Текст книги "Быть корейцем..."

Автор книги: Андрей Ланьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Мыло душистое и полотенце пушистое...

Тема «провала во времени», случайного попадания наших с Вами современников в прошлое всегда была популярна у фантастов – и мне не раз доводилось читать книги, сюжет которых основан именно на такой посылке. Некоторые из них мне понравились, другие – нет, однако почти все они забывают упомянуть об одном обстоятельстве – о грязи. Наш современник, попав в прошлое, был бы потрясён тем, как воняли и старинные города, и их обитатели. Привычные нам стандарты чистоты стали установилаться сравнительно недавно, где-то после 1700 г. В более ранние времена в большинстве стран мира люди мылись, скажем прямо, очень даже нечасто.

Бывали, конечно, и исключения – Рим с термами, или северная Россия с банями, или Финляндия с саунами. В Восточной Азии своим пристрастием к баням славились японцы, хотя их обычай мыться всей семьёй в одной деревянной кадке с горячей водой едва ли подойдёт нашим современникам. Однако большинство былых цивилизаций любовью к чистоте не отличалось. По улицам городов средневековой Европы текли канализационные стоки, а гордые рыцари и их прекрасные дамы мылись только по особым случаям, пару раз в год. Кстати, именно благодаря этим их гигиеническим привычкам (точнее, отсутствию таковых) и появилась современная парфюмерия. Первоначально духи и прочие благовония должны были заглушать запах давно немытого тела и иные, ещё менее приятные, ароматы.

Старая Корея также не отличалась особой чистоплотностью. До начала XX века специальных бань – ни частных, ни общественных – в Корее не было вообще. Когда в XV веке крупный (и коррумпированный) чиновник построил себе дворец, в котором имелись специальные ванные комнаты с огромными медными ваннами, это было воспринято общественным мнением как проявление вызывающей и бессмысленной роскоши.

В дворянских семьях было принято иногда принимать ванну в большой деревянной кадке, которую слуги наполняли горячей водой. Простолюдины такой роскоши себе не позволяли, и летом изредка купались в ручьях и прудах (не случайно любители фривольных тем среди корейских живописцев изображали юношей, отправившихся к ручью подглядывать за купающимися там местными красотками). Зимой же мыться было просто не принято.

Однако в Сеуле, численность населения которого к 1920 гг. уже достигла 200 тысяч человек, не так-то просто было найти подходящий и укрытый от посторонних взглядов ручей. Первая в Корее общественная баня открылась в 1924 г. Произошло это, кстати, в будущей северокорейской столице Пхеньяне, но на следующий год в Сеуле тоже появилась городская баня, поначалу устроенная по японскому образцу.

К 1960 г. в Сеуле было 770 общественных бань – примерно одна баня на четыре тысячи жителей. В частных домах, за исключением самых богатых особняков, тогда не было ни ван, ни душевых. Поначалу даже многоэтажные дома, строительство которых началось только в 1961–1983 гг., сдавались в эксплуатацию без отдельных ванных комнат. В качестве компенсации в составе первых «апатхы» обычно имелась небольшая общественная баня, которая обслуживала в первую очередь жителей данного комплекса.

Надо сказать, что сеульские бани 1960-х гг. имели мало общего с теми роскошными саунами, которые так популярны в наши дни. Никаких излишеств там не наблюдалось, и люди приходил туда с простой и ясной цуелью – смыть накопившуюся на теле грязь. Посетители устраивались вокруг бассейнов с горячей водой, вооружались небольшими тазиками и приступали к мытью. В некоторых заведениях имелись и ванны, в которые посетители могли забраться, чтобы полежать в горячей воде. Правда, воду в этих ваннах меняли далеко не после каждого посетителя... Старые сеульцы вспоминают, что в послевоенные годы в баню ходили раз в один-два месяца или же по каким-то особым поводам.

Кстати, примерно такая же ситуация и поныне существует в Северной Корее, где душ в доме остается редкой привиллегией. В большинстве многоквартирных домов имеется одна душевая на этаж или подъезд, а в одноэтажных домах вообще никаких специально обустроенных помещений для мытья не предусматривается. Поэтому большинство жителей «страны чучхе» вынуждены пользоваться общественными банями, которые оборудованы так же, как сеульские бани пятидесятых годов. Надо отдать должное северокорейским властям: с первых лет существования КНДР там уделялось немало внимания пропаганде чистоты и гигиены, и сейчас еженедельные походы в баню стали нормой.

С 1970-х гг. в Сеуле началось массовое строительство современного многоэтажного жилья – тех самых «апатхы», которые так хорошо знакомы и сеульцам, и гостям южнокорейской столицы. Все они уже имели современные удобства, так что к 2000 г. только в 10,9% всех корейских жилищ не было ванных комнат. Казалось бы, в подобной ситуации у общественных бань не было шансов уцелеть. Однако они не только сохранились, но и получили небывалое прежде распространение. Сейчас в Сеуле действует более 10 тысяч бань. Иначе говоря, одна баня приходится на каждую тысячу жителей.

Бани уцелели потому, что в начале восьмидесятых годов они смогли полностью перестроиться. В корейские бани давно уже не ходят для того, чтобы смыть с тела грязь. Для этого существуют душевые, а бани превратились в сануы, в миниатюрные оздоровительные комплексы, в которые люди приходят попариться и отдохнуть, а иногда даже – отоспаться. Корейские бани открыты круглые сутки, а их исключительная массовость позволяет держать цены на очень низком уровне. В последнее время в Японии даже стали продавать специальные «банные туры» в Корею. Популярны бани и среди живущих в Сеуле «экс-советских» иностранцев. Так что – милости просим, и с лёгким паром!

Рынки старые и новые

Правительство старой Кореи рынки не любило – как и торговлю вообще. С точки зрения неоконфуцианства, которое было официальной идеологией страны с начала XV и до конца XIX века, торговля, по определению, являлась злом – хотя, пожалуй, и неизбежным. Торговля отвлекала крестьян от главного занятия – земледелия. Торговля вводила людей в соблазн, давая им доступ к «ненужным» предметам роскоши, и мешая заниматься моральным самосовершенствованием. Торговля способствовала коррупции. Не случайно в традиционной конфуцианской иерархии общественных групп торговцы находились на последнем, четвёртом, месте – после дворян-чиновников, крестьян и ремесленников. Не случайно и то, что денежное обращение в Корее появилось только в конце XVII века – до этого торговля носила в основном меновой характер.

Поэтому в старой Корее власти стремились ограничивать и регулировать торговлю. Правда, в середине XVIII века былое негативное отношение к торговле смягчилось, однако торговцы всё равно оставались наименее уважаемой социальной группой Кореи – и при первой возможности покупали землю и дворянские привилегии.

Так что нынешние шумные корейские рынки – явление, с точки зрения историка, довольно позднее. Правда, к началу XIX века рынки уже существовали в большинстве крупных городов, в том числе и практически во всех уездных центрах. Более 90% всех рынков относилось к категории «пятидневных». Такие рынки проводились раз в пять дней. В любом рыночном селе или городке знали, что рынок у них будет собираться два раза в каждую десятидневку – скажем, «2-го и 7-го» или, скажем, «4-го и 9-го». Система «2-го и 7-го», например, означала, что рынок проходит 2-го, 7-го, 12-го, 17-го, 22-го и 27-го числа каждого месяца. В каждом поселении были свои дате, однако интервал между рынками оставался неизменным – 5 дней (следует напомнить, что привычной нам семидневной недели в старой Корее не знали). Система «пятидневных рынков» пережила и падение монархии, и колониальную эпоху, и войны, и бурный экономический рост. Сейчас большинство корейских рынков – постоянные, но даже на постоянных рынках по-прежнему отчасти придерживаются традиционных «рыночных» дней. В такие дни количество торговцев ощутимо возрастает.

Хотя в Южной Корее насчитывается более полутора тысяч официально зарегистрированных рынков, современную «рыночную» жизнь страны определяют, в первую очередь, два оптовых гиганта – Намдэмун и Тондэмун.

Администрация рынка Намдэмун утверждает, что он был основан в 1414 г. Это, конечно, преувеличение. Действительно, в 1414 г. власти разрешили розничную торговлю вблизи Южных городских ворот (Намдэмун означает «Южные ворота»). Однако это разрешение не привело к образованию настоящего рынка. История Намдэмуна всерьёз началась двумя веками позднее, когда в 1608 г. правительство решило построить у Южных ворот огромные казённые зернохранилища. В них власти держали запасы риса, собранного со всей страны в качестве налога. Налог тогда собирался натурой, натурой же платилось и жалованье чиновникам, которые приходили за положенными им рисовыми пайками к Южным воротам. Понятно, что свежеполученная зарплата приятно отдавливала им карманы (точнее, спины слуг, которые волокли мешки с рисом), и чиновники были готовы тут же что-нибудь прикупить. Поэтому район зернохранилищ и стал привлекать торговцев. Так началась история Намдэмуна.

В 1912 г., то есть уже в колониальные времена, Намдэмун получил формальный статус и официально утверждённую рыночную администрацию. Впрочем, до самой Корейской войны рынок оставался небольшим – в 1945 г. там имелось всего лишь 200 торговых точек (против нынешних 10 тысяч).

Корейская война 1950–1953 гг. стала временем настоящего рыночного бума. Почти все города страны несколько раз переходили из рук в руки. Миллионы людей были вынуждены покинуть родные места, спасаясь от войны, от белого и красного террора. Для многих из этих беженцев рыночная торговля стала единственным средством прокормить семью. Рынки разрослись невероятно. Торговали на них всем – едой, вещами, ворованной «гуманитаркой», контрабандой, использованным военным снаряжением. В те времена говорили: «Если Вам нужна зенитка – вы и её купите на Намдэмуне».

После войны рост Намдэмуна не остановился. Немалую роль играло удобное расположение рынка – практически в самом центре столицы, на пересечении основных городских магистралей и рядом с главным столичным вокзалом. Не смогли остановить этот рост ни катастрофические пожары 1954 и 1968 гг., ни политические потрясения. К 2000 г. на рынке действовало более 10 тысяч торговых точек. Правда, с течением времени сам характер рынка изменился. Намдэмун потерял былую универсальность, и стал специализироваться в основном на одежде и аксессуарах.

Большую роль стала играть и оптовая торговля. В шестидесятые годы Намдэмун превратился в оптовый центр, через который осуществлялось снабжение многочисленных магазинов и лавочек по всей Корее. Впрочем, в области оптовой торговли Намдэмун оказался не в состоянии конкурировать со своим главным соперником – Тондэмуном.

Рынок Тондэмун («рынок у Восточных ворот») – много моложе, чем Намдэмун. Его история началась в конце XIX века, а в 1905 г. богатый торговец тканями Пак Сын-чжик получил разрешение на создание в этом районе регулярного рынка. Как и Намдэмун, рынок стал активно расти после Корейской войны, когда он превратился в главный центр торговли для многочисленных беженцев с Севера. Поначалу Тондэмун во многом страдал из-за своего относительно неудачного расположения – он находится куда дальше от главного делового центра Сеула, чем Намдэмун. Однако со временем эта особенность из недостатка рынка превратилась в его серьёзное преимущество.

Дело в том, что у зажатого в центре столицы Намдэмуна почти нет возможностей для дальнейшего роста. Земля вокруг рынка стоит неимоверных денег, поэтому там трудно строить новые торговые комплексы и, главное, оптовые склады. Тондэмун оказался в более выгодном положении, и с конца 1960-х годов администрация этого рынка сделала ставку на огромные торговые галереи. В результате именно Тондэмун превратился в важнейший центр оптовой торговли и постепенно оттеснил своего старшего собрата на второй план.

В настоящее время на Тондэмуне действует 27 тысяч торговых точек, покупки в которых ежегодно совершают около 30 миллионов человек. Заметная часть товаров идёт на экспорт, так как Тондэмун пользуется особой популярностью у челноков из России, стран СНГ и, главное, Китая (именно китайские торговцы сейчас доминируют среди иностранных оптовых покупателей). Точной статистики нет, но предполагается, что годовой объём проходящего через Тондэмун экспорта составляет примерно один миллиард долларов.

Сумма эта выглядит внушительно, хотя для корейской экономики в целом она не очень-то велика. Мне не раз приходилось замечать, что наши торговцы-челноки существенно переоценивают значение экспорта одежды и прочего «легпрома» для корейской экономики. Основные деньги Корея уже давно зарабатывает не на кожаных куртках, а на компьютерах, стали, супертанкерах и автомобилях. Впрочем, миллиард долларов всё равно остаётся миллиардом.

Тем не менее, в последние годы и Намдэмун, и Тондэмун, и иные корейские рынки столкнулись с серьёзным кризисом. Вызван он быстрым распространением новых, более удобных, форм розничной торговли, конкурировать с которыми рынки оказались не в состоянии. Действительно, огромных рынков корейского типа не найти в большинстве развитых стран, а Корея постепенно теряет свою былую специфику и становится все более похожей на другие процветающие капиталистические государства. По-видимому, «рыночная эпоха» в истории Кореи тоже подходит к своему концу – как это ни грустно.

Страна однофамильцев

Корея – страна однофамильцев. Любой русский, который здесь побывал, мог в этом убедиться сам. За несколько дней пребывания в Корее вы наверняка встретите множество Кимов, Паков и Ли. При этом все эти Кимы и Ли, как правило, не состоят друг с другом ни в каком родстве. Они не родственники, пусть и отдалённые, а именно однофамильцы. Это, впрочем, не единственная странная на наш взгляд особенность корейских имён.

Как же устроены корейские имена и фамилии? Корейские фамилии обычно односложные, причем они всегда пишутся перед именем. Существует и несколько двухсложных фамилий (самые распространённые из них – Намгун и Хванъпхо), однако встречаются они крайне редко: носители всех двухсложных фамилий вместе взятые составляют менее 0,1% всех корейцев. Корейские имена, наоборот, обычно состоят их двух слогов, хотя могут быть и односложными (односложных имён – примерно 10–15%).

Таким образом, типичное корейское имя состоит из трёх слогов. Первый является фамилией, а второй и третий – собственно именем. Например, в случае с нынешним южнокорейским президентом Но Му Хёном, «Но» – это фамилия, а «Му Хён» – это имя. Его предшественника звали Ким Тэ Чжуном, и читатели уже легко догадаются, что «Тэ Чжун» являлось личным именем этого почтенного политика, который носит фамилию Ким – самую распространённую в Корее.

В этой связи нельзя не пожалеть, что по сложившейся традиции в России корейские имена, как правило, записывают «в три слова»: Ли Сын Ман, Ким Ир Сен и т.п.. Такая запись во многом вводит в заблуждение, скрывая структуру корейского имени. Куда предпочтительнее традиция, которая сложилась в русской передаче китайских имён. По своей структуре китайские имена очень близки к корейским. Однако по-русски имя нынешнего китайского руководителя передаётся как Цзян Цзэ-минь или Цзян Цзэминь: фамилия – отдельно, собственно имя – слитно или через дефис. Корееведы в специальных статьях также предпочитают писать оба слога корейского имени вместе, но в российских газетах такая система как-то не приживается. В этой книге я, впрочем, решился на эксперимент и записываю корейские имена по всем правилам транскрипции Холодовича.

Надо учесть, что те корейцы, которые часто общаются с иностранцами, при встречах с ними часто именуют себя на англо-американский лад: сначала имя, а потом фамилия. Это, конечно, вносит немалую путаницу. Тем не менее, внутри Кореи нормальный порядок выдерживается строго.

Почти все корейские имена имеют китайское происхождение. Они записываются иероглифами (по принципу «один иероглиф – один слог»), и их произношение восходит к древнекитайскому. С фамилиями ситуация несколько сложнее: они также пишутся иероглифами, но очень часто за той или иной китаизированной формой скрывается некое корейское слово.

В отличие от России, в Корее существует немного фамилий – и великое множество имён. Строго говоря, фиксированных имён в нашем понимании в Корее просто нет. Корейское имя является сочетанием двух иероглифов с подходящим значением. Гадатели, которые обычно занимаются подбором имён, следуют определённым правилам, но в целом иероглифы могут сочетаться друг с другом достаточно свободно. Самыми подходяшими для имён, разумеется, считаются те иероглифы, которые выражают разного рода положительные качества – мудрость («хён»), красоту («ми»), уважение к родителям («хё»), честность («чонъ») и т.п. Используются в именах и китайские наименования всяких животных, растений и вообще предметов материального мира – например, тигр («хо»), цветок («хва»), камень («сок»), огонь («хва»). Впрочем, в состав корейского имени может войти практически любой из 70 тысяч китайских иероглифов – всё зависит от обстоятельств и родительской фантазии.

Если в качестве примера взять имена нынешних корейских руководителей, то у южнокорейского президента Но Му-хёна имя включает в себя иероглифы «му» (воинственный, храбрый в бою) и «хён» («опора»). Его северокорейского коллегу зовут, как известно, Ким Чжон Ир – по крайней мере, так его имя обычно пишется в русской транскрипции. Имя северокорейского Великого Вождя состит из двух иероглифов – «чонъ» (честный, честность, истина) и «иль» («солнце»), и может быть переведено как «истинное солнце».

Число даже самых распространённых «именных иероглифов» измеряется сотнями. Понятно, что возможны многие тысячи пар таких иероглифов, и неудивительно, что тёзок, людей с одинаковыми именами, в Корее почти нет. Даже в тех редких случаях, когда личные имена двух корейцев звучат одинаково, они обычно пишутся разными иероглифами (многие иероглифы, которые в самом Китае читаются по-разному, в Корее произносятся одинаково). Иногда это ведёт к курьёзам. Например, в состав корейского флота входит подводная лодка «Ли Сун-син». Название её кажется вполне логичным – кто же не слышал о великом корейском флотоводце? Лишь те немногие, кто видели название этого боевого корабля в иероглифической (а не фонетической, алфавитной) записи, знают, что назван он не в честь «того самого» Ли Сун-сина! Лодка носит имя «другого» Ли Сун-сина – тоже адмирала, тоже жившего в XVI веке, и тоже прославившегося в боях с японцами. Имена двух флотоводцев, которые, между прочим, были сослуживцами, по-корейски произносятся одинаково, но пишутся они разными иероглифами. Поэтому с полной уверенностью перевести корейское имя можно только в том случае, если знаешь, как оно записывается «по-китайски» (точнее, китайской иероглификой).

Мужских и женских имён как таковых в Корее не существует, хотя иногда и можно догадаться, мужчине или женщине принадлежит то или иное имя – особенно, если оно записано не корейским алфавитом, а иероглификой. Например, носитель имени «Мэн-хо» («отважный тигр») является, скорее всего, мужчиной, а вот имя «Ми-сук» («красивая и целомудренная») почти наверняка принадлежит женщине. Однако большинство корейских имён не несёт никаких «половых признаков» и может принадлежать как мужчине, так и женщине.

С образованием имён связано и ещё одно правило – один из иероглифов имени у братьев всегда совпадает – причём относится это не только к родным или, скажем, двоюродным братьям, но ко всем представителям одного поколения клана (о корейских кланах речь пойдёт дальше). Таким образом, если Вы встретите в корейской прессе упоминания о крупном предпринимателе Но Ён-хёне или социологе Но Чон-хёне, Вы можете быть уверены, что они являются дальними родственниками нынешнего президента Но Му-хёна. У всех членов «президентского поколения» клана Но второй иероглиф имени – «хён»

Надо помнить, что в Корее не принято обращаться друг к другу только по имени. Такое обращение всегда считалось крайне фамильярным, а во многих ситуациях – просто оскорбительным. По имени могут обращаться друг к другу друзья детства, по имени зовут своих детей родители – вот, пожалуй, и всё. В последние годы так стали иногда разговаривать друг с другом супруги и любовники – видимо, под влиянием западных традиций. В большинстве случаев, однако, корейцы обращаются друг к другу по фамилии или по фамилии и имени.

С другой стороны, фамилий в Корее немного. Перепись 1985 г. – последняя, о которой у меня есть данные – зарегистрировала в Южной Корее 298 фамилий. Да – всего лишь 298 фамилий на всю страну! Тогда из 44 миллионов 420 тысяч корейцев фамилию Ким носили 8 млн. 785 тыс., Ли – 5 млн. 985 тыс., Пак – 3 млн. 436 тыс., Чхве (в России записывается как Цой) – 1 млн. 913 тыс. и Чон – 1 млн. 781 тыс. человек. Это означает, что каждый пятый кореец носил фамилию Ким, каждый восьмой – Ли. К другим распространенным фамилиям относятся Кан, Чо, Юн, Чан, Лим, Хан, Сим, О, Со (численность носителей каждой из этих фамилий в 1985 г. превышала 600 тысяч человек). Носители всех этих 13 фамилий, вместе взятые, составляют 60% населения страны! Нет сомнения, что эти данные относятся не только к жителям Южной Корее, но и к корейцам в целом.

Обилие однофамильцев в Корее ведёт к тому, что найти человека по одной только фамилии практически невозможно. Всем, кто работал в Корее, приходилось сталкиваться с ситуацией, когда русский бизнесмен или чиновник требовал от переводчика, чтобы тот немедленно нашёл ему «Кима из фирмы Кисон электроникс». Если учесть то, что в фирме занято, допустим, 700 человек, и то, что каждый пятый из них, по законам статистики, носит фамилию Ким, понятно, что обнаружить нужного Кима среди примерно 140 кандидатов было, скажем мягко, не очень просто.

Помимо фамилии («сонъ») и имени («мёнъ») в старые времена любой образованный кореец имел и псевдоним («хо»). Он выбирал этот псевдоним самостоятельно, по достижении зрелого возраста, и пользовался им очень широко. По традиции, псевдоним писался перед именем. Обычно он состоял из двух иероглифов, хотя встречались и четырёхсложные псевдонимы. Например, выдающегося философа и публициста первой половины XIX века звали если писать его имя полностью, так как оно приводится в исторических справочниках – «Тасан Чŏн Як-ёнъ». Здесь Тасан (букв. «чайная гора», «гора, заросшая кустами чая») – его псевдоним, Чон – его фамилия, а Як-ён – его имя. Любопытно, что во многих современных северокорейских текстах его именуют Чŏн Тасан (или, как часто пишут в России, Чон Да Сан): псевдоним вытеснил имя.

В наше время псевдонимы встречаются относительно редко, хотя и сейчас ими пользуются некоторые деятели культуры – особенно из числа южнокорейских писателей-деревенщиков и прочих поклонников потерянного лада старой корейской жизни.

Корейская система имён и фамилий приобрела свой нынешний вид совсем недавно, в конце XIX века. До этого ситуация была во многом другой. Во-первых, исторически простолюдины в Корее (как и большинстве других стран) фамилий не имели. Фамилия была привиллегией дворян, а мужиков звали только по имени. Вдобавок, и имена простолюдинов были, как правило, не китайского, а корейского происхождения, и в силу этого не могли толком записываться в официальных бумагах, которые составлялись иероглифами на древнекитайском языке. Только с XV-XVI веков крестьяне стали пользоваться фамилиями и именами китайского типа. При этом поначалу фамилии распространялись только среди свободных крестьян, в то время как многочисленные крепостные (ноби) оставались «бесфамильными» вплоть до окончательной отмены крепостного права в 1894 году.

Во-вторых, в старой Корее женщины – даже в дворянских семьях – не имели официальных (то есть иероглифических, китайских) имён. Их именовали по фамилии – часто с добавлением родового указателя, «пона». В официальных документах женщина всегда появлялась как «дочь такого-то» или «жена такого-то». В семье её, как правило, именовали по имени ребёнка – «мать такого-то». Единственным исключением были куртизанки-кисэн, которые брали себе «служебные псевдонимы», обычно порождавшие всяческие эротические ассоциации. Только в 1909 г. начал действовать закон, который требовал, чтобы любой кореец – вне зависимости от пола и возраста – в обязательном порядке имел имя и фамилию.

Помимо собственно семьи, любой кореец с давних времён является членом и обширной клановой группировки, к которой относятся все люди, имеющие одинаковую фамилию и одинаковый «пон» – географическое название, которое указывает на местность, из которой произошёл реальный или мифический предок данного рода. Носители одной фамилии могут иметь разный «пон» и, соответственно, принадлежать к разным кланам. Например, существуют кланы Кимов из Кимхэ, Кимов из Кёнджу, Кимов из Квансана, Кимов из Кимнёна, Кимов из Андона – и так далее. Всего существуют 285 кланов, члены которых носят фамилию Ким. Вторая по распространённости корейская фамилия – Ли представлена 241 кланом. Среди Паков существует 128 кланов, каждый из которых имеет свой собственный «пон» (или, как его часто именуют, «понгван»).

Разумеется, это не значит, что в наши дни все или даже сколь-либо заметное число представителей данного клана живут в той местности, в честь которой именуется клан. Члены одного клана считаются родственниками, и ожидается, что они будут активно поддерживать друг друга. Браки между членами одного клана, то есть между людьми с одинаковыми фамилиями и одинаковым поном, до 1995 года были официально запрещены, да и сейчас они остаются редкостью. В эпоху династии Ли запрещались и браки однофамильцев, хотя люди с разным поном родственниками никогда не считались.

Большинство кланов прослеживает свои корни до весьма дальних времён – чуть ли не до X в. до н.э. Однако эти претензии не стоит принимать всерьёз: в своём нынешнем виде кланы появились довольно поздно, только в XVI-XVII веках. Тогда же сформировалась и нынешняя система понов. Кланы всегда представляли из себя весьма многочисленные образования, и в любом клане можно было встретить и знатного дворянина, и нищего крестьянина.

В 1995 г. в Корее насчитывалось 3349 кланов. Они могут очень отличаться по своим размерам – иные кланы включают в себя миллионы членов, а численность других измеряется сотнями. В 1985 г. пять кланов имели более миллиона членов: Кимы из Кимхэ, Паки из Миряна, Ли из Чонджу, Кимы из Кёнджу и Ли из Кёнджу. Всего тогда существовало 28 кланов, численность которых превыашал четверть миллиона человек.

Во главе каждого клана стоит совет (чонъчжинхве), руководящий совместным отправлением посвящённых душам предков церемоний и ведущий воспитание своих членов в духе клановых традиций. Надо сказать, что общекорейские клановые советы, при всей своей показной и тщательно культивируемой архаичности, на деле являются весьма новыми учреждениями: первый такой совет появился только в 1967 г. До этого деятельность кланов координировалась на местном уровне.

Главными направлениями деятельности кланового совета, помимо отправления ритуалов культа предков, являются, во-первых, воспитание клановой солидарности, а, во-вторых, редактирование и издание родословных книг чокпо. Правда, большинство родословных в последнее столетие было радикальнейшим образом сфальсифицировано. Почти все корейцы сейчас уверены, что являются потомками дворянских семей по прямой мужской линии. Если учесть, что до начала XIX века дворянство составляло лишь 3–5% населения страны, то невозможно не поинтересоваться тем, куда же делись прямые потомки крестьян, ремесленников, рыбаков и прочих смердов. Дело тут в том, что уже в конце XVIII века государство стало торговать дворянскими привиллегиями. Ещё более распространённым явлением была продажа этих прав обедневшей дворянской семьёй в частном порядке – через фиктивное усыновление. Наконец, уже в XX веке, когда власти перестали следить за составлением генеалогий, началась их прямая фальсификация: внуки смердов стали вписывать себя в генеалогии дворянских родов. К 1960-м годам процесс этот достиг своего логического завершения: все корейцы провозгласили себя дворянами! Впрочем, об этом речь пойдёт в другой главе.

И, в заключение, несколько слов об именах и фамилиях корейцев бывшего СССР – «корё сарам». Переселение корейцев в России проходило в основном в конце XIX века, то есть во времена, когда в самой Корее нынешняя система имён и фамилий уже вполне сформировалась. Поэтому корейцы в СССР носят вполне обычные корейские фамилии – Ким, Пак, Ли и т.д. Единственная специфическая черта – это фамилии с суффиксом -гай: Тягай, Огай, Хегай и другие. Суффикс этот добавлялся к односложным фамилиям, оканчивающимся на гласный: О становился Огаем, Ли – Лигаем и т.п.

С именами дело обстояло сложнее. В конце XIX века большинство корейских переселенцев стремилось принять православие – не столько из-за религиозного пыла, сколько из-за стремления в кратчайшие сроки получить российское гражданство. При крещении им давались русские имена. Как правило, брались они из святцев, так что корейцы, родившиеся до 1920–25 гг., сплошь и рядом носили крайне архаичные русские имена – Акулина, Ювеналий, Прасковья, Мефодий. В 1920-е гг. им на смену пришли имена обычного русско-советского типа.

Однако в 1930-е гг. ситуация изменилась. С того времени корейцы СССР стали широко пользоваться необычными для России именами «западноевропейского образца» – Эдуард, Анжелла, Герман, Мэри. Причина этого проста: небольшой репертуар традиционных русских имён совпадал с небольшим репертуаром корейских фамилий. В результате появлялялось огромное количество полных тёзок, у которых совпадало и имя, и фамилия. Если учесть, что примерно 15% корейцев носит фамилию Ким, а 15% русских мужчин зовутся Сергеями, то легко подсчитать, что в корейском посёлке с населением в две тысячи человек в среднем должно быть 20–25 человек, которых бы звали «Сергей Ким». Переход к «экзотическим именам» во многом решил эту проблему – и стал национальной традицией «корё сарам».