Текст книги "Орден последней надежды. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 84 страниц)

– Спокойно, – сквозь зубы шипит сзади Гектор. – Ты что, совы никогда не видал?

– Знаешь, где я ваших сов видал! – обиженно огрызаюсь я, пытаясь успокоить колотящееся сердце. – В виде набитых чучел в зоологическом музее, там им самое место! Ишь как кидается, будто у меня мыши в волосах живут.

Что она там искала, непонятно. Психология животных – тайна за семью печатями, по крайней мере, для меня. Помню, в школе учили, что птахи и звери – твари неразумные, все у них на инстинктах. Разумное существо должно постоянно общаться, разговаривать с себе подобными. А у птиц, мол, есть только «чик» да «чирик». Позже, уже в армии, я прочитал, что мы птиц на самом деле и не слышим, те в основном в ультразвуке переговариваются.

Не удивлюсь, если и у животных так же. Вот и выходит, что о настоящей жизни наших братьев меньших мы ничего толком не знаем. Придумали же – инстинкты. У дождевого червя инстинкты и у муравьев, у собак и у дельфинов. Лишь у человека – разум. Жаль, пользуется он им нерегулярно, от случая к случаю. Вон, американцы пишут, что люди думают четыре минуты в день. Им – хватает, весь мир подмяли. Может, нам тоже поднапрячься? Ну, не сразу, конечно, начать можем и с одной минуты, а уж дальше догоним и перегоним, заплюем и затопчем!

И вообще, что такое сова – вредная птаха с амбициями, вот и все. У нас в России живет филин, вот это – зверь! Раз в пять больше совы, глазищи, как фары у «жигулей», вдобавок любит задорно ухать по ночам, пугая волков и медведей. Сам я ни одного филина не видел, но знаю точно, что это вам не какая‑нибудь мелкая французская финтифлюшка, он не будет без толку шелестеть по волосам. Уж если заденет по голове, так заденет. Вот такие мы в России, ко всему относимся серьезно, обстоятельно.

У ворот маячат двое часовых, о чем‑то негромко треплются. В ярком свете пылающих факелов, укрепленных подле створок ворот, прекрасно видно, как дозорные над чем‑то гадко хихикают. Ну а раз так, значит, разговор зашел о доступных красотках, о чем еще поговорить человеку на посту, что обсудить? Обычные темы в таких случаях: еда, выпивка и бабы, причем все вперемешку, с особым упором на женский пол. Нет, возможно, что мужчины так азартно обсуждают вчерашнюю рыбалку или охоту, только вот в тех случаях рыболовы‑охотники то и дело разводят руки в стороны до предела, показывая, какого размера были глаза у пойманной рыбы или копыта у залесованного зверя.

Фазенда Безнара располагается в самом центре лагеря, незамеченным не подберешься. Но что скрывать честным людям? А потому мы идем спокойно, будто бы даже и не особенно торопясь. Когда подходим ближе, я явственно разбираю:

– И пока тот дурак ходил к ручью за водой, я успел закончить все дела и незаметно смыться!

Оба задорно смеются. Ну‑ну, а вот в мое время анекдот звучал по‑иному, там доверчивому мужу предлагалось вынести мусор. Похоже, институт брака порождает одинаковые проблемы, создает однотипные шутки не только по обе стороны Атлантики, но и во все прошедшие и будущие времена.

– А я вот… – азартно начинает второй и замолкает, наконец заметив нас с Гектором.

Оба разом подбираются. Лица важные, губы надуты, холодными глазами рассматривают нас эдак свысока: далеко не каждому даются высокие право и честь попасть в личную охрану легендарного крестьянского вожака. Прислоненные к забору копья враз оказываются в жилистых руках. Вовсе не потому, что нас опасаются, да и с чего бы это? Меня они прекрасно знают, да и в лагере все спокойно, мирно. Дело в другом – показать собственную значимость, лишний раз подчеркнуть явное превосходство между приближенными к местному вождю воинами и каким‑то там лекаришкой.

Идущего сзади разбойника часовые просто не принимают в расчет. И так ясно, что тот – совершенно серая личность, что‑то вроде мышки‑полевки перед грозными ястребами и в чем‑то соколами.

– Какого лешего приперлись? – грозно роняет тот, что постарше.

Я без труда узнаю охранников, не раз видел рядом с Шарлем, это Клод и Морис, оба – бывшие баронские стражники. Дезертировали с год назад да и прибились к лесной ватаге. Превосходно владеют копьями и мечами, настоящие воины, искусные в обращении с любым оружием. Я нервно сглатываю, но отступать поздно.

– Что, мне орать на весь лагерь? – огрызаюсь я. – Не думаю, что Безнару это придется по вкусу.

Стражники быстро переглядываются, Морис важно кивает. Я подхожу поближе.

– Ну, что еще за секреты? – с некоторой государственной усталостью уточняет Клод. – Пришел передать приглашение на свадьбу?

Уголки губ Мориса подрагивают, минуту спустя стражи вновь заливисто хохочут. Вот гады, и этим известно о предстоящем торжестве. Похоже, только я ничего не подозревал. Ржут как кони, не перебудили бы округу! Я стискиваю кулаки до хруста в суставах, но сейчас неподходящее время для драки. Взяв себя в руки, вежливо улыбаюсь:

– Нет, Шарль уже приглашен. Сейчас я хотел бы сообщить ему, что последний из пленников умер.

Улыбки как ветром сдуло.

– Как так умер? – хмурится Морис. – Да его никто и пальцем не тронул! Так, стукнули пару раз, вот и все.

– У мерзавца был спрятан яд, – вздыхаю я с горестным видом. – Ухитрился принять и сдох раньше, чем я добежал до тела.

– Помер в ужасных судорогах, с криками боли? – с простодушной надеждой уточняет Клод.

– Сам не видел, врать не буду. Но вот этот, – я гневно тычу в сторону тщательно скрывающего лицо Гектора, – сторожил пленника, он все Шарлю пусть и докладывает.

– Справедливо, – кивают стражники, – но пусть немного подождет, Шарль сейчас занят.

Гектор суетливо кивает, медленно подбираясь поближе. Еще минута и…

– А ну постой, – недовольно хмурится Клод. – Покажи лицо, что‑то я тебя не узнаю. Из новеньких?

Стражник снимает с забора укрепленный факел, делает шаг к рыцарю. Гектор атакующим леопардом прыгает вперед, тут же раздаются два глухих удара, я еле успеваю подхватить обмякшего Мориса.

– Быстрее, – яростно шипит рыцарь, – не спи, замерзнешь!

Мы оттаскиваем тела в близкую тень, укладываем в густые кусты. Я с облегчением замечаю, что оба живы, хоть и без сознания. Лица разбиты в кровь, носы свернуты на сторону, а у бдительного Клода вдобавок сломана нижняя челюсть. Пока Гектор запирает за нами дверь в воротах, я присматриваюсь и прислушиваюсь. Похоже, что все обошлось: никто не кричит истошно, не несется со всех ног с оружием на помощь страже. Замок спит, лишь тускло светятся два окна на втором этаже.

– Туда? – без особой нужды уточняет Гектор.

Можно подумать, владелец будет ютиться на первом этаже, ха! Только бельэтаж. Молча киваю. Рысью взлетев на крыльцо, рыцарь мягко скребется в запертую дверь. Та наконец распахивается, на крыльцо выходит еще один бдительный страж.

– Что? – раздраженно каркает он, но Гектор молниеносно бьет его головой прямо в лицо, тот оглушенно рушится на пол.

Разинув в изумлении рот, иду за рыжеволосым. Подобные трюки я видел лишь в кино, в жизни – никогда. Интересно, как его ухитрились взять в плен? Делаю в памяти зарубку, надо будет непременно узнать, где он научился так драться. По рассохшей лестнице рыцарь поднимается бесшумно, показав мне знаками держаться у края ступенек, а на середину ни‑ни! Когда так крадешься, выходит совсем как у ниндзя, то есть никакого скрипа. У дверей в комнату дежурит еще один охранник. Бедолага так задумался, что вскидывает голову, когда Гектор оказывается уже совсем рядом. Тяжелый кулак бьет его сверху, как кувалда, страж обмякает тряпочной куклой, закатив заспанные глаза.

– Ну вот мы и на месте, – удовлетворенно констатирует рыцарь. – Пора в гости, что зря время тянуть.

Гектор осторожно толкает дверь, та не поддается – заперта изнутри. Настоящего мужчину такая мелочь не смутит: мощным ударом ноги рыцарь выносит преграду, вихрем залетая внутрь. Я забегаю следом и с интересом оглядываюсь: спартанской обстановку может назвать лишь человек, выросший во дворце. В центре возвышается круглый стол резного дуба, явно вынесенный из дворянского поместья. На полу и стенах – ковры, в изобилии развешано дорогое оружие, украшенное драгоценными камнями. Посуда серебряная, но в одном из вместительных сундуков, стоящих вдоль стен, наверняка найдется золотая.

Скромно одетые люди кажутся лишними на фоне великолепной обстановки, в данное мгновение все при деле, никто не отлынивает. Гектор и Шарль сцепились на полу в большой клубок: яростно пыхтя и фыркая, верзилы душат друг друга. К борющимся боком подбирается отец Антуан, в руке зажат тяжелый медный подсвечник. Я громко откашливаюсь, священник с удивившей меня скоростью разворачивается. На лице мелькает несколько выражений, наконец искаженное злостью лицо разглаживается, отец Антуан благостно взирает на меня.

– Нехорошо, падре, – с легкой укоризной замечаю я. – Поставьте канделябр на место. Мы же с вами не в казино, где шулеров принято лупцевать осветительными приборами.

Отец Антуан машинально взвешивает подсвечник, как бы раздумывая, не метнуть ли в меня, но нацеленное прямо в живот тяжелое копье заставляет его передумать.

– Ты ошибаешься, дитя, – кротко отвечает он. – Я лишь хотел поближе посмотреть, что за заблудшая овца хватает нашего доброго хозяина за горло.

– К старости начали отказывать глаза, – хмыкаю я, – но рука еще тверда, тверда.

Священник аккуратно ставит подсвечник на край стола, мягко присаживается на один из стульев. Краем глаза отметив, что это как раз «наш добрый хозяин» крепко ухватил за горло незваного гостя, я тупым концом копья быстро бью Шарля по голове и вновь навожу острие на священника. Тот лишь скорбно покачивает круглой плешивой головой, как бы призывая небеса в свидетели творящегося беззакония. Не нравится мне, как падре сидит на стуле, что‑то цепляет взгляд, сам не пойму. Наконец доходит: священник устроился на самом краешке сиденья, руки лежат на коленях, а сам – как сжатая пружина.

– Робер, Робер, – удивленно роняет отец Антуан, – разве можно угрожать оружием верному слуге Господа? Ты же знаешь, нам запрещено проливать кровь, мы не пользуемся подобными… аргументами, наше оружие – лишь молитва да доброе слово.

– Не совсем так, падре, – проницательно замечаю я, осторожно приближаясь к неподвижно сидящему человеку, – не передергивайте. Есть куча прекрасных способов убить человека и без кровопролития, к примеру – удавка, тяжелый посох, трость или кастет.

Глаза священника сужаются, похоже, я попал в цель, но голос ровен.

– Господи, – произносит он, – прости ему все прегрешения.

Борьба на полу наконец прекратилась, я с облегчением вижу, что наша команда ведет один‑ноль.

– Если будете вести себя тихо, я бережно прикручу вас к стулу, не причинив никакого вреда, – успокаивающе бросаю я.

Отец Антуан покорно склоняет голову, но в тот момент, когда я ставлю копье к столу и накидываю на него толстую веревку, что бесхозно лежала в углу, священник пружинисто разворачивается. В руке его возникает маленькая увесистая дубинка, которая до сих пор скрывалась в просторном рукаве. Я успеваю лишь отдернуть голову, и вместо хрупкой височной кости дубинка встречается с крепким лбом. Сломанной куклой я отлетаю в угол, успев напоследок подумать: «Один‑один, на поле – ничья…»

Удивительно, как меняется мироощущение человека, стоит ему получить удар в лицо. Или пинок в живот, неважно. В жизни я человек мирный, дружелюбный и приветливый, но это – тонкая пленка цивилизованности, привитая усилиями родителей, детского сада и школы. Мы невольно должны жить вместе и сотрудничать по мере сил, хотя каждый, я глубоко уверен, представляет себя центром Вселенной, той осью, вокруг которой крутится Мироздание.

Именно потому каждый искренне верит в свое личное бессмертие, отсюда эти сказки о Боге, что примет тебя в свое лоно, утешит и даже вытрет сопли. Но речь не о том. Мы вышли из мира животных, мы сами – животные, которые научились жить совместно, и как просто выпустить из себя хищника, с какой непостижимой легкостью он выпрыгивает сам, стоит ему только почуять, что грозит опасность!

На лицо плещет холодная вода, я со стоном сажусь, с трудом оглядываю комнату. Передо мной – Гектор, рыцарь озабоченно вглядывается в мои глаза:

– Очухался?

– Да. Где эти гады? – кровожадно рычу я.

– Шарля я убил, – признается Гектор, – не смог взять живьем. Он сильный, как медведь, чуть шею мне не сломал. Хорошо, ты помог, оглушил слегка.

Я припоминаю, с каким звуком конец копья встретился с макушкой ныне покойного Безнара, невольно качаю головой:

– Такого надо было молотом глушить, но здесь же не кузня. А святоша?

– Вон валяется, вовремя я его прибил. Еще бы чуть‑чуть, и тебе крышка!

Я гляжу в угол, где под головой неподвижного тела в сутане расплывается лужа крови, с удивляющим меня злорадством. Оказывается, легко любить людей лишь до тех пор, пока тебе не влупят дубинкой по лбу, дальше – тяжелее, почти невозможно. Убедившись, что со мной все в порядке, Гектор бросается обыскивать Шарля, наконец с возгласом удовлетворения находит искомый перстень в поясничном кошеле.

– Гектор, – растерянно зову я, – погляди вот на это.

На столе навалены груды бумаг. Нарисованные умело и не очень карты, какие‑то списки, даже пара книг имеется.

– Прочти… – Я протягиваю Гектору написанное мелкой вязью письмо. Буквы в нем резкие и четкие, выведены явно уверенной рукой.

– Канцелярский курсив, – задумчиво тянет рыцарь, дважды пробежав глазами письмо, написанное на дорогой мелованной бумаге. Медленно поднимает враз помрачневшее лицо: – Что ты думаешь по этому поводу?

– Предательство, – пожимаю я плечами, – тут и думать нечего.

А что еще скажешь, если в послании изложен численный состав некоей группы воинов и маршрут выдвижения, плюс примерный срок, когда та будет находиться в пределах досягаемости восставших крестьян. Особое внимание обращено на то, что предводитель группы – молод и рыжеволос, его следует пытать до тех пор, пока не откроет характер миссии. Гектор долго изучает сургучную печать на письме, при этом заметно хмурится. Похоже, опознал владельца и чем‑то ему это не нравится. Не ожидал он от кого‑то, хорошо знакомого, подобной измены.

Но время бежит, и особенно раздумывать некогда. Что, если еще кто пожалует в гости? Мы быстро обыскиваем комнату, обнаруженные кошели с золотом и серебром по‑хозяйски подвешиваем к поясу. Как сказал классик, в дороге и веревочка сгодится, а тут денег столько, что можно километра три одних веревок купить и еще много на что останется!

В соседней комнате полно великолепных доспехов. Рыжеволосый с детским криком восторга выволакивает свои из наваленной кучи, в глазах – слезы. Я, путаясь и ошибаясь, помогаю ему надеть все это железо, что садится на Гектора тютелька в тютельку. Самые дорогие доспехи те, что делают по твоей личной мерке. На другом они будут смотреться, как на корове седло, на тебя же лягут второй кожей. Обернувшийся металлической статуей рыцарь легко поворачивается ко мне, в вытянутых руках чего только нет. На голову мне нахлобучивает шлем, в руки ощутимо ложится кольчуга.

– Миланская, – авторитетно роняет Гектор, – держит тяжелую стрелу с двадцати шагов. Не оденешь – будешь круглым дурнем.

– А если с десяти влупят? – язвительно интересуюсь я.

Гектор высокомерно пропускает вопрос мимо ушей, он уже выбрал для нас целую охапку оружия. Выглядеть в его глазах дураком не хочется, потому я покорно надеваю кольчугу. Это вроде ночной рубашки до середины бедра, но из маленьких железных колец. По бокам от низа до пояса сделаны два кокетливых разреза, чтобы садиться было удобнее.

Еще у кольчуги имеется капюшон, на руки прилагаются кольчужные перчатки. Поверх кольчуги застегиваю широкий пояс из толстой бычьей кожи. На поясе у меня висят легкая булава и два кинжала, в руке держу копье. Интересно было бы полюбоваться на себя в зеркало. Наверняка выгляжу как настоящий мачо, то есть гордо и сурово. Под конец обыска я обнаруживаю в соседней комнате два небольших бочонка.

– Бренди, – искренне радуюсь я, но это не бренди, это – порох.

Я тут же припоминаю глухие разговоры, что Шарль планирует достать несколько пушек. С таким оружием можно захватить и укрепленный замок, а владелец замка в наше смутное время может рассчитывать на дворянство, если поставит на нужную сторону, разумеется. При виде пороха я тут же оживляюсь, радостно тру ладошки, празднично позвякивая всем навешанным на меня металлом.

– Будет вам развлечение, – грожу неведомо кому, быстро сооружая одну нехитрую штуку.

Я спускаюсь вниз к нетерпеливо ожидающему меня Гектору, тот уже предусмотрительно закутался в плащ. На небе полная луна, а доспехи слишком блестят, кто‑то может насторожиться: с какой стати рыцарь в полном облачении разгуливает посреди крестьянского лагеря по ночам.

– Что так долго? – интересуется Гектор.

– Готовил сюрприз, – невинно признаюсь я.

И сюрприз удается на славу. В тот самый момент, когда мы выводим из конюшни трех лошадей – одна под припасы, – раздается оглушительный взрыв. Замок Шарля просел и изрядно перекосился, крыши – как не бывало, а стены ослепительно пылают, освещая весь лагерь. Высыпавшие из хижин сонные люди с испуганными криками разбегаются в разные стороны. В лагере разгорается паника, туда и сюда мечутся оглушенные, ничего не понимающие разбойники, громко кричат, бестолково суетятся.

Самые сообразительные молча исчезают в чаще леса. Но надеяться на то, что все разбегутся, смешно. У Шарля остались толковые помощники, которые вот‑вот придут в себя и прекратят панику. Нам надо исчезнуть до того, как все опомнятся, пересчитаются и разберутся, что же собственно произошло. Вдобавок и мэтр Трюшо подскажет, что в славных рядах завелась гнильца. В общем, вопрос погони – дело ближайших получаса‑часа, а потому…

– Спасайтесь, – кричу я во весь голос. – Англичане, нас атакуют англичане! Шарль убит! Бегите, бегите в лес!

Мы скачем через весь лагерь, в душе я молюсь об одном: не затоптать бы ненароком кого из детей, но как‑то обходится. На узкой лесной тропе в миле от лагеря нас останавливают часовые. Их задача – наблюдать за подступами к убежищу, но сейчас они глядят в противоположном направлении.

– Что случилось, – звучат встревоженные голоса. – Куда вы?

– Все пропало! – панически кричу я в ответ. – На лагерь напали англичане! Шарль убит! Спасайтесь!

Последнее, что вижу, – растерянные люди с пылающими факелами толпятся посреди пустынной лесной дороги, куда выходит тропа. Но уже через пару часов мне становится ясно, что за нами – погоня. Гектор все чаще оглядывается назад, кони начинают уставать, спотыкаются. Пару раз я и сам слышу за спиной отдаленный стук копыт. Непроглядная ночь сменяется серым рассветом, когда мы наконец понимаем, что без драки не уйти.

– Плохо дело, – кричит мне рыцарь, уловив вопрошающий взгляд, – их человек тридцать. Придется искать место для боя.

Выбранное место выглядит, на мой взгляд, не особенно подходящим: узкий мост перекинут через неширокую речку с обрывистыми берегами. По замыслу мы встанем посреди моста и будем сражаться до последнего, пока не поляжем. Как энергично выразился рыцарь:

– Дорого продадим свои жизни!

Столь ценный для него перстень он собирается бросить в реку. Пусть лучше пропадет, чем достанется врагу.

– Скажи, Гектор, – трясу я его за плечо, – здесь есть поблизости переправа, кроме этого моста?

– Через пять лье вниз по течению, – морщит тот лоб, – но там дальше дорога уходит к западу. Если побоятся атаковать в лоб, то придется делать изрядный крюк, так что в тыл они к нам до вечера не выйдут, не бойся.

Я и не боюсь. Я уже галопом мчусь к заводной лошади и режу ремни, которыми привязан бочонок с порохом, отвязывать его некогда. Мухой лечу обратно, невежливо отпихнув рыцаря. Бочонок я продырявил, а потому за мной стелется черная полоска пороха.

– Доставай кресало! – нервно кричу я, боясь опоздать.

Грохот все ближе, еще пара минут – и погоня будет здесь. Я добегаю назад, выхватываю из руки озадаченного Гектора кресало, изо всех сил, сбивая пальцы, высекаю огонь. Я тороплюсь, и немудрено, что ничего не получается. Взмыленные кони показываются из‑за поворота дороги, когда одна из искр поджигает наконец порох. С тихим шипением огонь бежит к бочонку по тонкой черной дорожке, как нарочно, самодельная мина взрывается в тот самый момент, когда кони влетают на мост.

Оглушительный грохот прокатывается над сонным лесом, всполошенные птицы с паническими воплями взлетают вверх. Решили, бедолаги, что настал конец света. Мимо головы с легким свистом пролетает одна из досок настила, ласково взъерошив волосы. Хорошо, что я невольно присел при звуке взрыва, не то валяться бы мне на берегу с расколотым черепом. Зря я все‑таки снял тяжелый и неудобный шлем, но в нем так потела голова, что мне все время казалось: еще чуть‑чуть, и мозги окончательно спекутся. Найдя скинутый шлем, нахлобучиваю его поглубже. Я нетерпеливо смахиваю тонкую струйку крови со лба, похоже, меня немного зацепило краем доски, напряженно вглядываюсь в противоположный берег.

С той стороны моста – истошное ржание лошадей, крики и стоны, проклятья и просьбы о помощи. Густой пороховой дым наконец рассеивается, моста – как не бывало, серая речная вода плавно обтекает расщепленные сваи. На той стороне реки десяток мертвых лошадей лежит вперемешку с убитыми разбойниками. Я с трудом сглатываю, среди прочих разглядев Леона. По странной иронии судьбы парню оторвало не правую, вылеченную мной руку, а левую. Он умер от болевого шока и неостановленного кровотечения. Будь я рядом, сумел бы ему помочь.

«А он, он помог бы мне, догнав?» – мелькает неожиданная мысль.

– Ты – молодец, – в восторге хлопает меня Гектор по плечу. – За одну ночь ты трижды спас меня от верной смерти. Я – твой вечный должник.

– Да ладно, – хмурюсь я. Мне грустно и мерзко. Здешний мир все‑таки заставил меня убивать, а для лекаря это неправильно, так быть не должно.

«Не должно, – соглашается со мной внутренний голос, – и не будет, но случится это еще не скоро. А здесь, чтобы выжить, ты должен будешь убивать. Обязан даже, иначе ты сам – труп, и случится это очень скоро».

– Нет, – шепчу я, с тоской глядя на картину устроенной бойни, – я не хотел убивать, я хотел только остановить вас, не дать убить себя.

Мы едем шагом, ведь лошади изрядно устали в ночной гонке: если их не поберечь, могут пасть. Идти пешком по здешним дорогам – удовольствие не из великих, это вам не по Арбату рассекать. Время от времени мы спешиваемся, ведем коней в поводу, затем снова забираемся в седла. Я еду молча, все анализирую случившееся. Пытаюсь понять, стал бы я взрывать мост, если бы знал, что погибнут люди? Пусть даже это люди, желавшие меня убить. Тревожащий меня ответ – да. Похоже, здесь я изменился сильнее, чем думал.

И немудрено. Целый год наблюдать, как люди, не раздумывая, убивают себе подобных, и при этом остаться прежним – очевидно невозможно. Я незаметно для себя менялся, а события последних суток лишь ускорили этот процесс. Как будто в пороховой погреб швырнули факел, и в ярчайшей вспышке, что озарила все вокруг, я увидел пугающую истину. Отныне я осознал: впредь, если не будет иного пути, я буду убивать других, чтобы выжить самому! Но как далеко зайдут изменения, не превращусь ли я окончательно в одно из здешних чудовищ, что так запросто лишают жизни себе подобных по малейшей прихоти?

К обеду делаем часовую передышку для себя и лошадей, а к вечеру мы въезжаем в большую деревню. Здесь уйма каменных домов на высоких фундаментах, церковь и кузница. Тут же обнаруживается неплохой трактир, есть даже отделение для богатых путников.

– Чем собираешься заниматься дальше? – небрежно интересуется Гектор.

Я безразлично пожимаю плечами. После произведенного массового смертоубийства я вдруг стал сам себе противен. Жизнь потускнела, все вокруг серо, плоско и уныло. Нехорошо мне. А я еще порицал доктора Менгле, ну и чем я теперь отличаюсь от того нациста?

– Первые покойники? – понимающе замечает Гектор.

Я нехотя киваю.

– У меня тоже было так, – делится рыцарь.

Он говорит медленно, явно припоминая что‑то неприятное. Лицо незаметно меняется, на лбу собираются мелкие морщины, горько кривится рот, обычно яркие глаза тускнеют. Похоже, ему также не доставил никакого удовольствия тот давний случай.

– Все правильно, все так и должно быть. Любой нормальный человек, если он не тварь, ощущает печаль, лишая кого‑то жизни. Но пойми, не ты на них напал, они хотели тебя убить. Ты всего лишь защищался. Если тебе будет от этого легче, представь, что сам Господь защитил тебя, свое возлюбленное чадо, от этих выродков твоими руками.

– Они не выродки, – откликаюсь я. – Они такие же люди, как и я. Многих из них я знал лично, почти что всех лечил. Теперь их дети остались сиротами, а жены – вдовами.

– Если ты взял в руки меч, будь готов к тому, что погибнешь. Если не взял, ты все равно можешь погибнуть. Уж лучше самому выбирать свою судьбу, чем ждать, пока кто‑то из пустой прихоти или по нужде решит перерезать тебе горло, – уверенно заявляет Гектор.

Несложная философия, но радует одно: и в это жестокое время люди понимают, что убивать себе подобных нехорошо и неправильно. Они переживают, пытаются найти оправдание своим поступкам. Не так уж французы от меня и отличаются, возможно, я сумею прижиться среди них. Рыцарь насильно сует мне в руки громадный кубок с вином, я медленно прихлебываю и постепенно чувствую, как тоска уходит, сменяясь грустью.

Я долго сижу у пылающего камина, с трудом принимая новую реальность. Нянчу в ладонях нескончаемую емкость: сосуды такого размера Петр I нарекал «кубками Большого Орла». Да уж, незаурядным орлом надо быть, чтобы с маху выхлебать столько вина. Даже не птицей, а скорее кашалотом. Уже поздно вечером, когда все давным‑давно разошлись и лишь хозяин сонно клюет носом, не решаясь прогнать богатого постояльца, я отправляюсь спать в отведенную нам комнату. Когда я приоткрываю дверь, Гектор моментально вскидывается. Узнав меня, рыцарь сонно улыбается и тут же засыпает как убитый.

Я сажусь на тихо скрипнувшую кровать, матрац жестковат, но это не помешает отдыху.

«Похоже, у меня появился новый друг», – сонно думаю я, глядя на человека напротив.

Потом, не раздеваясь, падаю поверх одеяла и моментально засыпаю. Снов я не вижу, это неплохо. Утром, сразу после обильного завтрака, мы выезжаем. Отдохнувшие кони бодро рысят по широкой пыльной дороге, вновь празднично сияет выспавшееся солнце, свежий ветер кидает в лицо ароматы степных трав. Вокруг до самого горизонта простерлись поля и виноградники, густой лес сменился редкими рощицами.

– Ты со мной? – интересуется Гектор.

Молча киваю. Накануне рыцарь предложил мне стать его оруженосцем, я попросил ночь на раздумье. В здешней округе мне больше не работать, взбешенные крестьяне обязательно отомстят за гибель вожака, достанут везде. Все равно я планировал перебираться на новое место, а в компании с рыцарем это намного безопаснее. С другой стороны, быть оруженосцем – это не самая плохая работа во Франции 1426 года.

Все его прежние спутники, кого Гектор выбрал лично и кому доверял как себе, ныне уничтожены. Я же – лицо проверенное, несколько раз за предыдущую ночь спас ему жизнь. Попробуем себя в новой роли, а дальше – посмотрим. Сейчас я не могу лечить людей, чувствую себя запачканным. Возможно, через какое‑то время это ощущение пройдет. Правда, пока я в этом не уверен. Дело в том, что, если бы я захотел убивать, пошел бы служить в армию, на крайний случай – в милицию, но лечить – это нечто противоположное.

Я пришпориваю коня и догоняю рыцаря. Настало время кое‑что уточнить, вот к примеру: размер жалованья и продолжительность ежегодного отпуска; а также принято ли здесь выплачивать командировочные и тринадцатую зарплату. Вопросов накопилось много, а потому я не медля открываю рот, чтобы задать первый. Надеюсь, хоть за разговором забудется маячившее видение: груда окровавленных мертвых тел, что лишь мгновенье назад были молодыми здоровыми мужчинами.

Глава 3

Август – декабрь 1426 года, Франция, оккупированные территории: если с другом вышел в путь.

Солнце сегодня встало не с той ноги, молотит огненными кулаками так, что задолго до полудня все живое благоразумно прячется в тень, страшась показаться на глаза разъяренному светилу. Нас укрыла маленькая рощица, которая вскарабкалась по склонам пологого холма до самой вершины, где из‑под земли бьет маленький родник. Напившись ледяной воды, мы неподвижно лежим на мягкой траве, я постепенно засыпаю под неумолчный треск цикад. Но не таков Гектор, чтобы попусту терять даже минуту. Приподняв голову, он неожиданно спрашивает:

– А что, отец совсем не учил тебя драться?

Я оскорбляюсь:

– Что ты имеешь в виду?

Дело в том, что несколько лет я занимался в секции рукопашного боя и вполне могу постоять за себя в потасовке.

– Ты как‑то неуверенно держишь меч, вот что.

Гектор пружинисто поднимается с земли, предлагает:

– Давай покажи мне. А то как‑то ты мне в лагере не показался особым бойцом.

Ха, а кто спас его от верной смерти, оглушив Шарля Безнара?

– Ну давай. – Я вспрыгиваю на ноги, принимая боевую стойку, подсмотренную у Мориса.

Выходит полное фиаско. Гектор с непостижимой легкостью трижды обезоруживает меня. Точно так же получается с копьями.

– Ну, допустим, что ты – человек мирных занятий. Если кто не понравится, затравишь мухомором, – с сомнением тянет Гектор, – но бывают в жизни моменты, когда некогда говорить: откройте рот. А потому – на вот.

Рыцарь протягивает мне увесистую дубинку, но и с ней я очень плох. Если для кого и представляю опасность, так в первую очередь для себя. В конце концов я решаю применить хитрый финт и кидаю дубинку в Гектора, тот заученным движением отбивает ее на лету, да так, что чуть не травмирует голову моему скакуну.

Лошади, что флегматично пасутся неподалеку, обмениваются быстрыми взглядами. Выражение морд у этих друзей человека самое ироническое. Разочарован и рыцарь. Фактически, судя по тому, как все время морщится Гектор, у него начали болеть все зубы сразу, даже молочные, что давным‑давно выпали. Зато на меня сходит озарение: вот откуда произошел большой теннис, подобным макаром в седой древности люди учились отбивать снаряды пращников и прочих камнеметателей!

Рыцарь кидает мне метательный нож, небрежно тычет в высящийся неподалеку дуб, но и в дерево мне попасть не удается. Ни с первого раза, ни с пятого. Очевидно, нож тупой или не вполне сбалансирован. Гектор хмурится, да и не мудрено: поиски скрытых бойцовских талантов оказываются тщетными.