Текст книги "Колдун (СИ)"

Автор книги: Анна Московкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Через год дар мальчика заметил проезжающий мимо колдун, и долго объяснял родителям, что дар не пройдет, подобно насморку, и не поможет в жизни, словно одинаковое владение двумя руками, а станет проклятием, если его не развивать. Кузнецова чета была упрямой – мальчик остался дома, вот только радости от него теперь не было никакой. Развивающиеся способности мучили всю деревушку. После неловкого взмаха руками предметы сыпались с полок, после ссоры с матерью вскипала вода в котле. Стоило ему обидеться – кисло молоко, обрадоваться – загоралась солома в конюшне. Когда колдун приехал в следующем году, мальчика ему вручили. Всплакнули напоследок, пообещали ждать и любить.

Почти четыре года парень перенимал науку у своего наставника в замке, где собственно и родился, о чем он не знал. А к тринадцатому дню рождения колдун развел руками и сообщил ученику, что учить он его больше не собирается. Нет у него таких способностей, чтобы учить столь талантливого молодого человека. И на старенькой коняге, готовой отдать концы, где ей вздумается, с письмами к смотрящему колдуну и главе совета чародеев мальчик отправился в путь к ближайшему небольшому городу. Оттуда его очень быстро переправили в Инессу, где он с блеском отучился в Илнесской школе для мальчиков, став,

спустя семь лет после разлуки с первым наставником, сильным колдуном.

Обучение закончилось, а вот тяга к наукам у парнишки не прошла. После пары месяцев упорного обивания одного желанного порога юноша напросился в помощники к ворчливому столичному магу. Маг внял только письму из Илнесса и, брюзжа, взял мальчишку к себе. Пройдет еще пять лет, и ученик рассорится с учителем до криков, не подобающих культурным людям, будет спущен с лестницы и выставлен за дверь.

Чтобы прожить и прокормить себя парень займется самой рутинной колдуновой работой, до которой никогда не был особым охотником, впрочем спустя какое-то время осененный идеей он присоединится к обществу Грионских алхимиков и станет известен, как член группы магиков изобретших стекло. Это принесет молодому колдуну почетное звание мага-алхимика и тугой кошелек. Круг его общения значительно расширится, исследования станут изощреннее, а области знаний разойдутся до пределов разрешенного и смело пойдут к запретному. Уже никого не будет удивлять гремящее в мире колдунов имя Аар, а о его сиволапом происхождении будто бы забудут. Хотя сам Аар помнил и до самой смерти родителей отсылал им деньги, вот только навещать не торопился.

Уже, будучи зрелым мужем, что в случае с магами говорит о возрасте для простого человека почтенном – около пятидесяти лет, Аар повздорил с советом чародеев Инессы об изменении правил, на его взгляд устаревших и бессмысленных. Совет взвился на дыбы диким жеребцом и бородатые старцы во главе с Владычицей пообещали Аару асбестовые цепи и принудительное лишение дара. Взбешенный маг послал их всех к бесу на рога, собрал последователей и исчез, пропав на пять лет. Совет чародеев пожал плечами и наивно не обратил на мага-алхимика особого внимания.

Зря. Через пять лет поползли слухи, а позже Новая школа высшей Магии заявила о себе на ежегодном отчете у государя. Инессцы взбешенно стучали зубами, а Аар с последователями хором пели песню о последнем пристанище науки и знаний. Кто-то из придворных брякнул что-то про последний оплот, обозвав сие предприятие "Цитаделью". Название быстро привязалось, и сами последователи Аара и Новой школы высшей Магии были единственными, кто его не употреблял. Считаться с Ааровой Цитаделью долго не хотели, но все же пришлось. Многие молодые, полные горячего желания учиться и творить потянулись к таинственному замку на востоке, чтобы приникнуть к мудрости и новаторству единовременно. И так страстно приникли, что Инесский совет в панике принялся обновлять и переписывать правила, лишь бы вернуть себе прежнюю славу главной магической школы в Велмании. Доказывать, кто лучше принялись силой, чаще исподтишка, реже в открытую. Что позже историки записали, как "Противостояние двух магических школ".

Спустя двести лет спорили, в чем именно заключался столь бурный успех Аара, выбирая между предприимчивостью и талантом. Спустя двести тридцать, пытались выявить ошибки его современников и понять, в чем именно просчитался совет чародеев. Позже спорили, являлось ли создание химер действительной причиной конфликта или было только прикрытием. Потом ругались из-за дат, и родословной Аара. А потом Агний Фарт скандально прославился созданием человеческих химер, что было запрещено даже в Школе новой высшей Магии, и летописцы жадно замерли, перестав скрипеть перьями, в ожидании развития истории "последнего оплота", бишь Цитадели. Перестали они гонять пыль библиотек дыханием длинных крючковатых носов, побросали пергаменты, перья и перочинные ножи, и осадили самого информированного человека в Вирице, коим почитали нового верховного архимага Горана Вирицкого. У самого Горана и без них голова шла кругом, поэтому испустив крик:

– Да отвяжитесь вы, наконец!!! – архимаг сбежал, телепортировавшись. Чем вызвал новую волну пересудов. Мастера слова и пера жадно трактовали его поступок, силясь понять чью сторону выберет победа, и не потому ли так мрачен верховный колдун страны, что Цитадель берет верх. Уж не грядет ли эпоха новой магии? Не настала ли пора для настоящих перемен, о которых грезил еще Аар? Не станет ли Хенрик Аарский унаследовавший бунтарский дух прапрадеда, новым магическим владыкой?

Перья и пергаменты ждали новой истории, написанной победителями. А летописцы ждали победителей, приняв за главное только одно: развязка близко. Ждать осталось недолго.

Тем временем в Вирицу пробралась весна, по первому времени грязненькая и страшненькая, принеся с собой скворцов, распутицу и южный ветер. Трактующие последние события примолкли, перестав кричать о вечной зиме. Жрецы поумерили пыл в проповедях, а народ, подзабыв публичную смерть Регины Мадера, случившуюся неделю назад, взялся жечь "зиму" и печь блины, празднуя масленицу.

Но во дворце не забывали ничего.

Редрин Филин ерзал на троне, словно бархатное сиденье было набито гвоздями. Первый советник страдал от немилости, второй от бессонницы, загруженный обязанностями первого, верховный архимаг разыгрывал из себя главного сыскаря, а главный сыскарь вяз в поручениях архимага, верховный жрец взывал к народу. Все были при деле.

Ночью весна чувствовалась особенно остро. Горан встал с постели, глянул в застекленное окно, в какой-то момент ему померещилось, что он видит зеленые кроны деревьев. Но только померещилось.

На деревьях налипли плотные снежные комья – не листва.

Архимаг открыл окно, зачерпнул снега с карниза, приложил к лицу. Снег пах весной.

Долгожданной. Желанной. И недостижимой.

Поленья гореть не хотели, древесина была слишком сырой, шумно шипела, извергая капельки, черные от копоти. Пришлось высушить ее магией. Черная жижа плеснула в пепел, огонь занялся.

Горан зажег свечи, сел за стол.

Работать не хотелось. Хотелось весны.

Когда все закончится, он уедет. Возьмет с собой Арне, снимет домик на берегу моря и два месяца не подпустит к этому домику ни одного колдуна, мага или советника. Пусть назначают верховным архимагом лешего, дьявола, черта морского!

Домик под шелестящим каштаном, шум моря, немного вина, может, он женится на Арне, если та согласится.

Лепестки свечей колыхнулись в сторону – дворец полон сквозняков. Всегда холодно, даже летом. Когда же все закончится?

После смерти Регины с Редрином Филином случилась истерика...

Ах, до чего прекрасен полет. Будь то дракон, чьи широкие кожистые крылья мощно разгоняют воздух, блестит чешуя на солнце, горят глаза. Или парящий коршун, он лавирует в воздушных потоках, уходит в пике. А может взгляд остановится на стрекочущих движениях стрижа, быстрых, почти невидимых. Или глаз поймает порхание бабочки, замрет на причудливом орнаменте пестрых крылышек. С другой стороны это может быть хордримская ваза, блестящая лакированными боками и узором из красных астр.

Сколько чуда в полете, сколько волшебства! Как облагораживает вертящийся вокруг воздух, какое дает ощущение собственной приземленности, зависимости от упора ног, от почвы под ними... Зрелищем полета можно наслаждаться бесконечно.

По крайней мере, пока он продолжается.

И если летит не в тебя.

Впрочем, для чародея последнее небольшая проблема.

Горан Вирицкий поднял руку и отшвырнул вазу посредством телекинеза. Стоящий за ним эльф ухмыльнулся, из-за чего сам превратился в мишень.

Вот только вазы кончились, секунду спустя Редрин Филин кинул последнюю в своего архимага.

– Всё? – разочарованно спросил Велор.

– Всё! – рыкнул государь. Горан невозмутимо прищелкнул пальцами, и осколки начали сползаться друг к дружке. Вазы опять поднялись в воздух и полетели по местам, но уже не столь стремительно, хотя и эффектно. Пике коршуна сменилось порханием бабочки.

Архимаг дождался, пока наследие хордримской принцессы утвердится на постаментах, полочках и подставках, и рассеял заклинание.

Пусть лучше государь кидает вазы в него, чем вешает стражников. Пусть лучше выставляет себя посмешищем перед своими, чем чудовищем перед дворней и народом.

– Приведите стражников! – приказал Редрин.

– Нет. – Сухо возразил архимаг.

– Да как ты смеешь!

– Простите, милостивый государь. Но я считаю одного представления нам достаточно. Регина Мадера, убийца Орника Мадеры мертва. Разве вы не этого хотели?

– Этого? – рука государя опять потянулась к вазе. – Чтобы моя свита дохла как мухи, перед глазами всей столицы. Куда ты смотрел, каратель? Куда?

– Объект охраны имеет высший приоритет. Я охранял вашу милость.

– Объект охраны... – передразнил Редрин. – А если бы в Горана воткнули нож, ты тоже самое бы сказал?

– Да, ваша милость.

– Значит, меня окружают столь преданные люди, что при них можно хоть всю Вирицу выкосить, но пока я в безопасности они и пальцем не пошевелят!

– Именно так, ваша милость. – Все также бесцветно отвечал эльф. Горан, слушающий этот фарс, заметил, как у эльфа поблескивают глаза.

Вот за это люди не слишком жалуют эльфов. Проклятый каратель откровенно издевался, нисколько не стыдясь.

– Хватит, Велор. Прекрати. Ваше величество...

– Заладил! – в этот раз Филин к вазе не потянулся, а прошаркал к креслу и обвалился в него грудой усталости. – Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что за убийством Регины и Орника Мадеры скорей всего стоит один и тот же человек.

– И где он? Кто он?

– Я не знаю, Ваше величество.

– А должен знать. И ты, – перст указал на Велора, – должен знать. Подозреваемые есть?

– Нет. – Жалобно простонал архимаг. – Нет у нас подозреваемых.

Подозреваемых не было. Горану хотелось повесить всех собак на Цитадель и забыть обо всем. Редрин требовал ответов.

Ответов не было тоже.

Ниточки путались, плутали. И вели в никуда.

Стражники ничего не знали. Они просто стояли около Регины, тихой и покорной. А потом вдова Орника Мадеры упала мертвой.

Выругаться и забыть. Но теперь Редрин подозревал и его. Велор пошутил, что месть самый частый сподвижник убийц. На счастье карателя никто не слышал.

Мертвая Регина была еще бесполезней живой. Горан проверил все ее связи, изучил все встречи, поговорил со всеми знакомыми вдовы Мадера. Без толку.

Ни доказательств, ни подозреваемых. Только домыслы.

На дурацкий вопрос: "кому выгодно?", вился навязчивый ответ: "Тебе!".

Но Горан не убивал ни Регину, ни Орника. И мнимая выгода уже скрипела на зубах костяной крошкой.

Архимаг провел ладонью над пустым листом пергаментной бумаги высшего качества. Лист покрылся скрытыми иллюзией заметками.

В центре листа в круге значилось имя. Доказательств у Горана не было никаких, подозреваемых тоже. Исполнителей...

А вот имя было, одно имя с трудом выцепленное из груд других имен, услышанных им среди допросов и расспросов.

И не было ничего хорошего, что он это имя нашел.

И толку от него не было никакого.

Может поэтому он решился поговорить с Редрином по душам?

Темное густое вино наполнило серебряный кубок.

– Колдуны... – сказал Редрин Филин. – Вам лень поднять руку, чтобы взять кувшин, но вы с энтузиазмом ломаете себе пальцы.

Горан поглядел на кисть своей руки.

– Не так уж это и сложно, если заниматься с детства. Хотя, говорят, с возрастом суставы начинают подводить.

– И когда же предел?

– Не знаю. Может после семидесяти, около того.

– Марин выглядит, будто моложе меня лет на пятнадцать. Вечно ему везло. Даже теперь.

– Вы уверены, что это везение?

Редрин задумчиво попытался изогнуть руку, подражая Горану. Но поморщился от хруста в пальцах.

– Он волен идти куда хочет. Волен выбирать путь, занятие, женщин.

– Ваша жена красива.

– Напомнил. – Редрин скривился. – Моя жена... Моя мать любила отца, а он ее. Я думал, так будет и у меня. А женился на девчонке, потому что настоял совет. Та, которую я бы выбрал, была моей ровесницей. Нам было по девятнадцать лет. Видел бы ты ее, Горан. Русая грива, зеленые глаза... В ней плясало пламя... Знатная, красивая, умная. Луч солнца в зимнем дворце, тепло в этих холодных коридорах.

– Это было давно.

– Верно. А вот забыть не получилось. После нее было много женщин, разных, иногда мне казалось, что я влюблен... Иногда я страстно желал кого-то. Но все время, меня преследовал призрак ее улыбки, мерещился взгляд, и все угасало.

– Но почему она не стала вашей женой? Ведь если она была достаточно знатной...

– Дар. Ваш проклятый дар! Мне посчастливилось полюбить ту единственную, которую любить было нельзя. Дочь одного из магов Айста Аарского. Ее звали Льена дочь Звонкого Лиса. Знаешь о них?

– Знаю. – Изумленно пробормотал архимаг. – Звонкий Лис, настоящее имя которого Вабель, был правой рукой Айста, пока не исчез при подозрительных обстоятельствах пятнадцать лет назад. Про его дочь ничего не слышал.

– И я не слышал. Я понимаю, зачем существует закон о магии и власти. Зачем трон оберегают от дара. Но мне иногда кажется, что нам он приносит только несчастья. – Редрин швырнул кубок в стену и встал с кресла. – Проводи меня до постели, Горан. Я хочу спать.

Архимаг вышел из опочивальни государя, под тихое брюзжание. Редрину не нравилось, что в его покоях сидят двое карателей, но Велор приказал ни на миг не отлучаться от "объекта охраны", как он выразился. Сам эльф ушел к Ловше Левше.

– Еще один ужин из серебряной посуды с приторным запахом изыска я не переживу. – Объяснил он отлучку. Что ж... Горан его понимал...

Горан перевернул лист. Вабель Звонкий Лис – правая рука Айста Аарского, а поговаривали и голова, – исчез на пути из Вирицы в Грион. Цитадельцы обвинили в его исчезновении инессцев, но никто не признался.

С его исчезновением Цитадель притихла, перестала участвовать в жизни страны, неохотно пускала к себе гостей. Кто-то считал, что Айст на старости лет потерял рассудок. Горан так никогда не думал, может потому, что так не думал и Орник Мадера. Мадера считал, Айста мудрым, хотя и излишне осторожным человеком.

– Химеры, Горан, это не в манере Аарского. – Говаривал учитель.

Айст Аарский был старейшим из ныне живущих колдунов. Ему давно перевалило за сотню, та, которую называли его дочерью, на самом деле приходилась магу внучкой. О сыне же вежливо молчали будто и не было того вовсе. Дочка и дочка, хочет старик ее так называть, никому не жалко. Сам Горан выведал про Аарского у Мадеры, будучи в настроении Орник мог и не такого порассказать. Да вот не рассказывал. Как выяснилось.

Что-то цепляло в истории с дочерью Звонкого Лиса. Как ее?

Горан зашуршал листами в папке лежащей с левого края стола.

Льена. Почему она не осталась с Редрином, если они так друг друга любили? Или Вигдису не нравилась любовница его сына? А, может, оскорбляло само наличие любовницы? Раз уж прежний государь очень любил жену.

Но после его смерти Редрин мог вернуть себе возлюбленную.

И с чего Горана так зацепил роман Филина двадцатипятилетней давности? Но стоит начать рыться в хламе, как из него вылезает все новое и новое, занимая время, отбирая силы.

И ничего не остается на цель. Да и есть ли она?

Архимаг опять уставился на имя по ту сторону листа. Первым он спросил Велора.

Каратель стащил тонкую кольчужку, бросил ту на кровать и влез в теплую суконную куртку, мягкую и невзрачную. Весь день он вроде бы не замечал вес оберегающего его железа, но сейчас под сукном плечам стало легко и свободно. Чуть ослабилось и напряжение, Велор вышел из комнатки и, пересчитывая ногами ступеньки, пролетел лестницу.

В зале кольчуга будто бы снова легла на плечи. Архимаг сидел за их столом и говорил с Билдиром.

– Что еще? – устало спросил эльф, садясь напротив Горан.

– Наедине.

– Сначала я поем.

– Ешь. – Разрешил Горан.

Под его пристальным взглядом каратель умял половину печеной с луком курицы, миску квашеной капусты, миску похлебки с куском хлеба и выпил две кружки пива.

– Пошли наверх.

– Много в тебя влезает. – Позавидовал Горан.

– Я много двигаюсь.

В этот раз лестница показалась ему длинной и крутой.

Архимаг обошел комнату, пошевелил руками, пошептал и только тогда заговорил.

– Много ты знаешь о Алимарне Яринии и его ордене Черного клинка?

– Нет такого ордена. Есть только Белый меч. Все остальные ордена принадлежат храмовникам.

– Но его так называют.

– Он попытался его утвердить. Не вышло. Организация Черный клинок действительно существовала какое-то время. Но они быстро запятнали себя наемными убийствами, что не одобрили в совете.

– В каком?

– Государственном. – Эльф сел на кровать и закинул на ногу. – Это было лет десять назад. Но скандал замяли. Цитадель, на которую работал Черный клинок, их деятельность тоже демонстративно не одобрила. Алимарн распустил организацию после того как умер его отец – глава семьи. Все обязанности перешли к Алимарну. Тогда Яриний предложил свои услуги Редрину.

– Как глава охраны. Вот только не понимаю, как это вышло?

– Спроси у Филина. Я не знаю, но Яриний тип скользкий – везде пролезет.

– У тебя с ним счеты?

– Это не твое дело, архимаг. Но почему ты им заинтересовался?

Горан хотел было ответить, что это тоже не его дело, но передумал:

– Именно он был любовником Рианы, поэтому она теперь у вас в Белом мече. И с Региной он как-то связан.

– С чего взял?

– Нашел кое-что. Арне нашла.

– А смерть Регины очень напомнила тебе смерть от рук карателя?

– Да, – признался Горан. – И если это не вы, то это те, кто знает ваши методы и умеет ими пользоваться.

– У Алимарна был шпион среди наших. Я упустил, выглядел мальцом. А на деле... Короче поймали мы его, когда он прошел уже половину обучения.

– Ясно. Значит, это мог быть человек из несуществующего Черного клинка.

– Эльф. Только эльф. В этом Яриний остался верен себе. Это может быть только эльф. А сколько эльфов в Вирице?

– Немало. – Грустно сказал Горан. – Больше чем хотелось бы. И если я начну их подозревать, то к шуму с магами добавится еще и расовый конфликт. Я уговорил Консанта сотрудничать, но это не значит, что он будет зомбировать людей.

По последней переписи населения в Вирице проживало около шестисот эльфов. Еще были те, кто приезжал по делам, в гости или по другой причине. Эльфы предпочитали не отчитываться. Горан отложил списки.

После того, как он вычеркнул детей, список укоротился на одну шестую. Воодушевляло не сильно.

Проверять жизнь каждого из них? Скандал. Эти списки и существовали только оттого, что налоги с эльфов взимались иначе, чем с людей. Еще он может отправиться в управление стражей и потребовать у них отчетности по прибытию братских рас в столицу. Но пробраться за городские стены можно и другими способами, мало ли в них щелей и дырок.

Тем более с весенним ветром в столице опять стало неспокойно.

– Вы не посмеете! – взвизгнула тетка лет сорока, защищая дверь собственным телом.

– Ну-ка, брысь отсюда! – детина схватил тетку за руку и выдернул на улицу. Тетка залилась слезами и воем. На улице стояли люди, но никто не спешил ее утешать или защищать. – Заходите парни, посмотрим, что тут в маговом логове.

Тетка ползала по снегу, выла. Какая-то сердобольная молодуха решилась и подошла к ней.

– Пойдемте, зачем смотреть.

– Сука! – рявкнула на нее та, которая ползала. – Сволочи! Какие же вы сволочи!

К молодухе поспешил муж, обнял за плечи и увел в толкучку людей.

– Эй! Что тут происходит? – стражники заглянули в вынесенные с петлями двери дома. Там ответили.

За стражниками кто-то сбегал, один из детин пообещал найти это деятеля и дать по морде.

– А, храмовые стражи... реквизировать имущество? Приказ? Ага, вижу. Печать? Нет у меня никаких вопросов. – В толчее слышно было только стражника. Тетка у дверей продолжала выть и всхлипывать. Стражник неохотно дотронулся до ее плеча и миролюбиво посоветовал: – Не переживай, мамаша, сейчас они магиковы вещи растрясут, никто тебя не тронет.

– Сволочи! – "мамаша" плюнула стражнику на сапоги. Среагировал тот рефлекторно, мысок обувки тут же взмыл вверх, угодив женщине под ребра. Стражник нагнулся и вытер сапог подолом ее платья, а потом отряхнул руки о штаны.

– Даже не жалко такую. – Буркнул он и махнул напарнику. – Пойдем. Храмовники сами разберутся.

Горану об этом сообщили только ночью. Семь домов обыскали и реквизировали имущество магов, прикрываясь его и Консата именами. В трех из семи маги снимали комнаты, хозяева, за исключением вздорной тетки, пострадали только морально. Но народ зашумел. Ночью разгромили еще четыре дома. Здесь урон был значительней – два из них подожгли. Колдунов, пришедших тушить пожары, не закидали камнями и ледышками только из-за сопровождавшей их стражи. Тем более магию против толпы Горан применять запретил.

В отместку не покинувшие Вирицу, но залегшие на дно, маги сожгли телепортационную башню на востоке города и примыкающую к ней городскую библиотеку.

Консант клялся, что распоряжения никакого не отдавал и узнал о произошедшем позже Горана. Опять запахло заговором.

Но "на воре и шапка горит". Выяснилось, что жрец, из приближенных к Консату, послал своих людей по-тихому обшарить дома "магиков на предмет ценности". Консант пообещал разобраться с дураком. Да было поздно – народ понял, что "можно и надо", и принялся за дело с небывалым энтузиазмом. Потушенные было, погромы вспыхнули с новой силой.

Консант выпытал у жреца нечто новенькое. До "изъятия имущества" тот додумался не сам. Запах заговора сделался сильнее. Горану мерещился легкий душок, всегда сопровождающий Черный меч. Доказательств никаких.

Архимаг встал из-за стола. Подошел к окну и снова умылся снегом. Сколько ещё до настоящей весны? Март наверняка будет холодным, эта оттепель сменится новыми морозами. Потом заплачет апрель, потечёт по улицам вода, а к концу месяца, если повезёт, и дождь прольется. Весной всё кончится. Должно.

Глава 16

У Ивена раскалывалась голова.

Казалось, вчера его головой выбивали двери. Он не помнил кто, но мнилось, это был Майорин. Видно он решил перестать попусту растрачивать силу и нашел другой метод в уничтожении преград...

– Надо опохмелиться. – Простонали слева. – Ох, матушка моя, как пить хочется... Неужели ни капли?

Осторожно, боясь расплескать разжиженный мозг, маг повернул голову. Менестрель стоял посреди комнаты и неуверенно шарил по столу руками. Валья приподнял кружку, поднес ко рту, брезгливо поморщился, но отхлебнул.

– Вода? – прошелестел Ивен, непослушным голосом.

– Нет. – Сдавленно ответил менестрель. – Самогон. Фу....

– Лучше?

– Нет. – И опять отхлебнул. Ивен отвернулся. Видеть, как кто-то что-то употребляет внутрь, было невыносимо, у мага наоборот все рвалось наружу. – Помнишь, что вчера было?

– Не очень... Но наливал, кажется, Майорин.

– Серьезно? – менестрель начал оживать, даже удивленно приподнял пепельную бровь. – Вообще ничего?

– А ты?

– Я... – Валья задумчиво оглядел комнату, отставил кружку. – Урывками.

Маг растерянно слушал, как менестрель торопливо упаковывает лютню в чехол. Валья же, ругая, на чем свет стоит, неловкие с похмелья пальцы, путался в петлях и пуговицах чехла и чертыхался. За дверью менестрель столкнулся с Майорином.

Колдун был обидно трезв и впечатления похмельного человека не производил. Растрепанный, он немного зевал, чуть щурился – но больше походило на то, что только проснулся и не успел умыться. Майорин на ходу перевязывал спутанные волосы шнурком. С неудовольствием Валья отметил, что колдун если не улыбался, то немного отошел после вчерашнего.

– Доброе утро.

– Доброе? – поразился менестрель, Ивену он соврал, вчерашнее плотно запечатлелось в его памяти. – Ты уверен?

– Ну... маг же ничего не помнит...

– Вот именно! А ты куда пропал? Куда тебя бесы унесли? Я уж подумал, ты решил взять Цитадель в одиночку!

– Я конечно хотел... – Хмыкнул Майорин, продолжая бороться со шнурком. – Но решил, что без Ивена заблужусь и напортачу. Как считаешь?

Валья закатил глаза:

– В своем ли ты уме? Все! Все вчера видели, как ты тащил его за шкирку по коридору. А теперь он единственный, кто об этом забыл. И как?

– Тише, менестрель, не вопи, не на помосте. Я ему помог... совсем чуть. Ты прав, я вчера был не в себе. С истоками иногда случается.

– И что теперь делать?

– У тебя хватило ума не рассказывать Ивену о вчерашнем? Думаешь, у других недостанет?

– Уйди с глаз моих, сумасшедший! – возопиял Валья, справил священный треугольник, нацелив тот на Майорина, и пошел по коридору, чересчур прихрамывая.

– Эй, Валья.

– Чего еще? – огрызнулся менестрель.

– Спасибо, что остановил. – Майорин решительно распахнул дверь и вошел.

Нужно было собраться поскорее. Бледный маг сидел на кровати, баюкая в руках голову.

Щелчок пальцами и ловко пододвинутое ногой ведро.

– Доброе утро, маг!

– Пошел ты! – маг согнулся над ведром, остальные эпитеты потонули в рвоте протрезвляющего заклятия. Колдун в это время достал из-под кровати сумку и принялся раскладывать вещи.

Валья постоял немного, а потом широко улыбнулся, поудобней перехватил лютню, и та взволнованно ответила ровным гудением. Однажды он напишет про них балладу. Про менестреля, вечно ищущего приключений и новых слов. Про колдуна, который был рожден правителем, но стал колдуном намного больше, чем кто-либо другой. Про мага, перепутавшего ум с мудростью. Про исток, что никак не хотела быть истоком. Про отважного оборотня и ехидных близнецов. Про чародеев и магов. Вот только вряд ли все уместятся в одной балладе.

Видно придется писать цикл...

А именно эту он назовет: "Песнь уходящих". Где будет воспета жажда справедливости и отвага, сила и доблесть, добродетель и...

Валья так задумался, что перестал прихрамывать. А может, это крылья музы сделали тело легче и подарили некрасивому лицу блаженную улыбку безумца, свойственную всем творцам.

На всю Сопку были одни единственные ворота, которые, как раз сегодня, тщательно заложили камнями. А тоннели гномы пообещали обрушить в самый неподходящий момент, коли тот наступит. Неподходящим момент, разумеется, был для атакующих город магиков.

Братья Оверкаллены, так и не сдюжившие починить портальный переход, умудрились повернуть кристаллы так, что теперь в радиусе трех верст во всех направлениях телепортация стала невозможной. Разгневанный Люта не пожалел слов на обоих, но возвернуть "как было" у близнецов не вышло, а кроме них в телепортах никто не смыслил. Люта, который после снятия проклятия стал подозрительно разговорчив, разразился тирадой о шаловливых ручках и куда их нужно засовывать, если занять нечем. Оверкаллены пристыжено молчали. Удовлетворившись раскаяньем, Молчун поставил братьев в известность, что отправил в Инессу ворона, и Орд Бобр будет рассчитывать переносы с учетом этой особенности.

– К тому же, теперь мы можем не беспокоиться за безопасность наших союзников.

– А чего тогда недоволен? – взвился Орм.

– Тем, что вы, рукоблуды клятые суете свои носы, куда вас не просят! – после этого оба Фотиевича надолго потеряли дар речи, присущий им, как и неуемность.

Косидар продолжал врачевать колдунов. Днем он отчитал Майорина за разошедшиеся на боку швы.

– Чем ты занимался?– злился лекарь. Колдун зевнул и не стал объяснять. Косидар еще немного позудел и унялся, восстанавливая свою работу. – Не скачи особо.

– Конь поскачет.

– Сам не скачи. Не размахивай руками, не бегай, поменьше телодвижений, поменьше...

– Тогда я останусь без башки, а она мне дорога.

– Другой бы с этой дыркой лежал пластом. А ты еще и кочевряжишься.

– Косидар, я с удовольствием лежал бы пластом и в других позах, сколько ты скажешь. Но не в той мы ситуации. Некогда нам помирать и нежничать.

– Знаю. Но ты поспокойней...

– Ага. – Невнятно буркнул Майорин, сжимая зубы, лекарь обрезал нить.

– Швы распадутся сами, когда кожа достаточно стянется. Иди к Раде, она забинтует.

– Спасибо.

– Удачи, колдун! – попрощался лекарь.

– И тебе того же, колдун! – ответил Майорин оправляя рубаху.

Рада бессловесно его забинтовала и горестно шмыгнула носом.

– Чего?

– Ничего.

Колдун не был чрезмерно любопытен, особенно если дело касалось душевных переживаний. Тем более женских. Но, завязывая у него на животе симпатичный бантик, знахарка решилась – объяснила:

– Велемир решил идти с Лютой. Он говорит, что рука у него почти не болит, а на счету каждый человек. Я не могу его отговорить, Майорин. Я пыталась убедить... умоляла... Бесполезно.

– Бесполезно. Рада, проводи его как должно и пообещай, что будешь ждать. Большего не нужно.

– И он вернется? – с надеждой посмотрела она на мужчину. Майорин взгляд отвел:

– Молись. Если веришь, конечно.

– А ты веришь?

– Верю. Но не в богов.

– А во что? Во что ты веришь, Майорин?

– В ошибки, которые допускают люди. В оплошности, совершенные по недогляду, в излишнюю самоуверенность, в невозможность стен без дыр и планов без осечек.

– Помогает?

– Нет. Но я все равно верю. Прощай, Рада.

– До свидания, Майорин. Да пребудет с тобой сила.

Люта сантиментов не устраивал. Он дал четкие указания, они согласовали условные знаки и попрощались. Близнецы, которых Люта только что отчитал, навязались Майорина проводить до тоннеля. И хотя колдун объяснял, что дорогу без них прекрасно найдет, братья пропустили все мимо ушей.

С магом они встретились в конюшне, тот в потемках седлал лошадей.

Оверкаллены открыли ворота, колдун отвязал повод и потянул коня к выходу.

– Больно! – взвыл Льерк.

– Прости. – Извинилась Айрин. – Задумалась.

– Ты обрабатывала мне ногу, о чем еще можно думать?

– О многом, если умеешь. – Буркнула девушка.

Сейчас Майорин и Ивен уже подходили к тоннелю, а колдун не зашел с ней попрощаться. Хотя он попрощался днем. Но ей хотелось еще.

Нет, не так. Ей не хотелось его отпускать. А лучше пойти с ними. Но сказанное один раз "нет", было сказано слишком категорично, чтобы его оспаривать.