Текст книги "Мятеж номенклатуры. Москва 1991-1993. Книга 1"

Автор книги: Андрей Савельев

Соавторы: Андрей Кольев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 45 страниц)

Как только ВС РСФСР начал обсуждение проблемы статуса Москвы, Горбачев издал Указ о создании соответствующей комиссии (с незапамятных времен верный метод утопить все дело). Попова комиссия и российские законодатели держали у дверей и никаких документов до поры до времени не предоставляли. Пришлось ГХ самому проявлять активность в качестве борца за права москвичей. Он повсеместно сетовал, что в тяжких трудах ему приходится постоянно искать исполнительную власть, которая подчинена неизвестно кому. В общем оставался Гавриил Харитонович покуда без исполнительной власти и без статуса Москвы.

Обходной маневр проникновения в недра номенклатурных интриг оказался удачнее. Вместе с мэрией в 1991 г. в Москве появился и мэр – сам Попов, а закон "О статусе…" начал рассматривать российский парламент, уже не оглядываясь на союзных коллег. Но не удовлетворили Попова усилия российских депутатов. Он считал и заявлял, что Москва "и как столица, и как сверхгород-мегаполис не сможет вписываться в общероссийские законы". Мэр гневался по поводу того, что рассмотренный в первом чтении закон о статусе Москвы таков, что "парламентарии оставили нас с вами наедине со своими проблемами, лишив возможности решать их". Пожелания мэра учтены не были. А ведь он хотел особого положения для Москвы в части взаимоотношений исполнительной и представительной власти, особого территориального устройства, "полномочий в экономической сфере, позволяющих проводить в наиболее выгодном для населения режиме радикальные экономические преобразования". Нет, не хотелось Попову быть "низведенным до положения назначаемого председателя исполкома" ("ВМ", 20.12.91).

Пришлось Попову раз за разом подключать к делу тяжелую артиллерию. Для начала в дело сгодилась любимая газета Президента – "Московский комсомолец". Ее редактор, совместивший этот пост с руководством московским отделением номенклатурной партии Попова (ДДР), от имени этого отделения призвал Ельцина решить все проблемы разграничения полномочий властей своим Указом, а ВС приостановить принятие Закона "О статусе Москвы" ("Куранты", 20.12.91). На этот комариный писк никто бы не обратил внимание, но за ним стоял Попов.

В дело вступил непререкаемый авторитет. Нет, не закон, не Конституция, а сам Президент Ельцин! Он отдал Попову землю и собственность, валютные средства города и внебюджетные фонды, милицию и КГБ. Моссовету оставалось лишь согласовывать нормативы по бюджету. Указ следовал за Указом – так явочным порядком устанавливался статус Москвы – столицы криминального мира, гнезда номенклатурного мятежа и нового Клондайка для любителей легкой наживы.

А депутаты России как-то вдруг забыли о принятом в первом чтении Законе. Ельцин помог им стать забывчивыми. Второе чтение все откладывалось и откладывалось. Моссовет в этом ожидании выкипал от возмущенных требований. Он почти весь выкипел, когда началось новое рассмотрение Закона. Российские депутаты склонялись к тому, чтобы не делать различий между Москвой и другими городами, если дело касалось структуры власти и других законодательно закрепленных положений. Планировалось уточнить лишь порядок реализации столичный функций.

Все, что смогли сделать российские депутаты, так это констатировать, что на территории Москвы действует, как и на остальной территории России, Закон о местном самоуправлении. Но тут свою трактовку законодательству дал Конституционный Суд во главе с В. Зорькиным. Он указал российским депутатам, что они сами приняли поправки к Конституции, согласно которым ими же определяются лишь общие начала организации представительной власти краев и областей (Москва имела именно такой статус). По логике Зорькина Москва должна была жить вообще без законов и ждать пока российские депутаты расстараются, определив "общие принципы" или издадут особый закон о Москве, который каким-то образом «проглотит» все законодательство России ("Куранты", 27.05.92).

Интригуя в высших эшелонах власти, чрезвычайно заинтересованные руководители исполнительной власти Москвы (огромная собственность, огромное влияние!), мечтали об одном: чтобы закон о Москве отменил на территории столицы российское законодательство в части, касающейся полномочий Советов и отдал все мэрии. Исполнительная власть мечтала перерасти свои управленческие полномочия и обрести полномочия собственника и единственной и непререкаемой власти. В. Зорькин либо этого по наивности не понимал, либо играл в законопослушность, удобную номенклатуре. Доигрался до государственного переворота в октябре 1993 г. И, судя по всему, неприсоединение к перевороту он посчитал достаточной ценой, чтобы не быть в долгу перед попранной законностью. Вся предыстория забылась. А ведь В. Зорькин и его коллеги внесли огромный вклад в разрушение стабильности закона на территории России. Львиная доля этого вклада внесена позорной трусостью, которой нет и не может быть прощения.

Из обращения группы депутатов Моссовета к москвичам (ноябрь 1992 г.):

"Развернувшаяся сейчас кампания дискредитации представительных органов России идет по модели, отработанной в Москве. На две трети состоящий из депутатов, избранных в 90-м году по спискам "Демократической России", Моссовет уже в 91-м стал, судя по московской прессе, препятствием для «демократических» и «рыночных» реформ, проводимых «прогрессивнейшим» (состоящим на девять десятых из старой номенклатуры) московским правительством.

И все из-за того, что Моссовет настаивал на безусловном исполнении российских законов, отменяя и опротестовывая незаконные решения исполнительной власти. Решения, открывающие дорогу номенклатурной приватизации. Решения по распоряжению городской собственностью, ущемляющие права рядовых москвичей: о продаже жилых домов вместе с жильцами коммерческим структурам, о выселении детских учреждений и учреждений культуры из занимаемых ими зданий с помощью вооруженных отрядов, о сдаче в долгосрочную аренду за бесценок огромных земельных участков. Моссовет выступает против совмещения должностей в органах власти и в коммерческих структурах. Настаивает на том, чтобы столичная милиция возглавлялась профессионалом. Требует, чтобы средства, полученные от продажи гуманитарной помощи, были возвращены городской администрацией для раздачи малоимущим, а не исчезали в недрах московской торговли. Моссовет не утверждает городской бюджет, в котором московский мэр, преуспевший в выбивании средств у федеральных властей, не хочет показывать доходы, заработанные городом и составляющие, по подсчетам депутатов, десятки миллиардов рублей. Во всем этом и заключается политика «контрреформ», проводимая представительными органами власти Москвы.

Мы совсем не склонны идеализировать работу Моссовета: кому, как не нам, знать о недостатках в его деятельности. Далеки мы и от того, чтобы идеализировать законы, принятые Верховным Советом. Многие из них уже сейчас требуют уточнения. Более того, некоторых законов явно не хватает. В этой связи хотелось бы обратить внимание российских парламентариев на то, что принятый в первом чтении закон о статусе Москвы никак не рассматривается во втором чтении. Москва де-факто живет по указам Президента" ("РГ", 04.11.92).

Забывчивость российских депутатов была связана с тем, что в свое время мэрии "не понравился" проект, принятый в первом чтении. Была даже попытка раздуть скандал о том, что бланк с визами ответственных лиц прикрепили к другому тексту. Но вместо скандала удалось другое – номенклатурная интрига. Ельцин и Хасбулатов договорились между собой, что для «компромиссного» варианта будет создана комиссия во главе с В. Шумейко. Пустили козла в огород и ждали плодотворных результатов. И результат вышел отменный: "проект Шумейко" резко ограничивал полномочия местных органов власти, устанавливал численность Моссовета, определял, что представительные органы власти по сути дела наделяются лишь совещательными функциями. Для мэрии было предусмотрено согласование многих вопросов на федеральном уровне. Мэрия на это была согласна. Ведь, для московских чиновников доступ на вершины власти был открыт, чего не скажешь о депутатах. Таким образом, никакого компромисса не было, а была наглая попытка номенклатуры придушить Моссовет.

VII Съезд народных депутатов России под влиянием ситуации (антисъездовская позиция Ельцина, демонстрация грузовиков у стен Кремля, устроенная Лужковым, наглое выступление последнего со съездовской трибуны) принял поправку к пресловутой 183-й статье Конституции, распространив действие общероссийских законов на столицу. Но маховик номенклатурного мятежа уже был раскручен.

Тут восстал еще и титан номенклатуры Ю. Лужков, почувствовавший серьезный подкоп под свое административное кресло: "Сегодня городская власть функционирует в обстановке правового хаоса. В какой-то мере он компенсировался постановлениями Президиума Верховного Совета, указами Президента, но это были в основном частные решения… Закон об областном, краевом Совете… реакционен. Ибо его породила та же идея – вся власть Советам" ("ВМ", 01.03.93). Решения Президиума подразумевались еще старые, когда на нем председательствовал Ельцин. Номенклатура продолжала планомерно демонстрировать единственную функцию Советов: не давать работать исполнительным органам.

О власти Советов в Москве к началу 1993 г. речи быть не могло. Конечно, если эта речь была честной. След и дух власти Советов давно выветрился. Лужков просто пользовался хорошо зарекомендовавшим себя пропагандистским клише. Пропаганда должна была быть направлена на блокирование тех законов, которые Лужкова и его номенклатурную команду не устраивали. Власти этой команды мешали районные Советы, неудобно вставшие прямо у вожделенной кормушки. Наблюдателей процесса расхищения народного добра в новой системе быть не должно. И Лужков говорит: "деление власти в муниципальном районе на представительную и исполнительную неуместно". После октября 1993 г. Лужков свою идею реализовать сумел. А заодно и вопрос со строптивым Моссоветом решил, посадив в Городской Думе три десятка марионеток. А муниципальные советы так и не родились. И в муниципалитетах никакие представительные органы над номенклатурной душой не стояли.

Несмотря на отмену весной 1993 г. Конституционным Судом противозаконных Указов Ельцина "Об ускоренной приватизации муниципальной собственности в г. Москве", "О дополнительных органах исполнительной власти в г. Москве" и постановления "Об административно-территориальном делении в г. Москве", Лужков заявил, что Указы отменять уже поздно ("ВК", 13.03.93). Действительно, бюджет, собственность, процесс приватизации, нормы о порядке торговли, о штрафах, о лицензировании и прочее он уже давно держал у себя. А депутатам была навязана роль бессильных нормотворцев и объектов для публичного шельмования всеми СМИ.

После октября и этих объектов не осталось. Поэтому прессе оставалось только славословить блестящих хозяйственников.

КОМУ НУЖНА ЭТА ЗАКОННОСТЬ?

Соблюдение законов является как бы само собой разумеющимся правилом для добропорядочных граждан. Вопрос о соблюдении закона как бы даже не возникает – все его обязаны соблюдать.

На словах закон исполнять все готовы. Политики тоже не отстают и стараются подкреплять любые свои выкрутасы ссылками на закон. Не то среди журналистов. Они должны отрабатывать свое. А поразить воображение читателя не так просто. Его можно «взять» только под корень, только замахиваясь на основы.

В этом отношении особо примечательна статья живчика пера демократической штамповки Л. Радзиховского в одном из последних номеров журнала «Столица» за 1991 г. Статья задумывалась как ответ на попытку зампреда Моссовета Ю. Седых-Бондаренко и академика В. Капустяна указать болевые точки системы власти и предложить принципы, на основании которых эти болевые точки можно было бы залечить.

Рассуждения Радзиховского любопытны сами по себе, а не как комментарий к статье. К статье все это не имеет ни малейшего отношения. Там нет ни придуманных Радзиховским слов о "правовом беспределе", ни попыток заткнуть мэрию за пояс. Нет никакой «демошизы», которую отыскал комментатор. «Демошиза» находилась где-то в другом месте – скорее всего на митингах «ДемРоссии». Поэтому содержание статьи нашего критика не интересовало. Он придумывал свое содержание, что и позволяло рельефнее выразить собственную позицию.

Радзиховский увидел в лозунгах защиты законности (которых в комментируемой статье нет ни одного) только «красивость» и целую связку подозрений к своим оппонентам. Оказалось, что защитников законности можно заподозрить в покрывании каких-то темных делишек, в поддержании пустого процесса «самоговорения» (нужен же какой-то повод!), в утверждении вместо лозунга торжества законности другого лозунга: "Пусть торжествует что угодно – лишь бы мир погиб". Так, любое действие в защиту законности превращалось журналистом в бестолковое и опасное следование формальным правилам вопреки реальной жизни.

Имеется в «выдающемся» творении демо-советской журналистики замечательный пассаж:

"При том соотношении сил, при той психологии, какая сегодня есть в России, никто не верит в святость никаких законов, всякий их обходит и обходить будет. Нет никакого "правового беспредела". У отделения милиции вас не режут? Вот и не надо про «беспредел»…

Так вот – законы обходились, обходятся и будут обходиться. Разумный человек, принявший это как данность, старается активно принимать правила игры в обществе (с поправкой на то, что и их будут в известной мере обходить) – принимать их с тем, чтобы влиять на реальное соотношение общественных сил, например, влиять в том смысле, чтобы возникла ситуация, когда законы будут стоить дороже, чем та бумага, на которой они написаны. Вот этим – изменением правил игры, чтобы затем изменилась сама игра – и занята также мэрия. А вот кто с благородной миной произносит благородные слова – старается ей мешать. Вот и все."

Именно так понимали законность и свои общественные задачи хозяева и единомышленники Радзиховского. Они урезонивают: вы уж примите сложившееся повсеместное нарушение законов, как объективную реальность. А мы эту реальность подготовим в лучшем виде. Для тех же, кто имеет обыкновение критически рассуждать, мы наймем Станкевича, который будет выполнять свою роль политического деятеля с установками "санитара в дурдоме" (именно так определил деятельность Станкевича в Моссовете сам Радзиховский).

Один из авторов статьи, которую Радзиховский даже не пытался разбирать в ее основных положениях, так описывает сформированную радзиховскими и лужковыми систему ("День", № 8, 1993):

"Плутократическая законность – это когда всенародно избранный Президент, принесший публичную клятву о соблюдении Конституции Российской Федерации и ее законов, тут же, не отходя от президентского стола, цинично и демонстративно топчет эту самую Конституцию и эти самые законы. Как он сделал это своим указом от 28 августа 1991 года "О полномочиях исполнительной власти города Москвы", несмотря на то, что действовал запрет на проведение государственно-правовых экспериментов. Или при отставке Г. Попова с должности мэра столицы и назначении на его место Ю. Лужкова. И как он это сделает еще раз, когда генштаб партии мародеров заставит его посадить на это место своего очередника?

Плутократическая законность – это когда спикер Хасбулатов, денно и нощно, устно и письменно декларируя правильные слова о соблюдении закона, о его господстве, как условии разделения властей и т. п., одновременно незаконным актом, перечеркивая компетентность Моссовета, изменяет административно-территориальное устройство столицы, вводит административные и муниципальные округа при сохранении старой схемы районирования и создает жуткий административный хаос в городе. Одна только реорганизация милицейских структур и ее последствия чего стоят. Только плутократическая "философия права" позволяет ему написать: " Президенту… дана возможность принимать указы, противоречащие законодательству, при условии их последующего одобрения парламентом". Вдумаемся в этот "правовой пассаж": кем "дана возможность", на каком основании, кто ответит за разрушительные для государства и народа последствия реализации этой «возможности»?

Плутократическая законность – это когда Президиум Верховного Совета, грубо нарушая не только действующее законодательство, но и Конституцию (а контроль за ее соблюдением – его конституционная обязанность), принимает постановление "О статусе и структуре органов управления города Москвы – столицы РСФСР" и организует противозаконные выборы «мэра» Москвы. <…>

Плутократическая законность – это когда московский градоначальник Ю. Лужков в нарушение законов вводит в городе "мусорный налог" и заставляет население столицы оплачивать безобразную работу подчиненных ему служб. А когда Моссовет отменяет этот налог, инспирирует в "Вечерней Москве" ответ: "Что касается недавнего решения малого Совета московских депутатов о том, что за мусор платить вообще никто не должен, то оно действует только для самих малосоветчиков. Остальные же москвичи… за вывоз отходов платить обязаны".

Плутократическая законность – это когда "четвертая власть" имеет возможность безнаказанно подрывать и без того слабое уважение к закону в обществе. Когда, например, Л. Радзиховский – типичное перо мародерской прессы эпохи "большого хапка" – может без всяких для себя последствий написать: "Мэрия создала новую систему исполнительной власти в Москве. Охотно верю, что многие решения здесь не соответствовали законам, но, впрочем, после того, как Попов пробил президентский Указ об основном статусе Москвы, этот вопрос вроде бы отпал".

Вот в этом лексиконе, в этих «пробил», "вроде бы", "охотно верю" по отношению к закону и заключается вся суть швондеровской "философии права"".

* * *

Вот в чем возникает проблема. Лидеры номенклатуры тоже все время говорят о необходимости соблюдать закон. Вот только относится это все-таки в большей степени не к ним самим и не к чиновникам, а к простым гражданам. Для себя же номенклатура изобретает принцип «плутократической законности» – т. е. внешнего подобия соблюдения законов. Выполняются как бы еще ненаписанные законы – то одни, то другие. И все это подкрепляется административной мощью. Обыватель смиренно думает: «Не могут же они нарушать закон, коль сами этим законом управляют». Не так, не так! Они не нарушают только свой воровской закон, гражданские же законы для того и пишутся, чтобы по обходным тропинкам к благополучию не побежали «массы народные».

Правовые нормы и жизнь всегда будут находиться в противоречии. Где эти противоречия концентрируются и кто их должен устранять – вот в чем вопрос! Кто будет народные представления о Правде и Справедливости превращать в юридические формулы и следить за их соблюдением? Если те, кто навязывал стране принцип произвола: "разрешено все, что не запрещено законом" (слово «закон» чаще всего при употреблении фразы опускается), то рано или поздно правосознание граждан будет разрушено. А первыми будут творить "что не запрещено" – чиновники.

Дело не в том, чтобы добиваться невозможного состояния общества, в котором законы не нарушаются. Задача состоит в том, чтобы такие нарушения происходили реже всего там, где законы являются инструкцией, регламентирующей поведение именно чиновника. Закон для него должен стать таким правилом, выход за пределы которого моментально лишает его доходного места, даже если инициатива в данное время и в данном месте случайно оказалась благотворной. Чиновник обязан действовать только по закону, не изобретая ничего сверх закона. (Кстати, в этом смысле депутаты Моссовета из "партии закона" были бы идеальными чиновниками.)

Тут не возникает никакого препятствия для совершения гражданских поступков, которые противоречат законодательству. Но такие поступки должны быть связаны с личной жертвенностью. Иначе все, кому не лень, начнут творить произвол, оправдывая его революционной целесообразностью, необходимостью двигать вперед радикальные реформы или не допустить гражданской войны. Взять, к примеру, Ельцина. Какая тут жертвенность? Сплошной и безнравственный произвол…

Ничто не может стеснять чиновника в том, чтобы добиваться отмены или изменения неразумных, с его точки зрения, правовых норм. Только такая отмена или замена не может быть в компетенции самого чиновника. Иначе он нагородит огород – будь здоров! Пока же в большинстве своем чиновничество чтит параграфы, не решаясь предлагать их усовершенствование без того, чтобы не поднять мятеж. Проще тихо нарушать законы с легкой руки начальства или присоединяться к правовому беспределу, организованному политическими авантюристами.

Есть такое издревле популярное утверждение, что вред от дурных российских законов компенсируется дурным их исполнением. Это совершенно не так. Дурные законы чиновничество ставит себе на службу. Эти законы исполняются рьяным образом, но лишь там, где чиновнику это выгодно, где он может либо мзду получить, либо насладиться властью. Рядовому гражданину, замордованному бытовыми проблемами, не доказать, что чиновник отказывается соблюдать закон. У него нет ни времени, ни соответствующей квалификации, чтобы по каждой мелочи высиживать свою правоту в судебных инстанциях. А мелочи, как известно, создают совершенство. В данном случае совершенство бюрократической машины, порабощающей людей.

И еще раз вспомним слова классика – Салтыкова-Щедрина – сказанные будто о нашем времени: «Чиновник, представлявший собой орган государства, мог свободно не знать, что такое государство, в чем заключаются те функции, которые отделяют его от общества и определяют его отношения к последнему он обязывался иметь ясное понятие только о „начальстве“, он знал только букву „предписания“ и даже не чувствовал ни малейшего поползновения уяснить себе ее смысл и ее отношение к действительности. Чиновничество изображало собой организованное невежество не только по отношению к общей области знания, он и по отношению к той специальности, которой оно служило.»(Собр. соч., т. 9, с. 163).

НОМЕНКЛАТУРА ПРОТИВ МНОГОПАРТИЙНОСТИ

В чем номенклатура преуспела – так это в организации бульдожьих схваток под ковром. Номенклатуре некогда разбираться с народом, который почему-то сам собой не организуется в политические партии и неполитические общественные организации, который не способен даже сформулировать свои интересы в каких-либо политических документах. С таким народом нечего церемонится. Он – только объект для манипулирования им.

Правящая группировка во главе с Ельциным с самого начала воспринимала ростки гражданского общества, как враждебную поросль, сковывающую своими побегами свободу ее действий. На первых порах с разнообразными политическими структурами чиновники еще пытались заигрывать. Б. Ельцин как-то раз даже подписал с рядом партий соглашение о сотрудничестве. Разумеется, выполнять его было недосуг. Позднее был создан Российский общественно-политический центр – нечто вроде Ноева ковчега (а точнее – коммунальной квартиры) для партий и общественных объединений. По одной комнате на партию – вполне достаточно, чтобы они имитировали существование многотысячных организаций: проводили пресс-конференции, участвовали в различного рода совещаниях, круглых столах и т. п.

Поначалу председателем Совета РОПЦ был С. Станкевич. После октября 1993 г. его от дел оттеснил "выдающийся аналитик" Г. Сатаров, ставший генеральным директором РОПЦ. Тоже из советников Ельцина и тоже ничего не смыслящий в деле организации. Потом первый ушел в тень, а второй – в Президентский Совет. РОПЦ становился лабораторией по проверке благонадежности высших номенклатурных кадров. Заодно проверялась и благонадежность общественных организаций, прижившихся в РОПЦ. Так, автору довелось слышать, что дополнительную комнату одной из организаций в РОПЦ выделили после того, как представители этой организации показали гильзы, принесенные от расстрелянного Белого Дома и рассказали о своем участии в "героическом штурме".

Даже после октября 1993 г., когда все эти нелепые образования в виде крошечных партиек можно было отбросить, номенклатура не стала их растаптывать. Ранее существовавший жесткий партийно-государственный контроль над общественными организациями сменился полным равнодушием государственных органов к самоорганизации общества. Дело в том, что деградация общественной жизни была настолько сильна, что подавлять эти фантомы вовсе не было никакой необходимости. Даже наоборот, их существование выгодно власти, как пример беспросветной нежизнеспособности любой самоорганизации общества вне административных структур.

Урок и пример всей стране в этом вопросе дала Москва. Столица как центр всей политической жизни России отличается тем, что здесь деже крохотный митинг в несколько десятков человек становится объектом внимания прессы, телевидения, иностранных журналистов. В огромной мере это стимулировало появление разного рода групп, которые, определившись с лидером, начинали имитировать создание всероссийских партий. Все, чем ответила на это московская администрация во главе с Лужковым – это проведение льготного закрытого аукциона на покупку помещений для небольшого количества политических партий (результат был близок к нулю) и вялая попытка консультаций мэрии с политическими лидерами, возникшая в условиях нарастания опасности выборов главы московской администрации в 1992 г.

Другая особенность общественной жизни столицы – существование замечательного номенклатурного образования, регистрирующего общественные организации. На его работе следовало бы задержать внимание.

Дело поставлено так, чтобы потенциальный барьер для любителей собираться по поводу небытовых и некоммерческих вопросов был как можно выше. Барьер состоит в приведении устава общественной организации в соответствие с требованиями чиновника, занимающегося регистрацией.

Совместная работа над этим уставом обогащает чиновника зарплатой, а соискателя статуса общественной организации – ненавистью к чиновнику. Если ваш интеллект вынуждает вас бороться против нелепостей в упомянутом документе, будьте уверены – вас заставят уважать чиновника и его право стоять на страже нелепости. Если вы правдолюбец и требуете предъявить инструкции, по которым вся эта абсурдная практика существует, вам откажут в «человеческом» отношении и заставят воспринимать чиновника как самого человечного человека, чья человечность позволяет вам зарегистрировать свою организацию, только вопреки бесчеловечной инструкции. Такой вот новый вид кормления изобретен существующей системой.

Зато для тех, кто особо боек, существует замечательная возможность проявить себя и зарегистрировать партию численностью в десять человек. Потом эти партии объединяются в блоки, блоки собирают собрания "демократической общественности", конституционные совещания и пр. В общем открыты широкие возможности для имитации и пересудов журналистов.

Пожалуй, единственная небюрократическая структура (поэтому и маломощная), существовавшая в Москве в годы случайной демократии и кое-как отработавшая концепцию государственной поддержки новых общественных структур – это Общественный центр Моссовета (ОЦМ). Но Моссовет – враг администрации. Поэтому взлом помещений Центра и его варварский разгром в октябрьские дни 1993 г. были вполне закономерны, а гробовое молчание прокуратуры по этому поводу – естественным.

И все-таки о работе Центра есть что рассказать. Центр впервые стал проводить публичные слушания, впервые организовал общественные приемные по ключевым проблемам города, впервые стал выпускать аналитический бюллетень по проблемам московских общественных организаций. ОЦМ помог многим общественным организациям и отдельным людям. Это была фактически единственная структура в городе, которая своими силами пыталась заполнить громадную брешь между властью и избирателями. Этот опыт еще пригодится тем, кто сметет бездарную номенклатурную касту демо-советикусов.

А пока все условия в Москве созданы для партий другого рода – номенклатурных. После августовского путча 1991 г. стараниями мэра Москвы Г. Попова возникло Движение демократических реформ. В его Совет помимо Г. Попова входили такие заметные лица, как Вице-президент А. Руцкой, российский премьер И. Силаев, серый кардинал КПСС А. Яковлев, экономический академик Петраков, префект центрального округа Москвы А. Музыкантский известный тележурналист Э. Сагалаев и др. ("РГ", 31.07.91, «Политика», № 16, 1991).

21 октября 1991 г. Г. Попов выпустил мэрское распоряжение с такой преамбулой: "Учитывая, что одним из важнейших условий создания демократического правового государства является создание независимых политических структур и движений…". А смысл состоял в том, чтобы передать Оргкомитету Движения демократических реформ здания Бауманского райкома и райисполкома на Басманной ул. с площадью служебных помещений, ни много ни мало, 5 тыс. кв. м. ("Солидарность", № 15, 1991).

А вот другой пример развития многопартийности по номенклатурному сценарию. В конце 1991 г. в ответ на свои кадровые рекомендации московская организации Демократической партии России получила от мэрии письмо следующего содержания: "Согласно сложившейся практике, рекомендации по кадровым вопросам от партий и общественно-политических организаций поступают и проходят предварительное рассмотрение в комиссии московской городской организации движения "Демократическая Россия". Для скорейшего рассмотрения кадровых рекомендаций МГО ДР Вам надлежит передать их непосредственно в эту комиссию либо в координационный совет МГО движения ДР". Подписано заместителем генерального директора департамента мэра А. Соколовым (все тем же – из команды «поповцев» в Моссовете) ("НГ", 29.05.92).

Так номенклатура дозировала многопартийность. После путча 1993 года уже и контролировать было нечего. Многопартийность стала совершенно ненужной вещью. Партии можно было создавать почти мгновенно. Деньги делали все. Одна за одной вымирали и рождались вновь партии без идеологий и без каких-либо мыслей по поводу судьбы России. Партия любителей пива, Партия бедноты, Партия большинства, Партия народной справедливости и пр. А номенклатура, совершившая свой мятеж, свой интерес видела в других структурах – это клан Газпрома, клан ВПК, банковский клан и т. п.