоардо может быть искренним. Что эффектная декорация, которую он так тщательно выстроил вокруг нас сегодня вечером, – это правда, а не одна из многочисленных иллюзий, с помощью которых ему нравится обманывать других.
Потому что, чёрт возьми, он хорош.
Мои искренние поздравления, за которыми следуют десять минут академических аплодисментов.
Его лучшее выступление.
– Чёрт, теперь я понимаю, почему ты уступила на столе, – шепчет мне Беа. – В целом, хорошо, что с Паоло всё сложилось именно так. Ему бы никогда не выстоять против такого конкурента.
– Поцелуй был ошибкой и больше никогда не повторится, – повторяю я как мантру. – А при чём здесь Паоло?
– Ну, он никогда так не извинялся перед тобой…
– Нагло? Театрально? Преувеличено? – угадываю я. – Беа, в сотый раз повторяю, Паоло передо мной не нужно было ни за что извиняться! Не его вина, что всё сложилось так, как сложилось.
– Нет, но…
– Остаться с ним в хороших отношениях – это самое умное и зрелое, что я могла сделать! Мы были двумя взрослыми людьми, которым удалось разорвать десятилетние отношения, не крича и не обвиняя друг друга, без глупой злобы и, главное – без лжи. Между нами ничего не вышло, это правда, но я горжусь тем, как мы справились с нашим финалом. Мы – доказательство того, что, даже когда всё становится сложным, не обязательно постоянно объявлять друг другу войну.
– Да, возможно, ты права, но…
– Конечно, я права! – Жаль, что с Эдоардо невозможно практиковать этот мирный метод.
Он не терпит, когда я отстраняюсь. Он постоянно бросает мне вызов, провоцирует, исчерпывая последние капли терпения, заставляет меня выходить на поле и доводит до предела, не принимая во внимание мой страх, что я могу выйти из игры разбитой и сломленной. И если это то, что он хочет от меня и сегодня, он это получит. Я немедленно ему подыграю.
С бокалом в руке пересекаю зал, сфокусировав внимание на Эдоардо, как на сияющем маяке. Под ритмичный стук каблуков я подхожу к пульту. Рядом с ним.
Я вхожу в его личное пространство, и Эдоардо напрягается, но не теряет зрительного контакта.
– Добрый вечер, Камилла.
Не знаю, чего он ожидает.
Возможно, он считает, что последние несколько дней, когда в кабинете он пытался возобновить речь в стиле «поцелуй меня, пока мы не сотрём губы друг друга», а я неоднократно игнорировала его, померкли в пользу публичной тематической игры.
Может быть, он убеждён, что этого достаточно.
Красивая одежда, волшебное место и вечер вне времени. Может, Эдоардо думает, что я брошусь ему на шею, проявляя достаточный эффект от лоботомии и готовая забыть о его способности вести грязную игру, используя против меня мою же единственную слабость – безумное влечение, в котором призналась, что испытываю к нему.
Я пожимаю плечами и поворачиваюсь к диджею.
– «Apologize», пожалуйста.
– OneRepublic?
– Да, – киваю я.
Маска довольства на лице Эдоардо начинает трескаться.
– Я не знаю эту песню, она хорошая?
– Через несколько секунд узнаешь.
Я стою у консоли, когда смесь битов и фортепиано вторгается в изысканную гостиную. Пробирающий до мурашек голос солиста ведёт нас через куплет в эмоциональном крещендо до припева, и в этот момент я перевожу полный гордости взгляд на него.
It’s too late to apologize.
Слишком поздно извиняться.
Слишком поздно.
Слишком поздно.
Фраза так часто гремит между стенами, что не оставляет места для сомнений.
Это самый чёткий ответ, который я могу ему дать.
Единственный, который получит.
Женщина рядом с Эдоардо – суперэлегантная блондинка – хмурится, будто не может переварить происходящее. А мужчина – псевдоброкер, – спрашивает у неё подтверждения, придвинувшись ближе к её уху, прежде чем снова уставиться на меня.
Эдоардо поджимает губы, воздерживаясь от комментариев. Но теперь я научилась распознавать его чувства. Под нейтральным выражением лица он изо всех сил старается сдержать раздражение.
Я чокаюсь своим бокалом с его, произнося поэтический тост.
– Будь благодарен, что я не выбрала «Иди на х…» Мазини. Это был мой первый вариант.
Я отворачиваюсь, гордясь своей стойкостью, но Эдоардо хватает меня за запястье, заставляя снова посмотреть на него.
Я оказываюсь на расстоянии вдоха от его смокинга, у него немного взъерошились волосы, ещё эта изумительно продуманная линия бороды вокруг рта – всё слишком близко. И то, что я слышу, является полным противоречием в терминах.
– Не так быстро, – шипит он, корректируя свою стратегию и улыбаясь. – Давай не будем вести себя как родители на грани развода, которые постоянно ссорятся при детях. – Кивком он указывает на наши команды, которые делают вид, что их не интересует происходящее между нами. – Это вечер веселья. Давай покажем хороший пример.
– Чт…
Его рука приземляется на моё бедро, притягивая меня к нему. Потеряв дар речи, я стою прижатая лифом платья к ткани его рубашки.
– Drops of Jupiter, – обращается он к диджею, плотнее прижимая меня.
– На подходе.
Эдоардо морщит лоб. На секунду мне кажется, что Зорци сожалеет, но затем под нежные ноты фортепиано, которые вырывают из реальности, он тянет меня в центр зала, крепко обхватив за талию.
Он кружит меня на месте, обнимая за бёдра.
Моё длинное платье вращается, скользя по полу в сказочной обстановке, и наши коллеги присоединяются к нам на танцполе. Задумываюсь о побеге, но не понимаю, как я могу это сделать, когда ребята танцуют вокруг нас.
Чувствую, как его рука поднимается и удерживает меня на спине, между лопаток. Другой рукой Эдоардо ловит мою руку и подносит к своему плечу.
– Комплимент за сценографию. Десять баллов за помещение, – бормочу я.
– Спасибо.
– Пожалуйста. И мои поздравления за постановку. С твоим талантом ты мог бы обмануть самого параноидального скептика.
Он опускает глаза к моим. У него они тёмные и пылают непроницаемыми эмоциями.
– Приму это как комплимент.
Я перевожу взгляд на мягкий, чувственный рот. С трудом сглатываю. Кажется, я снова ощущаю неописуемый вкус его губ между своими. Было бы так легко попробовать ещё раз… мне достаточно просто сдаться, устранив несколько болезненных сантиметров, разделяющих нас.
Но нет. Я не причиню себе вреда.
Ни за что.
Эдоардо крепче обхватывает мою талию.
– Подари мне эту песню. Только эту, – умоляет он. – Потом, если ты на самом деле ничего не можешь с собой поделать, возвращайся меня ненавидеть. Но эту оставь мне.
Неохотно я опускаю голову на его плечо. Я следую ритму его тела, дыхания, поднимающему грудную клетку вверх и вниз. Я теряюсь в учащённом биении его сердца, которое преследует моё.
Оказавшись в его объятиях на момент, который кажется вечностью, я закрываю глаза и позволяю фантазии ненадолго вытеснить реальность.
Я сдаюсь.
И отдаю ему частичку себя, которую вряд ли когда-нибудь верну.
