Текст книги "Офисная война (ЛП)"

Автор книги: Анна Николетто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 22

Эдоардо

– В этот уик-энд ты будешь в Венеции? – спрашивает Ник с другой стороны стола в клубе Doll.

Сегодня вторник последней рабочей недели перед рождественскими каникулами, и пунктуально закончив в Videoflix, я недавно присоединился к нему в эксклюзивном клубе на панорамной террасе одного из зданий рядом с Порта-Нуова.

Обычно Ник посещает клуб со своими коллегами, но сегодня их нет.

Как и его работодателя, моего отца.

По традиции синьор Зорци отправился в свой ранний зимний отпуск на какой-нибудь курорт с прекрасными пляжами, где песок белый, море кристально чистое, а юрисдикции оффшорные.

– Я приеду в субботу. В пятницу вечером у меня рождественский корпоратив.

Подходит официантка, лет двадцати с небольшим, и так часто моргает, уставившись на меня, словно я последняя креманка клубники со сливками, оставшаяся со всех столичных баров, и протягивает нам наши Спритцы.

– А когда приедешь ты с Каролиной и детьми? – спрашиваю я, отмахиваясь от девушки.

– Притормози и отмотай назад. Рождественский корпоратив? Надеюсь, я неправильно понял!

Я напрягаю плечи.

– Боссу не всё равно.

– Боссу, – язвит он, потягивая свой напиток. – Маленькой глупой компании с ужасной биржевой котировкой?

Я невозмутимо качаю головой.

– Videoflix имеет очень высокий потенциал. Фирме нужна только правильная связь, чтобы вырасти раз в десять. А затем увеличится и во сто крат. И так далее. Так получилось, что я обнаружил эту связь две недели назад.

«В день, когда я уходил из офиса один, а когда вернулся, то поцеловал Камиллу», кажется. Но я продолжаю не уточняя.

– Очень известное стриминговое приложение хочет перенести свои сервисы. Я потратил шесть часов на согласование между встречами, презентациями и обедами. Я в одном шаге от финальной подписи, которая сделает меня членом Совета директоров. – Делаю большой глоток спритца. – Компания, в которой я сейчас работаю, – одна из немногих в Милане занимается моей любимой сферой – развлечениями. Она находится в том же штате и всего в двух с половиной часах езды от Венеции, что позволит мне сделать карьеру и быть рядом с семьёй.

– Ты мог бы согласиться на должность в компании своего отца! Мы были бы коллегами, более того, ты был бы моим начальником и каждый день рядом с членом твоей семьи…

– Я имею в виду, мою настоящую семью, Николо. А не мона, который числиться как мой родитель. (Прим. пер: mona – универсальное ругательство в регионе Венето)

Хотя уверен, если бы Камилла сидела сейчас с нами, она бы сделала мне эпический подзатыльник, подчеркнув, что в качествах мона я слишком похож на него.

– А женщина в красном с вечеринки?

Своевременность вопроса застаёт меня врасплох.

– Прости что?

– Ты сказал, что это не всё равно твоему боссу. Ну а женщине в красном? Коллега с музыкального вечера, которая обращалась с тобой так, будто ты истребил её семью. Ты ещё танцевал с ней ту песню и которая бегает с пузырьком слабительного на этикетке которого нацарапано твоё имя, и на которой ты непонятным образом зациклился. Ей не всё равно?

– Отвали. Ни на ком я не зациклился.

– Ты говоришь совсем как Каро, – бормочет друг. – И кстати, парень, ты зациклился на многом. Виктория тоже так считает. Четыре дня назад ты разбил ей сердце. На вилле, которую она для тебя арендовала, на званом вечере, который она – опять же – устраивала для тебя, оставив на несколько дней свою распланированную жизнь в Лондоне, только потому, что ты попросил её о срочной личной услуге, с которой не мог справиться сам.

Я хмурюсь и решаю заглотить одним махом полстакана. Заведение может быть эксклюзивным и крутым сколько они хотят, но искусством спритца здесь овладеть не могут.

– И почему у неё должно быть разбито сердце? Мы просто дружим…

– Эту чушь оставь для твоей дорогой бабушки, которая хочет видеть тебя остепенившимся и с потомством, а не для меня, – перебивает Ник. – Я думал, что ты априори исключаешь идею панибратства на работе. Учитывая то, что произошло с… с…

– Ты можешь назвать её имя, – отвечаю спокойно. Хотя эта тема вызывает у меня сильный приступ крапивницы. – Лекси.

– Именно. Лекси, чёртова сука, она же живой пример того, что строить интриги с конкурентом – всё равно что надеяться, что вор не украдёт у другого вора!

– Поздравляю с подведением итогов.

– Эдо, как давно мы знакомы? – раздражённо фыркает Ник.

– На первом детсадовском спектакле я сидел в ряду за тобой, – отвечаю по памяти. – Значит, тридцать два года или около того.

– Тридцать два года, – подчёркивает мой друг. – Мы были соседями по парте в начальной, средней и старшей школе. Я увидел тебя в нижнем белье раньше любой девушки. Я впервые наклюкался с тобой на крыше дома твоей бабушки, в те выходные, когда наши родители уехали неизвестно куда, и она позволила нам устроить первую частную вечеринку нашего класса. Ты был моим шафером и крёстным отцом моих детей. Обоих! Сколько раз за эти тридцать лет я не понимал тебя?

– Точно не скажу, но боюсь, что это очень, очень низкое число.

– И с каких пор ты перестал следовать своим абсолютно точным правилам спасения жизни?

– Я не перестал, – заверяю его.

– Значит, ты её не трахаешь?

– Нет.

– Но ты бы хотел.

После поцелуя? Ещё как.

– Нет.

– Перевожу это как «да». Значит, это она не хочет? Невероятно.

В этот момент я мог признаться ему, что после поцелуя с Камиллой я хотел делать это каждый раз, когда видел её в офисе. Просто чтобы опять почувствовать опьянение.

Я мог добавить, что сорок пять часов в неделю, быть запертым с ней в кабинете площадью десять квадратных метров, – это ад. Тем более что Камилла, на несколько минут поддавшись натиску моих губ, укрылась за привычной стеной сарказма и дистанции.

Музыкальный вечер – и даже этот танец, твою мать, – ни на миллиметр не сдвинул её с твёрдой позиции.

Меня отвлекает вибрация телефона, лежащего на столе.

Это рабочая электронная почта. Отправитель – Гецци Брамбилла.

– Проблемы?

Я провожу по экрану большим пальцем.

– Босс хочет, чтобы мы проанализировали для клиента план действий в чрезвычайных ситуациях. Они хотят отправить его для утверждения на заседание совета директоров завтра в девять утра.

– Проанализировали в смысле ты и я?

– Нет, идиот, в смысле я и Камилла.

– О, женщину в красном зовут Камилла, – выводит он меня из себя. – Эй, что ты делаешь?

– Звоню ей, – отвечаю я очевидное, поднося телефон к уху.

Ник вздрагивает.

– Ты шутишь?

– Нет. Сегодня она ушла раньше обычного, её нет в рабочем чате, и она не читала письмо.

– Чертовски верно. Золотая возможность! Сделай это сам, поставь своё имя, и к Новому году босс даст тебе повышение, которого ты так жаждешь.

– Он повысит меня в любом случае, – отвечаю я, но тут же замолкаю, когда в телефоне пропадают гудки, и в динамике раздаётся шорох, за которым следует серия отчаянных криков, оглушающих мои барабанные перепонки.

– Эдоардо, я занята!

– Проходишь стажировку в детском саду?

На другом конце линии Камилла вздыхает.

– Ты побеспокоил меня в нерабочее время только для того, чтобы услышать звук моего голоса, или есть ещё какая-то причина?

Мой друг бросает мне скептическую гримасу. Отцовская школа у него эффективнее, чем у меня.

– Нам нужно переписать план. Хорошо бы встретится.

– Не может быть и речи! – визжит она, чтобы перекричать беспорядок. Где она, чёрт возьми? – Завтра будет много времени.

– Нет, завтра утром клиент хочет, чтобы этот файл был на его столе. Альтернативы – сейчас или ночью. Где ты?

– Я еду к родителям.

– Идеально. Встретимся там.

– Со мной новорождённый! – протестует она.

И снова я улыбаюсь.

– Ты занялась контрабандой детей? Камилла, ты падаешь…

– Он Беа!

– Поправка, ты крадёшь новорождённых у своих друзей. Ещё хуже. Ну, я тебя предупредил. Тогда ты не сможешь ныть, что я «иду по головам». Для справки, я не против сделать всю работу сам. Думаю понятно, что на окончательном варианте я поставлю только своё имя.

В течение нескольких мгновений в трубке вибрирует только тишина.

– Хорошо. Я приеду к тебе. Алессандро тоже едет.

– Алессандро, это кто?

– Ребёнок, который кричит.

– Ни за что. Разве у тебя нет проверенной няни?

– Если ты ещё не понял, ребёнок не мой. Сегодня я в роли проверенной няни.

– Значит «нет». Без проблем. Напротив меня мой лучший друг, и он родитель. Я возьму его список экстренных случаев. Давай поговорим через пять минут.

– Забудь об этом. Я не отдам Але незнакомцу в первый раз, когда Беа доверила мне настолько, чтобы оставить малыша со мной! Я могу работать и следить за ним.

– Ну, я не знаю. – Усмехаюсь я.

– Одна вещь, которую ты не можешь сделать, Зорци? Я почти записываю разговор и сохраню его на память.

Неужели я когда-то на самом деле считал её нежной и милой?

– Чёрт возьми, Камилла… хорошо, приходи с новорождённым. Я пришлю тебе адрес.

Внезапно у меня возникает острая потребность в алкоголе. Я заканчиваю звонок и начинаю делать ещё один глоток аперитива. Жаль, чёрт возьми, что бокал пуст. Убираю телефон в нагрудный карман и проверяю, в порядке ли костюм, а затем снова поворачиваюсь к своему лучшему другу.

– Что? – Я хмурюсь, глядя на его искажённое лицо.

– Чувак, – качает головой Ник, – ты не представляешь, в каком ты дерьме.

***

– Я…

На лестничной площадке перед моей квартирой в CityLife, рядом с ультрасовременной коляской тёмно-синего цвета, огромной сумкой через плечо в тон пальто и кричащим малышом, лежащим в переноске, который не замолкает несмотря на то, что она качает его взад-вперёд, Камилла – это портрет мучений, написанный художником на грани самоубийства.

– Я… я не уверена, что это хорошая идея.

Я думал, что уже несколько раз видел её в худшем виде, но сегодняшний превзошёл их все.

Она стоит на пороге, но не решается пройти дальше.

Камилла внимательно изучает меня; я открыл ей дверь босиком и в джинсах. Позади меня безупречная гостиная. Опять я. И, наконец, маленький крикун.

– Чёрт, я совершила ошибку. Отлично, просто укажи своё имя в плане, не бери в голову. Я возвращаюсь.

– Возвращаешься? – хмурюсь я.

– Да. К моей маме.

– К твоей маме, – повторяю я не понимая.

– Посмотри на меня, Эдоардо.

Я повинуюсь. Смотрю на неё.

Каштановые волосы Камиллы в полном беспорядке, она сумбурна, наивна, воинственна в энной степени. Она человек, который сумел противостоять мне с упрямством, которого я не ожидал, и которому, понятия не имею, как, я позволил приехать в мою квартиру с новорождённым на буксире.

Она.

С новорождённым.

И моё одобрение.

– Хорошо, давай сделаем шаг назад. Дай мне несколько ссылок. Скажи, что привело тебя сюда переполненную отчаянием.

– Ну, я… я гостила у Беатриче, решила использовать один из двадцати тысяч накопленных отпусков, чтобы провести с ней некоторое время и помочь. Мы были у неё дома, и её телефон постоянно звонил. Другие мамы из группы оказывали на неё давление… и вот, в очередном фотографическом доказательстве того, насколько идеальны другие дети и супермамы, в то время как она уже несколько месяцев не может принимать душ дольше пяти минут, я приказала ей отключить эти уведомления из WhatsApp, забрала ребёнка, детское питание и сумку для пеленания и дала ей три часа абсолютного покоя. Это первый раз, когда она приняла мою помощь.

– По-моему, звучит неплохо.

– Нет! Беа согласилась только потому, что я пообещала ей, прямиком направиться к маме! Доценту педагогики с десятью сертификатами по неонатологии и гуру по уходу за детьми, ничего тебе не говорит? – Она закрывает лицо руками и сокрушённо вздыхает. – О чём я думала, приходя сюда? Я даже не знаю, как поменять подгузник!

– Ну, я знаю.

Камилла растопыривает веером пальцы перед лицом. – Как?

Я хватаю коляску за ручки и закатываю внутрь. По крайней мере, мы избежим оглушения всего здания. – Давай, заходи.

Она переступает порог, закрывая за собой дверь.

Я освобождаю младенца от ремней безопасности и, крепко удерживая, поднимаю его.

– У тебя есть имя, маленькая ручная граната?

– Его зовут Але, – отвечает Камилла всхлипывая.

– Але, – повторяю я, – детка, мне жаль говорить, но от тебя пахнет, как от засорившейся канализации. – В отчаянии я вырываю у неё короткий смешок. – Теперь мы вдвоём пойдём переодеваться. Мой помощник последует за нами с самым необходимым.

– Твой помощник в твоих мечтах, – приподнимает бровь Камилла.

И всё же она меня слушается. Она снимает с плеча сумку и роется в ней, пока не находит чистый подгузник, мягкую пелёнку и детский крем для попы.

Я веду её по ультрасовременному коридору в ванную комнату.

К счастью, в центре двойной мраморной раковины достаточно места, чтобы уложить и перепеленать ребёнка.

– Кажется, у меня есть новый ответ на вопрос «что мне больше всего в тебе нравится», – бормочет она, созерцая обстановку с широко раскрытыми глазами.

В частности, пол из керамики, имитирующий линии дерева. И отделку огромной впечатляющей душевой кабины из цельного стекла, которую мне продали как идеальное сочетание воды, света и дизайна – и которую, если бы не стоящий на пути новорождённый, я бы попытался использовать как место, чтобы раздеть Камиллу и возобновить некоторые незавершённые дела.

– Лестно, Камилла. Пелёнку.

Прекратив осматриваться, она стелет ткань на мраморе. Я кладу на неё малютку. Он продолжает плакать, как отчаявшийся человек, и, действительно, у него есть для этого все основания.

– Ужасно, – приговариваю я, глядя на бесформенное, вонючее содержимое подгузника. – Воду.

Камилла включает кран. Я поднимаю малыша и крепко держу его так, чтобы попка свисала над раковиной. Неудивительно, что он ныл! Как, бл*дь, кто-то может быть счастлив, гуляя в таких условиях?

– Подгузник, – приказываю я, вымыв и промокнув кожу полотенцем.

Благодаря Камилле, один из них волшебным образом появляется на пелёнке.

– Гм, – бормочет она. – Извини, я понятия не имею, где перёд, а где зад…

– То, что ты делаешь на работе, в миллион раз сложнее, – уверяю её. Я устраиваю попку ребёнка и раскрываю подгузник, аккуратно укладывая его между бёдер. – Вот. Видишь? Как нечего делать.

– Вау. Ты… способный.

– Я говорил тебе, что у моего лучшего друга двое детей. Безрассудный дурак. – Я затягиваю липучки на подгузнике и стою, созерцая свою законченную работу.

Несмотря на чистоту, малыш продолжает хныкать. Я меняю тактику. Беру его на руки и начинаю укачивать, расхаживая взад-вперёд, как в своё время меня учили Каролина и Ник.

– У моих друзей тоже есть дети, но я так и не научилась… чтобы…

– Чтобы…? – Я приглашаю её продолжить.

Но она не произносит ни слова.

Камилла стоит посреди моей ванной комнаты, и её глаза наполняются эмоциями, которые я не могу расшифровать.

Неподвижная. Она внимательно рассматривает новорождённого. Меня.

А потом снова новорождённого.

Ручная граната перестаёт плакать. Убаюканный в моих руках, Але издаёт серию заразительных трелей, и я чувствую, как мои губы самопроизвольно раздвигаются.

– Вау, – повторяет Камилла.

– Врождённый талант. Я знаю.

– Ты когда-нибудь думал, о собственных детях?

Её прямой вопрос, настолько классический, что граничит с раздражением, в другое время никогда бы не получил того ответа, который собираюсь дать.

– Несколько редких раз, да, – признаю, продолжая укачивать малыша, – А ты?

Краем глаза я замечаю, как сильно она прикусывает нижнюю губу. – Много, много раз.

– Так вот почему с задницей не пошло?

– Задница?

– Твой бывший. Которого твои родители до сих пор хранят дома в буфете за стеклом.

– А, ты видел. – Её взгляд устремляется в пол. – Нет. То есть, да. В последний раз мы не очень тщательно соблюдали меры предосторожности, и на мгновение показалось, что я… но тревога была ложная. Просто задержка. Оказалось, разочарование для меня, стало огромным облегчением для него. Он признался мне, что ему невыносима мысль стать отцом. Что это навсегда разрушит его жизнь. А потом также выяснилось, что он размышлял и не был убеждён продолжать ли жить вместе, потому что всё становилось очень серьёзно. Он не чувствовал себя готовым к… ну, в общем, ко всему.

– Мудак.

– Что ты сказал, прости?

– Всякое бывает.

– О Боже, прости, я… Я не знаю, что на меня нашло! – Камилла преображается, прикрыв рот руками, будто только что очнулась после сеанса гипноза с открытыми глазами. – Пожалуйста, не обращай внимания. Давай вернёмся к оскорблениям друг друга.

– Конечно, Камилла. С завтрашнего дня мы возвращаемся к оскорблениям, но сегодня мы против одного. И против него, – подчёркиваю я, поднимая человеческого детёныша между нами, – нам понадобится всё сотрудничество, какое только возможно.

Ками обдумывает на полпути между опасением и подозрением.

– Каков план?

– Накормим его в надежде, что он уснёт. Закажем ужин для нас. Работаем.

– Звучит здорово. Но сначала я должна спросить Беа, не против ли она, чтобы я осталась здесь, – сдерживает меня. Как бы спрашивая, всё ли со мной в порядке.

Я крепко держу ребёнка, прижимая его к груди.

– По-моему, это справедливо. Действуй.

***

Не знаю, что меня больше удивляет: то, что я пригласил к себе своего заклятого врага, зная, что она права – то есть, что это плохая идея и не стоит ей потакать – или то, что стервозная подружка Камиллы согласилась, пусть и с миллиардом рекомендаций, доверить любовь всей своей жизни на три часа девушке, которую она обожает и уважает, но которая ни черта не смыслит в детях, и человеку, который никогда не давал ей ни малейшего повода для доверия.

Или что нам и правда удавалось работать, производя как можно меньше шума, потому что малыш в какой-то момент посчитал мою кровать достойной заменой своей, дав нам часовую передышку.

Или что Камилла, на пороге моей квартиры, ошеломлённая, обороняющаяся, с накормленным и отдохнувшим малышом в коляске, и изменённым планом действий в чрезвычайных ситуациях от имени обоих уже отправленным клиенту, прежде чем уйти, неожиданно произнесла «спасибо, Эдоардо».

Но нет.

Конечно, больше всего меня поразило то, что я по собственной воле заказал ей чёртову веганскую пиццу.

ГЛАВА 23

Камилла

За огромным, во всю стену окном кабинета так темно, что кажется, наступила ночь.

Однако часы на экране компьютера показывают только одну минуту шестого.

Пятница перед Рождеством – это буйство иллюминации, натянутой над улицами Милана, гудки автомобилей и закутанные в тёплые куртки прохожие. Они спешат по тротуарам к Порта Гарибальди, с полными пакетами подарков, купленными в последнюю минуту. Сегодня последний рабочий день перед новогодними каникулами.

То есть, исключая из уравнения вечеринку Videoflix, которую отдел кадров организовал сегодня вечером в штаб-квартире, я закончила свой рабочий год ровно минуту назад.

Это имеет одно и только одно значение.

Перемирие.

С завтрашнего дня меня ждут десять замечательных дней, которые я проведу в пижаме в тишине квартиры за просмотром сериалов и читая накопившиеся романы. Буду принимать долгие расслабляющие ванны с ароматическими пенами, извлечёнными из глубины шкафчика. Единственных запланированных социальных перерывов – два. Обед у моих родителей и встреча Нового года с Гретой, Беатриче и их семьями.

Десять прекрасных дней, без непрекращающихся войн, без стратегий Эдоардо, которым необходимо противостоять, без доминирующего опрометчивого влечения.

Возможно, я даже смогу проспать подряд десять часов. Рай.

Выстраивая такой сценарий, я выключаю компьютер и совершаю ошибку – бросаю взгляд на человека, с которым делю кабинет.

Через стол, за разноцветной башенкой из папок, в светло-голубой рубашке и с рукой, зарытой в волосы, Эдоардо сосредоточен на рыночном отчёте. Он не отвлекается даже тогда, когда я встаю со стула, надеваю сумку на плечо и поправляю перекинутую через руку парку.

С тех пор как два дня назад я побывала с новорождённым в квартире Эдоардо, он стал более надменным и аристократичным, чем обычно.

Пока везла Але к его маме, я подумала, что часы, проведённые в квартире Эдоардо были призывом к «прекращению огня». И очевидно, при свете дня мы оба пожалели, что зашли так далеко.

Мне хотелось отругать себя за то, что почувствовала, как сжалось сердце на пороге его дома, но, когда увидела, как Эдоардо заботится об Але в своей порно-ванной (он был таким настоящим и человечным…), что мне стало невыносимо. На мгновение мой компас сошёл с ума. Полностью. На миг я совершенно забыла перед кем стою.

Я сосредотачиваюсь на очаровательном беспорядке в кабинете, и воспоминания постепенно исчезают. Остаётся только сегодняшний день, ехидные подколы, тошнотворное напряжение, царящее с тех пор, как здесь появился он.

В моём списке предрождественских выходных остались только два пункта, которые нужно вычеркнуть: «купить подарки для Джои и Але» и «раздать улыбки и поздравления на корпоративной вечеринке, показывая ДГБ, насколько я готова к сотрудничеству, как он и ожидает от меня». И тогда я смогу вздохнуть с облегчением, снять маску и на время забыть обо всём этом.

Выхожу из кабинета и бодрым шагом направляюсь к лифтам.

Офис Videoflix суматошно готовится к вечеринке. В дополнение к ёлке у входа и гирляндам в коридорах, отдел кадров решил превратить все места общего пользования в зимнюю страну чудес. Повсюду белые портьеры, замысловатые гирлянды и блестящие искусственные снежинки, в сопровождении репертуара из классических рождественских мелодий.

Я приветствую пару коллег из администрации застрявших в сугробе синтетического снега, и спускаюсь в лифте на первый этаж.

У меня в запасе около двух часов, чтобы найти два подарка и вернуться, но при таких пробках передвижение на машине немыслимо. Я счастлива, что припарковала свои каблуки в офисе, и радуясь сапогам из искусственного меха, поднимаю лацканы парки, заматываю получше шарф и бегу по тротуару к ближайшему магазину игрушек.

Я выбираю сенсорную книгу для Алессандро и прошу упаковать её, а затем тащусь на окраину Парко Семпионе, в любимый спортивный магазин моей сестры. И менее чем за три четверти часа, первый пункт из моего списка выполнен.

На тротуаре холодный воздух щиплет нос и щёки. Я могла бы вернуться в тепло Videoflix, но у меня нет настроения, чтобы натягивать на себя добрый и заботливый вид, который собираюсь носить на вечеринке в качестве главного аксессуара.

Я прячу руки в карманы и решаю пройтись по украшенным улочкам, граничащим с Парко Семпионе. Немного задумавшись и по старой привычке, через несколько минут я оказываюсь перед историческим зданием, в котором находится маркетинговая фирма, где работает мой бывший.

Я задираю подбородок в сторону внушительной инкрустированной деревянной двери, преграждающей мне вход, когда позади раздаётся голос.

– Ками-ками?

Застуканная на месте, я разворачиваюсь, размахивая пакетами.

«Твою мать!»

– Паоло, привет!

– Привет, – приветствует он с каким-то отчуждённым радушием.

Я смотрю на тёмно-русые и слегка поредевшие волосы, вытянутое лицо, очень голубые глаза и обычную неряшливую бороду, которую Паоло не удосужился подстричь, и это кажется мне ожившим воспоминанием. Если бы не несколько более выраженных морщин вокруг глаз и усы, которые прямиком отсылают на съёмочную площадку фильма «Бесславные ублюдки». И коробка с диковинным бытовым прибором, которую он держит в руках, с наклеенным на неё красным бантом.

– Ты не возражаешь… – С оттенком смущения Паоло кивком указывает на дверь своего офиса. – Оставлю это на ресепшене. Тяжёлый.

– Да. Конечно.

– Входи. – Он толкает дверь плечом. – На улице холодно, да?

– Да.

Пока бывший исчезает в каморке за стойкой администратора, я пользуюсь возможностью изучить обстановку. Вестибюль идентичен тому, что я видела здесь в последний раз, почти год назад. Как будто время замерло. Стойка администратора, красные кожаные кресла в зоне ожидания, абстрактные картины на стенах. Даже запах освежителя воздуха тот же.

Всё как раньше.

По привычке подхожу к стеллажу, чтобы поискать его почтовый ящик. И нахожу тот переполненным, потому что Паоло всегда забывает заглянуть в него, несмотря на напоминания. Но на этот раз на табличке указано не только имя, там есть и должность – «Менеджер по маркетингу». Я перечитываю четыре раза. Он сделал это. Паоло избавился от репутации новенького, которая сдерживала его годами.

– Итак, ты… – Паоло подходит, сутулясь, но я перебиваю его.

– Поздравляю! Вау, ты мог бы мне сказать!

Он хмурится, отступая.

– Правда?

– Конечно! Почему нет?

Паоло неуверенно чешет нос.

– Ну, знаешь, я думал, это не обсуждается… То есть, не то чтобы при расставании мы определились с допустимыми темами. Но я решил, что так.

А это причиняет мне боль.

– Паоло, я буду счастлива, если у тебя всё хорошо!

– Ах, да? Я имею в виду… Спасибо. Это очень неожиданно. Честно говоря, я не ожидал этого так скоро.

– Это отличная новость, – успокаиваю я. – Твои родители будут счастливы.

– Родители? Да… да, да. Очень даже. Просто я… ну, это немного сложно, но да, я… счастлив.

Не понимаю, что вызывает у него нерешительность. Я думала, получив должность, к которой Паоло стремился в течение многих лет, он будет доволен и горд собой.

Возможно, на него оказывает странный эффект наша новая встреча, после всех этих лет, когда мы делились каждой мелочью, а затем несколько месяцев лишь обменивались незначительными словами в чате.

– Я рада за тебя, – настаиваю я.

– Беатриче рассказала тебе?

Я улыбаюсь, не понимая.

– О чём ты?

– Ну, всё. Это она в конце концов рассказала тебе?

Я собираюсь спросить его, о чём, чёрт возьми, он говорит, но почему-то слова приклеиваются к кончику языка. Быть с Эдоардо вредно. Я вижу заговоры повсюду. И в этом разговоре слишком много натянутых улыбок.

– Да. Да, конечно! Это Беа. Она сказала мне. Всё!

– Э-э. Слава богу. – Вздыхает с облегчением Паоло, откидывая назад светлые волосы. – Я сказал Лукреции, что она напрасно беспокоится. Беатриче – это семья как для неё, так и для тебя.

Лукреция? Беатриче?

Я стою, как парализованная, уставившись на него и потерявшись в этом вытянутом небритом лице, подобно разряду молнии посреди пустыни.

– Я знал, – она найдёт способ заставить тебя хорошо принять новости. В конце концов, мы не сделали ничего плохого, хотя и встретились в…

– На дне рождения Беа, за месяц до того, как мы с тобой расстались, – пробормотала вполголоса я. – В доме Беа. Посреди зимы беременная Беа устроила вечеринку с гавайской темой – пляжная музыка в гостиной, зонтики в бокалах, и ты порезался. А Лукреция… двоюродная сестра Беа, медсестра Лукреция отвела тебя в ванную и перевязала палец.

– Вот именно, я говорил, что хотя и познакомился с ней там, мы начали встречаться через несколько месяцев после того, как с тобой расстались. Только ты была ещё в плохой форме, и мне казалось некрасиво щеголять этим перед тобой.

Обрезанные фотографии профиля.

Беа и Грета так старались открыть мне глаза на него.

И о том, как всё было между нами.

– И я имею в виду, ничего, теперь мы должны подготовиться, потому что, знаешь, я переехал к ней, но ещё много чего не хватает. Не говоря уже о расходах. Пеленальный столик, детская, коляска, различные аксессуары… Я даже не представлял, что рождение ребёнка стоит так дорого. Бред!

Мир за моими веками продолжает оставаться нетронутым, но разум даёт сбой.

Он застревает на этих абсурдных словах. Жестоких.

Я приказываю уголкам рта подняться.

– Да. Боже, да, очень верно, ты прав. Прости, не помню, Лукреция на каком сроке?

– М-м-м. – Паоло задумывается. Ему необходимо подумать об этом! – Думаю, около четырёх месяцев.

– Замечательно.

– Да? Короче, да… и ещё вопрос свадьбы. Лукри всё организует, слава богу, ещё и потому, что времени мало.

– Беатриче упомянула, – сочувственно киваю я, – когда свадьба?

– В конце января. Так что она ещё влезет в платье.

– Хорошо. Отлично. Чудесно!

Мой бывший внезапно забеспокоился.

– Ками-ками, ты уверена, что не против поговорить об этом?

Может, ты мог бы поинтересоваться прежде, чем говорить об этом, идиот!

– Нет! Только извини, мне пора идти. Уже поздно, а у меня рождественская вечеринка в компании. Но с Рождеством! Тебя и супругу! И удачи… во всём!

В ответ Паоло бормочет что-то невразумительное и прощается, а я в следующий момент снова оказываюсь на тротуаре, одна, в холоде миланского сочельника.

Мозг: обнулен.

«Чтобы получить осмысленную мысль, дождитесь перезагрузки».

Я мчусь в своих синтетических сапогах среди прохожих, толпящихся на тротуарах. Разноцветные огоньки и рождественские гимны льются из дверей магазинов, когда из них выходят покупатели. Я ни о чём не думаю.

Ноль.

Ноги сами ведут меня к центру Порта Гарибальди, а затем к офису Videoflix. В вестибюле на первом этаже рождественский хаос взбудоражено перекликается между людьми в шапках Санты, обменивающимися поздравлениями, альбомами Майкла Бубле, звучащими из звуковой системы, и ароматом тёплого панеттоне, который ошеломляет любого, кто проходит мимо кафетерия.

Я тащусь к лифту, как зомби, который только что был заражён, но ещё не осознал этого. Когда на десятом этаже автоматические двери широко распахиваются, я чётко знаю, что собираюсь сделать. Собираюсь найти Беа и сделать так, чтобы Але остался без матери, а я попала в тюрьму!

Я игнорирую праздничную атмосферу в офисе, где на полу лежит искусственный снег, с потолка свисают блестящие сосульки, а в воздухе витают ещё более заунывные рождественские песни.

Вестибюль расчищен, все будут напиваться в зоне отдыха.

Я бросаю пакеты с подарками на стул Адель, избавляюсь от парки, бросая её на стойку администратора, и чуть не падаю на рождественскую ёлку, которая гигантски возвышается рядом.

Пытаюсь пройти мимо с полу-ругательством, но… внимание задерживается на висящих шарах, раскрашенных вручную. И затем он переходит к самому нижнему.

Шар полускрыт. Он совершенно жуткого вида; из-под плохо прикреплённого красного глиттера проглядывает полистирол.

Шар, который Эдоардо сделал сам. От нашего имени.

Несмотря на то что я просила его не делать. Но он всё равно его украсил, потому что мне было не всё равно.

Я моргаю, убирая его с глаз долой, и в боевом темпе направляюсь к месту проведения вечеринки. Чем ближе я подхожу, тем оглушительнее шум.

Между коридорами, открытыми кабинетами и зоной отдыха устроен роскошный буфет, по которому текут реки изысканного алкоголя. Несколько знакомых лиц приветствуют меня, на что я быстро отвечаю взаимностью, пробираясь сквозь толпу к месту назначения.

И вот он.

Не обращая внимания на трёх мужчин в костюмах, обсуждающих с Эдоардо неизвестно что и поглощающих канапе, запивая их Franciacorta, я подкрадываюсь и повисаю у него на руке.

– Эдоардо, прости, что прерываю. У нас чрезвычайная ситуация.

– Чрезвычайная ситуация? – переспрашивает он.