Текст книги "Орден последней надежды. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 84 страниц)

Я же был слишком возбужден, чтобы спать. От нечего делать в очередной раз проверил имеющееся у меня оружие. Небогато, прямо скажем. Один меч, три метательных ножа в рукавах, один кинжал на поясе. Удавка, тоже одна. Руки и ноги, по две штуки. И голова, главное наше оружие. Не в том, конечно смысле, что я буду ею бодать железные шлемы британцев, я же не баран. Голова дана рыцарю для того, чтобы ею думать, ну еще я в нее пью.

Время шло. Я терпеливо ждал, изредка поглядывая вверх. Наконец небо начало светлеть, от земли потянулись щупальца тумана. Поначалу тонкие, они на глазах утолщались, умножаясь в количестве. Я еще немного подождал, совсем чуть‑чуть, а затем решил: пора. Медленно, по шажочку, я пошел к месту стоянки.

Рдели сквозь предутренний туман угли потухшего костра, в обманчивом лунном свете я без труда различал восемь неподвижных тел. Кто‑то из спящих явственно похрапывал, и я холодно усмехнулся. Похоже, все мертвецки спят, и лагерь остался без охраны. Поверим? Я опустил руку, и рукоять кинжала, скользнув в ладонь, застыла там, как влитая. Мягко ухнула над головой сова, я взвесил в руке клинок, и одобрительно покачал головой.

Хоть и грызла меня жаба при его покупке, но лезвие отличной стали и обтянутая шершавой кожей рукоять победили. Звякнули на прощание три серебряные монеты, торговец довольно усмехнулся, а я тяжело вздохнул. Дорого обходятся мужчинам наши игрушки, ох, как дорого. Словно прочитав мои мысли, лезвие блеснуло в лунном свете, будто подмигнув: вот сейчас и посмотришь, не зря ли отдал за меня деньги. «Посмотрим», – одними губами прошептал я.

До рези напрягая глаза я всматривался в глубокие тени, что тянутся от деревьев, но помогло, как ни странно, обоняние. Оно и указало на место где, я был совершенно уверен, не было ничего заслуживающего внимания. Когда оттуда пахнуло жареным мясом я тут же вспомнил о пропущенных обеде с ужином. Желудок недовольно заворчал, и я пообещал непременно вознаградить себя роскошным завтраком.

Теперь, когда я точно знал, где находится часовой, я начал вглядываться в густую тень, и наконец различил там медленное, плавное движение: лежащий повернул голову. Едва заметно блеснул глаз, и я недоуменно вскинул брови. Где это видано, чтобы страж лежал, и при том не спал, а приглядывался и прислушивался ко всему, что происходит вокруг? Это что еще за новшества?

Обогнув поляну я подкрался к кустам, где тот затаился подобно гадюке в буреломе. В последний момент под ногой предательски треснула сухая ветка, часовой дернулся, повернув голову, но я уже падал сверху, а кинжал в руке трепетал, желая напиться крови. Скрежетнуло лезвие, проходя сквозь кольца кольчуги, немецкая сталь в очередной раз победила британских халтурщиков, и часовой сдавленно захрипел. Подождав, пока тот перестанет дергаться, я отнял от его рта руку, и беззвучно выругался, тряся укушенными пальцами. Еще немного, и он попросту перекусил бы мне пару фаланг!

Человеческий рот, чтобы вы знали, самое грязное место в организме, там такой гадости можно нахвататься! Мой приятель воспитал как‑то некоего хама, пересчитав ему зубы. На маленькие ранки на костяшках пальцев он и внимания не обратил, и, как оказалось, зря. Когда рука покраснела и распухла чуть ли не до локтя, ее пришлось резать в четырех местах, потом больного неделю кололи двумя антибиотиками. С тех пор мой приятель уже не бьет хамов в лицо, а метко и сильно пинает их в пах.

Я медленно вышел из кустов, и тут же под ногой хрустнула еще одна ветка. В ночной тишине треск прозвучал как выстрел из кулеврины, и от неожиданности я подпрыгнул на месте. Тут лишь до меня дошло, что ушлый покойник специально набросал вокруг своей лежки кучу хвороста.

Потревоженный шумом один из спящих зашевелился, рывком сел. В неверном лунном свете глаза его казались тусклыми огоньками. Воин громко чертыхнулся, разглядев меня, и одним движением вскочил на ноги. Моя рука сама нырнула к метательному ножу, воин удивленно вскрикнул, а рухнул с таким грохотом, словно обрушилась колокольня.

Сейчас, уже задним числом, я понимаю, что это был лучший бросок в моей жизни. Лунной ночью, в обманчиво мерцающем свете, на расстоянии в добрую дюжину ярдов я попал ему в глаз! Правда не в левый, как целил, а в правый, но это уже мелочи. Закричали, вскакивая на ноги, оставшиеся в живых британцы. Не пятеро, как я рассчитывал, а шестеро! Не тратя на раздумье не секунды, я дернул руками, посылая в полет пару оставшихся ножей. У меня не забалуешь, два броска – два трупа. Я хотел было выкрикнуть нечто оскорбительное, но у меня совсем не оставалось времени.

Похоже, первый бросок забрал с собой всю мою воинскую удачу, так как метательный нож воткнулся не в горло высокому как башня воину, а всего лишь пробил плечо, другой же, вы не поверите, отбили прямо на лету! Очертя голову я ринулся вперед, пытаясь добить раненного прежде, чем англичане придут в себя, и мне это почти удалось. Я успел как следует пропороть ему бедро, так что противников осталось пятеро.

– Да здравствует Дева! – рявкаю я, отбив удар меча. – Это я, Робер де Армуаз. Держитесь, я иду!

Мне слышится, или и в самом деле среди мужских голосов я различаю изумленный женский возглас? Лязгают, встретясь, клинки. Я приседаю, чудом увернувшись от удара булавы. Та проходит вскользь, один из ее острых шипов вырывает клок волос. Кинжалом, зажатым в левой руке я пытаюсь распороть бок одному из британцев, тот умело защищается мечом. Теперь только я обращаю внимание, что сражаюсь всего с тремя противниками.

Один англичанин неотступно держится рядом с пленницей, та со связанными руками сидит на подстеленном под нее плаще. А последний, пятый воин не нападает, как будто выжидая удобного момента. Несколько раз он то опускает ладонь на рукоять меча, то отдергивает ее. Затем, придя к какому‑то решению, быстрым шагом подходит к охраняющему Жанну мечнику, словно желая о чем‑то спросить.

Особо разглядывать, что там у них происходит, мне некогда. Я вьюном кружусь на месте, отбиваясь от врагов, и если до сих пор меня не убили, то лишь потому, что противники мои то и дело озираются, ожидая нового нападения. Никак им не поверится, что я пришел в одиночку. Боюсь, как только британцы поверят, что я и в самом деле один, мне несдобровать. С другого конца поляны раздается предсмертный вскрик, и теснящие меня воины как по команде отступают. Пользуясь короткой передышкой я замираю на месте, тяжело дыша. Сердце колотится как сумасшедшее, руки и ноги дрожат от перенесенного напряжения, пот заливает глаза. Сейчас приходи и бери меня голыми руками, но британцам не до меня.

Происходит нечто странное. Охранявший пленницу англичанин неподвижно лежит на земле, и непохоже чтобы ему удалось подняться до Страшного суда. Тот воин, что никак не решался вступить в бой, на наших глазах разрезает веревки на руках пленницы. Англичане ошарашено переглядываются, да и сам я изумлен не меньше. Откуда у Жанны в присланном за нею отряде отборных воинов взялся союзник?

– Да он предатель! – неверяще кричит высокий британец.

– Я же говорил, что бургундским свиньям нельзя доверять, – лязгающим голосом отзывается второй, пониже и значительно уже в плечах.

Третий, молча раскручивая булаву, кидается к предателю. Я встряхиваю головой, перед глазами все плывет. Едва схлынула горячка боя, как вспыхнула боль в правом боку, левая рука по непонятной причине отказывается слушаться. Пары секунд мне хватает, чтобы понять: я ранен. Неизвестный воин пришел на помощь как нельзя более вовремя, еще несколько секунд, и со мною все было бы кончено. Пользуясь секундной передышкой я втыкаю меч в землю, действуя правой рукой и зубами, кое‑как перетягиваю рану на левом плече. Раненым боком мне заниматься некогда, отхватив мечом кусок плаща, я пихаю его под камзол.

Медленно, словно во сне я бреду к сражающимся. Англичане атакуют воина, за спиной которого укрылась Жанна. Как по команде они усиливают натиск, и один из британцев, обогнув защитника, кидается к девушке.

– Не спи, болван! – кричит мне отчаянно отбивающийся воин. – У них приказ убить Деву. Действуй!

В следующие мгновения одновременно происходит сразу несколько событий. Проскочивший за спину воина англичанин оборачивается и с дьявольской ухмылкой всаживает меч ему в бок. Я ковыляю к сражающимся изо всех сил, но понимаю, что уже не успеваю помочь любимой. А ранивший защитника британец уже развернулся к Жанне и делает шаг вперед, взметнув клинок.

И тогда я делаю то, чего поклялся никогда в жизни больше не делать: я кидаю в него меч. Сложно сказать, на что я рассчитывал. Сотни раз я пытался выполнить трюк, что показал мне барон де Рэ в подземелье Проклятого болота, и всегда выходило фиаско. Так же получилось и на этот раз.

Лязгнув рукоятью о шлем англичанина меч улетает куда‑то в кусты. Споткнувшись, тот оборачивается, лицо его искажено яростью. И тут же Жанна атакующей пантерой прыгает вперед. На секунду она прижимается к спине британца, и мигом отскакивает. Англичанин вздрагивает, глаза его расширяются, из распахнутого рта начинает течь что‑то темное. Постояв немного, он рушится навзничь.

Любимая стоит пригнувшись, лицо ее словно высечено из камня, глаза горят мрачным огнем, в руке зажат кинжал. Я перевожу взгляд на сражающихся не на жизнь, а на смерть воинов, и спешу на помощь неожиданному защитнику Жанны. От потери крови меня шатает, но это пустяки. Если не умер сразу, я еще могу сражаться. По пути подхватываю булаву павшего англичанина, она неожиданно тяжела, металлическая рукоять неприятно холодит руку.

Молча замахиваюсь, тяжелое навершие обрушивается на затылок ближайшему из врагов. Тот так увлекся боем, что ничего не замечает, пока острые шипы не пробивают ему затылок. Убитый замирает на месте, и не успеваю я отскочить, как неожиданно тяжелое тело рушится прямо на меня, сбивая с ног. Охнув от боли, я оглушено ворочаюсь, безуспешно пытаясь подняться.

Оставшийся в живых англичанин оглядывается, холодно блестят светлые как лед глаза. Сделав пару быстрых шагов, он вскидывает тяжелый меч, собираясь пригвоздить меня к земле. И только тут я узнаю воина, что сражается за Жанну. Это Гектор де Савез, мой давний друг и наставник. Тот, кто в этой войне сражается против Франции, чтобы обрести своей стране свободу. В голове, как оно обычно и бывает, проносятся совершенно ненужные сейчас мысли и воспоминания. Гектор сражается под знаменами герцога Бургундского, вот почему англичане назвали его "бургундской свиньей". Смешно, особенно если учесть, что дерется он за Фландрию.

Ледяной взгляд вскинувшего меч британца словно пытается заморозить меня на месте, пока я безуспешно трепыхаюсь под тяжестью убитого воина. Израненный Гектор, смахнув с лица кровь, молча прыгает на противника. Но тот, оказывается, не лыком шит. Будто давным‑давно ожидал этого момента, он делает быстрый шаг в сторону и, не оглядываюсь, бьет мечом назад. Сверкающее лезвие клинка до половины входит Гектору в живот, и тот пронзительно вскрикивает.

Британец не спеша вытаскивает меч, и Гектор за его спиной медленно рушится наземь. Похолодев, я гляжу на самоуверенную ухмылку англичанина. Прекрасный воин, вышедший из боя без единой царапины. Я вновь попытаюсь спихнуть с себя неподъемно тяжелое тело, и англичанин откровенно скалит зубы. Похоже, его забавляют мои усилия. Наконец, дернувшись изо всех сил, я спихиваю с себя убитого, с трудом поднимаюсь на ноги. Меня шатает, во рту пересохло, и я с трудом фокусирую на британце взгляд.

– Такой противник должен умереть как мужчина, – заявляет он. – Возьми меч, я разрешаю.

За его спиной Жанна делает пару осторожных шагов, зажатый в руке кинжал она завела за спину.

– Спокойно, женщина, – кидает тот пленнице. – Стой, где стоишь, и тогда твой освободитель умрет быстро. Иначе…

– Не убивай его, – быстро говорит девушка. – Клянусь, я не буду пытаться убежать, только оставь его в живых!

– Ты и так никуда не денешься, – фыркает англичанин. – Сейчас я закончу с этим французом, и мы отправимся дальше.

Пользуясь мгновением, я поднимаю с залитой кровью поляны чей‑то меч. Он непривычно тяжел, моя рука опускается под его весом, побелевшие пальцы вот‑вот разожмутся, выпуская рукоять. Переждав приступ головокружения я открываю глаза и вижу самое настоящее чудо: за спиной ухмыляющегося англичанина медленно встает Гектор. Глаза его расширены от боли, в животе и левом боку зияют кровоточащие раны, но в руке рыцаря крепко зажат меч. С громким криком я вскидываю клинок, и тут с лица британца пропадает улыбка превосходства.

Распахнув глаза, он в изумлении глядит на окровавленное лезвие, что вырастает из груди. Рот его распахивается, но вместо слов оттуда хлещет поток крови. С каким‑то странным всхлипом англичанин начинает заваливаться набок, и наконец с грохотом рушится на землю. Мгновение я гляжу прямо в глаза Гектору, и тут поляна подпрыгивает и мягко бьет меня по голове.

Очнулся я оттого, что в лицо мне плеснули водой. Едва я открыл глаза, как к моим губам поднесли фляжку. Машинально я сделал глоток, поперхнулся, и окончательно пришел в себя. Голова моя лежала на коленях у Жанны, и это было самое прекрасное место на свете.

– Пить, – прошептал я, и девушка вновь поднесла фляжку.

Я сделал несколько жадных глотков.

– Спасибо, – сказал я и попытался мужественно улыбнуться. Получилось не очень, мне хотелось спать, да и голова сильно кружилась.

– Очнись, Робер, – строго сказала Жанна. – Он хочет с тобой поговорить.

– Кто?

– Твой друг. Он умирает. Я перевязала его, как смогла, но это не поможет.

– Что значит умирает? – вскинул я брови.

И тут вспомнил бой.

– Сколько я вот так валялся?

– Недолго.

– Помоги мне сесть, – попросил я.

Опираясь на ее руку я сел, а затем и встал. Двигался я медленно и осторожно, словно был сделан из хрупкого стекла. Пошатываясь я огляделся. Уже совсем рассвело, и в свете утреннего солнца поляна напоминала то ли место для забоя скота, то ли кадр из фильма ужасов. Крови из убитых натекло столько, что вся она не сумела впитаться, и земля под ногами противно чавкала.

Я кивнул на убитых:

– Живые остались?

Жанна молча покачала головой.

– Хорошо, – произнес я тихо.

Я подошел к лежащему на земле рыцарю, стараясь не наступать на погибших, и, опустившись на колени, сказал:

– Здравствуй, Гектор.

Он медленно открыл глаза.

– Дай‑ка посмотрю, – я осторожно снял повязки.

Странно, что Гектор до сих пор был жив. Под его телом натекла огромная лужа крови, а сквозь рану в животе можно было разглядеть поврежденные внутренности. Даже попади он в операционную, у него не было бы шансов, а уж в лесу…

– Все будет хорошо, – уронил я, пряча глаза. – Ты выживешь.

Он усмехнулся, по крайней мере бескровные губы на пепельно‑сером лице шевельнулись.

– Я был не прав, – прошептал он.

– Что?

– Сначала я надеялся, что бургундцы дадут свободу моей Фландрии, потом я думал, что нам помогут англичане. Я ошибался, они нас попросту использовали. Помнишь, как мы спорили? Ты был прав, на чужой крови не построить своего счастья.

Я молча сжал его руку. Что я мог сказать умирающему?

– Я творил много зла, – с усилием выдохнул Гектор. – Но под конец я попытался сделать хоть что‑то… что‑то.

Помолчав, он прохрипел:

– За здравствует золотой лев Фландрии! – и закашлялся, поперхнувшись кровью.

– Тебе вредно говорить, – сказал я перехваченным голосом. – Но ты можешь слушать. Так вот, Гектор де Савез, Бургундский Лис и фландрийский дворянин. Единственный мой друг в этом безумном мире. Сегодня ты сделал для меня столько, сколько никто не делал. Ты…

– Робер, – прошептала незаметно подошедшая Жанна. – Он умер.

– Нет, – стиснул я кулаки, – он не мог умереть. Только не сейчас!

Но Лис умер, на этот раз по настоящему. А еще через час нас нашли. В первый и последний раз в жизни я видел Жака де Ли плачущим. Как он позже признался, до самого конца великан так и не верил, что "малышка Клод" жива. Из десяти рыцарей, посланных со мной герцогом Баварским, в живых осталось четверо. Про павших Жак сказал так:

– Они погибли за правое дело, а потому прямиком отправились в рай.

Что ж, к сказанному, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Гектора мы похоронили неподалеку от той самой поляны, где он принял последний бой. Я сам прочитал молитву, и первый кинул на тело горсть земли. Прощай Лис, лучший друг, какой только может быть у мужчины. Пусть мы бились по разные стороны, но в трудную, гибельную минуту ты сражался со мной плечом к плечу, и спас ту, что я люблю больше жизни. Ты умер, оставив меня в должниках. Прости, что не открыл тебе правды: лишь через четыре века твоя Фландрия обретет долгожданную свободу. Покойся с миром, друг. Аминь.

На пути в Баварию произошел еще один очень важный для меня разговор. Выпытав из меня все, что случилось за эти годы, Жанна долгое время была задумчива. Она незаметно присматривалась ко мне, словно чего‑то ожидая. Наконец, со свойственной ей решительностью Жанна взяла дело в свои руки. В Ла‑Рош мы прибыли уже ближе к вечеру, и на ночь остановились в таверне "Пегий бык". Не успел я сполоснуть с дороги лица, как Жанна вызвала меня в отведенную ей комнату. Попросила присесть и сказала:

– Скажи, Робер, а что ты собираешься делать дальше?

– Дальше? – я задумался. И в самом деле, чем я займусь теперь, когда любимая свободна?

– Пока не думал, – пожал я плечами. – Вот довезем тебя до Мюнхена, там и решу.

– Ну хорошо, – твердо сказала она. – У моего двоюродного брата мы вновь станем простым рыцарем и благородной графиней. Но вот прямо сейчас, пока мы всего лишь рыцарь и освобожденная им пленница, я хочу задать тебе вопрос…

– Да?

Она странно замялась, а потом вскинула голову, и глядя мне прямо в глаза спросила:

– В твоей будущей жизни есть место для меня?

И вот тогда я поцеловал ее. Это был долгий и нежный поцелуй. И оторваться от ее губ мне было тяжелее, чем отрезать себе руку. А когда он кончился, я сказал самые правильные и нужные слова, те, что следовало произнести еще давным‑давно:

– Я люблю тебя, Жанна. Всегда любил и буду любить вечно. Будь моей женой.

И она, ни на секунду не задумываясь, выпалила:

– Я согласна.

Но это еще не конец истории.

Король изволит завтракать. На самом деле его величество Карл VII Валуа давным‑давно поел в узком кругу родственников и фаворитов, и о приеме пищи напоминает лишь бокал с вином, что держит на подносе юный паж в расшитых серебром и золотом одеяниях. Но надо же как‑то обозначить происходящее в зале торжественное действо? Да и потом, сами посудите, насколько красивее звучит "вчера король пригласил меня позавтракать вместе, а я, конечно же, еще подумал, ехать мне или нет…" по сравнению с вялым "я присутствовал на аудиенции…".

Что же касается Робера де Армуаза, то лично мне даже удобнее, когда вокруг так много людей. Угроза огласки может удержать короля от некоторых поспешных действий, что могут прийти в его голову при виде знакомого лица. Ага, от трона отходит, кланяясь, незнакомый мне аббат, лицо держит ровным, но углы рта напряжены, да и рука с такой силой стискивает посох, что побелели костяшки пальцев. Герольд подает знак, мол, не спи, очередь задерживаешь, за тобой еще два десятка желающих вскипятить королю мозг своими мелкими проблемками.

– Ваше королевское величество! – отвешиваю я самый куртуазный из своих поклонов.

И получается, скажу я вам, неплохо, ведь я тренировался под руководством настоящей принцессы, а уж она‑то знает толк во всяческих реверансах и прочих дворцовых ужимках. Королей с детства учат никогда и ничему не удивляться, лишь потому вместо потерянной челюсти Карл VII ограничивается приподнятой бровью.

– Ты! – выдыхает он скорее изумленно, чем с раздражением.

– Вы правы, сир, – деликатно улыбаюсь в ответ.

По‑ моему, тут и спорить не о чем, ведь не может же король Франции ошибиться?

– Выходит, ты жив, – продолжает Карл VII, – и, судя по виду, процветаешь.

– Всегда остаюсь преданным слугой вашего величества, – вежливо наклоняю я голову.

Король сжимает губы в тонкую полоску, на минуту его глаза затуманиваются, и он тихонько вздыхает.

– Приятно встретить давнего знакомца, – меланхолично замечает монарх, – это будит… воспоминания.

Встряхнувшись, буднично говорит:

– Разумеется, ты желаешь нам что‑то заявить, раз уж посмел показаться на глаза.

– Да, сир, – говорю я. – Я хотел бы получить то, что обещал мне покойный граф де Плюсси: официальное прощение, свой титул и пожалованное вами имение.

И, не давая королю вставить слова, добавляю:

– Разумеется, как преданный вассал короны, я желал бы преподнести в дар своему монарху скромное подношение. Надеюсь, вы им не погнушаетесь.

– Насколько оно скромно? – помолчав, уточняет Карл VII.

– Двадцать пять тысяч золотых экю, – объявляю я, махнув платком.

Я вроде бы и говорю негромко, но в этот момент в зале наступает полная тишина. Все перешептывания, покашливания и шорохи как отрезает. Даже королевские телохранители, больше похожие на каменные статуи, чем на живых людей, поворачивают ко мне головы. Для обычного человека это все равно, что звучно уронить нижнюю челюсть на грудь, по‑рачьи вытаращив глаза.

По моему знаку двое крепких слуг, пыхтя и отдуваясь, подносят пузатый бочонок. Толпа перед ними молча раздается в стороны, лица у присутствующих зеленые от зависти. Подтащив подарок к трону, слуги кое‑как опускают его на мраморный пол и тут же, поминутно кланяясь, исчезают. Я снимаю крышку, давая королю насладиться видом новеньких золотых экю. Монеты набиты в бочонок плотнее, чем сельдь у исландцев, и глаза его величества алчно вспыхивают. Шах!

– Твой дар принят, – объявляет король, милостиво улыбаясь. – И мы подтверждаем все, что обещал тебе наш покойный секретарь.

– Подготовьте необходимые грамоты и сейчас же вручите их сьеру де Армуазу, – приказывает он упитанному господину в фиолетовом с серебром костюме, навытяжку стоящему за троном.

Угодливо поклонившись, толстяк тут же испаряется. Двое телохранителей, подхватив бочонок с золотом, уносят его куда‑то за трон. Карл VII озаряет придворных широкой улыбкой, день у него явно задался.

Но вместо того, чтобы с поклоном отступить в сторону и затеряться в толпе лизоблюдов и прихлебал, я остаюсь на месте.

– Что‑то еще, шевалье? – вздергивает левую бровь король.

– Да, ваше величество, – звучно заявляю я. – Я бы хотел жениться.

Карл VII еле заметно вздрагивает, с недоверием переспрашивая:

– Жениться?

Похоже, в данный момент его величество переживает дежавю. Каких‑то три года назад в этом самом месте мы вели очень похожий диалог. Вот и королева отложила неизменную вышивку, глядит на меня с веселым недоумением. Фрейлины перешептываются, бросая острые взгляды. А граф Танги Дюшатель, по‑прежнему крепкий, как столетний дуб, и бровью не повел, но в глазах пляшут озорные искры. И тут, подскочив на троне, его величество выкидывает удивительный кунштюк. Уставив на меня указательный палец, Карл VII кричит:

– Так это ты! Это был ты, не отпирайся!

– О чем вы, сир? – спрашиваю я кротко.

На несколько долгих мгновений мы наши взгляды встречаются. В глазах короля ярость сменяется холодной угрозой. Сжав челюсти, он бросает быстрый взгляд на графа Дюшателя, глава личной охраны на месте, и его величество коротко кивает. Так, пока дело не вышло из‑под контроля, я должен немедленно вмешаться.

– Я не успел сказать, ваше величество, – гладко продолжаю я. – Моя избранница – сирота, но девушка честная и набожная. И так как она простого рода, сир, из обычной крестьянской семьи, то я прошу вашего дозволения на наш брак.

– И женишься ты, надо думать, по большой любви? – ядовито интересуется король.

– Вот тут вы абсолютно правы, – говорю я. – И так как родителей у моей невесты нет, то верхом мечтаний для нас, сир, стало бы, согласись вы быть на нашей свадьбе посаженным отцом.

Я улыбаюсь с видом, простодушным до неприличия. Звучно хлопаю себя по лбу, с доброй улыбкой признаюсь:

– Совсем запамятовал, на востоке, где я последнее время имел честь обретаться, в ходу удивительный обычай. Там приданное дает жених, чему родители невесты бывает весьма рады. Вот и я хотел бы уточнить, можно ли заносить бочонок с приданным, или вы все же не окажете мне чести?

Король молчит, брови сдвинул к самой переносице, глаза скрылись за нависшими бровями, руки скрестил на груди. Короткий взгляд влево, и супруга, склонив голову, что‑то шепчет ему на ухо. Выслушав, киком подзывает начальника охраны. Граф Дюшатель с каменным лицом бросает несколько слов. Придворные, стараясь проделать все как можно более незаметно, вытягивают шеи, от напряжения уши у некоторых забавно шевелятся. Со стороны они удивительно похожи на жирафов, но граф – опытный царедворец, а потому его слышит только король.

Разумеется, Карл VII отлично понимает, о чем я его спрашиваю. И, наряду с чувством облегчения, что беглянка все‑таки нашлась, он серьезно озадачен. С одной стороны хорошо, что сестра не в руках у неких враждебных трону сил, ну а с другой – Жанна все‑таки выбралась на свободу. А между французами и англичанами, похоже, существовало на ее счет некое совместное решение.

Медленно тянутся минуты, время от времени король бросает на меня быстрые взгляды исподлобья. Я же делаю вид, что ничего не замечаю, и вообще готов стоять так хоть до вечера, а буде потребуется – так и до самого рассвета. Наконец король поднимает голову.

– Тихо вы, – рычит граф Дюшатель, – его величество будет говорить!

Не пойму, кому он это рыкнул, ведь люди в зале и так стояли, как воды в рот набрав. Может, жужжащим под высоким потолком мухам?

– Издавна в нашем славном королевстве повелось, – на губах Карла VII лукавая улыбка, – что рыцаря, доказавшего свою преданность сюзерену, женят на девице из благородной семьи высокого происхождения. Тогда и сам рыцарь возвышается, да и девица оказывается в надежных руках.

В зале оживленный шепот.

– Одна из моих родственниц, девушка красивая и благородная, достигла пятнадцати лет, и я желал бы выдать ее замуж. Что скажешь, сьер Робер?

В зале за моей спиной словно море разбушевалось, спину жгут завистливые взгляды, я учтиво кланяюсь.

– Ваше королевское величество, – громко заявляю я, – вы оказываете мне честь, коей я не достоин. Мой выбор сделан, и я женюсь на простой девушке, какая не имеет никакого отношения к королевской семье. В дальнейшем же я собираюсь отойти от дел и посвятить себя мирным забавам: охотам, путешествиям, балам. Ну а супруга моя, если вы, сир, дадите высочайшее позволения на наш брак, займется ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей.

В зале за моей спиной разразился ураган возгласов, криков, стонов. Это выражают искреннее негодование сотни собравшихся в зале дворян. За возможность оказаться на моем месте они отдали бы все на свете. Сам король предлагает родственницу в жены, а этот недотепа уперся и настаивает на своем. Чертов глупец, что в упор не видит своего счастья!

Взгляд короля тверд, и я без труда читаю в его глазах: "смотри, Робер. Я предложил – ты отказался. Я спросил – ты ответил. Головой поклялся, что женишься на простой девице, без всяких амбиций и посягательств на мой трон". Поняв наконец, что я и в самом деле ручаюсь за каждое произнесенное слово, его величество милостиво кивает. Королевские ладони легонько хлопают друг о друга, и, как по волшебству, все замирают. Лишь чей‑то звучный бас продолжает сетовать в полной тишине: "ох, ну и дурак, да я бы…", но тут же владелец баса поперхнувшись, замолкает.

– Похвальная верность данному слову, – громко заявляет Карл. – Что же, женись, если хочешь. Вот только сам я присутствовать на свадьбе не смогу, а посему отправлю вместо себя нашего преданного слугу графа Танги Дюшателя.

Я наклоняю голову, принимая решение короля, на лице – счастливая улыбка. Широкая и глупая, от уха и до уха. Сердце отчаянно колотится, и весь я покрыт потом. Неужели получилось, и я не только уйду отсюда целым и невредимым, но еще и с женой? И плевать на то, что согласие дано с явной неохотой, сквозь зубы.

Объявив об этом во всеуслышание, Карл VII не станет менять своего решения. Вдобавок, потеряв сестру, он обрел достаточное количество золота, а это, как ни крути, весьма достойная компенсация! Королева, склонив прелестную головку к супругу, настойчиво шепчет ему что‑то на ухо. Тот, скривясь, морщится, но супруга настаивает. Дернув щекой, монарх неохотно кивает.

– Да, кстати, – объявляет он, поднявшись с трона. – Прошлый месяц принес нам печальную весть, один из старейших и преданнейших наших вассалов барон де Тишемон, умер, не оставив наследника. А потому властью данной мне Богом и защитником земли французской, святым Михаилом, я объявляю наследником баронства Тишемон сьера Робера де Армуаз! Приблизьтесь, господин барон.

В полном молчании я подхожу к трону, сзади доносится чей‑то стон, полный ненависти и тоски. Что делать, дружище, мысленно пожимаю я плечами, такова жизнь. Повинуясь кивку короля я склоняю голову, по тонкому, красивому лицу королевы проскальзывает довольная улыбка. Женщины, они всегда заодно. На мою шею опускается тяжелая золотая цепь с алым, словно налитым кровью рубином.

– Благодарю, ваше величество, – негромко говорю я.

– Негоже принцессе выходить замуж за простого рыцаря, – цедит тот сквозь зубы.

Гримаса неудовольствия на лице короля тут же сменяется широкой улыбкой, и Карл VII объявляет:

– В честь моего преданного слуги и нового барона французского королевства сегодня объявляется придворный бал!

Радостный рев заглушает его слова, и я отступаю назад, в ликующую толпу. Черт, как неожиданно свалилось на меня это баронство, надо бы присесть и как следует все обдумать. А самое главное – не забыть передать королю второй бочонок с золотом, а то еще обидится. Как по волшебству рядом со мною возникает тусклая личность в чиновничьем мундире: невысокий, щуплый с размытыми чертами лица.

– Разрешите вас проводить, господин барон, – скрипит человечек. – Ваши грамоты готовы, извольте получить.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга. У чиновника холодные как лед глаза и колючий взгляд исподлобья. Коротышка весьма не прост, и я как‑то сразу понимаю, что позабыть о приданном мне не дадут, непременно напомнят, а потому тут же подзываю слуг. Вот и пригодилось проклятое золото тамплиеров, и еще как пригодилось!

Месяца не прошло, как мы обосновались в замке Тишемон, а я уже должен был оставить Жанну и отправиться в Марсель. Доложили верные люди, что именно там в последнее время обретается нужный мне человек. Наша встреча была для меня чрезвычайно важна.