Текст книги "Колдун (СИ)"

Автор книги: Анна Московкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Надо бы на постой встать. – Задумчиво протянул Билдир, продолжая ковыряться в кармане.

– Встанем. – Эльф повернул направо. – Вон "Три зайца" Ловши Левши, тебе он понравится.

– Не баба он, чтобы мне нравится. Было бы пиво вкусное.

– Пиво потом попьешь, Жарку вытащим и попьешь.

– Коли ее сам государь под виселицу подвел... – Билдир любил Жарку, как младшую сестренку, но лишний раз надеяться себе не позволял.

– Как подвел, так и выведет. Не будет он со мной ссориться.

– Она провалила задание, ты лучше меня знаешь, чем это кончается.

– Значит, мы докажем, что она его не провалила. – Велор осадил лошадь и спешился.

Билдир перестал копаться в кармане и выругался:

– Потерял, тут же была, цепь эта дурацкая. Чтоб ее.

– Плюнь. – Посоветовал Велор.

Во дворец он пошел один, оставив бывшего разбойника у Ловши, несмотря на запрет тот принялся проверять качество пива и похоже остался доволен. Как пивом, так и подавальщицей, его подносившей.

Горан Вирицкий обвалился на узкое сиденье и прикрыл веки, нелюдь напротив него мотал головой, рассматривая улицы по которым они ехали. Горан специально посадил его спиной к вознице, чтобы эльф больше оборачивался, чем смотрел на него. Не нравились архимагу эльфы. Ни Алимарн Яриний, еще недавно служивший государю и спутавшийся с государыней, ни этот каратель с лицом святоши.

Пожалуй, только Жарка ему по душе пришлась. Да у той эльфийского было – острые уши, да раскосые глаза, росточком девка вышла в родителя человека, кожей и волосами тоже. Невысокая, тоненькая словно тростиночка, полукровка напоминала девчонку, а не эльфку, и Горану все хотелось ее накормить и посадить вышивать на пяльцах, а не вооружать до зубов, как сделал это проклятый каратель. Архимаг понимал, что Велор поступил, как советовала та пресловутая пословица, и вручил девке "удочку", то бишь научил зарабатывать на хлеб собственными силами, но сам он умел только одно и передал приемной дочери это умение. Умение хранить и забирать жизни – быть карателем. Самое удивительной, что не раз Горан ждал от их брата жестокости и садизма, искал в их глазах удовольствие от чужой смерти, но не находил, они относились к своей работе с уважением, выполняли ее добросовестно, но это была только работа, недоступная понимаю человека, выросшего вне стен Белого замка.

– Эй! Милсдарь Горан! Приехали, выгружайтесь! – повозка круто завернула, из-под санных полозьев брызнули фонтанчики снега, и приподнявшийся, было, архимаг грудой мяса обвалился на сиденье. Эльф настороженно посмотрел на здание тюрьмы, он заметил, как не удержал равновесие Горан, и не думал ухмыляться, хоть архимаг этого ждал.

Жарка развлекалась тем, что швыряла камешек в стену и, судя по царапинам на последней, каждый раз успешно попадала в одну и ту же точку. Услышав шаги, полукровка остановила занесенную руку и навострила уши. Расслышав шаги, она хватанула ртом воздух.

– Отпереть дверь! – приказал Горан. Стражник послушно отворил замок.

– Велор! – крикнула полукровка и, змейкой проскользнув между стражником и архимагом, повисла у карателя на шее. А потом всхлипнула и засопела.

Эльф шептал воспитаннице что-то на ухо, та кивала и шмыгала носом, Горан с досадой подхватил забытые на скамье кожух с меховушкой и кивнул стражнику, мол, давай бумаги. Подпишу, что принял заключенную.

– Милсдарь архимаг, – тихо спросил охранник, пока Горан заполнял бумаги – развели бюрократию, семь листов накропали! – Скамью-то убрать можно?

– Можно.

– Тогда вот здесь еще распишитесь. – И подсунул под перо восьмой лист, Горан вскользь пробежал его глазами, а потом присвистнул и прочитал внимательно.

– Рано ты. – Буркнул он стражнику. – Это я подписывать не буду, а скамью убери, мало ли пригодится где.

– Так, что, не будете казнить? Помилуете?

– А если и так?

– Дык... хорошая девка, молоденькая совсем, жалко.

– Вот и мне жалко. – Согласился Горан, скатывая в трубочку документ, свидетельствующий о том, что такой-то (вписать имя и должность), берет под свою ответственность заключенного такого-то (номер камеры и имя заключенного), и обязуется препроводить его на казнь, проводимую палачом таким-то (имя палача или исполняющего его обязанности). – Поэтому это мы пока спрячем. Хорошо?

– Дык... вроде как не положено.

– Можешь пойти к начальнику тюрьмы, – предложил Горан. – Сказать, что Верховный Архимаг Велмании, нарушает процедуру делопроизводства. Пойдешь?

Стражник отчаянно замотал головой, так что шлем застегнутый под скошенным подбородком нервически задергался. Горан убрал документ в суму и кивнул нелюдям.

– А кандалы? Кандалы забыли! – вслед тявкнул стражник, Горан прищелкнул пальцами и на запястьях полукровки появились тоненькие декоративные наручники. Стражник уважительно ахнул.

– Верховный архимаг Велмании. – Хмыкнул Горан, кажется, ему начинала нравиться его должность...

Глава 9

Майорин глядел в закатное небо, будто позабыв про дорогу. У коня тоже глаза есть, а лучше оборотня он все равно не почует, как не крути. Здесь Лавту равных не было, мог он по следу сказать, кто шел – мужчина или женщина, маг или человек, молодой или старый. Мог сказать далеко ли логово зверя и как давно зверь здесь бежал, была ли тут птица и какая... Много открывал Борцу мир запахов и сверхъестественного чутья, спрятанный от человека. Но Борец не гордился своим даром, среди таких как он – оборотней – не было в том даре ничего чудесного, только необходимость, залог выживания. И Лавту доверяли. Доверяли почище заклинаний, поисковых импульсов, восстановлению рисунка прошлого. Окажись он предателем, завел бы отряд в болото или лапы врагов, и пропали бы две дюжины колдунов без вести. Но Борец предателем не был. Люта не шутил, сказав, что они пойдут прямо. Они действительно шли по неестественной прямой, сразу к Уралакскому хребту, по бездорожью, среди рыхлого по-весеннему снега.

Единственным развлечением стали Вальины песни, менестрель разворачивал кусок толстой овчины, снимал кожаный промасленный чехол и брался за лютню. Каждый раз жалобно поскуливая.

– Ох, моя бедная, по морозу тебя таскаю, упырь я бездушный.

Он отсаживался в сторонке от костра, боясь, что близость пламени доконает потрепанный инструмент.

– Не плачь, певун, – утешал его добродушный Велимир, – коли возьмем этот маговый улей, новую купишь.

– А коли не возьмем? – спросил Льерк.

– Тогда нам будет уже все равно. – Ответила за Велимира Айрин.

– Но-но! – одернул ее чародей. – Возьмем.

– Угу. – Девушка с сомнением скривилась, слишком хорошо помнила замок, где сидела в плену. Если это только маленькая часть Цитадели, то какая же вся твердыня магов?

Но никто не знал. Все, будто обманутые странным видением, говорили про необъятный взглядом город, стоящий на краю Велмании, про крепостные стены, про зыбкие болота, про трескучие морозы по самый апрель. Говорили, что на тех стенах всегда мало стражи, а на воротах сидят здоровенные псы – нардиссы. И седлают таких псов, будто коней, и впрягают их в сани, и те могут бежать и день, и ночь не уставая. Говорили, что за стенами города есть замок, а в нём еще один. Но только стоило ли верить этим россказням?

– Иди сюда. – Подозвал ее Майорин. – Пойдем, оглядимся.

– Куда?

– Пойдем. – Повторил колдун, ступая с вытоптанной полянки в зыбучий сугроб. Стоило отойти даже не далеко, как над головами сомкнулись кроны елей и кедра.

Майорин поглядел на отблески костра за деревьями, подошел к обледеневшему поваленному дереву, коснулся рукой.

С коры побежал ручьями стаявший снег, а там и пар. Колдун уселся на сухой ствол и зашарил за пазухой. Над его головой висел бледный световой.

– Смотри, Борец и Люта видели, теперь твоя очередь. Смотри и запоминай.

– Откуда это у тебя? – Айрин развернула мягкую тонкую кожу с вырезанным на ней рисунком.

– Не думаешь же ты, что Ерекон погнал Оверкалленов ради того чтобы мы боялись каждого куста? Люта не дурак, да и один бес, рано или поздно мы наткнемся на Цитадельцев.

– Карта... настоящая карта... Откуда...

– Я не знаю. Запомни ее, Айрин. Запомни тщательно, выучи наизусть, каждую стенку, каждый закуток.

– Негусто здесь со стенками и закутками.

– Это лучшее, что у нас есть. Видишь это место. Здесь они не ждут атаки, здесь болото, которое толком не замерзает никогда.

– И ты собрался его заколдовать?

– Мы. – Колдун прищурился и поймал в ладонь светляк. – Два истока. Ты же рвалась помочь.

Айрин вернула ему карту и побрела за мужчиной назад.

Цитальская карта стояла перед глазами.

За пару десятков верст от хребта они взяли на север: пройти вдоль, дойти почти до самого перевала. Никто не возражал, только Велимир отозвал Люту к себе и они долго о чем-то говорили. После разговора свернули немного на запад, обошли село, не решились заглянуть на огонек. Когда так заглядываешь, хочется быть уверенным, что тебя там не ждет засада, вооруженная до зубов, а если не уверен, так лучше пройди мимо – не рискуй.

– Вон там, с той стороны околицы. – Указал чародей. Отряд послушно двинулся к одинокому двору посередь чащи. Во дворе стояла крепкая изба, банька на самом краю у ручья, и сарай в котором мекали козы и кудахтали курицы. На дворе стояла ночь, над куполом мелких пушистых облачков царствовала луна, редкие снежинки, кружащиеся в воздухе, мерцали бриллиантовыми звездочками, поблескивая то здесь, то там.

Но в доме еще горел светец, а за маленьким окошком двигались тени.

– Велимир пойдет, с ним Майорин и ... ладно, заноза, иди, все равно увяжешься.

Девушка не заставила дважды просить, разом спешилась и уже стояла рядом с Велимиром, блестя глазами. Будь она не дочкой воеводы, Люта бы порадовался такой спутнице – по крайне мере ей удавалась как-то разнообразить скудный походный паек.

Чародей подошел к воротам, подергал створки – те оказались запертыми. Но стучать Велимир не стал. Подошел к узенькой калитке, зашарил меж досок ловкими-зрячими пальцами.

– На месте ключик. – Радостно объявил он, вытаскивая из щели находку.

– И кто здесь живет? – Майорин смотрел, как чародей заученным движением отпирает калитку. – Возлюбленная?

– Можно и так сказать. Проходите.

В избе их ждали, похоже на калитке был повешен сигнальный маячок. Невысокая полноватая женщина с по-мальчишески детским лицом задиристо держала ухват. На лавке за печкой сидел молодой мужчина с подвешенным заклинанием наизготовку. Сидеть мужчине было нелегко, бледность пополам с лунным светом заливали изможденное лицо. Под выступающими скулами на запавших щеках лежали тени долгой болезни.

– Это еще кто? – удивился чародей. Женщина выронила ухват из ослабевших пальцев, ее жилец не удержал заклятие, и оно сорвалось с пальцев, разбившись о контрзаклинание Велимира.

Хозяйка раз за разом справляла священный треугольник, но осеняла им не себя, а незваных гостей.

– Да живой я! – раздраженно сказал чародей.

– Призрак. – Отвечали побелевшие губы.

– Да какой я призрак! На, потрогай! – Велимир протянул к ней руку, но женщина отпрыгнула к печке, будто готовясь прятаться за жильцом.

– Не подходи! Мертвым здесь не место.

Ох и ругался Велимир, от которого Айрин за всю дорогу не слышала ни одного бранного слова. Поминал чародей и бабью глупость, и непонятного мужика, который видно сообразив, что сейчас его убивать не станут, завалился в глубокий обморок. Майорин попытался влезть, объяснить все как можно связней, но парочка от него отмахнулась, как от навозной мухи.

– А где наша дочь? – неожиданно спросил Велимир. Вот тогда-то глупая баба замолчала, всхлипнула жалобно и горько и бросилась к чародею на шею.

– Признала. – Сказал колдун. – Давай-ка пока посмотрим, что за жилец у нашей хозяюшки.

Айрин подошла к обморочному, положила тому руку на лоб и будто невзначай толкнула в него силу. Сила рванула как вода с высоты, торопясь заполнить все измученное тело.

– Маг или колдун, тихо умирающий от полного магического истощения.

– Вижу. Убери руку. – Майорин коснулся пальцами висков жильца, чуть сжал. – Резерв высох. Отойдет через седмицу другую – не жилец он.

Хозяйка кончила плакать и обернулась к гостям, не отпуская при этом пальцев Велимира. Майорин хмуро посмотрела на чародея, мог бы и забрать бабу в Инессу, почему не забрал, раз дочка значит не первый год знакомы.

– Где ты был? – всхлипнула хозяйка. – Два года... где ты был?

Гости переглянулись, ничего не понимая.

– Это откуда? – спросил колдун, не дожидаясь пока Велимир начнет изливать возлюбленной душу.

Хозяйка вздохнула, отпустила чародея и пошла к ушату умываться.

– Сбегай-ка, Весса, скажи что все в порядке. Пусть на ночь встают.

Айрин накинула на голову капюшон и поспешила к отряду. Когда она вернулась в дом, все уже сидели за столом, она прослушала начало истории, но многое было еще впереди...

... Ей было шесть, когда ушел отец, она почти не запомнила его лица, помнила только сильные перевитые венами руки, которые сноровисто правили меч. Меч переливался на весеннем солнце, весело пуская солнечных зайчиков на изумрудную травку. За зайчиками охотился черный котенок. Наемники часто не возвращаются, некоторые погибают в бою, некоторые забывают об оставленных дома ребятишках, стремясь за золотом и славой. Раде хотелось думать, что отец просто отправился искать сокровища и однажды вернется... Но он не вернулся. Ее мать никогда больше не говорила об отце. Через год селяне сообразили, что теперь мужика в доме нет. А дом был хорош. Славно срубленная пятистенка на горке, близко от реки приглянулась сыну старосты, только взявшему себе молодую жену. Заступников не нашлось, а староста, переминаясь с ноги на ногу, предложил поменяться. На небольшую избушку около болотца на отшибе. Мать тогда побежала к смотрящему, моля о помощи. Смотрящий устало опустил выцветшие глаза.

– Ты не колдунья, а знахарка. Потому мы и не спрашиваем с тебя виры за работу. Но и помощь оказать я тебе не могу. – Мать тогда прокляла всех магов и колдунов, собрала пожитки, дочку и подросшего кота и поплелась в пожалованную старостой избушку. Кое-как подперла подгнившую крышу, натащила свежей дранки, вымела весь мусор, прогнала ежиный выводок... Селяне опускали глаза, бормотали под нос оправдания, но исправно бегали к знахарке за помощью и снадобьями. Мать кляла их, ругала, но растущая деточка хотела есть и пить, и заказы текли один за другим.

Один совестливый мужик поднял покосившийся забор, другой помог построить хлев для коровы, которой расплатились с соседнего села. Корова была больная и тощая, но обретя собственное жилье и знахарский уход, пошла на поправку и стала давать молоко, а после случки отяжелела.

Рада тоже росла. Юркое дитя, постепенно превратилось в хорошенькую девочку, потом девушку. Селянские парни частенько стояли у ворот, зазывая Раду на посиделки. Мать ее отпускала, только наставляла не любиться ни с кем раньше времени.

Он оказался молодым чародеем веселым, лукавым, заехал к знахарке прикупить трав и показать слабую желудком лошадь. На спине по инесскому обыкновению висел меч, на поясе короткий топорик. Вместо плаща стеганая куртка, а каштановые волосы в тон осенним листьям на поникших от дождя деревьях.

Мать посмотрела лошадь, продала травы и колдун уехал. Чтобы вернуться лишь через два месяца.

– А ты все красивее. – Улыбнулся колдун. Девушка зарделась, но глаз не спрятала и озорно улыбнулась.

– Чего желаете, сударь?

– Хм... травок бы, да тебя в жены...

В жены Рада не пошла, но проговорила с колдуном всю ночь. В следующий раз он приехал летом. Раде как раз исполнилось шестнадцать, и к ней сватался молодой кузнец. Он был сиротой, и не боялся ни отцовского гнева, ни материнского проклятия. Кузнец, хороший и талантливый парень был забыт в миг, когда гость привязал лошадь к коновязи и вошел в дом.

– Хозяюшки? Сударыни? Не накормите с дороги скитальца? – Раде понадобилось собрать всю волю в кулак, чтобы не кинуться тому на шею и не завизжать от счастья. В этот раз он оставил лошадь у кузнеца, чтобы тот справил новые подковы и заказал наконечники для стрел. Несколько дней колдун жил у знахарки, болтая с Радой и помогая с накопившейся мужской работой. Спал он на сеновале, над сараем, нисколько не ропща на неудобства. Вот туда-то ночью и пришла беспокойная девица. Стянула рубашку через голову и легла рядом.

– Рада... Зачем ты пришла?

Она смотрела на него серыми серьезными глазами.

– Я здесь не останусь. Мое дело ходить от села к селу, от города к городу...

Девушка грустно улыбнулась и кивнула.

– Я не смогу быть тебя мужем... – Оправдывался он.

– Мне не нужен муж. – Сказала Рада, закрыв ему рот ладонью.

Он остался еще ненадолго, а потом уехал. Вернулся уже ближе к весне, посмотрел на свою дочку. Потом летом... привез невиданную доселе собаку и поправил просевшие стропила на крыше, подтесал покосившееся крыльцо. Так и пошло. Умерла мать, а Рада жила, как и она – одна с ребенком в доме за околицей. Вот только теперь селяне не пытались ее выселить, а смотрящий чародей заглядывал раз от раза, оставляя мешочек с деньгами. Дочка звала чародея папой, хоть и видела его четыре раза в год.

Так продолжалось до позапрошлого года. Дочке уже исполнилось пятнадцать, а чародей все так же исправно навещал свою селянскую семью, мало рассказывая о другой жизни. И впервые за семнадцать лет колдун пропал. Смотрящий, у которого можно было хоть что-то выспросить, бежал в Милрадицы. И некому было упасть в ноги. Раде казалось, что случилось что-то страшное, но страшное оказалось впереди. Там где в летнем лесу исчезла шестнадцатилетняя Наля – ее дочь. Близость Цитадели гнётом висела над селом, крестьяне повадились продавать зерно и урожай магам, а ее – полюбовницу инессца – постарались забыть как страшный сон. Если бы не огородик да две козы, померла бы с голоду. Но знахарка оказалась на редкость живучей. Она уже собирала пожитки – бежать за смотрящим колдуном, когда в ее дом постучалась парочка знакомых наемников. Оба были жуткими ребятами с изрубленными лицами и беззубыми улыбками, но платили исправно, когда она штопала им очередную дыру в шкуре да собирала в походы мази со снадобьями.

– Эй! Сударыня знахарка, тут молодчика одного в канаве подобрали, сказал, золотом заплатит, если до целителя донесем. Возьмешься?

– Чего бы не взяться. – Знахарка посмотрела на живой труп, в своих сенях. Заносите в дом.

– Ну мы того... пойдем. Вон у него кошелка на поясе, возьми себе сколько надо и давай ее сюда.

Рада отсчитала пять золотых, с таким добром и бежать смело можно. А осталось в кошеле значительно больше. Наемники попрощались, напоследок прикупив свой привычный набор на полученные деньги, а женщина осталась одна с больным, не решившим еще, на какой свет он собирается. И уж как два месяца она его выхаживает, пытаясь вытянуть из него смерть...

– Сам-то он ничего не говорил?

– Говорил. – Вздохнула знахарка.

– Я маг. Если вы это хотели узнать. Меня Ивен зовут.

В притихшей избе Айрин почудился звон мечей, грохот боевых заклинаний, свист силовых и стихийных сгустков силы и яростные крики сражающихся. На лавке за печкой, облокотившись на подушки, бледный и больной, сидел враг.

Но он не был злокозненным Фартом, не гремел проклятиями... Он просто сосредоточено смотрел на Майорина с Велимиром, понимая, что шансов у него нет. Никаких. Неровные черные пряди с седыми нитями, хотя магу едва ли исполнилось тридцать, а тонкие руки вряд ли ловко обращались с мечом, даже когда были налиты прежней силой. У мага было приятное миролюбивое лицо, с мягкими спокойными чертами.

– Она не знала, что я из Цитадели.

– Знала. – Заспорила знахарка. – Ты мне рассказал.

– Не сочиняй, Рада. Ничего ты не знала. Разве мог я раскрыться какой-то селянской бабе? Убивать будете? Или хотите вопросы задать? Предупреждаю, отвечать не буду.

С хлопком закрылся чей-то рот, Айрин напряженно смотрела на Ивена.

И совсем не видела в нем врага. Почему?

Враг должен нападать, полонить, быть опасен и страшен. Он должен быть противен, как был противен ей Фарт или его сын. Он должен вызывать дрожь, как Яриний, он должен пугать, как химеры.

Но враг не мог вызывать сочувствия.

– Как ты здесь оказался? – очень спокойно и холодно спросил Майорин. Его голос будто вернул девушке ощущение яви, она подошла поближе к колдуну, цепляясь за него взглядом, как за корешок в буйной речке, которая норовит снести тебя на острые камни.

– Сбежал.

– От кого?

– Из Лусора. От Хенрика Аарского, если вам интересно знать. Можете не пытаться брать меня в заложники. Хенрик решит, что я предатель, перебежавший на сторону Инессы.

– А ты не предатель?

– Нет. Я никто. – Маг поднял на собравшихся больные глаза, полные не выплеснутой ярости обреченного. И спокойно произнес: – Я ненавижу вас всех. Школу новой магии, Инессу, магов и колдунов. Я мертвец, мне осталось слишком мало, чтобы этим дорожить.

"Он хочет, чтобы мы его убили. – Айрин смотрела на мага, и острое чувство жалости затмевало все остальное. – Почему?".

– Сначала ты расскажешь нам про Цитадель.

– Захлебываюсь словами. – Едко хмыкнул маг.

– Или покажешь.

– Я сдохну быстрее, чем ты что-либо увидишь!

– Кто ж тебе даст. На блок у тебя сил нет, а вот на посмотреть мы поделимся. Весса, давай.

Девушка села рядом с магом, тот попытался отодвинуться, но даже такая малость оказалась ему не по плечу. Его на земле-то удерживала невероятная воля к жизни, хоть и жизни этой в нем почти не осталось. Майорин опять сжал Ивену виски, тот не сопротивлялся, колдун чуть напрягся, и кивнул. Айрин положила магу на плечо ладонь, легко по чуть-чуть заставляя силу литься в мага.

Они видели это вместе. Объединенные общей силой, все трое одновременно проживали заново Ивеново прошлое.

...Он родился в огромном спрятавшемся на севере городе, растянувшемся вдоль восточной границы и потихоньку заползавшем на незаселенный восток, укрытый плотной тайгой. Цитадель делилась на три городка: Вистус – юго-восточную часть – бедняцкую, Лусор – северо-восточную часть, тщательно спрятанную и самую большую, и Школу новой магии, которую вся Велмания и принимала за Цитадель. Школа стояла в отдалении, будто наособицу, но только на первый взгляд. Ее соединяли с Вистусом и Лусором две хорошие ровные дороги, который любой нардисс преодолевал за час с небольшим.

Кричащий розовый младенец, позже названный Ивеном, родился в Лусоре. В небольшом аккуратном двухэтажном каменном доме, именуемом домом свободных нравов. Чаще этот дом называли публичным. Выносившая его женщина избавилась бы от плода, но что-то ее остановило. Мальчишка был здоровый, вечно голодный и обладал небольшим магическим даром. Может оттого и заинтересовал мага, который после недолгого изучения признал в нем своего бастарда. Маг в ту пору был женат и имел четырехлетнего сына. Но Карт Аарский забрал ребёнка, считая, что мальчишкам будет полезной конкуренция и соперничество. И на протяжении двенадцати лет стравливал сыновей, будто двух бойцовских собак. Наследник Карта – Хенрик, получил от отца жестокую душу и сильный магический дар, разительно отличаясь от вдумчивого спокойного Ивена, для которого поднять в воздух ложку было достаточно трудным делом. Потому с четырех лет Ивен бродил в синяках, ссадинах, с красными-желтыми-зелеными волосами или пятнами, тихо надеясь, что однажды сможет отомстить одаренному братцу, которого ненавидел.

– ...эй! Собакин сын, иди сюда, подержи это земноводное! – крикнул Хенрик сводному брату. Ивен скрипнул зубами, но подошел, послушно взял брыкающуюся лягушку за задние лапы. Его братец заучено заводил руками, перемешивая воздух, бормоча под нос какую-то околесицу предназначенную для запоминания формул. Уже было поздно, когда Ивен распознал, что бедной лягушке суждено было жить дальше своей мирной лягушачьей жизнью, а заклятие предназначалось человеку, который ее держал.

– Хен! Стой? Зачем?

Маленький Хенрик расхохотался, показал язык:

– Как это зачем? Ох, до чего же ты забавен, Ивашка! До чего мил!! – на глазах Ивена выступили слезы. Он ненавидел это обидное: Ивашка, но еще больше ненавидел Хенрика Аарского, своего сводного брата.

Ивен выкинул головастика переростка, бросился к себе в комнату и застыл напротив небольшого, чуть потемневшего зеркала. Наведенная иллюзия превратила его в симпатичного, но излишне крупного лягушонка. Оставшуюся часть дня Ивен сводил сложную трехуровневую иллюзию. К вечеру первые две ступени исчезли, и иллюзия просвечивала, но теперь мальчик выглядел еще смешнее.

Больше всего он боялся, что его в таком виде застанет отец. Так и случилось, стоило отцу переступить порог дома, как проклятый Хенрик кинулся хвастаться новой придумкой. Отец маленько отчитал старшего, оставив все тумаки бастарду.

– Иногда мне кажется, что ты не мой сын... и часто хочется, чтобы так оно и было. Ты позволяешь над собой издеваться!

Мальчик захлебнулся злым выкриком... обвинения были несправедливы.

– Он сильнее меня, и вы это знаете, отец! – тихо прошептал он, запрокидывая голову к потолку, чтобы помешать пролиться некстати скопившимся в уголках глаз слезинкам.

– Это еще ничего не значит. – Сказал Карт. – Всегда найдется кто-то сильнее тебя, и что? Ты послушно сложишь лапки и ляжешь умирать? Твой брат всегда бьется до последнего!

Что верно, то верно, – подумал мальчик. Хенрик был будто бесенок, он мог почти испустить дух, но все равно докучать сопернику.

– Ну, да...

– Без ну! Не раздумывай, будь быстрее, будь жестче, будь опасней.

– Как? – слеза все-таки сорвалась с века и заскользила по зеленоватой от иллюзии щеке.

Карт почти с презрением посмотрел на сына.

– Не знаю... может ты действительно ни на что не способен.

С этого дня Ивен пытался доказать отцу обратное. Он учился будто безумный, стараясь превзойти брата в знаниях, он выстраивал столь сложные и замысловатые формулы, что скрипели мысли в голове их наставника-старикашки, а отец удивленно приподнимал густые брови. Каждый день, будто бой. Меч не давался Ивену, он мучил учителя хуже палача, требуя раз за разом повторять одни и те же приемы. Он не был меток, – стрелы и метательные ножи редко находили цель, но мальчик продолжал втыкать их в разнесчастные деревья. Ему больше нравилось сидеть в кресле, закутавшись в меховое одеяло и читать, но каждое утро Ивен пробегал семь-восемь верст, заставляя хилое тело работать. Отец так ни разу его не похвалил, ни разу не сказал, что гордится, но когда пареньку минуло семнадцать, сообщил:

– Собирайся, ты едешь в Милрадицы.

– Отсылаешь, отец? – горько выговорил парень, отрываясь от построения заклинания, такого сложного, что сам Карт с лету не понял о чем речь в записях сына.

– Отправляю. Ты слабый маг, но у тебя острый ум. Поедешь учиться тактике и стратегии.

Спорить с отцом?

Ивен сам рад был уехать, Хенрик все чаще поминал ему бездарность, топча его успехи будто крупных тараканов.

А в Милрадицах все неожиданно оказалось иначе. Был бастард, никем не признанный и никем не любимый, а стал сын влиятельного мага. Был неумеха маг, оказалось лучший школяр на своем курсе, да еще и приколдовывать умевший. Вот вам и нелюбимый внебрачный сын. Он мог сидеть вечерами потягивая подогретое вино, перелистывая страницы любой книги из школьной библиотеки, а мог спуститься в общий зал, где всегда бурлило, гудело, планировалось, думалось и деялось. Летали листы бумаги – без магии, сложенный самолетиком пергамент врезался тебе в затылок: "Кто написал "Пророчество о сером ослике"?", Ивен ловил, писал ответ, и самолетик летел к хозяину. На меловой доске вечно рисовали бесов и друг друга, под столами передавали кружки с медом и варенухой, кто-то под этими самыми столами и пил, сползая туда вместе с ворохом домашнего задания.

Здесь Ивен впервые повстречал инессцев, подобно ему молодые колдуны родились лишь со слабыми отголосками родительского дара, и подобно ему, всю жизнь доказывали себе и окружающим, что жить без него можно. Больше себе. Первый раз он стоял против двух ребят в меховых безрукавках на шерстяные рубахи и обливался потом от страха.

– Ты, говорят, маг?

– И о вас говорят... Тут вообще много говорят, место такое. – Ивен сжал пальцы на ноге – в сапоге не видно, а вроде не так страшно.

– Место и верно такое. – С сомнением подтвердили ребята. Еще месяц они друг на друга косились, не зная то ли плевать в лицо врагу, то ли презрительно внимания не обращать, а сдали полгода учебы и так напились, что позабыли кто враг, а кто друг вместе наплетя таких похабных образов, что весь курс потом еще неделю вокруг увивался, мол еще девок давай. Проснулись кстати тоже вместе, в общей куче, храпящей и рыгающей.

Он закончил школу в двадцать, промахнув два последних года с неестественной легкостью.

– Оставайся, – предложил ему наставник. Отец не писал вот уже три года, и если бы не плата за обучение Ивен подумал бы, что про него забыли. Не писал и бес с ним, – решил парень и принял предложение. Возвращаться домой не хотелось, да и домой ли? Помощник наставника, через год сам наставник, молодой ученый, он не мог не привлечь внимания своими смелыми заявлениями на занятиях, своими трудами о стратегии взятия пошлины с облагающейся той самой пошлиной земель, и Ивену предложили переехать в Вирицу.

– Это победа! – тряс руками наставник, в счастливом исступлении лавируя по горнице, заваленной свитками и фолиантами. – Мой ученик первый советник у государя! Мой ученик правая рука властителей!

– Меня позвали в Вирицкую школу, помощником наставника.

– Ерунда! – махнул рукой старик. – Это все только ужимки, чтобы не давать лишнего повода для споров, какая школа лучше. Ты проработаешь там месяц, потом тебя заберут во дворец, я горд! Я безмерно горд тобой, мой мальчик.

И Ивен тоже был горд, около часа.

Отец воспользовался телепортом.

– Ты не поедешь в Вирицу, чтобы служить инесским лизоблюдам! – гремел он.

– Отец, я буду работать в школе.

– Не ври! Ты стратег, ты знаешь, зачем тебя туда позвали. Скажи! Знаешь?

– Я самый молодой...

– Ты сын Карта Аарского! Ты Цитаделец, как они нас называют. Ты будешь заложником.

– Отец, ты сошел с ума.

– Я платил за твое обучение, чтобы ты работал ради магии, а не ради инесского балагана.

Этого было довольно, Ивен вернулся домой. Уже точно уверенный, что дом, его дом остался в Милрадицах, в стенах старого замка, отданного под школу триста лет назад. Дом остался во мшистых сырых коридорах, в маленькой комнатушке в общежитии, где на две лавки был один стол. В общей зале с горящим очагом, горящим всегда, потому что даже летом в замке было сыро и промозгло. Дом остался среди тех, кого он полюбил, втайне Ивен тосковал даже по Инессе, которую посетил один раз в компании друзей. И, о ужас, ему там страшно понравилось.