Текст книги "Антология современной польской драматургии"

Автор книги: Анджей Стасюк

Соавторы: Марек Модзелевский,Михал Вальчак,Марек Прухневский,Томаш Ман,Кшиштоф Бизё,Магдалена Фертач,Павел Демирский,Дорота Масловская,Анджей Сарамонович,Ксения Старосельская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

И пусть из больших сабвуферов несется музыка, похожая на биение сердца…

Ты идиот. Мне неприятно тебе это говорить, поскольку я твоя душа, но мы, души, не можем лгать и молчать не можем. Ты идиот, ибо позволил себя убить, тыря швабское дерьмо. И поэтому будешь теперь ржаветь в Чистилище, как металлолом на свалке. Я уволена. Правда, я была твоей душой, но ты не хотел меня слушать.

Никогда я тебя, Душа, не слышал…

Потому что ты слушал свои сраные сабвуферы. И те, впрочем, краденые.

Я думал, это ритм сердца… А сердце почти что душа.

Кажется, сердце у тебя вынули, когда проверяли, что там внутри.

Вынули, но ведь, наверное, положили обратно…

А я б не была так уверена.

Они всё делают по уму.

Вот именно: зачем трупу сердце? Ну, неважно – я хотела сказать, что сердце у тебя вынули, а меня – почему-то нет. В этом разница. Так что не надо меня путать с дерьмовым звуком сабвуферов. Если бы ты их не слушал, услыхал бы меня.

А что ты мне говорила, моя Душа, когда я тебя не слушал? Сейчас тихо, и у нас много времени. Скажи мне теперь.

Поздно, да и не тихо вовсе. Твои дружки привели подружек и пооткрывали дверцы в автомобилях, чтобы звук летел в глубь ночи.

Но я ничего не слышу…

Ну что ж. Без меня внутри ты глух, как труп. А жаль, ведь в конце концов все это в твою честь.

Они там, и с подружками? В мою честь?

Да. Ты герой, потому что жирный шваб стрельнул тебе в жопу.

Для души ты странновато выражаешься.

Я же не «вообще душа», а твоя.

Вот именно… Не могла бы ты на минутку в меня вернуться?..

Что?

Ну, ненадолго… чтобы я мог услышать, как они там врубают музыку в мою честь…

Да ведь если я в тебя вернусь, ты воскреснешь! И что? Будешь слушать сабвуферы, принимая их за свое сердце? И после смерти останешься таким же дураком, как раньше? Будешь сидеть здесь со столетними бабками и привязанными во дворе собаками. И выходить из дома лишь затем, чтобы поправить телевизионную антенну, когда она собьется и перестанет принимать волны, на которых «мерсы» и «бумеры» живут вечно, не ржавея и возбуждая алчность даже в далеком Улан-Баторе?

В Улан-Баторе, скорей, какая-нибудь «тойота-лэндкрузер»… ну, знаешь, «легенда Японии», «надежность», и легче перегонять через Китай или через русских.

Как душа я не слишком-то в этом разбираюсь. Мне казалось, что только немецкие чего-то стоят. Все-таки за прошедшие годы я успела немного привыкнуть к твоим мыслям.

Ну, потому что это правда. Но оттуда далековато. Монголия – это Монголия. К тому же там нет дорог. Русский «УАЗ» – норма, а «крузер» или «патрол» – мечта. А кроме того, мне кажется, Душа моя, что граница, где заканчивается восхищение немецкой техникой, более или менее совпадает с границей, где остановили вермахт. Русские обожают миф о «мерсе» не меньше, чем миф о России как сверхдержаве.

Смотри-ка – всего два дня, как умер, а уже начинаешь мыслить шире. История, политика…

Знаешь, Душа моя, я боюсь скуки… Как подумаю, что мне осталось только лежать, и думать, и разлагаться, и так до самого конца, то есть бесконечно, и что уже ни-ни, никаких удовольствий, никаких сабвуферов и восхищенных девичьих взглядов, никаких друзей…

Перестань, а то я расчувствуюсь и заплачу. Хотя, кажется, без тебя это как бы невыполнимо. Как говорится, ты «унес слезы с собой в могилу»… а при жизни не давал слабины.

Хватит издеваться. Мне и правда тяжело. Если б ты на минутку вернулась…

Ты, пройдоха медоточивый! Когда я была на месте, то была тебе не нужна, ты меня не слышал, на хрен была не нужна, это я-то! Собственная, единственная, неповторимая, бессмертная душа! А теперь желаешь воскреснуть, чтобы девок клеить? Как бы не так! Покаяние, покаяние и еще раз покаяние!

Какое покаяние? Ведь я ни в чем не виноват. Мне пальнули в спину… К тому же из-за стрельбы мы ничего не взяли. Мы только хотели украсть. За это не убивают. Это не fair!

Еще как fair, в высшей степени fair. Ты любил деньги, бриллианты, дезодоранты и немецкую автомобильную промышленность больше собственной жизни…

Но ведь все любят…

Не стоит преувеличивать. Ты сам упоминал монголов.

Душа моя, да ведь они вообще ни о чем понятия не имеют. Что монгол знает о любви, что он может знать о черной «Х-пятой»? Цыганский барон всей Молдавии и тот лучше в этом разбирается. Он ездит на «пятерке» к чукчам торговать теплым бельем, и ему приходится спать с их женщинами, потому что тамошние законы гостеприимства святы.

Ты знаком с цыганским бароном из Молдавии?

Ты забыла? Мы познакомились в Литве. Когда перегоняли «мерс». Но тот был не краденый, упаси бог. У албанцев по случаю купили.

Знаешь, кое-какие факты нашей общей жизни от меня, кажется, ускользнули. Время от времени меня клонило в сон. Особенно во время этих переездов с Запада на Восток и обратно.

Ну да, для женщин это, наверное, скучно.

А ты бы, конечно, хотел, чтобы душа была мужиком. Вы бы тогда воровали и гоняли на машинах с чистой совестью. И он, этот твой, прошу прощения, «душ», любил бы автомобили так же, как ты, так же жаждал бы обладать ими, со всеми их кожаными сиденьями, литыми дисками и что там у них еще. И тогда вы достигли бы бессмертия, потому что твой «душ» ни за что бы тебя не покинул. Так бы вы и колесили целую вечность.

Моя собственная душа насмехается надо мной…

Потому что ты ей изменил.

Я только делал то, что и все: желал и удовлетворял свои желания. У нас, ты же знаешь, даже у собак цепи короче, чем нужно, – из соображений экономии. А потом я приехал к этим и увидел, что желание обладать – не грех, наоборот, у кого нет такого желания – тот просто, извини меня, недоделанный. Да, я крал, но тем самым освобождал место для новых бриллиантов и автомобилей, благодаря мне на свет появлялись новые «бумеры» и «ауди», благодаря мне процветали амстердамские гранильные мастерские, а черные братья спускались все глубже под землю в копях Претории и Конго. Я давал работу полицейским, журналистам, страховым агентам, не говоря уж о психоаналитиках, которым приходилось месяцами утешать пострадавших. Ведь лишиться «ауди ТТ» – почти то же, что потерять близкого человека. А подумай о другой стороне медали – о наших сонных городах на Востоке, где благодаря мне оседали эти чудеса техники. Подумай о Кишиневе и подумай о Тарту, подумай о внезапно пробудившихся желаниях. Конъюнктура начинается в голове. Они мне орден должны дать: и Bayerische Motoren Werke, и Mercedes-Benz AG, и Adam Opel, – хотя последнего мы как раз старались избегать, он не пользовался спросом даже у русских. И правительство Бундесреспублики тоже должно дать мне орден. Ну, не правительство, так на худой конец МИД, ведь если у них там и есть что-то стоящее, так это «гольф» – «тройка» или «четверка», лучше черная и с тонированными стеклами. Благодаря этим моделям вся молодая братва оказалась на колесах, в результате чего узнала о существовании других стран. Раньше они думали, что есть только Россия. Лишь увидев «гольф», они поверили, что есть и Германия… А ты, Душа моя, говоришь об измене, обвиняешь меня в эгоизме, считаешь говнюком, в то время как я являюсь воплощением, пардон, являлся воплощением панъевропейских и общемировых идей… Представь, что я просто-напросто краденый автомобиль, который ты перегоняешь от одной границы до другой.

Я была права. Твоя душа должна была быть парнем.

ХОР ЖЕНЩИН

Не хотят, чтобы мы были с ними.

Боятся при нас плакать.

Хотят плакать одни.

Они думают, что идет война и женщины лишние.

Для них все сводится к войне. Они как дети – хотят, чтобы им всё было позволено.

Или как педики. Война – изобретение пидоров. Чтобы никогда не расставаться. Жить и умереть вместе.

Воровать и попасться.

Позволить себя убить.

Из принципа, бескорыстно. Ведь если тебя убьют, ты ничего с этого не поимеешь.

Все поставить на кон и все потерять.

Типа им не больно и надо.

Привозят нам дезодоранты и трусики, типа к нам нельзя с пустыми руками.

Себе никогда ничего не покупают.

Думают, нам надо что-то дать.

А не дашь, мы не будем ждать.

В смысле – будем ждать другого. У которого дезодоранты и трусики лучше.

Они всегда считают себя хуже.

Что кто-то другой лучше.

Поэтому так поступают.

Отдают все даром.

Чтобы ими восхищались, думали, они лучше.

Разбивают вдребезги и бросают.

Чтобы другие видели.

Потом им приходится ехать за новыми.

Да, воровать все равно что воевать.

Они никогда не берут с собой женщин.

Воровство – изобретение педерастов.

Они в восторге сами от себя.

И от своих машин.

Машина ничего не хочет.

Машина для них как собака.

Смотрит на них, глаз не сводит.

Так же, как и они на нее.

Они отдадут тебе брильянты, но автомобиль – ни за что.

Лучше разобьют, потом обольют бензином и подожгут.

Если у них украсть машину, они убить готовы.

Да, и автомобили, и они сами – изобретение педерастов.

Женщине они скажут «ты, курва», а «бэхе» – никогда.

Лишь в машине они не чувствуют себя хуже всех.

Да, на машине каждый лучше всех, и вот тут-то их и подмывает разбиться насмерть.

Когда-нибудь так и случится.

ОПЕРАЦИОННАЯ. ВРАЧИ И ТЕЛО

Вон он какой здоровенный, старый и жирный – нам нелегко придется. Надо будет туда добраться раньше, чем он совсем остынет.

Сейчас он вполне еще теплый. Наверное, из-за своего сала. Бывает, сало убивает, а бывает, помогает выжить.

В странном мы теперь живем мире.

Когда-то жир был что надо. Каждый хотел быть толстым. Это означало достаток и уважение ближних.

Теперь так только у дикарей. Где-нибудь на Юге или на Востоке.

Я читал в газете, что этот имел немало. Практически он имел всё.

Ну, коли уж ему хватило на такую операцию, то действительно…

Четырехэтажный дом, шесть автомобилей и ювелирный магазин.

Писали, что он стрелял с третьего этажа.

На четвертый, наверно, уже не мог подняться.

Да, так оно и бывает: когда у тебя наконец появляется четвертый этаж, то уже нет сил на него подняться.

Он по-прежнему теплый… Даже вроде бы стал теплее?

Ну нет, уважаемые коллеги, у трупа не может подскочить температура. Труп остывает.

Вдруг он живой…

Труп? Коллеги, мы же немецкие врачи!

Ну, если и не живой, то все равно жить будет. Откуда донор?

Двадцать четыре года, худощавый, с развитой мускулатурой, высокий блондин, вполне ничего себе…

Откуда?..

С Востока. Угонщик автомобилей.

Braveheart[10]10
  Храброе сердце (англ.) – вероятно, отсылка к снятому в 1995 г. режиссером Мелом Гибсоном фильму, изобилующему жестокими сценами убийства. Прозвище «Храброе сердце» носил главный герой фильма.


[Закрыть].

Наверное, молдаванин. Оттуда в последнее время больше всего предложений. Каждый второй что-нибудь продает. У каждого второго шрамы спереди или сзади. Смотрится неважно, потому что режут осторожно, а зашивают кое-как.

Хорошо еще, что зашивают. Могли бы и так оставить. Вы же знаете, как там у них. Никакого уважения к человеческой жизни. Главное для них деньги. Если у кого-то осталась только одна почка, он уже не котируется на рынке.

Нет, он не молдаванин. Там нет автомобильных воров. Страна живет за счет экспорта органов своих граждан. В основном к нам, но и американцы берут кое-что.

Ах, бедные, бедные славяне. Вынуждены продавать поджелудочные железы и печень, чтобы сохранить свою самобытную культуру и загадочный язык. Интересно, всегда ли так было…

Молдаване не славяне. Конечно, внешне они очень похожи, но их язык относится к романской группе.

Ну, без дураков! Говорят по-французски и позволяют вырезать себе желчный пузырь на продажу?!

Уважаемые коллеги, приступим, иначе он у нас и вправду остынет. Донор с Востока, из Польши.

О, господи!

Что?

О, господи!

Что?

Что случилось?

Он шевельнулся…

Ну скажешь тоже…

Шевельнулся и продолжает шевелиться…

Он не имеет права!

Он втянул воздух…

А теперь выдохнул…

Он мертвый, но живой…

Ну нет, это уже какая-то Румыния…

Он пытается что-то сказать…

…какая-то Трансильвания…

Я не хочу, не хочу, не хочу такое сердце. Я всё слышал.

Блин…

Не должен был, потому что умер, но я слышал. От такого даже мертвый встанет.

Офигеть, вот это номер…

Учтите, я все слышу.

Извините…

Я хочу другое.

Исключено. Вы сейчас остынете, и мы даже с этим опоздаем.

Командир, это хорошее сердце. Я бы сам в вашем возрасте хотел бы иметь такое.

Braveheart!

Вот именно!

А немецкого у вас нет?

Это сложно. Раньше времени никто своего не уступит.

Шведского?

Увы…

Английского, голландского либо, на худой конец, французского или итальянского?

Нам очень жаль. Сейчас всё это поступает с Востока. Вам не холодно?

Нет. Даже как будто жарко. Наверное, от страха. Или от злости. Конечно, я преставился, но как вспомню то утро, совершенно не чувствую себя мертвым, а вроде бы просто лежу и не сплю. Вижу, как они двумя этажами ниже посягают на мою собственность. Да что там посягают! Она уже у них! Они уже вошли и хватают все, что нажито честным, добросовестным трудом! Везде на полу стекло, и слышно, как они продолжают его бить, как разбивают все, что под руку попадется. Я видел это глазами души, видел осколки стекла вперемешку с бриллиантами… Жестоко, невыносимо… Этот страх, что все перемешается и потом уже никогда не удастся отделить одно от другого, стекло от камней, богатство от того, что не имеет цены, красоту от тлена. У меня слезы застилали глаза, и я не целился. Просто пальнул в ту сторону. Права собственности священны. Так нас учили…

Чем больше он говорит, тем больше разогревается…

Тем он живее…

В конце концов встанет и пойдет…

Мы так не договаривались…

Дадим ему наркоз и сделаем свое дело…

Он выговорится и сам заснет…

Да, человека иногда тянет поговорить с другим человеком…

…И мы верили, и будем на этом стоять[11]11
  Отсылка к знаменитому изречению Мартина Лютера «На этом стою и буду стоять».


[Закрыть]. Я ни в кого специально не целился. Я целился вообще, целился во всех тех, кто нарушает порядок! Если кому-то нужны бриллианты, он должен их купить. Или отправиться за ними в алмазные копи. В смысле позаботиться о покупке собственных копей, и тогда незачем будет зариться на чужое. Надо работать, приумножать богатство, а остальное приложится. Там, где нет собственности, ничего нет! Там люди едят из одной миски, как собаки! Так было и есть на Востоке. Там ничего нет, нет собственности, вот они и едут сюда, чтобы отбирать нашу и потом делать вид, что она их. Я ни в кого не целился, я целился вообще, во имя принципов, и вовсе не угрызения совести не дают мне спать спокойно… в смысле спокойно не жить…

Я делаю ему укол. Надоело…

Неизвестно, подействует ли.

С чего бы ему не подействовать?

Потому что все это очень странно… сверхъестественно…

В медицинском учреждении?

…Сам не знаю… Моя бабка родом с Востока…

А вы тут еще ко мне с этим чертовым польским сердцем!!! Всю жизнь человек платит налоги, делает отчисления, страховые взносы – и вот на тебе… Как я буду выглядеть, как посмотрю людям в глаза… Я, который дал клятву, что ноги моей не будет даже в Гэдээр. Да кто он вообще такой?!

В смысле кто?

Этот трансплантат.

Донор?

Да. Донор.

…Он был… был… был…

Он был студентом!

…Да, студентом…

И что он, интересно, изучал?

…Он изучал… он изучал…

Он изучал германистику!

…Точно, германистику…

А, хорошо, очень хорошо. Там все должны изучать германистику. Жаль, что они раньше этого не делали, очень жаль. Ах, если бы им был доступен Гёте, коммунизм бы не привился. Теперь уже поздно, придется начинать сначала. Если бы они вовремя познакомились с Шиллером, мне не пришлось бы палить наугад. Да, изучение германистики на Востоке приведет к тому, что на наших улицах станет спокойнее. И снова, как когда-то, можно будет оставлять машины открытыми, с ключами в замке зажигания. А как выглядит этот донор?!

Молодой.

Худощавый.

Двадцать четыре года.

Не пил.

Не курил.

Холост.

С развитой мускулатурой.

Стройный.

Блондин, разумеется.

Щетина густая, но брился ежедневно.

Каждый день менял трусы.

Руки мыл двенадцать раз, а зубы чистил после каждого приема пищи.

Ну, насчет рук вы, скорей всего, немного приукрасили, но, с другой стороны, кто знает, какие там у них руки. Там дети ползают на четвереньках гораздо дольше, чем у нас. Такова, к сожалению, статистика, и я сам видел по телевизору. Уже большие, ходили на четвереньках по кругу…

Наверно, они играли…

Наверно. Но у них, вы сами, господа, знаете, игры не похожи на наши, там не разберешь. Как бы то ни было, германист – еще не немец.

Я бы, однако, хотел напомнить, что это ваше тепло не будет сохраняться вечно, и сейчас не время капризничать. Говорю вам как врач, который в ответе за вашу жизнь. Сердце – это сердце, и попрошу не воротить нос.

Да, когда они без сознания, лучше работается…

А когда мертвые, еще лучше…

Золотые слова, – одно удовольствие…

Ну хорошо – германист. Но ведь… кто его знает. Кем, например, были его родители? Кем была его мать? А бабка, а дед… То, что мы знаем о его чистых трусах, – только часть правды. А вдруг его отец был лодырем? А мать – плохой хозяйкой? Дед – мотом, а бабка легкого поведения, тогда что? Наш германист мог преодолевать в себе свое прошлое силой воли, самодисциплиной, работой над собой, но почему теперь я должен это расхлебывать? Я, порядочный человек из хорошей семьи?

Ну надо же, он думает, что в результате трансплантации заразится чужим прошлым… сделайте ему какой-нибудь укол… прямо не знаю… пусть им займется анестезиолог, а потом пересадим ему сердце бобра или нутрии…

И тогда он всё бросит и станет плотником или лесорубом…

Или сердце немецкой овчарки…

Станет ночным сторожем…

Ах, давайте вошьем ему турецкое сердце, и пусть исполняет танец живота…

Или чешское ему пересадим…

Или македонское…

Герцеговинско-боснийское…

Сербско-черногорское…

Словацко-словенское…

Латвийско-литовское…

Эстонско-румынское…

Венгерско-молдавское…

Украинско-албанское…

Давайте вошьем белорусское…

Болгарское – пусть блеет, как овца…

Уважаемые господа хирурги, я просто боюсь. Нелегко быть ювелиром. Все может обесцениться в один миг. Я боюсь смерти, но боюсь и восточного сердца. Там до сих пор печатают странные деньги с портретами неизвестных древних варваров. Их короли, поэты и композиторы похожи на татаромонголов. Дети до четырнадцати лет ходят на четвереньках. Боюсь, как бы я после этой операции не раздал все нажитое, что у меня еще осталось. Или того хуже – растранжирил на женщин, спиртное либо гулянки со случайными знакомыми. Да, господа хирурги, я испытываю настоящий страх, такой, как в детстве, когда рассказывали страшные сказки; я боюсь, как в детстве под одеялом, когда сон всё не приходит, боюсь и сам не знаю, откуда берется этот страх, но, скорее всего, он приходит, как всегда, с Востока, и поэтому я сказал себе, что ноги моей не будет даже в Гэдээр…

Мы должны вшить вам бесстрашное сердце.

Но где такое сейчас найдешь?

Можно бы поискать у русских, но, к сожалению, время не терпит…

Если бы не это, можно бы и у китайских товарищей…

Тсс… тсс… кажется, уснул…

Спит?

Да.

Тогда за работу!

Даже не знаю…

Ну ведь теперь получается, что мы действуем вопреки воле пациента.

Может, он ничего потом не вспомнит.

А если вспомнит?

И что? Велит вырезать?

Даже не знаю… Мир стал какой-то странный… Сам не знаю…

ХОР

Да, мир стал какой-то странный.

На Восток потоком идут автомобили и бриллианты, на Запад – легкие и почки.

Автомобили часто бывают краденые, а органы иногда путешествуют в полном комплекте, вместе с обладателем.

Особенно женские. Женские тела обычно не разукомплектовывают.

Их нелегально вывозят целыми. Кому нужна разрезанная женщина, даже если ее потом красиво сшили?

Поистине – никому.

Свое и то не отобьешь. Поистине женщина не машина.

Ее невозможно разобрать и собрать. Женщина должна быть в комплекте.

Мужчины из Молдавии посылают свои тела по частям. Одну часть в Лондон, другую – в Париж, третью – в Цюрих, четвертую – во Франкфурт-на-Майне. И таким образом весь человек оказывается в тех местах, где всегда мечтал побывать, поскольку зеленые холмы Молдавии не удовлетворяли его запросы.

Да, странный стал мир.

Ах, даже можно себе представить, как его тело собирается где-нибудь за круглым столом. Говорит по-французски, по-немецки или по-английски, ведет важные переговоры, например на продовольственной ярмарке в Кёльне.

Не то чтобы это происходило сплошь и рядом, но случай вполне вероятный.

Тело встречает само себя, чует свой запах и слышит свои звуки. Части тянутся одна к другой, и господа или дамы, сидящие за столом, чувствуют необъяснимую взаимную симпатию. Словно когда-то разлученные и теперь чудом отыскавшиеся братья и сестры.

Печень, почка, легкое, поджелудочная железа.

Все изнашивается, все надо менять. Спустить старую грязную кровь и залить новую, как масло в автомобиль, как тосол.

Женщины – другое дело. Женщин заменяют целиком. Они приходят в негодность быстрее, чем части тела. Печень работает пятьдесят лет. Женщина – три, четыре, пять, и ей уже требуется замена.

Да, мир стал какой-то странный.

Он стремится к равновесию.

Восток нуждается в вещах, а Запад – в свежей крови.

«Бумеры» за мясо.

«Ауди» за гипофиз.

«Гольф» за тонкий кишечник.

«Пассат» за толстый.

«Поло» за поджелудочную железу.

За «поло» – поджелудочную?

За поджелудочную – максимум «лупо».

«Лупо» за поджелудочную?!

За «лупо» от силы – полное переливание крови!

Переливание за подержанный «гольф-тройку», а не за нулёвый «лупо»!!!

Или за подержанную «корсу»! Да и то с тремя дверцами и бензиновым двигателем один и две десятых!

Да за такую – шиш, а не переливание! Пересадку ушной раковины!

А как это – «полное переливание»? Всю кровь забирают? Ничего не оставляют?

Наверное, немного оставляют. Или подливают, чтобы донор не высох.

И всё за «корсу» с маленьким устаревшим бензиновым двигателем…

Или за что-нибудь похуже…

А что может быть хуже?

Например, французские.

О, Господи! Вот фуфло! До чего же нужно дойти, что чувствовать в душе, чтобы за «твинго» отдать селезенку…

Или другие какие части за итальянское «уно»…

Да за «уно» разве что дырку в заднице…

Вещи, вещи, вещи текут в изголодавшиеся по ним города на Востоке.

Даже тамошние собаки уже едят искусственный корм из пластиковых мисок с надписью Chappi.

Вещи плывут как облака, плывут вместе с массами воздуха, плывут на Восток.

Здесь люди издревле, глядя в небо, гадали, не будет ли завтра дождя, который может погубить урожай на полях.

Сегодня они высматривают стиральные машины и холодильники, белые, как облака. Высматривают полотеры, наряды, постельное белье и занавески, подобные ангельским крыльям.

Потому что здесь привыкли всматриваться в даль. Потому что сюда всё приходит издалека.

Потому что нужно терпеливо ждать. Так, как испокон веку ждали солнца или дождя.

Давайте же будем петь нашу песню, чтобы оттянуть конец, чтобы ожидание никогда не кончалось. Здесь, когда кончается ожидание, не остается уже ничего.

А в другую сторону, господа, идет потоком мясо и кровь.

Только мясо и кровь, потому что все остальное имеется на месте.

На месте нет лишь бессмертия, и его приходится импортировать.

Обложив льдом, в жидком азоте или в натуральном виде.

Здесь автозаводы, там плантации тел, то на то и выходит, это похоже на давно утраченную, канувшую в Лету гармонию, Золотой век, когда для каждого было место под солнцем и каждый получал то, чего жаждал.

О, да! Я помню! Лев спал вместе с ягненком!

Волк питался травой! А человек – плодами Древа жизни!

Так было, и так будет, когда наступит конец времен, как заповедано!

Исполнение желаний! Бессмертие!

Через двадцать, пятнадцать, десять лет у каждого китайца будет свой автомобиль!

Аллилуйя!

А у каждого немца – по морозильнику, полному запчастей!

Боже правый! Китайские ногти, волосы, сфинктеры и все, чего душе угодно. Ex oriente lux[12]12
  Свет с Востока (лат.).


[Закрыть]!

Несметное множество и непобедимая плодовитость!

Все, как Иов, будут отходить, насытившись прожитыми днями!

Полный морозильник сердец! А туда – подержанные «рено», трехлетние «опели», и вот уже яко на небеси и на земли!

Осанна, Осанна, Осанна!!!

ДУЭТ: ТЕЛО И ДУША

Ты была права, Душенька. Зашьют мое сердце в этом жирдяе. Теперь я, кажется, все это вижу, вижу сверху. Будто лечу на самолете и смотрю в окно.

Ты же никогда не летал.

Нет. Некуда было и неоткуда. Ты сама видела.

Да. Там, где бы следовало быть аэродрому, по ночам грызлись собаки.

Да.

С таким сердцем, как у тебя, надо было красть самолеты и потом кому-нибудь их толкать. Например, русским. Они, по слухам, всё берут.

И ты, Душа, говоришь мне это?

Сердце вынули, одна только я у тебя и осталась. Хотела тебя утешить.

А вот войти в меня не хочешь.

Знаешь, есть принципы…

Знаю, знаю… Глянь, уже пересаживают… Сейчас зашьют, и привет.

Он снова будет жить…

Мне бабка говорила, что с ними бесполезно – все равно ихний верх будет.

И твое сердце вместе с ним.

И я должен этим утешаться? Да пусть бы его лучше со мной закопали. Или собак голодных накормили. Украли сердце…

Ты крал бриллианты. Нет вещи дороже.

Ах, ты рассуждаешь, как славянин. И лицемер. Ты ему, как и мне, не много уделял времени. К тому же сигареты, кофе, водка, амфет, кокс…

Душа моя, но оно ведь тоже нуждалось в развлечениях. Сердце – это не душа. Оно все-таки как бы тело… Ну и к тому же я вроде не слишком его надорвал, раз его взяли.

Я имею в виду чувства.

Молодой был, чувств у меня было навалом, и я не мог ни на чем остановиться.

Прекрасно сказано. Не мог ни на чем остановиться, и отсюда десятки проб и ошибок. Или сотни, не знаю, ведь я позволяла себе иногда покемарить со скуки.

Извини, но как раз начали зашивать… Ну, точно рубаху какую. Потом отсоединят от него трубки, приборы, экраны, и он встанет и вернется в свой четырехэтажный дом любоваться на свои бриллианты… Извини, но не каждый день видишь, как собственное сердце исчезает в чужом теле…

Думаешь, когда он увидит эти бриллианты, сердце у него забьется так же, как у тебя, когда ты на них смотрел?

Лучше не надо, в его-то возрасте может не выдержать. Еще, не дай Бог, в нем что-нибудь лопнет. Один раз он почти умер, теперь нужно себя беречь. Ты должна поговорить с его душой…

Переживаешь за него? Он же выстрелил тебе в спину.

Я за свое сердце переживаю!.. А кроме того, знаешь, после смерти человек начинает смотреть на вещи объективнее. Я бы тоже выстрелил в сукиного сына, который захотел у меня что-то отнять.

Что же, к примеру? У тебя почти всё было краденое.

Да ведь то, что я украл, уже мое! Вот только не надо, Душа моя! Объективность объективностью, а здравый рассудок не покидает даже трупа. Потому он и называется рассудком…

Ну ладно, ладно… Сейчас действительно уже поздновато учить тебя морали. Надеюсь, душа этого господина сумеет лучше справиться с твоим сердцем.

Ты правда думаешь, что мое сердце в этом борове останется хоть отчасти моим?..

Хочешь сказать, он примется нелегально перегонять через границу автомобили в Баку или Одессу, балуясь по дороге амфетом или коксом, не чувствуя ни страха перед русскими, ни уважения к ним, и будет колотить витрины где-нибудь в Детмольде или другом каком Брауншвейке, чтобы набить себе карманы бриллиантами и часами от десяти тысяч и выше, а потом заживет у себя на Востоке, в городе, где собаки воют на пустырях, смахивающих на аэродромы, поселится на пятом этаже панельного дома вместе с матерью и бабкой… Нет, я мало в это верю. Чересчур экстравагантная картина даже для славянской души, романтически признающей примат сердца над разумом… При всем уважении… Он не поедет в Баку…

А я бы хотел, чтобы типа ездил. Мне это нравилось… Тысяча пятьсот километров за сутки… Мы брали в дорогу целые пачки десятидолларовых бумажек для русских гаишников, чтобы не приставали… И пистолет, на всякий случай. За границей становишься осторожным…

И все же вряд ли… Не в Тбилиси… От силы в Гэдээр, в какой-нибудь Болтенхаген, а там как увидит на пляже лица пенсионеров из Ростока, так и подумает, что он в Москве. В смысле приключений я бы не особенно на него рассчитывала.

Жаль мне моего сердца, Душа моя…

Я понимаю. Но не расстраивайся. Скоро все закончится. Скоро ты совсем умрешь и уже ничего не будешь чувствовать. Ничего.

А ты?

Я? Я бессмертна. Я буду каяться. Буду блуждать. Раз не сумела уберечь тебя от греха, то буду блуждать по свету и смотреть, как другие развлекаются, пускаются во все тяжкие, крадут бриллианты, автомобили, покоряют женщин, я же, лишенная тела и органов чувств, буду, так сказать, лишь бессильным свидетелем.

Уж лучше быть полным трупом, чем бессильным свидетелем…

Наверное, ты прав.

Ты будешь навещать мое сердце?

Даю слово.

Черт, это похоже на прощание перед вечной разлукой. Черт, я сейчас заплачу, Душа моя…

Что – не совсем?

Не совсем вечной. Ты католик.

Ну… допустим…

Мы, католики, верим в воскрешение тел.

Смотри-ка ты… забыл насмерть…

ОПЕРАЦИОННАЯ. ВОСКРЕШЕНИЕ

Уууааахххххх… уууууаааааххххх…

Просыпается… тс-с… просыпается… тс-с…

Уууааахххххх… уууууаааааххххх…

Лучше бы он спал…

Да. Мог бы ведь так спать и спать и при этом быть вполне себе живым. Одно другому не мешает.

Со спящими никаких забот.

Знай меняй им бутылки с растворами.

И измеряй температуру.

Давление.

Глюкозу.

Брей их.

Все хорошие, когда спят.

Им бы только спать.

…А этот, блин, просыпается… Прошу прощения…

Ничего, все знают, что у тебя бабка с Востока.

Так и есть…

Ууууууаааааахххххх… Здравствуйте… Где я? Хорошо тут, но не пойму, где это я… Никогда раньше здесь не был.

Как вам сказать…

Говори прямо, давай, сынок, не в бровь, а в глаз.

Вы… вы…

Совершенно верно… коллега имел в виду…

Да, собственно, ничего не случилось…

Ну да, все белое, кругом чисто, тихо, и двери кто-то позапирал. Так я и знал, так я и думал, этого-то и боялся с самого начала и всегда такую возможность учитывал. Это входило в мои расчеты. Я в тюряге! Но если вы думаете, что я трухану, что я прогнусь, вы ошибаетесь, тут вы лажанулись конкретно. Можете поцеловать меня в зад, клал я на вас!

Конечно, вы совершенно правы, тем не менее вы, однако, как бы ошибаетесь…

Не хотелось бы быть невежливым, но, сдается мне, что ты гонишь, сынок. То есть темнишь. А ведь ты государственный служащий и не должен врать, поскольку тебя наняли на деньги налогоплательщиков…

Служащий?.. На деньги налогоплательщиков?.. Да за деньги налогоплательщиков мы можем максимум сделать промывание желудка, а не такое…

Какое?

Никакое, никакое, я к коллеге обратился, что, конечно, в высшей степени…

Что-то для охранников уж больно вы зашуганные.

Для охранников…

Да, для охры.

Не так я себе это представлял. Мне казалось, если есть преступление, то есть и наказание. Наручники, террор, преследования, псы без намордников, прессование, а у вас почему-то такой вид, будто у каждого совесть нечиста.

А это она у вас должна быть нечиста, так ведь?

То-то и оно!

А почему, собственно?

…В том-то и загвоздка… Собственно, где-то глубоко во мне засело ощущение, что я торопился жить и хотел умереть молодым, но все прегрешения, которые мне приходят в голову, довольно абстрактные. Короче, я точно знаю, что должен сидеть, но не знаю, за что именно. Просто у меня такое чувство, что я должен сгнить в тюряге и горжусь этим.