Текст книги "Леденящая жажда"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Афганистан

4 июля 200… года, 04.42

Это было похоже на последствия работы какой-то жуткой мясорубки. Куски тел, кости, кровь, тряпье, все перемешалось в мерзлую кашу.

Они чудом остались живы. Впрочем, все объяснялось довольно просто. Они не успели подойти к смертникам, и Пастух вовремя заметил проводки в руках старика.

– Да, поговорили…

– Хороший талиб…

– Заткнись!

Это до него долетели откуда-то снаружи голоса Артиста, Трубача и Билла. Пастух открыл глаза и увидел их лица, склонившиеся над ним. Все облегченно вздохнули: «Жив!»

– Ты как? В порядке? – спросил Билл и профессиональными движениями ощупал Пастуха. Результат вполне удовлетворил его. На кровь он не обращал внимания – они все были в крови с ног до головы.

– Да, громко дверью хлопнули, – сказал Артист.

– Бедняги! Мне их искренне жаль…

– Зачем? Не понимаю. – Пастух не любил напрасных жертв. – Где разум? Где логика?

– Я подозреваю, что они должны были взорваться вместе с нами, – сказал Муха. – Так что нечего их жалеть.

– Все равно глупо.

– Ну все, хватит, – перебил Трубач. – Что дальше?

– Вы-то как здесь оказались? – повернулся к Доку Пастух.

– Стреляли, – сказал тот голосом Саида из фильма «Белое солнце пустыни».

– Ну не могли же мы вас бросить, – пояснил Артист.

– Ладно, пошли отсюда. – Трубач вскинул автомат на плечо.

– Куда пошли? – остановил его Пастух.

– Домой.

– Операция провалилась? Ты это хочешь сказать? – напустился на Трубача Муха.

– А ты умеешь вызывать души мертвых? И допрашивать их? Нет у нас «языков». Все на том свете.

– Надо здесь все обыскать, – сказал Билл.

– Где? В этой каше? Нет, я копаться не буду, – мотнул головой Артист. – Я тонкая, чувствительная натура.

Пастух встал.

– Мы с Биллом обыскиваем эту комнату. Вы, – показал он на Муху и Трубача, – среднюю, а Док с Артистом – дальнюю. Там трупов почти нет.

Действительно, теперь оставалась надежда только на этот бункер. Вдруг здесь удастся отыскать зацепку. Надежды, конечно, мало. Но вдруг?

– А почему это мы с тобой здесь? – спросил Билл, когда остальные ушли.

– Потому что мы командиры – нам самое трудное. И Пастух по локоть погрузил руки в кровавую массу.

– …Ну и денек сегодня! – сказал Док, раскидывая кучу тряпья в углу третьей комнаты.

– А ты думал! Это работа не для белоручек. Мы делаем грязное дело, но ради светлого будущего, – подал голос из своего угла Артист.

– Сколько пустых бутылок! И это называется мусульмане! – Док был крайне возмущен.

– Они таким образом боевой дух поднимают, – отреагировал Артист.

– Оно и видно.

– Неужели, Артист, тебе такой допинг незнаком?

– Я на работе не пью.

Потом наступило какое-то отупение.

…Пастух просто переворачивал человеческие останки, перетаскивал их, находил оружие, молитвенники, ложки, украшения… Но ничего ценного.

Так провозились часа два. Комнату обыскивали зря.

– Что-нибудь нашли? – спросил с надеждой Билл у Мухи и Трубача.

– Нет, ничего.

– Жаль, так много времени потеряли – и все впустую.

– Надо было в плен кого-нибудь взять! – с досадой сказал Муха.

– Умный нашелся! Так талибы тебе и дались. И потом, ты думаешь, они что-то знали?

– Я могу такое допустить.

– А я нет!

Третья комната точно так же была завалена пустыми магазинами от «калошей», разноцветными тряпками, от которых уже у всех рябило в глазах. В общем, и здесь тоже ничего особенного. Ничего…

Кроме люка. Надо было проверить, куда вел этот выход.

– Трубач! Посмотри, что там.

– Есть, командир.

Трубач сел на край люка, притянул к себе автомат и прыгнул в темноту.

Небольшая комната. Картина та же: тряпье, матрасы, автоматные рожки.

Трубач вздохнул и со свойственной ему природной брезгливостью потянулся к груде разноцветных матрасов, дулом автомата переворачивая их один за другим. Вдруг самый нижний зашевелился. Трубач, ожидал увидеть под ним какого-нибудь зверька, спокойно приподнял матрас и… увидел человеческие глаза.

Перед ним, свернувшись калачиком, трясясь от страха, лежал ребенок. Афганский ребенок. Лет шести-семи.

Пронзительный ужас в черных, блестящих глазах. Ребенок в этой кровавой мясорубке! Что может быть кошмарнее! Не важно, чей он, главное – чтобы пропал сейчас этот дикий страх в его глазах. Трубач попытался как можно больше доброты вложить в свой голос. Дитя, конечно, не поймет того, что он говорит, но нужно показать, что он его не тронет, что ему нечего бояться.

– Не бойся, пацан. Не бойся… Мы тебя не обидим.

Ребенок продолжал трястись и смотреть на Трубача все с тем же ужасом и злобой. «Совсем как маленький волчонок», – подумал Трубач.

– Да не бойся, тебя тут никто не обидит. Вот смотри, я убираю автомат. – С этими словами Трубач откинул свой «калаш» в сторону и показал ему пустые руки.

Глаза ребенка блеснули. Потом фонтаном из них брызнули слезы. Трубач растроганно протянул к нему руки, чтобы успокоить, но тот, как дикий зверек, быстро отпрыгнул в сторону.

– Ну не трону я тебя, не бойся, сам этого не терпел, когда пацаном был.

Забившись в угол, мальчик что-то выкрикнул в ответ. Это были резкие, короткие фразы. В каждом слове была ненависть. Она вытеснила прежний ужас.

Трубач совсем растерялся. Это не враг – это ребенок, а ребенок не может быть врагом.

Но мы для него заклятые враги. И что с этим делать?

Вдруг мальчишка кувыркнулся прямо под ноги сидящего на корточках Трубача и резким, невероятно сильным для маленького тела ударом толкнул его. Трубач от неожиданности потерял равновесие и упал. «Волчонок» бросился к автомату и успел схватить его, опередив Трубача всего лишь на доли секунды. По всей видимости, он держал в руках «калаш» уже далеко не первый раз, уверенным движением он снял автомат с предохранителя, передернул затвор, положил палец на курок и что-то крикнул.

Злобное, полное безграничной ненависти, искаженное лицо…

– Э, брось, ты что делаешь! Это же не игрушка! – крикнул Трубач.

Но он забыл, что перед ним не совсем уже ребенок, даже совсем не ребенок, а маленький солдат.

«Волчонок» снова выкрикнул что-то и нажал на курок. Трубач инстинктивно упал на пол. Но выстрела не было. Трубач и не заметил, как расстрелял весь рожок. Вот это его и спасло.

Ребенок на минуту замер, что-то обиженно, совсем по– детски крикнул, вытер грязным рукавом куртки слезы, схватил с пола другой рожок, ловко вставил в автомат и снова прицелился в Трубача.

Говорят, что к Кому-то смерть приходит в образе ребенка… Что ж, здравствуй, долгожданная…

И Трубач просто зажмурился.

Но выстрелов снова не последовало.

Трубач открыл глаза. За «волчонком» стоял Муха и крепко держал его за руку. «Калаш» валялся у их ног.

– Откуда этот злыдень? – спокойно спросил Муха.

– Отсюда. – Трубач указал на матрасы.

– А я думал, что детей находят в капусте…

– Трубач! Что произошло? – В комнате появились остальные.

– Не важно. У нас тут «сын полка» объявился.

– Ну и из-за этого сына я чуть богу душу не отдал.

– А как твой «калаш» у него очутился?

– Я… э-э, я не хотел его пугать, положил автомат в сторону…

– Зато он тебя хорошо попугал.

– Слушай, что будем с ним делать?

– Ай! Ах ты чертенок!

Пацан, с ловкостью извернувшись, укусил Муху за руку. Тот вскрикнул, но мальчишку не отпустил.

– О, смотрите-ка, оказывается, и они знакомы с некоторыми благами цивилизации! – сказал он, доставая из кармана мальчишки мобильный телефон.

Мальчишка забился в руках Трубача ещё сильнее. Потянул руки к мобильнику, даже вцепился в него, успел нажать кнопку, но Трубач отшвырнул аппарат. И Док раздавил его каблуком.

– Так спокойнее, – сказал он.

– Думаешь, хотел рвануть? – спросил Пастух, наклоняясь к раздавленному мобильнику.

– Да нечему тут больше взрываться, – сказал Трубач. И все на секунду замолкли, пораженные одной и той же мыслью.

Это наверняка и был тот самый телефон, на который звонил Мансур. Они чуть не погибли из-за него, они положили сотни три талибов, Трубач чуть не отдал богу душу, чтобы найти именно этот телефон. А теперь Док взял и просто раздавил его.

И стало быть, операция провалена.

– Ну ты молодец, Док, – сказал Артист.

– Может, еще работает? – с надеждой спросил Док. Муха поднял то, что осталось от мобильника.

– Нет.

Билл взял рассыпающиеся в руках детали. Быстро достал откуда-то из многочисленных своих карманов приборчик, покрутил что-то и сказал:

– Ну не все так плохо.

– Что? Что? – Все напряженно наблюдали за его непонятными манипуляциями.

Билл достал еще какой-то приборчик, подсоединил его к остаткам телефона и нажал кнопку.

– Вот. Сохранился номер последнего вызова. По нему только что звонили.

Солдаты повернулись к пацану. Тот заплакал. Он и сам не знал, что сделал. Ему велели только нажать кнопку, если придут враги.

Он ее и нажал. И кому-то на другом конце земли подал знак. Какой?

Недобрый, злой знак. Убей!..

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Санкт-Петербург

4 июля 200… года, 05.09

Из Веселого поселка пришлось бежать. Потом они жили в Тихвине, потом переехали в Бологое, потом вернулись в Питер. Часто менять место дислокации тоже не годится. Но из этой берлоги они уйдут только завтра. И уже навсегда.

Номер своего нового городского телефона они сообщили еще вчера. Как и было условлено. На мобильную связь надежда неважная, кроме того, ее пасут спецслужбы. А городской телефон кто станет прослушивать? И звонок не отследят, потому что нужные люди через пять, десять, сто стран проведут вызов, и получится, что звонили из соседнего дома. Звонили и сказали одно слово: «Действуйте».

– Ахмет, мне нужно выйти.

– Ты забыл?

– Да, извини, конечно… Хорошо, буду ждать. Ты скоро?

– Я ненадолго. От телефона не отходи.

– Я понял.

– Не отходи ни на минуту!

– Ясно, все ясно.

Капли дождя били в стекло. В окно можно смотреть бесконечно. Главное – не пропустить звонок.

Асланбек с остановившимся взглядом вздрагивал от каждого шороха. Он ждал.

Нет ничего хуже ожидания. Мало кто может долго сидеть в засаде. Это особая способность, почти дар. Речь идет даже не о терпении, скорее об умении сосредоточиваться, собираться в кулак. И ждать.

Ахмет вышел из подъезда. Южный человек под северным дождем. Странно все это выглядит. Вот еще люди под зонтиками. Красные, зеленые, желтые пятна на переливающемся сером фоне. В Питере темнеет поздно. Это красиво? Может быть.

Впрочем, сейчас не до красоты. О ней лучше подумать потом, когда все кончится. У каждого своя работа. У них с Ахметом – ждать. Нужно дождаться звонка, знака, сигнала «действуйте!». И сделать дело. Важное, очень важное.

Один раз им это уже удалось. Теперь будет не так сложно. А результат такой же, как тогда. Правда, о том случае, несмотря на все старания, люди ничего не узнали. Ахмет смотрел телевизор, но ни по одному каналу ничего о Глазове так и не сказали. Ничего, когда сдохнет весь этот город – они не смогут молчать.

Страшно немного. Одно дело, когда стреляешь – и человек умирает. Смотришь на него, прямо в лицо или вслед, целишься, спускаешь курок. Тело падает, человек умирает. Это понятно. Или когда бьешь ножом и чувствуешь, как судорога сковывает мышцы противника. Это тем более понятно. А вот с этим сложнее. Капнул три грамма в широкую реку – и много людей умирает. Мучаются страшно. Им хочется пить. Он помнит, как в том маленьком городе люди падали прямо на улице и пересохшими губами шептали: «Пить, пить…» Ты вроде бы ничего и не делал, а с ними вон что творится. Странно, вправду странно.

А телефон все не звонил. В квартире тихо, только половицы поскрипывали. Неизвестно, откуда в этой захудалой квартирке в спальном районе паркет, но он был. И скрипел под ногами, подчеркивая тем самым безжалостное молчание телефона.

Сколько времени уже прошло? Час? Два?

А где Ахмет? Вот он, возвращается. Сейчас войдет в подъезд. Нужно открыть дверь.

– Ну что?

– Никто не звонил.

– Будем ждать. Он сегодня позвонит. Обязательно.

В квартире колотун. Не лето, а какая-то ранняя осень. На улице уже холод, а батареи не топят. В горах тоже нежарко, но холод какой-то другой. Как эти люди могут жить здесь?

Последнюю фразу Асланбек сказал вслух.

– Да разве они живут? – с пренебрежением в голосе ответил Ахмет. Мысль, вырванная из потока, приобрела другое значение. – Ты только посмотри на мужчин! Разве это мужчины?! Так, тараканы сушеные. Они не знают, что такое мужская честь. А женщины? Проститутки, все проститутки. И обращаться с ними так и надо. У тебя ведь есть сестра?

– Да, есть.

– Ты что бы сказал, если б она вышла на люди в таком виде, как девица из соседней квартиры?

– Да, Ахмет, ты прав.

– Эти люди закона не знают! А ты спрашиваешь, как они живут. Да разве живет мужчина, у которого жена ходит в такой юбке, что едва задницу прикрывает?

– Так и есть.

Молодой человек думал не о законе, он думал о другом. Как можно жить все время в таком холоде? Но перебивать Ахмета он не стал.

Какое-то время они оба молчали, вздрагивая от каждого шороха. Телефон не подавал признаков жизни.

– Ахмет, что мы будем делать, если он сегодня не позвонит?

– Он позвонит!

– Но…

– Никаких «но»!

– Посмотри – уже утро скоро, а до сих пор…

– Он позвонит, обязательно позвонит. – При этих словах у Ахмета начал подергиваться левый глаз. Так всегда бывало, когда он нервничал.

Асланбеку стало не по себе. «Уж если Ахмет потерял спокойствие, значит, что-то действительно не так», – мелькнула мысль. Но нужно было сдерживаться.

– А ты что, сомневаешься?!

– Просто я хочу понять…

– Что?

– Если… Ну допустим…

– Ты здесь не для того, чтобы «допускать». Делай, что тебе говорят, и не забивай себе голову.

– Я просто хотел спросить…

– Ну!

– Ведь все назначено на завтра?

– Да. Мы ждем сигнал, подтверждение.

– А если его не будет?

– Ты упрямый как осел. Твой отец тоже такой!

– Он и твой брат.

– Он мне не брат! Он предал нас. И тебе он не отец! Он предатель.

– Он в тюрьме…

– Там ему и место.

Асланбек не стал спорить. Помолчал, поиграл желваками.

– Я думаю…

– Ты здесь не для того, чтобы думать…

– Оно, конечно, так. Но если там какие-нибудь проблемы и он не может позвонить, что тогда? Мы сделаем это завтра?

– Как я скажу, так и будет.

Нервный тик усилился. Лучше было не спорить. В комнате опять воцарилось тягостное молчание.

За окном стемнело, дождь не прекращался. В свете фонарей и мигающих реклам на другой стороне было видно, как пешеходы снуют туда– сюда под неизменными зонтиками. Все ходят быстро: то ли спешат, то ли бегут от холода. Интересно, здесь всегда так промозгло?

Вот все эти люди бегут куда– то, торопятся – зачем-то им все это надо. Им кажется, что ничего важнее на свете нет.

Но если два человека в холодной квартире дождутся звонка, то завтра всех этих людей не будет. Страшно.

Асланбек украдкой глянул на дядю – тот мрачно смотрел прямо перед собой, тик вроде бы прекратился.

«Хорошо, что он не может залезть мне в голову. Этого он бы точно не одобрил. Врагов жалеть нельзя».

Надо было как-то разрядить обстановку.

– Ты сегодня куда ходил?

– Не твоего ума дело. По делам!

– Понятно. Слушай, завтра… Если все пойдет как надо, где бросать будем?

– Я приглядел одно место.

– Все сделаем, а потом? Сразу сматываемся?

– Да.

– Мы же знаем, как эта штука действует.

– Это уж точно, знаем.

Они разговаривали, не глядя друг на друга. Оба думали только о телефоне, и ни о чем другом. Для человека, привыкшего подчиняться приказу командира, принимать решение – всегда испытание.

– Уедем сразу?

– Да. Как можно быстрее. Здесь совсем другое дело. Город большой. И если уж перекроют выезды, то намертво.

– На чем поедем?

– Удобнее на поезде. Контроля меньше. С проводницей всегда договориться можно.

– Как знаешь.

Разговаривать, собственно, было не о чем. И мысли тоже ничего, кроме предстоящего звонка, не занимало.

Они привыкли молчать, сосредоточившись на выполнении одной-единственной задачи. Молчание их не тяготило. Настоящий мужчина много не говорит, настоящий мужчина должен уметь молчать. Настоящий мужчина должен уметь ждать.

Все нестерпимее становился холод. Асланбек озябшими пальцами вытащил из пачки сигарету. Чиркнул спичкой – звук сухим треском прорезал тишину.

Ожидание становилось осязаемым – это было нечто вязкое, липкое, заполнявшее всю комнату.

И вдруг – звонок! Ахмет ринулся и замер с поднятой трубкой. Асланбек, не отрывая глаз, наблюдал, как меняется выражение его лица – от возбуждения до недоумения, смешанного с беспокойством.

– Что, что он говорит?! – не выдержал Асланбек.

– Не понимаю…

– Что? Что?

– Сразу отключились…

– И что это значит?

– Не знаю, замолчи!

– Подожди, может, связь оборвалась?

– Я же сказал, заткнись!

Ахмета лучше было не трогать, он явно был не в себе. В комнате снова воцарилось молчание, но уже какое-то зловещее.

– Он сейчас перезвонит, не нервничай так, – сказал наконец Асланбек.

– Не знаю, что там случилось.

– Откуда он должен звонить?

– Если бы я знал! Наверное, из главного лагеря.

– Значит, все будет нормально. Это связь, дело только в связи.

– Он даже ничего не сказал.

– Как – ничего? Сразу гудки?

– Да.

– А он ли это?

– Кто еще может сюда звонить?

– Не знаю. Вчера были какие-то звонки, ошибочные.

– Странные ошибки, подозрительные.

– Ведь дата звонка была назначена?

– Да. На сегодня.

– Подождем еще. Если он должен позвонить, то позвонит.

И снова два взгляда вонзились в старый телефонный аппарат. На этот раз молчание было долгим.

Через два часа стало яснее ясного, что другого звонка не будет.

– Что же мы будем делать?

Ахмет не ответил, видимо, его самого терзали сомнения. Да и что можно было ответить.

За окном рассвело. Асланбек еле сдерживал зевоту. После такого нервного напряжения, после бессонной ночи невыносимо захотелось спать.

Что за ерунда такая с телефоном? Кто это был? И почему звонок прервался? Что им делать?

Ахмет, не произнеся ни слова, встал и подошел к окну. Он стоял там долго, вглядываясь неизвестно куда. Что он там видел, в этом чужом, холодном городе?

Затем он развернулся – и стало видно, что его глаза закрыты. Он смотрел куда-то внутрь себя.

– Все ясно, – наконец произнес Ахмет. – Это был он,

– Значит…

– Значит, акция будет сегодня. Собирайся.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Москва

7 июля 200… года, 12.53

Такого Голубкова они еще не видели.

– Дайте мне на него посмотреть! На этого вашего «друга»! – Генерал был не в себе. Он грохнул кулаком по столу. – Покажите мне его!.,

Надо же было Мухе открыть рот раньше времени! Хотел как-то сгладить ситуацию, а добился того, что генерал, наоборот, рассвирепел! Обозвал их простодырыми наемниками ЦРУ, разгильдяями и раздолбаями…

– Так что, нам надо было его шлепнуть? – нахально вставил Муха.

– Я сам шлепну его вот в этом кабинете! И вас всех до одного шлепну! Вы что там все, охренели, что ли?!

– Здравствуйте! – В этот самый момент в дверях появился немного отставший Пастухов. И тут же Голубкову стало понятно, почему именно он пришел не со всеми: Сергей не то как бы конвоировал с любопытством оглядывающегося по сторонам Билла, не то решил выступить в роли экскурсовода.

Обороты генеральского гнева, явно загоняемого внутрь, кажется, пошли на убыль.

– Ну заходите, заходите. – Во все еще угрюмом голосе Голубкова проскользнули лукавые нотки. – Как говорится, мы не ждали вас, а вы приперлись. – Он уже почти весело взглянул на посетителей – теперь их было пятеро.

– Ну почему же «приперлись»? Явились как положено… Вот хотели бы вам представить…

– Ну-ну…

– Это, собственно, Билл, о котором мы вам докладывали.

– Да уж, докладывали…

Голубков прошелся взглядом по лицам, на которых отражались смущение и замешательство.

«Понимают ведь, что дурака сваляли!» – подумал полковник, но вслух только неопределенно хмыкнул.

– Здравствуйте, господин генерал. – Акцента почти не было.

«Хорошо их, засранцев, видать, учат. Серьезная контора».

– Так– так… И что вы мне скажете? – Голубков пустил в ход отработанные годами практики интонации.

Американец широко улыбнулся:

– В первую очередь скажу, что очень рад познакомиться с вами. Много о вас слышал!

– Это из каких же источников?

– Ребята, – Билл кивнул в сторону Пастухова и компании, – много о вас рассказывали.

– Ладно. Хватит лясы точить. К делу, – не очень вежливо прервал его огорчившийся Голубков. – Докладывайте.

В разговор вступил Пастух.

– Что могу сказать… – начал он. – Экскурсия в Афган оказалась небесполезной.

– Я вижу. Новые знакомства завели, – съязвил Голубков.

Но смутить кого-либо в команде Пастухова было сложно.

– Сергей скромничает, – вмешался в разговор Билл. – Нам удалось выяснить, где сейчас находятся люди, связанные с отравлениями в Глазове.

– Мы напали на след боевиков…

– А что за формулировка – мы? – поинтересовался Голубков. – Вы сами не в состоянии выполнить задание, вам нянька нужна?!

Теоретически Билл должен был оскорбиться.

– На самом деле, моя помощь была незначительной. Просто я оказался в этом районе раньше этих джентльменов и успел кое-что выяснить. А они любезно согласились на обмен информацией.

– И с каких это пор вы все стали такие любезные? В институте благородных афганских девиц стажировались?

Ситуация накалялась.

– Теперь понимаешь, почему досталось бедному Мухе? – шепнул Док Трубачу.

– А вы против благородства? – спросил в свою очередь Билл,

Полковник пристально взглянул на американца:

– А давайте-ка, сэр, и вы… товарищи… поконкретнее. Что там с боевиками?

– Нам удалось найти мобильный телефон, принадлежавший главарю. Именно на этот аппарат звонил Майсур.

– И что?

– На нем сохранился номер последнего вызова.

– Куда звонили?

– Пока не знаем, – сказал Билл.

– И это все? Ни места, ни сроков? А состав банды? А цель?

Солдаты молчали.

– И это называется «небесполезная поездка»?

– А разве не так? Лучше вы нам скажите, – перешел в наступление Пастух, – что там с ядом?

– Да, это было бы неплохо узнать, – согласно кивнул Док.

Голубков грохнул кулаком по столу:

– Прекратить! Это военная, государственная тайна!

На этот раз грохнул кулаком по столу забывший всякую дипломатию Билл:

– Хватит, генерал! Что вы заладили?! У нас речь идет не о какой-то там атомной бомбе! Мы завтра все сдохнем! Понимаете, все, и вы, и мы, при своих собственных секретах!

– Хватит пугать!

– Пугать?! Да я еще и не начинал.

Пастуховекая гвардия с живым интересом наблюдала эту словесную дуэль.

– Вот. – Билл положил на стол ноутбук, раскрыл его. – Результаты анализа.

– Я ничего не понимаю в химии, – сказал Голубков.

– Я тоже. Но тут не до химии. Понимаете, ваш яд…

– Почему – наш?!

– Нет, конечно, его соорудили северные корейцы в перерывах между добыванием еды и восхвалением Ким Ир Сена! Могу точно сказать: в Штатах его не делали, не сумели!

– Не знаю, не знаю…

– На данный момент даже не это важно, – перебил Билл. – Важно то, что этот яд нельзя остановить.

– Как это?

– Атак, он сам себя воспроизводит. Это не просто отравляющее вещество, это холодный ядерный синтез!

– Что это значит? – спросил Трубач.

– Это значит, что капля, попавшая в воду, изменяет молекулу, делает ее ядовитой. А измененная молекула делает ядовитой соседнюю. И так далее.

– До бесконечности?

– Ну не совсем так. Реакция постепенно затухает. Но при желании ее можно возобновить. И это ужасно, поскольку, к сожалению, запасы воды на земном шаре небесконечны. А другого земного шара у нас пока нет. В принципе глазовские диверсанты уже почти сделали свое дело.

– Так чего мы гоняемся за этими талибами?

– Правильно, – кивнул Муха. – Берем гробы и тихо перемешаемся на кладбище.

– Только тихо, чтобы панику не создавать, – поддержал его Док.

– Хватит! – гаркнул Голубков.

– А не пошли бы вы, товарищ генерал, – вскочил Трубач. – У меня сестра погибла… – И вдруг остановился, осененный догадкой: – Вы что… вы все это знали?!

Голубков устало опустился в кресло:

– Знал.

Повисла гробовая тишина.

– Ну и хорошо, я теперь долги отдавать не буду, – мрачно пошутил Артист.

– А я набью морду…

– Хватит! – теперь сказал Билл.

– Ты не нам командуй, – сказал Пастух, – а этим гребаным борцам за веру.

– Нет, ребята, я так не могу! Я должен что-то делать! Куда-то бежать, в кого-то стрелять… – вскочил Муха.

– Не надо никуда бежать, стреляй в себя, – сказал Артист.

– И что, выхода нет? – поинтересовался Док.

– Есть, – сказал Билл. – Противоядие.

– А оно существует? Вообще, что мы знаем об этом яде?

– Вот на этот вопрос нам и ответит господин генерал, – повернулся к Голубкову Билл.

Голубков снял трубку:

– Алло, да, Голубков. Пришел? Зовите.

– Кто пришел? Мы кого-то ждем?

– Петухов, – сказал Голубков. – Ваш знакомый. – Опять бесшумно отворилась дверь, возник лысоватый Петухов. Опять быстро со всеми поздоровался за руку.

– Итак, друзья, что вам удалось узнать? Или мы по– прежнему бродим в потемках и ничего не знаем?

– Кое-что знаем, – сказа Билл.

– Простите, это кто? – насторожился Петухов, уловив еле заметный акцент в речи Билла.

– Этот господин – агент ЦРУ, – сказал Голубков.

– Кто?! – опешил Петухов.

– Это наш друг, – мягче выразился Пастухов. Петухов взял свой портфель, встал:

– Я больше ничего не скажу. Это государственная тайна.

И направился к двери.

– Стоять! Смирно! Кругом! Ко мне шагом марш! – жестко скомандовал Голубков. – Вы забыли, где находитесь?

Петухов послушно выполнял команды.

– Здесь отдаю приказы я! А я вас не отпускал.

– Вы берете на себя огромную ответственность, – упрямо вставил Петухов.

– Молчать! Я вас не спрашивал.

– Товарищ генерал…

– Молчать! Документы на стол!

Петухов послушно достал из портфеля документы. Ребята сгрудились у стола. Понять что-либо в этих бумагах было невозможно. Они были зашифрованы.

– Разрешите идти? – язвительно спросил Петухов.

– Отставить. Докладывайте.

– Но я вас предупреждаю…

– Да, я уже слышал это и всю ответственность беру на себя.

– Мы можем разделить ее с генералом, – сказал Пастухов. – А можем и усугубить.

– Успокойся, – оборвал его Голубков. – Давайте, майор.

– А что вас, собственно, интересует?

– Все!

– Ладно. Тогда с самого начала. Это вещество произведено в Советском Союзе…

– Открыл Америку!

– Больше мне вам сказать нечего.

– Федор Яковлевич, – укоризненно протянул Голубков, – не держите нас за идиотов…

– Как яд мог быть украден? Вам удалось это выяснить? – Пастух решил не тянуть резину и начать задавать вопросы в лоб.

– Это должны были выяснить вы, – Петухов, по-видимому, мог разговаривать только в приказном тоне. – Вон у вас теперь еще и заокеанский союзник есть, вам и карты в руки!

– По нашим каналам этого сделать не удалось, – сказал Билл.

– Что же вы хотите от меня?

– Любви, большой и чистой… А главное – честной, – пристально глядя в бесцветные глаза Петухова, томно проговорил Артист.

– В первую нашу с вами встречу вы под видом бреда обрисовали нам вполне реальную историю, как препарат мог попасть в руки террористов, – сказал Голубков. – Теперь она мне представляется единственно верной. Но до сих пор остается нерешенным вопрос о том, как могла засекреченная, как вы говорите, информация попасть в руки террористов.

– Террористов? Откуда вы это знаете? Что вам еще удалось узнать?

– Сначала ответьте на вопрос.

– Понятия не имею. Та моя версия была действительно высказана только в порядке бреда, нечего вам за нее цепляться. Я думал долго над этим вариантом, но путей утечки данной информации из моего ведомства не нашел. Их и быть не может, так что закроем эту версию. Вся документация о неучтенном запасе вещества тщательно зашифрована, посторонний человек в ней не сможет ничего понять.

– А не посторонний?

– Я уже, кажется, говорил вам, что наши люди работают только с этими шифрами. Но сами препараты находятся совершенно в другом месте, куда доступ закрыт абсолютно.

– Кто еще может знать шифры?

– Еще – это вы на что опять намекаете?

– Не намекаю – спрашиваю.

– Теперь уже никто.

– Значит, цепочка окончательно разорвана?

– Да.

– то есть этот наш яд никак не может быть из неучтенного запаса?

– Никак.

– А если…

– Я же сказал, никак – значит никак. Как я вижу, вы не справились с порученным вам заданием. Мы только зря потеряли с вами время. Я думаю, что нужно, пока не поздно, передать дело в руки настоящих специалистов. Счастливо всем оставаться… А с вами, господин Голубков, нам предстоит разговор в другом месте…

Петухов решительно встал и, холодно кивнув, быстрым шагом направился в приемную. Голубков смотрел в его круглую спину…

Вдруг стоявший у дверей Трубач, во время разговора не произнесший ни слова, сделал шаг и перегородил Петухову дорогу:

– Так, хватит ваньку валять! Стой, майор.

– Что это за ненормальный? – визгливо вскрикнул Петухов. И попытался быстрее проскользнуть в дверной проем. Он был явно испуган.

– Сейчас ты мне все скажешь! – Трубач, недолго думая, достал пистолет и приставил его к залысине Петухова.

– Трубач! Прекрати! Это не метод! – попытался успокоить его Голубков.

– А как еще с этими тварями разговаривать? Да у него на лице написано, что все это его рук дело.

– Но– но, что вы себе позволяете? – только и смог выговорить Петухов и жалобно повернулся к Голубкову: – Что он несет? Он же сумасшедший!

– Трубач! Отпусти его! – приказал Голубков. – Убери пистолет.

– Мне терять нечего! Я и его кончу, и себя. Нам всем нечего терять.

– Я буду стрелять, Трубач! – Голубков вытащил свой пистолет.

– А ведь Трубач прав, – вдруг спокойно сказал Пастухов. – Этот тип сам признался – больше некому. Он же один сидит на всех секретах. А пытался водить нас по пустыне.

Новая волна страха замутила глаза Петухова. Трубач это заметил. Он схватил майора за шею и чуть сжал пальцы:

– Ребята, посмотрите! Вот из-за этой сволочи умерла Светка! Я точно знаю, что это был ты! И я тебя спокойно, вот этими руками сейчас придушу!

– Товарищ генерал, умоляю, утихомирьте вашего подчиненного, – чуть слышно бормотал Петухов.

Голубков же, наоборот, проявил вдруг удивительное хладнокровие. Он спокойно спрятал свой пистолет и опустился в кресло. То же самое было и с другими – они заняли места как в зрительном зале, с явным удовольствием воззрившись на мучения Федора Яковлевича.

– Видите ли, многоуважаемый Федор Яковлевич, здесь не органы. Подчиненных у меня тут нет, мы все на равных. Так что приказать я никому ничего не могу. Могу только выразить вам сочувствие: Трубач в гневе – ничего страшнее не придумаешь.

Петухов беспомощно водил глазами в тщетной надежде получить помощь.

– Отвечай, сука! – Руки Трубача все плотнее сжимались на его шее.

– Что вам от меня нужно? – только и сумел прохрипеть Петухов.

– Правды.

– Я… я уже все сказал.

– Нет! Врешь, гадина! – И Трубач с еще большей силой встряхнул его. – Я хочу знать, зачем тебе нужно было отравить тот город?

– Отпустите меня. Я никого не хотел травить… Трубач ослабил хватку, поставил уже почти посиневшего Петухова на пол, но рук с его шеи не убирал.