Текст книги "Неподвластная времени"

Автор книги: Анхела Бесерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

51

Очередное собрание в катакомбах должно было состояться этой ночью. Мутноглазому так и не удалось ничего обнаружить; все следы, которые могли привести к реликвии, оказались ложными. Джереми давно осточертело копаться в биографии Паскаля, о котором он и так уже знал все, что только можно, заучивать наизусть маршруты передвижения по городу Мазарин, следить за антикварной лавкой и мастерской Кадиса; никто из них не помог ему приблизиться к разгадке, поскольку, совершенно очевидно, и сам ее не знал. Посланник магистра вот уже пятнадцать дней как забросил свои изыскания.

На последних собраниях царила апатия. Сборища адептов ордена все больше напоминали рутинные мероприятия, пламя, горевшее в их душах, постепенно гасло. У Арс Амантис не было будущего. Большинство братьев подошло к такому возрасту, когда вид чужих останков навевал печальные мысли о собственной кончине. Их участь была незавидной. Искусство и любовь уже не озаряли мир прежним светом, впереди лежала непроглядная тьма.

Надежда передать потомкам философию и знания, хранимые орденом, была призрачной. Арс Амантис уже почти стал легендой; столкновение с новой реальностью давалось ему слишком тяжело.

После позорного провала завистника Флавьена, пытавшегося пробраться в мастерскую Кадиса, у братьев не было никакого плана дальнейших действий. Многие до сих пор считали, что основоположник Дерзновенного Дуализма знал, где хранится реликвия, но подступиться к нему не представлялось возможным.

Медальон, босая девушка, удачливый живописец, все и ничего. Братьям было не на что опереться в своих поисках.

Тайный вход в катакомбы располагался на пересечении улиц Томб-Иссуар и Од. Расположившись в маленьком баре на углу, Мазарин и Аркадиус ждали ювелира, который должен был проинструктировать лазутчиков и снабдить их плащами. Была уже почти полночь, однако на улице не происходило решительно ничего, что свидетельствовало бы о предстоящем собрании. Вокруг не было ни души. Минуты текли в напряженном молчании. А вдруг они ошиблись с местом встречи?

Аркадиус уже начал нервничать, как вдруг в нескольких метрах от них остановился роскошный черный автомобиль с затемненными стеклами. Из машины вылезли двое гигантов, по виду телохранителей, за ними появился элегантный господин. Он огляделся по сторонам, шагнул в ближайший подъезд и растворился во тьме. Через пару минут подъехала еще одна машина, потом еще и еще. Силуэты принимавших гостей, словно призраки, скользили мимо антиквара и девушки. Их никто не замечал. Ювелира еще не было.

– Аркадиус, вы уверены, что это то самое место? – спросила Мазарин.

– Совершенно уверен.

Антиквар заметил на груди у девушки медальон.

– Я же велел тебе его не надевать!

– Я без него не могу. Это мой амулет, Аркадиус. Пока он при мне, с нами ничего не случится.

– Тогда спрячь! – Антиквар посмотрел на ее ноги и покачал головой. – И туфли не надела! О чем ты только думаешь?

Пока они препирались, подоспел ювелир.

– Наконец-то! – воскликнул Аркадиус.

Мазарин поспешно спрятала медальон под одеждой.

– Ты не сказал, что с тобой будет молодая женщина.

– Это моя внучка. Она настоящий эксперт в вопросах реликвий.

– Ладно, давайте быстрее. У жены едва хватило времени на два плаща, потому я и задержался. Все уже наверняка собрались.

Он достал из сумки плащи и передал один из них Мазарин.

– Закутайтесь хорошенько, мадемуазель. А то привлечете внимание: вы слишком красивы.

Мазарин хотела набросить плащ, но ювелир ее остановил:

– Не сейчас, внутри. И пожалуйста, ничего не говорите.

Ювелир кратко проинструктировал Мазарин и антиквара относительно обрядов ордена.

Аркадиус положил на стойку банкноту, и троица покинула пустынный бар. Они пересекли улицу, зашли в подъезд и оказались у маленькой железной двери. За нею начиналась ненадежная на вид винтовая лестница.

– Спускаемся.

Впереди была полная темнота. Ювелир зажег факел.

– Я рассчитываю на ваше молчание, – сказал он, понизив голос. – Помните: как только вы покинете это место, вам придется забыть о том, что вы здесь были.

– Мы вас не подведем, – пообещал Аркадиус.

Ступеньки оказались щербатыми и скользкими.

Пахло сыростью. По стенам сбегали струйки воды, с потолка угрожающе свисали сталактиты. У Аркадиуса отчаянно билось сердце – он не выносил замкнутых пространств. Мазарин едва дышала от страха.

Преодолев бесконечную лестницу, старик остановился немного передохнуть; пот лил с него градом.

– Вы в порядке, Ар... дедушка? – встревожилась Мазарин.

– Ничего страшного; просто я не привык к подвалам.

Ювелир велел подопечным надеть плащи. Справившись с дрожью, Мазарин помогла старику, потом переоделась сама.

Цветница осталась позади. Дальнейший путь лежал через темные коридоры, мимо уложенных аккуратными рядами человеческих костей и надписей на французском и латыни: "Hie in somno pacis requiescunt. Здесь покоятся мирным сном. Majores principium et Ulils. Важны начало и конец. Живое умрет, мертвое воскреснет. Homo sicut foenum dies ejus; tamquam flos agri, sic efflorebit: quoniam spiritus per transibit in illo, et lion cognoscet amplius locum suum"[6]6
  Дни человека как трава, как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает никто. (Пс. 102: 15,16.)


[Закрыть]. Маленькая процессия не прошла и ста метров, когда Аркадиусу сделалось совсем худо. Старик не желал признаваться, но ему делалось все труднее дышать.

– Может, нам вернуться? – предложил ювелир.

Аркадиус покачал головой.

– Сейчас все пройдет. Идите, я вас догоню.

– Нет, дедушка. Я тебя не брошу. – Мазарин взяла его под локоть.

– Осталось совсем немного. Видите ту каменную глыбу? – Ювелир указал в глубь коридора. – Нам туда.

Аркадиус собрал оставшиеся силы и двинулся вперед. Ювелир нажал секретный рычаг, и камень отодвинулся, открывая проход в подземную часовню, в которой несколько десятков человек в вышитых плащах о чем-то оживленно переговаривались. Услышав шаги, все, как один, замолчали и обернулись.

– Сила моя в любви, – произнесли вновь прибывшие, вскинув руки.

Арс Амантис ответили в унисон:

– Принимаю и воздаю.

Постепенно сердце Аркадиуса стало биться ровнее.

Антиквар был наслышан и начитан о тайных обществах, и все же увиденное в катакомбах произвело на него сильное впечатление. Фигуры в белых одеждах, в этом мрачном месте, вокруг каменного ложа, напоминавшего алтарь для жертвоприношений, напоминали средневековых монахов. Капюшоны надежно скрывали их лица. Старик взглянул на Мазарин. Прикрытая плащом, она ничем не выделялась. Да и таинственный полумрак и блики от факелов служили весьма надежной маскировкой. Оставалось только надеяться, что никто не заметит нежных девичьих ступней.

Оказавшись среди сложенных вдоль стен костей и таинственных людей в белом, Мазарин совсем растерялась. На плащах незнакомцев красовался знак с ее медальона. Неужели Святая принадлежала к этой странной секте? Внезапно в размышления девушки вторгся звучный голос.

– Братья... – начал магистр ордена. – Вот уже который месяц все мы живем надеждой. Надеждой вернуть священную для нас реликвию. Надеждой на возвращение к чистой и прекрасной жизни, полной подлинных чудес. Очень жаль, что до сих пор нам не удалось разгадать тайну, которую скрывают девушка и художник. Зависть, терзающая нашего брата Флавьена, не позволила нам добиться своей цели. Если бы не этот прискорбный промах, сегодня мы могли бы торжествовать. Разумеется, я мог бы прибегнуть к силе закона, но, принимая во внимание мой пост, это было бы еще одной ошибкой; дело получило бы ненужную огласку. Однако существуют и другие возможности. На этот раз я предлагаю действовать открыто. И жестко, хотя наше братство всегда выступало и будет выступать против всяческого насилия. Нам известно, что у девушки хранится медальон нашей Святой.

Мазарин стало трудно дышать. Ведь он говорит о ней! Нащупав под плащом амулет, она крепко его сжала.

– Так почему бы прямо не спросить ее, откуда он взялся?

– Если позволите, монсеньор... – вмешался Мутноглазый. – Боюсь, она нам солжет.

– Едва ли, Джереми. Скорее всего, она не подозревает о его истинной ценности.

– А может, Кадис просто-напросто подарил медальон своей возлюбленной? – подал голос завистник.

– Боюсь, Флавьен, ты утратил право высказывать собственное мнение, – оборвал его магистр. – Если девушка действительно прячет тело Святой, в чем, учитывая ее возраст, я сильно сомневаюсь, она совершает серьезное преступление – незаконное присвоение средневековой реликвии. Мощи принадлежат нам, а не ей. Другое дело, у нас нет документов, подтверждающих наши права.

– Но она ничего не знает, – вставил Мутноглазый.

Аркадиус испытующе посмотрел на Мазарин. Та покачала головой.

– Монсеньор... – Ювелир поднял руку. – Существуют и другие возможности, о которых на наших собраниях ни разу не упоминалось. Мы слишком долго оплакивали потерю вместо того, чтобы уже начать действовать. Ни для кого не секрет, что в мире на протяжении веков существует нелегальная торговли святыми мощами. Как и в случае с крадеными предметами искусства, все сделки заключаются тайно. Не исключено, что Сиенна стала жертвой такого преступления, и ее мощи были проданы по частям.

– Сомневаюсь. До нас непременно дошли бы хоть какие-то сведения. А впрочем... Продолжай, Себастьян.

– Я взял на себя смелость привести на собрание своего старого друга, который только сегодня приехал из Тулузы. – Ювелир указал на Аркадиуса. – Мой друг – один из нас. Он коллекционирует произведения искусства и входит в Национальную ассоциацию ювелиров.

Аркадиус слегка поклонился.

– Что ты можешь нам сообщить, брат?

– При всем моем уважении, боюсь, вы заблуждаетесь насчет девушки. Полагаю, нам стоит сосредоточиться на трафике реликвий.

– Это все равно что искать иголку в стоге сена.

– Вероятно. Однако... Не думаю, что существует много мощей, которые сохранились бы так же хорошо.

– Это верно. Особенно если учесть состояние большинства католических реликвий, до сих пор имеющих хождение. Согласно записям наших предшественников, Святая исчезла в годы мировой войны. Это было очень давно.

– И все же, думаю, отыскать ее можно, – твердо повторил Аркадиус.

Братья принялись обсуждать новую версию. Часовня исполнилась приглушенными голосами. Мазарин тряслась от страха; среди собравшихся был тот самый зловещий человек с мутными глазами, ее преследователь. Девушка начала тихонько пятиться назад, пока не спряталась за колонной.

Магистр ордена вновь взял слово, и в зале воцарилась тишина.

– Приходится признать, что усилия, предпринятые нашим братом Джереми, не принесли никаких результатов. Прежние стратегии оказались ни на что не годными. А потому, если мы хотим, чтобы поиски реликвии все же увенчались успехом, хотя надежды на это почти нет, нам стоит прислушаться к предложению Себастьяна. Вам, – он обратился к Аркадиусу и ювелиру, – я поручаю незаконную торговлю мощами; нет нужды напоминать, что действовать нужно в обстановке строжайшей секретности. Ты, – магистр отыскал глазами Флавьена, – не вздумай снова приближаться к мастерской Кадиса и вообще что-либо предпринимать. А девушкой, – он повернулся к Мутноглазому, – займусь я сам. Причем так, чтобы она точно ни о чем не догадалась.

52

Почему она опять пропала, не сказав ни слова? Взяла паузу, чтобы обдумать его предложение? Исчезновения Мазарин сводили Паскаля с ума и заставляли влюбляться еще сильнее.

Он любил ее робкий, вопрошающий взгляд, в котором сквозила тайна, мягкое сияние, исходившее от прозрачной кожи, непокорные жесты, мятежную дивную силу, которой он не мог противостоять, любил даже ее одиночество, полное, всеобъемлющее одиночество гостьи из иного мира. Все в ней было зыбким, непонятным, загадочным, все завораживало и не отпускало.

В последний раз Паскаль видел Мазарин во время романтического ужина в отеле "Кост". Он названивал ей не переставая, но девушка не брала трубку, а через несколько дней отчаянных звонков Паскалю пришел ответ, что телефон Мазарин переполнен и больше не может принимать сообщения.

Хотя Паскаль не требовал от Мазарин немедленного ответа, для него самого ужин в отеле был именно помолвкой. Кольцу с бриллиантом предстояло стать его оружием в борьбе с неизвестным соперником.

Молодой человек не сомневался, что его невеста решила побыть наедине с собой, чтобы покончить с сомнениями и сделать выбор. Если у него и вправду существовал соперник, он наверняка был сейчас рядом с ней. От мысли об этом Паскалю становилось невыносимо больно.

Тем временем его пропащая мать опять умчалась неизвестно куда. Паскаль знал, где ее искать, но не собирался этого делать. Сары вечно не было рядом, когда он в ней нуждался... А от Кадиса никакого проку...

В приемной ждали своей очереди пациенты, и среди них – Сара Миллер, рассеянно листавшая журнал. Она решила появиться без предупреждения и сделать сыну сюрприз. Секретарша, охотно ставшая сообщницей матери шефа, пропустила ее в кабинет. Обняв Сару, Паскаль вдруг понял, как сильно соскучился.

– Ты вернулась! А я как раз о тебе думал. Ты как будто прочла мои мысли.

– Прости, что не звонила, Паскаль. Понимаешь...

– Мама, ты, сколько я себя помню, только и делаешь, что извиняешься... Только что это меняет? Ты просишь прощения, а потом снова исчезаешь.

Паскаль усадил мать на диван в углу своего аскетического кабинета.

– Не смотри на меня так, Сара. Я тебя не упрекаю, просто констатирую факт. Но сейчас ты здесь. – Он взял мать за руки, стараясь смягчить резкость сказанных слов. – Скажи, когда ты прилетела? Как Кадис? Знаешь, он мне один раз звонил, спрашивал, где ты.

Я ему, конечно, ничего не сказал... Тебе понравилось в Колумбии?

Саре не хотелось тратить время на расспросы. Она была слишком заинтригована.

– О чем ты хотел поговорить? Когда я звонила из Нью-Йорка, ты сказал, что нам предстоит очень важный разговор.

– А, это... – Паскаль помрачнел. – На самом деле говорить пока рано. Еще ничего не ясно.

– Что случилось, сынок? Ты такой... Не знаю, грустный, что ли.

– Ты правда так думаешь? – спросил Паскаль с горькой иронией. Сара задела его старую рану. Он всегда был грустным, одиноким и жалким. Брошенным матерью, отцом, Мазарин, всеми. – Отлично, ты наконец поняла, что у меня тоже есть чувства. По– твоему, все это... – он обвел рукой свой кабинет, – спасло меня от пустоты в душе? Я тоже человек, мама, не забывай. У меня есть чувства и всегда были... – Паскаль смотрел матери прямо в глаза. – Особенно в детстве, когда ты была мне так нужна...

Сара хотела что-то сказать, но Паскаль перебил ее:

– Возможно, эти чувства и сделали меня таким, каков я есть. Одиночество, это жуткое ощущение, что ты совсем один в холодной и равнодушной Вселенной. То, что происходит со мной сейчас, лишь эхо пережитого тогда. Я думал, что излечился, что моя профессия стала мне надежной защитой, но... Это трудно выразить словами, мама, очень трудно. На моих отношениях с женщинами лежит печать твоего тогдашнего отсутствия. Это страх, страх того, что меня никто никогда не полюбит.

– Прости меня, сынок. Я не знала... Я думала, ты счастлив. Ты никогда мне ничего такого не говорил.

– Бывают безмолвные крики о помощи. Если бы родители знали, что их слова и поступки, на первый взгляд совершенно невинные, могут причинить детям такую страшную боль, они не делали бы очень многих вещей. Ты представить себе не можешь, сколько отчаяния видят эти стены.

– А как же ты? Что тебя мучает, сынок?

Паскаль не ответил.

– Та девушка, с которой ты встречал Рождество?

– Откуда ты знаешь?

– Матери, даже плохие, всегда остаются матерями. Мы чуем нутром, что творится с нашими детьми. Расскажи мне о ней.

Паскаль вспомнил снежный вечер и босоногую девушку.

– Она удивительная. – Его голос зазвенел от восторга. – Умная, красивая... Загадочная.

– Боже милостивый! Ты совсем ребенок, Паскаль. Влюбился, как школьник. Боюсь, ты необъективен.

– Разве любовь бывает объективной, Сара?

– Ты прав. Любовь не бывает ни объективной, ни субъективной. Она просто ЕСТЬ...

– Я просил ее руки...

– Так вот о чем ты хотел поговорить? Но это же просто замечательно, сынок. Надо же... Ты скоро женишься.

– Пока не знаю.

– Как это не знаешь?

– Она думает.

– Плохо дело, сынок. Когда любят, не раздумывают

– С этой девушкой все по-другому. Ты просто ее не знаешь, она совсем необычный человек.

В кармане халата психиатра завибрировал мобильный телефон. Это была Мазарин. Сердце Паскаля затрепетало, как раненый птенец; его непокорная невеста вернулась, чтобы огласить свою волю. Он жестом попросил мать оставить его одного, но Сара и сама все поняла. Она поспешно ретировалась в библиотеку и уткнулась в корешки медицинских книг.

Мазарин попросила прощения за то, что так долго не давала о себе знать, заверила Паскаля, что ее молчание было связано вовсе не с раздумьями, а с работой, а потом сказала, что согласна. Совершенно точно и безо всякого сомнения – согласна. Что все эти дни она помнила о нем и любила. Что ей понадобится год или немного меньше, чтобы разобраться со своими делами. Она знает, что Паскаль поможет залечить ее раны. Если он готов принять ее со всеми ее тайнами, она постарается сделать его счастливым. Если он наберется терпения, научится мириться с ее молчанием, не станет лезть в ее секреты...

Потерявший голову от счастья Паскаль слышал только "я согласна".

– Я хочу представить тебя родителям, – заявил он, светясь от гордости.

– Ладно... Но на моих, боюсь, рассчитывать не приходится.

На прощание Мазарин все же сказала "люблю". Молодые люди договорились встретиться вечером на старом месте, в кафе "Ла-Палетт" на улице Сены.

Мама! – Сияющий Паскаль ворвался в библиотеку. – Звони Кадису. У меня для вас грандиозная новость. Мы могли бы поужинать завтра втроем?

53

В последний момент планы поменялись. Встреча в «Клозери-де-Лила» не состоялась. Вместо этого, воспользовавшись наступившим теплом, Сара устроила ужин прямо на террасе особняка на улице Помп. Ей не терпелось познакомиться с будущей снохой.

Дом прибрали и украсили к празднику. На стол постелили белую скатерть; в вазы поставили букеты белоснежных лилий; повсюду разложили альбомы с детскими фотографиями Паскаля. Все было готово к встрече влюбленных. Хотя торжество планировалось семейное и довольно скромное, прислуга, как в старые времена, облачилась в парадную форму и перчатки; горничная расставляла тарелки и бокалы и раскладывала приборы сообразно строгому протоколу. Шампанское остывало в ведерке со льдом; кухню наполнял густой ароматный пар, исходивший от кастрюли с соусом для омара. Из духовки доносился сладкий запах печеных яблок. Жюльетт была счастлива: в доме хотя бы на один вечер воцарилась нормальная семейная атмосфера.

Чего не хватало старинному особняку, так это жизни. Мадам и месье не хватало внука. И тут подоспела сногсшибательная новость: Паскаль, сын хозяев, которого она растила с такой любовью, женится! Сегодня он представит родителям свою будущую жену. И это значит, что через несколько лет дом снова услышит детские голоса. По воскресеньям в его длинных коридорах будет звучать беззаботный смех малышей.

Сара беспокойно поглядывала на часы; до прихода молодых оставалось меньше часа, а Кадиса все не было.

Мазарин нервничала. Кадис категорически отказывался отпустить ее этим вечером. Выставка была почти готова, оставалось только немного подправить пару холстов.

– Прости, Кадис, но сегодня я не останусь.

– Боюсь, у тебя нет выбора. Тебе ПРИДЕТСЯ остаться.

– Моя жизнь не ограничивается тобой.

– Малышка... Но ты же хочешь, чтобы ради тебя я отказался от всего, к чему привык. Ты никогда не задумывалась, чем обернется для нас вся эта рутина, которой ты так жаждешь?

– Ошибаешься. Я ничего не жажду.

– Позвони тому, кто встал между нами, и скажи, что сегодня не придешь. Давай звони!

– Я ухожу!

– Предупреждаю: если сейчас ты переступишь порог моей мастерской, больше можешь не возвращаться.

Мазарин взяла плащ и пошла к дверям.

– Никогда! – повторил Кадис в бессильной ярости.

Дверь захлопнулась, и художник вдруг осознал, что наделал. И взревел так, что Ла-Рюш задрожала от фундамента до купола.

– ДУРА! ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ!

Перепуганная Мазарин трясла запертую железную калитку. Замок не поддавался. В Данцигском пассаже не было ни души, и на помощь ей никто не спешил. Гнев учителя грозил испепелить все вокруг.

Окружавшие Ла-Рюш деревья яростно размахивали ветками; их корни грозили вырваться из земли. Искалеченные статуи зашлись в макабрической пляске, готовые спрыгнуть с пьедесталов и броситься на девушку. Зловещее здание щерило зубастую пасть, угрожая схватить ее; кариатиды покинули свой пост и бросились вдогонку. Вокруг был лес, полный чудовищ. Корни деревьев старались сбить Мазарин с ног. Железная решетка хватала ее за полы плаща, не давая убежать. Все детские страхи вернулись разом, чтобы лишить ее воли.

Кадис догнал девушку, схватил за руки, грубо притиснул к стене. Мазарин чувствовала его дыхание раненого хищника и обжигающую ярость. Он причинял ей боль.

Губы Кадиса слепо скользили по лицу Мазарин. Раскаленный язык лизал ее щеки, глаза, брови, нос и мочки ушей. Его кожа пылала. Он походил на жаждущего крови вампира. Наконец Кадис поймал губы девушки и впился в них своим алчным ртом. Он был готов задушить ее поцелуем. Особенным поцелуем, первым и последним. Уничтожить ее, разорвать на куски, выпить ее душу. Он целовал ее снова и снова, тщась насытиться ее молодостью. Пока у нее на губах не выступила кровь. Пока пробудившийся в нем зверь не утолил свой голод.

Немного успокоившись, Кадис распахнул калитку.

– Убирайся, – произнес он, задыхаясь.

Мазарин, рыдая, бросилась прочь.