Текст книги "Неподвластная времени"

Автор книги: Анхела Бесерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

19

Что с тобой, детка? – встревожился антиквар, повстречав Мазарин на улице. – На тебе лица нет.

– Все в порядке, – мужественно ответила Мазарин, которую всю ночь терзали кашель и озноб.

– А почему ты босиком? У тебя что, нет обуви?

– Мне так больше нравится.

– Но ты не можешь ходить вот так в такой холод, это просто безумие. У тебя глаза совсем больные. – Старик потрогал Мазарин лоб. – Да ты вся горишь. Интересно, где твои родители. Куда только они смотрят?

– Слишком много вопро... – Мазарин отчаянно закашлялась, согнулась пополам и рухнула на асфальт.

Антиквар помог девушке подняться и отвел в ближайшую больницу, куда ее и положили с диагнозом: острая бронхопневмония.

Аркадиус навещал Мазарин каждый день в течение недели. Девчушка напоминала ему единственную внучку, погибшую по нелепой случайности меньше года назад. Она была ее ровесницей и казалась такой же одинокой.

Старик приносил Мазарин шоколад, долго сидел в тишине у ее изголовья, стараясь угадать, о чем она думает и, главное, что чувствует; так он надеялся лучше понять свою умершую внучку. Очень старому человеку, привыкшему к одиночеству, было нелегко познать мир юной девушки. Антиквар был слишком долго погружен в себя, и попытки постичь душу другого человека давались ему тяжело.

Врачи интересовались, кем он приходится больной. Старику пришлось солгать из опасения, что его перестанут пускать в палату и он не сможет искупить вину перед мертвой внучкой. Он не мог потерять ее снова.

Мазарин так и не сказала антиквару, что стало с ее родителями, и ему оставалось лишь гадать, поссорились ли они с дочерью во время очередного юношеского бунта, уехали в долгое путешествие или умерли, как мать его внучки. Аркадиус знал наверняка только одно: глаза девушки его не обманывали. С самой первой их встречи она что-то скрывала.

Бывают глаза, которые совершенно не умеют лгать. Они полны грусти, которую невозможно скрыть; в них открывается бесприютная ледяная вселенная. Глаза плачут без единой слезинки, даже когда губы улыбаются, и от этого улыбка превращается в маску, пустую и формальную гримасу. Такой взгляд был у его внучки, когда она прощалась с ним в лавке, перед тем как броситься в Сену. Старик понял значение этого взгляда слишком поздно – через три дня, когда его вызвали и морг на опознание утопленницы.

– Зачем вы ко мне ходите, месье? – спросила Мазарин, когда, проснувшись, вновь обнаружила у своей постели антиквара.

– Сколько раз я просил, чтобы ты меня так не называла? Ты всякий раз словно прибавляешь мне несколько лет. Я Аркадиус, Аркадиус.

– Ладно, Аркадиус. Зачем вы ко мне ходите? Просиживаете здесь часы напролет, совсем забросили свою лавку.

– Я ведь говорил, что там чувствую себя словно в усыпальнице мертвых вещей. Вряд ли они по мне скучают. Если в смерти и есть что-то хорошее, так это отсутствие чувств... Отсутствие боли.

– Вы так думаете? Иногда люди продолжают жить даже после смерти. Они оставляют нам в наследство свои терзания и тайны, о которых молчали, пока могли говорить.

– Ты сирота? – спросил антиквар.

Мазарин пропустила вопрос мимо ушей.

– У меня есть кошка, и она наверняка уже умерла от голода.

– Не беспокойся, я за ней присматриваю. Она сейчас у меня в магазине.

– Как это?

– Вчера она здесь бродила. – Антиквар кивнул в сторону окна. – И ужасно жалобно мяукала. Я сразу понял, что это твой зверь.

Мазарин, похолодев, ощупала грудь. Медальон исчез.

Антиквар заметил ее беспокойство и улыбнулся.

– Не волнуйся. Он тоже у меня. Его сняли, когда делали снимок грудной клетки. Ты хотя бы приблизительно представляешь, что носишь у себя на груди, дочка?

– Верните его мне, пожалуйста.

– Верну, если скажешь, где ты его взяла.

– Вы не имеете права его отбирать.

– Милая девочка, из-за этой вещицы, – старик показал медальон и тут же снова его спрятал, – погибло очень много людей. Лучше пусть она побудет у меня, пока ты в больнице.

– Пожалуйста... – взмолилась Мазарин.

– Послушай, тебе снова будут делать рентген, или ты просто заснешь. Медальон снимут, и ты его не найдешь. У меня он будет в целости и сохранности. Ты мне доверяешь?

– Я не знаю, что это такое. Мне никто никогда не объяснял, что значит доверять. – Девушка протянула руку. – Отдайте мой медальон.

Старик будто не слышал ее просьбы.

– Много-много лет назад, в двенадцатом веке, из-за этого знака пропал целый народ. Хочешь узнать, как это случилось?

Мазарин удивленно вскинула брови. Тайна, что так долго окружала саркофаг Сиенны, начала потихоньку рассеиваться. У нее впервые появился шанс узнать правду. Девушка энергично закивала.

– Это был удивительный народ. Они проповедовали высокую любовь и мечтали о мире, в котором будет править искусство. Эти люди хотели вернуть понятию любви истинный смысл. К несчастью, они выступили против Римско-католической церкви и обрекли себя на гибель.

– О какой любви вы говорите?

– Для этих людей не существовало понятия греха. Хотя их мировоззрение можно назвать дуалистическим.

– То есть... они считали, что все дозволено?

– Нет, на самом деле все куда сложнее. У них была целая идеология, основанная на прочной связи искусства и любви. Любви, свободной от запретов и предрассудков: в те времена это было совершенно немыслимо. Но у того народа была своя вера. Они бесстрашно защищали ее, многие отдали жизнь за свои убеждения. Если бы они победили, наш мир был бы совсем другим. Скольких женщин сожгли на кострах, побили камнями...

– Камнями? – Мазарин вспомнила о шрамах на лице Сиенны. Такие следы вполне могли остаться от камней.

Антиквар продолжал:

– Их жгли, побивали камнями, рыцари, не знавшие ни совести, ни милосердия, брали их, словно трофеи.

– Но чем же они заслу... – Приступ кашля помешал Мазарин задать вопрос. Девушка побагровела, кашель не давал ей дышать.

Старик нажал кнопку вызова медсестры и протянул больной стакан воды.

– Давай-ка выпей.

Мазарин продолжала кашлять, из носа у нее потекла струйка крови.

Вбежавшая медсестра отчитала антиквара:

– Зачем вы позволили ей говорить? Она же совсем слабенькая. Тоже мне сиделка. Будьте добры покинуть палату.

Мазарин схватила антиквара за руку. Увидев это, медсестра смягчилась.

– Ладно, – разрешила она, промокая больной лоб салфеткой. – Можете побыть еще немного, но только с условием, что вы не будете волновать девочку. Ей нужно поспать.

Вскоре спазм разрешился. Онемевшая от усталости Мазарин бессильно откинулась на подушки. Через некоторое время она открыла полные слез глаза и снова попросила старика вернуть ей медальон.

– Какая же ты приставучая. – Старик покачал головой, достал из кармана куртки медальон и вложил в протянутую руку девушки. – Под твою ответственность.

На третьем этаже больницы человек с мутным взглядом и погасшей трубкой во рту нервно расхаживал по коридору, дожидаясь, когда посетитель покинет палату.

20

Мутноглазый следовал за девчонкой по пятам с того самого вечера, когда увидал ее босой. Женщины из ордена Арс Амантис никогда не носили обуви. В последние годы от этой традиции почти повсеместно отказались, но нельзя было исключать, что кое-где ее по-прежнему чтят. А если принять во внимание медальон, который висел у девчонки на шее, было бы не таким уж безумием предположить, что она каким-то образом отыскала тайную усыпальницу: заполучить этот амулет можно было, только сняв его с груди Святой.

В чудом уцелевших окситанских хрониках об этом говорилось предельно ясно: "С наступлением ночи братья отправились в путь через дремучий лес, движимые решимостью добраться до места, где палачи спрятали тело Святой. Улучив момент, когда опьяненные кровью убийцы заснули, они забрали покойную и тем спасли от посмертного надругательства. Кожа Святой оставалась гладкой и нежной, словно в ней еще теплилась жизнь. Братья с благоговением собрали в фиал пролитую кровь и обернули истерзанное тело чистым полотном. Потом они перенесли Святую и укромную пещеру и отдали на попечение благодетельных старых женщин. Те набрали воды из священного колодца и при свете факелов с величайшей деликатностью обмыли бесчисленные раны, нанесенные безжалостными камнями. Нежную кожу Святой умастили благовониями, ноги пометили благословенным таком креста. Источавшее золотое сияние тело одели в расшитые драгоценными камнями одежды, подобающие высокому положению умершей, расчесали ее прекрасные волосы и вплели в них цветки лаванды. Голову девушки увенчали пышным венком из полевых цветов и, знаменуя окончание церемонии, возложили на грудь серебряный медальон, украшенный символом Арс Амантис и первыми буквами их писания. Плакальщицы причитали, девы танцевали босиком, а поэты до рассвета прославляли в стихах имя той, кого все так любили и почитали".

Если он не ошибся в своих расчетах, любительница гулять под дождем была как-то связана с орденом и, возможно, принадлежала к одному из его тайных ответвлений. Мутноглазого смущало только одно обстоятельство: настоящий адепт высокой любви ни за что не стал бы обращаться со священной реликвией столь беспечно. Член братства не позволил бы себе выставлять напоказ то, что полагалось хранить в секрете.

Конечно, Мутноглазый мог бы забрать медальон у спящей девчонки, когда забрался в ее дом, но это было бы неправильно. Ему было приказано следить за каждым шагом девушки и ничего не предпринимать. В ту ночь он беспрепятственно вошел в ее спальню и застыл над спящей, очарованный ее несказанной прелестью. Так и простоял до утра подле ее кровати, а покидая зеленый дом, чувствовал себя необычайно бодрым и счастливым. Словно девушка поделилась с ним капелькой юной свежести. Одно ее присутствие наделяло его чудесной силой; рядом с ней он, как никогда, чувствовал себя мужчиной.

Через несколько дней Мутноглазый предпринял новую попытку проникнуть в дом, но не сумел открыть дверь. Хозяйка поставила замок с тройной защитой.

Потом, повстречав девушку на залитой дождем площади, Мутноглазый понял, что их пути пересеклись не случайно. Слишком много было необъяснимых совпадений. Мутноглазый решил выяснить все раз и навсегда, но слишком поторопился. Приблизившись к Мазарин, он прошептал ей на ухо девиз ордена "Сила моя в любви", ожидая услышать в ответ старинную формулу "Принимаю и воздаю". Однако девчонка опрометью бросилась прочь, рискуя угодить под одну из снующих по Елисейским Полям машин. Мутноглазый помчался вдогонку, крича, что бояться не нужно, что он не причинит ей зла, но куда там: девчонка скакала по мостовой, будто газель, а он быстро задохнулся от бега. Не желая сдаваться, Мутноглазый вскочил в подвернувшееся такси, чтобы добраться до улицы Галанд первым. Однако, выскочив из машины у знакомого зеленого фасада, он увидел в окнах свет. Мазарин каким-то непостижимым образом его опередила.

Наутро, как следует обдумав произошедшее накануне, Мутноглазый остановился на двух возможных вариантах: либо девчонка причастна к ограблению могилы Святой, либо, что более вероятно, она все же состоит и ордене, просто не ожидала повстречать на улице посвященного. Так или иначе, Мазарин его запомнила и наверняка догадалась, что ему нужно. Наступил подходящий момент, чтобы сблизиться с ней и все разузнать. А если для этого придется нарушить приказ, значит, так тому и быть.

На следующий день Мутноглазый решил продолжить слежку. У тех, кто его послал, были другие планы, но он решил действовать на свой страх и риск.

С утра Мутноглазый занял позицию напротив зеленого фасада, надеясь перехватить девушку, когда та выйдет из дома, и вдруг увидел ее на углу улицы. Мазарин, снова босая, разговаривала с незнакомым стариком, который, судя по жестам и мимике, в чем-то ее обвинял. Появление старика застало Мутноглазого врасплох. Оставалось только выжидать и наблюдать. Так он узнал о том, что Мазарин заболела и попала и больницу Валь-де-Грас.

Остальное было делом техники; чтобы узнать помер палаты, пришлось проследить за стариком.

Мутноглазый приходил в больницу каждый день, но повидать Мазарин ему так и не удалось. У палаты нее время сновали врачи и медсестры со шприцами, масками, ингаляторами и небулайзерами. Больную ни на миг не оставляли одну. В результате Мутноглазый потратил впустую пять дней, и персонал уже начал поглядывать на него с подозрением.

Наконец удача ему все же улыбнулась. Старик ушел, а дежурная медсестра вколола пациентке снотворное. Мутноглазый разволновался, вообразив Мазарин спящей в полутьме. На цыпочках пробравшись в палату, он, не теряя времени, направился к кровати. Малышка спала, прелестная и чистая, как ангел. Мутноглазый склонился над ней и осторожно приподнял простыню. На него вновь дохнуло немыслимой женской силой, о которой он часто читал и слышал и которой никогда не ощущал до той ночи в зеленом доме. Несмотря на болезнь, исходящие от девушки токи стали сильнее. Мутноглазый долго стоял над ней, питаясь ее энергией, забирая у нее силы. Ночная рубашка туго охватывала крепкие девичьи груди. Между ними поблескивал медальон.

Через полчаса человек с туманным взглядом и заячьей губой вышел из больницы, загадочно улыбаясь и пряча руки в карманах пальто. Его пальцы машинально поглаживали прохладную металлическую поверхность медальона. Мутноглазый сжал свой трофей в кулаке и загадочно улыбнулся.

21

Мой медальон! – вскрикнула Мазарин, едва открыв глаза. – Верните его!

Аркадиус погладил девушку по голове:

– Милая, но я ведь уже сказал, его у меня нет. Я отдал его тебе вчера, помнишь?

– Неправда, скажите, что это неправда. Он у вас.

– Не волнуйся, сейчас мы позовем медсестру и во всем разберемся.

Аркадиус нажал на кнопку вызова, и через несколько мгновений в палату вошла медсестра в белом халате.

– Мадемуазель хочет знать, зачем вы сняли ее медальон.

– Ой, я же только сейчас заступила. Я спрошу у ночной смены, но вряд ли они его взяли. А какой он был?

Мазарин разрыдалась.

– Не плачь. – Старик легонько сжал ее руки. – Твой медальон обязательно найдется. Ты уверена, что надевала его?

– На сто процентов. Перед сном я спрятала его под рубашку.

Медсестра вышла, но через несколько минут вернулась и поманила за собой старика.

– Возможно, здесь произошла кража, – проговорила она, понизив голос. – Это для нас нехарактерно, но пару раз такое случалось. Поэтому мы просим пациентов внимательно следить за ценными вещами. – Медсестра сокрушенно покачала головой. – Мне очень жаль.

– Нашли? – встрепенулась Мазарин.

Отвечать было излишне; удрученный вид антиквара говорил сам за себя. Старик уселся на стул у изголовья кровати, ворча себе под нос:

– А ведь я тебя предупреждал, предупреждал...

22

Итак, медальон был настоящим. Прежде чем связаться с членами ордена, Мутноглазый поделился своим секретом со знакомым ювелиром, специалистом по Средневековью, и у того не возникло ни малейшего сомнения в подлинности вещицы. В те времена люди верили, что серебряные амулеты защищают от демонов, чумы, смерти в бою и, самое главное, от неудачи в любви. А если прибавить к этому уникальность и несомненную историческую ценность реликвии, ее цена на черном рынке могла оказаться запредельной.

Тут было о чем призадуматься. Перед владельцем медальона открывались поистине необозримые перспективы. Тот, кому удалось завладеть реликвией ордена Арс Амантис, получал все связанные с ней дары и проклятия. А что, если продать медальон? При мысли об этом у Мутноглазого задрожали руки. Он уже видел себя богатым, могущественным, способным исполнить любую прихоть. Проделать это не составило бы никакого труда; если бы кто-нибудь изготовил копию и подменил реликвию, ни Мазарин, ни кто-либо другой никогда ни о чем не догадались бы.

– Нужно немедленно связаться с орденом. Вы ведь так и сделаете, правда?

Слова ювелира вернули Мутноглазого к действительности. Мечты мгновенно рассеялись.

– Откуда вы знаете?..

– Об ордене? Нас много... И у нас есть общая цель. Где тело?

– Этого я пока не знаю.

– Нам надо объединиться.

– Сколько вас? – спросил Мутноглазый и продолжал, не дожидаясь ответа: – У вас в группе есть женщины?

– Раньше были, но ни одна не задержалась. А у вас?

– Тоже нет.

– Без женщин наше дело обречено на провал.

– Знаете, есть одна девушка... Это, собственно, ее медальон.

– Она принадлежит к братству?

– Это мне еще предстоит выяснить. Я поговорю со старшими братьями: нам действительно пора объединиться.

– ВСЕМ, – веско добавил ювелир.

– Всем.

Перед уходом Мутноглазый вскинул руку.

– Сила моя в любви.

Ювелир в точности повторил его жест:

– Принимаю и воздаю.

23

Медальон вернулся. Наутро он каким-то непостижимым образом снова оказался у нее на груди. И теперь Мазарин сильнее, чем когда-либо хотелось раскрыть его тайну.

Девушка пошла на поправку, днем ее собирались выписать. По этому случаю Аркадиус преподнес своей подопечной букетик лаванды.

– Я собрал их около твоего дома. Если бы ты знала, какой аромат стоит по всему кварталу. Святой отец из Сен-Жюльен-ле-Повр говорит, что в церковь ходит все меньше народу, а с тех пор как ты заболела, он и вовсе остался без прихожан.

Девушка поднесла букет к лицу и вдохнула его аромат.

– Угадайте, что я нашла...

Увидев медальон, старик удивленно поднял брови:

– Но как такое возможно?

– Сама не понимаю. Сестры говорят, что это не они.

– Дай-ка взглянуть. – Аркадиус внимательно рассмотрел амулет. – Скажи, ведь это не ты его спрятала?

– Да как вы могли подумать!

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Медальон сначала крадут, потом возвращают. А между тем он стоит целое состояние. Тебе придется рассказать мне, где ты его взяла. Возможно, тогда нам будет проще найти разгадку.

Мазарин взвесила медальон на ладони. Говорить правду было никак нельзя. Ведь Святая была ее семьей, ее единственным родным человеком.

– Он мне достался... – она замялась, – от бабушки. Ну да, от бабушки.

– А кем была твоя бабушка?

– Я ее не знала; медальон перешел ко мне по наследству.

– По наследству... – повторил старик. – Откуда была твоя бабушка?

– Я не знаю, Аркадиус.

– Твои родители должны знать. Почему бы не спросить у них?

– Их вечно нет дома, они много путешествуют.

– Мазарин, ты что-то от меня скрываешь. Дочка, я давно догадался, что ты сирота. В этом нет ничего плохого, тебе просто... не повезло. Многие из нас одиноки, но это не делает нас изгоями. Так я угадал? Ты сирота?

– Нет, я не сирота. И пожалуйста, давайте больше не будем говорить об этом.

– У тебя плохие отношения с родственниками?

– У меня с ними... – уж врать так врать, – вообще нет никаких отношений.

– Как у большинства молодых. Тебе кажется, они тебя не понимают?

Девушка кивнула. Лгать человеку, который сделал для нее столько хорошего, было мучительно, но что еще оставалось делать?

– Я спрашиваю тебя об этом, – продолжал антиквар, – только для того, чтобы раскрыть тайну медальона.

– Аркадиус, вы говорили, что это реликвия какой– то секты. Что это за секта?

– Секта средневековых еретиков.

– В каком смысле еретиков?

– Они не принимали постулатов католической церкви, и та объявила их отступниками. Эти люди называли себя орденом Арс Амантис, хотя основы их доктрины были заложены еще в десятом веке, богомилами.

– Богомилами? А кто это? – перебила Мазарин.

– Религиозное движение, возникшее в Болгарии. Церковь считала богомилов еретиками, поскольку они не признавали Святой Троицы, Божественного происхождения Христа и существования Его земного воплощения. Спасаясь от преследований, они бежали в Западную Европу и осели во Франции, где могли до поры до времени свободно проповедовать свое дуалистическое учение.

На слове "дуалистическое" Мазарин вздрогнула, вспомнив Кадиса с его философией.

– Мазарин... Ты меня слушаешь?

– Да, простите. Все это для меня очень ново. Вы говорили о дуализме.

– Именно. Богомилы верили, что в Сотворении мира участвовали две силы: одна создала добро, а другая зло. Эта секта бросила вызов официальной религии и заняла бы ее место, если бы ее саму не извели под корень.

Последователи богомилов, жившие на юге Франции, называли себя катарами. Они считали, что римская церковь погрязла в разврате и стяжательстве, и потому создали собственную церковь со своими святынями, ритуалами, иерархами, монахами и монахинями. Катары пытались прямо следовать заветам Христа: добровольной бедности, воздержанию, братской любви и аскетизму. Одни считали, что в мире, созданном дьяволом, нет спасения души, другие искали этого спасения несмотря ни на что.

– А при чем тут Арс Амантис?

– Я бы назвал их отступниками среди катаров. Это были молодые поэты и художники, принимавшие почти все догмы своей религии, за исключением одной: они не желали признавать плоть проклятием человеческого рода. Члены Арс Амантис считали, что в телесном влечении нет ничего плохого, подавлять желания нет нужды, а достичь святости запретами невозможно. К собственному телу нужно относиться как к храму, вместилищу жизненной силы и божественной благодати.

– Значит, они проповедовали свободную любовь?

– Не в сегодняшнем понимании. Последователи Арс Амантис полагали, что наслаждение плоти должно вести к просветлению духа, и обожествляли женское начало. Их жизнь была строго регламентирована. Каждый адепт учения выбирал себе женщину, так называемую "духовную жену", и поклонялся ей до конца своих дней. Физическая близость с объектом поклонения, разумеется, исключалась, хотя допускались и ласки, и восхищение обнаженным телом. Именно такому добровольному воздержанию мы обязаны дивным расцветом искусств в ту эпоху.

– Получается, что художник выбирал себе музу. Так, Аркадиус?

– Что-то в этом роде. Благодаря сублимации плотского желания в творчестве женщины превратились в объект поклонения. Особенно девственницы. Считалось, что они обладают неисчерпаемой жизненной силой.

Мазарин не уставала поражаться. Богомилы, еретики, катары, девственницы... Девушка никогда не была сильна в истории и имела весьма смутное представление о событиях, которые описывал антиквар.

– Похоже, я тебя совсем запутал. Скажем так: Арс Амантис... – старик на мгновение задумался, – были своего рода хиппи-созерцателями. Не слишком точное определение, но за неимением лучшего сойдет. Мне еще о многом предстоит тебе рассказать. Например, об их чудесном искусстве. У меня есть старинная книга, посвященная обычаям и образу жизни членов ордена, но многие вещи тебе придется домысливать самой. В кострах мало что уцелело. Приходится опираться на легенды и домыслы. Впрочем, ты сама все увидишь и постепенно поймешь. Тебе предстоит путешествие во времени. – Антиквар поднялся на ноги. – Ну а сейчас пора собираться. Я провожу тебя домой.

– Но мы потом еще поговорим?

– Когда совсем поправишься, я приглашу тебя в кафе и тогда...

Девушка нетерпеливо закивала; теперь она точно знала, что обрела нового друга.

– Ой... А как же Мадемуазель? Все-таки я отвратительная хозяйка, почти неделю о ней не вспоминала. Бедная моя кошечка.

– Как же она бедная! По крайней мере, на шторах в моей лавке она качается с весьма довольным видом.

В палату вошел врач в сопровождении медсестры. Вручив Аркадиусу последние рекомендации по уходу за больной, он обратился к Мазарин:

– Если вы хотите поскорее поправиться, я бы советовал вам соблюдать постельный режим не менее двух недель. И вот еще что: должен предупредить вас, хотя мне странно, что этого до сих пор никто не сделал, – тут врач покосился на старика, – что ходить босиком в такую погоду сущее безумие. Поступайте как знаете, но в противном случае я не ручаюсь за ваше здоровье. Весьма нелепая мода, на мой взгляд.

Врач откланялся, а медсестра задержалась, чтобы объяснить порядок выписки из клиники. Когда антиквар и Мазарин вновь остались наедине, старик достал из сумки спортивные туфли и вручил их своей подопечной.

– Это ботинки моей внучки. Ты ведь не откажешься их взять?

Мазарин примерила туфли. Они оказались немного велики, но, поразмыслив, девушка все же согласилась обуться. Ее ноги отвыкли от любой обуви, кроме башмачков, нарисованных Кадисом.

Девушка подумала о своем учителе. Она так сильно по нему скучала и так сильно злилась на него за тот вечер, что никак не могла разобраться, что сильнее: гнев или тоска.