Текст книги "Леденящая жажда"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Москва

8 июля 200… года, 21.37

Скрип железного засова. Неконтролируемый страх. Здесь волчий мир, здесь его ненавидят. Кажется, все Лефортово знает, что он бывший гэбист. Каждый новый сокамерник появлялся со злобной ухмылочкой, предвкушающей садистские радости. Заканчивалось это с каждым разом все хуже и хуже… И все знали его фамилию – Петухов. Она была здесь вдвойне опасна.

Во– первых, этимологически. Раньше никогда в голову бы не пришло думать о ее тюремном смысле. Но здесь она сразу же определяла отношение сокамерников.

Во– вторых, у зэков долгая память. Они забудут имя матери, но человека, который упрятал их сюда, будут помнить до самой смерти. А мент и гэбэшник для зэка одно и то же. Про него здесь узнали сразу. И Петухов догадывался, что не без помощи солдат удачи. Это значит, что долго он здесь не протянет. Нужно выбираться отсюда или просить защиты… Но у кого?

Благодетелей у него уже не осталось. Наоборот, Петухов был уверен, что в сокамерники ему специально подбирали мокрушников. Именно подбирали! Все не случайно. Все было один к одному. Уж он-то знал технологию постепенной ломки заключенного. Сам не раз устраивал такое. Только зачем Голубкову все это?

Вошел контролер, но, к счастью, с ним не было нового сокамерника.

– К вам пришли. Собирайтесь.

– С вещами?

– Размечтался. Тебе еще долго сидеть… Давай пошевеливайся…

Его провели в комнату для допросов. За столом следователя сидел генерал Голубков. Он молча несколько минут рассматривал разбитое лицо Петухова, сломанный нос (память о последнем соседе).

– Вы изменились, майор.

– Оставьте ваши издевательства, генерал. Я долго здесь не протяну Помогите.

– Обещаю помочь, но не из сострадания. Вы этого не заслужили. Вас переведут в одиночную камеру, если вы поможете мне…

– Хорошо.

– Вернемся к прошлому разговору: если эти разработки были засекречены, документация о них была тщательно зашифрована, то откуда они могли узнать о яде и его действующей силе?

– Из моего отдела не могла просочиться никакая информация. Я в этом совершенно уверен,

– Вы во всех своих сотрудниках уверены?

– Да. Абсолютно во всех.

– «Одних уж нет, а те далече…», то есть в местах не столь отдаленных?

– Можно сказать и так. Но, будьте уверены, я еще раз вам повторю, что никто ничего никому не мог сказать. По одной простой причине…

– Какой же?

– О яде знал только я. Поэтому и сам очень удивился, когда ко мне пришли эти… террористы.

– А вы не пытались узнать, как у них оказалась столь тщательно засекреченная информация об этом яде?

– Я еще жить хочу.

– Похвальное желание. Но предположить вы можете?

– У меня только один вариант – сами сотрудники этой лаборатории.

– У меня тоже были такие мысли, но… Снова процитирую классика: «Одних уж нет, а те далече…»

– А не может ли так случиться, что кто-то из тех, кого мы считаем мертвыми, таковым на самом деле не является? – Вопрос был задан Петуховым не в бровь, а в глаз.

– С этого места, пожалуйста, поподробнее. Развивайте свою мысль, – оживился Голубков и в нетерпении забарабанил длинными пальцами по столу.

– Такие случаи не раз встречались в моей практике. По разным причинам человек может захотеть, чтобы его считали мертвым. Он может симулировать собственную смерть.

– Каким образом?

– Поверьте мне, существует множество разных способов.

– Например?

– С этим разберемся позже. Я могу продолжать?

– Да, конечно.

– Итак, человек симулировал смерть, потом переехал в другой город. Хотя может даже и не переезжать. В Москве или в Санкт-Петербурге он может легко стать незаметным. Далее он делает себе липовый паспорт, берет другое имя. И все… Теперь давайте подумаем, могли кто-то из этих ученых провернуть такую аферу…

– Кто?

– Один из сотрудников лаборатории в день, когда ее закрывали, на глазах у всех выпил стакан с этим самым ядом.

– Так– так… – оживился Голубков, – а что было дальше? Что было с трупом? Делали вскрытие?

– А дальше начинается самое интересное… Труп пропал при загадочных обстоятельствах. Прямо из морга…

– Ага!

– А вот сейчас самое время вспомнить о способах симуляции смерти, – вскричал в экстазе Федор Яковлевич так громко, что охранник, стоящий за дверью, с беспокойством посмотрел в окошко.

– Противоядие?

– Да! Вот оно! Вот единственный возможный вариант!

– И теперь самое главное – понять, зачем ему все это было нужно.

– Вот с этим сложнее.

– Да, тут нужно внедряться в дебри психоанализа.

– Скорее психопатологии… – уточнил Петухов.

– Значит, противоядие все– таки есть?

– Очень на это надеюсь, – сказал Петухов. – Ну что, я вам помог?

– Может быть.

– Что со мной будет?

– Я попрошу, чтобы вам не давали минеральную воду в бутылках. А что с вами будет, вы узнаете без меня.

– Я жить хочу. Не убивайте меня!

– Это старая просьба, вы уже ее высказывали…

– Я могу еще что-нибудь вспомнить, – сказал Петухов. – Я постараюсь.

– Хорошо. Но только вам надо сильно постараться.

– Меня переведут в одиночку?

– Да.

– Спасибо! Большое спасибо! – благодарственно сложил руки на груди Петухов и уже без опасения посмотрел на вошедшего контролера. Возвращение в камеру теперь было уже не страшно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Москва

8 июля 200… года, 22.59

Фотографии веером разложили на полу.

Билл, Артист и Пастух уже в десятый раз рассматривали жизнерадостные лица создателей биохимического монстра. Конечно, эти симпатичные ребята на фотографии даже и не предполагали, что они разрабатывают в действительности. Нет, в произошедшем их винить нельзя. Раньше они почему-то представлялись Пастуху уродливыми, похожими на Кощея Бессмертного монстрами в белых халатах. А оказались красивыми, молодыми, веселыми…

Вот этот парень, похожий на туриста, в свитере грубой вязки с высоким воротом, видно, что душа компании, балагур и ловелас.

Кто это? Семенов.

А эта девушка – опустила голову, будто что-то пытается рассмотреть на полу, а на самом деле прячет взгляд от объектива.

Это Соня, то есть Софья Огинская. Наверное, ей есть что скрывать. Может, тайную влюбленность? В Семенова наверняка. Больше достойных кандидатов, кажется, здесь нет. Если только вот этот… но нет, в него уж точно нет… Девушки семидесятых любили обычно таких, как этот Семенов…

Тот, которого, по мнению Артиста, не могла любить Соня Огинская, был Леша Кукушкин. Он, наоборот, смотрел прямо в объектив. Наверное, даже не моргнул ни разу. Но какой взгляд у него был при этом – понять было трудно, прятался за толстыми стеклами очков в роговой оправе. Таких всегда в их школе называли ботанами и нещадно били в мужском туалете.

Голубков примчался как вихрь:

– Есть, раскололся Петухов!

– Что, что, Константин Дмитриевич? – набросился на него Артист.

– Был там у них такой Кукушкин. Гений.

– Вот этот? – в одиннадцатый раз посмотрел на фотографию Пастух, но теперь совсем уже другими глазами.

– Да, этот.

– Самоубийца?

– Самоубийца-то самоубийца, но самое интересное, что труп его из морга пропал. Бесследно.

– Как это?

– Не знаю. Надо бы спросить.

– У кого?

– У Кукушкина, – загадочно сказал Голубков.

– Так он же… – начал было Пастух и осекся. – Или вы думаете…

– Дай бог.

– Но как? Где?

– Не знаю, не знаю…

– Ах черт! – Пастух схватился за голову и заметался по комнате.

– Что там слышно от ребят? – поинтересовался Голубков.

– Пока ничего, вышли на Четырехпалого.

– Это я знаю. Он раскололся?

– Ну почти. Какие-то зацепки он им дал.

– Свяжись с ними! – крикнул Артисту Голубков. Тот сел на телефон.

– А ты чего поник?

– Я думаю, где искать этого Кукушкина.

– Это невозможно. Это тупик. Ни Кукушкина, ни Огинскую мы не найдем. Что там? – снова повернулся он к Артисту.

– Ничего. Трубку не берут.

– На них последняя надежда.

– Это плохо, когда надежда последняя, – сказал Пастух. И снова заметался по комнате.

Размышления Пастуха прервал Билл:

– Значит, наша первейшая задача – найти Огинскую. Я не согласен с вами, Константин Дмитриевич, это вполне возможно. Дайте мне полчаса.

Билл раскрыл свой ноутбук. Какое-то время он с сумасшедшей скоростью что-то набирал, потом остановился, дождался сигнала об отправке запроса и вдруг откинулся на спинку стула и задремал. Голубков и Пастух молча наблюдали за ним, не решаясь будить.

– Кажется, последние дни он совсем не слал. Все пытался вычислить владельца телефона с тем самым номером, – объяснил Пастух.

– Похвально. Пусть отдохнет, бедняга. Может, его на этот диван перенести? – Голубкову начинал нравиться этот непохожий на других своих соплеменников американец.

Вопрос о диване так и остался нерешенным. Ноутбук снова запищал, и Билл тут же открыл глаза. На экране появилось досье на Огинскую.

Сначала шла та же самая фотография, что и у них.

Потом описывалась ее деятельность в лаборатории, перечислялись ее доклады на научных конференциях.

– А деятельная она девица была, однако!

– Да уж! А потом-то какой стала! Ты погляди! Обвинения в диссидентской деятельности…

– Сильна! Нечего сказать!

– Бегство в Швецию. Не понял. Это как? Как она могла пересечь границу? Мистика какая-то. Может, она ведьма, изобрела какое-нибудь снадобье, намазала им метлу – и вперед через Финский залив.

– Вот найдешь ее и спросишь.

– Так, дальше у нас идет Америка. Ну, это, Билл, по твоей части.

– Здесь я не могу понять, что произошло. Взрыв ее автомобиля. Но она выжила. Потом попала в психиатрическую клинику. Потом идут странные знаки, так передается сверхсекретная информация, у меня для нее нет кода, – развел руками Билл.

Пронзительно и пугающе зазвонил телефон.

– Голубков! – схватил трубку генерал. – Да! Док! Да, я слушаю!

Он нажал кнопку громкой связи.

– Плохи дела, товарищ генерал, – услышали все голос Дока.

– Что?

– Ушел Ахмет.

– Как – ушел? Ты что, Док? А где Муха?

– Муха… – Голос пресекся.

– …Стреляй, Док, стреляй! – умолял Муха.

У Дока впервые в жизни дрожали руки. Он мог выстрелить очень точно. Мог выстрелить даже на звук в полной темноте, совсем недавно это ему очень пригодилось в подземелье. Но сейчас надо было выстрелить в друга. Да что там – выстрелить почти в самого себя. Нет, еще дороже – в саму суть этой жизни на земле.

И Док опустил пистолет.

Ахмет протащил Муху до угла, бросил его и кинулся во двор.

Док опомнился, побежал за бандитом но того уже во дворе не было.

Муха не двигался. Только пальцы судорожно сжимали капсулу.

Когда Док наклонился, Муха открыл глаза.

– Док, – сказал он.

– Да, Муха, не шевелись, ты будешь жить.

– Мне не хочется жить, – сказал Муха. Какого черта ты его отпустил!

И потерял сознание.

Док вызвал «скорую», Муху перевезли в больницу, тут же положили на операционный стол…

У Дока то и дело звонил мобильник, но он не отвечал. Ему нечего было сказать. Только когда врач вышел из операционной и, утирая пот, сообщил уставшим голосом: «Будет жить», Док набрал номер Голубкова.

– Где капсула? – спросил Голубков после паузы.

– У меня. Но я думаю, у него осталась еще одна.

– Найди его, Док, – сказал Голубков. – Найди и убей! Он положил трубку и еще минут пять молчал.

Молчали и ребята.

– Вот вам и последняя надежда, – сказал Пастух. – Терпеть не могу последнюю надежду.

– А ты бы выстрелил? – спросил Артист.

– Да.

– А я бы не смог, – сказал Артист.

– Все, хватит сантиментов, – прервал их Голубков. – На чем мы остановились?

– На Огинской, – сказал Пастух.

– А что-то еще о ней известно?

– Известно, – кивнул Билл, который тактично молчал во время всего предшествующего разговора.

– Значит, отбыла в Штаты, а потом?

– Так, дальше конечно же бегство из Соединенных Штатов. И отгадайте с трех раз куда?

– В Африку, – предположил тут же Артист.

– В Австралию, – немного подумав, сказал Голубков.

– В Бразилию, – наобум брякнул Пастух.

– Пастух! За правильный ответ ты получаешь приз, – торжественно произнес Билл.

– Интересно, какой же?

– Романтическое путешествие, отгадай куда?

– Неужели в Бразилию?!

– Да!

– Терпеть не могу Бразилию.

– Ты же там ни разу не был.

– Вот потому и не терплю.

– Тогда можешь не ехать, – сказал Голубков. – Поедут Артист, Трубач…

– Я поеду, – сказал Пастух. – Это наша последняя надежда…

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Санкт-Петербург

8 июля 200… года, 23.03

– Еще что?

– Да тут бумажек куча, не интересные.

Кому не интересные?

Док рассматривал найденные на теле Асланбека предметы и документы. Был тут пистолет, несколько обойм к нему, какие-то ключи, в том числе от джипа, а еще куча потертых, измятых, засаленных бумажек и рекламных проспектов. На одних имелись номера телефонов, которые уже проверялись, на других просто имена, их сейчас пробивали по базам данных, были бумажки с какими-то знаками, их отдали дешифровщикам и аналитикам.

Улов небогатый. Где искать Ахмета – Док ума не мог приложить.

Он выбрал несколько адресов со странными пометками и сейчас с двумя милиционерами на раздолбанном «форде» ехал на улицу Стачек.

– У меня вообще-то смена в двенадцать заканчивается, – как бы между прочим сказал тучный лейтенант.

Док всегда удивлялся, как в милиции ухитряются служить такие пузаны? А вдруг погоня, а вдруг драться надо? Да он и за руль-то еле влез.

Ну, наверное, не сильно-то и бегает, сами преступники к нему идут, несут в клювике награбленное-наворованное. Он всех их знает в лицо, знает, кто с кем живет, где живет, кого грабит, кого дурит, он вообще незаменимая энциклопедия милицейской жизни. Беда только в том, что энциклопедия эта не для общего блага и знания, а для личной, исключительно меркантильной выгоды.

«Эх, – подумал Док, – получить бы задание вычистить всю эту клоаку, вот бы мы повеселились. С такими пузанами милое дело выяснять отношения».

– Я еще и не ел ни фига с самого утра, – сказал пузан. – Кто мне здоровье восстановит? На такую зарплату…

– Увольняйся, – сказал Док. Пузан почему-то промолчал.

Очень тяжело им служить в милиции, только почему-то никто не хочет увольняться…

Ну скажите, кому понравится и в дождь, и в снег, и в жару несусветную нестись по вызову на какую-нибудь семейную драку с поножовщиной? Вот с детства жил человек и мечтал об этом! Нет, не мечтал, конечно, а вот работает. И не увольняется.

– Приехали, – сказал пузан, резко ударяя по тормозам.

«Он еще и водить не умеет, – подумал Док. – Как в том анекдоте: «Вась, а если тебя уволят из милиции?» – «Да никогда». – «А вдруг?» – «Ну пойду охранником». – «А если из охранников?» – «Пойду пожарным». – «А если из пожарных?» – «Пойду прапорщиком в армию». – «А если и из армии?» – «Не, все равно работать не буду».

Док вылез из машины и двинулся в сторону дома, на который указал жирный лейтенант.

Пузан, кстати, отстал, а второй милиционер бежит рядом, ножками топочет.

– Какая квартира?

– Двадцать два.

– Какой этаж?

– А я знаю?

– Это ж ваш район.

– И что? Я должен помнить все квартиры?

Док заскрипел зубами.

«Терпи».

Квартира оказалась на третьем этаже. Док отогнал милиционеров, позвонил.

– Кто там? Вы что, охренели?! Ночь-полночь! – Мужской грубый голос. Без акцента.

– Открывай, поговорить надо.

– Завтра поговорим. Ты кто?

– Конь в пальто. Не узнал?

Минутная пауза.

– Колька, что ли?

– Сам ты Колька.

Загремели засовы, дверь приоткрылась – цепочка. Док навалился плечом, цепочка слетела, хозяин оказался на полу.

– Ты кто?

Тут вошли милиционеры.

– О! Василий Петрович! Чего ж не позвонили? – обрадовался пузану хозяин.

– Ты это, давай тут не очень.

– Знакомы? – спросил Док.

– Да брешет он все.

Док поднял хозяина за грудки. Поставил в угол:

– Здесь постой.

Быстро прошел по комнатам – больше в квартире никого не было.

– Асланбска знаешь? – вернулся Док к хозяину.

– Какого еще Асланбека?

– Вот этого. – Док вынул фотографию.

– Не знаю я никого.

– Странно, а Василия Петровича знаешь.

– Так это…

– У Асланбека, чтобы тебе было понятнее, нашли твой адрес.

– И что?

– Это ты мне скажи.

– Не знаю ничего.

А сам краем глаза чуть заметно покосился на пузана,

– Ну не знаешь так не знаешь, – сказал Док и отпустил хозяина.

Пошел было к двери, но остановился:

– Почем у тебя доза?

– Какая доза? Ты что? Я не торгую.

– А спорим? – сказал Док. – Меня вообще-то не твоя наркота интересует, а Асланбек, но ты совсем не хочешь мне помогать.

– А с какой стати я буду тебе помогать?

– Потому что я тебя попросил, – сказал Док простодушно.

И быстро дернул с вешалки пальто. Оно упало под ноги лейтенанту. Тот отступил, Док дернул за куртку, она тоже упала, пузан опять отступил. Док оборвал вешалку и у плаща. Тот упал прямо на ноги милиционера, но теперь тот не отступил.

– Отойди, пожалуйста, – попросил пузана Док.

– Че?

– Шаг назад сделай.

– Я?

– Ты. Пожалуйста, сделай шаг назад.

– Зачем?

– Опять же – я тебя прошу.

– А че ты хочешь?

– Чтоб ты отошел.

– Куда отошел?

Переполнило, последняя капля вылилась, а за ней и весь накопившийся за этот день поток досады, ненависти, бессилия, агрессии.

Док мгновенно хлопнул пузана ладонями по ушам, эффект колокола от этого приема в голове оглушительный. Но пузан оказался вдруг, на удивление Дока, достаточно резв, чтобы отскочить и выхватить пистолет.

Он успел сделать три выстрела. Но все мимо. Только ранил в руку хозяина. Тот дико и пискляво завыл.

В следующую секунду Док свалился на жирного мента откуда-то сверху. Уже видя, а скорее, чувствуя, как метнулись по углам хозяин и молодой милиционер, понял, что доставать собственный пистолет времени нет, поэтому Док выстрелил прямо из «Макарова» пузана, нажимая его же пальцем на курок.

Молодого он ранил в плечо, тот сразу выронил пистолет, а вот хозяину – не рассчитал, – попал прямо в голову.

И это была ошибка. Ниточка на этом наркодилере и обрывалась.

Пузана он приковал наручниками к молодому, а их обоих к батарее парового отопления.

Пузан рычал. И сильно провоцировал Дока грохнуть его тут же, чтоб суд не мучился.

Но он не стал.

Осмотрел то место, с которого не хотел сходить милиционер, – так и есть, тайник. А в нем много-много маленьких пакетиков.

Из машины вызвал наряд, а сам отправился по следующему адресу.

Что-то все здесь ускользало из рук. И с Ахметом они маху дали, и вот сейчас с хозяином.

И вообще, не поздно ли? После перестрелки в подворотне Ахмет давно уже мог вылить яд в Неву. Теперь-то уж его ничто не держит.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Санкт-Петербург

9 июля 200… года, 00.05

Ахмет бежал так, как даже в детстве не бегал от отца, который тяжел был на руку, за малейшую провинность бил, хотя в чеченских семьях это не принято. Почему-то всегда доставалось Ахмету. Мансур был паинькой, а Ахмет мог забыть овец, мог вовремя не вернуться домой, мог избить соседского мальчишку

Потом отец сказал, зачем он был так жесток с ним.

– Ты должен боли не бояться, тогда тебе ничего не страшно, тогда боль не будет тебя пугать. Ты будешь делать больно другим – и не будешь бояться, будут больно делать тебе – и ты тоже бояться не будешь.

Отец был учителем в школе, преподавал русский язык и литературу, закончил педучилище еще в Казахстане, но там никто ему места в школе не предлагал, а когда вернулись в родные Автуры, отец вспомнил о своем дипломе, и скоро школа стала его родным домом. Он быстро стал завучем, потом директором. Теперь уже отец совсем забыл об овцах и возвращался домой поздно. И даже перестал бить Ахмета, потому что тот, во– первых, вырос, а во– вторых, отец отводил душу в школе.

Зарплата была маленькая, скоро семья почувствовала такую нужду, какой не знала даже в самые тяжелые годы в Казахстане.

И тогда отец поехал в Грозный и привез оттуда мужика, русского, пьяницу и похабника.

Мужика избили, посадили в подвал на цепь и бросали ему только куски хлеба, да и то не каждый день.

Сначала мужик выл, орал, потом плакал, потом затих.

Приходили соседи посмотреть на новое приобретение семьи, важно кивали головами, тогда иметь раба было большой редкостью, но отец слыл передовым человеком, он смело шел в ногу с прогрессом.

Скоро уже почти во всех дворах работали русские.

Как звали русского, Ахмет не знал. Да тот вскоре и сам забыл свое имя. Все называли его то свинья, то баран, а он на клички откликался.

Работал русский неважно, поэтому выросшим братьям частенько приходилось его бить. Только Мансур бил неохотно. Ахмет, наоборот, сам брался за эту нелегкую работу.

А потом наступила пора свободы. Отец за временем уже не поспевал, уже у соседей было и по два и даже по пять рабов.

И в это самое время русский сбежал.

Да, и в тот раз, когда они гнались за русским, Ахмет тоже бежал очень быстро. Им, конечно, проще было взять нового, их, бесхозяйских, беззащитных, было тогда в Чечне пруд пруди. Можно было даже – им предлагали – профессора Грозненского университета. И за копейки. Но тут было дело чести. Раб не должен бежать.

Русского они поймали в соседнем селе. Тот уже работал на другую семью.

Семья была из враждебного тейпа, поэтому отец с сыновьями долго не думали, предложили отдать раба добровольно, иначе положат всю семью.

Семья раба отдала.

Отец привел русского домой и сказал ему:

– Это плохо, что ты не правоверный. Надо тебе стать мусульманином.

И русский, который и говорить-то, казалось, разучился, вдруг заартачился:

– Нет, не хочу, не буду мусульманином.

Они его и уговаривали, и били – нет, ни в какую. Тогда отец взял топор и отрубил ему три пальца на правой руке.

– Чтоб ты не крестился, – сказал он. – А пальцы твои я брошу собакам, они буду помнить твою кровь, и, если сбежишь, они тебя разорвут и съедят.

После этого русский быстро захирел и помер. Да, кажется, всего месяца два и протянул. Ну а потом…

Ахмет остановился. Он бежал уже несколько часов, много раз менял машины, пересаживался с метро на автобусы, с автобусов на трамваи и снова на такси.

Он не может бегать так вечно. Уже ночь. Надо остановиться.

И куда теперь идти?

Что Асланбек мертв, Ахмет не был уверен. Значит, их убежище может быть раскрыто, а скорее всего, за ними следили прямо от дома. Туда возвращаться нельзя. Хорошо, что он взял с собой материал.

Это не страшно, что одна капсула пропала, командир сказал ему, что достаточно капли. А этих капель у него еще много.

Он стоял посреди Приморского бульвара. Холодный ветер дул с залива.

Пройти каких-то триста метров – и все, он избавится от страшного груза, отомстит за отца, за брата, за Аслана, за всех, кого убили неверные.

Ахмет поправил на плече сумку и двинулся к заливу.

…Потом началась война.

Русские воевали неумело. И еще – они воевали открыто, а открыто воюют только дураки. Врага надо убивать врасплох, исподтишка, чтобы он не успел снять автомат с плеча, чтобы он вообще не успел даже подумать о смерти. И правильно, русских много, а чеченцев мало. Русских надо убивать везде, где встретишь, надо убивать всех.

Отец сначала воевать не хотел, хотел отсидеться тихо в своем доме, но ночью пришли какие-то люди, все ему растолковали, и он ушел. Его не было неделю или две. Потом он вернулся – перепуганный и худой, исцарапанный. Он никогда не думал, что пули свистят в обе стороны. Он думал, что это как с рабом – никто ему не ответит.

Они тогда сильно поссорились с отцом – он и старший брат Салман. И сами ушли на войну. Звали Мансура, но он сказал, что будет с семьей. Он вообще рано женился, завел детей, все призывал мирно трудиться.

Но разве можно мирно трудиться, если русские топчут твою землю?!

Они кочевали с братом из отряда в отряд, нигде им не нравилось, потому что, сделав одну вылазку, отряд надолго уходил в леса или возвращался домой.

Они искали настоящие боевые бригады, но таких становилось все меньше, Ичкерия получила независимость.

Это был праздник.

Правда, потом стало неясно, что делать дальше. Потому что манна небесная не посыпалась. Вообще вдруг стало очень плохо жить, никто ничего не делал, все бегали по улицам с автоматами, делили власть, стреляли в последних русских, а денег и еды от этого больше не становилось.

И тогда снова отец оказался впереди прогресса. Он первый предложил съездить в Москву и привезти оттуда «кошелек».

Дело организовалось быстро. Они взяли подержанный «КамАЗ», сделали в нем потайное помещение для «кошелька», нагрузили машину мешками с песком и поехали в Москву.

Гаишники по дороге «стригли их наголо». Каждому дай, каждому отстегни, но они давали, отстегивали, денег у них было на дорогу достаточно, а вернуться они решили богатыми.

У них был на примете один человек – такой богатый, даже страшно сказать – четыре квартиры в Москве, два дома в Испании, яхта и счета банке со многими нулями. Он не стеснялся, показывал все это журналистам, показывал свой дом и своих охранников.

Вот к этому «кошельку» они и ехали.

Действительно, охранников у «кошелька» было много. Но взять его оказалось намного проще, чем они думали.

Всего-то пара выстрелов в воздух, охранники почему-то разбежались как тараканы, а «кошелек» сам залез в машину.

В кармане у него было семь тысяч долларов – так, на карманные расходы, и несколько миллионов тогдашних русских рублей. Это вообще, как он сказал, задницу подтирать.

Сначала держали его в Подмосковье, он звонил каким-то своим знакомым, и очень скоро договорились – полмиллиона баксов он заплатит за свою драгоценную жизнь.

Отцу показалось мало.

– Если он так легко достал пол-«лимона», пусть достанет пять. Мы подождем.

На этот раз «кошелек» возился долго.

Пришлось покупать видеокамеру и отрезать ему ухо, чтоб его друзья поторопились.

Они и поторопились. Через три дня сообщили – деньги собраны.

Теперь самое трудное было их забрать.

Но отец придумал хитроумный план. Деньги оставят в дупле дерева. Они специально нашли в лесу приметное место, облазили все вокруг, вырыли тайники и схроны, откуда будут наблюдать, не приведут ли друзья за собой милицию.

Был назначен день, когда деньги должны были положить в дупло.

Отец с утра сильно волновался.

– Нет, – сказал он после обеда, – если они смогли достать пять «лимонов», пусть достанут пятьдесят. Мы уедем из этой страны навсегда, поселимся в Америке и будем жить королями.

«Кошелек» сильно погрустнел, когда они выдвинули новые условия. Он опять начал звонить, но на этот раз все решилось довольно быстро. Решили использовать то же самое дупло.

Отец опять хотел увеличить сумму, но Ахмет сказал:

– Хватит, мы тут сидим уже три месяца. Нас могут вычислить.

И они договорились на определенный день, когда получат деньги.

В этот день выпал снег. Они как-то не обратили на него внимания. А зря.

Деньги они забрали спокойно. Пересчитать решили дома, но сделать это им не привелось. Денег в чемоданах, сложенных в лесное дупло, просто не было – нарезанная бумага.

Отец достал пистолет и пошел расправляться с «кошельком». Не успел. Его самого застрелили собровцы, которые по следам на снегу и вышли на них.

Тогда же погиб старший брат, а вот Ахмету повезло – он успел бежать.

Да, вот тогда он тоже очень быстро бежал.

Залив был грязный. Удивительно, как и без яда эти жители еще не потравились?

Ахмет раскрыл сумку и достал капсулу, замахнулся было, чтоб забросить подальше, но остановился.

Что он делает?! Он сошел с ума!

Из залива никто воду не пьет! Она морская! Он чуть было не провалил дело! А, шайтан! Совсем нервы сдали.

Он быстро спрятал капсулу в сумку и двинул от берега к огням домов.

– Так, але. Ко мне. Документы покажите! Документы, я сказал! – Неизвестно откуда взявшийся патрульный – милицейский сержант – шагнул вперед.

Эти слова как выстрел пистолета. Как страшный сон. Он уже один раз слышал их. Когда? Где?

Ну конечно, там, в Глазове, когда они бросили первую капсулу. Милиционер точно так же хотел остановить их.

Ахмет сунул руку в карман, достал пистолет, взвел курок.

– Стоять! На месте, кому говорю!

Ахмет нажал курок. Выстрела не последовало. В пистолете не было патронов.