Текст книги "Неподвластная времени"

Автор книги: Анхела Бесерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

83

Каждое утро Мазарин приходила в Данцигский пассаж, словно все еще оставалась ассистенткой художника. Останавливалась на тротуаре напротив Ла-Рюш и оставалась там до вечера в надежде увидеть Кадиса. Девушка знала, что он там, поскольку в окнах студии горел свет, но, сколько она ни звонила, дверь так никто и не отпер. Жестокость Кадиса лишь сильнее распаляла ее страсть. Мазарин нуждалась в нем, нуждалась в его ласках, его любви; ей было необходимо еще раз пережить то, что было между ними. Больше всего на свете ей хотелось услышать: «Отмени свадьбу и будь моей».

Пустые мечты.

После сухого прощания в аэропорту Кадис больше не давал о себе знать. Мазарин узнавала новости от Сары, успевшей с головой погрузиться в венецианскую авантюру. По ее словам, художник снова заперся в мастерской, охваченный неуемной жаждой творчества, и строго-настрого запретил его беспокоить. Можно было не сомневаться – он трудится над очередным колоссальным проектом. За картины из последней экспозиции уже вовсю дрались коллекционеры и музеи.

До Мазарин доходили слухи о том, что самую большую цену заплатили за полотна, выбранные в качестве эмблемы выставки: двойной портрет Сиенны, написанный ее рукой. Анонимный покупатель заплатил за него целое состояние.

В ту страшную ночь на террасе Триумфальной арки творческая ревность едва не стоила Мазарин жизни, но теперь все было по-другому. Она не собиралась бороться за право авторства. Девушка с радостью подарила бы его учителю вместе с многими месяцами труда и вдохновения за одно только утро в пустыне. Ее любовь была выше тщеславия. Но как сказать об этом любимому?

Мазарин позабыла о зеленом доме. Кадис отнимал у нее все время и силы. Страсть разрушала ее. Теперь она понимала, о какой смерти учитель говорил в самолете. Любовь – страшная, опустошительная стихия, чреватая гибелью. Она не позволяет задуматься о завтрашнем дне. Кадис навсегда остался в Мазарин, а Мазарин в Кадисе.

Она мечтала вернуться в те дни, когда жизнь имела смысл; открыть увитую плющом калитку, нажать кнопку звонка, дождаться, пока он откроет дверь... Приготовить холст и краски, сделать эскизы, разные вариации одного и того же мотива. Потом творить попеременно, вместе, самозабвенно, упоенно, радостно. А под вечер рухнуть без сил, хохотать, целоваться и снова писать.

Мазарин представляла его седые виски, капли пота на его лбу, прищур, с которым он прикидывал светотень, перепачканные краской руки, вены, мускулы... И хрипловатый голос, которым учитель просил ее раздеться, чтобы он смог опробовать на ее теле новые варианты своего дуализма.

– КАДИИИС... – звала Мазарин с тротуара. – ОТКРОЙ ДВЕРЬ. НУЖНО ПОГОВОРИТЬ...

Почему он так с ней обходится? Почему она продолжает унижаться как последняя дура? Почему ей все мало? Разве у нее не осталась хотя бы капля достоинства? Или родители забыли передать его по наследству? Отчего так трудно взять свои чувства в узду?

– КАААААДИС...

В последний раз.

Когда Мазарин уже собиралась уходить, в окне появился бледный, растрепанный Кадис. Его взгляд скользнул по фигурке на тротуаре, не задержавшись ни на миг. Словно она была уличным мусором, старым пакетом, подхваченным порывом ветра. Словно ее голос был всего лишь посторонним шумом, отвлекшим его от важного дела. Художник рывком задернул занавеску.

84

Рене не одну неделю вынашивал план мести. Выждав, пока соседи разъедутся в отпуск, он под покровом ночи отправится на улицу Галанд. Взломает замок, проберется в дом, откроет шкаф и достанет из саркофага Святую. Засунет ее в серый чехол, вроде тех, в какие в дорогих магазинах пакуют куртки и шубы, и стащит вниз по деревянным перилам, по которым они с Мазарин обожали кататься в детстве. Потом он погрузит тело в одолженный у приятеля старый «ситроен» и поедет на восток Парижа, в район Клиши-су-Буа. Там, на заранее выбранном пустыре, он разведет большой костер. На следующий день Мазарин будет ждать на пороге куча пепла и письмо, в котором он выскажет все, о чем молчал. Рене распалял себя, вспоминая ее смех, мелодичный и глумливый... Этот смех до сих пор звучал в его ушах, такой явственный, что до него, казалось, можно дотронуться рукой. Рене до смерти надоело быть верным другом, пай-мальчиком, отличником по всем предметам, кроме любовных побед. Он готов был умереть ради нее. И какой в этом толк? Мазарин принимала его преданность как должное. Ну ничего, претворяя свой план в жизнь, он отлично позабавится и сделает первый шаг к тому, чтобы измениться. Одним ударом покончить с прошлым. Превратиться в другого человека, у которого не будет ничего общего с жалким теленком, изнывающим от неразделенной любви. Преступить закон, чтобы создать свой собственный. Око за око и зуб за зуб, как давно подсказывает уязвленная гордость.

Все на свете подвержены злу. Кто из нас не совершал преступлений хотя бы в мыслях. Никто не хорош настолько, насколько хочет казаться.

Рене твердо знал, что после сожжения Святой его не будет мучить совесть. Подобные угрызения – удел слабаков, болезнь, которой он сам ни в малейшей степени не подвержен. Жизнь – полная чушь, и он во что бы то ни стало исполнит задуманное. Что может ему помешать?

В действительности все с самого начала пошло наперекосяк. Припарковав «ситроен» у дома номер семьдесят пять по улице Галанд, он попытался открыть дверь, но ключ застрял в замке. Кто-то взломал его и устроил в доме погром. Заветный шкаф оказался пуст. Саркофаг с телом Святой исчез. Мстителя опередили.

Так Рене и остался со своим контрабасом, одиночеством и рвущейся наружу ненавистью. Злоба поразила его, словно недуг. Ему хотелось покончить разом со всем миром.

Перед тем как убраться восвояси, он трясущимися от бешенства руками вылил канистру бензина, предназначавшегося Святой, на лавандовые заросли перед домом Мазарин. Бросил спичку. Через несколько секунд цветник запылал.

Когда пламя почти добралось до дверей церкви Сен-Жюльен-ле-Повр, Рене почувствовал, что хоть немного утолил жажду мести, и решил ехать прямо на вокзал. Он сядет в первый же поезд до Праги. Лучше сбежать, пока ненависть не заставила его совершить еще какое-нибудь преступление, на этот раз страшнее предыдущего.

85

Теперь она была в его руках. И он не мог на нее налюбоваться. Его взгляд придирчиво исследовал ее точеные черты в поисках хоть одной неверной линии. Великолепные черные волосы спадали на плечи, каскадами покрывали ветхое платье. Она навсегда осталась юной, сумела победить то, чего он боялся больше всего, – увядание. Ее молодость бросала вызов смерти. То было высшее воплощение искусства: красота, победившая забвение, прошедшая через века, пережившая свой земной век. Существование спящей красавицы отрицало очевидное.

У Святой было то, чего не хватает времени: способность остановиться.

Она навеки сохранила цветение юности. Годы не тронули ее, и нежная кожа подростка еще пахла лавандой. В своем вечном сне она сияла красотой.

Он обладал ею. Она принадлежала ему одному. Он чувствовал, его наполняет исходящая от нее сила. Они наконец были вместе!

Он решил перенести ее в центр комнаты, чтобы солнечные лучи озаряли ее саркофаг, преломляясь в гранях стеклянной крышки. Однако кофр оказался неожиданно тяжелым. Это было очень странно. Когда он забирал саркофаг из дома Мазарин, его поразила легкость саркофага. Ему не понадобилось ни малейшего усилия, чтобы его поднять. Ни бронзовая оправа, ни крепкое стекло будто вовсе не имели веса. Все было невесомым, эфемерным. При этом от Святой исходили мощные энергетические волны. Ухватившись поудобнее, он снова попытался передвинуть саркофаг. Но Святая словно стала еще тяжелее.

– Ладно, – сдался он. – Оставайся здесь, если тебе так больше нравится.

86

Свет факелов озарял разложенные вдоль стен кости и укутанных в плащи Арс Амантис. Скрыв лицо под капюшоном, Аркадиус снова явился в парижские катакомбы, на этот раз для того, чтобы поведать о своем путешествии в Барселону. На этот раз ему пришлось один на один сражаться с клаустрофобией в узких и сырых коридорах подземелья. И все же он сразу согласился прийти на собрание, не только уступая настойчивым просьбам ювелира, но и по своим собственным соображениям.

Магистр никак не мог взять в толк, что миссия антиквара, на которую братство возлагало такие надежды, окончилась ничем.

– Если я правильно понял, вы обещали пролить свет на самый важный из интересующих нас вопросов, – перебил он Аркадиуса в самом начале повествования.

– Так и было, монсеньор, – почтительно ответил старик. – Но в реальности все оказалось по-другому. К великому сожалению, все, что мне удалось узнать, не более чем домыслы одинокой старухи. Ничего, что могло бы восполнить пробелы в нашем знании. Я взял ложный след. История, во многом совпадающая с историей почитаемой всеми нами Сиенны, на самом деле повествует о другой святой, некой католической мученице. Предок старой сеньоры, сокрушивший полчище неверных в Крестовом походе, получил ее мощи в награду.

И Аркадиус, не торопясь, с отступлениями и старческими длиннотами, поведал собранию историю мученицы Клары. Богатые подробности, почерпнутые на каталонской земле, должны были убедить братьев в том, что найденные мощи не имеют никакого отношения к Святой.

– Что ж, тулузский брат. Ты сделал все, что мог, и мы благодарим тебя. – Прежде чем продолжить, магистр окинул взглядом людей в капюшонах, в напряженном молчании ожидавших его слова. – В последние месяцы мы жили надеждой... Надеждой, которая обернулась наваждением. Наши усталые сердца нуждались в мечте, чтобы продолжать биться, – магистр помолчал, собираясь с мыслями, – но все наши усилия пошли прахом. Не скрою, я сам тешил себя иллюзией, что наша Сиенна скоро будет с нами. Однажды ночью я пробрался в дом девушки с медальоном и обыскал его сверху донизу, но не обнаружил абсолютно ничего.

И не мог обнаружить, подумал Аркадиус. Поскольку то, что хранилось в доме, сейчас было спрятано в его лавке.

Оставалось только дождаться Мазарин... У которой наверняка был ключ.

– Теперь, – продолжал магистр, – пришло время прекратить бесплодные поиски. Мы слишком долго тешили себя напрасными упованиями, но пора взглянуть правде в глаза… Братья, наш орден умирает.

Ответом ему была гробовая тишина.

– Для нас не осталось света, кроме этих факелов... Не осталось храма, кроме этого подземелья. Священного и страшного места, наводненного мертвецами. Или мы ждем, что они, – магистр обвел рукой стены святилища, – поделятся с нами своими жизнями, которых у них давно нет? Во что мы играли все эти годы? Братья, в нашей слабости повинны только мы сами. Не стоит ждать, что мертвая девушка вернет нам былое могущество...

– Что ты хочешь этим сказать, учитель? – спросил один из Арс Амантис.

– Я больше не могу оставаться главой ордена... Я утратил веру.

87

Ни лидера, ни святой. Идеологическая катастрофа, которую он при желании мог бы предотвратить. Однако Аркадиус не собирался делать ничего подобного. То, что оказалось у него в руках, было совершенно бесполезно без Мазарин. Только она могла знать, где запрятан проклятый ключ.

Тем августовским вечером, когда антиквар спустил с лестницы бродягу, в глаза ему бросилась одна весьма любопытная вещь.

В таинственной полупустой комнате в глубине дома, у дальней стены, стоял крепкий старинный шкаф, точно такой же, как в поместье в Манресе.

Внутри громадный шкаф оказался совершенно пустым, хотя, судя по отметинам на дереве, в нем еще недавно хранился большой чемодан или ящик. Однако самое интересное ждало антиквара в глубине. За задней стенкой шкафа обнаружилась потайная дверь.

Подобные тайники были в большинстве домов на улице Галанд – там прятали ценности и документы. За старым шкафом начинался длинный и темный туннель. Антиквару понадобились немалые усилия, чтобы преодолеть клаустрофобию, но в конце концов любопытство победило.

Прихватив фонарик, он отправился изучать таинственный коридор, в котором витал невесть откуда взявшийся аромат лаванды.

С одной стороны, все сходилось, с другой – получалась полная бессмыслица. Лавандовые заросли, берущие начало в спальне Мазарин и расплескавшиеся по всей улице, окружавшая девушку тайна, ее скрытность, странные исчезновения, медальон... Старик сердцем чувствовал, что стоит на пороге великого открытия, но не понимал, почему судьба избрала для этого именно его. Отчаянно борясь со страхом перед темнотой и неизвестностью, он шаг за шагом исследовал узкий туннель, спускаясь все ниже, пока путь ему не преградила стена. Аркадиус принялся внимательно осматривать ее, водя из стороны в сторону фонариком: он не сомневался, что у потайного хода есть продолжение. Оглядев дощатый потолок и поросшие мхом стены, антиквар уже готов был признать свою ошибку и повернуть назад, но в листьях лаванды что-то сверкнуло. Антиквар нагнулся поближе, не решаясь поверить собственным глазам. Среди зеленых стеблей виднелась бронзовая пластина с изображением голубя. Сомневаться не приходилось: это был ключ. Голубь, символ любви для сладкоголосых окситанских трубадуров, воплощение Святого Духа для ревностных католиков. Голубь... Чистота, гармония, надежда и счастье. Вместо оливковой ветки птица держала в клюве кольцо. Аркадиус с силой потянул за него, раздался скрип невидимого механизма, и голубь взмахнул крыльями. Старик несмело заглянул в образовавшееся отверстие. Потайная дверь вела... Куда бы вы думали? В подалтарную часть церкви Сен-Жюльен-ле-Повр!

Аркадиус осторожно поднялся по щербатым каменным ступенькам, опасаясь с кем-нибудь столкнуться. Но церковь была пуста, лишь тусклые светильники слабо озаряли сводчатый неф. Старик огляделся. На витрине слева от алтаря были выставлены кости и волосы какой-то святой, несколько фотографий и карточка, в двух предложениях повествующая о житии и посмертных чудесах: "Я вела добродетельную жизнь на земле и потому попала на небеса. По делам вашим воздастся вам". Совсем не то, на что он рассчитывал.

Антиквар продолжал поиски. Возможно ли обнаружить в таком месте нечто, связанное с Арс Амантис? Патрон церкви святой Иоанн Златоуст кротко взирал с иконы на облепивших стены гарпий. Под ним, в застекленной нише, стоял небольшой железный ларец. Направив на него луч фонарика, Аркадиус разглядел на крышке окруженный вязью букв и узоров знак ордена.

Вот оно! Ларец был в точности таким, как описывала старуха из Манресы. По словам пожилой сеньоры, в нем хранилась вся история Сиенны. Надпись на стенке ларца взывала: "Довольно спать. Пробудись не спеша".

Что делал окситанский ларец в оплоте католической веры?

Скрип двери и чьи-то шаркающие шаги заставили антиквара спрятаться за колонну. Вошедший погасил светильники, и церковь погрузилась в темноту.

До разгадки оставался всего один шаг; теперь нужно было забрать ларец и попытаться его открыть. Другими словами, совершить святотатство.

Аркадиус торопливо изучил механизм. Витрина явно была самодельной. На первый взгляд снять стекло казалось не такой уж сложной задачей; требовались лишь терпение и сноровка, а этого антиквару было не занимать. Повозившись с витриной пару часов, он добился своего.

Небольшой ларец оказался на удивление тяжелым. Открыть его никак не получалось. Не помогали ни универсальные ключи, ни верные отмычки, которые он всегда носил с собой – на всякий случай. Все без толку. Ларец не желал поддаваться ничему, кроме собственного ключа. Средневековый мастер будто знал, что его детище захотят взломать. Это был настоящий маленький шедевр... Созданный руками братьев Арс Амантис.

Дверь снова заскрипела. Антиквар выключил фонарик и, стараясь не шуметь, поставил ларец обратно.

– Кто здесь? – послышался в темноте старческий голос.

Аркадиус затаил дыхание. Он вдруг сообразил, что отмычки по-прежнему валяются на полу рядом со снятым стеклом. Незнакомец повторил:

– Джереми... Это ты? Что за манера блуждать в потемках?

Аркадиус неопределенно хмыкнул.

– Я ведь говорил, ты можешь приходить, когда захочешь, только предупреждай заранее.

– Я ухожу, – пробормотал Аркадиус, стараясь говорить односложно.

– Ладно. Не забудь запереть дверь. Незнакомец ушел, и антиквар смог вернуться к

ларцу.

Глубокой ночью он вышел из дома Мазарин с кошкой и заветной находкой. Прежде ему не случалось брать чужое, но на этот раз любопытство оказалось сильнее.

88

Вот и настал великий день. Она была в Венеции, на террасе отеля «Даниэли». На воде канала отрешенно покачивались лодки, крики чаек заглушали нестройное пение гондольеров.

Старинный город будто сошел с картины Беллини и был так прекрасен, что хотелось плакать от восторга. По берегам его каналов ходили Тициан, Джорджоне, Тинторетто, Веронезе, Каналетто, Тьеполо, Карпаччо, великий Микеланджело... Лучшие художники всех времен. Вокруг царила вечная красота... А она все равно была несчастна.

Мазарин прятала свою печаль под неизменным черным плащом. Они с Паскалем и Сарой прилетели в Венецию за пять дней до свадьбы, и Кадис, которого она не видела с возвращения из пустыни, рано или поздно должен был к ним присоединиться.

– Не волнуйся, милая, – ободряла ее Сара. – У нас будет кому отвести тебя к алтарю. Таков уж Кадис, ты знаешь. Мой муж привык все делать в самый последний момент, но он приедет, обязательно приедет. На самом деле он обожает быть в центре внимания. Любит главные роли...

– И успех, – добавил Паскаль, положив руку на плечо Мазарин.

Паскаль уговорил Кадиса быть на свадьбе посаженым отцом. Хотя Мазарин этому яростно противилась, они с Сарой объясняли ее сопротивление излишней застенчивостью и продолжали настаивать. При одной мысли о том, что ей придется снова увидеть учителя, у бедняжки невыносимо ныло сердце.

– Ты что-то притихла, котенок, – заметил жених.

– Это просто нервы, – отозвалась девушка. Не могла же она признаться, отчего в последнее время ходит сама не своя. С тех пор как Мазарин вернулась из Марокко, у нее уже второй месяц не было менструации. Правда, никаких иных симптомов до сих пор не было. Ни слабости, ни тошноты; она даже немного похудела.

Тест на беременность, купленный в аэропорту за полчаса до вылета, показал отрицательный результат... Или она что-то не так поняла? Красная полоска означала... Да или нет? Тест пришлось выбросить, потому что Сара уже стучала в дверь и спрашивала, все ли с ней в порядке. Теперь надо было сделать еще один. Но как?

– Ты какая-то... Право, не знаю... далекая, – продолжал Паскаль. – Волнуешься?

– Ну конечно, глупый. Брось переживать. Мне просто немножко грустно.

– Ты вспоминаешь родителей?

Мазарин кивнула. Если бы только Сиенна была с ней! Ей хотелось забраться в шкаф, свернуться клубочком и оставить весь мир снаружи. Почему у нее отобрали все, что она любила? Наверняка негодяй приложил к этому руку. Недаром ее тюремщик где-то пропадал в ночь перед побегом. Но как он узнал, где спрятано тело? Зачем оно ему понадобилось? Какую страшную тайну держала в руках Святая? Теперь от спящей красавицы остался только ключ, что когда-то был привязан к ее пальцу. Мазарин долго думала, куда его спрятать, и наконец решила поместить на один из своих коллажей, в складках цветной бумаги. Так было безопаснее всего. Девушка твердо решила сразу после возращения в Париж отправиться в зеленый дом и разыскать замок, который отпирается этим ключом.

– Ты мне когда-нибудь про них расскажешь? – Паскаль вновь нарушил ход ее размышлений.

– О родителях? – переспросила Мазарин и продолжала, не дождавшись ответа: – Со временем я расскажу тебе все. А сейчас мне нужно побыть одной. Жених не должен видеть невесту до свадебной церемонии.

– Глупая примета. – Паскаль обнял ее сзади за талию. – Мы ведь живем вместе. И наслаждаться местными красотами лучше вдвоем. – Он уткнулся в ее затылок.

Мазарин настаивала.

– Это не просто примета, эта традиция, практически закон.

– Котенок, законы пишут для того, чтобы их нарушать. А этот точно сочинили не подумав. Не видеть тебя целые сутки? От такого воздержания можно и до свадьбы не дожить. Сжалься над беднягой...

Мазарин улыбнулась. На мгновение она почувствовала себя обыкновенной, нормальной девушкой, у которой вот-вот исполнится мечта всей жизни. Ей показалось, что все будет хорошо. Что при виде Кадиса в ее душе не дрогнет ни одна струна. Что она любит Паскаля и будет с ним счастлива. Что все будут счастливы... Он, она, все... Даже ее ребенок. Если он и вправду должен родиться...

Венчание должно было состояться на закате в соборе Сан-Марко, а торжество, до мелочей продуманное Сарой и целой командой сценографов, в блистательном палаццо Пизани-Моретта.

Караван гондол доставит гостей в карнавальных костюмах и масках к палаццо, и новобрачные выйдут к ним в пышных старинных одеяниях.

Гладь канала постепенно покроется лепестками роз, на воде закачаются зажженные свечи, и молодые взойдут на борт богато украшенной гондолы. Лучшие сопрано Венеции станут петь Ave Maria Гуно и Шуберта, зазвучит музыка Нидермейера, Масканьи, Мендельсона, Россини и Франка.

Цвет богемы со всего мира слетелся в Венецию. Гостям не терпелось насладиться фантастическим действом, придуманным эксцентричной художницей. Празднества продлятся три дня. Сонный город ожидало небывалое зрелище.

Кадис наконец прибыл. Сара сообщила об этом по телефону, когда целая армия стилистов готовила невесту к церемонии. Мазарин настояла, что будет в черном, и никто не сумел ее переубедить. Такого удивительного платья не было еще ни на одной свадьбе: черная туника из необработанного шелка с длинным рядом пуговиц на спине. Ноги Мазарин оставались босыми. Ни колье, ни сережек. Белизна кожи в глубоком вырезе платья контрастировала с траурным нарядом. Прическу невесты венчала изящная диадема, украшенная слезой из оникса, которая очень шла к ее золотистым глазам.

Такой образ придумала знаменитая стилистка, подбиравшая костюмы для лучших Сариных фотосессий.

Мазарин сидела перед зеркалом, погрузившись в невеселые раздумья. Через несколько минут она увидит его. Хватит ли у нее сил спокойно протянуть ему руку и позволить отвести себя к алтарю, у которого ждет другой?

По щеке девушки побежала слеза.

– Ну уж нет, милая. Не плакать. Ты испортишь всю мою работу, – переполошился визажист и ловко промокнул слезинку салфеткой.

Еще слеза, еще и еще... Мазарин плакала беззвучно и безутешно.

– Нет, так невозможно работать... Черт!

Визажист швырнул кисточку на пол.

– Она все испортила, – сообщил он остальным.

Мазарин вскочила на ноги и завопила, указывая на дверь:

– Пошли все вон! Оставьте меня!

Оскорбленная свита двинулась к выходу. Дверь закрылась и тотчас открылась снова.

– Убирайтесь! – заорала девушка, пытаясь захлопнуть дверь, но ей помешала чья-то сильная рука.

Дверь распахнулась. Перед ней стоял Кадис.

Увидев свою ученицу в экстравагантном черном платье, с высокой прической и заплаканными глазами, он глухо проговорил:

– Красавица.

Мазарин вновь попыталась закрыть дверь.

– Ты уверена, что готова к тому, что вот-вот случится? Ты собираешься и дальше ломать комедию, притворяясь, будто любишь моего сына, хотя мы оба знаем правду?.. Я знаю, откуда эти слезы, малышка.

– Уходи. Циничный уродец.

– Не задерживайся. Я жду.

– За что ты так со мной?

– За что ты так со мной, Мазарин?

В коридоре появилась Сара.

– А... Вот ты где, – улыбнулась она, заметив Кадиса. – Ну, как тебе наша невеста?

Заметив на щеках Мазарин слезы, Сара порывисто обняла ее.

– Ты волнуешься, это естественно. Все невесты нервничают перед свадьбой. Не беспокойся, все будет просто замечательно. Жан Люк сказал, что у него не получилось закончить макияж. Хочешь, я тебе помогу?

– Нет, спасибо, – проговорила Мазарин, отводя глаза. – Я сама справлюсь... Простите, мне надо пару минут побыть одной.

– Конечно, детка... Идем, Кадис, у нас мало времени. Тебе тоже надо переодеться. – Она неприязненно оглядела его потертые джинсы и черную майку. – Ты же, надеюсь, не собираешься вести Мазарин к алтарю в таком виде? Мы должны быть достойны такой невесты.