Текст книги "Еретик"

Автор книги: Андрей Степаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

В Египет, сразу после устранения Амра, прибыли два новых правителя, и налоговая политика начала плавно меняться, и это означало, что, год-два, и начнутся мятежи. Ну, а после того, как просочились новости о том, что у Мухаммада нет более потомства – ни от одной из двенадцати жен, Мартин ждал еще одной резни – уже в стане мусульман. Дикие аравитяне не были в состоянии осознать, какое благо для страны то, что ни в ком более не течет священной крови Пророка.

Ну, и понятно, что повсеместно принялись притеснять евреев. Теперь, в условиях войны всех против всех, не примкнувшие ни к одной партии еврейские купцы и раввины раздражали правителей, как никто другой. И было ясно, когда евреи, последние «нити», связывающие собой лоскутное тело Ойкумены, будут перерезаны, расползется все.

– Разделяй и властвуй, – рассмеялся Мартин. – Бессмертные слова.

* * *

Владетель пусть и небольшой, но самой лучшей римской эмпории [93]93
  Римская эмпория – в данном случае используется буквальное значение – защищенное крепостью торжище.


[Закрыть]на всем полуострове Нерон узнал о прибытии Симона, едва тот сошел на берег.

– Этот тот самый? – живо заинтересовался он.

Слухи о Симоне ходили давно, и эти слухи весьма впечатляли.

– Тот самый, – кивнул секретарь.

– Может, пригласить его ко двору? – хмыкнул Нерон. – Пусть позабавит…

Как рассказывали, Симон мог излечить от любой болезни, просто приказав человеку выздороветь, ненадолго поднимал мертвых, превращал воду в вино, заставлял статуи двигаться и гримасничать и даже летал по небу. Впрочем, в реальность последнего чуда Нерон так и не поверил.

– Не стоит, – покачал головой секретарь, – по-моему, он свихнулся.

– Что так? – поднял брови Нерон.

– Теперь он говорит, что он и есть Господь Бог, – криво улыбнулся секретарь.

Император опешил.

– Как так – Бог? Тот Самый?

– Ага, – булькнул смехом секретарь, но тут же посерьезнел. – Но сил у него и впрямь стало много. Делает, что хочет.

Нерон почувствовал, как в животе екнуло. Он был искренне верующим митраистом, то есть, чтил заповеди, знал, что Спаситель Митра уже приходил и понимал, что лишь причастившись Его крови и плоти, можно обрести посмертное блаженство. А уж то чудо, когда молния, ударив точно в его кружку, расплавила металл и пощадила самого Нерона, позволяло думать, что он – все-таки – в числе спасенных.

– Я хочу его видеть.

– Может быть, не стоит? – засомневался секретарь. – Ему ведь дворец разнести – только дунуть…

– Молчи, дурак, – пыхнул Нерон, – и делай, что тебе сказано.

Ему было ужасно любопытно.

* * *

Симон пробовал одно дело за другим – лечил, превращал, поднимал со смертного одра – и уже видел: все обстоит самым худшим образом, ибо именно он и был Главным Бабуином Вселенной. И когда за ним пришли от Нерона, он двинулся во дворец с тем же покоем на лице и неизмеримым ужасом внутри, с каким бродил по городу.

– Ты и впрямь сам Господь Бог? – первым делом спросил император [94]94
  Подробнее об этом диспуте и дальнейших событиях см. «Псевдоклементины», весьма нелюбимый Церковью, на удивление подробный и точный отчет очевидца – будущего Папы Клемента.


[Закрыть].

– Да.

– Бог-сын или Бог-отец?

Симон вспомнил Джабраила.

– Сын и Отец едины.

Император заерзал на троне и подался вперед.

– Но это значит, что именно ты в ответе за уничтожение нашего флота?

Симон тяжело вздохнул.

– Не только вашего. Я уничтожил их оба.

Император опешил, долго думал и отодвинулся – чуть-чуть.

– Так ты… недобр?

– Мир есть зло, – развел руками Симон. – А творение целиком отражает лицо своего Творца. Согласись, император.

Нерон поджал губы, и было понятно, почему. Повинный в смерти тысяч людей, он должен был выглядеть перед лицом Истины совершенным негодяем.

– Я говорю не только о тебе, – печально улыбнулся легко увидевший его маленькие испуганные мысли Симон, – я, в первую очередь, говорю о себе.

Император неловко усмехнулся. Было видно, что это не сильно его утешило.

– А как же Спаситель? Он ведь добр и безгрешен.

Симон прикрыл глаза. Маленький комочек живой плоти внутри Царицы Цариц еще не успел родиться, а значит, и нагрешить.

– Да, – согласился он, – мой сын был безгрешен. Но вы убили его.

– Этим Спаситель и спас каждого из нас! – горячо поправил беседу в нужное русло митраист Нерон.

Симон покачал головой.

– Не уверен… Не думаю, чтобы он успел хоть кого-нибудь спасти.

«Или успел?»

Симон понимал, что разницы в том, как именно пролить кровь, – распятым… или убитым во чреве матери, – нет. Главное условие – принять смерть от людей и во имя людей – было соблюдено. Однако мог ли осознать этот комочек плоти, зачем пришел в мир? Была ли в нем искра Логоса?

– Я не знаю, спас ли он тебя, Нерон, – признал Симон, – я не всезнающий Логос. Я всего лишь Бог-отец.

Император поджал губы и замер.

– А ты… можешь это доказать?

– Убить тебя словом?

Император замер и, было видно, что-то почувствовал.

– Не мне доказать, – заерзал он, – всем людям! Ну, например, восстать из мертвых, пройти по воде, в небо взлететь, наконец!

Симон пожал плечами.

– Можешь отрубить мне голову. И через три дня я восстану. Но ты должен понимать, что это никакое не доказательство.

– Почему?

Симон огляделся по сторонам и сел – прямо на каменный пол.

– Потому что внушить твоим солдатам, что они отрубили мне голову так же просто, как сунуть торговцу одну монету, а внушить, что он получил две. Это может каждый второй аскет.

Нерон растерялся.

– Тогда, может, взлетишь?

Симон задумался. Это тоже не было доказательством. Он внушал, что полетел по небу, десятки раз – самым разным людям, а иногда целым толпам.

«Но могу ли я летать на самом деле?»

Он еще не пробовал.

– Как хочешь, – пожал он плечами и поднялся с пола.

Сзади по коридору шел Кифа, – Симон видел это так же хорошо, как видел перед собой императора.

– А вот и оппонент! – обрадовался Нерон. – Проходи сюда, Кифа! Ты пришел принять участие в диспуте? Симон, ты ведь знаешь Кифу?

Симон склонил голову. Он чувствовал ужас Кифы всей спиной. Кастрат прекрасно осознавал, какое преступление совершил, пусть и с попустительства Всевышнего.

«С Моего попустительства…»

Лишь поэтому он и не убил Кифу – одной мыслью, едва тот появился в коридоре. Этот матереубийца вообще был наименее виновен… ибо над ним стоял Папа, а над Папой – Симон.

* * *

Кифа с колотящимся сердцем остановился в дверях. Он узнал татуированный череп Симона издалека.

– Скажи, Кифа, – через весь зал спросил Нерон, – кто этот человек?

Кифа замер. Он хорошо запомнил, как воющий над телом Елены амхарец поливал землю яростным небесным огнем. Иногда ему даже казалось, что Господь, взявший на себя обязательство воплотиться в человеческом теле, воплотился именно в этом дикаре.

– Это мошенник и плут, – выдавил он.

Говорить иначе не стоило.

– А он утверждает, что он Господь Бог, – усмехнулся Нерон.

Кифа замер. Да, слово было равно делу. Но признавать, что Симон и есть Тот Который, все равно не стоило. От этого зависело благорасположение Мартина и, в конечном счете, судьба записей Кифы да, и всей его мечты.

– Он всего лишь гностик, самонадеянно думающий познать Непознаваемого.

– Но все знают, что он заставляет статуи двигаться… – возразил Нерон.

Кифа мотнул головой.

– Это лишь кажется. Это – морок.

Нерон заерзал.

– И оживление мертвых – морок?

– Морок, – обреченно кивнул Кифа.

– И превращение воды в вино?

Кифа напряженно рассмеялся.

– Навести на человека опьянение водой – проще всего. Это умеет делать каждый аскет.

– А как же хождение по воде? А полеты в небе? – заинтересованно засыпал его вопросами Нерон.

Кифа покачал головой.

– Человеку не дано летать в небе, как птица. А Симон – всего лишь человек. Да еще из амхары – ниже родом некуда.

Нерон удовлетворенно потер ладони и повернулся к амхарцу.

– Что скажешь, Симон?

Тот медленно развел руками в стороны.

– Проверь.

Кифа напрягся. Сейчас и должно было произойти самое главное.

– Я проверю… обязательно, – рассмеялся Нерон. – Мне очень интересно, кто из вас прав. Но какой приз победителю?

– Распятие проигравшего, – спокойно, слишком спокойно ответил амхарец, – пусть он познает законное возмездие.

* * *

Симону было все равно, что происходит. Даже неизбежное распятие Кифы не трогало ни сердца, ни ума. Два главных вопроса: что делать с собой и что делать с людьми, так и не были решены.

Он знал, что пророчества говорят о Спасении. Он знал, что если их не исполнить, комета упадет на землю, и все кончится. Что ж, человечество не заслуживало не только Спасения, но даже сочувствия. Но он знал, что виновен в этом он сам – Творец всего сущего. Ибо глина, из которой он их когда-то изваял, была прахом, а прах годится лишь на то, чтобы попирать его ногами.

Однако он знал и другое: внутри каждого их них сияет нетленная частичка Логоса. В нем и самом сияла эта искра Вечности, но, вот беда, теперь он, Творец, попавший в плен собственного творения, был не лучше Кифы. По сути, он сейчас был тем же прахом – злобным, человекоподобным прахом. Постаревшим воином в бабской юбке. Падшим Бабуином, давно уже не помнящим ни о Вечном, ни о Беспредельном.

– И что мне делать с собой?

Ответа не было.

А тем временем не такой уж далекий Везувий исправно выбрасывал очередные порции пепла и пемзы, комета, следуя за движениями ума Симона, поливала землю огненными стрелами, и города поглощали пучины и пропасти, а мир стремительно мчался к своему завершению.

– Все готово, Симон, – осторожно доложил охранник. – Уже утро. Пора начинать.

Симон, сбрасывая ночные видения, тряхнул головой, поднялся и двинулся вслед. Утреннее солнце неярко освещало площадь, полную монахов, рыцарей, купцов, ремесленников и нищих. Нерон – в символизирующем нерушимый союз управляемых им племен плотно сплетенном лавровом венке – стоял на балконе дворца.

– Вот он… вот он… – загудела толпа.

Симон поднял голову. В центре площади возвышалась дощатая конструкция в полсотни локтей высоты – достаточной, чтобы его полет в случае неудачи закончился мгновенной смертью.

– Спасибо, император, – кивнул Симон.

Он оценил усилия Нерона избавить его от позорного распятия, пойди что не так.

– Ты готов, Кифа?

Стоящий здесь же, на ступеньках императорского дворца кастрат побледнел, покачнулся и, наверное, упал бы, если бы его не поддержал второй монах – Павел.

– Это тебе надо быть готовым, Симон, – через силу выдавил он.

Симон усмехнулся. Он видел мысленные заклятия Кифы, как на ладони, и к каким только духам прямо сейчас не обращался монах! К самым злобным, к самым мстительным! Только бы полет не состоялся.

– С огнем играешь… – предупредил Симон и взялся рукой за перекладину лестницы.

– Заклинаю вас, демоны воздушных сфер… – уже ничего и никого не стесняясь, отчаянно и громко залопотал кастрат, – помешайте ему! Душу отдам… лишь бы не на крест…

Симон покачал головой и начал подниматься. Он все еще не знал, как поступить с этим миром и собой. И лишь когда он перевалился на качающуюся под весом его тела и ветра небольшую площадку и начал подниматься, сомнения как-то сами собой отвалились.

Симон встал на колени, затем – во весь рост, оценил положение восходящей над горизонтом необычно яркой сегодня кометы, а затем неторопливо, основательно оглядел город.

– Ну, что, дети мои… вы готовы?

Обрушить комету – всю, целиком – и уйти в Небо вместе со своими творениями, было самым лучшим. Прах к праху. Дух к духу.

«И что будет дальше? Не после Страшного Суда… Позже. После Вечного Блаженства?»

Об этом в Писаниях не говорилось ничего. Ни у кого из пророков так и не хватило ни ума, ни мужества спросить Джабраила о самом главном: что будет после Царства Добра, когда Бог устанет и от приниженного восхищения пресмыкающихся перед ним праведников, и от доносящихся из преисподней проклятий вечно пытаемых грешников.

Симон подошел к краю, раскинул руки в стороны и подставил тело ветру.

«Заклинаю вас, демоны ада… – бубнил внизу Кифа, но его отчаянные, полные ужаса мысли уже затмевались мыслями остальных, – полетит? Упадет?»

Симон вздохнул, шагнул вперед, провалился и отдался струям ветра. Сначала словно с горки скользнул вниз, потом плавно, легко вывернул вверх и пошел на подъем – все выше и выше [95]95
  Полеты Симона описаны очевидцами, с подробностями, присущими реальным событиям.


[Закрыть]. В мановение ока вырвался туда, где царил вечный холод, и открыл глаза. Отсюда был виден даже далекий, ритмично плюющийся огнем Везувий.

– Прощайте, дети мои… – произнес он и повернулся на спину, лицом в небо.

На фоне темно-синего неба оранжевая комета была видна особенно ясно – от белых прожилок внутри ее раскаленного туловища до вплетенных в долгий хвост красноватых нитей.

«А все-таки… что Джабраил пытался донести до меня в самом конце?»

«Что внизу, то и наверху…» – устами отрока слово в слово повторил Джабраил то, что уже говорил когда-то Гермесу Трисмегисту.

Это могло означать, что угодно. К примеру, что, силой вырвав людей из их животного состояния в Небытие, он вовсе не освобождает заключенного в них, словно в маленьких грязных тюрьмах, Логоса. А, напротив, насилие над волей этих богоподобных существ неизбежно отпечатается в небесах – чем-то не менее худшим.

«Что внизу, то и наверху…»

Если Джабраил был прав, Апокалипсис, как и всякое убийство тех, кто ниже, примитивнее и грязнее тебя, стал бы худшей из ошибок, какую мог допустить Творец. Ибо нельзя вырезать грязные корни, не уронив чистое дерево. Немыслимо развалить фундамент, не обрушив кровли. А людей не избавить от грязных и грешных тел и дел, не повредив их душам совершенным над ними насилием.

Симон перевернулся лицом к земле и по спирали заскользил обратно, вниз.

«Но как же тогда быть?»

Выходило, что он, как Творец, все это время заблуждался. То есть, все это время был самым обычным еретиком!

Он изгнал Адама и Еву из рая, но разве это помогло человеку преодолеть первородный грех? Человек построил на грехе познания всю свою жизнь!

Он затопил вечно воюющий мир водой, но разве человечество проняло? Нет, потомки праведного Ноя разделились уже в первом поколении!

Он спалил Содом и Гоморру, но разве исчезли от этого педерасты? Ничуть! Они просто перебрались в Церковь и объявили первоисточником греха своего главного конкурента – женщину!

Созданные по образу и подобию Творца, люди поступали ровно так, как поступил бы он сам. Что внизу, то и наверху…

– И что будет, если их уничтожить?

Если понимать слова Джабраила буквально, ответ напрашивался не менее жестокий.

* * *

Кифа смотрел на полет Симона, задрав голову и беспрерывно бормоча самые жуткие, самые действенные заклинания, какие знал, умоляя о помощи всех сущностей, о которых когда-либо слышал. А Симон все летал и летал – свободно, легко и самозабвенно. И площадь, поначалу гудевшая ужасом и восторгом, теперь просто молчала и смотрела – так, словно примеряла это небо на себя.

– Что мне делать после твоей смерти? – подал голос Павел.

Он видел, что распятия Кифе не избежать.

– Делай, что хочешь, – с отчаянием отозвался Кифа, – главное, проследи, чтобы мои бумаги не пропали. Мартин обещал включить их в Писания.

– Может быть, ты и за меня похлопочешь? – мгновенно сообразил, какой шанс только что ему открылся, Павел. – Я ведь тоже тебе помогал. И мысли у меня…

– Тогда молись вместе со мной! – рявкнул Кифа. – Что ты стоишь, как столб?!

Павел громко икнул и тоже включился в почти беспрерывный поток проклятий. А едва их голоса объединились, летающий, словно птица, Симон вдруг завис неподвижно и тут же, набирая скорость, полетел вниз – по спирали.

«Мое слово и здесь равно делу!» – охнул Кифа.

– Падает! – охнули зеваки.

– Нет, не может быть…

– Он точно – падает!

– Заклинаю вас, демоны воздуха! – еще громче и еще яростнее закричал Кифа, – сделайте, о чем я вас прошу!

И Симон, уже начавший приостанавливать падение, врезался в дощатую башню боком и, ломая перегородки, одну за другой, несколько раз перевернулся, вылетел к ступенькам дворца и рухнул прямо к ногам Кифы и Павла.

Кастрат покачнулся и прикрыл глаза.

«Жив… – колотилось внутри… – я останусь жив…»

* * *

– Ну, что там? – полуобернулся Нерон к врачу.

– Расшибся, конечно, однако жив, – кивнул тот, – удивительно, он даже костей не сломал.

– Значит, Кифа выиграл? – задумчиво хмыкнул Нерон. – Или нет? Симон ведь все-таки летал?

Он повернулся к появившемуся на балконе отцу Мартину.

– Что скажете, святой отец? Кто из них победил?

Отец Мартин поджал губы.

– Симон упал. Значит, он не всемогущ. Значит, он не Господь Бог.

– Бог не всегда бывает всемогущим, – не согласился Нерон, – особенно если Бог попал в тело человека. Митра не был всемогущ…

– И его распяли.

– Значит, по-вашему, Симона следует распять? – хмыкнул Нерон, – а Кифу – наградить?

Отец Мартин покачал головой.

– Кифа не одержал верха в споре. Ты же видел, что он читал заклинания. Он злонамеренно помешал Симону выиграть. Он тоже должен быть распят, – как убийца и разбойник.

Император прищурился.

– А вы ведь, святой отец, похоже, имеете свой интерес…

– Кифа знает больше, чем ему следует знать, – криво улыбнулся отец Мартин. – Церкви он больше не нужен.

Нерон покачал головой. Выглядеть беззаконным убийцей он, всем известный как митраист, не желал.

– Нет, святой отец, желания Папы кого-то устранить недостаточно, чтобы я приказал распять невиновного.

И тогда отец Мартин на мгновение ушел в себя и кивнул.

– Кифа виновен во множестве других преступлений. Уже то, что он предал своего духовного учителя…

– Это кого же? – насторожился Нерон.

– Был один грек, – уклончиво ответил отец Мартин, – двадцать восемь лет назад. Все учил, подобно Митре, не делать насилия без нужды… Его камнями забросали.

– И Кифа его предал?

Отец Мартин кивнул.

– Трижды отрекся. Свидетелей полно.

Нерон замер. Тройное отречение везде и всегда означало одно: полный и окончательный отказ. И трижды, словно от Сатаны, отречься от собственного Учителя, это был грех неискупимый.

– Но ведь это не преступление, – вздохнул он. – Подлость – да, трусость – да, мерзость перед Богом – да. Но не преступление.

Отец Мартин кивнул и наклонился к самому уху Нерона.

– Если только не знать, что в тех краях нашего Кифу звали на еврейский манер Каиафой [96]96
  Первое, истинное имя апостола Петра именно Каиафа. Петром его сделал в IV веке при помощи лингвистических манипуляций Евсевий Кесарийский (Евсевий Памфил).


[Закрыть], – тихо произнес он.

Император открыл рот, да так и замер.

– Тот самый Каиафа?!

– Да, – распрямился отец Мартин. – В Палестине Кифу называли именно так.

Нерон стиснул зубы.

– Клянусь тем человеческим, что во мне осталось, предавший своего учителя, должен быть наказан!

– И второй – тоже, – ненавязчиво подал голос Мартин, – этот… Павел…. Он из той же кампании.

* * *

Кифу вместе с Павлом и Симоном привезли к месту жуткой и позорной казни в одной телеге – спиной к спине, в сопровождении эскорта всадников. Сбросили на землю, быстро уложили грядущего основателя Церкви на Т-образный крест, и тут же подъехал на черном жеребце Нерон.

– Не так, – остановил он солдат, – этого следует прибить вверх ногами.

– За что?! – выдохнул Кифа. – За что мне такой позор?!

– Вспомни, как трижды отрекся от своего учителя, и все поймешь, – отозвался нависающий сверху император. – Вспомнил?

Кифа похолодел и вывернул шею в сторону Павла. Соратника укладывали рядом.

– Это ты им сказал?

Тот мотнул головой, не отрывая исполненного ужаса взгляда от огромных гвоздей в руках палача.

– Так, я вижу, все готово, – произнес закрывающий собой солнце Нерон и повернулся к судье. – Ты какой приговор подготовил? Что там?

Кифа напрягся.

– У нас два уголовных преступления и одно – духовное, – отозвался судья.

– Ну-ка, покажи, – протянул руку Нерон.

Тот подал императору папирусный листок.

– Кастрата Кифу именуемого также Петром, читавшего заклинания, признать виновным в разбойном покушении на жизнь святого человека Симона.

Кифа попытался глотнуть, но горло мгновенно пересохло.

– Правильно, – сосредоточенно пробежал по строчкам глазами Нерон.

– Аскета Савла именуемого также Павлом, – на память продолжил судья, – читавшего заклинания, признать виновным в разбойном…

– Не надо, – поднял руку Нерон. – Он лишь подручный. Да, и день сегодня у евреев святой. Ты ведь еврей? – наклонился он над Павлом.

– Д-да… – выдавил Павел.

– Отрубим ему голову, – решительно кивнул Нерон. – Окажем еврею милость. Дальше…

Кифа снова вывернул шею и завистливо покосился в сторону Павла. Солдаты мигом освободили его соратника, и третий крест сиротливо опустел.

– И одно духовное преступление, – со вздохом продолжил судья. – Святого человека Симона распять за богохульничество и самозванство.

– Что ж… вижу, все так, – нехотя подтвердил Нерон, вернул судье желтый папирусный листок и глянул на Кифу. – Хотя, положа руку на сердце, преступник здесь только один.

– Император… – выдохнул Кифа. – Выслушай меня.

– Слушаю, – сухо отозвался Нерон.

– Иисус не был пророком! – глотнул Кифа. – Я отрекся лишь от самозванца и богопротивного эллина. Ты убиваешь меня ни за что.

Нерон покачал головой.

– Я знаю, что Иисус был обычным человеком, Кифа. Но он был твоим Учителем. А потому ты достоин самого большого позора из всех возможных. Начинайте, – кивнул он солдатам.

Солдаты ухватили Кифу за руки и ноги и развернули на кресте ногами вверх, а руками вниз.

– А вот Симон – Бог! – закричал Кифа. – Знай, император, ты распинаешь Спасителя! Имеющий уши да услышит! Все вы распинаете Бога!

И его руки и ноги тут же начали привязывать, чтобы не мешал забивать гвозди.

– Я невиновен! – громко и внятно предупредил Кифа. – Это вы прокляты! Вы все!

Но его никто не слушал, и Кифа, чтобы не видеть жутких приготовлений, зажмурил глаза и замер. Бога – на соседнем кресте – тоже вот-вот должны были распять. Но Кифа не был в этом повинен, – просто пророчества сбывались. В конце концов, чья-то кровь должна была пролиться во имя Спасения!

Загремело железо, и чем-то глубоко внутри Кифа вдруг ясно-ясно увидел, как его слово – прямо сейчас – становится делом. Ибо, как только Бога распнут, все они станут Ему должны, – как никому другому.

«И Спасение обернется долговой ямой… нет, не ямой – пропастью!»

– Готово, – распрямился привязавший ноги руки солдат. – Можно прибивать.

Кифа стиснул зубы и заставил себя открыть глаза. Он знал, что происходит с теми, на ком висит неоплатный долг. Порядок их падения уже много дней звучал в его голове четко и ясно: сначала они хорохорятся, затем строят из себя святош, начиная винить в том, что совесть болит, всех, кроме себя, и, в конце концов, обращают свой гнев против того, кому должны.

– Вам никогда не расплатиться за Спасение, – выдавил Кифа.

– Что? – наклонился над ним солдат.

Кифа истерично рассмеялся. Он знал будущее. И это знание звучало в его ушах все последние дни. Когда «Спасенные» истребят евреев и аравитян – всех, кто не спасал себя чужой кровью, всех, кто для них, как живой укор совести, они доберутся и до первопричины. И неизбежно кончат мятежом против каждого слова Христа.

Но пока это не случилось, все это время, века и века, они будут искать спасения в его, Кифиной Церкви, погрязая в долги все глубже и глубже – с каждой испитой ложкой чужой крови. И только его, Кифу, нотариуса при чужих долгах, ключника при чужой казне обвинить будет не в чем.

По сути, он останется единственным по-настоящему Спасенным, по-настоящему свободным от всех и вся человеком во Вселенной.

Кифа почуял чуть выше запястья прикосновение раскаленного солнцем металла гвоздя и сжался в комок.

– Вы убиваете Спасителя…

По сути, именно он, своими Писаниями объявивший людям нотариальные условия Спасения от мести Господа, и являлся Спасителем человека.

* * *

Когда зашедшегося визгом Кифу начали прибивать, к Нерону подъехал Мартин.

– Он лжет, император. Симон обычный сумасшедший.

– Ошибаешься, Мартин, – усмехнулся Нерон. – Знай, сегодня мы убьем именно Бога.

Священник опешил.

– Но если ты так в этом уверен, то зачем это делаешь?

Нерон загадочно улыбнулся и глянул в небо. Комета висела точно в зените.

– Бог должен умереть на кресте, – таковы пророчества.

– А все-таки… – не отступал Мартин. – Тебе-то какой прок?

– Убей суку, вся стая развалится, – тихо произнес император, – убей хозяина мира, и мир ляжет к твоим ногам…

Священник растерянно моргнул, и Нерон рассмеялся, правда, как-то невесело.

– Да, да, Мартин. Только по-настоящему масштабным убийством можно запугать человека по-настоящему. И только тогда можно построить действительно великую державу. Державу, которая сама – Бог.

* * *

Симон смотрел, как прибивают визжащего от боли и ужаса кастрата, равнодушно. Его отбитые органы – там, внутри – болели не меньше, но он удерживал себя от крика – чтобы сохранять ясность ума. Сейчас, когда презренное человеческое тело быстро погибало, он должен был успеть понять главное. Поэтому он думал.

«Что внизу, то и наверху…» – сказал Джабраил, а значит, всякое действие здесь в точности отразится на небесах. И наоборот.

Сотри землю в порошок, и это обернется катастрофой и для небес. Примени к людям силу, и созданный по образу и подобию Божьему человек, мгновенно переймет и эту манеру, и кровью будет залито все, докуда дотянется любой из потомков Адама.

Божье наказание лишь усугубляло ужас бытия.

«И что мне остается? Любовь?»

Именно с таким посылом должен был прийти в мир его Сын. Но люди затоптали уже беременную их Спасителем Царицу Цариц, и послание Любви и Прощения так и повисло в Нигде и Никогда.

Симона подняли и протащили к огромному Т-образному кресту. Уложили на спину, и над ним склонился Нерон.

– Ты упал, Симон, – со смешанным выражением страха, вины и удовлетворения на лице произнес он, – в глазах закона ты – самозванец.

Симон видел его насквозь.

– Падение ничего не значит, Нерон, – тихо отозвался он. – Так же, как и мой полет. Да, и летал я не для людей, а для себя.

– И что ты себе доказал? – глотнул Нерон.

Симон слабо улыбнулся. Он только что понял, почему Джабраил не ответил на последний вопрос: «Кто я?». «Тот Который» не имел имени. Поэтому Джабраил мог ответить лишь молчанием.

– Я – Бог, – тихо ответил он. – Всемогущий и необъяснимый. И все это происходит по моей воле. Не по твоей.

Лицо Нерона застыло и пожелтело.

– Тогда почему ты выбрал смерть? Неужели ты, подобно Митре или Иисусу, решил отдать нам для спасительного причастия, свою жертвенную кровь?

Симон замер. Да, Отец мог заменить Сына Своего на кресте. Отец и Сын едины. Любой отец поступил бы так. Но, вот беда, человек уже принес в жертву многих, очень многих, а Спасение так и не наступило.

– Нет, Нерон. Ни принеся меня в жертву, ни причащаясь моей крови, Спасения не обретешь.

Император опешил.

– Почему?

Симон улыбнулся и послушно прижал руки к древесине, – чтобы солдатам было легче прибивать. Открыть детям путь к свободе от скотства, путь к Спасению можно было только так – личным примером Отца.

«Что наверху, то и внизу…»

– Чужой кровью не спасешься, – сколько не проливай. Только своей.