Текст книги "Неподвластная времени"

Автор книги: Анхела Бесерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

38

С какой радости этот непонятный тип торчал у входа в Ла-Рюш? Неужели ему больше нечем заняться? Позвонив по домофону, он назвался приятелем по Академии художеств, но Кадис совершенно его не помнил.

После трех дней осады Кадис решил впустить непрошеного гостя.

Художнику из ордена Арс Амантис наконец удалось проникнуть в логово своего соперника. Разыграв дружелюбие, он забросал хозяина студии историями из их студенческой жизни, представив дело так, словно они были давними приятелями. Утаил он лишь зависть, которую всегда испытывал к удачливому однокурснику.

Мазарин увлеченно трудилась за мольбертом, озаренная лучами солнца, проникавшими в комнату сквозь стеклянный купол. Теперь художник понимал, отчего Джереми принял девушку за воплощение Святой. Исходившая от нее сила была явственной, а рука умелой и твердой.

– Твоя ученица? – спросил завистливый художник.

Кадис не ответил. Назойливый посетитель его явно раздражал.

– Зачем ты пришел, Флавьен? У меня нет времени. Мы не виделись черт знает сколько лет; теперь слишком поздно возобновлять знакомство.

– Мне нужно поговорить с тобой наедине об очень важном деле.

– Я тебя слушаю.

– А она?

– Она член семьи.

– Ладно. Что ты знаешь о катарах?

– О катарах? Странный вопрос. При чем здесь катары?

– Очень даже при чем. Я всегда думал, что твой Дерзновенный Дуализм восходит к их представлениям.

– Ты полагаешь, это я придумал термин "Дерзновенный Дуализм"? Должен признаться, я тебя не понимаю.

– Мы считаем, что ты принадлежишь к одной из ветвей катаров. Что ты наш собрат, хоть и... – он цинично усмехнулся, – отступник. Ты прячешь то, что принадлежит не одному тебе.

– Кто это "мы"? Какого дьявола ты здесь болтаешь? Да ты, наверное, рехнулся!

– У тебя есть то, что принадлежит всем нам, и тебе придется это вернуть. По-хорошему... Или по-плохому.

Мазарин внимательно прислушивалась к разговору. Какое отношение Кадис имеет к катарам?

– Где ты прячешь тело нашей Святой?

Тело? Святой? Она не ослышалась? Мазарин вся обратилась в слух.

– Какой еще святой? Вон из моей студии! – Кадис схватил наглеца за плечо и подтолкнул к выходу.

– Ты обязан разделить с нами свой успех, Кадис... И свое вдохновение. – Пришелец бросил взгляд на Мазарин, едва успевшую спрятать медальон под рубашку.

– Уходи, Флавьен. Ты забываешься.

– Ты прячешь ее среди картин? – Завистник рыскал глазами по студии. – Или замуровал в стене? Это она дала тебе славу?

– Вон! Убирайся, или я позову полицию.

– Мы знаем, что ты прячешь нашу Сиенну, мы все равно ее найдем. Предупреждаю: мы не остановимся, пока не добьемся своего. Я не один, нас много. Имей в виду.

– Вон... вон отсюда!

– Кадис... Что случилось? – спросила Мазарин очень мягко.

– Не волнуйся, этот господин уже уходит.

Мазарин подошла к Флавьену и твердо взглянула ему в глаза, хотя в душе готова была разрыдаться от страха.

– Что с вами, месье? Не можете смириться с тем, что другие талантливей вас? Быть может, вами движет зависть?

– Не надо, Мазарин.

Флавьен вперил взгляд в вырез на ее блузке, сквозь который виднелась цепочка медальона.

– Хочешь побеседовать наедине, верно, малышка? Ты наверняка знаешь больше, чем он. – Но Кадис уже тащил его к дверям. Выкинув непрошеного гостя за порог, он с шумом захлопнул дверь перед его носом.

– И не вздумай сюда возвращаться, слышишь?

Он все испортил. И как! Полный идиот, вот кто он такой. Почему он не смог сдержаться – может, тогда бы удалось втереться в доверие к Кадису...

Зависть сыграла с Флавьеном злую шутку. Попав в студию к своему сопернику, увидев его в окружении подлинно прекрасных полотен, истинных шедевров, он потерял голову от ярости и горечи. Унижение оказалось слишком сильным.

Как же он теперь покажется на глаза остальным братьям Арс Амантис? Как объяснит, что упустил уникальный шанс?

Так корил себя Флавьен, шагая к метро.

А девушка... Как она прекрасна, как чиста, какая сила исходит от ее хрупкого тела!

– Кретин! Вот ты кто! – воскликнул художник, спускаясь по ступенькам.

На него начали оглядываться.

– Вот именно, дамы и господа! – Флавьен отвесил шутовской поклон. – Перед вами самый большой кретин во всем Париже.

Прохожие брезгливо обходили его, думая, что перед ними очередной городской сумасшедший.

– КРЕТИН! Тебя бы самого камнями закидать! – вынеся себе столь суровый приговор, он исчез за стеклянными дверьми.

39

Мазарин больше не могла работать. Она слишком сильно испугалась. Наглый незнакомец хотел забрать ее Святую. Лишить ее самого дорогого.

– Малышка, ты дрожишь. – Кадис обнял ученицу за плечи. – Не бойся. На своем веку я повидал немало психов. Бедняги! Они хотят казаться опасными, а сами совершенно безобидны. Представляешь, он хотел тело какой-то святой! – Художник от души рассмеялся. – И еще намекал, что мы с ним братья...

Мазарин сосредоточенно размышляла. С кем бы посоветоваться? С Кадисом? Нет. Только не с ним. Что он о ней подумает? Тогда с антикваром. Если она расскажет обо всем Аркадиусу, тот ей поможет? Или с Паскалем? Нет, доверять нельзя никому.

Если она потеряет Святую, то не сможет жить дальше... Не захочет... Просто не станет...

– Забудь об этом, Мазарин. Все это сущие пустяки. Продолжим?

Она скорее умрет, чем расстанется с Сиенной.

– Похоже, этот жалкий тип спугнул твое вдохновение. Придется сделать перерыв. Хочешь, прогуляемся? – рассуждал Кадис. – Нет, лучше пойдем пообедать.

Мазарин тряхнула головой, возвращаясь к реальности.

– Пообедаем?.. В городе?

Прежде Кадис никуда ее не приглашал. Все их встречи происходили в стенах Ла-Рюш. Если не считать того свидания у Триумфальной арки, Кадис и его ученица еще нигде не показывались вместе.

– Я давно хотел показать тебе одно удивительное место. Место, которое хранит память о великих живописцах прошлого.

– А где это?

– В самом сердце Монпарнаса. Ах, если бы мы с тобой могли перенестись в ту удивительную эпоху... "Ротонда", "Куполь", "Дом", "Клозери-де-Лила". Ты, моя муза, моя любовь, моя художница... – Он вздохнул. – Моя подруга... Мы с тобой закатились бы в "Кантин-де-Васильефф" и там очень быстро опьянели бы от искусства. Напились до белой горячки всей этой красотой, которая дала мне так много и так многим мне обязана. Радовались бы как дети, грустили непонятно отчего... кипели бы от дикой ярости, сходили с ума от беспричинной тоски... Мы с тобой станцевали бы большой вальс на главной сцене жизни, малышка.

Мазарин глядела на учителя с обожанием. Вот что она любила в нем больше всего. Эту страсть окутывать ее высокопарными речами. И неиссякаемую фантазию.

– Выбирай.

– Я не знаю. – Мазарин закрыла лицо руками. – Веди меня куда хочешь.

– Понятно... Хочешь поиграть? Согласен. Собирайся. – Кадис с таинственным видом подал девушке пальто.

Художник и девушка вышли на улицу. Мазарин готова была прыгать от радости при одной только мысли о прогулке под руку с учителем. Ей хотелось петь и кружиться. Она чувствовала себя маленькой девочкой и одновременно взрослой дамой. Важной персоной.

Кадис предлагал взять такси, но девушка предпочла пройтись пешком. Ей нравилось чувствовать дыхание свежего дня на пылающих от восторга щеках.

Они шагали по улице, обнявшись и весело смеясь. Дурачились, прыгали через лужи, звонили в чужие дома и бросались наутек. Мазарин заразила Кадиса бесшабашной юношеской радостью.

Девушка легко ступала по талому снегу, стремительно исчезавшему под натиском солнечных лучей, и Кадис время от времени вытирал платком ее голые ступни. Мазарин то принималась оживленно болтать, то напевала старые парижские песенки бессмертной Эдит Пиаф...

Quand il те prend dans ses bras

Il me parle tout bas,

Je vois la vie en ros е .

Она была счастлива. Времени не существовало.

Il те dit des mots d'amour,

Des mots de tous les jours,

Et fa me fait quelque chose [2]2
  Он говорит мне слова любви, / Простые, милые слова, / И они сводят меня с ума (фр.).


[Закрыть] .

Кадис был рядом, вдвоем они парили в облаках.

II est entre dans топ coeur

Une part de bonheur

Dontje connais la cause. [3]3
  В сердце у меня отныне / Живет частичка счастья, / И я знаю, что тому причиной (фр.).


[Закрыть]

Этот мир принадлежал им одним. Никого и ничего вокруг. Только она и Кадис.

С est lui pour moi Moi pour lui

Dans la vie,

Il me la dit, la jure pour la vi е . [4]4
  Он для меня, / Я для него, / И он поклялся, что так будет всегда (фр.).


[Закрыть]

Бульвар Монпарнас, бульвар Распай... Разве есть на свете что-то прекраснее? Мазарин заблудилась в своем счастье. Они на Левом берегу или на Правом? Ни на каком. Вне времени и пространства... В розовом цвете.

В городе расцветала весна. Из-под снега проступал изголодавшийся по солнцу асфальт. Владельцы бистро спешили развернуть летние веранды. "Добрый день, мадемуазель; добрый день, месье... Попробуйте наши пирожки "сен-жак". Только что из печки. Просто тают во рту". Официанты соблазняли посетителей ленчем на свежем воздухе.

Пиво пенилось в кружках, стаканы сверкали на солнце, весь город праздновал наступление весны. Даже роденовский Бальзак, казалось, вот-вот спрыгнет с пьедестала и присоединится к всеобщему ликованию. Парижанам хотелось верить, что зима отступила. А для Мазарин и Кадиса она никогда и не наступала.

На бульваре Монпарнас Кадис завязал Мазарин глаза своим черным шарфом. Девушка с восторгом приняла правила игры. Это был один из ритуалов, известных только двоим.

– Ты мне доверяешь?

– Полностью.

– Ловлю тебя на слове.

Прохожие с удивлением поглядывали на пожилого господина, который вел за собой девчонку с завязанными глазами.

– Поиграем в загадки?

Мазарин радостно закивала.

– Куда я тебя веду?

– В "Клозери-де-Лила"?

– Холодно, холодно.

– Ладно. В "Ротонду".

– Мы идем к Бальзаку.

– То есть... к памятнику Бальзаку?

Кадис рассмеялся:

– Совсем северный полюс.

Они подошли к перекрестку как раз в тот момент, когда на светофоре зажегся красный.

– Бежим, малышка.

Идти средь бела дня в полной темноте, ориентируясь лишь по щербинам в асфальте босыми ногами, было непривычно. Временная слепота обостряла слух. Внезапно они остановились.

– Ну что, сдаешься?

– Нет, дай подумать... – Мазарин помолчала: – Ну конечно, "Куполь". Точно: "Куполь".

Мэтр ресторана "Дом" вышел навстречу гостям и понимающе кивнул, когда Кадис приложил палец к губам.

Взоры посетителей обратились к босоногой женщине в черном пальто и с завязанными глазами. Заметили и ее таинственного седовласого спутника. Мазарин чувствовала на себе пытливые взгляды, но нисколько не смущалась. Ничто на свете не могло отнять у нее радости.

Живописец помог ученице подняться по лестнице и усадил ее за стол, который тут всегда держали для него, как бы редко он ни появлялся.

Ресторан привел Мазарин в восторг. Повсюду были репродукции Модильяни, фотографии, безделушки, напоминавшие о художниках и моделях великой эпохи. Здешние стены впитали атмосферу богемного Парижа начала двадцатого века.

– Помнишь, ты говорила, что твой любимый художник – Модильяни? Вот, пожалуйста. Это его место. Сюда он приходил с Жанной Эбютерн, своей великой, и последней, любовью.

На стене кто-то вырезал надпись по-итальянски: "Писать женщину значит обладать ею".

– Писать женщину значит обладать ею, – прочел Кадис вслух. – Как это правильно!

– А я, пожалуй, не соглашусь.

– Тут не о чем спорить. Ведь ты моя.

Мазарин обиделась:

– Твоя?.. С чего ты так уверен?

В сердце Кадиса впервые зашевелился червь сомнения. Он и вправду был уверен, что Мазарин принадлежит ему безраздельно, что в ее жизни нет и не может быть никого другого.

– У тебя кто-нибудь есть?

Мазарин решила солгать.

– Нет, но вполне мог быть. – Она торжествующе улыбнулась, заметив, как в глазах художника вспыхнул внезапный интерес. – Так ты ревнуешь, учитель?

– Вот еще! Даже если у тебя кто-нибудь есть, малышка, ты все равно моя. Если ты мне не веришь, посмотри на наши полотна.

– Картины – это всего лишь картины.

– Такой художник, как ты, не должен говорить подобных вещей.

– Но это правда, Кадис.

– Кто-то сказал, что правда и есть главная ложь.

– А что же тогда ложь? – спросила Мазарин.

– Знаешь, сколько истин таит в себе холст? Все и ни одной. Он не может скрыть только одного: того, что мы чувствуем, когда творим. Это и есть правда.

В наших картинах все – страсть, малышка. СТРАСТЬ. Пикассо говорил: "Мое "я" рвется на холст... И ничего с этим не поделаешь. На моих картинах слишком много меня... Проблема во всем остальном". Так и с нами: наша страсть, наше "я", наши мысли оказываются на холсте.

Мазарин хранила молчание. Внезапно Кадис вспомнил ее слова: "Твоя?.. С чего ты так уверен?" – и вновь почувствовал укол ревности. Он бережно взял девушку за руку, заглянул ей в глаза и спросил, борясь с дрожью в голосе:

– Малышка, у тебя кто-нибудь есть?

40

В последнее время Мазарин все чаще отменяла свидания, под вполне благовидными, но явно фальшивыми предлогами.

Паскаль умирал от желания увидеть подругу, но решил не докучать ей и посвятить освободившееся время изучению ее случая.

Составленная им психологическая карта никуда не годилась. В ней было слишком много лакун, непроверенных фактов и белых пятен. Для диагноза явно не хватало фактов.

Вот что у него получилось.

Имя: Мазарин.

Фамилия: ?

Возраст: 23 года

Родители Живы: ?

Братья и сестры: да. Сестра-близнец.

Имя сестры: ?

Кто родился первым, она или сестра: ?

Детство: ?

Тип отношений с отцом: ? Предположительно, тоска по отцу.

Тип отношений с матерью: предположительно, взаимонепонимание.

Образование: изобразительное искусство (проявляет явные художественные способности).

Род занятий: ?

Место жительства: ? Латинский квартал?

Ничего, ничего и еще раз ничего. Он решительно ничего не знал об этой девушке и тем не менее любил ее до помрачения рассудка. Но любовь Паскаля не была слепой, и профессиональный инстинкт его не обманывал. Чем больше он узнавал Мазарин, тем сильнее убеждался, что у его подруги есть не одна, а целый мешок тайн. Девушка хранила непроницаемое молчание обо всем, что касалось ее личной жизни, семьи и друзей. Казалось, что у нее не было ни памяти, ни прошлого, что она возникла из ниоткуда снежным вечером на Елисейских Полях.

Паскаля тревожили болезненная замкнутость и задумчивость Мазарин, ее привычка уходить в себя и внезапно возвращаться к неожиданно прерванному разговору. Она чрезвычайно мало ценила сегодняшний день, не верила в будущее, не видела в жизни смысла, совершала необдуманные поступки и часто с каким-то непонятным вожделением говорила о смерти. Была ли она ненормальной? А кто осмелится провести границу между нормой и безумием? Паскаль не знал, что делать. Он целыми днями рылся в книгах по психиатрии, психологии, неврологии... Открывал и закрывал энциклопедии. Копался в своих записях, надеясь найти подсказку в старых конспектах.

Молодой человек понятия не имел, что ищет; в глубине души он понимал, что ни одна книга не развеет его сомнений. Знал, что поиски почти безнадежны... И нее равно продолжал искать, главным образом, чтобы спастись от одиночества.

Как-то вечером в руки Паскалю попал "Диагностический и статистический справочник в области ментальных расстройств". Недуги, травмы, отклонения, препараты, расставленные по алфавиту. А: агорафобия, амнезия, анорексия, абулия, алкоголизм... Б: боиполярность, булимия... На Д: деменция, делириум, депрессия, дезинтеграция... Или, например, К: каталепсия, клептомания, кокаин, каннабис, конвульсии... Десятки недугов, у большинства которых всегда находились внешние причины. Подумать только, как легко человеку заблудиться в самом себе. Увязнуть в темной топи, из которой он пытался вытаскивать своих пациентов, в топи, которая наводила ужас на него самого и одновременно бросала вызов, заставляла бороться. Листая справочник, Паскаль набрел на раздел "Социальные расстройства", или, другими словами, "нарушения поведения, не позволяющие человеку адаптироваться к существующим общественным нормам". Каким из подобных расстройств могла страдать Мазарин? Социопатией? Навязчивым депрессивным состоянием? Истерией?..

Паскаль резко захлопнул книгу. Какого черта он делает?

А что, если беда вовсе не в Мазарин, а в нем самом?

Он слишком сильно хотел сблизиться с девушкой, проявлял нетерпение, пытался навязать ей свою волю.

Кто он такой, чтобы судить о психическом здоровье Мазарин? Окажись Паскаль одним из своих пациентов, какой диагноз он поставил бы сам себе? Или ему хватает наглости думать, что у него нет никаких отклонений? Что он идеален?

Ругая себя последними словами, Паскаль водрузил справочник на полку и проверил мобильник. От Мазарин не было ни одного звонка. Она никогда не разыскивала его, не посылала сообщений. Если бы не Паскаль, их отношения давно прекратились. Девушка просто исчезла бы из его жизни, растворившись в метели. Иногда Паскалю казалось, что она лишь позволяет ему себя любить.

С этим нужно было что-то делать. Паскаль набрал номер Мазарин.

Когда зазвонил телефон, Мазарин шагала по улице Галанд под руку с Кадисом.

– Ответь, – сказал он, заметив, что девушка не хочет отвечать на звонок.

– Какая-нибудь ерунда.

– Ответь, пожалуйста, – попросил художник. – Или ты не хочешь говорить при мне?

Надо же ей было забыть выключить телефон.

– Алло?

– Прости, что звоню так поздно. Просто хотел узнать, как у тебя дела.

Кадис отпустил руку Мазарин.

– Поговорим в другой раз, – нервно ответила девушка.

– Ты занята?

– Да, послушай... Я тебе перезвоню. Ладно?

Паскаль догадался, что Мазарин не одна.

– С тобой сейчас кто-то есть?

– Пока.

Мазарин дала отбой.

У нее кто-то был. Точно кто-то был. И с чего это он взял, что такого не может быть? Но почему она не сказала ему сразу? Почему позволила тешить себя иллюзиями? Она замужем? Нет, не может быть. Слишком молода. А что, если у нее двойная жизнь? Паскаль изнывал от ревности.

У нее кто-то был. Совершенно точно. Кадис заметил, какой нервной стала Мазарин после этого звонка.

– Кто это был?

– Одна подруга.

– Не лги мне, малышка. Я слышал в трубке мужской голос.

– Это была подруга, и точка. Я же не расспрашиваю тебя о твоей жене. И на твои вопросы отвечать не стану.

– Какой он? Молодой, наверное?

– Я же сказала, у меня никого нет. К несчастью, мое сердце похитил ты.

– А что в таком случае ты сделала с моим?

Мазарин глядела на учителя с торжеством.

– Я как раз хотела спросить: в честь чего ты пригласил меня на прогулку? Где Сара?

Услышав имя жены, Кадис поморщился.

– Почему нам непременно надо о ней говорить?

– Потому что она существует.

– Ты все испортила.

– Она в отъезде, правильно?

– Я не собираюсь обсуждать с тобой свою семейную жизнь.

– Отлично. Тогда и от меня не жди откровенности. Я точно так же, как ты, имею право на другую жизнь, в которой тебе нет места. По-моему, это блестящий пример дуализма... – Она изобразила задумчивость. – Дерзновенного, пожалуй?

Кадис не ответил. Разумеется, девочка была совершенно права, но признавать это он не собирался. Художник решил сменить тему.

– Так, значит, ты хочешь показать мне свое убежище.

– Нет, не убежище. – Мазарин подумала о старом шкафе. – Туда нет хода никому, кроме меня... Пока я не встречу человека, которому смогу полностью доверять. А как ты думал? У меня есть свои секреты. Я собираюсь показать тебе совсем другое место, совершенно особенное. Это "Гильотина", бар, где играют обалденный джаз. Правда, там можно умереть от клаустрофобии.

Кадис удивился:

– Так мы идем не к тебе домой?

– Нет, в паб недалеко от дома.

– Вернулись твои родители? Ты ведь говорила, что у тебя есть родители. Я видел свет в окнах.

Мазарин всегда оставляла в доме свет, даже днем. Как будто Сиенна ждет ее возвращения.

– Ты никогда мне о них не рассказывала.

– О ком? Ах да... Рассказывать, собственно, нечего. У родителей своя жизнь; сегодня они здесь, завтра уезжают не попрощавшись. Мы все ужасно независимые. Я не спрашиваю, где они пропадают, а мама с папой не лезут в мою жизнь. Полная свобода в отношениях. Такова жизнь, мой друг. Идем...

Художник и девушка спустились в полуподвальное помещение. По прокуренному бару, извиваясь, ползло изысканное соло на кларнете. Мест за столиками не было, и Мазарин с Кадисом уселись прямо на ступеньки. Молодые музыканты виртуозно исполняли одну из классических композиций Луи Армстронга.

Кадис огляделся по сторонам. Бар был полон юношей и девушек, пришедших послушать музыку, которая вышла из моды еще во времена их отцов. В мрачноватом подвале разыгрывалось немыслимое, фантастическое действо: единение мятежной молодости и вечного искусства. Достойное окончание вечера, проведенного в компании Мазарин. За день он досыта напился ее силы и юности.

Как хорошо, что Сара уехала, какое облегчение, что ни перед кем не нужно отчитываться. Жене Кадиса, как всегда, хватило мудрости оставить право выбора за ним. И он выбирал. Пытаясь быть тем, кем ему уже не суждено было стать. Спутником двадцатитрехлетней девушки, годившейся ему в дочери, а то и внучки; человеком, не побежденным годами. Твердая молодая рука вела его за собой, чтобы показать то, чего он был лишен так долго. Вернуть радость... Спасти от тьмы. Рука, за которую он держался, как за спасительную соломинку. Кадис обнял Мазарин, и она положила голову ему на плечо. Художник зарылся лицом в ее волосы. Они пахли персиковым шампунем и весной.

В полумраке бара хрипловатый женский голос напевал Oh, Lady Be Good, мастерски подражая Элле Фицджеральд. Контрабас звучал глубоко и густо, немного в манере Рэя Брауна.

И тут он ее увидел. Это точно была она? Безусловно.

На ступеньках сидела девушка его мечты: Мазарин... И обнималась с другим. С кем? Чья-то голова закрывала ему обзор. Он попытался занять более выгодную позицию, но сумел разглядеть только пышную седину. Мазарин встречалась со стариком!