Текст книги "Леденящая жажда"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Поселок Пролетарский

26 июня 200… года, 09.33

Он видит, как над ним склонилась мама. Серые добрые глаза, пушистые русые волосы. Но она же давно умерла… Что, уже призраки стали являться? Вот сейчас он протянет руку – и ладонь пройдет сквозь его видение.

Нет, теплый человеческий лоб… Ну наконец-то! Что я вижу! Проснулся!

– Светка?!

– С возвращением, блудный братец!

– Как я сюда попал?

– Та-ак… Ты что, ничего не помнишь!

– Нет.

– Тебе, как всегда, снился кошмар.

– Откуда ты знаешь?

– Ты ночью бредил. Все бубнил про какой-то вертолет, какой-то взрыв.

– Взрыв?

– Вчера свалился на мою голову как гром среди ясного неба, пьяный до чертиков, зашел во двор и рухнул у колодца. И там умудрился сразу же заснуть, я чуть не надорвалась, пока тебя тащила в дом. Проспал почти сутки… – выдала она без остановки, не давая Трубачу вставить ни слова.

То, что она сказала, еще больше запутало его.

– Ты знаешь, я не помню, что было вчера. Как будто целый день стерся из памяти… Сейчас. Погоди, я вспомню…

– Но в памяти – ничего. Только Москва. Нет билетов. Автобус. Жара. Затекли ноги. Автовокзал…

– Ну и как? С чего вдруг ты приехал?

– Что, не рада? – уклончиво ответил Трубач.

– Пропадает надолго, писем не пишет, на мои не отвечает, даже с днем рождения ни разу не поздравил… И тут вдруг нате вам – падает у колодца. Что случилось? Подумай над своим поведением, или вот сейчас возьму хворостину, – шутливо пригрозила сестра.

– Погоди, дай в себя прийти…

– Знаешь, мне все время кажется, что где-то там без меня ты постепенно сходишь с ума, или тебя убивают, или ты заболел… И самое страшное – я не знаю, где ты… и ничем не могу помочь… – Подбородок ее стал некрасиво морщиться, глаза заблестели.

Трубач вздрогнул. «Постепенно сходишь с ума!»

– Ты еще не видела, как человек сходит с ума!

Светка всхлипнула.

Фраза, слетевшая с его губ, была как запрещенный удар. Действительно, кому, как не ей, знать, как человек слетает с катушек.

…Последний раз они встречались пять лет назад, тогда она еще жила в самом Глазове, работала на телевидении была в постоянной готовности уйти в депрессию или даже запой, что, впрочем, периодически и происходило. Трудно было понять, чья жизнь более экстремальна: его, солдата удачи, постоянно ползающего под пулями, или ее, журналистки, занимающейся грубой провинциальной социалкой.

Один телесюжет и вовсе перевернул ее жизнь. Светка столкнулась с местными наркобаронами, которые ей дали понять, что она слишком незначительная фигура в их разборках и что лучше бы ей не показывать своего любопытного носа не только на телевидении, но и вообще на улице. Сначала думалось, это не смертельно – отсидится какое-то время дома, отдохнет и всякое такое. Не получилось. Кто-то, может быть, расслабился бы, как говорится в известной байке, и получил удовольствие. Но Света, промаявшись без работы всего два дня, стала метаться по квартире как загнанный зверек в клетке. Осознание того, что ты лишь «дрожащая тварь», осознание опасности внешнего мира и абсолютное одиночество сильно пошатнули ее психику. Трубач тогда получил от сестры письмо, обрывочные фразы которого прочел как предсмертную записку. Бросил все текущие дела, примчался в город и буквально вынул ее из петли, точнее, из ванны с розовой от крови водой…

Тогда-то он и привез ее в Пролетарский. Здесь, в пятнадцати километрах от Глазова, Светка наконец-то поймала ускользающую гармонию, которая теперь чувствовалась во всем: в том, как она пьет чай, в том, как причесывается, и даже в том, как накрывает на стол.

Утренние сборы на работу теперь были без спешки, без сигарет, без кофе. С книжной полки исчезли конъюнктурные современные циники, еще более дезориентирующие ее неустойчивую психику. Трубач с радостью заметил на их месте Бунина, Чехова, Платонова… Возможно, это было следствием новой Светкиной профессии – библиотекарь.

– Прости, ляпнул не подумав.

– Проехали… Тему не переводи. Теперь ты объект для психоанализа. Начинай!

– С чего?

– С самого начала, разумеется.

– С начала было слово…

– Не богохульствуй!

– С чего это ты вдруг так заговорила?

– С тех самых. Не переводи стрелки!

– Да забыл я многое…

Но сейчас он обманывал Свету, потому что вдруг вспомнил, что приснилось ему ночью.

Он помнил…

Действительно, был вертолет, на нем летел он и еще один человек, которого надо было уничтожить. А зачем – вот именно это он и не хотел вспоминать.

Потом он спрыгнул с вертолета в пятнадцати метрах от земли. И чуть не обгорел, когда вертолет взорвался почти рядом с ним. Он все время шел рядом со смертью, иногда чувствовал ее смрадное дыхание. А в этот раз почувствовал уже ее пристальный взгляд. И отвернулся. И тогда во всей полноте ощутил, что хочет жить. Безумно хочет жить! Как расскажешь все это человеку, который о войне и смерти ничего, ну совсем ничего не знает…

– Когда-нибудь я тебе все расскажу. Но сейчас, пожалуйста…

– Хорошо, потом так потом. Только ты же снова будешь кричать по ночам.

– Это скоро пройдет.

Трубач сидел рядом со Светкой и боялся шевельнуться, боялся спугнуть захватившее его ощущение детства. Именно об этом сочетании звуков и запахов он давно мечтал.

Встали в памяти далекие образы: деревянные полы, зарубки на дверном косяке, маленькое ведерко с мишкой у колодца.

Безмятежность! Раньше он часто развлекал себя мысами, что вот он вернется в родной дом, что Светка будет очень удивлена, он будет ходить на рыбалку, рубить дрова, строить что-нибудь. И непременно пиво и телевизор по вечерам – знак спокойной обывательской жизни. Только вот новости он смотреть не будет. Надоело! Никакой политики, интриг и терактов! Стой, стой, стой!

Трубач внезапно поймал мелькнувшее воспоминание. Что-то тревожное… Нужно вспомнить…

Сестра стала накрывать на стол. Вареная картошка, зеленый лук и молоко.

– Уж не обессудь, завтрак по-деревенски – привыкай, здоровее будешь. Пища экологически чистая.

– З-замечательно!

– А ты думал! Иди быстро умывайся. Вода в колодце… Ты так внезапно… Хоть бы позвонил, что ли…

– А я, думаешь, не звонил? Сначала отвечали, что телефон неисправен, а потом и вовсе соединять перестали. Что у вас тут с телефонами?

– А что у нас тут с телефонами? – удивилась Светка. – Ничего. Работают, не придумывай.

Он махнул рукой и вышел во двор. Вот тот самый старый колодец. Трубач вытянул полное ведро ледяной воды и обрушил ее на себя. У-ух!!! Даже крикнуть не успел! Жар разлился по всему телу, а за ним и бодрость. Как Илья Муромец, он вдруг почувствовал в себе силу небывалую. Эх, живая колодезная вода! Как после бани в снег.

Свежо-о!

Он окинул двор новым взглядом. Дом был на две семьи.

Кто сейчас живет на второй половине? Когда-то там жила его первая любовь, одноклассница Сашка – девочка с короткими черными волосами и восхитительными миндалевидными глазами.

– Светка!

– Что-о? – откликнулась она из кухни.

– Ты помнишь Сашку?

– Невесту твою?

– Скажешь тоже! Какую невесту?

– Не помнишь, мы вас так дразнили??

– Мы просто были друзьями.

– «Просто друзья» по ночам не встречаются.

– Откуда ты знаешь?

– Про ночь или про просто друзей?

– Про ночь.

– Твой молодецкий свист был на весь поселок слышен. А потом Сашка кричала кукушкой и выпрыгивала из окна.

– Ах ты шпионка!

– Не шпионка, а разведчица. Не путай!

– А ты помнишь старый чердак? – мечтательно спросил Трубач.

– Ну да.

– Он еще был забит волшебными вещицами. Мы даже нашли там старинную лампу. Лампу Аладдина. Так вот, мы с Сашкой пытались разгадать тайну чердака.

– И вы стали вызывать джинна? Из бутылки? Что пили? Портвейн «Три топора»?

– Ну как ты можешь? Мы же были такими романтичными! У нас, знаешь, тогда возникла идея общения с духами.

– Спорим, это была Сашкина идея?

– Угадала. Но магические формулы придумал я. Потом из обломков керосиновой лампы, медного подсвечника и вороньих перьев я сделал так называемую спиритическую лампу, зачем-то установил на крышу подобие антенны и провода присоединил к столу с этой лампой.

– И что из этого вышло?

– Мы долго спорили о том, кого вызвать. Я настойчиво предлагал Махатму Ганди.

– Кого-кого?

– Ну Махатму Ганди. Он, кажется, в Индии был, в простыне ходил.

– А что тебе нужно было от него?

– Кто это, я представлял тогда очень смутно. А ты его помнишь?

– Тоже смутно, мы незнакомы.

– Сашка никак не могла сообразить, о чем его можно спросить. Но это оказалось не важно. Как мы ни старались, Махатма Ганди, нахал, не пришел к нам.

– Действительно нахал!

– Но ты знаешь, мне было нисколько не обидно.

– Конечно, какой там мог быть Ганди, когда рядом Сашка сидела. Ну признайся, ты же был в нее влюблен?

– А вот это мое личное, можно сказать, интимное дело. – Трубач сделал вид, что обиделся. Демонстративно замолчал.

А ведь Светка была права. Для него в самом деле вся магия заключалась в Сашкиной руке, в ее глазах, в которых плясали отражения свечи. Не дух, а ее дыхание было единственным, что его интересовало. А Сашка – разве поймешь ее?

Вскоре их ночные бдения отразились на успеваемости. Трубач своими «неудами» уже никого не удивлял, а вот Сашке что ни урок, то замечание в дневник. После очередной учительской угрозы ее отец заколотил вход в «спиритический салон», но это было конечно же не препятствие. Теперь по ночам, встретившись по условному сигналу на пустыре за домом, они тайком пробирались на крышу и пытались вызвать уже не бедного Махатму Ганди, а Гитлера. Почему Гитлера? Да потому, что Сашка вспомнила детсадовский стишок:

 
С неба звездочка упала
Прямо Гитлеру в трусы,
Вся Германия узнала,
Что у Гитлера усы.
 

В общем, решили вызывать самого главного и самого смешного злодея. Случайность это была или нет, но именно в ту ночь началась страшная гроза, молния ударила в их самодельную антенну и чуть не подожгла дом. Больше эти опыты они проводить не решились.

Потом появился новый повод для ночных «свиданий»: им вдруг показалось, что сторож клуба дядя Вася – американский шпион. Причиной для этого стала пачка «Мальборо», замеченная в его руках. Конечно, Трубачу опять был нужен только повод, чтобы продолжить игру. Но оба делали вид, что верят в свои фантазии и что их объединяет только общее дело.

Но детские игры так и не переросли во взрослые. Он ушел в армию… А потом… Трубач прервал тишину:

– Что с ней стало?

– Она вышла замуж. Знаешь, где живет?

– Не знаю и знать не хочу.

– Ну ладно.

– Все. Утро воспоминаний закончилось.

Сестра ушла на работу, а он растянулся на диване – никуда не хотелось идти.

Память вдруг стала более послушна. Вчерашний день! Контроль, женщина на носилках, сосед с бутылкой минеральной воды… И туман в глазах. И споры пассажиров: высадить его, Трубача, или нет. И водителя, сказавшего, что это не тот случай… Не тот… А здесь есть те случаи? Какие случаи? Проверим. Он снял трубку телефона – телефон молчал. Черт! Надо найти способ позвонить, а то… Как бы ребята в Москве беспокоиться не начали… Трубач вышел за ограду.

Странно, за те десять лет, что он здесь не был, мало что изменилось. Все как обычно. Все так же висит на столбе безмолвный и забытый всеми громкоговоритель. Наверное, когда-то люди собирались под ним и напряженно слушали голос Левитана, а теперь их потомки соревнуются, кто собьет этот обломок старой жизни камнем. Мимо проносятся на велосипедах дети, только на их майках Чебурашку и Микки Мауса сменили желтые покемоны. И похоже, здесь все не так, как в Глазове. Вот, кажется, бывший сельмаг, в народе именовавшийся «Голубым Дунаем» – теперь на нем гордая вывеска: «Мини-маркет «Диана». Именно здесь местные жители узнают последние новости.

Перед «Дианой» уже собралась кучка страждущих. Ничего подозрительного в их поведении не было. Обычные утренние синяки. Они склоняли на все лады какую-то Клавку. Через минуту Трубачу стало ясно: Клавка – это продавщица, которая вот уже на десять минут задерживает открытие сих «райских кущ». Но вот роптание прекратилось. Не спеша, сознавая свою важность, переваливаясь с боку на бок, появилась на дороге сама Клавка. Ее встретили радостным гомоном, как самого главного здесь человека.

Лязгнул дверной замок, и утренних посетителей встретила кабачковая икра, щедро выставленная на прилавки. Оживившиеся мужички навалились на явно паленую водку и местное пиво – выбирать, видимо, не приходилось. Другого здесь не держали. Но покупатели не жаловались, пробки с бутылок срывали прямо в магазине и тут же прикладывались к вожделенному напитку. Крохотное помещение наполнилось спиртным благоуханием.

Ничего здесь не изменилось. Все по-прежнему. Все в порядке. А в голове у него продолжали проноситься вчерашние события. Нужна информация. Хоть какая-то. Телевизор. Может, там хоть что-то…

Дома он начал щелкать пультом телевизора. Негусто – ловилось только два канала. Так, по какому у нас могут быть местные новости? По первому шел какой-то русский сериал о трудной жизни современной женшины-эмансипе. По второму – час от часу не легче – ток-шоу типа «Как еще теткам бальзаковского возраста побеситься с жиру».

Ага! Кажется, шоу истеричек закончилось. Ну вот – «Наши новости»! Первый сюжет конечно же заседание местной гордумы – собрание людей, по большей части страдающих одышкой и ожирением. Да, посмотришь на них и понимаешь, что в твоей жизни все не так уж и плохо.

В углу раздалась подозрительная возня. Трубач по привычке молниеносно повернулся лицом к невидимому врагу.

Шорохи усилились. Из небольшой дырки в стене показалась серая мордочка. Крыса! Обнаглевший грызун преспокойно вышел на середину комнаты, запрыгнул на стол и стал лакать воду из пролитой лужицы. Трубач оторопел от подобной бесцеремонности. «Брысь!» Только сейчас крыса заметила нового обитателя своих владений, злобно взглянула на него, клацнула зубами и скрылась.

«Куда только сестрица смотрит! Ну я этого не потерплю. Пора заводить кота».

Мысли его прервал голос диктора: «В городе и в области продолжается эпидемия неизвестного заболевания…»

Почему-то вместо людей на экране поплыли крупные планы странных лягушек.

«На берег реки было выброшено несколько десятков мертвых земноводных. Их тела сильно деформированы. Экологи пытаются разобраться, не связано ли…»

На экране возникла раздутая до невероятных размеров лягушка, потом камера поползла вниз, и оказалось, что лягушка наколота на древко флага с портретом Че Гевары. Им потрясал высокий молодой человек и призывал народ к отмщению.

Эпидемия!

Трубач щелкнул пультом – экран погас. Вот что за чрезвычайная ситуация! Неужели все так просто? А что ж тогда его предчувствия? Нет, тут что-то не так.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ленинград

26 ноября 1979 года, 21.12

Кукушкин ждал у входа, неуклюже подпрыгивая от холода.

«Нелепый повелитель мензурок и реактивов», – молниеносно промелькнуло в голове у Сони.

– Куда пойдем? – Она замерла в нерешительности. И гулять, и разговаривать вдруг неожиданно расхотелось.

– В какое-нибудь спокойное место. Я так понял, беседа предстоит серьезная.

– Не бери в голову. Говорить, собственно, не о чем.

Они уже шли в направлении набережной Фонтанки. Начал накрапывать мелкий осенний дождь. Капли противно затекали за воротник. Что за дурацкая мысль ей пришла в голову – гулять в такую погоду?

Зажженная сигарета в любой момент грозила потухнуть.

– Пойдем быстрее! – не выдержала она.

– Мы же гуляем!

– Это еще не повод плестись как черепахи.

– Ты видишь, я курю. Не могу же я бежать и курить одновременно. – Последовала очередная пауза. Наконец он проскрипел: – Я понял. Ты хочешь поговорить о наших отношениях…

– Не придавай такого значения своей распрекрасной персоне. У меня к тебе есть и другие вопросы.

Он не ответил. Напрягся.

– Тут пару недель назад проскочила одна сплетня. И сразу затихла. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– Тогда объясни, почему ты так себя ведешь? Кукушкин опять не ответил.

Пресловутая сплетня заключалась в том, что Семенов как-то в разговоре по душам сболтнул, что лабораторию собираются закрывать. Маловероятно, но возможно. Плохо, конечно, но вообще-то Соню в данный момент волновал совсем иной вопрос. Леша наверняка об этом знает, каким бы блаженным он ни выглядел. Но ему, очевидно, все равно. И Соня бы, как и все, решила, что дело всего лишь в его излишней погруженности в работу, если бы не те два типа…

Однажды она зашла вечером в лабораторию. Просто вернулась без предупреждения. И… ее там явно не ждали.

Два на первый взгляд совершенно обычных мужика. У одного обширные залысины, другой с угрюмым, помятым лицом. Ничего особенного. Вот только что они там с Кукушкиным на ночь глядя делали?

Разговаривали. О чем-то важном. Он не счел нужным ничего объяснять: мол, научные консультанты, и все, только намекнул, что для ее же пользы лучше бы держать язык за зубами.

Конечно, она ни с кем это происшествие обсуждать не стала, но ей не давал покоя вопрос, какие общие цели могут быть у этих «консультантов в штатском» (ясно, что это именно они) с Кукушкиным? Что он задумал? Соня поймала себя на ощущении, что ее в немалой степени волнует, как данный факт может отразиться на их отношениях. Ох уж этот Леша…

А ведь она первый раз в жизни так попала.

Мужики вокруг всегда были одинаковые: все зануды, строят из себя хохмачей и балагуров, поют песни под гитару, ходят в походы – на вид настоящие крепкие парни, а на самом деле просто истеричные бабы. Любые отношения выливались в жуткие обиды, – например, во время экзаменов, когда твоя работа получается интересней, и оценка у тебя выше, и опыты нестандартные, а их, понятное дело, это бесит. Для них женщина в науке – как гвоздика в петлице. Так, просто чтобы оживить строгий деловой костюм… Сколько раз, с самого детства, приходилось доказывать, что ты не верблюд. Специально спускаться на лыжах с самых высоких горок, чтобы у этих индюков рты раскрылись от восхищения, в универе браться за самые сложные темы, к которым они и на пушечный выстрел не приближались.

И ей удалось доказать, что она чего-то стоит, правда с ущербом для личной жизни. Вечно нездоровое соперничество, нелепые интриги. Но зато из всех однокурсников и однокурсниц она одна после окончания нашла интересную работу. Большинство девиц – а было их немного – выскочили замуж, за своих же, с факультета. Мужики занимаются наукой, а эти сидят с детьми. Потом они могут рассчитывать только на место «химички» в школе. Некоторые парни остались в универе, кого-то закинули по распределению в Тмутаракань, многие сидят в «почтовых ящиках», штаны протирают.

Все говорили, что ей повезло. Ну и пусть. Но везет только тем, кто заслуживает. Ее пригласили в созданную где-то в семьдесят втором лабораторию по разработке химического… Вообще-то, официально цели звучат по-другому, но ежу понятно, что речь идет о химическом оружии. Оно необходимо стране, чтобы оказать достойный отпор агрессивному империализму! Конечно, Соню не сильно волновали проблемы мировой политики, просто в любом случае гораздо интереснее заниматься живым, развивающимся делом, чем мыть мензурки в каком-нибудь сонном НИИ.

С Кукушкиным ни о каком соперничестве и речи быть не могло. Это были отношения настоящие! Странные немного, непонятные, иногда пунктирные, эпизодические, но ей нравилось. Теперь, похоже, впереди тупик. А удивительнее всего, что ее это так волнует!

– Давай свернем здесь. Эта улица никуда не ведет.

Они давно уже свернули с Фонтанки, углубились в дремучую достоевщину обшарпанных улочек, плетущих узлы вокруг Владимирской церкви.

– И что ты мне скажешь?

– А что ты хочешь услышать?

– Правду.

– Хорошо. Лабораторию вскоре закроют.

– У тебя информация более достоверная, чем у Семенова?

– Да.

– Как так получилось? Ведь он же завлаб.

– А ты что, не понимаешь, в чем дело??

– Догадываюсь.

В темноте лица Кукушкина не было видно, но Соня буквально кожей почувствовала его ироничную усмешку.

– Ну и о чем же ты догадываешься?

– Нас закрывают, потому что делу хотят придать больший уровень секретности! Наш «ящик» их уже не устраивает. А ты у нас самый перспективный. Тебя и возьмут. Одного.

Кукушкин дернулся.

– Не они! – Он говорил горячим, взволнованным шепотом. – Дело не в пресловутой моей перспективности, а в том, что я действительно занимаюсь делом, и не видит этого только слепой. А Семенов твой просто свадебный генерал.

– А я?

Он поцеловал Соню, просто чтобы успокоить, чтобы она ни о чем не спрашивала, не допытывалась. Чтоб не лезла не в свое дело…

Они стояли под фонарями во дворе толстовского дома на Рубинштейна. Сами того не замечая, занятые пререканиями и спорами, они сделали круг и снова вышли почти что к Фонтанке. Для немногочисленных прохожих это была еще одна романтическая парочка, гуляющая по вечернему Ленинграду. Сейчас они просто целовались.

– Ладно, прекрати!

В этом весь Кукушкин! Так грубо прервали его ярчайшее проявление мужественности, а он даже не обиделся. Скорее, заинтересовался.

– Ну!

– Моральный аспект тебя, естественно, не волнует! День за днем переливаешь туда-сюда ядовитые соединения и даже не думаешь, для чего они предназначены!

– Я ученый. И ты, кстати, тоже.

– Я человек! И не могу принимать всерьез те подростковые бредни «про тварей дрожащих и право имеющих», которыми ты меня кормил поначалу!

– Достоевского не трогать! – Кукушкин попытался улыбнуться по-доброму, перевести все в шутку.

– А я его и не трогаю! Просто надо отвечать за то, что ты делаешь!

Соня вспомнила, как во время одного из их первых свиданий Кукушкин гневно рассказывал, что на уроках литературы в школе любую книгу умудряются испоганить, но вот с «Преступлением и наказанием» школьным придуркам разделаться не удалось. Для него она оказалась откровением. А на ленинградских улицах Достоевский в каждом кирпичике, в каждом булыжнике мостовой. Соня тогда сказала, что тоже любит Достоевского.

– Разве можно говорить «люблю» о таких книгах? Там есть страшная правда, и ее нельзя любить, ее нужно пропустить через себя, ее нужно прожить – и тогда она становится частью твоего организма. Федор Михайлович первый сказал, что есть люди, которым позволено…

Она тогда подумала, что Кукушкин, наверное, писал лихие сочинения. Приличные молодые люди на свиданиях всегда говорят о великой русской литературе. Так положено.

Разговор застопорился. Зря мокли полтора часа. Безрезультатно.

Еще одна сигарета. Чиркнула спичка и упала в невидимую из-за сгустившейся темноты лужу.

– Давай не пойдем по этой улице! – сказала она. – Мне эти молодчики не нравятся!

Две темные фигуры, вид которых не предвещал ничего хорошего, маячили у подворотни на их пути.

– Не придумывай, так до метро гораздо ближе! – Он тоже понял, что дальше продолжать их разговор бессмысленно.

Ну вот, она не ошиблась! Один из тех, что в подворотне, шагнул им навстречу.

Есть люди, от которых исходит опасность, прет пьяная, неконтролируемая агрессия. Явно такой вот жаждал с ними побеседовать.

«Вот сейчас кукушкинские очки полетят в лужу вслед за моей спичкой!» – подумалось Соне.

– Сделай морду кирпичом и иди как ни в чем не бывало! – процедила она сквозь зубы.

– Сам знаю, что делать!

Как будет банально, если этот кретин попросит прикурить у некурящего Кукушкина!

Сонины предположения не оправдались. Он просто молча стал у них на дороге, и тут ей стало страшно. Не из-за драки, нет! Она почувствовала, что совершенно не знает человека, стоящего рядом. Кукушкин будто льдом от ярости покрылся. Соня знала, что на самом деле причина этого внутреннего взрыва – она, вернее, их так ничем и не закончившийся разговор.

– Уйди, – сказал Кукушкин алкашу. Тихо сказал, даже не очень зло.

И алкаша просто сдуло волной беспричинной злобы, исходящей от Кукушкина и осязаемой почти физически. Он невнятно пробурчал что-то и отошел. Второй последовал за ним.

Она покосилась на Кукушкина.

Да, такой драться не будет, он убьет взглядом!

До метро дошли без приключений. И без разговоров. Молча. Внутри, при желтоватом свете ламп на эскалаторе, она вновь увидела Кукушкина таким, какой он был обычно: растерянным парнем в очках. Сам, наверное, себя боится!

– Ну что? Я к себе, – торопливо сказала Соня.

– Я тебя провожу.

– Не стоит.

– Почему? Ты же видела, что на улицах творится. Пятница. Твари дрожащие выползают из нор.

– Думаю, на сегодня с нас неожиданных встреч хватит. Я сама спокойно дойду.

Он проводил ее до подъезда. Чай пить не остался, но Соня не особенно настаивала. Из окна проследила, как он вышел из подъезда и побежал под дождем к остановке. Даже не оглянулся. Голая ветка тоскливо стучала о стекло. Она не знала, что направился он не домой, а назад, в лабораторию. Кукушкин вернулся, когда там уже было пусто.

Быстро накинул халат, надел респиратор, достал из бокса двух скользких лягушек, набрал в шприц синеватой жидкости и впрыснул по очереди сначала одной, потом другой.

Прямо на глазах земноводные превратились из подвижных болотных жителей в раздувшихся до каких-то невероятных размеров упырей. Потом у обеих кожа не выдержала, лопнула.

Он едва успел отстраниться от брызг.

– Красиво, – пробормотал Кукушкин. – Как все красиво.

И достал новых лягушек.

Дверь отворилась. На пороге стояли двое – один с большими залысинами, другой с угрюмым, помятым лицом.

– Еще не готово! – крикнул им Кукушкин.

– Ничего, мы придем завтра, – сказал угрюмый.