Текст книги "Сократ и афинская демократия"

Автор книги: Андрей Зберовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

Завершим на этом цитирование великого Сократа. Поставив выше об этом вопрос, теперь самое время оценить его взгляды на политическую добродетель уже не как некое умствование, отвлеченное мировоззрение, а как идеологию. Сопоставляя все те высказывания Сократа, что были процитированы нами выше, с существовавшими в Афинах в V века до н. э. господствовавшими общественно–политическими представлениями о политических лидерах–управленцах, как о «государственных рабах», Слугах Демоса, безропотно выполнявших любые прихоти народа, можно прийти к однозначному выводу: оценка Сократом господствующей идеологемы,

доминирующего осмысления роли политиков в жизни общества (а равно и политического прошлого и политического настоящего Афин) была явно оппозиционна взглядам афинского политического гегемона – афинского демоса. И тот факт, что сам Сократ избегал непосредственного участия в политической жизни Афин, принципиально ничего не меняло: популяризируя и тиражируя свои критические для демоса взгляды и оценки в среде политически активного юношества из зажиточных семей, Сократ снабжал их тем самым идеологическим оружием, с которым они в дальнейшем вели борьбу за ниспровержение афинской демократии и дважды добивались устанавления режима тирании [9].

Абстрактная этика Сократа объективно являлась мощным средством противодействия господствующему в Афинах демократическому строю, критикуя необразованный и небогатый демос, на антитезе Сократ по сути утверждал идеологию того класса зажиточных полисных собственников, которые были оттеснены от власти демосом и в ходе неудачной Пелопоннесской войны и кризиса полиса, объективно превращались в оппозицию. И то обстоятельство, что сам Сократ, будучи бедным, к этому классу не только не относился, но и даже не стремился к нему относиться, и по сути защищал идеологию чуждого себе социального слоя, могло только оттянуть, но не отменить принципиальный конфликт Сократа с политическим гегемоном–афинским демосом.

Каждая власть обладает стремлением к самосохранению и потому последующий суд над Сократом вовсе не являлся расправой над отвлеченным одиночкой–моралистом, это было осуждение идеологии крупных собственников победившей после разгрома тирании Тридцати корпорацией люмпенского афинского демоса, имевшего собственную идеологию и собственного идеолога – Аристофана, жестоко высмеявшего Сократа и по сути приговорившего его в своих «Облаках» еще за двадцать лет до казни философа [10]. Таким образом, анализируя взгляды и деятельность великого афинского мыслителя, не следует обеднять его творчество и превращать его в теоретика и абстракциониста; живая мысль Сократа всегда определенным образом соотносилась с окружавшей его политической реальностью, была востребована одними слоями общества и вызывала искреннее негодование других. Впрочем, его оппозиционность афинской демократии нисколько не умаляет гения этого величайшего философа всех времен и народов.

А завершая наше рассмотрение осмысления роли и значения политиков в жизни общества в полисном общественном сознании, следует отметить следующее: рассмотрение господствующего представления о том, что в период победившей полисной демократии, Политик – есть покорный Слуга Демоса, фактически его собственность, лишенная собственных целей, помыслов и стремлений, именно в конфликте с идеологией оппозиционной (предствленной в данном случае Сократом и его учениками), в которой Политик – это Проводник своего общества к Благу и даже беспощадный врач его социальных болезней, помогает нам понять следующее:

– представление о политиках как о Слугах Демоса в период расцвета полисного строя было именно господствующим (а иначе зачем бы было появляться оппозиционным взглядам);

– демос отчетливо осознавал отличие своих представлений о политике и политиках от иных представлений других полисных социальных слоев;

– демос хорошо понимал необходимость ведения перманентной идеологической борьбы со своими противниками, и вел эту борьбу всеми возможными способами, начиная от собственно отвлеченных дискуссий и заканчивая открытыми судебными процессами, типа «дела Сократа».

Говоря обо всем этом, в заключение следует привести интересное рассуждение о признанном символе афинского демократического политика – Перикле, античного историка Элиана. Оно звучит так: «Заискивал ли перед народом Перикл, сын Ксантиппа? Мне кажется, что заискивал. Ведь всякий раз, отправляясь в Народное собрание, он думал о том, чтобы с его уст не слетело слово, которое могло бы раздосадовать афинян, показавшись неприятным или необдуманным» [11].

Таким образом, мы еще раз видим, что античное демократическое общество не только осмысливало деятельность политиков прежде всего в русле обслуживания собственного народа, но и осмысливало само это осмысление, осознанно втягиваясь в те идеологические дискуссии о смысле деятельности полисных управленцев, которые были необходимы для защиты важнейших элементов господствующего общественного сознания – обыденного сознания античного демоса. И то, что позиция Сократ была прямо противоположной позиции Перикла – политик не должен был заискивать перед народом, но учить его добродетели и вести за собой к Прогрессу, не могло не вызывать того определенного раздражения в афинском обществе, которое сначала в конце двадцатых годов V века до н. э. вылилось в комедию Аристофана «Облака», а через двадцать лет привело и к осуждению Сократа на суде.

Глава 14. Критика Сократом основных принципов устройства афинской демократии

Выше уже говорилось о том, что спецификой афинской демократической власти являлось стремление общества привлечь к исполнению управленческих функций максимально большее число граждан (желательно всех), ежегодно избирая практически все должности по жребию. Поскольку Афины V века до н. э. являлись большим городом, тем более ведущим активную торговлю и внешнюю политику, являющимся центром большого Афинского морского союза, то можно предполагать, что на многие должности (пусть они и являлись коллегиальными) выпадали обязанности по принятию достаточно важных и потому весьма сложных управленческих решений. Которые, в том числе, нередко требовали существенной предварительной экономической и юридической проработки.

С точки зрения обычной управленческой логики, чтобы некая властная система могла более или менее эффективно выполнять свои функции (тем более, при всего годичном сроке полномочий должностных лиц, отсутствии у них опыта, очень кратком сроке для анализа ситуации, принятия решений и их реализации и т. д.), для этого требуется:

– либо повышение уровня предварительной подготовки самих управленцев;

– либо, напротив, такое значительное понижение, упрощение структуры власти и самой системы принятия решений в целом, когда власть становилась действительно общедоступной, общеупотребительной, обыденной, а демократия в полном смысле этого слова непосредственной.

Первый вариант способствовал возникновению элитарности власти, созданию такого слоя «особо умных и особо избранных», представителей которого сначала требовалось специально отбирать из общества, затем специально готовить, и которые впоследствии, осознав свои собственные, отличные от социума в целом цели, ощущая по отношению к социуму свое явное превосходство, рано или поздно обязательно стали бы претендовать на порабощение этого общества. При этом, создавая ту узкую замкнутую корпорацию, которая, являясь сначала элитарной, затем быстро превращается в аристократическую и начинает воспроизводиться из поколения в поколение, уже не считаясь с тем, что волевой и интеллектуальный уровень их членов будет обязательно падать.

Неудивительно, что данный путь, являющийся во всех обществах в человеческой истории по сути общепринятым, в исторически первой афинской демократии полисными коллективами сразу был исключен как потенциально опасный. В этом смысле, перед всяким демократическим полисом стояла как раз та самая проблема, о которой Д. С. Миль писал: «Нельзя допустить, чтобы правящий класс пополнялся за счет самых лучших и образованных граждан, так как политическая организация бюрократических стран в этом случае создаст полное общественное порабощение» [1].

Поэтому победившим в ходе политических коллизий эпохи становления демократии демосом, для реализации своей социальной диктатуры, в конечном итоге был осуществлен такой вариант, при котором не возникало необходимости привлекать к управлению людей высокоодаренных, позволяло осуществлять властные полномочия практически любому (даже необразованному) гражданину и, тем самым, ослабляло политическую власть, не позволяло ей чрезмерно усилиться над властью социальной, в данном случае, над властью демоса. Не позволяло образоваться из слоя регулярно или постоянно обладающих властью новой аристократии, не позволяло уже имеющейся остаточной аристократии использовать политическую власть для своего исторического реванша.

Самым простым способом для этого было введение жесткого императива, установки на массовость участия всех граждан в политике. Для чего, по словам Аристотеля, нужно было сделать так, чтобы «если кто–то из граждан не успевает получить возможность управлять при системе годичной власти, то самым демократичным следует признать тот закон, по которому, если это необходимо для обязательного использования всех граждан в политике путем исполнения должностей, ввести избрание должностей на полгода, против обычного года» [2].

Именно из данного пассажа видно, что одно дело считаться гражданином полиса, а другое – осознавать и непременно реализовывать свое участие в управлении. И здесь речь может идти только о прямом участии в исполнении должностей, магистратур, то есть в деятельности именно исполнительной власти. То есть в античном сознании отсутствовало, например, такое распространенное сейчас представление о том, что суть демократии – участие простых граждан во власти «вообще».

Давайте спросим себя, велика ли, скажем, в настоящее время, доля участия во власти человека, который регулярно ходит на все выборы и референдумы? Видимо, все–таки, нет. Сопоставляя же с античностью, можно констатировать, что голос гражданина в Народном собрании и голос, скажем, стратега или архонта, также были трудно сопоставимы, и потому если античные коллективы на самом деле стремились осуществить именно демократию, «власть народа», им следовало сделать так, чтобы реальной, фактической, а не декларированной властью обладали именно все граждане.

Поэтому отличительной чертой полисного общественного сознания и принципиальным завоеванием именно античной демократии (особенно афинской), на наш взгляд, следует считать обеспечение гражданам не участие во власти «вообще», а возможность стать именно магистратом, должностным лицом, членом исполнительной или судебной власти. А поскольку наличие профессиональных знаний в демократических Афинах не являлось значимым фактором для введения гражданина во власть, это означало, что и критериев отбора должностного лица (после отмены имущественного и образовательного ценза) отныне больше не было. Отсюда вполне понятно и вполне логично то, что в демократических Афинах большая часть должностей замещалась именно жребием, так называемой «слепой жеребьевкой» обычными камушками.

Вот как описывал эту систему большой специалист по Афинам Аристотель в своей «Политике»: «Все должностные лица избираются из состава граждан. Все управляют каждый в отдельности взятым, каждый – всеми, когда до него дойдет очередь. Должности замещаются по жребию либо все, либо за исключением тех, которые требуют особого знания и опыта. Занятие должностей не обусловлено никаким имущественным цензом, или цензом самым невысоким. Никто не может занимать одну и ту же должность дважды. За исключением военных, все должности являются кратковременными. Судебная власть принадлежит всем. Избираются судьи из числа граждан и судят по всем делам – по поводу отчетов должностных лиц, по поводу политических дел, по поводу частных договоров.

Народное собрание осуществляет верховную власть во всех делах. Ни одна должность такой верховной власти не имеет ни в каком деле или же, в крайнем случае, в самом ограниченном круге дел. В главнейших делах власть принадлежит Совету, который является наиболее демократическим из всех правительственных учреждений.

Что же касается должностей, то ни одна из них не может быть пожизненной, а если какая–то из них остается таковой по причине какого–либо давнишнего переворота, то следует лишить ее значения и замещать ее уже не путем выборов, а по жребию» [3].

Как можно увидеть, ориентация на тотальную жеребьевку должностей была глубоко осознана и обоснована. И цель этой процедуры Аристотель называл прямо: «Любой способ избрания по жребию должностных лиц должен обеспечивать участие всех (выделено автором) граждан в политике». Аристотель прямо требует от граждан всячески поддерживать систему жеребьевок. «Равным следует уступать место равным в должностях так, как будто они подобны друг другу помимо равенства в своей власти» [4]. Проще говоря, если уж люди и не равны по своей природе, следует сделать их равными, хотя бы установив право равного доступа к должностям, благодаря жеребьевке.

Отмечая, что в политической жизни демократических Афин действительно принимали участие практически все граждане, не следует принимать на веру иногда присутствующее в литературе мнение о том, что все античные граждане были людьми грамотными, хорошо образованными и высокоодаренными. Известно, что даже в самый расцвет афинской демократии находились люди, которые, участвуя в заседаниях Народного собрания, даже не могли написать имя современного им выдающегося политического деятеля Аристида [5]. А посетившему заседание Народного собрания Афин скифскому мудрецу Анахарсису сразу бросилось в глаза, что «у эллинов говорят умные, а дела решают дураки».

Констатируя отражающийся в источниках (особенно в комедиях) в общем–то не очень высокий интеллект среднего гражданина полисов, следует вполне согласиться с Ф. Х. Кессиди в том, что понижению интеллектуального уровня афинского народа способствовало также то обстоятельство, что подавляющее большинство Народного собрания, Совета Пятисот, Гелиэи и ряда других должностей определялись по жребию. Некомпетентность, отсутствие профессионализма в названных учреждениях – один из главных недостатков прямой (радикальной) демократии [6].

Однако, отмечая некомпетентность и отсутствие управленческого профессионализма у большинства полисных граждан, мы должны сразу отразить такую особенность полисного общественного сознания, как то, что этот факт:

– во–первых, изначально осознавался самими античными гражданами;

– во–вторых, он осознавался не как проблема, а как такая специфика именно демократического устройства, без которой невозможно и само существование демократии.

Наш анализ античных авторов однозначно свидетельствует: В

общественном сознании античных демократических полисов профессионализм

должностных лиц и политиков ценился значительно ниже идеологической лояльности, верности самому демократическому строю. Например, Аристотель среди качеств, необходимых полисному магистрату, выделяет следующие: «Во–первых, должностное лицо должно сочувствовать

государственному строю. Во–вторых, иметь большие способности для исполнения должности. В-третьих, отличаться доблестью и справедливостью, соответствующими каждому виду государственного строя» [7]. Мы видим, что сочувствие строю гораздо важнее знаний. Сразу вспоминается понятие «революционная целесообразность» или «пролетарская сознательность», а также тот антитиранический психоз, что исследовался нами в предшествующих главах.

Что же касается положения о доблести и справедливости, то Аристотель в «Риторике» дает такую расшифровку этих достоинств: «Это сумма

справедливости, мужества, широты натуры, способности воздерживаться от денег, умеренности, великодушия, щедрости, рассудительности». Все эти качества, безусловно, не последние, но где же здесь знания и опыт? Их нет и в помине. И потому Аристотель вполне логичен, говоря далее: «В вопросе, касающемся военной власти, лучше всего избирать опытного, нежели добродетельного, но в вопросах, касающихся сохранности сумм и распоряжения казной, требуется добродетель, большая, чем у большинства, а знания, которые потребны – общее достояние» [8].

Выделим особо эти слова Аристотеля, несомненно отражающие общее мнение граждан демократического полиса: знания, которые потребны при исполнении должностей, связанных с распоряжением средствами, а это практически все должности, являются общим достоянием. Исходя из этих слов, совершенно очевидно, что знания – это элемент второстепенный по отношению к общей порядочности и верности своему политическому строю.

Все приведенное выше – вовсе не выдумка Аристотеля, как известно, заставшего уже кризис демократических Афин. Современник Сократа и расцвета афинской демократии, известный нам как Псевдо – Ксенофонт, писал практически так же: «Здесь, в Афинах, считают, что невежество, грубость и благожелательность простого человека скорее принесут пользу, чем достоинство, мудрость и недоброжелательность благородного» [9]. Совершенно также рассуждал и оратор–демократ Клеон, современник Сократа: «В государственных делах наличие благонамеренности гораздо полезнее умствования, связанного с вольномыслием. Поэтому более простые и немудрящие граждане гораздо лучше образованных».

Стратег Перикл в своей знаменитой речи о величии афинской демократии с особой гордостью отмечал следующее обстоятельство: «Низкое общественное положение не препятствует простому человеку занять высшую государственную должность, если он может принести пользу полису. И это является не законом, а одним из не писаных общественных правил, нарушение которых все считают постыдным. Поэтому все граждане полиса, несмотря на все свои занятия частными делами, могут неплохо разбираться в политике и потому одновременно занимаются общественными и частными делами» [10].

И ему буквально теми же словами вторит Платон: «Власть в государстве (афинском – прим. автора) преимущественно находится в руках большинства, которое неизменно передает должности и полномочия тем, кто кажутся лучшими, причем ни телесная слабость, ни бедность, ни безвестность предков не служат поводом для чьего–либо отвода, да и противоположные качества не являются предметом почитания, как в других городах, существует только одно мерило: властью обладает и правит тот, кто слывет доблестным или мудрым. В основе такого государственного устройства лежит равенство по рождению. В других городах собраны самые различные люди, поэтому их государственные устройства отклоняются от нормы – таковы тирании и олигархии; города эти населяют люди, считающие других либо своими господами, либо своими рабами. Мы же, и все наши люди, будучи братьями, детьми одной матери, не признаем отношений господства и рабства между собой; равенство происхождения заставляет нас стремиться к равным правам для всех, основанным на законе, и повиноваться друг другу лишь в силу авторитета доблести и разума» [11].

При таком количестве вполне авторитетных свидетельств, у нас нет никаких оснований не доверять истинности, реальности данной картины. При той простоте требований к должностным лицам, деятельности, носившей публично–управленческий характер, специально придавался такой примитивный характер, что с ними мог справиться любой полуграмотный крестьянин. Тем самым в общественном сознании формировалось восприятие власти в виде дела не более сложного, чем обычное управление собственным хозяйством, задавалась психологическая установка на готовность любого гражданина к осуществлению властно–управленческих функций.

Так, тесная связь государственной деятельности и хозяйственной видна в ксенофонтовском «Разговоре о необходимости образования», относящемся к блоку «Апология Сократа». Ксенофонт, перечисляя то, что, по мнению Сократа, относилось к признаку хороших способностей человека, говорит следующее: «Быстрое усвоение человеком предмета, который его занимал, запоминание всего выученного и интерес ко всем тем знаниям, что помогают вести домашнее хозяйство, управлять государством и вообще уметь пользоваться людьми и действиями людей. Кто получил такое образование, думал он, будет не только сам счастлив и будет хорошо вести свое хозяйство, но может и других людей и целые государства делать счастливыми» [12].

Четко это просматривается и в структуре «Домостроя» Ксенофонта. В двадцати одной главе этой работы последовательно рассматриваются вопросы земледелия, обязанностей мужа и жены, технологии сельскохозяйственных работ, выбора слуг и управляющего, отличия заботливых и нерадивых земледельцев, а итоговой является как раз глава с показательным названием «Умение обращаться с людьми и повелевать ими». По сути дела, Ксенофонт довел до логического окончания те мысли и идеи, что были характерны для его времени: талант управления людьми логично вытекает из способностей человека быть хорошим хозяином, подкрепляется познанием им добродетели и в случае успешного овладения всеми этими двумя курсами, боги окончательно наделяют человека способностью повелевать народами.

По сообщению того же Ксенофонта, общаясь с юношей Евфидемом, который хотел учиться мудрости, Сократ спросил его: «Евфидем, уж не стремишься ли ты получить такие качества, которые делают человека способным заниматься государственными делами и домашним хозяйством, быть правителем и приносить пользу другим и себе?» [13]. И это для времени Сократа также было вполне логично. Известно, что отец–основатель софистики Протагор учил юношество «науке смышленности в домашних делах, умению наилучшим образом управлять своим домом, а также делами общественными: благодаря этой науке можно стать всех сильнее и в поступках, и в речах, касающихся государства» [14]. Его современник софист Горгий также учил своих учеников «такой добродетели, благодаря которой люди хорошо управляют домом и городом» [15].

Прямая связь между способностью человека управлять государством и собственным домашним хозяйством звучит и в таком пассаже из «Киропедии» Ксенофонта: «Некогда пришлось нам задуматься о том, какое множество демократий было низвергнуто сторонниками иного, не демократического строя, какое множество монархий и олигархий пали, свергнутые восставшим народом, как много лиц, домогавшихся тиранической власти, очень быстро ее утратили, а тем, кому удалось хотя бы на короткий срок встать у кормила правления, удивляются и сейчас как мудрецам и счастливцам. Нам часто встречались люди, из которых одни владели многими, другие – немногочисленными рабами, но даже этими немногими в собственном доме они не могли управлять так, чтобы те с достаточной готовностью повиновались своим господам» [16].

В специальном диалоге Ксенофонта «Разговор Сократа с Главконом о необходимости соответствующего образования для государственных деятелей» Сократ проводит мысль, что государство – это, по сути, примерно то же самое, что и большое хозяйство кого–либо из афинян, просто оно состоит не из одного дома, а более чем из десяти тысяч. И потому, как и свое хозяйство, вести хорошо не получится, если не знать всех хозяйственных нужд и не заботиться об их удовлетворении, так и управлять государством, состоящим более чем из десяти тысяч домов, не зная их общих проблем и не умея управлять собственным домом, на практике не получится [17].

Остановимся на этой цитате. И все потому, что в отличие от мнения большинства граждан, убежденных, что достаточно просто иметь свое хозяйство (не важно в каком состоянии!) и уже можно управлять полисом, Сократ считает, что одного этого обладания мало: необходимо то, чтобы имеющееся собственное хозяйство обязательно было успешным! Кроме того, Сократ говорит и о наличии знаний неких обобщенных проблем десяти тысяч афинских хозяйств, о знании уже не просто суммы частных проблем, а о проблемах общих.

Отсюда логичным является следующий вывод Сократа: прежде чем браться за улучшение дел в государстве, добиваться славы и уважения в своем городе, сначала следует постараться добиться как можно лучшего знания в какой–то сфере деятельности, начиная от собственного хозяйства. И Сократ говорит Главкону: «Так что, если ты хочешь пользоваться славой и уважением у нас в городе, старайся добиться как можно лучшего результата в избранной тобой сфере деятельности: если в этом отношении ты станешь выше всех и тогда возьмешься за государственную деятельность, то мне уже не покажется удивительным, что ты очень легко достигнешь цели своих желаний» [18].

Сократу Ксенофонта вторит и Сократ Платона: «Прежде чем заняться государственной деятельностью, сначала нужно добиться наивысшего мастерства в своем частном занятии, научить своему ремеслу других и похвастаться всеми теми успехами, которыми человек добился. И только показав своего учителя, показав свои успехи, можно уже браться за общественные дела» [19]. Причем, если у человека все–таки имеются управленческие способности, он одновременно может быть и хорошим стратегом и хорошим хозяином [20].

Нет никаких сомнений в том, что мнение о сопоставимости статуса главы семьи и главы государства стало частью демократического мировоззрения, только потому этот принцип реализовывался в Афинах в реальной политической практике. Так, известно, что знаменитого трагика Софокла дважды избирали на военную должность стратега, прежде всего за его театральные таланты и способности великолепно организовывать постановки.

По сообщению историка Элиана, как раз в демократическую эпоху Сократа, Платона и Ксенофонта, «афиняне сделали Фриниха стратегом не из политических расчетов, не за знатность его рода и не за то, что он богат (нередко ведь это служило в Афинах основанием превозносить и отличать людей), а потому, что ему одному удались песни, предназначенные для исполнителей военной пляски в одной трегедии: он завладел зрителями и пленил их так, что тут же был назначен стратегом. Афиняне полагали, что человек, сочинивший такие песни и стихи, пришедшиеся по вкусу тем, кто искушен в битвах, сумеет подобающим образом управлять войском» [21].

Ксенофонт доносит до нас совершенно реальную ситуацию, когда на Народном собрании во время выборов, вместо Никомахида, человека многократно ходившего на войну и уже имеющего опыт командования и мелкими подразделения и целыми полками, афиняне избрали на должность стратега некоего Антисфена, который в пехоте вообще не служил, в кавалерии ничем себя не проявлял, и прославился только своими способностями зарабатывать деньги и одерживать теми хорами, что он в рамках общественных литургий брал на свое содержание, победы на театральных постановках. Причем, Сократ, к великому удивлению пожаловавшемуся ему Никомахида, даже посчитал нужным заявить, что во главе бы чего человек ни стоял, если только он знает, что нужно, и может это добывать, он скорее всего будет именно хорошим начальником – вне зависимости от того, хором ли он будет управлять, или домом, или государством, или войском, лишь бы у него были соответствующие способности [22].

Таким образом, имеющиеся в нашем распоряжении исторические факты и античные же к ним комментарии позволяют прийти к однозначному выводу о том, что, по мнению широких слоев демократически настроенного античного демоса (и афинского особенно), власть являлась не более чем производной от управления гражданином своим домом, власть отличалась от обычного распоряжения жизнью своих домочадцев и принадлежащим человеку имуществом не качественно, а лишь только количественно; масштабы планирования и осуществления дел менялись, но само существо производимых действий оставалось совершенно точно таким же.

Одновременно с этим, можно заметить, что совсем небольшая поправка Сократа о том, что при безусловной сопоставимости сути деятельности и владельца своего хозяйства и городского магистрата, должность магистрата должны получать не все домохозяева, а только успешные и знающие, на самом деле принципиально все меняла: и смысл речей Сократа на самом деле заключался в необходимости передачи власти не всем гражданам, а только наиболее успешной и подготовленной их части, некой элите «лучших». А поскольку эти лучшие подразумевались в виде богатых (в том числе богатых аристократов), нетрудно заметить, что одной незначительной оговоркой Сократ:

– разом менял социальную суть описываемого принципа прихода к власти;

– делал афинскую демократию уязвимой для критики как демократию, где правят в том числе и неумехи и хозяйственно неуспешные, то есть бедняки;

– намекал о необходимости передачи власти богатым и успешным, то есть совершенно другому социальному строю, принципиально отличающемуся от правящего демоса.

Отметив явную оппозиционность Сократа афинской демократии в пункте принципов отбора тех, кто должен был исполнять в Афинах управленческие функции, продолжим наше рассмотрение дальше и проанализируем его отношение и к принципу назначения магистратов методом жеребьевки.

В связи с этим, следует заметить: Есть все основания предполагать, что вплоть до начала эпохи кризиса демократических полисов, сам термин «выборы» не предполагал того, что мы считаем сейчас самим смыслом выборов – некую процедуру «отбора» кандидатов, выявление тем или иным способом из числа кандидатов–конкурентов «лучшего», наиболее подходящего для выполнения управленческих функций. Как уже было сказано выше, античные демократические полисы, судя по всему, принципиально отказывались от «отбора», их выборы должностных лиц, по сути, являлись слепой лотереей, задачей которой являлось не снабжение общества компетентными управленцами, а достижение того, чтобы совершенно все граждане успели в течение своей жизни хотя бы раз стать обладателем некоего важного государственного поста и тем самым объективно воспрепятствовали концентрации должностей в руках немногих.

В итоге символом, техническим осуществлением идеи тотальной демократии стали такие выборы должностных лиц, которые производились… бобами, когда специальные лица просто извлекали нужное количество бобов– лотов, соответствующее тем или иным гражданам из общего числа всех граждан, еще не успевших побывать на том посту, куда производились выборы. При этом совершенно не учитывалось, грамотен ли человек, хочет ли он управлять общиной и вообще, имеется ли он в городе в наличии. А о том, что данный способ действительно обеспечивал реальное участие всех граждан во власти, свидетельствует хотя бы ситуация с самим Сократом, который, несмотря на свой стопроцентный абсентеизм к реальным политическим процессам, в 406 году до н. э. был не только выбран (вне своей воли) в городской Совет Афин, но и даже один день был формальным главой города.