Текст книги "Леденящая жажда"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Врешь. – Пальцы Трубача снова слегка напряглись.

– Я… это не я… Это они…

– Кто – они? Кому ты рассказал о яде?

– Я не знаю… Я о них ничего не знаю, я их не видел.

– У вас остались хоть какие-то наводки? – спросил Пастухов.

– Нет, они сами на меня вышли. Они только взяли эту документацию.

– Зачем вы ее им отдали? – еще раз встряхнул Петухова Трубач.

– Они хорошо заплатили. Я не догадывался о последствиях…

– Сука! – громовым голосом прокричал Трубач, глаза его налились кровью.

На мгновение всем стало по– настоящему страшно. Такого еще с добродушным Трубачом никогда не было.

– Сколько тебе заплатили? – продолжил тот свой допрос.

– Сто… сто тысяч… баксов.

– Что это был за яд? Из неучтенного запаса?

– Да.

– Где и когда он был разработан?

– В восьмидесятые годы, в одной из научно– исследовательских биохимических лабораторий Ленинграда.

– Ее номер, координаты?

– ХР-384, – машинально, совершенно не напрягая память, выдал код лаборатории Петухов.

Билл тут же ввел код лаборатории в свой ноутбук.

– Где хранились запасы?

– На нашем складе. Я им оформил документы как на вакцину.

– Сказочник! Он ведь тогда нам почти правду сказал! – совершенно искренне удивился Голубков.

– Лучший способ скрыть правду – сказать ее, – заметил Пастухов.

Артист снял ремень, сделал петлю.

– Сейчас будем судить тебя по законам военного времени. – С этими словами Артист накинул петлю на шею Петухова.

– Подумайте, какую ответственность вы за это понесете, – пролепетал тот.

– Я думаю, скоро все встретимся на том свете, – сказал Артист, демонстративно разглядывая крюк, на котором висела в кабинете Голубкова люстра под хрусталь.

– Постойте! – взмолился Петухов. – Я… Я могу еще исправить ситуацию.

– Это каким, интересно, образом?

– Не знаю, – честно признался Петухов.

– Тогда – твое последнее слово, – сказал Трубач.

– Не убивайте!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Вашингтон

20 декабря 1986 года, 11.44

На вопросы этого человека Соня не отвечала принципиально. Он приходил каждый день в одно и то же время. Переступая порог ее камеры, больше похожей на больничную палату, он церемонно здоровался и бесстрастно смотрел ей прямо в лицо.

Да, эти люди везде одинаковы. С сотрудниками спецслужб у нее отношения никогда не складывались.

– Мисс Софи, вы еще долго собираетесь молчать? – Она не удостоила его ответом.

– Постарайтесь понять, так долго продолжаться не может.

Соня ощутила полную безысходность. Этот набор фраз он повторял каждый день уже около месяца. Конечно, так долго продолжаться не может, никто бы этого не выдержал, а уж она в нынешнем состоянии – тем более.

Сил уже не было. Пришлось сдавать позиции.

– Постараюсь продержаться подольше! – сказала она по– русски.

– Я вас не понимаю, – последовал ответ по– английски.

– Тогда позови переводчика. – Соня упрямо продолжала дискуссию на родном языке.

– Так не годится!

– Конечно, не годится. А ты чего хочешь?

– Мисс Софи, постарайтесь понять…

Соне надоело ломать комедию, и она промолчала.

– Постарайтесь понять, что чем раньше мы добьемся результата…

– Тем раньше я стану не нужна, как отработанный материал. – Это была первая фраза, сказанная ею по– английски за все последнее время.

– Радует, что мы хотя бы понимаем друг друга.

– Это иллюзия, просто вы мне надоели до чертиков!

– Зачем так невежливо?!

На что он вообще рассчитывает?! Он что думает; они на приеме у английской королевы?! С чего это она должна с ним миндальничать и стараться выбирать выражения? Надо называть вещи своими именами: тюрьма так тюрьма – и вести себя соответственно.

– Мне кажется… мне кажется, вы не понимаете, с кем имеете дело.

– Не исключено. Тогда потрудитесь уточнить, с кем именно.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я.

Вот тут он ошибается. Она действительно не понимает, что здесь делает, чего им от нее надо, какой такой страшный секрет она может выдать?! Ей даже приходили в голову мысли, что разведчикам, обремененным настоящими государственными тайнами, в такой ситуации должно быть легче: они хотя бы знают, за что все это и почему, и потом, у них есть конкретное задание. С того самого взрыва в гараже Соня лихорадочно ворошила в памяти свое прошлое и не могла найти ничего. Почти ничего…

Что касается последних намеков следователя, то тут он прав – взаимопонимание было полным. Они оба прекрасно понимали, с чем можно сравнить это заведение.

– Не злите меня. Это не в ваших интересах.

– Начинаются угрозы? Вполне в традициях вашей «конторы».

– Это неконструктивно.

– Как вам будет угодно.

– Хорошо, раз уж вы изволили разговориться, повторю мои вопросы еще раз.

Опять! Уже в который раз. В один прекрасный день она его голыми руками задушит, и сил хватит, настолько уже стала невыносимой эта ахинея.

– Я этого не выдержу.

– Потерпите.

– Не надо. Я все помню. Не стоит лишний раз сотрясать воздух.

– Тогда я, пожалуй, послушаю.

– Еще раз повторяю: мне нечего сказать.

– Боитесь оказаться «отработанным материалом»?

– Я действительно не понимаю, о чем идет речь.

У следователя аргументов было немного, и, совершенно очевидно, ему самому порядком надоело переливать из пустого в порожнее.

– Вы же понимаете, что выйдете отсюда только при условии…

– Я уже слышала ваши условия. Что ж, придется придумать какую-нибудь занимательную историю…

– От вас мне нужна только правда.

– Какая правда? О чем вы?

– Хорошо. Вернемся к началу. Почему вы уехали из Советского Союза?

– Я уже не раз говорила об этом.

– Мне нужны конкретные факты, а не ваши эмоции по поводу ограничения свободы и ущемления прав личности.

Последняя фраза окончательно выбила Соню из колеи. И этому человеку хватает наглости иронизировать о правах и свободах! Навалилась безысходность, а навязчивый посетитель продолжал вещать, словно ничего не замечая.

– Ведь были же какие-то конкретные причины, побудившие вас уехать из Советского Союза, а потом покинуть и Швецию, где вам вроде бы жилось вполне вольготно. Мы, кстати, располагаем некоторой информацией о том, где и с кем вы там проживали…

– А это вас совершенно не касается, – вяло буркнула Соня.

– Не нервничайте, никто не собирается лезть в вашу личную жизнь.

– Вы как раз этим и занимаетесь! А что касается причины моего отъезда из Союза, то, если мне не изменяет память, я достаточно подробно изложила их, как только появилась в этой стране в качестве политической беженки.

– Вы уже черт знает сколько времени морочите мне голову! Любому терпению может прийти конец!

Он нервничал, он просто вышел из себя. Это с ним время от времени случалось. Соня в таких случаях не то чтобы радовалась – не тот повод. Просто приятно было сознавать, что не она одна здесь уязвима, что мучитель сам страдает и ему, наверное, тоже хочется поскорее покончить с этим кошмаром.

Он хрустнул пальцами. Принял какое-то решение.

– Вернемся к конкретике. Начнем с еще более раннего периода: вы, как сказано в досье, окончили химический факультет Ленинградского государственного университета?

– Совершенно верно, только как это связано с моим пребыванием здесь?

– Если до вас не доходит, придется помочь. Продолжаем наводящие вопросы. Чем вы занимались после завершения учебы?

– Работала.

– Где именно?

– На панели не стояла, не волнуйтесь.

– Вы можете назвать учреждение, в котором вы работали?

Самое смешное заключалось в том, что этот идиотский разговор повторялся с небольшими вариациями уже черт знает в который раз. И про учебу, и про работу… Это была тактика изматывания. И что за тайну они усмотрели в ее советском прошлом?

– Знаете, мне все это порядком надоело. Сначала кто-то непрестанно следит за мной – может быть, вы знаете, кто и зачем? Потом в моем доме производят обыск, как я понимаю, полицией не санкционированный. Потом взрывается моя машина и гибнет невинный человек…

– Минутку, вы сказали «невинный»! Вы имели в виду – в отличие от вас? Вы чувствуете за собой какую-то вину?

– Я чувствую только то, что мне давят на психику.

– И все же поподробнее.

– У меня есть основания полагать, что вы лучше осведомлены о происшедшем инциденте.

– Я бы такими словами не бросался.

– Угрожаете, да? Так вот, после всего, что свалилось мне на голову, меня сначала запирают в психиатрической клинике, а потом держат в тюрьме как преступницу.

Сонин собеседник будто почувствовал, что перегнул палку, и сменил тактику.

– Мисс Софи, о чем вы? В клинике вас никто не запирал, вам просто пытались помочь. В каком-то смысле тем же самым занимаемся и мы.

– Ничего себе помощь! Вам бы кто-нибудь так помог!

– Не нервничайте, постарайтесь понять меня правильно…

– Для начала я хочу понять, почему у меня нет адвоката, хотя я уже практически полгода нахожусь в тюрьме!

– Это некорректное выражение. Вы находитесь не в тюрьме, а под пристальным наблюдением.

– Значит, это так теперь называется. Значит, застенки КГБ – это тоже «пристальное наблюдение»!

– Не нравятся мне ваши сравнения. Чувствую, сегодня нам не удастся договориться. Я ухожу, но настоятельно советую вам подумать, возможно, освежить память. От этого зависят перспективы вашей будущей жизни.

«Какие тут, к чертовой матери, перспективы?» – подумала Соня. И, как только дверь за следователем захлопнулась, запустила туфлей в стену.

Он еще посмел заикаться о ее якобы небезупречной личной жизни! Она, конечно, не святая, но это не его дело.

Сколько так может продолжаться? И чего они от нее добиваются? Понятно, что речь идет о чем-то очень важном, она даже смутно догадывается о чем, но, что самое печальное, ей действительно нечего сообщить по этому поводу.

Она не дура и давно сообразила, что ее преследуют неспроста. Очень давно, еще с тех пор, когда бежала из Союза по льду Финского залива. Но эти люди явно преувеличивают степень ее осведомленности.

Почему именно она? Соня как-то не припоминала, чтобы Семенов или кто другой из лаборатории сталкивался с подобными проблемами. Исключая беднягу Кукушкина – ему точно хуже всех, потому что главная Лешина проблема заключалась в его собственной гениальности (уже можно не бояться таких слов). Но Кукушкин – это Кукушкин, мир праху его. Боже, как спокойно она сейчас об этом думает! Наверное, после всего пережитого душа очерствела. Уже ничто не может выбить ее из равновесия.

Это к лучшему. Думай, думай, как выбраться отсюда. Как убедить этих солдафонов, одержимых манией шпионажа, что она ничего не знает и знать не может. Ладно, трудности, возникавшие в Союзе, еще кое– как объяснимы: она была слишком заметна со своими явными антисоветскими убеждениями, переправкой диссидентской литературы и так далее. Надо было сидеть тише воды ниже травы и горя не знать!

Ну, ей уже себя не изменить, к тому же сейчас не о прошлом надо думать. Как, как выбраться из этой западни?

Нет больше никаких сил, она уже несколько дней не в состоянии заснуть, постоянно находится в перевозбужденном состоянии. Надо постараться поспать, чтобы хоть как-то очиститься от вязкого разговора с этим мерзким типом, выкинуть из головы его угрозы, забыть хоть на несколько часов, где она находится. Без снотворного не обойтись.

С одной стороны, Соня прекрасно понимала, что не стоит употреблять здешние медикаменты, но это был уже крайний случай: от бессонницы один шаг до нервного срыва.

Надо позвать дежурного офицера, – в конце концов, она потребует, чтобы таблетки извлекли из упаковки прямо на ее глазах. И спать. А завтра… Завтра она что-нибудь придумает.

Через минуту человек в униформе уже стоял на пороге камеры.

– Мне необходимо снотворное.

– У вас что-нибудь болит?

– Ничего конкретно, но я себя отвратительно чувствую. Я не могу заснуть.

– Я понимаю, но это не положено.

– Почему?

– Лекарства можно выдавать только в случае конкретного недомогания, к тому же только после осмотра врача.

– Но послушайте, я не сплю уже больше четырех суток!

– Мне очень жаль.

Железная дверь с лязгом захлопнулась. И тут Соню осенило. Это еще один метод давления на психику! Ведь никто не мешает подмешивать ей в пищу возбуждающие вещества, чтобы таким образом измотать организм окончательно и лишить ее физической возможности сопротивляться.

Конечно, как она раньше до этого не додумалась! Все, больше она не притронется к тюремной баланде!

Естественно, никакая это была не баланда. Кормили вполне прилично, но даже если ей принесут самые восхитительные экзотические фрукты или ведро черной икры, она на них и не посмотрит. Она не позволит отрабатывать на себе мерзкие шпионские приемы по выуживанию несуществующих секретов.

А действительно ли несуществующих? То, что она ничего не знает, еще не означает, что знать ей нечего. Янки не дураки, они не станут охотиться за скромной преподавательницей химии, если дело того не стоит.

Ведь следак, пожалуй, прав: нужно напрячь память, постараться вспомнить, вот только им ничего не говорить!

Всю ночь Соня старательно прокручивала в голове свое прошлое, начиная с работы в том злополучном НИИ, но ни к какому утешительному результату не пришла. Только еще больше устала.

К утру ей все же удалось заснуть, это была скорее тяжкая, утомительная дрема. Она снова увидела Кукушкина, лежащего на полу среди осколков, но он почему-то шевелил губами, будто пытаясь что-то произнести. Может быть, это подсказка, решение проблемы, только надо услышать, подойти поближе. Хруст осколков под каблуком, и вот она уже наклоняется к нему, его посиневшие губы заполняют все поле зрения.

Что, что он говорит?

В этот момент раздался стук в дверь. Соня вздрогнула и открыла глаза. Ей так и не довелось узнать, что же хотел сказать мертвый Леша Кукушкин.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Москва

7 июля 200… года, 18.25

Поиски теперь разделились на два направления – лаборатория и номер телефона, по которому был сделан последний звонок.

– Скорее всего, это в Питере, – сказал Пастух.

– Вы меня удивляете! Насчет Питера мы могли догадаться и раньше, судя по случаю на телевидении. Похоже, давно назревают какие-то события, связанные с диверсией в северной столице. – Голубков раздраженно подошел к открытому окну.

– Я уже попытался это выяснить по своим каналам.

Ответ на запрос должен прийти. Звонили через несколько сетей. Проследить звонок очень трудно но мы найдем.

Территория поисков понемногу сужалась. Но очень медленно. А подозрительность генерала не уменьшалась ни на йоту.

– Меня беспокоят эти ваши «каналы».

– Не волнуйтесь. Информация останется между нами.

Некоторое время разговор продолжался в том же духе. В основном в нем участвовали Голубков и Билл. Остальные выжидательно молчали.

– Так, Пастухов, бери людей, отправляйтесь в ФСБ, к военным, к президенту, к черту на рога, но вызнай все о той лаборатории. Мы с Биллом пробьем номер.

– А этого куда? – указал на Петухова Трубач.

– Этого отправим в Лефортово. Надо спешить, ребята. Чует мое сердце, они уже готовят новый теракт.

– Это понятно. Вот только знать бы, где и когда!

– Хотелось бы, но на самом деле это не так уж принципиально. Их в любом случае нужно остановить как можно скорее.

Все разошлись, полковник остался в кабинете с Биллом. Внутреннее напряжение не спадало.

Следующие два часа он провел в непрерывных звонках и лихорадочных размышлениях.

Билл тоже не сачковал, он что-то все время набивал на ноутбуке и в конце концов сказал:

– Есть.

– Что?

– Негусто, но кое– какая информация есть.

– Звучит расплывчато.

– Посмотрим, все– таки след уже найден.

– Конкретнее.

– Телефон… Это в Петербурге!

– Это не новость. Хотите сказать, что известно имя владельца?

– Наша «контора» работает быстро.

– Я догадываюсь. Ну…

– Но пока определена только принадлежность… Некая арабская компания. На них уже надавили. Но точнее они не знают. На последнем этапе номер размывается. Нам удалось схватить только первые четыре цифры.

– Человека, который звонил, ищет Интерпол. Вот отчеты.

Полковник минут десять изучал бумаги, переданные Биллом.

– Так– так, хотя бы название организации известно. Можно теперь Интерполу передать труп. А нам что?

– Надо искать.

– Слушай, я понимаю, что мы не ангелов сачками ловим. Все кого-то ищут! Но что нам это имя – чем-то поможет в поисках исполнителей в Питере?

– Может, и не очень, но все же!

– Ладно, пойдем с другого конца. – Генерал порылся в солидной пачке факсов, лежащих на его письменном столе. – Я тут пообщался с друзьями из северной столицы. Результат перед вами. Можете изучить.

Это были милицейские сводки. Банальная криминальная хроника, как могло показаться на первый взгляд. Билл долго вертел в руках одну из фотографий.

– Как я понимаю, труп этого человека обнаружен недавно,

– Да, правильно понимаешь. А что, ты с ним знаком?

– Не скажу, что лично, но где-то видеть приходилось. Наверное, все в тех же отчетах Интерпола.

– Надо послать запрос.

– Конечно. У нас, правда, временная разница, но проблема решаема.

– Ясно. Ты дальше читай.

И протянул сводку с информацией о трупах и перестрелке в одном из районов Санкт-Петербурга. Вроде бы в таком большом городе каждую минуту что-то происходит, но этот случай не напоминал ни бытовуху, ни разборки наркоторговцев. Поэтому информацию сочли нужным передать в соответствующие органы.

– Я понял. И еще один тип остался жив.

– Именно. Милиция считает, что есть связь между трупом вот из этого дела, – генерал ткнул пальцем в один из листов, – и полутрупом из того. – Палец перескочил на другой документ, тоже с фотографией.

– Так… Но он ничего не говорит.

– Надо будет – заговорит. Посылай запрос в свою шайтан-контору.

– Посылать куда?

– Не обращай внимания. Сколько тебе нужно времени?

– Минут десять как минимум.

Голубков присвистнул. Быстро. Но ответ пришел через семь минут. Правда, генерал успел два раза принять валокордин.

– Есть, – сказал Билл. Что?

– Я выслал фотографии обоих фигурантов. Это одна и та же террористическая организация. Вот только раньше за ними ничего, кроме нескольких не очень крупных взрывов, не числилось. Они, конечно, связаны с более крупными бандформированиями.

– Вот и хорошо. По крайней мере, можно сказать, что исполнителей мы нашли. Хуже всего, что оставшийся в живых мерзавец наотрез отказывается говорить.

– Это не все, – сказал Билл. – Вот сведения по лаборатории.

– Так, негусто. Что-то моих ребят все нет. – Голубков почесал затылок.

– Здесь мы. – Пастухов вошел на его последних словах. – У нас пусто. Секреты сплошные. Позор!

– Ничего, давайте работать, – скромно сказал Билл. И положил на стол распечатку.

– Читай, Артист, – приказал Голубков.

Артист прокашлялся и начал читать хорошо поставленным голосом:

– Страница первая, «Лаборатория ХР-384 была создана на базе научно– исследовательского института биохимических разработок. Просуществовала с семьдесят пятого по семьдесят восьмой год. Научные сотрудники. Номер один. Семенов Андрей Валерьевич, руководитель проекта, снс…

– Старший научный сотрудник, – расшифровал Голубков.

– Кандидат химических наук. Закончил химический факультет ЛГУ в шестьдесят восьмом году. Защита кандидатской диссертации в семьдесят втором. Годы жизни: сорок шестой – восемьдесят шестой. Причина смерти – черепно– мозговая травма, полученная в автомобильной катастрофе. Несчастный случай.

– Умер? – спросил Билл.

– Умер, – кивнул Голубков.

– Второй, – продолжил Артист, – Колпаков Роман Евгеньевич, мнс. Кандидат химических наук. Закончил химический факультет ЛГУ в шестьдесят восьмом. Защита кандидатской диссертации в семьдесят втором. Годы жизни: сорок шестой – восемьдесят третий. Причина смерти – ожоги третьей степени, полученные при пожаре в санатории «Чайка». Несчастный случай…

– Тоже умер? – спросил Билл.

– Погиб…

Артист читал дальше одну краткую историю жизни за другой. Никто из сотрудников лаборатории не прожил больше сорока лет.

– Умер? – каждый раз спрашивал все более гаснущим голосом Билл.

– Умер, – так же тускло отвечал Голубков.

– И каждый раз несчастный случай!

– Разумеется, это не случайность. Не бывает таких случайностей.

– Но неужели ваши внутренние органы и в то время продолжали действовать такими грубыми методами?

– А может, дело вовсе не во внутренних органах…

– Ага! – перебил Артист. – А вот это уже, кажется, будет поинтересней. Тут почти что мистика.

– Что там?

– Номер шесть. Кукушкин Алексей Клементьевич, мнс, кандидат химических наук, закончил химический факультет ЛГУ в семьдесят втором. Защита кандидатской диссертации в семьдесят пятом. Годы жизни: пятидесятый – семьдесят девятый. Причина смерти – отравление неизвестным сильнодействующим ядом. Суицид.

– Как их, однако, после закрытия-то перекрючило…

– А вот сотрудник, вернее, сотрудница под номером семь еще не совсем потеряна для общества. Даты смерти тут не видно. Да и характер, очевидно, у нее дай бог каждому.

– Читай! – почти прокричали Билл и Голубков в унисон.

– Номер семь. Огинская Софья Михайловна, старший лаборант, на момент работы в лаборатории была аспиранткой химического факультета ЛГУ Закончила химический факультет ЛГУ в семьдесят четвертом. Диссертацию не защитила. Год рождения пятьдесят второй. После закрытия лаборатории была замечена в связях с диссидентскими кругами. В восемьдесят втором году бежала из Советского Союза. Дальнейшая ее судьба неизвестна…

– Ух ты!

– Умерла?

– Жива! Итак. Что мы в результате всего этого имеем? Негусто, конечно, тут с вариантами.

– И почти все версии отпадают.

– Остается одна эта дама, Софья Михайловна Огинская.

– Женщина-загадка…

– Сбежала из Союза в восемьдесят втором году!

– Это сотрудница-то стратегического объекта!

– Как ей удалось?

– И куда она могла уехать?

– Да, скорее всего, сейчас ее уже не найти.

– А может, и она тоже приказала долго жить?

– Да, похоже, дама у нас тоже отпадает. Ищи-свищи ветра в поле.

Все кричали, перебивая друг друга.

– Это я проверю, – сказал Билл. И защелкал клавишами.

– Теперь с этим питерским бандитом. Нужно съездить туда и попытаться его расколоть. – Предложение исходило от Пастуха.

– Смешно. Исходя из медицинского заключения, он в прямом смысле полутруп, – сказал Док.

– Ну, это парень живучий… – Билл задумчиво вертел в руках фотографию из милицейского отчета.

– С чего ты взял? – встрепенулся Трубач. Он с трудом переносил эту мозговую атаку. Трубач хотел действовать, реально, по– настоящему мстить.

– Четырехпалый, – буркнул Билл с таким видом, будто увидел своего одноклассника.

– Это что, настолько известная личность? – уточнил Голубков, тоже рассматривавший фотографию через плечо американца.

– Как у вас здесь говорят, в воде не горит, в огне не тонет.

– Наоборот.

– Какая разница! В отчете стенограмма допросов. – По лицу Билла было видно, что его осенила счастливая мысль. – Когда Четырехпалый выходит из себя, начинает сыпать угрозами, пророчить апокалипсис.

– Тебя это навело на шибко умную мысль? – Полковник в дедуктивных способностях Билла уже не сомневался, но и переоценивать их не считал нужным.

– Просто он все время употребляет слово «знак», – изрек американец с видом ученого, совершившего величайшее открытие. – Скорее всего, не просто апокалиптический бред, а вполне конкретный намек… Так вот, речь идет о сигнале к действию, который они должны получить. И тогда все начнется.

– Так что за сигнал? – Генерал решил повернуть разговор в прежнее русло.

– В это-то как раз все и упирается. – Билл отбросил фотографию.

– Что же это может быть? Какие средства связи можно использовать? – Пастухов произнес это скорее для себя, чем для других.

– Телефон, – сказал Муха, который, как всем казалось, сладко спит на диване в уголке. – По крайней мере, именно его мы нашли в бункере. И номер. Разве не так?..

В кабинете повисло молчание.

– Товарищ генерал, – сказал наконец Пастухов, – по этому номеру уже звонили!

– Это значит… – не закончил Голубков.

– Что сигнал уже послан, – сказал Трубач.