Текст книги "Еретик"
Автор книги: Андрей Степаненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– А ты, Симон, поедешь со мной, – поманил Ираклий. – Хочу тебе пару вопросов задать. Ты ведь у нас как раз варвар.
* * *
Кифа проводил Симона долгим взглядом и устало потер взмокший лоб. Он знал, что за этой, самой первой проигранной схваткой будут и другие. Такого сильного соперника он уже не имел давно.
«Точнее, никогда…»
Пожалуй, с этим амхарцем еще мог сравниться один грек – из прошлого… учитель Кифы… но тот грек был мертв, и вообще… раз и навсегда отрекшийся от своего прошлого Кифа не хотел об этом вспоминать.
– Господь просто обязан покарать этого еретика, – фальцетом произнес рядом стоящий кастрат-епископ Северин, – как уже покарал он Анастасия…
Кифа вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Перешедший дорогу сильнейшим людям Церкви Анастасий умер от насланного Господом внезапного воспаления кишок – сразу после дружеского ужина с Кифой. Эта картина и теперь стояла перед глазами: крупный сильный мужчина воет от нестерпимой боли, извергая ртом только что съеденное, затем то, чем он отобедал пару часов назад и, в конце концов, дерьмо.
– Я тебе точно говорю, Кифа, – напряженно произнес епископ, – если Господь этого Симона не остановит, он еще и «Экстезис» нам навяжет.
Кифа досадливо крякнул. Обиднее всего было то, что он превосходил этого варвара силой духа во много раз. Да, Симон знал кое-какие «секреты ремесла» и вполне мог, сунув лавочнику одну монету, убедить его, что тот получил две. А для того, чтобы разрушить навязанное подчинение, большого ума и не требовалось, – всего-то хлопнуть в ладоши и перевести внимание на себя. И все-таки Кифа проигрывал – на каждом диспуте.
– А если «Экстезис» будет принят, ни Генуе, ни Венеции не устоять, – все ныл и ныл епископ, – Ираклий всех под себя подомнет.
Кифа задумчиво кивнул. Хуже того, если купцы поймут, что рекомендованные ими делегаты не сумели повернуть Собор в правильную сторону, кое-кого из них тут же постигнет кара Господня – вплоть до собственных выблеванных кишок. Аптекари в Генуе были хорошие.
– Ты прав, Северин, – вздохнул он, – Господь этого еретика обязательно покарает… я так думаю, в ближайшие сутки.
* * *
Симон вышел из храма вслед за Ираклием, однако пришлось ждать: к императору тут же подошли выразить преданность четверо крепких, как на подбор, иноземных братьев-купцов, только что купивших огромное поместье – совсем недалеко от столицы.
– Хвалю, – кивнул император, – рад, что вы верите в Кархедон.
Стоящего в свите эконома экзарха перекосило, и он – от греха подальше – тут же отвернулся. В последние двадцать восемь лет небеса не баловали Ифрикайю [14]14
Ифрикайя, Ифригия – провинция Африка, современный Тунис.
[Закрыть]дождями, реки зарастали, берега озер начали покрываться горькой солью, урожаи зерна сократились, и только маслина удавалась, как и прежде, – на славу.
– Главное, чтобы крестьяне вас приняли, как истинных господ, – лукаво улыбнулся Ираклий. – Надеюсь, вам уже рассказали о местных… традициях? Здесь надо быть поосторожнее…
– Управимся, – дружно закивали братья, – и не таким уздечку надевали…
Ираклий рассмеялся, пожелал купцам удачи, запрыгнул в колесницу и… впервые за много лет не встал за вожжи сам, пригласил гвардейца.
– Садись, амхарец, – хлопнул он по дощатому, обтянутому узорчатой кожей сиденью, – у нас долгий разговор будет.
Симон кивнул, забрался в колесницу и, зная, что речь пойдет о варварах, быстро перебрал в памяти все местные племена. Он мог рассказать все и обо всех. Однако Ираклий огорошил.
– Расскажи мне об Абу Касиме. Говорят, что ты его видел, – еще при жизни…
Симон растерянно хмыкнул и, собираясь с мыслями, глянул назад. Светло-розовая в свете заходящего солнца личная конница императора уже тронулась, обошла колесницу с обеих сторон, однако держалась на расстоянии – дабы не пылить Ираклию в лицо.
– А что тебе до Мухаммада? – назвал он Абу Касима его наиболее известным именем.
Император сосредоточился.
– Это правда, что он – пророк?
Симон криво улыбнулся и покачал головой.
– Хороший вопрос.
– Так отвечай.
Симон уставился в огненную полосу закатного горизонта и замер. Мухаммад ему понравился сразу, и это было плохо. Очень плохо.
– Да, он пророк, – нехотя выдавил Симон.
– А что так невесело?! – хохотнул Ираклий. – Тебе-то что огорчаться?
– Я не люблю пророков, – мотнул головой Симон и тут же понял, что придется объяснять, почему, – ты же знаешь, я – гностик…
– Ты хитрая лиса, – хмыкнул Ираклий, – я даже думаю, никто не знает, кто ты на самом деле.
Симон промолчал. Это было так.
Почти так.
«Да, можно сказать, практически никто…»
– Но меня интересуешь не ты, – оборвал его размышления Ираклий, – мне важен Абу Касим, и я хочу знать, почему ты считаешь его пророком.
Симон, чтобы заходящее солнце не било в глаза, прищурился.
– Он летал в Небесный Иерусалим. Ну, и… сердце ему архангелы открыли.
– Этого мало, – непреклонно мотнул головой Ираклий, – ты, я уверен, тоже в Иерусалим [15]15
Теософы авраамических религий полагают, что истинный Иерусалим находится не на земле.
[Закрыть]не раз и не два летал, но ведь ты не пророк.
– Нет, – признал Симон.
Ираклий приложил руку ко лбу козырьком, и они оба уставились на тонущее за краем земли солнце. И лишь когда уходящее солнце выпустило свой последний нежно-зеленый луч, Симон сказал главное.
– Пророк это, прежде всего, посланник Бога. А Мухаммад, безусловно, Его посланник.
Наступила тишина, прерываемая лишь цоканьем копыт и бренчанием сбруи.
– Тогда может повернуться по-всякому, – тоскливо проронил Ираклий.
Симон медленно повернулся к императору. Таким он его еще не видел.
– Что стряслось, Ираклий?
Император на мгновение ушел в себя – так, словно решал, быть ли ему искренним до конца, и было видно: что-то решил.
– Нас ждет война с курейшитами [16]16
Курейшиты, племя первой жены Мухаммада. Сильнейшая купеческая корпорация.
[Закрыть], – сосредоточенно произнес он, – большая война…
Симон удивленно поднял брови. Он знал курейшитов: богаты, сильны… но чтобы воевать с Византией, не хватило бы всех денег и всех армий Ойкумены! А главное, курейшиты, как большинство приморских аравитян, жили торговлей. Для них такая война стала бы самоубийством!
– Никто не рискнет напасть на Византию, – замотал он головой. – Тем более аравитяне.
Император горестно усмехнулся.
– Они уже пересекли Пролив [17]17
Баб-Эль-Мандебский пролив.
[Закрыть]. И уже вошли в Эфиопию.
* * *
– Вон, вон! Еще один пошел! – закричали воины, тыкая пальцами в исчезающую на линии горизонта фигуру всадника, и Амр ибн аль-Ас приподнялся в стременах и проводил чужого посыльного долгим внимательным взглядом.
Имперские гонцы сообщали о продвижении его небольшой армии каждые несколько часов: круглосуточная почтовая служба у Ираклия работала отменно. Как и предупреждал Хаким – еще месяц назад.
– Ты обезумел! – орал в лицо Амру племянник первой жены Пророка. – Я не позволю тебе втянуть нас в эту войну!
– Война уже началась, – отодвигал обветренное лицо Амр, – ты знаешь это лучше других. И Византия не собирается ее прекращать.
– Слушай меня, – яростно ухватил его за одежду Хаким, – если ты думаешь, что племя курейш может одолеть Византийскую империю…
– Не только курейш, – не выдержал Амр. – Я уже человек шестьсот собрал. Думаю, тысячи две перед выходом будет…
– Ну, ты… дурак… – потрясенно выдохнул Хаким.
Понятно, что Амру пришлось обращаться к халифу и объяснять, почему он верит, что можно пройти из верховьев Нила в низовья без крупных боев. И понятно, что старый, многоопытный Умар, по сути, сказал то же самое.
– Ты не успеешь дойти даже до Фаюма [18]18
Фаюм – озеро в Египте.
[Закрыть].
– Успею, – возразил Амр, – до Фаюма успею.
Он вытащил карту, принялся неспешно разъяснять, что по сведениям купцов, Ираклий будет в отъезде, на церковном Соборе, аж в Кархедоне, а значит, первые вести о движении войск, он получит не раньше, чем через две, а то и три недели… но Умар задал самый главный, пожалуй, вопрос.
– А что дальше?
И Амру нечего было сказать.
Он знал, что заставить Ираклия говорить с собой на равных не сумеет. А думать, что он, с карликовым сводным отрядом из вчерашних пастухов, сумеет напугать самую большую регулярную армию Ойкумены, было абсолютным безумием.
Амр и был безумен – и не он один; в этот год обезумел весь мир. Обезумело небо, не пославшее Аравии ни единой капли дождя. Обезумел раскаленный ветер, в считанные дни спаливший даже привычные ко всему листья пальм. Обезумели дикие звери, осадившие деревенские источники, и жадно хватающие пищу из человеческих рук. Но более всех обезумела Византия.
Впервые Амр приехал к Хакиму за месяц до решающего разговора, едва стало ясно, что весна не состоится. Лишенная дождей трава просто не проросла.
– Нам понадобится зерно, много зерна, – предупредил он. – Овес в первую очередь.
– Я знаю, – хмуро кивнул Хаким.
Второй раз он приехал, когда его люди начали терять скот.
– Ты что, держишь цену? Я заплачу, сколько попросишь! Дай нам зерно!
На правильно подобранной смеси старой соломы и муки коров можно было продержать довольно долго.
– У меня нет зерна, – убито покачал головой Хаким.
Амр обомлел.
– У курейшитов кончились деньги?
– Нет. Денег много.
– Тогда, может быть, все ваши корабли разбило бурей?
– Нет. Корабли целы.
– В Египте неурожай? – предположил самое невероятное Амр.
– Нет, у них все, как всегда. Запасов лет на семь. Но наши корабли не грузят.
Амр насторожился.
– Почему? Что не так? Чего они от вас хотят?
И тогда Хаким рассмеялся – совершенно безумно.
– А чего от нас можно хотеть, кроме Баб-Эль-Мандебского пролива? Что еще у Аравии есть… кроме этого пролива и песка?
Амр не поверил. Вот уже двадцать восемь лет как дождей становилось все меньше и меньше, и понятно, что цены стали меняться, и одни купеческие кланы поднимались, а другие падали. Но шантажировать своих старинных соседей угрозой голодной смерти?!! Так не поступали даже людоеды.
– Не хочешь давать, так бы и сказал!
Амр бросился к евреям, затем к армянам и грекам, но оказалось, что лишнего зерна нет ни у кого – лишь на прокорм собственных семей. А потом начали умирать люди, – сначала в пустыне, а затем и в городах. И когда Амр увидел первые неубранные трупы на улицах Медины, он понял: еще три-четыре месяца, и старый купеческий конфликт за последний невизантийский пролив закончится – сам собой.
* * *
Ираклий слушал, как стучат копыта сопровождающей колесницу имперской конницы, и думал. Собственно, этот затяжной конфликт за Пролив, как и многое другое, достался ему в наследство от Фоки, а Фоке – от предыдущего императора. Курейшиты диктовали цены всему югу Ойкумены, а главное, так и держали в руках торговлю шелком, перцем, кассией и корицей – самым драгоценным среди всех мыслимых товаров.
В Константинополе прекрасно понимали, к чему это рано или поздно приведет: вторая мировая столица, второй претендент на власть над Ойкуменой и большая война за то, чтобы из двух остался кто-то один. Проще было до этого не допускать. И плотнее всего подошел к окончательному решению «вопроса о последнем проливе», разумеется, император Фока.
Забравшийся на самый верх центурион был отважен и неглуп, а потому успел за восемь лет многое. Залил кровью Палестину и Египет, запросто сжигал мятежников и сдирал кожу с уважаемых лидеров племенных фракций, так что и в этом купеческом конфликте он, безусловно, пошел бы до конца.
Ираклий невесело усмехнулся. Ирония Божественного Провидения заключалась в том, что аравитян, похоже, спас армянский переворот. Не будь его, и все проливы Ойкумены давно стали бы византийскими, а род курейш, скорее всего, вырезали, – Фока это умел и любил. Однако Ираклии тирана свергли, и в небесах что-то повернулось.
Пользуясь едва заметной передышкой, никому прежде неизвестный Абу Касим в считанные годы сделал невозможное: создал из нескольких племен единый народ, а главное, быстро породнился с евреями и парой сильных эфиопских семей. Ну, а когда Ираклий узнал, что свадьбу Мухаммада обеспечил сам Негус Абиссинский, спорить за Пролив стало поздно. С Негусом предпочитали не связываться.
А потом Бог послал на аравитян голод. И все опять переменилось.
* * *
Когда Амр добрался до Аиши [19]19
Aisha bint Abu Bakr – 3-я, наиболее влиятельная жена Мухаммада. Отец, Abu Bakr – первый халиф. Мать, Umm Rumman, скорее всего, входила в число абиссинской элиты. В семье говорили на эфиопском языке.
[Закрыть], она что-то читала – бок о бок со своим старшим, Абдаллахом.
– Иди к дяде Зейду, – мгновенно помрачнев, отправила она сына во двор, – постреляйте из лука…
Тринадцатилетний Абдаллах поджал губы, смерил Амра запоминающим взглядом и, развернув плечи, прошел мимо. В этой семье все знали, что именно этот человек пытался убить их отца, а уж Аиша помнила все: и ночную погоню с яростными криками за спиной, и настойчивые попытки Амра выдернуть их из-под защиты Негуса Абиссинского. И, надо сказать, он тогда не сдержал обещание убить Мухаммада только чудом.
Аиша дождалась, когда Абдаллах выйдет, и медленно повернулась к Амру. Темное лицо ее потемнело еще сильнее – от гнева.
– Зачем ты пришел?
Она держала его на расстоянии от своей семьи, даже, когда Амр признал в Мухаммаде посланца Единого.
– Умм Абдаллах [20]20
Умм Абдаллах – мать Абдаллаха, уважительный титул, связанный с рождением Пророку сына по имени Абдаллах.
[Закрыть], – с подчеркнутым уважением произнес он, – я иду в Египет. За зерном. То, что смогу взять, переправлю сюда.
Аиша на мгновение ушла в себя и тут же сосредоточилась.
– Ты хочешь втянуть нас в войну? С Византией? Ты в своем уме?
– Нет, принцесса, войны не будет, – замотал головой Амр, – я все продумал. Хаким здесь ни при чем. Али – тоже. Халиф чуть позже вышлет мне письмо с прямым запрещением входить в Египет. Ираклий вам ничего не докажет…
Аиша хмыкнула, поднялась с подушек, подошла к окну и замерла, наблюдая, как стрелы ее сына со свистом входят в мишень – одна за другой. А когда она снова повернулась к Амру, он увидел на ее лице странную смесь боли и облегчения.
– Значит, идешь, как разбойник…
– А что мне делать? – развел руками Амр, – говорить с нами Ираклий все одно не станет. А мои люди уже гибнут.
Аиша тоскливо глянула в окно и качнула копной переплетенных с золотыми украшениями косичек.
– Мои – тоже…
Амр приободрился.
– Дойду до Фаюма… уж, какую-нибудь еду разыщу…
– Подожди, – Аиша выставила вперед увековеченные [21]21
«Я видел Аишу в раю (так), как я вижу белизну ее ладоней…»
[Закрыть]Мухаммадом белые ладони.
Амр замер. Он уже чуял, что Аиша на его стороне – вопреки всем ожиданиям.
– Письмо-то к Негусу я напишу, через свои земли он пропустит, – сосредоточенно произнесла принцесса и подняла на него взыскующий взгляд, – да, и в Египте вплоть до Фаюма тебя не тронут…
Амр кивнул. После брака с Марией [22]22
Maria Аль-qibtiyya (Maria Qupthiya, Maria Copt) – 12-я жена Мухаммада, высокородная египтянка греческого (коптского) происхождения, сосватанная губернатором Египта (по др. источникам патриархом) al-Muqawqis, как гарантия добрососедских отношений. Попытки представить Марию любовницей либо рабыней Мухаммада призваны дезавуировать юридические следствия этого династического союза.
[Закрыть]у Мухаммада в Египте появилось достаточно много влиятельных родственников.
– Но для этого надо сначала пройти Элефантину [23]23
Элефантина – крупнейший иудейский город на первом, ключевом пороге Нила (район города Асуан).
[Закрыть]! А там у Ираклия огромный гарнизон. Как ты собираешься их миновать?
– Я не знаю, – честно признал Амр.
Прорваться через отборную еврейскую гвардию Элефантины без потерь было нереально. Да, и с потерями – тоже.
– Я пошлю к Сафии [24]24
Safiyya bint Huyayy, 10-я жена Мухаммада, видный политический деятель, еврейка.
[Закрыть], – решительно ухватила перо и листок папируса Аиша, – вместе мы что-нибудь придумаем.
И Сафия помогла. Да, едва Амр подошел к Элефантине, его блокировали – тут же. Но когда письмо вдовы Пророка дошло до нужных рук, войска отошли, а гвардейцы противника немедля сопроводили Амра во дворец наместника, крупного седого еврея.
– Амр ибн аль-Ас? – первым делом переспросил наместник, – это ведь ты Мухаммада убить пытался?
Амр угрюмо кивнул; об этом ему напоминали везде, однако объяснять, что он уже принял Единого, а тем более, оправдываться, Амр не желал, – что было, то было.
– Жаль, что война все-таки началась, – посетовал наместник, – и жаль, что ее начали вы.
– Это не война, – возразил Амр. – Халиф запретил мне входить в Египет. Я пришел сам, беззаконно.
Мохнатые брови наместника саркастично подпрыгнули вверх.
– Ты думаешь, Ираклий поверит, что халиф ни при чем?
Амр так не думал. Никто так не думал. Но выбора не было: из-за голода по всей Аравии пошел повальный мор.
– Ираклий не глуп и не жесток, – вздохнул наместник, – но империи нужен выход на юг.
Амр превратился в слух; это было как раз то, о чем предупреждал Хаким.
– А для захвата Пролива нужен повод, и ты его даешь, – забарабанил пальцами по столу наместник, – причем, в лучшее для Византии время, ибо еще пару месяцев, и ваши порты оборонять будет некому.
Амр стиснул зубы.
– И что же нам теперь – тихо дохнуть?
Еврей печально покачал головой.
– Сколько у тебя людей?
– Две с половиной тысячи.
Наместник на мгновение задумался, потом переглянулся со своей свитой и решительно кивнул.
– Иди смело. До Фаюма тебя никто не остановит. Переводчика, проводника и пшеничной муки дней на десять дам. А дойдешь до Фаюма, чем-нибудь еще поможем.
Амр замер. Он понимал, чем рискуют евреи, ввязываясь в эту историю.
– Почему вы мне помогаете?
Наместник сурово поджал губы.
– Вообще-то, мы уже предупреждали Ираклия, – тихо произнес он, – что не позволим, чтобы вас, потомков Шебы [25]25
Шеба, Саба – царица Савская. Племя курейш относится к сабеянам (Sabaean), исконно считающимся народом царицы Савской. Характерно, что Saba у семитов означает старика, старосту, а, значит, Sabaean – старший род.
[Закрыть], верящих в Единого, морили голодом.
Амр удивленно поднял брови и приготовился благодарить, но тут же нарвался на жесткий упреждающий взгляд.
– Но пропускаем мы тебя в Египет не поэтому. Я бы не нарушил присяги даже ради вас, наших братьев.
Внутри у Амра все оборвалось.
– Тогда почему?
Лицо наместника окаменело.
– Я пропускаю вас потому, что вас… приказано пропустить.
* * *
До становища номадов кортеж Ираклия добрался незадолго перед восходом. Гортанно закричала варварская охрана, тут же запылали подожженные от костров сотни факелов, и колесница дернулась и встала.
Император пружинисто спрыгнул на сухую траву и, знаком отправив четверых толмачей вперед, повернулся к Симону.
– Ну почему я не могу договориться с людьми Абу Касима так же просто, как с этими?..
– Пока ты и с этими не договорился, – рассмеялся Симон.
– Договорюсь, – отмахнулся император и сладко потянулся, – сейчас притащат девчонку, я торжественно возьму ее в жены, и все будут довольны.
Симон кивнул. Тонкость была в том, что варвары, все, как один, передавали власть по материнской линии, а потому вручали своих принцесс Ираклию с торопливым восторгом – лишь бы империя не передумала. Затем они получали землю, затем их крестили, затем объясняли, что даже их, родственников самого императора подати тоже касаются, а когда царственное потомство подрастало, вдруг обнаруживалось, что кое-кто – пятнадцать лет назад – не понял законов этой страны.
Не все переживали подобное потрясение спокойно, и одного из таких сыновей Ираклия – Аталариха даже пришлось казнить за наивную попытку госпереворота. Но в целом система работала превосходно, а для молодежи, уже воспитанной, как крестьяне, и вовсе было проще смириться, чем уйти обратно в Сахару. Да, и некуда им было уходить: дождей, а значит, и еды, год от года становилось все меньше.
– Пора, император, – подал знак один из толмачей.
Ираклий поправил одежду, приосанился и решительным, пружинистым шагом направился навстречу вождям. Симон прислушался. Переговорщики использовали одно из нумидийских наречий, но это не был язык прибывших варваров. Они вообще были какие-то странные: в коротких отлично выделанных кожаных куртках с искусным плетением и золотыми бляшками на груди, по две косы у мужчин и по одной – у женщин, лица, в общем, почти белые…
«Нет, это не нумидийцы…»
Симон поднял глаза вверх. Небо уже светлело, и, странное дело, он всей кожей чувствовал приближение какой-то опасности.
«Кифа?»
Этот довольно сильный духом кастрат мог представлять угрозу, но Симон чувствовал: дело не в Кифе.
«Ираклий?»
Да, Ираклий и Патриарх Пирр не так просто послали за ним этих бугаев, однако Симон чуял: дело не в них. Нависшая над ним угроза ощущалась, как нечто куда более масштабное.
«Неужели все-таки это – солдат? – он покачал головой. – Ну, я дурак!»
В последний раз Симон так вляпался, когда подсказал Мухаммаду, в чем секрет быстрого расширения Византийской империи.
– Византийцы не убивают девочек, рожденных от захваченных женщин противника.
– Как не убивают? – не поверил пророк. – В девочках вся сила вражеского рода! Это тебе любой скажет!
– Хуже того, – подкинул дровишек в огонь Симон, – они даже не кастрируют пленных мальчиков.
– Не может быть! – отрезал Мухаммад. – Как добиться от мужчины покорности, если не изъять у него ядра?! Он же рано или поздно восстанет!
Симон окинул пророка внимательным взглядом; он уже видел, что словом его не убедить.
– А ты спроси у архангела Джабраила, когда он в следующий раз к тебе придет, – нехотя и даже лениво предложил он.
Мухаммад яростно фыркнул и ушел к своему костру, но когда он в очередной раз вернулся «оттуда», все изменилось – мгновенно.
– И девочек, и мальчиков от женщин врага принимать в род, как своих детей [26]26
Запрещение Мухаммадом убийства девочек косвенно указывает на введение патриархальной модели отношений – на тот момент наиболее прогрессивной.
[Закрыть], – жестко распорядился он.
– Но Мухаммад… – опешили вожди.
Симон видел это со стороны. Пророк покачнулся, глянул в небо, и уже через несколько мгновений все, кто стоял рядом, раскрыли рты, да так и замерли. Не слушать то, что исходило через него, было попросту невозможно! И, в конце концов, Мухаммад изменил все. Он умел добиваться своего.
Вот только Симону эта его откровенность вышла боком. Две недели подряд он чуял на себе пристальный взгляд небес – та еще пытка – и понял, что за такие советы надо брать деньги, иначе от «Того, Который» не спрятаться.
– Симон!
Симон вздрогнул. Ираклий смотрел прямо на него.
– Подойди-ка сюда!
Симон прищурился, двинулся к Ираклию, и уже шагов за двадцать понял, в чем дело. Рядом с вождем стоял колдун – в женском балахоне и с толстой, по-женски заплетенной косой.
– Да, Ираклий, – встал рядом с императором, прямо напротив колдуна Симон.
– Вожди не верят, что наш бог самый сильный, – бросил через плечо Ираклий. – Сделай что-нибудь.
– Спроси колдуна, – повернулся Симон к толмачу, – где он хочет, чтобы я это доказал?
Толмач Ираклия перевел сказанное толмачу варваров, тот, явно через слово понимая это нумидийское наречие, пересказал то, что смог разобрать, колдуну. И колдун враждебно мотнул головой в сторону крытого шкурами шатра.
Симон широко улыбнулся и двинулся вслед за ним. У варваров было немало красивых трюков, однако ничего по-настоящему свежего он уже не встречал года три-четыре. Колдун нырнул за полог, а едва Симон, пригнувшись, нырнул следом, тот обернулся. И, конечно же, это был оборотень – с клыками, когтями и длинной, седой, воняющей псиной шерстью.
– Отлично! – искренне похвалил Симон. – Ты настоящий мастер. Особенно хорош запах.
Оборотень удивился, однако интонацию понял и расплылся в самодовольной улыбке, тут же растеряв и клыки, и когти и даже вонь.
Разумеется, все это было ненамного сложнее, чем, сунув лавочнику одну монету, убедить его, что он получил две. Одна беда: бедняги искренне верили, что и впрямь в кого-то там превращаются. Иногда это усложняло переговоры.
– Теперь моя очередь.
Варвар поднял брови, затем прищурился и вдруг побледнел, осел на землю и, обхватив колени Симона руками, зарыдал. В голос.
– Ну, вот, теперь и ты знаешь, каким должен выглядеть всепрощающий Отец, – печально проговорил Симон, – а у Патриарха Пирра отныне одним рабом больше…
Именно поэтому он и брал деньги за работу – всегда.
Конечно же, Бог видел все. Но за какую бы цепочку – зла или добра – ни потянуть, Симон всегда терялся где-то в середине – меж Мухаммадом и его вождями, меж Пирром и этим колдуном, меж Ираклием и Кифой. Немедля передавая импульс поступка следующему звену, он тут же ускользал от пристального взгляда Небес и становился так же неотличим от серой человеческой массы, как замерший на ветке хамелеон – от листвы.
* * *
Основные силы Амра шли по левому берегу Нила, строго вдоль русла, в то время как два десятка небольших разведывательных отрядов постоянно прочесывали предгорья, а едва находили добычу, большей частью, коров, тут же формировали сопровождение и гнали стада к ближайшей переправе через Нил, а оттуда – к Мекканскому морю [27]27
Море Мекканское – одно из названий Красного моря.
[Закрыть]. Там их ждали корабли курейшитских купцов.
Однако предчувствие неизбежной расплаты все нарастало. Конная разведка императора контролировала каждый шаг его отряда, а имперские гонцы со свежими донесениями так и уходили на север – каждые несколько часов. И понятно, что Амр от имперских гонцов отставал – троекратно.
В отличие от них, его люди двигаться полные сутки не могли. Амра не ждали в каждом городе две с половиной тысячи сменных лошадей или верблюдов. Приходилось давать отдых – и людям, и животным. А потому, когда он проходил Хартум, о его продвижении должны были знать уже в Александрии, ну, а когда он миновал Элефантину, можно было дать пальцы на отсечение, что Ираклий не только знает о вторжении, но и вычислил, где Амр может теперь находиться.
Однако хуже всего было то, что этого похода определенно ждали. Когда Амр входил в города, зерно было вывезено, а большую часть скотины уводили в горы, оставляя ровно столько, чтобы надежда на достойную добычу еще жила.
– Это – приманка, Амр, – первым озвучил терзающие всех сомнения Зубайр, здоровенный и абсолютно непобедимый в бою эфиоп. – Нас ждут.
«Вас приказано пропустить…» – мгновенно вспомнил Амр слова наместника Элефантины. Никто не подходил к ним, чтобы поприветствовать дальних родичей жены Мухаммада египетской принцессы Марии; их именно «пропускали».
– Вижу, – мрачно отозвался он и повернулся к проводнику. – Что скажешь, Якуб?
Проводник сурово кивнул.
– Вас не просто ждут… вас аккуратно «ведут». Смотри…
Он протянул Амру карту и ткнул пальцем в крупное селение у самого начала дельты Нила – в нескольких днях пути.
– Вот здесь, за рекой стоит Вавилон [28]28
Вавилон – очень распространенное название. Известны, по меньшей мере, четыре Вавилона: в Египте, в Ираке и два на Кавказе (Дербентский и Аланский). В данном случае – Каир, сохранявший название Вавилон, как минимум, до 1575 года.
[Закрыть], самый большой город Ойкумены.
Амр непонимающе тряхнул головой.
– Они ведут волка в овчарню?
Еврей невесело рассмеялся.
– Все так. Но здесь же у Ираклия и самый сильный гарнизон. Тысяч двадцать. Все – ветераны. Самые отборные.
Подъехавшие на разговор вожди тревожно переглянулись, и только Амр яростно стиснул кулаки.
– Здесь что-то не так! Они уже раз двадцать уничтожить нас могли! Зачем вести нас к такому сильному гарнизону?! Они не могут нас так бояться!
Якуб, явно соглашаясь, хмыкнул, жестом подозвал толмача; они перекинулись парой слов, и лишь тогда проводник высказал это неприятное предположение.
– Скоро праздник Нила, а в Вавилоне самое сердце праздника. Может, Ираклий хочет испытать на твоих людях свой молодняк? Все ж не так опасно, как на медведях.
Амр обернулся, оглядел голодных, измотанных воинов и стиснул зубы. Положа руку на сердце, ни на что большее они и не годились.
* * *
Когда привели невесту, худенькую загорелую девочку лет шести-семи, Ираклий вдруг вспомнил настойчивые требования Сената заменить ежегодное испытание для подросших мальчишек реальным боем.
«Глупцы…»
Ираклий вообще не был склонен рисковать попусту – особенно юнцами, однако понимания не встречал – ни у кого.
– Армяне стали, как женщины, – ворчал отец, экзарх всего Кархедона, – в мое время хорошо, если один из трех на испытаниях выживал, но зато какой получался воин!
Ираклий уклончиво кивал; он почти каждый день видел тех, кому повезло меньше, – у церквей на паперти – кто без руки, кто с вечно гниющим оскальпированным черепом.
Ираклий вообще не любил гладиаторских боев, особенно после того дня, когда сам огромными усилиями, едва ли не подкладываясь под опоенного медведя, заставил того драться. А сразу после торжественной церемонии посвящения в воины, он пошел в зверинец, сбил смотрителя с ног, прижал к его шее только что врученный в центре цирка короткий меч и выбил из него все – до деталей.
Ну, то, что медведей перед выводом на арену обязательно опаивают, он и так знал. Средних размеров мишка, если его не опоить, убивал двух-трех человек раньше, чем получал первую рану, чаще всего не слишком для него опасную. Главным было – выбрать правильную меру, так, чтобы испытание мальчишек осталось испытанием духа, а не превратилось в кровавую бойню или позорище. И вот здесь все зависело от смотрителя зверинца, ну, и… от пожелания Фоки. Тиран мог подстроить сыновьям своих недоброжелателей и бойню, и позорище – по настроению.
– Император…
– Да… – повернулся Ираклий к толмачу и тут же перевел взгляд на невесту.
Юная принцесса варваров критически смотрела Ираклия, сварливо расспрашивая о чем-то своего толмача.
– Она спрашивает, ты действительно самый сильный воин в роду? – перевели Ираклию.
Император с трудом подавил смешок и важно кивнул. С варварами на эту тему лучше было не иронизировать – не понимали.
– Спроси у нее, – тут же парировал он, – ты и впрямь самая старшая в роду?
Невесте перевели, и она оскорблено вспыхнула и ткнула пальцем в ближайшего старейшину.
– Это мой племянник, – тут же перевели толмачи, – а остальные – мои внуки и правнуки. Во мне вся сила рода…
Ираклий понимающе кивнул. Он сам вырос в таком же окружении. Когда он, будущий император появился на свет, его отцу, Ираклию Старому было за пятьдесят. Так что все двоюродные братья Ираклия были зрелые, состоявшиеся мужчины, а те, с кем Ираклий играл, приходились ему внучатыми племянниками. Ох, и гонял же он их – на правах старшего!
Понятно, что варвары в первую очередь осознавали именно этот принцип власти, и в каждом племени было по две-три семьи, которые были старше своего окружения на пять-шесть поколений. Примитивная варварская «знать»…
– Император… подарок невесте, – шепнули сбоку.
Ираклий кивнул, взял протянутое ожерелье – золотое, в виде сцепленных лепестками цветов с крупными ониксами посредине и медленно, торжественно подошел к невесте.
– Помни, что я добрый и щедрый, – по возможности просто изложил он суть брачного договора, – будь мне хорошей женой, а своим людям заботливой матерью.
Варвары, выслушав перевод, восхищенно загомонили, Ираклия тут же усадили на чистую кошму рядом с молодой женой, пододвинули свадебное угощение, но он мог думать лишь о том, что происходило в Египте – прямо сейчас.
Он мог уничтожить карликовый отряд Амра уже раз двадцать. Однако все это время люди курейшитов шли по земле принцессы Марии, то есть, своей родственницы, либо по землям тех, кто был прямо связан с ней договорными узами. Формально они имели право там находиться, и начать войну раньше, чем они покинут свои союзные земли, означало выглядеть в глазах остальных народов нарушителем законов, а то и убийцей чужих гостей – тут уж как подать…
Рядом что-то спросили, и Ираклий вздрогнул и вернулся в реальность.
– Ваша супруга спрашивает, ты действительно такой умный, как говорят люди? – перевел толмач.
Ираклий повернулся к юной супруге. Эта упрямо сдвинувшая густые брови, едва ставшая его женой девочка уже пыталась оставить последнее слово за собой.
– Я еще умнее, чем говорят люди. Уж, поверь.
Если честно, иногда он завидовал простоте и цельности таких людей, как Фока. Тиран запросто нарушал слово и сдирал кожу с бывших союзников, нимало не заботясь о том, как все это будут разгребать его преемники – лет через двадцать. Ираклий так не мог – просто потому, что понимал, чем это обернется. Раньше или позже.
На тот момент отдать Абу Касиму принцессу Марию в жены было единственно верным решением. Пришедший путем переворота Ираклий нигде не был принят, как законный император, и чтобы убедить соседей в том, что от него не исходит угрозы, приходилось уступать многое. Теперь это оборачивалось неудобствами, и он просто обязан был дождаться момента, когда аравитяне пересекут хотя бы одну обозначенную Ираклиевыми столбами границу. Только это создавало повод для ответного удара по морским крепостям агрессора и ввода войск на прилегающие к Проливу территории.
