Текст книги "Офисная война (ЛП)"
Автор книги: Анна Николетто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Словно действие, не имея в себе ничего плохого, является неуместным. Выцветший набросок того, как должно быть.
Тепло её тела должно пробудить моё возбуждение. Нежность губ должна, по крайней мере, дать мне представление об открывающихся вдали вратах рая, обещающих мне чудеса. Я должен быть на взводе с учащённым пульсом, подвластный неудержимому ожиданию сжечь все ступени, но единственное, что я думаю… нет.
Её духи не те.
То, как она шевелит губами, чуждо. Другой ритм, не та текстура.
Виктория целует меня.
«Твою мать!» Камилла была права.
Я уклоняюсь, откидывая голову назад.
– Виктория, не пойми меня неправильно, но…
– Ш-ш-ш, – шикает она, затыкая мне рот ладонью. – Ты свободен, я свободна. Тебе грустно, мне любопытно. Когда ты приехал в Лондон десять лет назад, я была занята, и ты нашёл эту сучку в офисе. Потом я оставила вестминстерского денди и сказала себе, что с тобой я буду ждать, потому что есть время…
Но этого времени не существует.
Не было и никогда не будет.
– Послушай, Эдо, она не хочет тебя, а я хочу. Она считает тебя бессердечным чудовищем, а я думаю, что ты самый красивый и особенный мужчина, которого когда-либо знала. Её здесь нет, а я есть. Я не прошу тебя жениться на мне, просто поцелуй меня и реши, как далеко ты хочешь зайти. Я пойду так далеко, как ты захочешь.
Не сработает.
Чёрт, я уже знаю, что не сработает.
«Если бы Ками была здесь…»
Но её нет.
И она меня ненавидит. Я ей не подхожу.
Она недостаточно хороша для меня.
«Ты разрушил мой мир».
Ты тоже опустошила мой, – возразил бы я.
«Ты уничтожил его, и я больше не знаю, как вернуть старый. И не знаю, как жить в этом новом мире, где единственное, чего мне не хватает, – это единственное, чего я не могу иметь».
Я хватаю Викторию за запястье и резким рывком опускаю её руку.
Не теряя зрительного контакта, притягиваю ближе к себе, запускаю руки в распущенные волосы. Я приближаю её профиль на расстояние своего дыхания. Вдыхаю её запах. Он раздражает. Вызывает у меня кожный дискомфорт. Я пытаюсь оттолкнуть эти ощущения, игнорировать. Сокращаю расстояние между лицом Вики и моим, закрываю веки и сосредотачиваюсь.
«Думай о ней», – говорю я себе.
Я прилагаю много усилий для того, чтобы поцеловать Викторию. Терзаю ей губы, вторгаюсь в неё языком, целую так, будто мы уже раздеты и трахаемся. Я прижимаю девушку спиной к стене и бесцеремонно просовываю руку ей под пальто. Она издаёт восторженный стон. Вики позволяет обращаться с ней так, словно не хочет ничего другого. В брюках появляется лёгкий намёк на возбуждение.
Видишь? Не нужна женщина, которую любишь, чтобы возбудиться.
Достаточно любой.
Я нависаю над Вики, перекрывая для неё все пути к отступлению. Она натягивает платье на бёдра, чтобы не мешало. Мой пах оказывается между её ног, и она трётся шелковыми трусиками о мои брюки.
Всё внутри меня переворачивается.
Но не потому, что я под кайфом.
Это… это чувство вины самого худшего рода.
Меня тошнит. Я чувствую себя дерьмом. Что я делаю? Использую своего лучшего друга, единственного, кто у меня есть? Просто чтобы почувствовать себя лучше на две с половиной минуты, а потом сожалеть об этом всё остальное время?
Только потому, что не могу иметь её, я в таком отчаянии, что пытаюсь заменить её, думая, будто это сработает?
«Какого хрена я делаю?»
– Вики, нет, – я быстро отстраняюсь от её рта и отшатываюсь в надежде стереть вопиющую ошибку двухсекундной давности. Начинаю ходить кругами, быстро, проводя руками по волосам.
«Тупой идиот».
– Эдо…
– Пожалуйста, не надо, – умоляю я. – Похоже, разрушение вещей – моя специальность. Я не хочу, чтобы это случилось и с нашей дружбой.
В тёмном холле дома, в тени изображающей её статуи, Виктория прикасается к своим губам, будто я их разбил.
– Значит, действительно поздно…
Определённо, уже слишком поздно.
Для нас обоих.
– Ты любишь её, – бесцветно отмечает она.
– Да.
«Я люблю её.
Как никого другого».
Виктория поджимает губы. Она поправляет воротник пальто, потирает рукой лоб, поправляет волосы, приводя их в порядок после того, как я растрепал.
– Понятно, – кивает она. – Извини, я должна была попробовать, – добавляет она, глядя в пол.
– Не надо извиняться, – отвечаю я. – Ты… ты…
– Влюблена ли я в тебя, Эдо? – Она поднимает брови, как бы говоря: «Ты действительно не понимаешь?» – В некотором смысле, я всегда была такой. – Она улыбается, полная печали и меланхолии. – Но я поняла, что всё безнадёжно, когда ты танцевал с ней под песню своей матери.
– Я сильно облажался, Вики, – шепчу я. – Потратил на неё столько времени, столько энергии… и она сделала то же самое со мной.
Виктория сглатывает.
– Тогда почему ты здесь?
– Мне был нужен перерыв. Я устал приходить на работу и тратить время на ожидание письма об увольнении, устал от убийственных взглядов коллектива, считающего, что я предал их самым ужасным образом. Надоело притворяться, что мне на всё наплевать.
Виктория качает головой, понимая.
– Эдо, я задам вопрос снова. На этот раз ответь лучше. Почему, потратив на неё столько времени и сил, ты здесь тратишь ещё больше времени и энергии?
От её замечания моё сердцебиение учащаться, как очень удачный финансовый график.
– Ты хочешь, чтобы я ушёл? – недоверчиво спрашиваю я.
– Нет. Это последнее, чего я хочу, ради всего святого. Но я приглашаю тебя подумать о том, каким будет твой следующий конкретный шаг. Потому что ты решительный мужчина, и именно это ты делаешь, когда тебя не омрачают чувства. Ты находишь правильную стратегию и действуешь.
«Затуманен чувствами».
– Я не могу вернуться в прошлое.
– Нет, – соглашается она.
Мой телефон прерывает паузу в сумрачной и тускло освещённой гостиной.
Я достаю его из внутреннего кармана пальто. На экране появляется уведомление из рабочего почтового ящика. Это автоматическое письмо с сайта Министерства труда, отправленное на сертифицированный адрес электронной почты Videoflix.
Тема: Добровольное увольнение сотрудника Камиллы Феррари.
Всё кончено.
Нет, секундочку.
Даже не мечтай!
ГЛАВА 35
Камилла
– То, что гусеница называет концом света, весь остальной мир называет бабочкой, – объявляет Грета, лёжа на животе на диване.
Беатриче появляется в гостиной с подносом. На его поверхности балансируют три наполненных стакана, благоухая вкусностями в жидком виде: ром, лайм, мята и коричневый сахар.
– Подожди, подожди, я знаю! Это… гм… Сунь-Цзы?
– Да как же, Сунь-Цзы? Как! Военный парень не может сказать такую фразу! – Грета вытягивает ноги и босой стопой задевает игрушку, которая, падая, начинает издавать искажённую песенку Русалочки.
– Тот, с войны, – передразнивает её Беа. – Ты не заслуживаешь моего мохито, – добавляет она, повышая голос, чтобы её было слышно поверх аудиосистемы, из динамиков которой льётся танцевальный ремикс очень старой песни, смешанный со звуками игрушки, настойчиво квакающей «На морском дне».
И кстати о дне… Я поднимаю дно второго бокала с мохито и выливаю в себя его содержимое. Теперь я могу перейти к третьему.
– Знаете ли вы, что ВОЗ включила алкоголь в список канцерогенов? – меняю тему я.
– Лучшие вещи в жизни либо аморальны, либо незаконны, либо от них толстеют, – начинает по новой Грета, переворачиваясь на подушках.
– Я знаю эту! Это… это… – Беа размышляет. – Оскар Уайльд!
– Чёрт, у тебя нет ни одного попадания.
– Извините меня за то, что я менеджер по технической документации, который не тратит своё свободное время на изучение цитат на стене в Facebook.
Беа плюхается рядом со мной на ковёр и протягивает мне мохито.
– Люблю тебя, – говорю и делаю глоток. – Девочки, тост! Тост!
– Я начну! – Грета, как личинка, переползает на локтях и садится. – За ночной лагерь в астрономической обсерватории для детей и отцов, которые сегодня оставили нас дома свободными!
Она протягивает руку, предлагая «дай пять», на что я немедленно отвечаю взаимностью.
– За мужей, которые остаются дома с новорожденными, не желающими спать! – Беа добавляет бокал к нашим соединённым рукам.
– За подруг, которые выступают в роли твоих социальных работников, пока ты пьяная заполняешь формы увольнения с единственной приличной работы, которая у тебя когда-либо была! – выкрикиваю я и делаю большой глоток мохито.
Беа не потеряла свою волшебную руку. Её коктейли по-прежнему восхитительны. В голове такая лёгкость, что я готова раздеться и начать танцевать в нижнем белье на террасе. В середине зимы!
– Ками переборщила с ромом, – считает Беа.
– К сожалению, трудно забыть кого-то, выпив порцию орчаты, – вмешивается Грета с блестящими глазами. – Эта непростая. Желаю удачи.
– Хм, да, наверняка это из… из….
Я хмурюсь, мне любопытно.
– Из?
– Это… гм… – бормочет Беа. – Капец, Грета. Просто скажи мне!
– Хьюго Пратт.
– Кто?
– Беа, ты серьёзно? Корто Мальтезе тебе ничего не напоминает?
– Кстати, о серьёзном, – она бросает на Грету убийственный взгляд и меняет тему, – когда у тебя собеседование, Ками?
– Собеседования. – Я считаю на пальцах, концентрируясь, чтобы выловить ответы из нейронов в болоте алкоголя, пропитавшего мой мозг. – Одно утром в среду, в четверг в тринадцать, а потом…
– Мы все знаем, что собеседование, которое считается, только одно!
– Видишь, видишь, Феррари… наконец-то поддержание своего профиля LinkedIn в актуальном состоянии даёт результаты, – смеётся Грета.
– Конечно, они позвонили ей! Она запустила целый потоковый сервис вещания (с моей помощью). Что бы ни говорили наши дерьмовые боссы, – вмешивается Беа, – только те, кто принимает тебя как должное, думают, что ты больше не можешь воспроизводить магию.
– Я не хочу воспроизводить никакую магию. Я перестала воспринимать всё как задание и, что более важно, перестала вкладывать своё сердце туда, где другие хранят острые ножи, всё ещё окровавленные от предыдущей жертвы.
– Ты точно не найдёшь другого сексуального аристократа, чтобы отвлечься, – комментирует Грета.
Я гримасничаю.
– А кто хочет ещё одного? Отныне работа будет только работой. Это если я смогу её найти. Иначе работа станет утопией, а я буду вынуждена через полгода переехать обратно в родительский дом. Если такова моя судьба, убейте меня.
– Ты найдёшь другое место, – утешает меня Грета.
– Подождите, – замерла я, – вы тоже это слышите?
– Если это голос совести, оставьте его на сегодня.
– Если это меня ищет муж, потому что Ураган не засыпает, то да, – вторит ей Беа.
Грета опускается обратно на диванные подушки.
– Может, выберем фильм? Я хочу ужастик без сюжета и с брызгами крови повсюду.
– Тебе недостаточно иметь в трусиках раз в месяц по расписанию ремейк «Челюсти»?
– Стремительное желание избавиться от ужина – достигнуто! – притворно возмущаюсь я.
– И, кстати, это мелодия телефонного звонка. Не мой, я отключила.
– И не мой, – говорю я, доставая телефон из кармана джинсов. Включён, но тихо, как ночью на кладбище.
Беа неохотно встаёт.
– Ведь знала, что нужно было перевести в режим полёта.
– Дилетантка, – комментирует Грета.
– Я слышала тебя! – Беа продвигается зигзагом между детскими игрушками к столу. А взяв мобильный в руки, она белеет.
– Проблемы, синьора Мацци? – спрашивает Грета.
Беа прищуривает глаза.
– Эм, я…
Её рингтон добавляет больше какофонии к музыке диско.
– Давай, отвечай! – призываю я и пытаюсь встать, правда ноги отказываются от сотрудничества. Неужели я выпила так много? – Хочешь, чтобы я поговорила с Марко?
– М-Марко?
– Да, помнишь своего мужа Марко? Высокий, симпатичный, носит очки? В теории ты даже живёшь с ним, – поддразниваю я, приближаясь.
– Марко! А-а-ах да, конечно, это Марко!
– Дай мне телефон, я скажу ему, что ты спишь, и разбудить тебя – значит нарушить твои права человека.
Беатриче поднимает руку и делает пируэт, уворачиваясь от меня.
– Эй, п-привет, милый! Почему ты звонишь мне в такое время в пятницу вечером? Ты ведь помнишь, я на вечеринке по случаю увольнения Камиллы?
– Алло, Марко! – кричу я в трубку. Беа пытается уйти, но я следую за ней. – Скажи нам, что с Але всё хорошо, потому что мы не вернём тебе Беа сегодня вечером!
– Да, Марко, Камилла здесь, и она… э, в порядке…
Я надуваю губы обидевшись.
– Я в полном порядке!
– Вот, слышал, она в полном порядке.
– Я в полном порядке, я не выплакала литры слёз за последние несколько дней, я не напилась белого рома сегодня вечером и я совсем не влюблена в парня, который три недели был моим боссом!
Здесь жарко, не так ли?
– Вот именно, она не влюблена в… этого. И она не пытается раздеться посреди гостиной…
– Я не виновата, что здесь жарко и коленки трясутся! А может, это качается пол? Я не уверена.
– Марко, дорогой, боюсь, я не могу… помочь тебе прямо сейчас…
– И вообще, нахер, – объявляю я, выпивая последний глоток мохито и ударяя бокалом о стол. – Это неправда, что я не влюблена в него.
– Дерьмо, – шипит Беа.
– Я люблю его! Я его ненавижу… но и люблю тоже.
В утверждении, вызванном парами алкоголя, есть что-то освобождающее.
– Знаю, это так глупо. Он самый большой сноб на свете. Он высокомерен, претенциозен и ставит себя выше всего. Его появление стало причиной моей гибели, мы совместимы, как дьявол и святая вода… но почему тогда моё глупое сердце не поддаётся на уговоры? Почему оно продолжает страдать и тосковать по нему? Какой извращённый механизм скрывается в чувстве, которое во что бы то ни стало подталкивает к человеку, который тебе не подходит? Мне ведь тридцать лет – тридцать один – а не восемнадцать! Я всегда считала себя человеком, способным отличить то, из-за чего стоит страдать, от того, что этого не стоит, способным поставить логику выше порывов, которые ведут в никуда…
И всё же мне достаточно, чтобы он находился менее чем в метре от меня, как я превращаюсь в кучу иррациональности и неправильного выбора, желания оскорбить и наброситься на него, к несочетаемой смеси инстинкта и провокации, погони и заблуждения, эндорфинов и разбитого сердца.
– Клянусь, я даже не знаю, с чего начать, чтобы объяснить, насколько живой он заставил меня чувствовать себя. С ним я была нужным человеком в нужное время, вегетарианским кремом на клубнике, холодным просекко после тяжёлого дня, поцелуем-фейерверком, который приходит стремительно и разрушительно после месяцев борьбы. А гармония в постели, которую, мать господня, так трудно с кем-то найти? Сколько? Конечно, нельзя всё основывать на этом. И правда! С ним было не только это, весь пакет был… бум. А когда ты ставишь планку так высоко, ограничивая тем самым установленный стандарт, это лишь вопрос времени: потерять хватку и упасть в пустоту без страховки. Ты упадёшь, и тебе будет чертовски больно… почему никогда не получается остаться на высоте?
– Камилла, – зовёт Беа, но я даже не слушаю её.
– Вот если бы сейчас он был здесь, я бы сказала ему: «Эдоардо, ты сбил меня с высоты, и я падаю. Не могу игнорировать, что ты относился ко всему, во что я верю, как к придорожному мусору. Но я могу хотя бы притвориться, что мои чувства к тебе, сравнимы с тем, что я для тебя значила — ничего!»
Единственный шум, который следует за моей проникновенной речью, – это отзвук модной сезонной песенки, которая затихает, а затем передаёт эстафету следующей.
Грета поднимает голову с подушки и смотрит на меня округлившимися глазами.
Беа в шоке.
– Хорошо, как ты можешь слышать, она… трезвая и хозяйка своей жизни, – говорит Беа по телефону.
– Я неудачница, которая только что распрощалась с единственным, что давало ей чувство удовлетворения и кормило её. До одури влюблённая в бессердечного аристократа, а также очень пьяная от рома со вкусом лайма и мяты!
Неприятный спазм охватывает мой желудок.
Я подношу одну руку к животу, а другую – ко рту.
Отлично! Именно так я надеялась завершить свою карьеру.
– А теперь извините меня, я выйду, меня сейчас стошнит.
ГЛАВА 36
Эдоардо
Распознать переломные моменты в жизни легко.
Это те, когда мир продолжает спокойно жить в своей суете, а ты застываешь посреди дороги, казалось бы, без всякой причины, с одним лишь вопросом, непрерывно бьющимся в голове: «Неужели я добирался так долго?»
Я стою в пентхаузе в наполовину расстёгнутом смокинге, смотрю на экран телефона – единственный источник света в комнате. Проверяю статус звонка.
Она до сих пор на линии.
– Думаешь, сработает?
– А по-твоему? – В трубке раздаётся неопределённый вздох, который я интерпретирую, как: «Ты с ума сошёл? Почему ты так решил? Серьёзно?»
Я должен быть в отчаянии, но мои губы растягиваются в уверенной улыбке.
И тогда я приступаю к последнему этапу плана, прежде чем объявить войну законченной – снова выйду на поле и выложу на стол все карты.
ГЛАВА 37
Камилла
– Спасибо за ваше время, синьора Феррари. – Менеджер, женщина средних лет с костлявым лицом и устремлённостью человека, который не пропустит установленных сроков даже при гастроэнтерите, поднимается со стула. – Беседа получилась интересная.
Я тоже поднимаюсь.
– Согласна.
– На этой предварительной стадии оценочные вердикты не предусмотрены.
Я киваю.
– Никогда не стала бы претендовать на это.
– Именно поэтому я собираюсь пойти против правил и сказать, что вы мне очень понравились.
– Ох.
Я сдерживаю себя, чтобы не отвлекаться.
Я добралась до конца собеседования, избегая незакреплённых мин и классических лингвистических ловушек. Не хочу сейчас всё испортить просто потому, что у меня возникает искушение потереть лицо и поправить рубашку.
До сих пор мной поддерживался невербальный язык: Я профессионал, серьёзный и надёжный, знаю что делать, и позабочусь об одной из ваших команд, если вы доверите её мне.
Сообщение, которое бы дала, будь я более естественной: Беспокойство, нервозность и «бля, это единственное интервью, которое меня действительно волнует, оно не может пойти не так, не может!»
Дружелюбное отношение. Уверенная поза.
Рука остаётся на месте.
– Большое спасибо.
– Я передам свою оценку нашему начальнику, – продолжает менеджер, раскладывая бумаги, которыми «мучила» меня в течение последнего часа.
– Я знаю процедуру. – Кроме того, когда я была на другой стороне, у меня было столько собеседований, что я сбилась со счёта. Я хорошо знаю фразы, используемые для отказа или стимулирования. – Вы дадите мне знать, – заключаю с расслабленной улыбкой.
– Я провожу вас, синьора Феррари.
– Вы очень любезны.
Я перекидываю пальто через руку, и надеваю его только после того, как вхожу в лифт, попрощавшись.
На первом этаже я бегло оглядываю вестибюль. Оформление стойки администратора пестрит яркими красками, соответствуя остальным этажам. Почти все они заняты транснациональной корпорацией, в которой чудесным образом нашлась вакансия, соответствующая моему профилю.
Честно говоря, прочитав объявление в интернете, я не была уверена, что подам заявку. Времени на подготовку оставалось мало, настроение было ниже плинтуса, к тому же после Videoflix мне казалось, что я ничего не стою.
Но мои подруги разморозили из мотивационного отделения историю о двери и воротах, судьбе и вещах, которые случаются, когда кажется, что всё рушится… и я их послушалась.
А теперь нужно подождать.
Подняв лацканы пальто, я прохожу мимо автоматических дверей и ступаю на тротуар пешеходной зоны, которую украшают элегантные клумбы. Передо мной одна из двух гигантских башен Вертикального леса.
В кармане звонит телефон.
– Ты невероятно пунктуальна.
– Как всё прошло? – шепчет Беа.
– Ты можешь говорить? ДГБ и тот другой разве не контролируют твои звонки?
– Я спряталась в туалете. Здесь босс – тот, кого ты любишь и ненавидишь, – не слышит меня. Итак? Собеседование?
Иду дальше по тротуару, огибая центральную часть Порта Нуова.
– Менеджер была хорошо настроена. Ей понравились мои проекты по управлению. Но ты же знаешь, как проходят собеседования в транснациональных корпорациях. Они часто делают это просто для того, чтобы пополнить список имён для будущих нужд.
– У них не было открытых вакансий?
– У них всегда есть открытые вакансии, и в то же время они всегда в порядке. Но я рада, что попыталась.
– Кстати, – Беа щёлкает дверным замком, – ты ведь идёшь на собеседование, на которое тебя пригласил Марко?
– Я…
– Синьора Феррари!
– Беа, – вздыхаю я, – меня не слишком интересует финансовый отдел…
– Пожалуйста, мой муж… э-э, принял твою ситуацию так близко к сердцу, что лично поговорил о тебе с клиентом!
– И это само по себе не внушает оптимизма. Возможно ли, что в этой стране мы всегда торопим события?
– Это толчок, движимый искренним профессиональным восхищением. Кроме того, явка на собеседование ещё не означает, что тебя возьмут на работу, не так ли?
С моим невезением? Они сразу предложат мне контракт мечты. И тогда отец с позором лишит меня фамилии и наследства.
Слушаю, как цокают мои элегантные чёрные туфли-лодочки на тротуаре рядом с оживлённой дорогой.
– Иду, иду. Всё равно это рядом, и мне нечего делать…
– Молодец, вот это настрой!
– Я собираюсь сказать следующее: «Спасибо, что пригласили меня, вы – моя последняя надежда, дальше светит работа в Макдональдсе».
– Преувеличиваешь.
– Я ничего не понимаю в финансах. Надеюсь, я не попаду в эпическое дерьмо! В любом случае я пришла.
– Держи меня в курсе, окей?
– Я постараюсь зарезервировать свободное окно в моём очень плотном графике.
Я заканчиваю звонок и, смирившись, захожу в одно из многочисленных коммерческих зданий в этом районе.
Прощай красочный мир, обстановка здесь гораздо более формальная: пространство жемчужно-серого цвета, пропитанное дорогим освежителем воздуха марки Сhic.
Вопреки инстинкту, кричащему мне, что нужно бежать, я подхожу к стойке и сообщаю администратору свои личные данные. Девушка называет моё имя по телефону и направляет в зону ожидания.
Я устраиваюсь на маленьком диванчике, пока не приходит женщина в костюме, похожая на модель от-кутюр.
Она представляется секретарём господина Борини, спрашивает, как дела, и приглашает следовать за ней. Бейджем компании красотка открывает доступ через турникеты и провожает меня в лифт.
Погружённые в тишину, мы поднимаемся на восьмой этаж, и когда автоматические двери открываются, искушение сказать «спасибо» и улизнуть достигает апогея.
Атриум представляет собой комплекс линий и геометрических форм в дымчато-белых оттенках, и (если такое возможно), даже усилился аромат.
Будь здесь отец, он бы сказал, что у работающих здесь сгорели обонятельные рецепторы от нюхания кокаина через свёрнутые купюры в пятисот евро.
Мне не нравится это место.
Холодильная камера по сравнению с ним уютнее.
– Сюда, – приглашает секретарь, вышагивая по коридору.
Я бросаю мимолётный взгляд на единственный возможный путь к спасению – лифт, прежде чем он исчезает за углом. Боже, это будет самое неловкое собеседование в моей жизни. Единственные знания о финансах, которые у меня есть, я получила за просмотром «Дьяволов»!
– Вот мы и пришли.
Модель останавливается перед одной из многочисленных белых дверей, замаскированных в стене того же оттенка, и широко распахивает её, подавая мне знак пройти.
– Эм, спасибо. – Я набираюсь смелости и захожу внутрь.
Офис минималистичный, в высшей степени организованный и ужасно пустой.
Сколько кислоты было у дизайнера интерьера, чтобы придумать такое пространство? Такое ощущение, что это нечто среднее между малобюджетной декорацией из фантастического фильма и операционной стоматолога.
– Присаживайтесь, – продолжает женщина, – Док сейчас подойдёт к вам.
Вот тебе и финансы: они извлекут мои жизненно важные органы без анестезии и продадут их на чёрном рынке!
Я устраиваюсь на одном из двух ультрасовременных угловатых стульев для посетителей, словно сделанных из гвоздей. Вскоре дверь кабинета снова открывается. Я подавляю свою нервозность и выпрямляю спину.
К дверному косяку прислоняется мужчина в сомнительных брюках цвета хаки и яркой рубашке.
– Привет, женщина в красном! Как приятно видеть тебя снова.
Кажется, у меня галлюцинации.
Это… это..
– Ник? Какого чёрта ты здесь делаешь?
– Если придираться, то это ты не на своём месте, дорогая. Добро пожаловать в мой кабинет. Я оставлю его вам на полчаса. Обращайтесь с ним хорошо. Где под «обращайтесь с ним хорошо» я имею в виду «не трахайтесь в нём». Мне жаль, что не даю вам больше времени, но ты знаешь, как это бывает… Зорци-старший не большой любитель свободного времени. Даже со своим любимым дальним родственником.
Он подмигивает мне и исчезает в коридоре в непонятном зрительном блике.
Я не успеваю осознать, как его силуэт тут же сменяется другим. Выше, внушительнее, он заполняет дверной проём, как монстр из кошмара, которого в детстве ты боишься увидеть на пороге своей комнаты, когда просыпаешься посреди ночи, отбрасывая простыни и с бисеринками пота на лбу.
Я не видела Эдоардо больше двух недель.
Семнадцать дней.
Увидеть его перед собой – всё равно что получить каблуком в сердце.
Его тёмные волосы немного взъерошены, борода чуть длиннее, чем обычно. Тёмные круги под глазами обрамляют самый высокомерный взгляд, который я когда-либо видела у него.
Я чувствую, как разбиваюсь на множество противоречивых осколков. Благоговение, волнение, чистое безумие. Разочарование, тревога. Разряд в центре грудной клетки, который я не могу укротить никакими логическими уговорами.
Эдоардо же, напротив, кажется, ничуть не тронут моим присутствием.
Он входит, закрывает дверь и невозмутимо садится по другую сторону стола, откинувшись на спинку стула и сцепив руки на коленях, как сатана на троне.
– Мне нужно провести с Беа поучительную беседу, – говорю я, надеясь показаться достаточно надменной, – она очень плохо соблюдает кодекс подруги.
Эдоардо пожимает плечами.
– Не срывайся на ней. Я её босс. Я шантажировал.
Причина, по которой мы с ним никогда не сможем помириться, бьёт меня по лицу.
– Так держать, Зорци! Продолжай в том же духе, и ты получишь награду года «Люцифер в смокинге». Можешь забрать её на следующей гнусности.
Эдоардо приподнимает уголок рта.
– Ты хочешь провести следующие двадцать восемь минут, бросая в меня колкости?
– Ну, учитывая эмбарго на секс в офисе, колкости будут единственным, что ты от меня получишь.
– Должно быть, я чёртов мазохист…
– Прошу прощения?
– Но опять же, с тобой я всегда искал их.
– Прошу прощения?
Звук открывающегося ящика привлекает моё внимание. На блестящую, полированную поверхность между нами Эдоардо кладёт папку и подталкивает ко мне указательным пальцем. Лаймово-зелёный цвет картона на фоне белизны столешницы отталкивает. Я узнаю. Это одна из наших папок, которые мы держим на столе. Хранили, поправляю себя.
– Давай. Открывай.
Любопытство убеждает меня проглотить гордость и послушать его. С жалким рывком хватаю папку и широко раскрываю.
– Это контракт на… выходное пособие?
– Да.
Я не понимаю.
– Это для меня? Ты выманил меня сюда, чтобы предложить деньги?
– Читай внимательно.
Я опускаю голову и просматриваю каждую строчку документа. Сумма выходного пособия очень высока для профиля, о котором идёт речь. И он не мой.
– Ты договорился о деньгах команды. – От неожиданности, слова произносятся в замедленном ритме, но всё равно вырываются, рассеиваясь в антисептическом кабинете. – Это очень выгодное соглашение о расторжении… А это? – Я переворачиваю последний лист и под ним нахожу ещё один. – Рекомендательные письма? Подписанные тобой?
Эдоардо выпрямляется на стуле, корректируя своё доминирующее положение.
– Все наши подчинённые получили рекомендации, подчёркивающие их техническую и человеческую подготовку. У них не будет проблем с поиском новой работы в ближайшее время. Если этого недостаточно, я согласовал сумму, которая будет предложена команде. Этих денег им хватит, чтобы безбедно прожить до следующего контракта.
– О боже…
К сожалению, двое из них уволились до того, как я смог предложить им пакет. Сейчас они работают в отделе информационных технологий на этом же этаже, что и мы с тобой. Да, это не лучшее место для работы, босс – 65-летний жадный засранец, и он не возместит им ущерб, но, по крайней мере, это начало.
Я широко раскрываю глаза в неверии.
– Ты попросил отца об услуге?
«Но ты же его ненавидишь!»
– Это стоило мне одного ужина с ним в месяц в течение года, – небрежно отвечает он. – Цена показалась мне справедливой.
«Мой. Бог».
– Я…
– Я хочу, чтобы у тебя было ещё два кусочка информации, прежде чем мы прервёмся. Во-первых, я проголосовал за увольнение команд, потому что мой голос ничего бы не изменил. Другие партнёры были «за», и это был мой первый совет. Я не хотел создавать оппозиционный имидж, борясь за дело, которое уже изначально было проиграно. Возможно, ты удивишься, узнав, что я тоже иногда чувствую потребность принадлежать… к чему-то.
Комок сжимает моё горло.
– Во-вторых, это неправда, что ты для меня ничего не значишь.
Его воинственный взгляд устремляется на меня.
– Я долго думал, как заставить тебя понять, что ты значишь, но уверен, ты не поверишь ни одному из моих заявлений, какими бы они ни были романтичными, граничащими с патетикой, аккуратно упакованными и со всеми словами в нужном месте. Боюсь, это недостатки, связанные с наличием определённого таланта ко лжи.
У меня слёзы на глазах, но ему удаётся заставить меня улыбнуться.
– Ты спас нашу команду…
Взмахом руки Эдоардо отмахивается от моего заявления.
– Когда увидел тебя впервые, я мысленно засыпал тебя оскорблениями. Я пытался уничтожить тебя, как только мог, снаружи, но в основном внутри, потому что ты пугала меня до смерти. Добрая, улыбчивая, всегда в форме, преданная правому делу. Ты казалась реинкарнацией моих кошмаров, сконцентрированных в одном человеке. Знание того, что мне придётся иметь с тобой дело каждый день, отправляло меня в психушку. Ты была всем, что я презирал… или, скорее, всем, чего я когда-то хотел и не получил. Ты пугала меня. Я не хотел рецидива. И уж тем более я не мог позволить себе быть очарованным соперником, которого я собирался уничтожить.
Я вздрагиваю.
– Но потом я узнал тебя получше. Ты не так идеальна, как тебя рисуют. Под твоим кажущимся спокойствием и размеренностью скрывается хаотичность, импульсивность. Ты умна и тебе наплевать на чужие суждения. Ты яростна и противостоишь мне с острым языком, который всегда находит творческие способы оскорбить меня. У тебя огромное сердце, и ты не боишься прислушиваться к нему, даже когда ты можешь быть стервой и растоптать того, кто под тобой, – говорит он. – Прошло четыре с половиной дня с момента твоей отставки. Это значит, что у тебя осталось два с половиной, чтобы пересмотреть своё решение.
– … что?
– Аннулируй, Камилла. Подумай ещё раз. Я знаю, что оставил вокруг тебя выжженную землю, но это не должно закончиться так. Возвращайся в наш кабинет. Если в чём ты и преуспела, так это в безумной вере в то, что всем остальным кажется разбитым и безнадёжным.
