Текст книги "Орден последней надежды. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 84 страниц)

– Ну как же, сударь! Как можно не знать эту историю! Всего в полумиле от нас растет тот самый дуб, из ветви которого великий волшебник Мерлин сделал себе посох! Говорят, он напитал его мощью звездного света и небесного пламени. На поверхности посоха сам Хальгр, властелин подземных карликов, вырезал волшебные руны, а Эградосса, повелитель темных эльфов, пожертвовал в навершие крупнейший алмаз из своей короны! В мире не было равных тому посоху по мощи!

– Любопытная история, – кивнул я, – даже жалко, что я не собираю волшебные сказки. Кстати, скажите‑ка, мастер Джон, как же тот дуб до сих пор не засох? И что же, за прошедшие века паломники не растащили волшебное дерево по щепочкам?

Пройдоха стушевался под моим испытующим взглядом, и нехотя кивнул:

– Вы конечно же правы, это его потомок. Только, умоляю, никому не слова. У меня в трактире собралась целая компания простаков, все прибыли к волшебному дубу.

– И откуда прибыли эти паломники? – поинтересовался я небрежно.

– Из Шрусбери и Нотингема, – ответил трактирщик, – к сожалению, в наше время дела идут все хуже. Кого сейчас удивишь Мерлином, великим и ужасным? Во времена моего отца этот трактир процветал, даже не знаю, смогу ли передать его сыну?

Мастер Карпентер тяжело вздохнул и удалился в сторону кухни. А еще через минуту какой‑то шустрый мальчишка притащил мне здоровенную, пинты на две, кружку эля. Я сделал добрый глоток и коротко простонал от наслаждения. Вот так и подсаживают британцы добрых французов на свое пиво! Приучают потихоньку, шаг за шагом, пока те не проникнутся и в самом деле замечательным вкусом!

– Да так и от вина отвыкнуть можно! – с опаской шепнул мне внутренний голос, я коротко усмехнулся. Нас, русских, аглицким пывом с правильного пути не собьешь, не на тех напали. Хоть кальвадосом нас трави, хоть виски с текилой – нам все, как с гуся вода. Лучше хлебного вина на свете нет, все прочее – жалкая подделка.

Не прошло и получаса, как я смел со стола все, что было подано. Мясо, рыба, хлеб и сыр бесследно исчезали где‑то в бездонных глубинах моего организма, пока я не почувствовал, что еще чуть‑чуть, и лопну. Кое‑как я добрел до указанной мне комнаты, и повалился на кровать, едва успев раздеться.

Проснулся я уже вечером. Вычищенная и заштопанная одежда была разложена на лавке у противоположной от кровати стены, сапоги же, как пояснил трактирный слуга, восстановлению не подлежали. Зато внизу в трактире вот уже час томился местный сапожник, терпеливо ожидая моего пробуждения.

– Веди, – велел я, и не пожалел.

Худой, насупленный мужчина, кинув беглый взгляд на мои ноги, тут же выбрал из принесенного с собой мешка три пары сапог на выбор.

– Добротный у вас товар, мастер Финч, – сказал я, расплатившись. – Сидят, как на меня сделаны.

– Носите на здоровье, – польщено улыбнулся тот.

Я тут же спустился вниз, в чистой одежде ощущая себя новым человеком, сапоги довольно поскрипывали толстой кожей. За время сна сытный обед куда‑то рассосался, и желудок настоятельно требовал добавки. Зал был наполовину пуст, и я без труда нашел себе место.

Есть нечто общее во всех странах, где бы я не побывал. Стоит кому‑то перебрать лишку, как он тут же лезет к первому встречному, широко распахивая душу. Самое забавное, что проблемы у всех одни и те же: дети не слушаются, жена не ценит, любовница капризничает, работа – дрянь, теща – сущая ведьма, босс (кем бы он не был) – настоящий дьявол во плоти. Сосед по столу невнимательно выслушивает горемыку. Громко икая, нетерпеливо дергает плечом, поджидая своей очереди раскрыть душу. Как ни странно, у него самого наготове точь‑в‑точь такая же история.

Сидящий напротив сравнительно молод, ему нет и двадцати пяти. Широкие костлявые плечи, лохматая грива волос, светлые глаза с шальным огоньком, нос свернут набок. Словом, наш человек. Он с силой хлопает по столу, и моя кружка подпрыгивает, разбрызгивая светлую пену. Движение заставляет его пошатнуться, и чтобы не рухнуть с табурета подвыпивший виллан хватается за край стола.

Толстые пальцы впиваются в старый добрый дуб, слегка проминая столешницу, неровно обломанные ногти с черной каемкой мгновенно белеют. Расторопный мальчишка мигом подносит нам еще по кружке, и виллан одобрительно кивает.

– И хуже всего то, мой добрый господин, – доверительно сообщает мне крестьянин, на минуту оторвавшись от пива, – что из этого замкнутого круга никуда не вырваться. Вот посмотрите.

Он начинает загибать пальцы, комментируя каждое действие.

– Во‑первых, я продал урожай. Во‑вторых, надо платить десятину церкви, десятину королю и десятину барону. Затем надо закупить то, се и еще черт знает что. Понимаете?

Я равнодушно киваю.

– А ведь еще надо дожить до нового урожая! Вот и берешь в долг, а возвращать‑то надо с процентами! Эх, мне бы земли побольше!

На секунду оторвавшись от собственных печальных размышлений, я отстраненно замечаю:

– А мне показалось, что у вас ее в избытке. Вокруг заброшенного замка на холме, что я видел по дороге в Тремгдон, полным‑полно не паханной земли.

Крестьянин вздрагивает, и, перекрестившись, замечает:

– Так‑то оно так, только та земля проклята.

– Что, там у вас скотомогильник? – не понимаю я. – Или похоронены жертвы эпидемии?

– Проклят сам замок, – с неохотой отвечает собеседник. – Когда старый барон ушел на войну, то забрал с собой всю дружину. Ну, соседи и оживились, живо порасхватали деревни и села, а замок осадили.

Помолчав, угрюмо продолжает:

– Вот только не вышло у них ничего. Жена барона так и не открыла ворот, а защитники предпочли уморить себя голодом, но не сдаться. Когда обессилели настолько, что не могли метать стрелы и лить раскаленный свинец, захватчики выбили ворота тараном. Из живых к тому времени в замке остались только старая баронесса да двое воинов. Воины погибли под пытками, так и не открыв, куда делись сокровища. Баронессу, конечно же, пытать никто не стал, но она сама умерла на следующий же день, а перед смертью прокляла замок.

– Заявила, мол, было у нее видение, будто старый барон вместе с сыновьями сложил голову на войне, а потому никто и никогда в том замке больше не поселится. – вмешивается в беседу сосед справа, грузный, с лысой блестящей головой.

Он слегка шепелявит, но судя по тому, что в таверне мигом устанавливается тишина, заговорил со мной человек уважаемый.

– И так оно и вышло. Никакого золота захватчики так и не нашли, зато начали умирать один за другим. После пятой смерти напавшие бросили искать укрытые денежки с драгоценностями, подожгли замок, да и ушли. С тех пор в руинах никто не появляется, да и что там делать?

– Жуткое место, там и ясным солнечным днем не по себе, – соглашается трактирщик. – Иные из молодежи, кто поотчаяннее, пробуют на спор провести ночь в развалинах, но рассказывают потом нехорошее!

– Да что там говорить, вспомните прошлый год, – сварливо говорит невысокий, седой как лунь дед.

Разом замолчав, как обрезало, все утыкаются носами в кружки.

– И что же произошло, уважаемый? – тихо спрашиваю я, пересев поближе к седому.

– Явились к нам два екзорциста из монастыря Святой Ипполиты, чтобы очистить развалины от нечисти, – язвительно заявляет дедок. – Тыкали всем в нос какую‑то грамоту с печатями, хвастались, что изгонят любых демонов и прочих врагов Господа.

Фыркнув, дед продолжает:

– Наши олухи уши и развесили. Мол там, вокруг замка, такие луга, такие пашни! Пообещали екзорцистам кошель серебра, если руины освятят.

– Ну и что?

– А то, что наутро прибежал один, седой, ну прямо как я, и все лепетал что‑то, пуская слюни. А второго так и не нашли, сколько не искали, верно, утащили его черти прямиком в ад, и грамота не помогла!

Эта история не прибавила собравшимся веселья, и потихоньку все начали расходиться. Я же задержался поговорить с трактирщиком. Отчего‑то мне вспомнился чертов Тюдор, и я решил пошутить.

– Я тут думал над вашей проблемой, мастер Карпентер, – небрежно заметил я, – и кое‑что понял.

– И что же? – кисло спросил толстяк.

– Вы правы в том, что древние волшебники никому не интересны, все эти Мерлины‑шмерлины. Наступили новые времена, и нам нужны новые герои!

– Вы это о чем?

– Был я недавно в Портсмуте, – сказал я. – И между делом заглянул в один веселый дом с голыми девками. – Я подмигнул, и трактирщик понимающе осклабился.

– Как оказалось, за неделю до меня там побывал сам чертов Тюдор! Этот молодец ухитрился занять делом сразу семерых девушек за раз. В память о том подвиге владелец борделя приказал поместить на вывеске лук‑порей, символ Уэльса.

Я замолчал, трактирщик какое‑то время глядел на меня, затем помотал головой.

– Не выйдет, – досадливо вздохнул он. – У нас в Тремгдоне нравы строгие, мне за веселых девушек таверну сожгут.

– Не то, – улыбнулся я. – С тех пор, как владелец поместил лук‑порей на вывеску, в том месте отбоя нет от валлийцев. Да и прочие желают поглядеть на место, где вновь отличился чертов наш Тюдор!

– Чертов Тюдор, так‑так, – пробормотал толстяк, и в глазах его мелькнула какая‑то искра.

Наморщив лоб он побрел в сторону кухни, то и дело натыкаясь на столы. Ухмыльнувшись, я пошел спать, все‑таки за время облавы меня здорово вымотали.

Следующее утро прошло с немалым толком. Я обошел всю деревню, и познакомился с лавочником и цирюльником. В результате прическа моя приобрела приличный вид, а в дорожный мешок отправился круг колбасы, тряпица с крупной солью и увесистый каравай хлеба. Затем я долго примерялся к паре жеребцов, которых мастер Блейк, зажиточный поселянин, готовил к продаже на конской ярмарке в Экзетере в следующем месяце. По чести говоря, жеребцы были так себе, ничего и близко подобного тому, чем я некогда владел во Франции.

Я совсем уже было остановился на одном из скакунов, но тут запыхавшийся мальчишка из таверны, дернув за рукав, отозвал меня в сторону.

– Мастер Карпентер велел передать, – протараторил пацан, – что в деревню приехали вооруженные люди, и ищут они некоего де Майеле.

– А я здесь при чем? – небрежно спросил я.

– Хозяин сказал, что по описанию вас от того человека не отличить.

– И много их приехало?

– Да человек двадцать, и они очень сердиты.

– Плохо, – задумчиво сказал я. – И что же делать?

Я и не думал спрашивать совета у ребенка, скорее размышлял вслух, но пацан с неожиданной основательностью заметил:

– Вам надо уходить прямо сейчас.

– Это тебе, – я сунул пацану серебряный шиллинг. – А это передай хозяину.

Мальчишка повертел в руке золотую марку, с широкой ухмылкой сказал:

– Час назад хозяин намалевал на вывеске лук‑порей, и теперь рассказывает всем и каждому, будто в прошлом месяце у нас останавливался сам чертов Тюдор. Тот, мол, за раз выпил полгаллона бренди, а после куролесил всю ночь напролет. Многие не верят, но таверна битком набита. У нас никогда еще не было столько посетителей.

Я ухмыльнулся и подмигнул, а затем пацан умчался, и я остался в одиночестве. Итак, погоня меня настигла. Досадно, ведь я уже думал, что охотники сдались. Мне еще повезло, что удалось завести в деревне друзей. Вот только фора по времени выходила невеликая, наверняка охотники пустились в поиски, и кто‑нибудь в деревне мог им подсказать, куда я направился.

Скорее всего дорога была уже перекрыта, а потому вопрос покупки жеребца отпал сам собой. Я попрощался с мастером Блейком, пообещав вернуться позже, когда основательно все обдумаю. И едва я удостоверился, что он меня больше не видит, как тут же быстрым шагом направился в сторону холмов. Благо, конюшня стояла на окраине деревни, и я должен был избежать любопытствующих глаз.

На ходу я напряженно раздумывал, как быть дальше. Охотники крепко сели мне на хвост, и пока что я никак не мог от них оторваться. А ведь я в Англию не в прятки играть приехал, и давным‑давно должен был находиться в обители Золотых Розенкрейцеров. Я прикинул, сколько времени уже потерял на болезнь и прочие забавы, и коротко выругался. Судя по всему мне следовало обратиться за помощью к профессионалам. И я, кажется, знал, где их можно найти.

Не успело солнце опуститься за верхушки деревьев, как я оказался внутри кольца полуразвалившейся крепостной стены. Предыдущие пару часов я провел наблюдая за руинами, и ничего подозрительного так и не обнаружил. Сейчас же я неспеша прошелся, внимательно разглядывая полуразрушенный замок. Следов пребывания человека я не нашел, но это еще ни о чем не говорило. В конце концов именно в этих развалинах, по уверениям обитателей деревни водилась нечистая сила, и отсюда кто‑то неизвестный наблюдал за дорогой.

Осмотревшись, я выбрал место поудобнее и приготовился к длительному ожиданию. Опустилось солнце, зажглись звезды, луна залила руины трепещущим светом. Соскучившись, она принялась играть в прятки, то укрываясь за набежавшим облаком, то вновь выглядывая.

Я терпеливо ждал, и наконец обитатели руин убедились, что добром я отсюда не уйду. Пронзительный стон раздался как будто из‑под земли, и от неожиданности я вздрогнул, хотя и ожидал чего‑то подобного.

– Любопытно, – усмехнулся я, – что они нам еще покажут?

Показали, и немало. Стоны то усиливались до крика, то пропадали вовсе. Фигуры в развевающихся лохмотьях возникали и исчезали среди развалин, постепенно подбираясь ко мне все ближе и ближе. Кто‑то дьявольски хохотал, плачущий голос выкрикивал проклятия и богохульства.

Наконец среди развалин обозначилась светящаяся фигура с неестественно белым лицом. Подвывая, пошла ко мне шаркающей походкой, вытянув руки вперед. Я немедленно встал. Фигура неумолимо приближалась, крики и стоны все усиливались. Все происходящее напоминало малобюджетный фильм ужасов.

– Браво, – сказал я, сжалившись над актерами. – Впечатляет.

Мой голос разнесся над развалинами, заставив человека, разряженного то ли под вампира, то ли под мумию, споткнуться.

– Достаточно, – рявкнул я, прерывая предсмертные стоны и дьявольский хохот. – Я желал бы поговорить с хозяином.

– Какой он тебе хозяин, смертный, – замогильным голосом пророкотала фигура. – Не богохульствуй! Именуй Его великим повелителем тьмы, князем мира сего!

– Хорош дурака валять! – твердо заявил я, скрестив руки на груди. – При чем тут дьявол? Мне нужен хозяин здешних мест, атаман вашей шайки, словом тот, кто всем здесь заправляет!

– Но…

– И не толкуй мне про чертовщину, – оборвал я ряженого. – Скоро рассвет, и времени у нас очень мало.

– Ну и чего же ты хочешь? – рыкнули из‑за спины басом.

Я обернулся и оценивающе оглядел главаря.

– Глядите‑ка, – с издевкой воскликнул тот, – по нашу душу снова поп явился! Сейчас как махнет кадилом, и полетят клочки по закоулочкам!

Со всех сторон с готовностью заржали. Шутка была немудреная, но много ли им надо, детям природы?

– Я не священник, и мне нет дела, чем вы тут занимаетесь, – холодно заявил я. – Изготовляете фальшивые деньги, держите ли склад контрабанды – мне все едино. И я вас не выдам.

– Конечно не выдашь, – хмыкнул атаман. – Сейчас вот я тебя…

Я ухмыльнулся ему в лицо, и меч сам прыгнул мне в руку. Я равнодушно заметил:

– Можем и подраться, если хочешь. Но ты не задумывался, сколько твоих тут поляжет? Точно уверен, что вы со мной справитесь?

Резко обернувшись я эфесом меча ударил в лицо подкравшегося сзади мужчину. Тот рухнул как подкошенный и больше не шевелился. Я отскочил, лезвие клинка холодно поблескивало в свете луны. Приглашающе махнул:

– Подходите.

– Вот гад! – ахнули в развалинах, несколько человек, пригнувшись, начали обходить меня с боков.

– Стоять! – рявкнул атаман, и они замерли, как мне показалось, с облегчением. – Джонни сам напросился, все видели, что я не давал приказа.

– Что тебе тут нужно? – спросил он напрямик, так же прямо я ответил:

– Я иду в замок Барнстапл.

– Скатертью дорога, – пожал плечами атаман, – мы тебя не держим.

– Уверен, вам известны все окрестные тропы, – сказал я. – Просто проведите меня к замку, и я заплачу вам золотом.

В руинах возбужденно зашептались, главарь небрежно спросил:

– Деньги у тебя с собой?

– Выкопаем по дороге, – ответил я, ухмыляясь. – Ты же не думаешь, что я приду сюда с деньгами?

– А может все же выдать тебя охотникам? – как бы размышляя заметил главарь. – Сразу же, как только расскажешь, где закопано золото?

Сзади уже с полминуты напряженно сопели, еле слышно хрустнул камешек под чьей‑то неловкой ногой, и я, крутанувшись, дважды резко дернул левой рукой. Раненые завопили от боли, все прочие – от неожиданности, я же прыгнул вперед и прижал к горлу опешившего атамана бритвенно‑острое лезвие моего меча.

– Хватит шутить! – рыкнул я свирепо. – Мне надоело ваше общество, и сейчас я начну убивать по‑настоящему! Пусть мне вернут метательные ножи, а еще я желаю видеть проводника, и немедленно! Все ясно?

Главарь осторожно кивнул, и я довольно оскалил зубы.

– Выступаем немедленно, – заявил я, и на этот раз никто и не подумал мне возражать.

– Дошли, – выдыхает проводник, устало опершись о посох.

Солнце давным‑давно миновало зенит, и теперь неумолимо спускается вниз. На небе ни облачка, жара словно в пекле, и я изрядно вымотался. Всю дорогу мои проводники шли быстрым шагом, и мне пришлось попотеть, чтобы не отстать от них. Еще до обеда мы преодолели вторую гряду холмов, и тут же, не останавливаясь углубились в скалы. Карабкаться по камням то еще развлечение, и внезапную остановку я воспринимаю с энтузиазмом.

– Это здесь? – спрашиваю я, не выпуская обеих разбойников из вида.

– Да, – кивает первый, тот, что пошустрее на вид. – Вон там впереди у скалы, похожей на вставшую на дыбы лошадь начинается узкое ущелье. Пройдете по нему, и уже к закату выйдете на равнину. А там и до Барнстапла рукой подать.

Второй проводник, молчаливый и угрюмый, отступает на шаг назад, стараясь проделать это незаметно. Рука его медленно опускается на пояс, толстые пальцы стискивают рукоять охотничьего кинжала, мужчина пригибается для прыжка.

– Вот и славно – рассудительно замечаю я. – Не пора ли нам рассчитаться? Вы выполнили свою часть сделки, настала моя очередь.

– Почему бы и нет? – лицо проводника мгновенно искажается, ухмылка пропадает, как и не было ее, неровные зубы щерятся по‑волчьи.

Разбойник кидается ко мне, раскручивая в воздухе тяжелый посох. Я прыгаю в сторону, блестит меч, и второй проводник, уже успевший выхватить клинок, вскрикивает от боли.

Лезвие моего меча входит ему в грудь, рассекая ребра и пронзив сердце. И тут же окованный железом наконечник посоха вскользь задевает мою голову, и я отлетаю назад, оглушенный. Повезло, ведь еще немного, и мой череп треснул бы, как яичная скорлупа, а так я отделываюсь лишь рваной раной.

Ободренный успехом проводник усиливает натиск, посох в его руках вертится колесом. Пошатываясь я отступаю, перед глазами все плывет. Разбойник делает удачный выпад, и меч, жалобно звякнув вылетает из моей руки. На мгновение противник замирает, на его лице победная улыбка. Не теряя ни секунды я прыгаю к разбойнику, коленом с силой бью в пах, руки стискивают жилистое горло.

Охнув от боли проводник выпускает посох, и больше уже не улыбается, его твердые как дерево пальцы смыкаются вокруг моей шеи. Несколько мгновений мы тяжело топчемся, затем, потеряв равновесие, падаем. Пока разбойник оглушено возится снизу, я, освободив одну руку, успеваю выхватить нож.

Тот дергается, давясь криком, загорелое лицо враз покрывается потом, зрачки расширяются. Из распахнутого рта плещет кровь, тело бьется в агонии. Я сажусь рядом с умирающим, осторожно растирая себе горло. Хрипло замечаю:

– И что вы, британцы за люди за такие? Отчего вам все время мало? Договорились об одном, а у вас на уме совсем иное!

Поглядев на кончающегося разбойника, укоризненно добавляю:

– Слово надо держать!

Хрипло закаркал невесть откуда взявшийся ворон. Внимательно, по‑хозяйски оглядел трупы и перелетел с одной ветки на другую, поближе к добыче. Я как смог перевязал себе голову и отправился к указанной скале, не затрудняя себя погребальными процедурами. Уверен, что покойные поступили бы с моим телом точно так же.

Ущелье там и в самом деле обнаружилась, но вывело оно меня не на равнину, а в самое сердце скал. Со всех сторон высились равнодушные каменные стены, поросшие бурым мхом. Кое‑где виднелись выгоревшие на солнце островки травы да небольшие деревца, чудом уцепившиеся за едва заметные выбоины в камне. Возвращаться не имело смысла, и я решил идти вперед. Англия в конце концов всего лишь большой остров, и рано или поздно я должен был выйти к морю.

Едва заметная тропка, по которой я пробирался в этом море хаотически воздвигнутых скал оборвалась так неожиданно, что я чертыхнулся, недоверчиво озираясь. Осталось загадкой куда же девались те, кто подобно мне доходил до этого самого места. Проваливались под землю или возносились ввысь? Положительно, в городе, несмотря на иные опасности, намного комфортнее. Уж там‑то всегда найдется кому подсказать тебе правильную дорогу.

Я сделал вперед один шаг, затем другой. Каменная осыпь под ногами угрожающе задвигалась. Я замер, осторожно балансируя на одной ноге. Камни тихо шуршали, я покосился в сторону близкой пропасти, и по спине потекли капли пота. Какого черта человек произошел от мохнатой обезьяны, а не от изящной, покрытой перьями птицы?

Камешки продолжали ползти, а я все так же стоял на одной ноге не зная на что решиться. Наконец, собрав волю в кулак я прыгнул с места, рассчитывая достичь безопасной на вид площадки ярдах в пяти от меня раньше, чем осыпь вновь придет в движение.

Попавший под ногу камень ушел из под ног, ступня подвернулась, и я со всего размаху рухнул на спину. Не успел я проклянуть всегдашнее свое невезение, как меня словно на водных горках понесло вниз. Завертело в воздухе, и едва я открыл рот чтобы закричать, как меня с размаху шмякнуло о что‑то твердое, да так, что едва не вышибло дух. Когда я вновь открыл глаза, солнце уже садилось. Какое‑то время я просто глядел перед собой, затем вспомнив случившееся, осторожно повернул голову. Подвигал руками, ощупал тело, затем сел, озираясь.

Я находился на узком, всего‑то в пару шагов уступе, что прилепился к краю скалы. Слева неприступной громадой высилась скала, справа приглашающее раскинулась настоящая пропасть. Не такая уж и глубокая, не выше обычного пятнадцатиэтажного дома, но при одном взгляде вниз отчего‑то начинала кружиться голова. Уступ, где я находился, плавно понижался к северу, так что можно было попробовать спуститься вниз, пусть и с определенным риском для жизни.

Спохватившись я проверил вещи. Оказалось, мой дорожный мешок не то остался на каменной осыпи, не то угодил в пропасть. В любом случае на уступе его не было. С ним пропала вся еда, фляга с водой и притороченный сбоку меч. Прихваченный у покойника дорожный посох тоже исчез. Я философски пожал плечами. Давний друг еще по той, прежней жизни в двадцать первом веке, обронил как‑то фразу, смысл которой я осознал гораздо позже.

– Потеряв что‑то, – произнес он, – считай, что этой вещью ты расплатился с судьбой за нечто действительно для тебя важное.

Язычество, скажете вы? Возможно, спорить я не стану. Но как бы там ни было я был не против обменять свою жизнь на все пропавшее барахло. Едва я окончательно пришел в себя как солнце село, и наступила ночь. Оставаться до утра на узком уступе не имело смысла, ведь в темноте я вижу ничуть не хуже, чем при свете.

Спуск оказался более трудным, чем я предположил поначалу. Несколько раз мне пришлось висеть на одной руке, пока другой я отчаянно нащупывал хотя бы малейшую щель, куда смог бы вбить пальцы. Пару раз я перепрыгнул с уступа на уступ подобно горному архару, но без того изящества, и уже через несколько часов я оказался в каких‑то трех ярдах от дна ущелья.

Решившись, я спрыгнул вниз и, как оказалось, удачно. Ноги подкосились, и я без сил повалился прямо на землю. Руки дрожали, как у припадочного, одежда насквозь промокла от пота. Тело просило пощады, наотрез отказываясь двигаться дальше без отдыха.

– Пять минут, не больше, – устало сказал я, поразившись, как слабо звучит мой голос. – Ну а потом поднимайся и оглядись. Мало ли какая пакость тут водится. Хищные звери, например… а ты сейчас и от мыши не отобьешься.

Рука, двигаясь рывками, опустилась на пояс, лязгнул, выходя из ножен кинжал.

– Так гораздо лучше, – прохрипел я, – но проваляться больше пяти минут я тебе все равно не дам!

Глава 5 сентябрь 1432 года, замок Барнстапл: посмотри в глаза чудовищ

За час до рассвета я решил остановиться на отдых. Незаметно для себя задремал, но спал чутко, в полглаза. Перед самым рассветом проснулся, все тело затекло, и несколько минут я растирал руки и ноги, пока окончательно не пришел в себя. От земли поднялся туман, все вокруг тонуло в дымке, и вытянутую вперед руку было не различить.

Ущелье, где я оказался, представляло собой настоящий лабиринт, то и дело разветвляясь в двух, а то и трех направлениях. Разобраться в переплетении идущих неведомо куда проходов было выше человеческих сил. Единственное, что я мог сделать – это следовать примерно в одном направлении. Спотыкаясь и зевая во всех рот я так и поступил, и вскоре наткнулся на небольшой родник, бьющий прямо из скалы. Холодная словно лед вода живо привела меня в чувство, я сполоснул лицо и окончательно проснулся.

Туман начал редеть, сквозь него медленно проступили окружающие меня скалы, вдали защебетала приблудная птаха, и я прибодрился. Похоже, скоро я оставлю ущелье позади, а там и до людей недалеко. Невольно я вспомнил Францию, ее теплые ночи, напоенные негой и чудными ароматами трав. Здесь же пахнет всякой падалью. Ужасная, невыносимая страна!

Насторожась, я приподнял голову, ноздри сами по себе расширились, втягивая воздух. Воняло гадостно, похоже, впереди валялась какая‑то падаль. Медленным шагом я двинулся вперед, поминутно застывая на месте и внимательно вглядываясь и вслушиваясь. Не хватало мне еще для полного счастья впереться в логово какого‑нибудь хищника. Подумав, я снял куртку и намотал на левую руку, соорудив нечто вроде щита. Если тварь на меня кинется, импровизированный щит на какое‑то мгновение задержит ее, ну а затем я насажу зверя на кинжал.

Под ногами тихо хрустнуло, я замер и опустил глаза. Сквозь туман смутно белели кости, много костей. Мне почудилось в них нечто странное, и я двинулся вперед еще осторожнее. Сверху ударили лучи утреннего солнца, выжигая влагу, и я остановился потрясенный. Взгляду моему открылось целая груда костей, часть с остатками гниющего мяса. Но замер я от вида множества человеческих черепов, уставивших на меня темные дыры глазниц.

Туман редел, и взгляду открывалось все большее пространство, сплошь усыпанное костями. Я пошатнулся, в ноздри ударил жуткий аромат гниющего мяса. Под ногами захрустело, из одного из черепов высунулась крысиная мордочка, встревожено пискнув, тварь тут же скрылась. Послышался тихий шелест маленьких лапок, сверху закаркали сразу в несколько голосов.

Я кинул косой взгляд на рассевшихся на краю скалы воронов, черных, здоровенных как индюки, затем снова уставился на кости. Допустим, тут поблизости обитает некий зверь‑людоед. Стал бы он складывать черепа в некое подобие пирамид, словно в "Апофеозе войны" Верещагина?

Я пригляделся к повреждениям на костях и поежился. Никаким хищником с могучими челюстями тут и не пахло, здесь поработал топор! Плечевые и бедренные кости, за схожую форму именуемые трубчатыми были аккуратно расколоты вдоль. Какой‑то лакомка пожелал добраться до сладкого костного мозга, ну и добрался, разумеется.

С головным же мозгом неведомый мне гурман поступил иначе. Он не стал заморачиваться выковыривая лакомство из глазниц, или круша кости черепа сверху, там где они прочнее всего. Действуя с очевидной сноровкой он выломал кость вокруг отверстия, где позвоночник соединяется с черепом. Я аккуратно положил выбеленный солнцем череп на место, мне было слегка не по себе. Впереди меня ждал самый страшный хищник планеты – человек.

Во время предыдущего посещения Британии мне довелось столкнуться с некими естествоиспытателями. Медленными пытками те доводили похищенных ими людей до смерти, чтобы затем сварить из черепов жертв чудо‑эликсиры. Нынешние же, похоже, ели людей без всяких затей.

– Действуя заодно с покойными обитателями замка Молт людоеды могли бы составить недурную компанию по безотходному потреблению, – цинично заметил внутренний голос.

Я машинально кивнул. Каннибализм – позорное и тщательно скрываемое прошлое гомо сапиенса. Это детям в школах рассказываем, будто наши предки кроманьонцы вытеснили неандертальцев в мирном соревновании. Мол, те были мельче, слабее, и вообще тупые как обезьяны, а потому взяли и вымерли. Сами по себе. А если и находят вокруг стойбищ наших предков их обглоданные косточки, так это случайно вышло.

Да и такое ли уж далекое прошлое, если призадуматься? В те самые минуты, когда я обнаружил в Англии логово людоедов, задорные, обожающие песни и пляски обитатели гавайских островов продолжали мирно кушать соплеменников. И будут питаться человечиной вплоть до девятнадцатого века.

А по другую сторону Атлантического океана ацтеки отплясывали вокруг пирамид, обрядившись в свежесодранную человеческую кожу. Ритуально впивались зубами в еще пульсирующие человеческие сердца, жадно прихлебывали горячую красную кровь. И африканцы с азиатами не брезговали человечиной.

Да чего долго ходить, и в двадцатом веке неоднократно случалось, пусть и не любим вспоминать, но ведь было же? Так что пугаться было нечему, ничего особенного не происходило. Где‑то рядом обитала группа разумных хищников, что с того? Озаренный неожиданной мыслью, я оглядел импровизированное кладбище и присвистнул.

Кроме костей, как давным‑давно пожелтевших, так и свежих, с остатками мяса, больше тут не было ничего. Ни клочка ткани, ни кусочка кожи, ни подошв, ни деревянных гвоздей, которыми те крепились, ни завалящей монетки, ни единого кусочка металла, пусть проржавевшего. А это в свою очередь значило, что владельцы кладбища вдобавок грабили своих жертв, а посему – у них имелись сообщники во внешнем мире, коим сбывались вещи несчастных.

Разумнее всего было тихой тенью прошмыгнуть к выходу и отправиться дальше по своим делам, благо те, в связи с недавними событиями, пришли в некоторое запустение. Я совершил осторожную вылазку и обнаружил вход в пещеру. Изнутри доносился шум, и я счел за благо вернуться обратно, затаившись неподалеку от ручья. Было бы опрометчиво соваться неизвестно куда, не уточнив ни количество обитателей пещеры, ни их вооружение.

Последние два вопроса волновали меня до чрезвычайности. Хорошо, если в пещере проживает немногочисленное семейство каннибалов, но что, если их там несколько десятков? Впрочем, подобного просто не может быть. Все‑таки мы в Европе, и о массовых исчезновениях людей стало бы известно… или все же нет? Тяжело вздохнув я решил, что обдумаю все, как только появятся первые факты, а потому занялся наблюдением.