Текст книги "Мятеж номенклатуры. Москва 1991-1993. Книга 1"

Автор книги: Андрей Савельев

Соавторы: Андрей Кольев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц)

Мифологический облик Лужкова – это "свой парень" в пролетарской кепке (где-то это уже было?). Он со строителями может пустить в ход мат, а в обществе "культурной элиты" начать без удержу читать свои вирши. Он порой надевает галстук-бабочку, а когда хочет пошутить, выражается так: "Как я могу сказать, пойду ли я пить пиво, если не знаю точно, нальют ли мне пиво в кружку или жидкость похожего цвета?" В другом месте он говорит о своих оппонентах: "…я у многих, как кость в горле, а может, не в горле, а в заднице, что еще хуже – свербит постоянно" ("Тверская-13", 12.08.93).

Ельцин в обществе испанских журналистов шутит на счет анализов мочи. Лужков тоже не отстает – он на том же уровне юмора. И на том же уровне нравственности. Тут, видать, и сошлись. На этом, пожалуй, и возникла у Лужкова прочная привязанность к политике Ельцина, к способу существования режима, который вынес Лужкова к власти. Но в 1994 г. та же привязанность к Ельцину уже тащила Лужкова в пропасть. Прежний политический курс уже глядел в могилу.

Поэтому московский градоначальник в 1994 г. как никогда нуждался в поддержке газетчиков и новой рекламной кампании. Впереди перемены политических декораций и дружить с большим и давним другом Ельцина многим будет не с руки. Лужков и рад бы «отмазаться», да если это сделать раньше времени – можно попасть под горячую руку. Причем по судам никто таскать не станет. Просто внезапно сгорит человек на работе, и его светлый образ не успеет замутниться в глазах старых товарищей. А в качестве предупреждения столицу могут на время лишить топливной соски, как это было в ноябре 1994 г. Другой вариант предупреждения – декабрьская силовая акция против группы «Мост», руководство которой вместе с мэрией было на несколько часов обложено в здании СЭВ вооруженными до зубов гвардейцами Президента. Тут понимание приходит быстро и к обывателям, стоящим в очередях за бензином или глазеющим на людей в масках и с автоматами, и к чиновникам, сразу понимающим кто в самом деле "держит кон".

Именно поэтому Лужков всячески избегает высказываний о планах дальнейшей карьеры. Мол, буду себе тихо править на Москве, а вы уж там – в верхах – сами разберитесь. Мол, я мирный, я на "хозяйственной платформе" при любом режиме, хоть по рейтингу влияния и занимаю место в первой тройке.

В действительности Лужков – честолюбец. И даже считает, что фактор честолюбия является важнейшим в развитии общества ("Тверская-13", 12.08.93). Для него (и не без его участия) специально готовился пост вице-премьера российского правительства, главное дело которого – держать в узде столичный регион ("НГ", 30.05.94). До поры до времени этот проект пришлось заморозить. Кто знает, надолго ли..?

ПАРАДОКС ЛЖЕЦА

Известный логический парадокс состоит в том, что на острове, обитатели которого известны своей абсолютной лживостью (древние греки считали, что это о. Крит), утверждение об истинности или ложности какого-либо утверждения теряет смысл. Если один из аборигенов говорит – «все критяне лжецы», то его ложь должна означать неправильность исходного утверждения о фатальной лживости критян. Предполагаемая истинность заявления аборигена означает, что не все критяне лжецы, поскольку один из них все-таки не врет. Опять противоречие. Таким образом, в предложенных условиях нельзя установить истинность или ложность любого утверждения. Зато уж если в мире лжецов кто-то заявит, что он правдив – это будет вполне закономерно.

Именно такой мир лжецов сформировался на архипелаге номенклатуры. В качестве иллюстрации приведем пример схватки между Лужковым и Чубайсом по поводу приватизации. Лужков говорит: "Мы, начиная приватизацию, хотели получить средний класс собственника. Собственника нет. Ваучеры скуплены теми, кто готов скупить по программе Чубайса заводы, фабрики. Собственность спущена за бесценок. Ее владельцами стали не хозяева, настроенные на расширенное воспроизводство, а скупщики недвижимости, заинтересованные лишь в том, чтобы с выгодой ее продать. Многократно обещанные Чубайсом каждому россиянину две «Волги» на ваучер – обман. Обещанной народной приватизации не получилось." Чубайс отвечает: "Господин Лужков каждый шаг правительства в приватизации сопровождает собственными «антимерами». Он счел возможным выпустить некую антиприватизационную «конституцию», которую назвал программой приватизации. Лужков запретил регистрацию уже приватизированных предприятий, нарушив не только закон, – в частности закон о приватизации, – не только постановление правительства, но и указы Президента, в верности которому клянется" ("Правда", 03.06.94).

Теперь стоит задать вопрос: правда ли то, что говорил Чубайс про Лужкова, а Лужков про Чубайса? Парадокс лжеца не дает возможности ответить однозначно, где тут правда, а где ложь. Одно понятно: все жители номенклатурного архипелага – лжецы.

Попробуем для понимания реальной логики номенклатурных политиков немного расширить логическую схему. Будем считать, что лживость всегда намеренна, всегда преследует цель дать неверную информацию. Поэтому члены номенклатурного племени все-таки иногда, сами того не ведая, говорят правду. Так, чаще всего они лгут по поводу своей правдивости и, скорее всего, правдивы относительно лживости своих оппонентов из той же среды. А еще есть безотчетная правдивость, которую называют фрейдистскими оговорками.

Разыгрывая правдивого мыслителя, Лужков пытается рассуждать по поводу тех кровавых событий, к которым он имел прямое отношение. Его патологическая страсть прорывается в безотчетных мыслях: "Я невольно задаю себе вопрос: а до конца ли прорвался нарыв? Кончилась ли болезнь?… Стала ли на этот раз наша победа окончательной?… Неужели мы и в третий – а, может, и в четвертый, и в пятый раз должны пройти через кровавый коридор, чтобы окончательно победить?…" ("Правда", 01.06.94).

Лужков откровенен именно там, где сам этого от себя не ждет. Зато в других случаях – когда он предпринимает осмысленные поступки – его лживость представляет собой закрепленную в характере черту.

Так 30 сентября 1993 г. Лужков пишет Патриарху Алексию II письмо, заверяя, что "со стороны Правительства Москвы не будет предпринято никаких попыток применить силу для разрешения возникших противоречий." Лужков обещал проявить милосердие и обеспечить защитников Белого Дома медикаментами, пищей, водой. А в это время в Москве высаживались прибывшие из горячих точек страны отряды штурмовиков.

Лужков обвинял в октябрьском кровопролитии тех, кто сорвал переговоры при посредничестве Московской Патриархии. Но внимательное изучение документов показывает, что именно он всеми силами препятствовал достижению соглашения. Лужков сознательно шел на обострение, на кровь. Это было его целью, когда он 2 октября 1993 г. проводил провокационную пресс-конференцию, когда запрещал показ по телевидению выступлений других участников переговоров, когда по его «милости» представителей Патриархии часами держали у оцепления и не пускали в Белый Дом. Лужков, зная о полной нелепице своих слов, смел утверждать: "Блокада "Белого дома" установлена исключительно для того, чтобы избежать бесконтрольной утечки оружия и проникновения в город вооруженных лиц". Цену его информированности показало утверждение, что у парламента на вооружении находится ракета «стингер», которая, как выяснилось потом, была работником аппарата с такой фамилией.

Мэр Москвы знал, что оружие, направленное против парламента, по своей мощи многократно превышает силу оружия, которое держали в руках защитники Белого Дома. Но Лужков выполнял возложенную на него миссию – подготовиться к оправданию крови, доказать общественному мнению ее необходимость. Такие доказательства он готов привести в любой момент, потому что его путь к власти – это путь через "кровавый коридор". И пока этот лицемер не будет лишен всех взятых им силой полномочий, кровь будет литься "и в четвертый, и в пятый раз" – столько, сколько потребуется Лужкову, чтобы вернуть Москву и Россию в то состояние, в котором править могут только подлецы.

Главное для Лужкова – это активнейшее участие в силовом решении политических проблем, новаторство и инициатива именно в этой области. Лужков лично отдавал команды по аресту депутатов во время исполнения ими своих полномочий в 1991 г. (см. главу "Взять этого"), он пролил кровь в Останкино в 1992 г. (см. главу "Наступление началось"), он организовал бойню 1 мая 1993 г. (см. раздел "С праздничком"), он приказал отключить все виды жизнеобеспечения Белого Дома и раздать оружие из мэрского арсенала в октябре 1993 г. Некрофильство и лживость, объединенные в одном лице, дали Москве страшного по своим разрушительным способностям руководителя.

* * *

Злодейство, лживость и непрофессионализм всегда идут рука об руку. Люди, подобные Лужкову, легко одерживают свои победы над здравым смыслом и справедливостью в негодяйские времена.

Так сложилось, что в большинстве своем мы легковерны. Мы доверяем развязным и слезливым журналистам, нахрапистым проходимцам и вздорным мудрилам. Мы часто не верим глазам своим, не видим или не хотим видеть, в какую помойку превращают нашу жизнь. Поэтому так легко приживаются среди нас мифы о голых королях, будто бы обряженных в белые одежды, а мы не замечаем пятна крови на их нечистых руках…

Политик манной каши (Николай Гончар)

Есть такой тип людей, о которых мало что можно сказать определенного. Они подобны гоголевскому Чичикову: не слишком тонок, но и не так, чтобы слишком толст… В политике это особый тип деятелей, способных быть всюду – и нигде, быть со всеми – и не поддерживать никого. Таков и Николай Николаевич Гончар.

Из биографии Гончара мало что можно выделить. Ярких страниц в ней не найти. Гончар крайне неудобен для критики, сер и незаметен. С какой стороны не подойди, вся критика замыкается на личные эмоции – он мне не нравится! Если же Гончара оценить с других позиций, любя и восхищаясь им, то получается замечательной души человек.

Поэтому Гончар в нашем изложении – это скорее образ, пример блестящей карьеры с долговременной стратегией успеха. Это образ для "юноши, обдумывающего житье". Юноша, мечтающий о номенклатурной карьере, должен делать себя, обучаясь у таких, как Гончар.

ДЛИННАЯ ПРЕДБИОГРАФИЯ

Родился Н. Гончар в Мурманске, закончил Московский энергетический институт в 1972 г. В тот же год стал членом КПСС. Год поработав инженером, он вдруг (традиционное «вдруг» номенклатурных биографий) стал заведующим отделом Моссовета с очень вычурным названием: «по научно-исследовательской работе студентов МГК ВЛКСМ». Два года позаведовав странным подразделением, он перешел к заведованию отделом НИИ комплексного развития народного хозяйства г. Москвы и застрял тут на долгие шесть лет (1976–1982 гг.). Стал Гончар кандидатом экономических наук (после окончания аспирантуры Института управления им. Орджоникидзе), а в 1982 г. резко пошел в гору по административной части. Должность заместителя председателя исполкома Бауманского райсовета столицы – это уже не мелочь в номенклатурной иерархии. Еще через пять лет Н. Гончар поднялся на новую ступеньку – занял кресло первого секретаря Бауманского райкома КПСС, а еще через два года снова вернулся в райсовет – уже председателем.

Человек многие годы проработал на руководящих должностях, а о нем ничего толком не известно. Что это означает? Это означает, что у него не было никогда своей позиции. Он мог действовать напористо, но отстаивая при этом чью-то чужую позицию. Он не заявлял свою позицию "в лоб": мол, нужно делать вот это, а кто не со мной, тот мой враг. Такая агрессивная позиция дает возможность для ответной атаки, для критики. Она заставляет политика быстро исчерпывать себя и уходить со сцены.

Карьера Гончара никогда не была агрессивна (как, например, у Лужкова). Этот тип карьеры делается, несмотря на то, что все вокруг рассыпается, несмотря на отсутствие видимых успехов.

В 1990 г. Н. Гончар в первом же туре голосования избран депутатом Моссовета и одновременно депутатом того же Бауманского райсовета. В Моссовете Гончар тут же был избран заместителем председателя (Г. Попову была важна связь как с прежней номенклатурой, так и с районным звеном), а в райсовете – председателем. Совмещал он две должности настолько скромно, что об этом совместительстве мало кто догадывался.

Демократизация дала, наконец, шанс Н. Гончару. Заняв позицию демократического коммуниста, а потом и коммунистического демократа, Н. Гончар точно угадал веяние времени. И в дальнейшем, оставаясь на этой столь удачно найденной и вечно туманной позиции, он не просто ловил удачу. Удача сама шла к нему.

ВЫЖИДАНИЕ В МОССОВЕТЕ

После избрания С. Станкевича первым замом Г. Попова, потребовалось как-то представить среди высшего руководства и интересы коммунистической части Моссовета. Ведь в то время московская организация КПСС составляла ни много ни мало – 1.100.000 человек.

Г. Попов предложил для избрания своими замами (уже не первыми) одного члена коммунистической группы «Москва», одного члена «ДемРоссии» и что-то ни то, ни се: номенклатурного коммуниста, избранного по списку «ДемРоссии» – Н. Гончара. Откровенного коммуниста все-таки прокатили, а двух других кандидатов замами избрали. Гончар получил 274 голоса «за» и всего 70 – «против». Рекомендация Г. Попова ценилась тогда очень высоко.

Первым делом в Моссовете для Н. Гончара был развал работы первой сессии, которая закрылась под его руководством спонтанно, без необходимого по этому поводу решения. Депутатам просто опротивел метод ведения сессии, предложенный Н. Гончаром. Но, быть может, ему многие были благодарны за то, что можно было в сердцах хлопнуть дверью, отказываясь участвовать в бестолковщине.

Второе дело – это подрыв решения сессии о запрете выездной торговли промышленными товарами на предприятиях. Гончар одним из первых среди московских чиновников начал подписывать разрешения на выездную торговлю "в виде исключения". Решение решением, а номенклатурная принадлежность обязывала. Письмо от депутатской комиссии, курирующей этот вопрос и слегка взволнованной странной практикой моссоветовского руководства, можно было оставить без внимания в связи с летними отпусками.

Моссовет потому и провалился, что депутаты выбирали лидера, а выбрали что-то вроде живой печати. Эта печать штамповала чужие решения, удостоверяла на бумаге чужую волю, не пытаясь навязывать ничего своего, не имея определенной точки зрения. Все рассыпалось, а Гончар был неуязвим. "Коллеги! Тот или иной бюджет надо так или иначе принять… Или не принять…". Что здесь критиковать?!

Главную услугу номенклатуре Гончар оказал на второй сессии – в начале 1992 г., еще не будучи председателем Моссовета. Вместе с Поповым и Станкевичем он добился утверждения чиновников исполкома Моссовета без всякого обсуждения и списком. (Тогда голосование проводилось простым поднятием мандатов, а подсчет велся явно заинтересованными лицами. Поэтому, зная теперь ИХ нравственный уровень, трудно поверить, что они не воспользовались своим положением, чтобы преодолеть нежелание депутатов пропускать к власти старую номенклатуру.) За это Гончар и был включен в состав высшего номенклатурного звена.

Любопытно, как все это было сделано. Попов со Станкевичем только обосновали списочный порядок голосования. Они говорили о необходимости работы командой, о том, что навязывать команду Лужкову нельзя. Ведь ему работать с этими людьми! Депутаты этим доводам не вняли и при первом голосовании списочный принцип провалили. По нормальной логике надо было принять эту позицию Моссовета, как должное и приступить к утверждению исполкомовского руководства другим способом. Но у номенклатуры своя логика.

Гончар применил такой выверт. Не закрыв вопрос о формировании исполкома, он открыл вопрос о ситуации в Литве, связанной с применением армии против населения. Страсти разгорелись. Депутаты стали пугать друг друга танками, которые вот-вот могут появиться и на улицах Москвы. Кто же их остановит, кто обеспечит работу систем жизнеобеспечения города? "Лужков, Лужков обеспечит!" – подсказывали «поповцы». "Только ему надо помочь, дать возможность сформировать свою команду!" Депутатов додавили, и новое голосование утвердило исполком списком. На радостях Гончар свернул сессию, позабыв дать возможность внести поправки в проект заявления Моссовета по событиям в Литве. Дело уже было сделано, и исправлять нелепицы в малоинтересном номенклатуре документе не было необходимости.

СВОЙ ШАНС

Бегство Попова с поста председателя Моссовета поставило последний на грань гибели. Деморосовская команда стремилась всячески сорвать выборы нового председателя, надеясь заслужить благосклонность мэра Попова тем, что злонравный Моссовет будет парализован, а мэру будет обеспечена свобода рук. Предлагались решения, представлявшие собой закамуфлированные методы саботажа: отложить выборы до осени, дождаться решения вопроса о статусе Москвы и определения полномочий мэрии и Моссовета… Высказывались и более откровенные заключения: чем меньше Моссовет работает, тем меньше вредит избирателям Моссовет безнадежен и требуются новые выборы…

И все-таки у Моссовета впереди была еще относительно длинная жизнь. Необходимо было работать. Слишком много дел было начато, слишком много надежд еще не было отравлено.

В ситуации разброда инициативу на себя взяла группа "Сильный Совет", которая определила Гончара, как единственного кандидата в председатели, который может рассчитывать на победу. Вторым кандидатом являлся фаворит оппозиции поповскому курсу Ю. П. Седых-Бондаренко. Ему можно было рассчитывать на пост заместителя председателя, лишь включившись в борьбу за первый пост в Моссовете. Группа "Сильный Совет" ставила именно на это: отдать первый пост с тем, чтобы сохранить Моссовет и провести в зампреды неноменклатурного, честного и способного слушать других человека.

Гончар грамотно разыгрывал свою игру. Он выступил и перед оппозиционным антидеморосовским собранием, подготовленным "Сильным Советом", и перед доминировавшими в руководстве Совета «деморосами», и перед коммунистами. Там и там он отстаивал свое право находиться в КПСС, как нравственную позицию ("этим не торгуют!"), говорил о существующей шаткой стабильности, которую можно сохранить, если не поступить так же, как большевики, расстрелявшие в 1917 г. штаб Духонина ("И казаки потянулись на Дон…", – трагически заключал Гончар).

Первоначально на пост председателя Моссовета претендовало аж 10 человек. Большинство из них хотело именно участия, публичной «засветки», права изложить с трибуны свою программу. Им все это было предоставлено. Четверо из непроходных кандидатов получили в первом туре по одному голосу, остальные – не более 15. Н. Гончар получил 139 голосов, Седых-Бондаренко – 81.

Стратегия группы "Сильный Совет" предполагала обязательный успех выборов председателя. В противном случае Моссовет мог бы закончить свое существование еще в июне 1991 г. Именно поэтому перед вторым туром голосования Седых-Бондаренко снял свою кандидатуру, и Гончар оказался единственным претендентом. В итоге он получил 282 голоса «за» и всего 102 «против».

НАЧАЛО РАЗВАЛА

Поскольку главной проблемой Моссовета к лету 1991 г. являлась организация продуктивной работы, выборы работоспособного руководства стали еще и поводом для политического столкновения. Ведь оставшимся в Моссовете «поповцам» требовался дальнейший развал представительного органа. Они и ставили вслед за своим патроном задачу ликвидации Советов. Всем остальным требовался компромисс. И Н. Гончар оказался именно такой фигурой, по поводу которой компромисс был все-таки возможен. Он смотрелся явно лучше С. Станкевича, успевшего многих обидеть своей ироничной манерой поведения и интеллектуальной нескромностью.

Гончар устраивал и демократов (как член блока «ДемРоссия» в прошлом), и коммунистов (своей принадлежностью к КПСС), и районных лидеров (как председатель райсовета).

Гончар, понимая исключительность своего положения (либо он станет председателем Моссовета, либо председателем не станет никто), так и не взял на себя ни одного четкого обязательства. Он лишь вскользь упомянул в своей предвыборной речи подготовленные группой "Сильный Совет" тезисы по организации работы депутатов: "Все это надо поддержать". Но после выборов делать ничего не стал. Более того, дальнейшая работа группы "Сильный Совет" была напрочь заблокирована. Гончар не дал ей ни провести восстановительные работы в разрушенном «поповцами» пресс-центре (в полном составе эта команда ушла за своим хозяином в мэрию), ни развернуть работу депутатского клуба, ни сформировать группу по организации работы Совета, ни создать совет депутатских фракций. Даже благодарность за поддержку его кандидатуры толком выражена не была. Действительно, что было стесняться после состоявшейся победы?

В одном из интервью после выборов Гончар заявил: "…меня Моссовет избрал для того, чтобы я организовал его работу, а не руководил им". В другом месте он сказал: "…председатель должен быть, прежде всего, организатором, а не выразителем той или иной политической позиции" ("Куранты", 21.06,91). Понимание, для чего его избрали, у Н. Гончара было, но не было с его стороны ни одного шага для воплощения этого понимания в реальные организационные действия.

Это и неудивительно. Сразу после избрания начались переговоры с верхушкой московских чиновников. Предмет был тот же, что и у Попова – о взаимоприятном существовании, выделении ячейки собственных интересов в общем интересе номенклатуры, гарантиях собственной «непотопляемости».

* * *

Номенклатурный руководитель заинтересован в поддержании подвластной ему структуры в том состоянии, в котором он ее получил. Это происходит по причине того, что руководитель сам является продуктом этой структуры. Организация работы для номенклатурного руководителя – дело опасное. Структура может перерасти его профессиональный уровень, и неквалифицированный руководитель может стать ненужным. Поэтому последний период пребывания Гончара в Моссовете ознаменован курсом на сведение к минимуму работы по принятию каких-либо решений. Депутаты доводились до физиологического отвращения к нахождению на сессии, провоцировались на склоки и перепалки, выяснения вопросов о том, кто и когда сказал ложь. (Чуть подробнее об этом мы расскажем в главе «Вздох в микрофон».)

Еще одно правило номенклатурного руководителя – давать поменьше обещаний, за выполнение которых потом придется отвечать. Если такой руководитель и дает обещания, то только так, чтобы они выполнялись или не выполнялись независимо от воли обещающего.

Гончар, применяя оба правила, предал Моссовет и своих избирателей так же легко, как и Попов. Но сделал это менее шумно, не ставя себя под удар, не оскорбляя никого лично. И депутаты приняли в своем большинстве этот сговор. Вотируя Гончара на доверие через год его руководства они отдали ему 270 голосов, и лишь 65 депутатов отказали Гончару в доверии. Это был аванс еще на год вперед. Для Моссовета этот год оказался последним, для Гончара – стартовым.

Второй раз вотировать вопрос о доверии Гончару не пришлось. Жизнь сама вынесла вотум недоверия депутатам, молчаливо принявшим участие в сговоре.

МЕТОД УЖА

Уже в декабре 1991 г. Гончар откровенно определил свое кредо: «Моссовет в нынешнем составе напоминает мне волейбольную площадку, на которую вместо шести человек вышли 60 игроков. Какие бы они ни были профессионалы, игра не пойдет». Это и стало оправданием полного бездействия в течение двух последующих лет.

Не многим известно, что сопротивляться бездействию значительно труднее, чем действию. Но не только это облегчило существование Гончара на посту председателя Моссовета. Его бездействие служило депутатам хорошим оправданием перед собственной совестью. Если ничего сделать нельзя, то нечего и утруждаться. Всякая же попытка «накатить» на Гончара вызывала вопрос: если не Гончар, то кто станет председателем Моссовета? Яркого лидера не было. Если бы он даже и был, шансы выбить Гончара из его кресла были бы весьма незначительными. Дело в том, что за год-полтора все индивидуальности в депутатской среде уже выявились и получили свою долю негативных оценок. Мысленно представляя себе любую кандидатуру, каждый депутат говорил себе: "И эта бездарь (этот проходимец, дурак, тупица, экстремист, консерватор, соглашатель…) будет мной управлять? Разве я хуже его?" Именно поэтому всякие попытки поставить лидерство Гончара под сомнение наталкивались на молчаливое противодействие депутатской массы. Новой метлы в своем доме молчаливое большинство не желало. И Гончар это чувствовал.

Гончар занимал свое место, тихо ссорил депутатов между собой и оказывал мелкие услуги номенклатуре. В 1991 г. такой услугой стала «инициатива» бесплатной приватизации квартир, тут же подхваченная Г. Поповым и позволившая чиновникам всех мастей даром получить в собственность элитное жилье вместе со всеми сверхнормативными излишками. Другая услуга – «пробивание» криминального бюджета города, изготовленного мастерами казнокрадства из команды Лужкова. Тут Гончар умел выкручивать мозги, приглашая депутатов на закулисные переговоры, одних пугая роспуском Моссовета, других одушевляя радужными перспективами роста его популярности, третьих урезонивая ради грядущего наступления на беззаконие. И тактика Гончара находила благодатную почву в депутатской среде, где каждый второй был таким же «гончаром», только второго сорта.

Многие депутаты даже не замечали, что уходят из кабинета Гончара уже запрограммированными. Те же, кто не программировались, его не интересовали. Гончар работал с массовкой – податливой и наивной. Работал истово и самозабвенно, как трудолюбивый талант.

Нужно было номенклатуре собрать сессию Моссовета по поводу отмены выборов мэра – Гончар собирал. Нужно было заострить внимание граждан на фигуре Анпилова – Гончар снова собирает специальную сессию. Ну и что же, что реального результата нет, что никакого решения не принято! Достаточно и того шума, который весело обыгрывался средствами массовой дезинформации.

Гибким ужом вился Гончар между острых проблем. Это был настоящий талант – живучий и незаметный. Он даже врагом ни для кого толком быть не мог. Он заставлял признавать себя, как неизбежность, как лучшее из зол, с которым в данных конкретных условиях бороться бесполезно. Так обычно мирятся с паразитами.

В 1993 г. Гончар делает попытку более явно встроиться в систему исполнительной власти, которая уже никому не подчинялась, и провести рекламную кампанию своей персоны. Формально такая попытка могла быть проведена по вопросам городской собственности, поскольку под рукой была такая структура, как Фонд имущества Москвы, являющийся как бы промежуточным звеном между исполнительной и представительной властью. Возглавлял Фонд назначенный сессией депутат В. Бушев. Он и подвиг Гончара выпустить распоряжение о разграничении полномочий Фонда и Москомимущества ("Коммерсантъ-Дейли", 11.05.93), которое по сути дела не имело юридической силы, но было согласовано и с самим Бушевым, и с Лужковым. Одновременно была сделана и попытка политической рекламы: Гончар появился на телеэкране перед недостроенным зданием, которое совсем уж было «ушло» с аукциона, но Фонд имущества признал торги несостоявшимися. Гончару представилась возможность выступить защитником благосостояния москвичей.

Второе направление рекламы – роль миротворца. По горячим (и кровавым) следам первомайских событий Гончар делал реверансы во все стороны. Перед демонстрацией 9 мая 1993 г. он даже привез лидера Союза офицеров на телевидение и предложил ему сказать все, что подобает к случаю. Тот сыграл в предложенную игру – только поздравил всех с праздником. А Гончар, как выяснилось, и оппозиции угодил, и власти не обидел. Настоящий талант!

После бойни 1 мая 1993 г. и чудно-мирной демонстрации 9 мая Гончар так оценивает действия властей: "Власти допустили ошибку. Они выражали мнение очень серьезных экономических сил. Прямым путем. И настрой был – "показать быдлу силу"…. У людей появляется накопленный капитал и некоторые рассчитывают, что еще месяца три существующему правительству надо продержаться, чтобы, скажем, партию меди он успел вывезти за рубеж или выполнить контракт по нефти. А дальше… Дальше у него в Женеве маленький домик" ("АиФ", № 19, 1993).

Несмотря на то, что Гончар в прессе призывал "прийти и понять", он очень желал привлечь к ответственности организатора коммунистических манифестаций своего коллегу по Моссовету В. Анпилова и удовлетворить присланное в Моссовет представление прокурора о лишении Анпилова депутатской неприкосновенности. Но Моссовет, имея в виду выступление Гончара по телевидению, решил, что нельзя давать вести сессию человеку, заранее определившему позицию и высказавшему ее публично. Гончару только этого и нужно было. Он стал пострадавшим, ему сочувствовали все, кто не относил себя к экстремистам. Заодно Гончар вышел из-под шквала критического демхамства в прессе, в избытке доставшегося Моссовету.

Вспомним, что Гончар мог замять дело и не торопиться собирать сессию. Но сессию он созвал именно под дело Анпилова. Работал план – утопить все равно обреченный представительный орган для того, чтобы выплыть в эти бурные времена самому. Депутаты на эту сессию поначалу не собрались. Вопрос сессии никого совершенно не интересовал. Произошла своего рода депутатская забастовка. Тогда вопрос был вынесен на Малый Совет. Пресса не дала москвичам понять, что Малый Совет – это еще не все депутаты. Оценки уже были даны и закреплены в памяти народной. Сценарий сработал.

МЕЖДУНАРОДНЫЙ МАСШТАБ

Продолжая свой «творческий» путь, Гончар выходит на международную арену. Он вдруг организует визиты в Севастополь, встречу с командующим Черноморским флотом, приемы украинских делегаций в Моссовете. Гончару, как человеку, олицетворяющему собой субъект федерации, звонит глава администрации Севастополя и просит зачитать собственное обращение на сессии Верховного Совета России. Гончар по той же аппаратной привычке воспринимает главу администрации, как выразителя чаяний всего Севастополя. Поэтому считая себя (лично себя!) субъектом Федерации, а главу администрации Севастополя (лично его!) – всем Севастополем, Гончар приходит на сессию ВС.

Слова российские депутаты ему не дают. Гончар обижается – субъект Федерации обидели, его инициативы не принимают. По сути дела и инициатив то каких-либо не было. Просто формулировалась надуманная и осторожная просьба вернуться к вопросу и придумать еще что-то. Гончар опасается столкновений на флоте и среди жителей Севастополя. Об обстановке он судит опять же по мнению номенклатурных чиновников.