Текст книги "Леденящая жажда"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Москва

29 июня 200… года

Как уже было сказано, бывший капитан армейского спецназа Сергей Пастухов по кличке Пастух, перебравшись в Москву, не сдавался, пытался держать на плаву свое дело. Дело было не слишком затейливое, но Сергею очень интересное: он открыл цех, в котором делал из настоящего дерева настоящую столярку – оконные рамы, двери и все такое прочее. Бизнес по столичным условиям оказался не слишком прибыльным, но Сергей не унывал: главным стимулом для него была не столько прибыль, сколько возможность возвращать к нормальной жизни бывших сослуживцев и вообще ребят, прошедших Чечню, – тех, кто, вернувшись с войны, так и не сумел найти себя.

Проблемы были, но, вообще-то, Сергей на свою фирму не жаловался. Продажи шли своим чередом, заказов хватало. Осенью, конечно, чуть хуже, чем летом, спады были, но серьезных перебоев не случалось совсем, тьфу-тьфу. Работяги, слава богу, тоже особой головной боли ему не доставляли. Кого надо – подлечил и от алкоголизма, и от наркозависимости. Да и вообще, дерево – материал мирный. Мягкое, теплое, словно живое, оно если и не делает человека добрее, то смягчению ожесточившегося сердца способствует наверняка. А если еще учесть, что он держал собственного психолога и арендовал несколько коек в известной загородной клинике, где стопроцентно выбивали тягу к наркотикам и алкоголю, то станет понятно, почему Сергей мог искренне гордиться тем, что у него становились на ноги даже самые издерганные вояки.

Может, потому, что ребята у него трудились серьезные, не какая-нибудь алкашня, а бывшие солдаты, прошедшие Чечню и даже Косово, криминальная братва к нему давно уже не совалась. Очень докучали московские чиновники разных уровней, милиция да налоговики, но тут уж он находил способ крутиться, хотя порой хотелось послать все к чертовой матери. Но как ни хотелось, не мог он бросить своих работяг, особенно тех, кто попал к нему сравнительно недавно.

Точно так же не мог он сейчас оставить без призора тело погибшего где-то Коли Трубача, старого боевого товарища и верного друга. Сразу после памятного разговора с капитаном МЧС он обзвонил всю свою бывшую команду: Артиста, Муху, Дока. Горе, конечно, для всех было ужасное. Они уже один раз хоронили Колю, а теперь вот снова. Только сейчас почему-то было еще больнее, чем в первый раз.

Они, не откладывая дело в долгий ящик, собрались все вместе, чтобы наметить план действий. Не смог прибыть на встречу только Док, но это ничего не значит когда будет надо, когда они соберутся ехать, он бросит все дела, чего бы ему это ни стоило. Так уже бывало не раз, проверено.

Все, как Сергей ожидал, пришли к единодушному выводу: надо срочно выбраться в Глазов, чтобы там, на месте, понять, что к чему. Рассудили так: судя по всему, помочь они Трубачу уже не смогут, но вот успеть еще сделать что-то для него – это в их силах и дело их чести и совести.

Но что можно сделать, если человек уже ушел в мир иной? Чем ты ему поможешь? Тут главное – трезво смотреть на вещи. Ведь, если разобраться, мы заботимся о покойных не столько для них самих – им ведь совсем немного надо, – сколько для самих себя, верно? В этом и наша память об ушедших, и наша любовь и благодарность за то, что они были, и наше собственное стремление чувствовать себя людьми…

Так что вопрос был решен без споров и рассуждений. Не сегодня-завтра они сядут в его, Сергея Пастухова, «ниссан-патрол» и рванут в Глазов. Ну конечно, раз город чуть ли не на осадном положении, заявятся они туда не в лоб, не наобум Лазаря, а сообразно с тамошней обстановкой. Не зря же они армейский спецназ, не зря же у них опыт разведки в самой что ни на есть боевой обстановке. Быть такого не может, чтобы они не добились своего, даже если там, на месте, все оцеплено военным охранением.

Разговор про армейское оцепление возник вовсе не случайно. Начал его, выслушав сообщение командира, Муха. Черт его знает, рассуждал он, ведь ни по телику, ни в газетах никаких сообщений о чем-то чрезвычайном в Глазове не появлялось. Но с какой, спрашивается, стати там МЧС? С какой стати секретится причина смерти Трубача? Что там у них – эпидемия? Или выброс радиоактивных веществ, как в Чернобыле? Остается только гадать. Но готовиться надо к самому крутому повороту событий…

Сегодня вечером Сергею вспомнились все эти их разговоры, пока он возился с замками, самолично запирая свой цех – после нескольких наездов он не доверял это дело никому. Тут хозяйский глаз вернее всего, особенно если приходится проделывать это уже после смены, поздно вечером.

И хотя мыслями он был не здесь, пасущихся неподалеку братков он заметил сразу – они явно поджидали его. Лениво, нагло, абсолютно уверенные в том, что все будет по– ихнему. У себя под Зарайском он пару раз так проучил эту шпану, что заказали, наверно, и детям своим к нему соваться. В Москве все было по– другому. Столица все же, слишком много шакалья. Одних отучишь – другие подрастают…

Он, святая простота, верил, что примитивные рэкетиры уже вымерли, как динозавры, во всяком случае, здесь, в Москве. Но последний визит двоих сравнительно молодых, но уже не ранних отморозков убедил его в обратном. Ребятки не угрожали ему, они говорили с полной уверенностью в своем праве приказывать ему, задрипанному фабрикантишке: раз у него нет крыши, раз он ни с кем пока не делится, то совершенно напрасно думает, что так должно быть И дальше. Хочет сохранить свою лавочку, а не лишиться всего – пусть платит. Они не хамили, ни разу даже не матюкнулись, говорили спокойно, но с тяжелой угрозой. Он, так же спокойно и без матюков, послал их куда подальше. Они дали ему время подумать, пообещали вернуться и тогда уже, если он не надумает, на пальцах объяснить Пастуху, кто здесь хозяин. И вот они свое обещание выполнили. Молодцы, усмехнулся Сергей, слово держат… Только теперь их было, конечно, не двое, много больше. Герои – всемером одного не боятся. Нет, ребята, подумал он, не знаете вы все же, на кого нарвались.

Он их не боялся, упаси боже, слишком много чести для этих сволочей. И все же, поворачиваясь к браткам лицом, Сергей почувствовал внутри странную пустоту. Просто он за последнее, мирное время стал как-то по– особенному ценить жизнь такой, какой он сам ее сделал. Он любил жену, души не чаял в дочурке, Настене, любил свое столярное дело. Неужели весь этот теплый и добрый мир может рухнуть оттого, что какие-то подонки собрались навалиться на него целой шайкой?! Так что, уступить им, что ли? Не ввязываться в драку? Ну а как потом жить?

Да, многовато их. Те двое, что уже посещали его, – вон они, вылезли вперед, продолжить разговор, стало быть. И еще пять, не то шесть человек. Вежливые, суки. Сперва, значит, предъяву сделают, как это у них называется. Эх, жалко, нету при нем никакой даже просто палки, не то что оружия – давно уже не носит с собой, считал, что перешел к мирной жизни… Да, многовато их, шакалов. Раз много – значит боятся. С одной стороны, это хорошо. А с другой – не очень: раз боятся – могут с перепугу или пальнуть, или сзади подловить. Не дай бог, охреначат чем по голове или нож сунут. Ну что ж, учтем и это. Как говорится, предупрежден – значит отчасти уже защищен. Тут уж напролом никак нельзя, тут надо все рассчитать, товарищ капитан.

Он прикинул, кого будет вырубать сначала. Первым, понятное дело, должен быть либо самый сильный, либо самый главный. Лучше всего – заводила. А раз заводила, то, стало быть, начинать надо вон с того жилистого уродца с косой челкой, который тычет в спину двоим «переговорщикам», торопит их. Профессиональный урка. Ишь как расписан весь. И глаза дохлые. Не один, поди, уже срок отмотал. А вторым – вон того амбала, что приезжал в прошлый раз, этот у ребятишек должен идти в роли забойщика. Во всяком случае, когда они громят непокорные магазины, наверное, так и получается… Кто там еще в первоочередниках? Да вот эти двое, что чуть в сторонке уже сучат копытами, – видать, эти против всяких там разговоров-уговариваний. Судя по всему, спортсмены – либо каратисты, либо из кикбоксинга в бандюки перебрались – оно и по фигурам видно, и по специфически разбитым костяшкам рук.

– Слышь ты, деятель, – начал наконец свою партию «таран», – не захотел с нами по– хорошему, придется по– плохому. Сам виноват.

– Ох, ребятки, что-то мне страшно, – лениво сказал Сергей, продолжая изучать контингент рэкетиров. Вот еще один уголовник. Если от кого ждать попытки пырнуть ножом, так это от него. Неприятный малый. Итак, решено. Сначала расписной урка. Потом амбал. Потом вот этот мелкоглазый, который может ковырнуть сзади. Ну а дальше уж как бог даст.

– Шутишь? Ну шути, шути. Последний раз, мужик, – договоримся или нет? Смотри, останешься ни с чем, да еще и инвалидом заделаешься. Убивать не будем, неохота об всякое дерьмо мараться, а покалечить покалечим. Зачем тебе это, дед? Все равно лавочке твоей настоящий хозяин нужен.

– А настоящие хозяева – это вы, правильно я понял? – Сергей пропустил мимо ушей и обещание покалечить, и то, что его обозвали дерьмом. Это все мелочи, за это он рассчитается сполна, если начнется рубка. Только вот беда: все еще ужас как не хочется, чтобы она начиналась…

Беседа оказалась на редкость неинтересной: гнилой базар про то, что с ними, с братками, лучше дружить и что дружба и ему тоже принесет свои дивиденды. Ему было скучно – теперь он просто ждал, когда у этих жлобов, привыкших запугивать свои жертвы, кончится терпение. Но вот когда они, пугая его, помянули жену и дочь – что им, мол, тоже плохо придется за папочкино упорство, когда они начали, пуская сопли, рассказывать о том, что они сделают с Олей, да и маленькой Настеной тоже, – вот тут он больше не выдержал. Расписного Сергей положил (уронил, как говорил Муха) сразу, одним тычком, сломав ему пяткой ладони нос и успев подсечь его опорную ногу. Урка с гулким, пустым звуком грохнулся бритым затылком об асфальт и потом долго еще не подавал признаков жизни. Впрочем, особо им любоваться у Сергея времени не было: вырубая амбала, он краем глаза заметил, что мелкоглазый, и впрямь держа в кулаке какую-то блестящую железку, в прыжке пытается зацепить его сзади-сбоку.

Мелкоглаэого он встретил ногой, и тот, хрюкнув, рухнул, залившись кровью. Правда, от этого маневра удар амбалу в шею получился у Сергея слабее, чем надо бы, и тот, поддерживаемый одним из каратистов, сразу попер на него как танк. Еще двое заходили сзади, и Сергей пожалел, что не поостерегся вовремя, не встал сразу спиной к стене дома. Ему даже пришлось глухо закрыться от бокового удара каратиста (или все же кикбоксера?).

И вдруг, выходя из защитной стойки и резво отпрыгивая в сторону, он с удивлением обнаружил, что амбал, вытаращив глаза, задумчиво оседает наземь, а когда следом за ним рухнул и кикбоксер, для него наконец со всей очевидностью стало ясно, что к нему откуда-то подоспела помощь. Ну и уж никаких сомнений у него не осталось, когда до боли знакомый, можно сказать, родной голос прохрипел над самым его ухом:

– Здорово, Сережа! Вижу, по– прежнему интересная у тебя жизнь.

– Трубач! – ахнул Пастухов, ощущая сразу и радость, и непередаваемое спокойствие от того, что спину надежно прикрыла широкая спина друга. – Коля! Господи, как ты здесь?! Откуда?!

Все еще стоя у него за спиной и с интересом наблюдая, как противник, забирая поверженных, позорно ретируется с поля боя, Трубач ответил:

– Считай, опять с того света. – И крикнул в ответ на бессильные угрозы бандюганов: – Давайте, давайте, уносите жопы, пока целы. А еще сунетесь – вот этим встречу самолично. – И, торжествующе гогоча, продемонстрировал придуркам свой страшенный кольт.

Нет большего удовольствия для человека, попадающего в такой переплет, в какой попал Пастух, чем видеть, как позорно бегут посрамленные враги. Он еще не успел помечтать о подмоге, а она уже вот она, словно по мановению волшебника.

Вот он, его волшебник, второй раз явившийся с того света. Стоит со своей страшенной пушкой, словно олицетворение справедливости и мужского благородства. Да и просто мужской красоты: узкий таз, широкие плечи, сила и хищная целесообразность каждого движения, ну и, конечно, шрам на роже, который для мужчин, как известно, всего дороже. Картинка… «А все-таки замечательные у меня в команде ребята! Одно слово – спецназ!» – с удовольствием подумал Пастух.

Они наконец обнялись.

– Как я рад, что ты снова с нами, Колька, а главное, что ты живой!

– А уж я-то как рад, – рассмеялся Трубач. – Ты и поверить не можешь.

– Ну давай, давай рассказывай, что там с тобой приключилось-то. – Пастуху не терпелось. – Я ведь, знаешь, всполошился – нету от тебя звонка и нету. Мало ли что в дороге могло произойти! Ну позвонил сам. Домой, между прочим, позвонил, сестре твоей. А ответил мне, чтоб ты знал, капитан МЧС!

– Все правильно, – кивнул Трубач. – Там у них что-то вроде военного положения и все звонки прослушиваются, а междугородные – так те вообще на центральный пункт приходят.

– О как! – восхитился Пастух. – А знаешь, между прочим, что он мне сказал, этот капитан?

– Догадываюсь.

– Он сказал, что и ты, и сестра умерли от причин, которые он разглашать не имеет права…

– Вот сволочь! – выругался Трубач. – Хотя, в общем-то, по существу, так оно и есть…

– Так что мы уже тебя снова хоронить собрались.

– Стало быть, долго жить буду. Примета такая.

– Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Давай рассказывай, что там за секретные причины? Светка-то тоже живая, как ты, да?

Трубач изменился в лице.

– Светка правда умерла. И еще тысячи людей… Так что ты давай со мной поаккуратнее, – не дай бог, приволок я с собой эту заразу… Хотя, как я уже знаю, капельным путем она не передается. Сам проверял…

– Ты что, Коля? Ты это серьезно? Я-то надеялся, что это что-нибудь незначительное или какой-нибудь розыгрыш…

– Какой, к чертовой матери, розыгрыш! Самая что ни на есть эпидемия, и страшенная! Люди мрут как мухи. А я знаешь почему уцелел? Смеяться будешь – гастрит спас, спасибо родной армии. Я воду из-под крана или там из колодца совсем не могу… Только из бутылок, минералку… Но все же давай пока поостережемся. Уж нам ли с тобой, командир, не знать, что береженого и вправду боженька бережет!..

– Чего мы тут торчим-то? Может, пойдем к нам?

– Не. Я же говорю, давай пока поостережемся. Знаешь что… А давай возьмем пузырек, закуси да где-нибудь тут, хоть у тебя в конторе, и поговорим. Годится?

– Ладно, я согласен, раз по– другому не получается…

– Только вот Оле своей не говори, а то обидится она. Когда это было, чтобы Оля – и гостя в дом не пригласила, да не какого-нибудь, а мужниного воскресшего сослуживца…

– Не сослуживца, а друга, – поправил Пастух, снова отпирая замки. – Не волнуйся, Коля. Уж кому-кому, а Оле я найду что сказать, чтобы не обиделась… Давай рассказывай, начинай прямо здесь. А за бутылкой и ходить не надо – у меня в конторе запас на всякий случай всегда есть. Высоких гостей принимать. Так что ты заодно еще и в высокие гости попал. Ну не томи душу!

И вскоре Трубач уже рассказывал обо всем, что увидел в городе Глазове – с момента приезда до того самого часа, когда сбежал из охраняемого эпидемиологического блока, как потом, после разговора с двумя странными субъектами, на которых загадочная бацилла почему-то не подействовала, вернулся в сестрин дом, чтобы научно проверить кое-какие свои догадки.

Значит, выходит, сбылись твои предчувствия насчет сестры…

– Выходит, сбылись, – грустно подтвердил Трубач. – Представляешь, как мистика какая – ныло сердце и ныло. А мы ведь раньше в эту фигню совсем не верили, смеялись…

– Так что, ты всерьез думаешь, что это диверсия? Это что, борцы за свободную Ичкерию?

– Ручаться не могу, но похоже на то, Сережа…

– Ну вот что, Коля, пойдем-ка мы с тобой к ребятам, обрадуем их, что ты жив. Это во-первых… Я их так и так намеревался всех собрать, чтобы решить, когда мы едем выручать твое, извини, тело…

– Мое тело? Это зачем?

– А чтобы похоронить с почестями, вот зачем.

– Спасибо вам, ребята. Вот уж за что другое выматерил бы, а за это – большое человеческое спасибо!

– Да ладно тебе! Жив – и слава богу, все только рады, можешь не сомневаться… Но вот о том, с чем ты приехал… Надо же что-то со всем этим делать, верно? Не оставлять же этот ужас просто так. Давай поговорим с ребятами и, если сговоримся, пойдем к Голубкову. Сами. А что, может управление как раз ждет не дождется, чтобы кто-нибудь выручил страну в тяжелом положении…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Москва

29–30 июня 200… года

Похоже, и тут Трубач поспел как нельзя кстати: едва они с Пастухом вошли в офис сыскного агентства «X», как увидели Муху, безнадежно прижатого к стене каким-то холеным типом в костюме от «Бриони». Мало того что тот загадочным способом ухитрился взять верх над Мухой, так еще и тыкал ему в затылок какой-то пижонской пукалкой – «береттой», кажется. Какого черта! Только этого им сегодня не хватало! Трубач, не раздумывая, так жестко заломил типу с «береттой» руку, что тот взвыл и рухнул на колени.

Надо сказать, что появление Трубача почему-то испугало Муху гораздо сильнее этой самой «беретгы».

– Ты… ты… – забормотал он, бледнея как полотно. – Это правда ты, Дудкин?

– Я тебе дам – Дудкин! Я, я это! Не волнуйся так, оттуда тоже возвращаются, как видишь. Тем более что слухи о моей смерти, как выясняется, были маленько преувеличены.

– Точно, точно, – весело поддержал его Пастух. – Ты лучше объясни, Олег, что это тут у тебя за махновский налет. Рэкет, что ли? Может, помощь нужна?

– А-а, какой там рэкет, – отмахнулся Муха. – Коля, ты бы отпустил гражданина-то, гражданин совершенно мирный! – И вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях за свое счастливое спасение, немного даже заискивающе обратился к мужику с «береттой»: – Извините, Павел Семенович, мои товарищи нас неправильно поняли. Я думаю, можно их простить. Как вы считаете?.. Отпусти, отпусти моего клиента, – еще раз обратился он к Трубачу, видя, что тот хотя и ослабил хватку, однако человека с пистолетом все еще придерживает. – У нас, извини, практические занятия были, пока вас не принесло… – И наконец бросился Трубачу на шею: – Колька! Как же я рад, что ты опять живой!

Мужик в «Бриони», облегченно выдохнув, принялся с недовольным видом расправлять замявшиеся на пиджаке складки. Муха на мгновение отлип от Трубача.

– Ну что, Павел Семенович, довольны? Думаю, на сегодня хватит. Давайте продолжим завтра, да?.. Еще раз извините за недоразумение. Друзья, знаете ли… – Муха Посмотрел на Трубача и против своей воли счастливо улыбнулся, что мужику в «Бриони» явно не понравилось.

– Ну что ж, будем считать это наглядным практическим занятием, – важно сказал он. Его еще недавно насмерть перепуганное, холеное лицо приобрело вдруг холодное и даже надменное выражение. – Так что прощаюсь до завтра. Завтра, надеюсь, все обойдется без сюрпризов?..

– Об чем речь! – не возражал Муха, довольно энергично тесня Павла Семеновича к выходу.

С тех пор, как они собирались последний раз, Муха зря времени не терял. Агентство, конечно, сыскное, но, когда искать нечего, можно и по– другому зарабатывать. В стране появился новый вид бизнесменов, не знающих, где у пистолета находится спусковой крючок. Они деньги мозгами зарабатывают, по крайней мере так утверждается. До некоторых постепенно доходит, что для защиты умных голов современных «великих комбинаторов» одних телохранителей недостаточно. Судьба может ждать тебя даже в туалетной кабинке, а справлять нужду под прицелом чужих взглядов никому не хочется. Приходится учиться ходить и говорить, и Муха вполне мог тут выступить преподавателем по самому высшему классу.

Следующие две минуты он увлеченно рассказывал об успехах своих подопечных.

– Муха, а тебе неинтересно, почему мы без предупреждения к тебе нагрянули? – наконец перебил его Пастух.

– Конечно, интересно, но не особо. Во– первых, вы просто обязаны были заявиться, потому что Колька живой. Это раз. Во– вторых, сдается мне, что кто-то из вас вляпался в историю. И сдается мне… – Он чуть помедлил и уверенно заявил: – Что это как раз ты, Микола! А раз так – значит, время трубить общий сбор. Ну прав я?

– Прав, прав, – подтвердили оба высоких гостя, и следующие полчаса Муха слушал рассказ о путешествии Трубача в Глазов и о том, как он возвращался с того света. Но то ли с возрастом Муха становился мудрее и проницательнее, то ли у Трубача действительно все было написано на лице, а только Муху Трубачова страшилка нисколько не удивила.

– Покрутились бы вы с мое в агентстве – тоже ничему бы не удивлялись. Я здесь ко всему уже готов!

Собственно, рассказывал Пастухов – у Трубача просто не было сил заново все повторять. И слов адекватных тоже не было. До него только сейчас начало доходить, что сам факт его нахождения в потертом кожаном кресле в кабинете Мухи сам по себе очень сильно напоминал чудо. Как он уехал из родного города? Нет, он никогда не задавал себе псевдофилософских вопросов, просто когда на войне умирают солдаты – это страшно, но по крайней мере ожидаемо. А вот когда в мирной жизни ни с того ни с сего мрут обычные люди, много людей, и ты – среди них, начинаешь спрашивать себя, почему ты выжил, а они нет. Зачем? Что такое ты должен сделать? Какова причина? Она обязательно должна быть, потому что если это все просто так, слепой случай, рулетка, тогда жизнь – обыкновенное свинство, и нет в ней порядка, и можно быть сволочью совершенно безнаказанно. Да, а пока он верит в порядок, иначе и быть не может, иначе он рехнется, а раз порядок есть, – значит, сволочей нужно наказывать согласно установленным правилам…

– Да, парень, хорошо ты на родину съездил! – Из оцепенения Трубача вывел голос Мухи, который хоть и не удивился, но все же был озадачен. Если есть проблема, ее нужно решать.

– В следующий раз не поеду. Мне теперь и ехать-то не к кому.

– Ладно, не растекаемся, – решительно вмешался Пастух. – Олег, ты поезжай навести Дока, введи его в общих чертах в курс дела. А мы пока с Колей поищем Артиста. К вечеру все должны быть в сборе.

Артист висел на лонже. Вибрацию мобильника он, конечно, почувствовал, но ответить был просто не в состоянии – висел себе спокойно, раскачивался на ветру.

– Лети! Ты летишь! – прокричал в мегафон гнусавый голос.

Артист летал не по собственному почину, а корысти ради. Работал он в последнее время по специальности: когда надо – улыбался, когда просили – плакал, и на тросе болтаться, изображая радость полета, тоже особого труда не составляло. Тяжела и неказиста жизнь обычного артиста. Зато за рекламу платили неплохо, грех жаловаться. На не слишком скромные нужды холостяка с замашками Казаковы хватало с лихвой. Хотя мечтал он, конечно, не об этом.

Не обремененный муками творчества, он тратил время на некое подобие личной жизни, протекавшей в полумраке ночных клубов, на светских приемах и в лабиринте незнакомых квартир, похожих друг на друга как две капли воды потугами повторить дизайн из модных интерьерных журналов. Так же мало различались между собой объекты его донжуанской охоты. При определенном мнемоническом усилии Артист припоминал, что фотомодель Эльвира отличалась от Элеоноры – актрисы из нашумевшего сериала – более темным оттенком мелирования, а у Жанны – девушки без определенных занятий – татуировка в виде бабочки на правом плече, тогда как у Снежаны, ведущей примерно такой же образ жизни, – на левом.

Нынешняя пассия была хотя бы брюнеткой, что создавало ощущение приятного разнообразия. Как ни странно, на жизнь она зарабатывала сама, занимая в одном из модельных агентств загадочную должность менеджера по связям с общественностью. Как она с общественностью связывалась было тайной, покрытой мраком. Звалась просто Машей – обыкновенное человеческое имя ласкало слух своей непритязательностью.

Машу Артист подцепил на банкете по поводу открытия очередного фешн-фестиваля, куда он пришел совершенно с другой девицей. Уже к концу мероприятия произошла рокировка, в результате которой Маша уехала в его «альфа-ромео», предыдущая же спутница Артиста – в машине ведущего светской хроники одного из известных глянцевых журналов, а куда делся страдающий одышкой бизнесмен, с которым Маша явилась на банкет, вообще неизвестно. Он, правда, славился своей манерой часто менять смазливых протеже и, видимо, остался для продолжения охоты.

Замученная ненормированным рабочим днем и перманентным визгом истеричных фотомоделей, Маша оказалась на удивление спокойной и неболтливой. Слушала, не перебивая, не выпячивала неуемные амбиции и даже готовила вкусно, как выяснилось после состоявшегося через неделю после знакомства романтического ужина в ее двухкомнатной квартирке в Ясеневе. Это уже можно было назвать отношениями, хотя конечно же никто никому ничего не был должен. Таковы правила игры.

– Ты можешь голову поднять! – снова послышался истошный крик, усиленный мегафоном. – Это не реклама домашних виселиц!

Этот гнусавый голос уже достал!..

Муха устал. Бесперспективное слежение за чужими женами, безмозглыми прошмандовками и, наоборот, мужьями, жирными боровами, норовившими уехать за город со своими любовницами, совершенно не вдохновляло. К тому же еще всякие нудные организационные вопросы…

На липком линолеуме, покрывающем полы реабилитационного центра для ветеранов чеченских войн, шаги почти не слышны, даже стук костылей почти беззвучен. У врачей, при кажущейся монотонности работы, ни один день не похож на другой. Особенно с такими пациентами.

Мухе было не по себе. В ординаторской сказали, что у Дока обход больных. Блеклая, измученная жизнью медсестра неопределенно махнула рукой в сторону длинного коридора, предоставив ему полную свободу передвижения.

Муха шел и с каждым шагом все четче понимал, что ему самому, похоже, скоро тоже светит оказаться в подобном заведении.

Дока удалось поймать в относительно небольшой – на четыре койки – палате, залитой обманчивым утренним солнцем. Светит, но не греет. Он в последнее время задерживался здесь из-за одного недавно поступившего паренька.

У того, в общем, серьезных повреждений не было: легкое ранение в руку не давало поводов для беспокойства. Вот только было одно «но», из-за которого жить ему теперь будет непросто. Парень боялся ходить по траве.

Ладно, у всех, в конце концов, после войны развиваются какие-нибудь фобии: кошмарные сны, иногда нервный тик и так далее. Но здесь был случай особый.

Из истории болезни становилось ясно, что формально с солдатом не произошло ничего, что выходило бы за пределы так называемой нормы. Впрочем, о какой норме можно говорить на войне. Молодой мальчишка – девятнадцать лет. Видать, у него не было даже опыта дворовых потасовок. Первый же разговор показал, что он из хорошей семьи, но от армии его родные отмазать не смогли. После первого курса вылетел из института – и сразу в Чечню. Что он там увидел?

Обсуждать это Петя – так его звали – наотрез отказывался. О чем угодно мог говорить – о не так давно оконченной школе, о недолгом сроке своего студенчества, о Юле Синицыной, которая, скорее всего, его не дождалась, хотя обещала… Только не о войне.

Но что бы ни случилось на этой треклятой войне, результат был налицо. Петя мог ходить исключительно по асфальту, даже самый жидкий газончик доводил его до форменной истерики, ему повсюду чудились растяжки.

Доку не в первый раз предстояло лечить самую ужасную, так легко пускающую корни болезнь – страх. Как лечить? Как объяснить, что в мирной жизни не надо ждать подвоха от любого невинного кустика? Там нет мин, и быть не может. Мины остались позади, в прошлом, куда больше не вернуться. Хочется надеяться…

– Ну что, звезда, звездишь?

«Долетался, – подумал Артист; – глюки начинаются». Он вяло стягивал с себя страховочные веревки, привыкая к твердой земле под ногами.

Галлюцинация приобрела очертания Пастухова.

– Ну и что тебя могло отвлечь от твоих циркулярок, бизнесмен ты наш дорогой?

– Не что, а кто. Трубач ждет в машине. Вечером стрелка с Мухой. Док, думаю, подъедет с ним.

Лишних вопросов Артист задавать не привык. Одно было ясно – с рекламой на сегодня все. И возможно, на ближайшие несколько дней. И встречу с Машей тоже придется отменить.

А вот это жаль.

Муха заглянул в палату, но голос подал не сразу. Док был занят. Он через плечо смотрел в книгу, лежавшую на клетчатом больничном одеяле. Надпись на обложке оригинальностью не отличалась – «Захватывающий детектив с элементами кровавого триллера».

– Петь, может, тебе принести сказку про Карлсона, который живет на крыше? Там, насколько я помню, за всю книгу не проливается ни одной капельки крови.

– Шутите.

– Ты в жизни еще не объелся стрельбой?

– Здесь совсем другое, и сюжет такой закрученный!

– Закрученный, говоришь…

– Ну да. Тут про бизнесмена, владельца консалтинговой компании…

– Забыл, ты на каком факультете учился?

– На экономическом.

– Оно и видно. И что бизнесмен?

– В общем, у него есть жена.

– Логично. Люди иногда женятся.

– И любовница.

– Куда без нее… И кто кого убил?

– Много кто, много кого.

– Захватывающая книжка.

– Не издевайтесь, думаете, весело здесь торчать?

– Так это от тебя зависит, сколько тебе еще тут мариноваться.

– Я знаю.

– И что?

– Все вроде бы хорошо, пока я никуда не выхожу. Вот сейчас я закрою глаза и сразу увижу, как иду по улице. Ветерок обдувает лицо, шумят машины, слышатся голоса детей, женский смех. Мне хорошо. Но стоит только выйти по– настоящему, и…

– Это мы уже обсуждали. Петя, ты должен сделать над собой усилие. К тебе психолог когда приходил?

– Вчера.

– И?..

– Как будто вы сами не знаете.

– Знаю, конечно. В очередной раз никакого результата.

– Во время каждого сеанса я дохожу до определенной точки, и мне внезапно становится нечем дышать. Я просто боюсь задохнуться. Стоит только подумать об этом!

– О чем?

– Вы же были на войне, видели, вы понимаете!

– Да, я видел. Люди умирают. Но это не повод каждый раз биться в истерике при виде газона.

– Думаете, я могу с собой справиться?! Это от меня не зависит. Когда я вижу траву, у меня внутри происходит взрыв. Каждый раз я взрываюсь, не понимаю, как еще цел остался… Я рассказывал психологу…

– А знаешь что, у нас есть коса, давай-ка попробуем скосить все газоны на больничном дворе. Давно пора.

Петя, округлив глаза, посмотрел на Дока. Муха осторожно кашлянул, по-прежнему стоя в дверях.

…Через полчаса они уже прорывались сквозь московские пробки.

– Тонкая у тебя работа. Ювелирная.

– Да не то слово.

– Сейчас тебе эти навыки для Трубача пригодятся.