Текст книги "Неподвластная времени"

Автор книги: Анхела Бесерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

67

Вот и все, чего ты добился, укорил себя Кадис. Он пытался сблизиться с сыном, чтобы не пропустить возвращение Мазарин, и умудрился все испортить в один момент. Художник снова набрал номер Паскаля, и тот грубо отозвался:

– Чего тебе?

– Я хотел извиниться.

– Ты?

– А что здесь такого? Ты же привык проявлять терпимость к пациентам. Почему бы не попытаться выслушать собственного отца?

– Ладно, говори.

– Я не должен был говорить так о Мазарин... По правде сказать, я повел себя как закоренелый сексист.

Кадис сделал паузу, дожидаясь реакции сына, но гот молчал.

– Не беспокойся, она вернется.

– Откуда ты знаешь?

– Между нами, художниками, существует некая незримая связь. Едва увидев твою невесту на пороге нашего дома, я понял, что это очень чуткая и сильная девочка, что она как вулкан, который вот-вот начнет извергаться. У нее есть и характер, и страсть, и творческая жилка: такой алмаз, если его огранить, станет бриллиантом дивной красоты.

Паскалю пришлось признать правоту отца. Мазарин и вправду была загадочным мимолетным видением. Казалось, что плотина ее сердца может рухнуть в любую минуту, выпустив на волю мощный поток чувств. Как было бы здорово оказаться подхваченным этим течением...

– Паскаль?

– Да?

– Помнишь, мы говорили о путешествии на юг?

– Ты спятил. Какое путешествие, если Мазарин до сих пор не нашлась?

– Я нисколько не сомневаюсь – твоя невеста вернется.

– Как бы мне хотелось тебе верить.

– Она уже так делала?

– Как?

– Исчезала.

– Да.

– Вот видишь.

– Кадис... Спасибо. И прости меня...

– За что?

– За то, что я тебе наговорил.

– Больше не будем об этом, ладно?

68

В тесной комнатушке было сумрачно и невыносимо душно. Пауки плели по углам свои сети, чтобы ловить зазевавшихся мошек. Облупившиеся стены украшали вырванные из журналов пейзажи и фотографии хорошеньких школьниц. Мазарин вновь и вновь исследовала свою камеру, тщетно ища путь к спасению.

Мутноглазый держался приветливо и почтительно, но упорно отказывался дать ей свободу.

Каждое утро Джереми приносил Мазарин ее любимые пирожные, а еще клубнику, сливы, яблоки и свежий йогурт. Он готовил все, что просила гостья, и следил, чтобы она ни в чем не нуждалась. Несмотря на мрачный вид, он больше не казался девушке таким уж отвратительным.

Страх и ненависть отступили. За отталкивающей внешностью скрывалась тонкая и ранимая душа. Потеря родителей и собственное уродство ожесточили Джереми, но Мазарин с каждым днем все больше убеждалась, что он вовсе не злой. Хотя она, конечно, могла ошибаться.

Мутноглазый постепенно поведал девушке свою печальную историю. О том, как несмышленым ребенком он выживал на свалке, заворачиваясь от холода в старые газеты. Сам Джереми не помнил этого периода своей жизни, о нем он знал от своего спасителя. Этому человеку он был обязан жизнью, благодаря ему он обрел новую семью – Арс Амантис.

За ужином Джереми терпеливо излагал Мазарин все, что ему было известно об этих приверженцах высокого искусства и высокой любви.

Мазарин начала понимать, отчего Арс Амантис так отчаянно жаждали заполучить тело Сиенны. Они верили, что с ней к ордену вернется прежний дух братства и чистоты.

Слушая рассказы Джереми, Мазарин уносилась на благодатные поля Лангедока, под солнцем которого процветали искусства и науки, в рай для артистов, музыкантов, поэтов и влюбленных. В замки, где знать пировала вместе с простолюдинами, не подозревая о близости страшного конца.

Мутноглазый рассказал ей то, что не успел досказать Аркадиус.

Мазарин, прежде никогда не интересовавшаяся историей, узнала о секте альбигойцев, стремившихся вернуться к евангельской простоте и превыше всего почитавших Богоматерь, об открытой и просвещенной Европе, о культе Прекрасной Дамы, о бесстрашных женщинах, которые рука об руку с мужьями, отцами и братьями сражались против войска Симона де Монфора, посланного папой Иннокентием III искоренить ересь.

Среди легенд о той кровопролитной и неравной борьбе сохранился рассказ о храбрых жительницах Тулузы, которые убили де Монфора, сбросив на него с городской стены тяжелый камень.

В то суровое время катары и Арс Амантис, не разделявшие взглядов друг друга, объединились перед лицом общей беды.

Поистине Джереми был нищим мудрецом.

Его физические недостатки сполна компенсировали острый ум и безграничные знания. Пожитки Мутноглазого в беспорядке валялись на полу. Бумажные замки, построенные из потрепанных книг, напоминали небоскребы начала двадцатого века.

В каждом томе Мазарин ожидало удивительное открытие.

Движение катаров и Арс Амантис опиралось на бесконечно глубокую философию, открывавшую путь в мир символов и тайных знаков, среди которых нашлось место и кельтским сагам, и еврейскому оккультизму, и причудливым верованиям Востока. У катарской символики было много общего с иконографией тамплиеров.

Оказалось, что знак, который Кадис любил рисовать на груди Мазарин, назывался византийским крестом. На самом деле это был окситанский крест: звезда с двенадцатью лучами. Кроме него, существовали еще десятки загадочных знаков, распространившихся по всему миру, проникших в живопись, музыку и литературу. Листая книги, девушка узнавала о поклонении солнцу и огню, о тайных письменах, древних календарях, обелисках, священных деревьях, пентаграмме и магии числа пять, о святом Граале, о том, почему голубка стала аллегорией любви, о связи всего сущего, о двойственности мира, о символе рыбки...

В двух шагах от нее существовал удивительный мир, а она ровным счетом ничего о нем не знала. У Мазарин будто открылись глаза, и все ее горести вдруг показались жалкими песчинками по сравнению с океаном тайного знания. Девушка, всего несколько дней назад решившая расстаться с жизнью, поняла, что в мире есть нечто дороже любви и славы, что жить стоит ради простых, на первый взгляд, вещей, наполненных неисчерпаемым смыслом. Теперь она могла написать такие картины, которые и не снились прежней глупышке Мазарин. Рядом с ее будущими творениями померк бы сам великий Кадис; она в нем больше не нуждалась. А что, если смысл ее жизни вовсе не в том, чтобы обрести счастье, а в том, чтобы запечатлеть на холсте мечты и видения, переполнявшие сейчас ее душу?

– Мне пора домой, – заявила Мазарин, оторвавшись от чтения. – Пора приниматься за работу. Я не могу провести всю жизнь наедине с книгами... Они чудесны, но если я останусь здесь, то непременно погибну.

– Погибнешь? Разве не за этим ты бросилась в реку? Только вообрази! Сгнить на дне грязной речушки или встретить свой конец среди драгоценных томов, захлебнувшись в вековой мудрости?

Мазарин поняла, что Джереми хочет заставить ее задуматься.

– В ту ночь, на мосту, я хотела не умереть... а убежать. Убежать сама не знаю куда, спастись от напастей, которые меня преследовали. Что ты станешь делать, если тебя начнут преследовать? Если кто-то всемогущий захочет сломать твою жизнь? Что делать, если знаешь, что ты никто? Что твое существование – сплошная нелепость?

Мутноглазый был непреклонен.

– Мне очень жаль, Мазарин. Но я не могу тебя отпустить.

– Почему? Теперь, когда я снова обрела смысл жизни, ты хочешь замуровать меня здесь? Трудно поверить, что ты спас меня лишь для того, чтобы навсегда поселить в этой комнате.

– Ты не признаешься, где находится тело Святой. Не хочешь бросить своего художника, хотя эта связь тебе явно вредит. Отказываешься говорить о себе. Мне придется защитить тебя, пока не поздно.

– От чего защитить?

– Где Святая?

– Не понимаю, с чего ты взял, будто мне это известно. Зачем мне ваша Святая?

– В таком случае откуда у тебя ее медальон? Твои объяснения просто смехотворны. Сам я могу предложить только одно: ты знаешь, где спрятана реликвия.

Мазарин молчала.

– Ладно, я все равно узнаю правду, так или иначе, – сухо заключил Мутноглазый.

Девчонка все-таки сумела его разозлить. Джереми, не говоря ни слова, вышел из комнаты, аккуратно натворил дверь и повернул в замке ключ.

Сообразив, что ее заперли, Мазарин принялась стучать и царапать дверь, умоляя:

– ПОЖАЛУЙСТА, ДЖЕРЕМИ... НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО... НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ ЗДЕСЬ.

Шаги Мутноглазого потонули в сухой тишине.

В тот вечер он так и не вернулся.

Наутро Мазарин проснулась вне себя от страха и твердо решила: надо бежать. Воспользоваться отсутствием своего тюремщика и спасаться, пока не поздно.

Джереми был очень странным. Девушка подозревала, что, даже выяснив, где спрятано тело Сиенны, он ее не отпустит. Этот зловещий тип притворялся добрым и заботливым, дожидаясь, пока его пленница утратит бдительность. Если он захочет причинить ей зло, никто ему не помешает. Мазарин только теперь поняла, что ее заперли... в давно заброшенном доме!

69

Десять утра, одиннадцать, двенадцать; час пополудни, два, три... Мутноглазый не возвращался, а у Мазарин до сих пор не было плана побега. Девушку охватил безотчетный страх. От ужаса сводило желудок, кружилась голова, потели ладони, сердце отказывалось биться. Комната качалась и плыла, стены угрожающе надвигались. ПАНИКА! Это был настоящий приступ паники.

В ванной, смочив лоб и руки холодной водой, Мазарин ненароком подняла взгляд и замерла, не смея поверить глазам. В зеркале отражался край деревянной рамы. Обернувшись, девушка обнаружила над ванной небольшое слуховое окно.

Притащив из комнаты стул, Мазарин принялась исследовать окошко. Стекло было мутным и запыленным, но девушке показалось, что сквозь него проникает свет. Выяснить, что располагается по другую сторону, можно было только одним способом.

Мазарин принялась долбить по стеклу всем, что под руку попадется. Вскоре оно подчинилось и треснуло. Отверстие оказалось вентиляционной трубой.

Девушка прикинула размер. Если голова прошла, пройдет и остальное: так, кажется, говорят. Мазарин решительно просунула голову в дыру, и на нее тотчас уставилась пара горящих глаз: в трубе сидела крыса.

– Брысь отсюда! – взвизгнула перепуганная девушка.

Грызун бросился наутек.

Теперь можно было повторить попытку. Пока Мазарин собиралась с силами, в замке хрустнул ключ. Мутноглазый вернулся.

70

Вентиляционная труба вела на задний двор обреченного на снос здания. Высунувшись из люка, Мазарин попыталась подсчитать расстояние до земли: около семи метров. Прыгать? Выбора не было: Мутноглазый мог обнаружить ее в любую минуту. В коридоре послышались шаги, и девушка не раздумывая бросилась вниз. Валявшиеся у стены мешки с мусором смягчили падение. Мазарин расквасила колени, ее лицо пылало от волнения. Все тело ныло, но идти она могла.

Мазарин бросилась бежать, не оглядываясь назад. Она мчалась по тротуарам, проскакивала перекрестки, петляла по проулкам, пока не оказалась на улице Риволи. Свобода! Через пару кварталов начинался Севастопольский бульвар.

Все вокруг дышало покоем. Город купался в теплом вечернем мареве. Мазарин снова видела ярко-синее небо, чувствовала, как закатные лучи ласкают отвыкшую от солнца кожу, слышала крики ребятишек, гоняющих на бульваре голубей. На скамейках обнимались усталые после рабочего дня парочки. Никто из них не вел интеллектуальных бесед – счастливым это не нужно. Простые горожане улыбались куда чаще и охотнее, чем богемные снобы. Если между влюбленными и возникали размолвки, то лишь из-за того, где поужинать или на какой фильм пойти. Городская жизнь текла как обычно. Отсутствия Мазарин Париж не заметил.

Интересно, как там Кадис. И Паскаль? Скучали по ней или нет? И скучала ли по ним она сама?

Мазарин сообразила, что ее рюкзак остался на Пон-Нёф. Ключи, бумажник, телефон... Да какая разница!

Той девушки больше не существовало. Нынешняя Мазарин была печальна и счастлива одновременно. Оказаться в плену у Мутноглазого стоило хотя бы для того, чтобы снова обрести волю к жизни. Захотеть свободы. Примириться с собой. То, что случилось, помогло ей понять: судьба существует; надо только научиться толковать знаки, которые она посылает. Сколько самоубийц осталось бы в живых, повстречайся на их пути кто-то вроде Джереми. Теперь Мазарин знала, что в человеческой душе, как в природе, происходит смена времен года. Бывают дни ненастные, студеные или ветреные... Солнечные и сумрачные часы, дождливые минуты, холодные, сырые и жаркие месяцы. Возвращаясь к жизни, она понятия не имела, что делать дальше, и не хотела загадывать на будущее.

Неужели боль совсем прошла?

Нет.

На набережной Сен-Мишель до сих пор висела афиша последней выставки Кадиса. В сердце Мазарин словно вонзили клинок. Почему он так с ней поступил? Почему? Почему? Почему?

Почему она не чувствовала того же к Паскалю? Какие демоны внушили ей эту безумную, бессмысленную любовь?

Мазарин не могла прогнать ее, как ни пыталась. Она до сих пор чувствовала прикосновения учителя. Его руки, его кисти, его желания, его гнев... Его ревность. От одного лишь воспоминания кровь закипала в жилах и делалось невыносимо трудно дышать. Как ни горько и ни отвратительно было это признавать, но то, что делал Кадис во время ужина, ей понравилось. Будь он проклят!

Ее сердце было навечно занято Кадисом, и Паскалю в нем места не оставалось. Но не могла же она управлять своими чувствами... Или могла? Этого Мазарин не знала; она никого не любила прежде. В какой академии учат любить? Дарить и принимать любовь? Отвечать нежностью на ласку? Когда ее ласкал Кадис, Паскаль должен был стоять в стороне. Когда ее целовал Кадис, Паскаль не должен был даже украдкой касаться губами кончика ее пальца. Что ей делать, чтобы не потерять их обоих?

Если любишь и ненавидишь одновременно, как избавиться от ненависти? Если любишь недостаточно, как полюбить сильнее?

Мазарин шагала по берегу Сены. На лотках уличных торговцев валялись рано постаревшие под гнетом собственной мудрости книги. Никто ими не интересовался. Одна Мазарин знала, что в каждом томе скрыт удивительный мир, и довольно перелистать страницы, чтобы выпустить его на волю. На одном лотке нашлась замечательная книга о тамплиерах. Но у девушки, как назло, не было ни цента.

Мазарин вдруг поняла, что смертельно устали, что у нее ноет все тело и что ей хочется поскорее добраться до дома, чтобы рассказать Сиенне о своих приключениях... А что, если Мутноглазый поджидает ее на улице Галанд? Что ж, тогда она будет кричать, царапаться, звать на помощь, но ни за что не позволив снова себя запереть.

Когда до дома оставалось совсем немного, Мазарин охватила необъяснимая тревога. В воздухе пахло гарью и дымом.

Лавандовые заросли, в которых еще недавно тонул зеленый дом, превратились в пепелище. Не уцелело ни цветочка.

Мазарин бросилась к подъезду: на первый взгляд все было в порядке. Пожар, если он и был, не пощадил только лаванду. Девушка вспомнила о своей кошке. Бедный зверь, должно быть, умер от голода.

Мать еще в детстве приучила Мазарин прятать запасные ключи в цветочной кадке у входа. Ключ оказался на месте. Девушка попыталась отпереть замок и похолодела от ужаса: дверь была открыта.

Едва переступив порог, Мазарин почувствовала, что случилась беда. Безжалостный внутренний голос велел ей готовиться к худшему. От дыма глаза наполнились слезами, горло обжег отчаянный вопль: – СИЕННА!

Мазарин взлетела вверх по лестнице и вне себя от ужаса ворвалась в комнату Святой. Дверца шкафа была распахнута, стеклянный саркофаг исчез.

71

Как ему жить без Мазарин? С тех пор как она исчезла, дни стали длинными, монотонными и пустыми. К началу августа Париж обезлюдел. Будучи психиатром, Паскаль мог бы порекомендовать себе десятки вариантов лечения, но все шло насмарку, стоило ему представить невесту в объятиях другого. Он почти утратил интерес к жизни. Пациенты разъехались в отпуск, надеясь, что летнее тепло отогреет их души... Даже у горя бывают выходные! Летом горе ходит в больших солнечных очках; загорает на пляже, валяется в тени под пальмами, плещется в море. Одни напиваются в надежде, что вместе с алкоголем по их жилам разольется радость, и пустота внутри заполнится сама собой. Другим кажется, что от душевной боли можно излечиться при помощи хорошего загара. Но, вернувшись из отпуска, горе становится только глубже и острее.

Возлюбленная Паскаля исчезла, не оставив никакого следа, словно растворилась в воздухе. Словно ее никогда не существовало. Устав безнадежно бродить по улицам, он ни на миг не прекращал ждать. Ждать, что случится чудо, и Мазарин вернется. Она была как невесомое облачко, растаявшее на горизонте.

Паскаль искал и не находил оправдания ее уходу. Его терзали неразрешимые сомнения.

Да или нет?

Неуверенность и неведение не давали Паскалю идти дальше. Он боялся оказаться обманутым. Психиатр, убеждавший пациентов ценить сегодняшний день и не жить прошлым, связал собственное будущее с призраком.

Молодой человек посмотрел на часы. Приближался вечер, а в приемной было пусто. Секретарша ушла домой, пожелав шефу приятного отдыха. Отдыха? Как же. Паскаль не собирался отдыхать. Ему предстояло искать и ждать. Посвящать в свои беды Сару и Кадиса он не собирался. Признаться, что тебя могли бросить без всякой причины, было непросто даже самому себе, не говоря уж о родителях. Сара еще надеялась ободрить сына, строя бесконечные планы на лето, но Паскаля они нисколько не вдохновляли. Похоже, все вокруг старались убедить его, что никакой невесты у него не было, а помолвка ему померещилась. Если бы не вечное упрямство Паскаля, они, глядишь, и добились бы своего.

В тот вечер он решил для разнообразия обойти окрестности Сен-Жермен.

Паскаль заполнил истории болезней, выключил свет и кондиционер, проверил, все ли в порядке; ему предстояло закрыть консультацию на целый месяц.

Когда молодой человек уже собирался вызвать лифт, ему послышались приглушенные всхлипы.

В дальнем углу, распростертая на полу, плакала девушка.

– Господи!

Он не верил своим глазам. У босых ног Мазарин растекалась лужица слез. Она была несчастна, разбита, но жива. Паскаль бросился к невесте:

– Где ты была? Что произошло? Кто тебя обидел?

Рыдания.

– Почему ты плачешь?

Ни слова в ответ.

Паскаль взял девушку на руки. Она позволила отнести себя в кабинет, обхватив жениха за шею, словно больной ребенок. Паскаль хотел положить Мазарин на диван, но она прижалась к нему еще теснее.

– Хорошо, – сказал он ласково. – Оставайся так, поближе к моему сердцу.

Мазарин все плакала, а Паскаль тихонько баюкал ее в своих объятиях и ни о чем не спрашивал. Так они просидели до полуночи, и скорбную тишину нарушали только негромкие всхлипы.

– Я не стану приставать с расспросами, но ты должна знать, что невысказанное горе пускает в душе человека корни. Около домов нельзя сажать большие деревья, потому что они могут уйти корнями под фундамент и разрушить все здание. Не забывай, котенок, ты хозяйка своим чувствам и тебе решать, что с ними делать.

Мазарин не могла говорить; после исчезновения Сиенны у нее пропал голос.

– Хочешь, пойдем ко мне домой? – спросил Паскаль, поглаживая ее по волосам.

Девушка покачала головой.

– Не бойся, я тебя не трону.

В глазах Мазарин плескалась невыносимая боль.

– Почему ты молчишь?

Она снова прижалась к его груди.

– Я не знаю, кто сотворил с тобой такое, но ему придется иметь дело со мной. Ты можешь идти?

Мазарин кивнула.

– Тогда идем.

Добравшись до своей квартиры в переулке Дофин, Паскаль первым делом приготовил ванну с ароматической солью. Приятные ощущения должны были помочь Мазарин выйти из шока. Он сам раздел девушку, словно малого ребенка. Мазарин, не отрываясь, смотрела в окно, словно видела в нем что-то доступное ей одной. Сердце Паскаля разрывалось от нежности и сострадания. Посадив ее в воду, он спросил:

– Хочешь, включим музыку? Мазарин не ответила.

– Посидеть с тобой? Молчание. Ни слова, ни жеста.

– Я принесу лекарство. Дверь закрывать не будем, договорились?

Паралич связок. Мазарин полностью утратила голос. Типичный случай афонии, предположительно вызванной сильным потрясением.

В своей практике Паскаль еще ни разу не сталкивался с этим заболеванием, если не считать стажировки в психиатрической клинике Буэнос-Айреса, в которую как-то доставили девочку-подростка, вынужденную хранить страшную семейную тайну и от напряжения потерявшую дар речи. Финал этой истории остался неизвестен, поскольку через несколько дней девушку перевели в другой корпус, и след ее затерялся.

Как он сумеет помочь Мазарин, если даже не знает, что стало причиной ее недуга?

Паскалю не хватало информации. Что с ее родителями? Почему она вечно одна?

А что, если попросить ее написать, что с ней случилось?

Полистав книги и позвонив коллеге, чтобы получить консультацию, Паскаль вернулся в ванную и обнаружил, что Мазарин крепко спит.

Он достал девушку из воды и отнес в постель. Насухо вытер полотенцем, одел в свою пижаму и укрыл одеялом. Паскаль не отходил от невесты всю ночь, теша себя надеждой, что утром к ней вернется голос. На самом деле Мазарин стало хуже. Она совсем перестала реагировать на звуковые и световые сигналы, даже не поворачивала головы, когда он звал ее по имени. На теле девушки не было ран, но в ее душе что-то надломилось. Паскаль подумал, не отвезти ли Мазарин в больницу, но тут же прогнал эту мысль. Он решил, что сам будет ухаживать за больной. И вылечит ее во что бы то ни стало.